Твой демон зла. Ошибка Волков Сергей
– Ну, я сам толком не знаю, я не специалист в психологии и электронике, но как-то Наставник обмолвился, что если бы был создан такой аппарат, способный дистанционно влиять на человеческий мозг, растормаживая в нем зоны, ответственные за интеллект, память, чувство прекрасного, то он бы посвятил всю свою жизнь тому, чтобы облучить все население России, и даже мира. Ну, понятно, бред, фантазии, высокие слова, пафос и так далее, поговорили и забыли… Но чем-то они действительно занимаются, у них есть какой-то Фонд, не то поддержки, не то возрождения отечественной науки, так они там работают по нескольким направлениям, я от клубовцев слышал. Что-то, связанное с наннотехнологиями, с химией, с лазерами и компьютерами. Так что, «КИ-клубы» – это не только теория и трепология, но и практика. Я, честно сказать, если бы мне предложили, сам бы пошел в какую-нибудь «шарашку», хоть за колючую проволоку, лишь бы была интересная работа.
– Но это же… проволока в смысле… нарушение этих… прав человека. – возмутился я: – Каждый должен сам… ну, свободно выбирать, чем заниматься… И отстаивать свой выбор! И… добиваться его ре-ализации!
Владимир улыбнулся, развел руками:
– Для этого надо быть, как говориться, сильным, целеустремленным, словом, – борцом за свое счастье. Но не все же – борцы. Все равно, я думаю, все это только слова, и ничего больше. Слушай, пойдем в дом, холодно…
Свадебное застолье закончилось глубоко за полночь. Местные гости разошлись по домам, приезжих оставили ночевать – места в большом доме хватило всем. К концу веселья я основательно набрался и проснувшись утром, смутно помнил не то чтобы финал гулянки, но и даже и середину веселья.
Утром мы перекусили остатками вчерашнего изобилия, еще раз поздравили молодых, наказали приезжать в гости, и отправились к платформе, – ждать электричку.
Я чувствовал себя отвратительно, Катя только посмеивалась, глядя, как ее муж страдальчески возводит глаза к небу, сетуя на то, почему же он вчера так превысил свою норму…
По дороге домой я не выдержал – купил себе пару бутылок пива, и едва мы переступили порог квартиры, выпил их залпом и завалился спать, а проснулся уже вечером, когда за окнами стемнело.
Теперь, выспавшись, я чувствовал себя значительно лучше, исчез противный звон в голове, перестали дрожать руки, и я поплелся на кухню, где Катя что-то готовила – желудок требовал пищи.
Жена встретила меня ехидной улыбкой, однако без слов налила полную тарелку наваристого куриного супа с клецками. Я поел и почувствовал себя почти совсем хорошо…
Вечером, лежа в постели, мы делились впечатлениями о свадьбе друзей. Катя откровенно завидовала молодоженам, я только посмеивался, а про себя тоже думал: «Да уж, Борькина свадьба – это праздник на всю жизнь. А мы, когда женились, радовались, что ящик шампанского смогли достать». Тут мне на ум пришла блестящая мысль, и я поспешил ее реализовать:
– Кать! А может, переженимся? Мы же официально с тобой еще в разводе.
– Шутишь? – прищурилась Катя.
– Вполне серьезно. Давай сходим в загс и подадим заявление. Чтобы все было честь по чести.
– Да нас же там засмеют. Скажут, вы что, офанарели, молодые люди? Только полгода назад развелись, а теперь снова женитесь.
– Да наплевать, что они скажут, – я неожиданно для себя раскипятился, и приподнявшись на локте, посмотрел на жену:
– Вот сын у нас родиться, так что же, он будет безотцовщиной?
– Ну мы же вместе живем. Потом как-нибудь, поставим штамп, что мы женаты. И почему ты все время говоришь, что у нас будет сын? Я хочу дочурку.
Я махнул рукой, снова лег, и глядя в потолок, сказал:
– А заявление мы с тобой все же подадим, на следующей же неделе.
На том разговор и кончился, и уже засыпая, я вдруг отчетливо вспомнил свой вчерашний разговор с бородатым Владимиром, и его слова о том, что многие ученые готовы идти «в неволю», лишь бы их оградили от «прелестей» современного бытия.
«А не существуют ли подобные „шарашки“ на самом деле?», – подумалось вдруг мне: «И тогда, в Питере, те трое странных „психов“… Что же за таинственная организация – эти „КИ-клубы“ или как там говорил Владимир – Фонд по поддержки и возрождению? Получается, в нашей стране есть „микромир“ ученых, пашущих неизвестно на кого, и все попытки вырваться, уйти из-под контроля заканчиваются для „добровольных“ рабов от науки весьма плачевно? Да ну, бред какой-то. Пошуметь, поговорить, повозмущаться все эти интеллигентные зануды еще могут, но чтобы организовать такое?. Нет, просто совпадение. Ерунда!»
С тем я и заснул, а во сне мне привиделся кошмар: бледный, как стена, Борис бежал куда-то по длинному коридору, а в руках его бился и кричал крохотный, окровавленный младенец, и я знал, что это мой сын, и что если Борис не успеет передать мне ребенка, случиться что-то ужасное…
Сам я стоял у лифтовой шахты, в голове звон, из бедра течет кровь. Я не мог побежать на встречу Борису, а по коридору вслед за бегущим с ребенком на руках человеком уже катилось облако багрового, яростного пламени.
– Борька, быстрее! – закричал я, пытаясь сделать шаг на встречу другу, но ноги не шли, словно прикованные к полу, а пламя уже настигало Бориса, и он вытянул руки, пытаясь дотянуться, передать, спасти крошечное создание…
Проснулся я резко, как от удара, весь в холодном поту, с трудом распутал завернувшиеся в сбившуюся в простыню ноги, сел на кровати, очумело крутя головой.
«Во блин! Присниться же такая ахинея!», – прислушиваясь к бешено стучащему сердцу, подумал я, посмотрел на мирно сопящую во сне жену, сходил на кухню, попил воды, вернулся, глянул на часы – половина четвертого, лег и снова уснул, на этот раз спал спокойно, без сновидений…
Глава девятая
В понедельник ближе к вечеру мне неожиданно позвонил Урусов. Голос у полковника был радостный, да и новости тоже. После того, как мы поздоровались, Урусов с ходу объявил:
– Ну что, Сергей Степанович, поздравляю вас, а вы поздравьте нас. Одно, как говориться, дело делаем.
– Вы их поймали? – спросил я, затаив дыхание.
– Ну, не совсем поймали… Но мы, мы – я имею в виду наш отдел и моих коллег, вышли на всю их… структуру, назовем это так, взяли все их оборудование, оружие, ну и нескольких человек…, к сожалению, м-м-м… не живых. Ну, что-то я разговорился, да еще по телефону. Значит, так: сегодня вечером мы вернем всех сотрудников института их семьям, а завтра – нормальный рабочий день, так что ваш Пашутин будет ждать утром, как обычно. Ну, все, до свидания, желаю удачи!
– А кто ОНИ такие? – крикнул я в трубку.
– Пока ничего определенного ответить не могу – государственная… тьфу ты, коммерческая тайна! – веселым басом ответил Урусов и положил трубку.
Утром следующего дня я, как обычно, в половине девятого стоял у двери Пашутина. Игорь открыл, впустил меня, и мы обменялись рукопожатиями.
– Ну как отдохнул «на даче»? – спросил я, усаживаясь на стул в Пашутинской комнате.
– Да опупел я там от безделья, – махнул рукой Игорь, надевая рубашку: – Теоретикам-то хорошо, им «ноут-буки» раздали, они и айда «клавами» щелкать, а мне без моего Прибора что делать. Сроки поджимают, сам знаешь, две недели осталось, а у меня еще столько заморочек с контурами… В общем, поехали быстрее в институт.
В институте нас встретили усиленные наряды охраны и на внешней проходной, и внутри самого здания.
– Видал, как нас теперь охраняют, – кивнул Пашутин, предъявляя очередному охраннику, вооруженному автоматом, свой пропуск.
В лаборатории уже вовсю трудился Саня Кох, что-то ожесточенно набивая на компьютере. Вокруг, на стеллажах, мигали индикаторами диковинные приборы, светились зеленоватыми круглыми экранами осциллографы, пикали детекторы, жужжали процессорные блоки…
– Вот она, моя электронная могила! – радостно заорал Пашутин, и устремился в глубину лаборатории, к своему столу. Я усмехнулся, поздоровался с Кохом и остальными сотрудниками и уселся на свое любимое место рядом со входом, доставая из сумки книгу. Работа началась.
Времени на завершение доводки прибора действительно оставалось мало, и вся лаборатория «пахала» в поте лиц, пытаясь успеть к сроку. Пашутин написал начальнику отдела сведения докладную, в которой обосновывал необходимость сверхурочной работы, получил добро, и теперь вместе с Кохом, и мной, разумеется, сидел на работе иногда и до десяти вечера.
Я продолжал выполнять свои обязанности телохранителя, но чувствовалось, что реальная угроза, почти физически ощущавшаяся до этого всеми сотрудниками НИИ, исчезла. Лишний раз это подтвердило и то, что с проходной и внутренних контрольных постов исчез в одно прекрасное утро вооруженный персонал. Расщупкин, встреченный мною в столовой, пока мы двигались с подносами к кассе, рассказал, что опергруппе ФСБ удалось накрыть виновников всех их бед прямо на их «штаб-квартире», только во время перестрелки все «террористы» погибли, словно бы специально подставляясь под пули. Зато оперативникам досталась аппаратура, оружие, и планы института.
– Они чуть ли не взрывать здание собирались, прикинь! Видимо, все же конкуренты, – усмехнулся Николай, заканчивая свой рассказ.
– А кто такие, установили? – спросил я, двигая свой поднос.
– Заказчиков – нет, а исполнителей – легко. Это «бывшие»… – махнул рукой Расщупкин: – У нас так называют тех, кто бросил службу во всяких спецподразделениях, и МВД, и наших, и подался в криминал, бабки зарабатывать. У нас сейчас в конторе все проблемы в основном из-за них, они же – профессионалы, такие же, как и мы. Вот и приходиться… бить своих, чтобы чужие боялись.
Где-то в центре Москвы…
Маленький, лысый человек, сидящий за одной из сторон треугольного, аспидно-черного стола, радостно потирая руки, сказал, ни к кому специально не обращаясь:
– Ну-с, господа, все идет отлично. Наше же поражение мы смогли обернуть почти победой. Поздравляю, и в первую очередь вас, Дмитрий Дмитриевич. Теперь, когда мы полностью ушли от преследования «глубинников», подбросив так ожидаемую ими наживку, нам предстоит самое важное. И вот что я решил в этой связи: я сам, лично разработаю план захвата Прибора. А вы, Андрей Эдуардович, предоставите мне все необходимые материалы. А вы, Дмитрий Дмитриевич, выделите мне две группы ваших людей, 04-ую, и 09-ую. Да, я знаю, что они работают по другой теме, но для нас сейчас нет темы важнее, чем ЭТА. Вы меня поняли? И еще – срочно, прямо завтра пришлите мне Осу и Окуня. Да, для личной встречи.
Теперь о остальных делах: все превентарии с понедельника перевести на режим ожидания, персонал и превенторов рассредоточить, группам охраны в случае возникновения каких-либо осложнений уничтожать превентарии и уходить.
В низовых структурах резко усилить агитационную работу. Всех активно настроенных привлекать к сотрудничеству, вплоть до прямой вербовки. Наступает решительный момент, господа, и я думаю… Я думаю, к Международному Женскому Дню мы сможем наконец начать претворение нашего плана в жизнь. Далее тянуть просто невозможно, господа. Ситуация в государстве сейчас нестабильная, очередной кризис власти налицо, но уже завтра все может измениться, власть усилит свои позиции, и мы упустим время. А по сему, за работу, господа.
Прошла еще одна неделя. Зима мало-помалу сдавала свои позиции, в воздухе ощутимо пахло сырым снегом, капелью, мокрыми голубями, солнцем… Словом, наступала весна.
В один из промозглых, туманных вечеров Пашутин засиделся над своим детищем дольше обычного. Я пару раз окликал его, но Игорь односложно отвечал: «Сейчас, сейчас», однако никаких попыток прервать работу не делал.
В лабораторию уже несколько раз звонили из «первого отдела» и интересовались, как скоро гражданин Пашутин намерен сдать им числящийся за ним в работе «объект номер 15-278»? Игорь что-то кричал в трубку, доказывал, что у него есть разрешение, и снова садился к столу. Мне все это надоело, и я ушел курить в коридор.
Но не успел я выкурить и половины сигареты, как вдруг мимо меня стремительно прошел Игорь, держа в руках спецконтейнер с Прибором.
– Сдавать пошел? – крикнул я, кидая окурок: – Погоди, я с тобой…
– Да ладно, Сергей, брось, тут же все на одном этаже. Что со мной сделается?
– Ну, сделаться-то может и ничего не сделается, но порядок есть порядок, да и сигарету я уже выкинул, – улыбнулся я, догоняя электронщика.
В хранилище хмурый дежурный, которого мы оторвали от телевизора, принял контейнер, открыл его, удостоверился, что прибор там, закрыл металлическую крышку, вставил в ушки по краям контрольные магнитные зажимы, опечатал их, и убрал контейнер на верхнюю полку огромного, с отъезжающей по специальной рельсине толстенной дверью, сейфа.
– Чик-трак, все в домике! – вспомнил я детское присловье: – Кто не спрятался, я не виноват…
– Ты чего? – удивленно воззрел на меня Пашутин.
– Ничего, настроение хорошее. Ну что, поехали домой, что ли?
– Ага. Погоди, я только «дипломат» в лаборатории захвачу и поставлю все на сигнализацию.
– Что же ты сразу-то? – удивился я: – Забыл?
Пашутин молча кивнул. Мы вернулись к дверям лаборатории, я подождал в коридоре, пока Пашутин забрал свой «дипломат» и включил сигнализацию. Потом мы долго шли по темным, гулким коридорам, топтались у обесточенных лифтов и спускались по лестнице вниз, к выходу, где нас давно ждала машина.
Охрана на вахте приветственно помахала им руками – нас с Игорем знали в лицо все смены, кроме нас в институте больше не было «полуночников». Я поднял руку в ответ, кивнул – открывай.
Молодой парень в черной форме и с беретом, засунутым под клапан на плече, нажал кнопку на пульте, зажужжала, медленно отворяясь, внутренняя дверь, бронированная, с узкой бойницей посредине. Такую дверь по распоряжению Урусова поставили здесь две недели назад, когда полковник узнал о том, что готовился чуть ли не штурм здания.
Внешняя дверь, обыкновенная, наполовину стеклянная, тоже была заменена на более надежную, с пуленепробиваемым стеклом.
Мы спустились по ступенькам крыльца к одинокой «Волге», выделенной руководством института специально для Игоря. По инструкции, телохранитель должен был сидеть впереди, и мне каждый раз приходилось выдерживать настоящую битву с Пашутиным, который все время норовил занять место рядом с водителем…
Наконец, расселись, и выехали за ворота…
Я, как обычно, проводил Игоря до двери. Было уже поздно, половина одиннадцатого, Элеонора Тимофеевна в такое время давно спала, и Пашутину пришлось открывать дверь самому. Он начал доставать ключ, и что бы «дипломат» не мешал, передал его мне. Я подхватил чемоданчик за ручку и удивился изрядному его весу.
– Игорь, а что он у тебя такой тяжелый?
– Да у меня там… – неожиданно замялся Пашутин: – Ну, в общем, я прихватил с работы кое-какие бумаги, поработаю еще дома.
– Но это же запрещено! – я даже осекся голосом от неожиданности: – Если «первый отдел» узнает, будет скандал.
– А что мне делать? На следующей неделе надо сдавать Прибор и все показатели и параметры должны быть в норме. Я не успеваю. Вот это будет – скандал так скандал! Тебе хорошо говорить, а у меня все полетит вверх тормашками, если я не сделаю эту работу вовремя. И карьера, и деньги, и перспективы – все. У меня в жизни больше не будет ТАКОГО второго шанса! Тех, кто вовремя не сдает свою часть работы по теме, у нас просто увольняют, как не справившихся. Серега, друг! Не говори никому. Я еще несколько раз так сделаю, и потом все. Я же, в конце концов, беру только графики и таблицы, в них не специалист ногу сломает, а ничего не поймет. Ну, я очень тебя прошу…
Знал я, знал, что не должен идти на поводу Пашутина, но в кой-то момент мне просто стало жаль парня. Игорь, расхристанный, в своем потрепанном пальтишке и стоптанных ботинках, стоял перед ним, как школьник перед грозным учителем, и просил дать ему возможность спокойно работать…
«А-а, ладно. Пусть себе корпит!», – решил я, а вслух сказал:
– Игорь, давай договоримся так: я ничего не знаю, ты мне ничего не говорил. Но… будь поосторожнее, хорошо?
Пашутин расцвел, как майская роза, пожал мне руку:
– Спасибо! Большое спасибо! Если все получиться, с меня причитается…
Мы попрощались, и я вернулся к машине – шофер обычно подбрасывал меня к метро. Я ехал домой, а на душе было не спокойно, и даже не Пашутинские бумаги были тому виной. Что-то вдруг накатило на меня, заставляя сердце сжаться, какое-то предчувствие беды…
Дома меня ждала Катя, грустная и усталая. Она разогрела ужин, и пока я ел, рассказала, что сегодня была в клубе, и ей впервые там не понравилось. Все были какими-то озабоченными, Наставник выглядел раздраженным, появилось много неизвестных, новых лиц, в основном мужики, но эти новенькие отличались от обычных посетителей клуба.
– Понимаешь, Сережа, они… злые какие-то. Даже не злые, а… ну, я не знаю, как сказать… Как будто мы все для них – глупые маленькие дети, а они взрослые, умные, сильные… Они нас просто не замечали. Ходили туда-сюда, иногда разговаривали с кем-то из мужчин, наших, «старичков», а к женщинам не подходили вовсе. Словом, я не понимаю, что происходит, но чувствую – ЧТО-ТО происходит.
Я, как мог, утешил жену, постарался убедить ее в том, что ей сейчас надо больше думать о ребенке, а не о клубе и его делах… Но этот разговор встревожил меня, добавив еще полешко в разгорающийся огонь дурного предчувствия, что постоянно жгло меня изнутри в последнее время. Мало того, я почему-то вспомнил о демоне зла, про которого рассказывал Хосы, и словно наяву, представил, как этот самый демон кружится над Москвой в сером холодном небе, раскинув черные кожистые крылья…
Где-то в центре Москвы…
– Ну-с, сударыня моя, приступим! – Учитель улыбался, говорил шутливо, однако сидящей за одной из граней аспидно-черного треугольного стола высокой, молодой и очень эффектной женщине было ни до шуток – ей было скучно.
– Главная ваша, я подчеркиваю, сударыня, именно ВАША задача – контроль за Прибором. Окунь и остальные выполнят основную часть работы – от подавления средств мобильной и радиосвязи в зоне проведения операции до огневого контакта с объектом, вы же только снимите пенку.
Оса, слушая Учителя, щелкнула замочком сумочки, достала длинную дамскую сигарету, прикурила, выпустила несколько аккуратных сизых колечек, потом как бы невзначай пустила одно, маленькое и быстрое, сквозь них, с удовлетворением заметила, что Учитель отвлекся – она очень не любила, когда лысые и плюгавые мужчины разговаривают с ней в ТАКОМ тоне.
– Прекратите, сударыня! – Учитель поморщился, помахал в воздухе рукой, разгоняя дым. Оса сыграла в кротость – потупила глазки, не глядя ткнула сигаретой в пепельницу и приняла позу «школьница-ляля на уроке», предано глядя совершенно честными и пустыми глазами на Учителя. Ей и так все было ясно, предстоящая операция виделась легкой и простой. Было лишь одно «но», «но» случайно знакомое и не особо опасное. «Но» это носило заурядное имя Сергей и не менее заурядную фамилию Воронцов. Сбрасывать со счетов его, начинающего телохранителя, прошедшего лишь предварительную подготовку, конечно, не стоило, но и реальной угрозы Воронцов не представлял.
– Вы выбрали «образ», сударыня? – задал вопрос Учитель и внимательно посмотрел в глаза одного из своих лучших агентов.
– Да, господин. Учитель, – Оса обожала выдерживать такие вот паузы, отчего ее шеф бесился еще больше. Что касается «образа», в котором предстояло работать, то тут она солгала. В «образе» главное – достоверность, а достоверности можно достигнуть, только если послушаться внутреннего голоса, синтуитивничать, причем непосредственно перед «работой».
– И какой же вы предстанете? – нетерпеливо спросил Учитель.
– Я предстану… амазонкой. На стальном коне. Разрешите идти, господин э-э-э… Учитель?
Маленький лысоватый человек нервно дернул щекой и кивнул – да, мол, свободна. Оса встала, покачивая греховными бедрами, процокала каблучками к двери, и каждый локон ее тщательно уложенных волос сообщил бы искушенному взгляду, что она прекрасно знает, о чем думает сейчас особь мужского пола, смотрящая ей вслед…
Ясным, теплым, уже почти совсем весенним, не смотря на только начавшийся март, утром я, как обычно, приехал в НИИЭАП. Перекинувшись парой слов с другими телохранителями, я дожидался, пока «моя» машина выедет из гаража. Вот и еще один рабочий день вошел в привычную колею…
Ребята из «ОО» поговаривали, что к апрелю, скорее всего, институтских снимут с режима охраны, и им всем светит по две недели отпуска.
«Вам-то отпуска, а мне, наверняка, дадут пару дней на отдых, и опять – каждый день „на ремень“!», – подумал я, садясь в подъехавшую машину.
Пожилой водитель с кличкообразующей фамилией Выдрин, мужик тертый и немногословный, пока ехали к Пашутинскому дому, привычно молчал, и только возле арки, где он обычно дожидался нас с Игорем, вдруг сказал:
– Сергей Степанович! Ты подзадержись минут на десять в квартире, я за маслом съезжу! Понимаешь, какая-то сволочь ночью из движка половину масла слила! То ли водила с дежурки, то ли архаровцы из внешней охраны… Боюсь, как бы не полетел движок… У меня синтетика была залита, я на машине не экономлю, так они, суки, и позарились, представляешь?! Я быстро, куплю канистру, зальюсь, и через двадцать минут я тут, идет?
Я в этот момент размышлял о вещах более приятных и важных для меня лично – детская кроватка, коляска, пеленальный столик, пеленки-распашонки – поэтому рассеяно кивнул:
– Только не тяни! Если в двадцать минут не укладываешься, бросай все и возвращайся! Потом купим твое масло, по дороге в институт!
Пашутин открыл дверь, как всегда, взлохмаченный, с синими, от недосыпа, кругами под глазами. Выглядел он расстроено и уныло.
– Привет! Ну как, посидел над своими бумагами? – спросил я, входя в прихожую.
– Посидел… – махнул рукой Игорь: – Да только без толку! Вылезла у меня одна ошибочка… В общем, всем ошибкам ошибка! Просчет в работе проектировщиков! Чего теперь делать, ума не приложу! Чаю будешь?
– Буду! – я захлопнул дверь, скинул куртку: – Тем более что Иваныч просил нас потоптаться тут минут двадцать, у него ночью какая-то сволочь масло слила, поехал покупать.
Попили чай. Унылый Пашутин хмуро отпускал короткие и мрачные реплики по поводу своего возможного будущего.
– Так, получается, твой Прибор неработоспособен? – спросил я, прихлебывая ароматный чай из большой, полулитровой кружки.
– Да он еще месяц назад работал! – ответил Игорь, кроша в пальцах печенье: – И проектной мощности достиг, и показатели почти в норме… Но, понимаешь, еще много что надо доводить… Есть кое-какие нюансы.
– Ну, а использовать-то его сейчас можно?
– Можно! – кивнул электронщик: – Можно, хоть завтра!
И тогда я задал вопрос, который не давал ему покоя все то время, которое он работал в НИИЭАП.
– Игорь, а для чего он, твой Прибор? И почему он так нужен… кому-то?
Пашутин бросил на меня быстрый взгляд, потом вдруг показал пальцем на потолок и прижал его к губам, мол, не здесь, потом поговорим.
Ну, не здесь, так не здесь… Я молча кивнул, встал, отнес свою чашку в раковину, кивнул за окно:
– Ну что, поехали, что ли? Иваныч, наверное, уже прибыл!
Я закурил, ожидая, пока Пашутин одевался в своей комнате. Наконец, все было готово, и мы вышли из квартиры на лестницу. Игорь захлопнул глухо лязгнувшую дверь, и вдруг, изобразив на лице какую-то гримасу, настойчиво потащил меня вверх по лестнице, на площадку между вторым и третьим этажами. Там, затравлено оглядевшись, он заговорил, быстро, сбивчиво, глотая слова:
– Понимаешь, Сергей, я не могу говорить о своей работе у себя дома! Мне кажется, что Урусов и его «ОО» понавтыкало мне микрофонов, и я боюсь последствий… А что касается Прибора, то он… по идее, это очень нужная людям штуковина. Она, то есть, он… Ты о теории Ломброзо слыхал?
Я сымитировал мысленную активность – наморщил лоб, глубокомысленно закатил глаза, но на память пришли только строки из недавно читанного дневника Льва Толстого: «Встречался с Ломброзо. Ограниченный, наивный старикашка!», о чем я честно и сказал Пашутину. Тот усмехнулся:
– Ну да, это уже сто лет назад считалось лженаукой. Вкратце, теория Ломброзо заключается в следующем: по внешнему виду и характерным особенностям человеческого лица можно определить, какие у этого человека наклонности. Ну, оттопыренные уши – признак жестокости, близко посаженные глаза – склонность к алкоголизму, прямой высокий лоб указывает на упрямство…
– Ты на президента Буша-младшего намекаешь? – хмыкнул я. Игорь досадливо махнул рукой:
– Да причем тут какой-то Буш… Я так, для примера… Потом, доказано уже, что Ломброзо ошибался. Но сама идея – идея, понимаешь? оказалась верной. Скрытые наклонности человека действительно можно вычислить, только для этого нужен портрет его мозга!
– О как! – от неожиданности я вздрогнул: – А как этот протрет получить? А-а-а, томограмма, рентген там всякий…
– Да не перебивай! – Пашутин начал кипятиться: – Какой, к бесу, рентген… Все живые клетки излучают энергию, и нейроны мозга – не исключение. Это излучение невидимо для глаза, причем в зависимости от размеров и специализации клетки сила и частота излучения различаются. С помощью моего… нашего Прибора, во-первых, можно получить полную цветную картинку энергетических полей, окутывающих мозг, причем в объеме, ну, как на голограмме, понимаешь?
Я кивнул. Пока все действительно было понятно…
Воодушевленный Пашутин продолжил:
– Во-вторых, у всех людей, как выяснилось, этот «портрет мозга» – разный, индивидуальный. И по нему можно с девяностосемипроцентной уверенностью определить, какие у человека таланты, склонности, предпочтения, болезни, психические патологии, скрытые желания…
– То есть ты хочешь сказать, что заглянув в любой мозг, можно определить, кто гений, а кто – маньяк?
У Игоря загорелись глаза:
– Да это что! Вот если бы у большевиков в 20-е годы был наш Прибор – Сталин нипочем бы не пришел к власти! И Гитлера бы не было, и вообще – это же новая эра в истории человечества! Конечно, впереди огромная работа – надо создавать базы данных, проводить массу экспериментов, это годы и годы труда, но в целом для вот такого, диагностического применения, Прибор готов. Но я тебе главного не рассказал… Понимаешь, есть еще в третьих…
Тут я немного насторожился – похоже, это «в третьих» было главным козырем Пашутина. Козырем, который он до смерти боялся вводить в игру…
Игорь между тем покрутил пуговицу на моей куртке и наконец заговорил:
– Это побочный эффект… Я его случайно обнаружил… В проекте такой задачи никто не ставил. Короче – если кое-что доработать, то с помощью Прибора можно не только выявлять наклонности человека, но и формировать их… Оказалось, что если изменить энергетическое поле мозга – сам мозг тоже меняется…
– То есть – включил Прибор, настроил на меня – и я из Сергея Воронцова превратился в Ваську Пупкина?
– Нет, – Пашутин сгорбился, нахмурил брови: – Все серьезнее… Ты останешься Сергеем Воронцовым, личность – воспоминания, самоидентификация и прочее – не пострадает. Просто… Просто можно сделать так, что станешь художником. Или врачом. Спортсменом! Летчиком! Банкиром! Токарем-пекарем-аптекарем, или, я не знаю…
Я положил руку Пашутину на плечо:
– Успокойся, Игорь! Я все понял: или солдатом, да? Убийцей, биороботом, бездумно выполняющим чьи-то приказы, так?
– Почти так… Только не бездумно. С удовольствием, понимаешь? Ты будешь искренне верить в нужность и правильность того, чем занимаешься…
Я задумался – ни хрена себе новости! Ай да Пашутин, ай да суки сын!
Игорь помолчал, потом вновь заговорил:
– Вот именно поэтому, я думаю, Прибор и нужен «господину Никто» – это же золотая жила, Клондайк! Я главную идею взял из тех разработок, которыми мы с Ковалем, помнишь, ты про него спрашивал, еще в НПО «Айсберг» занимались. Только тогда мы чисто на «войну» работали, и делали такую… электронную пушку, что ли, для дистанционного влияния на солдат вероятного противника. Но там работа прекратилась в самом начале – результаты были нулевыми, я и тогда особо не верил в ту идею, а сейчас понимаю, что мы занимались полной ерундой, хорошо, хоть не в пустую – придумали принцип действия улавливающего контура… А потом – Союз развалился и все вообще пошло прахом – финансирование прекратилось, мы же на бюджете сидели. Материалы засекретили, и отдел сократили, как бесперспективный… Ну, а сама идея – осталась, только переложил я ее по своему! Ну, и получился в результате наш Прибор – универсальный нейродешифратор. С одной стороны – новое слово в медицине, результат сотрудничества российских и европейских ученых, мать их за ногу! А с другой… И главное – без улавливающего контура он не работает, падла! А в нем-то все и дело, в контуре этом… Боюсь я – вдруг да допрет кто-нибудь? Вдруг догадается? Такая вот дилемма – без контура Прибор заказчику сдавать нельзя. И с контуром нельзя… Поэтому я тебе все и рассказал – совет мне нужен. Чего делать-то?
Я стоял молча, довольно глупо таращась в грязное подъездное окно. Н-да, что тут скажешь? Наконец, я проговорил, не глядя на Пашутина:
– Игорь, ты говоришь, что «господина Никто» интересует Прибор именно как инструмент для изменения людей. А как он узнал об этом, ну, что у тебя возник побочный эффект?
– Хрен его знает… – Игорь пожал плечами: – Хотя на самом деле нас, посвященных, несколько человек, может, кто-то и слил информацию…
Пашутин вдруг прервал себя, внимательно посмотрел на меня, потом спросил:
– Доложишь?
Я промолчал.
Он тоже замолчал, посмотрел в окно. Сквозь запыленное, завешенное паутиной стекло виднелся тополь посредине двора, серый уже снег, и густые, по случаю яркого солнца, тени в углах.
– Весна пришла… – пробормотал Игорь, прислушиваясь к где-то тренькающей капели, переложил свой дипломат из руки в руку, тихо проговорил, стараясь не смотреть мне в глаза:
– Сергей, я тебе ничего больше не скажу… Извини, конечно, но… Я не то чтобы тебе не верю, просто у тебя своя работа, у меня своя. Давай не мешать друг другу работать…
– Да ты что, решил, что я побегу к Урусову стучать, что мой охраняемый объект Пашутин раскрыл мне важную коммерческую тайну? – возмутился я: – А на кой ляд ты мне все это выложил?
– Да ничего я не решил! – вдруг крикнул Игорь: – Просто… Невмоготу мне! Я чувствую – тут какая-то большая игра, и я – только пешка… Все, пошли, Иваныч уже заждалась, наверное.
Мы, молча, недовольные друг другом, спустились во двор, прошли под аркой и оказались на бульваре.
Машины не было! А в стороне, притулившись к бордюру, застыл серый микроавтобус. И что-то в нем мне очень не понравилось…
– Что за черт? – я постарался выглядеть не очень встревоженным, чтобы не пугать Пашутина, но на всякий случай взял того за рукав пальто: – Пошли-ка назад, во двор, перекурим пока!
Мы вернулись в узкое, вытянутое пространство двора, Игорь присел на обсохший уже бортик песочницы, подставив бледное лицо лучам яркого солнца. Я молча стоял рядом, курил, следя через арку – не приехал ли Иваныч?
А вокруг бушевал набирающий силу весенний день! Все громче, все яростнее звенела капель на солнечной стороне двора, все бурливее и многоводнее становился ручей, берущий свое начало под серыми, ноздреватыми сугробами у гаражей, и змеящийся к арке, через которую он вытекал куда-то на бульвар.
Я стоял и жмурился на яркое солнце, щуря глаза от множества бликующих окон, от блестящих луж, огненных переливов ручья… Хорошо!
Фиолетовая вспышка в чердачном окне дома напротив, мгновенная, быстрая, вернула меня в реальность.
Еще по занятием в «Щите» я помнил, что значит такая вспышка – фиолетовый «зайчик» дает только хорошая оптика – бинокль, подзорная труба, или… Или оптический прицел снайперской винтовки!
Повинуясь какой-то интуитивной внутренней команде, я резко схватил Пашутина за ворот пальто и сдернул с бортика песочницы, отшвырнув в сторону. Выстрела ни я, ни барахтающийся на талом снегу Игорь не услышали. Просто вдруг от песочницы, от сухой доски, на которой только что сидел Пашутин, отлетела длинная белая щепка, а посредине обнажившейся деревянной плоти появилась маленькая, словно просверленная, дырочка…
Я потащил кое-как поднявшегося Игоря к арке, постоянно оглядываясь, осматривая крыши и чердачные окна домов вокруг. Бликов, подозрительных движений или еще чего-нибудь, чем мог бы себя выдать неизвестный снайпер, больше не было. Я даже на секунду остановился, пытаясь сообразить, что к чему – стояла тишина, нарушаемая только звуками проезжающих по бульвару машин, да звенела капель с солнечной стороны крыш.
«Так, первым делом – сообщить!», – подумал я, вытаскивая телефон из кармана. Номер дежурного «ОО» у меня набирался в одно касание… Мобильник пошуршал, пискнул, но соединение не прошло. Я набрал телефон по цифрам – та же история: треск, шуршание, короткие гудки.
– У тебя мобила с собой? – спросил я Игоря, озираясь по сторонам.
– Да, но… Я на зарядку забыл поставить… – пробормотал бледный Пашутин.
– Бля, лучше бы ты чего-нибудь другое забыл! – я злился. Ситуация, в которую мы попали, была не просто дурацкой – дело пахло керосином, причем все сильнее и сильнее…
– Сергей… – начал было что-то говорить Пашутин, но я, наконец, принял решение, выхватил пистолет, свободной рукой завел Пашутина за себя, прикрыл его спиной, и таким порядком мы начали отступать к арке.
– Серега, сзади! – вдруг прошипел Пашутин мне в ухо. Я обернулся – в глубине арки появился крепкий, квадратный мужик, в черной кожаной курке, в кепке, с сумкой на плече. Шел он неторопливо, как бы вразвалочку, но в сумраке подворотни я заметил колючий, недобрый взгляд маленьких, каких-то рачьих глазок из-под низкого козырька. Раздумывать, опасен кожаный или нет, времени не было.
– Игорь, быстро – в подъезд! Я прикрываю! – я изменил направление нашего отступления, толкая Пашутина спиной к подъезду: – Из дома срочно звони по всем тревожным службам: пожарная, милиция, скорая помощь, горгаз! Вызывай всех сюда, наври, наплети чего-нибудь! Пусть все приедут, пусть тут будет тарарам со звоном! А уже потом звони Урусову, в институт! Давай, действуй!
Я с силой толкнул Игоря в одну сторону, потом в другую, мотая его на ходу, и сам мотаясь вслед за худой Пашутинской фигурой. С грохотом отлетел от стены кусок штукатурки, еще несколько пуль ударили в рыхлый снег у моих ног, туда, где я только что стоял – все же стрелять в движущегося человека, которого месяц учили, КАК надо двигаться под обстрелом, для снайпера оказалось трудной задачей!
Засечь, откуда лупит неизвестный стрелок, или стрелки, мне все никак не удавалось. Так же я не понимал, зачем нас с Игорем хотят убить? Если это люди «господина Никто», то им Пашутин вроде бы был нужен живым…
Мы наконец добрались до подъездной двери, но тут из подворотни вынырнул тот, кожаный, и все сразу изменилось. Из сумки появился короткий узи, и пустой, тихий двор враз наполнился грохотом очередей. Этот бил уже наверняка, стараясь не просто попасть, но обязательно – убить, нашпиговать свинцом, да и промахнуться с такого расстояния было трудно.
Закрыв собой Пашутина, я принял в бронежилет несколько пуль – счастье, что узи не стреляет такими «огурцами», как калашников, и мой универсальный «броник» выдержал попадания, хотя удары от пуль были весьма ощутимыми, не смотря на добрую сотню метров, отделявших нас от кожаного.
Игорь все время пытался что-то сказать мне, но было не до того – я вскинул на бегу пистолет, поймал черный силуэт кожаного на мушку, и вдруг заколебался – все же это не мишень в тире, это – живой человек, и просто так, с ходу выстрелить в него я не мог.
Кожаный, словно поняв, почему я замешкался, поднял узи на уровень глаз – до этого он лупил «от пуза», и тут я с тоскливой обреченностью понял – если сейчас выстрелю не я, то – в меня!
И все же в последний, короткий миг я чуть опустил ствол, и пуля попала кожаному в ногу, свалив его на мокрый асфальт, как подкошенного.
Стрельба стихла. Раненный боец умело откатился за выступ стены, но его узи молчал, бесшумный снайпер тоже затих, и я, воспользовавшись неожиданной паузой, затащил наконец Пашутина в подъезд, сразу забравшись на площадку второго этажа.
На Игоре лица не было от пережитого ужаса. Я быстро перезарядил свою беретту, добавив в обойму патрон – мало ли, вдруг потом именно одного и не хватит? Потом покосился на трясущегося Пашутина, резко рявкнул:
– Ты почему до сих пор тут?! Быстро домой, за телефон! Я кому сказал?
Игорь съехал по стене вниз, уткнулся лицом в колени, что-то бормоча. До меня долетали обрывки слов, но я ничего не понимал. Пришлось одной рукой приподнять электронщика, встряхнуть:
– Что случилось, Игорь? Да возьми себя в руки, наконец!
– Дипломат… – выдавил все же из себя Пашутин, находясь в полуобморочном состоянии.
– Что дипломат?
– Он остался… там, у песочницы!
– Ну да! – подтвердил я, осторожно выглядывая в окно: – Вон он лежит, я его вижу! Черт с ним, с дипломатом, потом заберем! Нам сейчас главное – в живых остаться! Давай, дуй звонить, пусть сюда приедут все аварийно-спасательные службы города!
– Ты не понял… – тихо покачал головой Игорь, по прежнему не двигаясь с места: – Я тебя… вчера… в общем, обманул! В дипломате не бумаги…
– А что? – напрягся я, а от предчувствия ответа аж зубы заныли…
– Там… Прибор! Я брал его домой, доводил… Я виноват! Это все из-за меня! – Пашутин не выдержал и вдруг разрыдался.
– Ё-ё-ё… Мать твою, Игорь! Ну, бля, ты… Ладно! – оборвал я готовое сорваться с губ ругательство: – Давай, отправляйся домой, звони всем и вся, если телефон они не обрезали, и жди меня!
– А ты? – спросил Игорь, совсем как ребенок, размазывая по лицу слезы.
– А я пойду добывать твой Прибор, мать его… Хотя нет, пойдем-ка, я тебя в квартиру заведу сам! Мало ли что!
В квартире все было спокойно. Соседка Игоря мирно принимала душ, за шумом воды не слыша ничего подозрительного. А вот телефон оказался мертвым – наши противники все рассчитали четко, в том числе и то, что мы попытаемся воспользоваться аппаратом в Пашутинской квартире. Ай, как скверно…
– Ладно, сиди здесь, к окну не подходи! – скомандовал я и бросился к дверям – надо было спешить, иначе дипломат подберут те, кому он так нужен!
Я остановился у подъездных дверей, перевел дух и осторожно выглянул наружу. Во дворе по прежнему стояла мирная тишина, словно и не звучали здесь несколько минут назад автоматные очереди. Раненный мною кожаный скорее всего уполз в ближайший подъезд и затаился.
«Господи, но почему же соседи не вызовут милицию! Где Иваныч, наконец? Что, вообще, происходит? Ведь средь бела дня, в центре Москвы… Вон Чистопрудный бульвар видно из подворотни! Люди ходят, мамы с колясками! Почему же никто не поднимает тревогу?», – тоскливо размышлял я, следя за коричневым чемоданчиков, лежащим на боку у бортика песочницы.
«Почему они его не берут? Боятся, что я начну стрелять? Правильно боятся, я действительно начну стрелять, и причем – попаду! Они ждут, когда я сам пойду за дипломатом! Значит, уверены, что никто не придет нам на помощь! Что же делать? И где этот, с узи?» Я сел на пол у приоткрытой подъездной двери, держа пистолет наготове, и мучительно пытался найти выход из создавшегося положения. Выход не находился, и тут я услышал позади себя, на лестнице, острожные, тихие шаги, даже не шаги, а легкий шелест подошв о бетон ступенек.
Затаив дыхание, я весь обратился в слух. Сверху спускались двое. Шли молча, не шуршала одежда, не звякала мелочь в карманах. «Эти – за мной!», – вдруг понял я, и аккуратно отполз под лестницу, притаившись в темноте между старой рухляди, каких-то ящиков и тряпок.
Неожиданно шаги смолкли. «Остановились на втором этаже!», – подумал я, и сразу же меня молнией обожгла мысль: «Игорь!» И тут же, словно бы в подтверждение моих самых худших предположений, с характерным лязгом распахнулась дверь Пашутинской квартиры! Я проклял себя за тупость и глупую надежду на крепость стальной двери. Не бывает дверей, которые нельзя открыть!
«Теперь они выторгуют жизнь Игоря на дипломат!», – устало подумал я, снова присаживаясь у двери, там, откуда просматривался вымерший, залитый солнцем двор. Все, все шло наперекосяк! Я городил ошибку на ошибке, телохранитель хренов…
Прошло несколько минут, вдруг в подъезде раздался негромкий, но отчетливо слышимый голос:
– Воронцов! Вы слышите нас?
Читать бесплатно другие книги:
