Твой демон зла. Ошибка Волков Сергей
Руслан Кимович спокойно слушал говорившего, глядя ему прямо в глаза, и на его медном, непрницаемо-масочном лице не дрогнул ни одни мускул, хотя внутри Хосы уже был вне себя – во-первых, он терпеть не мог словоблудия, а во-вторых, от посетителей разило вчерашним «Хэнесси», тщательно зажеванным какой-то мятной гадостью типа «тик-така»…
Секретарша принесла чай, второй посетитель немедленно и чуть ли не залпом шумно выпил свою кружку, тут же облился потом, довольно отдуваясь. Похмельный зам по науке между тем продолжал:
– Конечно, после этих событий мы усилили охрану нашего НИИ и его сотрудников, используя связи и финансовые рычаги, пригласили даже отставных профессионалов из ФСБ, но тяжелые времена, переживаемые сегодня нашим несчастным Отечеством…
– Короче! – бухнул вдруг ладонью по столу второй, которому крепкий чай, видимо, слегка «поправил» голову: – Он хочет вам сказать, что эти бывшие «гэбэшники» не могут обеспечить безопасность, особенно сотрудникам второго звена, занятым в работе над проектом, а у нас появилась необходимость срочно взять под охрану нескольких работников. Мы навели справки, и нам указали на вашу фирму, как на самую достойную и уважаемую. Вы можете нам помочь?
Хосы улыбнулся, а про себя вздохнул с облегчением – давно бы так, коротко и ясно.
– Сколько телохранителей вы хотите нанять?
Зам по науке поправил очки на тонкой переносице:
– Видите ли, тут вот какой момент – поскольку оказывающая на нас давление организация интересуется не просто информацией, но и напрямую изготавливаемыми опытными образцами приборов, а доступ к ним имеют, и непосредственно с ними работают порядка двух десятков человек, нам бы хотелось…
Второй, обильно потеющий, вновь перебил своего товарища:
– Человек пять-шесть было бы в самый раз. Ну, конечно, если цена нас устроит… И это… Нам нужны не столько телохранители, сколько опекуны. Дисциплина там, и все такое прочее…
Хосу опять улыбнулся, покачал головой:
– К сожалению, вынужден вас огорчить. В данный момент лишь двое телохранителей, так сказать, свободны, и могут быть вам полезны. Что же касается денег… Для более успешной работы наших сотрудников мы практикуем следующую форму оплаты: вы единовременно выплачиваете нам определенную сумму, скажем, порядка ста тысяч долларов за телохранителя, а в дальнейшем уже непосредственно ему платите заработную плату – пять-шесть тысяч в месяц. Естественно, все это оформляется в установленном законом порядке, и хочу вас сразу предупредить – мы защищаем финансовые интересы наших сотрудников. Устраивают ли вас наши условия? Да, кстати, в понедельник прибывает с учебы в школе телохранителей еще один наш сотрудник, так что я могу предложить вам троих…
Представители НИИЭАП переглянулись, потом потеющий буркнул:
– Нам надо посоветоваться. Мы вам перезвоним.
Гости поднялись, сунули на прощание по очереди свои пухлые, потные ладони-подушки и вышли. Хосы усмехнулся, открыл окно, выдворяя из кабинета сивушный дух, взял с подноса тонкую, саксонского фарфора, чашку с чаем, сделал глоток, посмаковал во рту тонкий аромат жасмина, и подумал, глядя в матовую поверхность стола: «Интересно, над чем работают эти конспираторы, если в названии их института есть слова: „экспериментальное приборостроение?“»
Я проснулся от каркающего голоса проводницы:
– Через сорок минут буду закрывать туалет – санитарная зона Москвы. Через сорок минут…
Голос удалялся по коридору. Мысленно пожелав себе: «С добрым утром!», я открыл глаза и блаженно потянулся, весь в предвкушении удовольствий от возвращения домой, встречи с женой, от предстоящей поездки к Борису…
«Интересно, встретит меня Борька? Перезванивал он вчера вечером Катьке или нет? Вряд ли – я звонил ей уже совсем поздно, мало что не в половине одиннадцатого… Ну и ладно, завтра все равно увидимся. Что он там себе за работу нашел, хотел бы я знать?»
Я еще минут десять повалялся в постели, потом встал, оделся, и пошел курить, еле протолкавшись в дымный тамбур через толпу стоящих с полотенцами на шеях в очереди в туалет пассажиров. За мутноватым окном тамбура уже плыли в багровом свете встающего зимнего солнца громады многоэтажек дальних пригородов столицы. Подъезжаем…
Подхватив сумку, я шагнул на перрон Ленинградского вокзала и нос к носу столкнулся с Борисом Епифановым, археологом, бывшим членом полуподпольной группы «Поиск», разогнанной органами осенью прошлого года. Примерно тогда же я познакомился с Борисом, а спустя некоторое время и подружился. В Епифанове мне прежде всего нравилось одно, но очень важное качество – Борис был НАСТОЯЩИМ.
– Здорово, супермен! – Борька подхватил мою сумку: – Похудел, поздоровел, выглядишь молодцом.
– Здорово! Да и у тебя тоже, я слышал, дела пошли?
Мы двинулись по перрону, лавируя в толпе приехавших и встречающих. Сухой, морозный воздух – в Москве лютовала зима, мешал говорить, обжигая горло, но Борис все равно тарахтел без умолку, рассказывая о себе.
С осени, после ликвидации «Поиска», он перебивался в основном случайными заработками, пока, недели три назад, случайно не встретился со своим институтским приятелем, и тот не предложил Борису место водителя в своей фирме, занимающейся страхованием недвижимости.
– Зарплата более-менее приличная – семь сотен грин в месяц. Работы почти никакой – утром развез агентов по Москве, и до шести свободен, вечером собрал, и все. Машину держу у дома, во дворе. Не новая, правда, падла, переобуть бы ее, фильтрА заменить, да шеф, изделие номер два, жмется… Ух, Серега, но все равно машина – зверь! Джипяра, Чероки, ты на таком и не ездил никогда, небось, а?
– Ездил, ездил. – засмеялся я, вспомнив полигон «Щита» под Колпино, где мне пришлось поводить и девятку, и роскошный Кадиллак, и многотонный Краз, и джип Чероки в том числе…
– Тебе сейчас куда? – спросил Борис, когда мы сели в машину и закурили.
– Домой, конечно. Катька сегодня специально отгул взяла, встречает мужа. Мне на работу только в понедельник.
– И что, сразу пойдешь кого-нибудь охранять? – полюбопытствовал Борис, выруливая со стоянки у вокзала.
– Ну почему – сразу, – я с хрустом потянулся в удобном кресле джипа: – Хотя не знаю, может и сразу, если заказ будет… Слушай, Борька, мы тут с Катей решили завтра нагрянуть к вам в гости, ты как, не против?
– Дык наоборот – здорово! Я ж сам хотел вас пригласить. Сегодня Ленка должна приехать… У нас же новость… Я сделал ей предложение, она согласилась. В марте свадьба…
– Ну, созрели наконец, молодцы! – засмеялся я: – Поздравляю.
– Спасибо, – Борис лихо вырулил в левый ряд, и погнал джип на полной скорости, уверенно обгоняя еле тащившиеся по причине гололеда машины: – Слушай, а может, поедем прямо сегодня? Я заскочу за вами вечерком, Ленка приезжает в семь, полвосьмого мы будем у вас?
– Нет, Борь, сегодня я отдыхаю, ты уж извини, я же Катьку не видел месяц. Мы сегодня вдвоем…пообщаемся.
– Ну гляди сам. Я просто подумал, чего вам на электричке трястись. Ладно, завтра, так завтра. Только уж вы давайте пораньше, а то знаю я тебя, засоню…
Я не выдержал, расхохотался в голос – кто из нас двоих действительно любил поспать, так это Борис…
Высадив меня возле дома, заходить Борис категорически отказался:
– Извини, старик, у меня еще куча дел. Значит, до завтра?
– До завтра. Спасибо, что встретил!
– Да пошел ты! Таксистам спасибо будешь говорить! – весело крикнул в ответ Борис, хлопнул дверце, и его джип умчался, вскружив снежную пыль.
Катя встретила меня в умопомрачительном платье, свежая, нарядная, с подозрительно поблескивающими глазами, повисла на шее:
– Господи, наконец-то. Никогда не думала, что месяц – это так долго…
Я не спеша разделся, прошелся по родной квартире, хозяйски отмечая произошедшие за время моего отсутствия перемены.
– Да ладно тебе оглядываться, – рассмеялась Катя: – Небось, голодный? Пошли, я курицу на бутылке сделала, по рецепту твоей мамы, язык проглотишь.
Завтракали, или, пожалуй, обедали долго. Катя, с любовь поглядывая на меня, подкладывала на тарелку лучшие куски, и все рассматривала меня, словно какую-то диковинку.
Впрочем, я действительно сильно изменился за прошедший месяц, и дело тут было даже не в физиологии, не в мышцах, – я словно по другому начал воспринимать окружающий мир, исчезло раздражение на себя и окружающих, противное, липкое чувство ожидания подвоха, а взамен появилась спокойная уверенность в себе, в своих силах и возможностях.
Даже когда мы с Борисом шли по перрону, пробираясь через людскую толчею, я поймал себя на том, что теперь идут через толпу не так, как раньше. Прежде бывало, что злой и раздраженный после работы, я «цеплял» плечом в метро или на улице не в меру ретивых граждан, летящих мне на встречу, получая мстительную радость от таких столкновений, или же ругался сквозь зубы, наткнувшись на застывших посредине людского потока провинциалов с баулами, разглядывающих рекламный щит. Ругался не громко, но унизительно – чтобы рот не раскрывали, лапти.
Сейчас же все изменилось. Я двигался через толпу мягко, уверенно, и при этом совершенно не думал об окружающих меня людях. Натренированное тело словно бы само по себе, без вмешательства разума, уклонялось от столкновений, обходило, лавировало, причем совершенно естественно, не вызывая удивленных взглядов. Я словно пронзал толпу, как спица – клубок шерсти, и там, где раньше я бы весь извелся, психуя по поводу собственной и чужой неуклюжести, теперь мое сознание оставалось совершенно спокойным…
После обеда, за чаем, я рассказывал жене о своей учебе. Катя только охала да ахала, чаще всего притворно, подначивая меня, когда слышала о жестоких спаррингах, гонках на выживание, или контактных тренировках типа «один против всех».
Слегка осоловев от еды и умиротворенного домашнего покоя, я начал было клевать носом – все же последствия вчерашней «отмечаловки» еще сказывались, да и вообще, месяц, проведенный вне дома, в трудах и «битвах», требовал отдыха.
– Кать, ты извини, я пойду прилягу, – еле ворочая языком, пробормотал я.
– Конечно, конечно, Сережа. О чем разговор. Пойдем, я тебе уже постелила.
Бухнувшись в мягкое, хрусткое лоно кровати, я блаженно развалился на свежих простынях, закрыл глаза, почувствовал рядом теплое, по девичьи гибкое тело жены, обнял мягкое, родное плечо, прижал Катю к груди… Н-да-а… Какой уж тут сон, если любящие друг друга люди месяц не виделись!
На следующее утро, в морозной, наполненной паром людского дыхания электричке, Катя, из-за ста надетых для тепла одежек похожая на продавщицу-лотошницу, сказал мне, кутавшемуся в бушлат:
– Ты знаешь, сейчас, когда я вспоминаю, как я ушла от тебя тогда, в августе, я иногда ловлю себя на мысли: «Господи, какой же я бываю дурой». Ты меня любишь?
Я посмотрел в теплые глаза жены, чмокнул их по очереди, погладил рукой Катину руку:
– Больше жизни…
Борис с Леной встречали гостей на платформе станции, оба упакованные в тулупы, краснощекие и веселые.
– Ну вы, блин, даете! – словами генерала Михалыча из «Особенностей национальной охоты» поприветствовал нас Борис: – Мы уже пятую электричку встречаем, замерзли все. Пошли быстрее. Кстати, Серега, запиши номер моей мобилы, хватит, пожили без связи…
Мы, на ходу переговариваясь, поспешили через заснеженный лес к дому Бориса, где его сестра, Света, уже поджидала всю компанию с полным столом всяких разносолов.
За обедом, подождав, пока все насытятся, Борис с Леной «официально» объявили о своей будущей свадьбе. Под это дело я достал предусмотрительно захваченную с собой бутылку шампанского, бахнул в потолок пробкой. Выпили за счастье нарождающейся ячейки общества, посидели, поболтали…
Часа в два решено было идти в лес, жечь костер и дышать свежим воздухом. Только там, на поляне, под заснеженными соснами, я понял, насколько отвык в мрачноватом далеком Питере от простых радостей жизни, от светлого, морозного леса, солнца на синим небе, жаркого костра, вокруг которого подтаивал снежок, от общения с друзьями.
В дом вернулись уже под вечер, когда опустившееся светило положило на снег длинные сиреневые тени. Все с аппетитом, нагулянным на морозе, поужинали, и отправились на второй этаж, в просторную мансарду, где жил Борис, отдыхать.
Когда я был здесь в последний раз, мансарда выглядела так, как всегда – полки с книгами, археологические находки, множества керамики, по которой Борис специализировался, боксерская груша, словом, типичное жилище одинокого, молодого, в меру интеллигентного холостяка.
Теперь все изменилось. Чувствовалось, что здесь поселилась женщина, и не просто женщина, а Лена, художница, дизайнер, рукодельница. Голые стены заполнили картины. Я увидел знакомые пейзажи Корьёво, темные еловые леса, глинистые косогоры, низкие тучи, серые деревенские домики… Было тут и множество натюрмортов, напротив, наполненных светом, радостью, написанных яркими, сочными цветами.
Широкую кровать Бориса, отныне – супружеское ложе молодоженов, украшало огромное, расшитое Леной вручную покрывало такой красоты, что Катя только ахнула, всплеснув руками – ну надо же.
Вышивки, макраме, какие-то коряжки, маски из коры и птичьих перьев, расшитые занавесочки – положительно, комната Бориса теперь больше напоминала зал художественного салона. Неожиданно я заметил в углу старинную, темную от времени икону и зеленый огонек лампадки перед нею. Эту икону, Богородицу с Младенцем, я уже видел, дома у Лены, в Корьёво. Раз переехала икона, логично было предположить, что назад художница уже не вернется. Я хотел было спросить об этом, но меня опередила Катя:
– Господи, Борька, Ленка, красота-то у вас какая. Не то что у нас – все стандартно и утилитарно. А как же Ленин дом?
– Да продали мы его, – улыбнувшись, махнула смуглой рукой художница: – Вчера последний раз в нем была, в своей обители тоски и одиночества.
– Много денег выручили? – поинтересовался я, прикидывая, что за Ленину развалюху в далеком Корьёве, куда она убежала пару лет назад после развода с мужем, горячо любимым, но променявшим ее на богемную круговерть с иглой в вене и кокаином на усах, больше тысячи долларов никто не даст.
– Да, спасибо Борьке, аж целых полторы тысячи долларов выручили, – опять улыбнулась Лена: – Он у меня, оказывается, записной коммерсант, расклеил кучу объявлений, разослал во все газеты, мол, продается прекрасный деревенский дом конца прошлого века в экологически чистом уголке Смоленьщины, рядом лес, река, грибы-ягоды, и так далее.
– Ну, а что, неправду, что ли, написал? – притворно надулся Борис, одновременно подмигивая мне – знай наших.
– Правду, правду. – махнула рукой Лена, зажгла свечи в причудливых, витых бронзовых канделябрах, изображавших каких-то лесных чудищ: – Теперь хоть есть деньги на свадьбу, венчание…
– Ой, вы венчаться будете? – удивленно вскрикнула Катя: – А мы с Сережкой вон невенчаны живем… Ну, так мы и в Бога вроде не верим.
– Значит, ваше время еще не пришло, – серьезно и веско сказал Борис.
За бутылочкой Лениной «сливянки», готовить которую она была большая мастериться, засиделись за полночь. В один момент наладились было танцевать, Борис врубил музыку, но снизу прибежала заспанная Света, старшая Борькина сестра, со сна грозно шикнула на всю компанию – ополоумели, полночь на дворе, детей перебудите. А потом сама присела к столу, включилась в разговор, интересно же.
Разговор и в самом деле зашел об интересном – Катя рассказывала про «Клуб интеллигенции», в который она ходила уже несколько недель вместе с подругами по работе.
– Вы не представляете, как там здорово. Я раньше всегда смеялась над теми, кто по всяким клубам, кружкам, секциям ходил, думала – людям просто дома делать нечего. А оказалось… Туда приходишь – и как будто в другой мир попадаешь. Нет, не в другой – в свой! Все улыбаются, все тебе рады, у каждого найдется доброе слово. И поговорить можно обо всем, что тебя интересует. А Наставник всегда поправит, подскажет, как можно решить твои проблемы по-другому, на научной основе… Он, кстати, говорит, что люди, у которых центры интеллекта в мозгу пробуждены, или уже находятся в работоспособном состоянии, могут моделировать и управлять своей жизнью по собственному разумению.
Первым недоверчиво хмыкнул, понятное дело, я:
– Ага, знаю я эту научную основу. Трепология сплошная, и все. А вообще, с какой целью проходят эти ваши сборища? И кто это все спонсирует? И зачем? Катька, а хаббардизмом или иеговистами там не припахивает, часом?
– Да ну тебя, Сережка. Ты – серый обыватель. «Кто, зачем, почем?» Никто не спонсирует, инициатива работников ДК Строителей…
– Это ты в такую даль ездишь? – удивилась внимательно слушавшая Катю Лена.
– Не такая уж и даль. Сорок минут на метро. – моя женушка махнула рукой: – Да ну, что вы, как дикие, набросились. Ведь насчет моделирования жизни – все правильно. Только инерция мышления, традиции и предрассудки, которые есть в нашем обществе, мешают этому. Нет, ну что вы улыбаетесь, ведь правда, не для кого не секрет, что умный человек в нашей стране затуркан, забит и унижен. У нас даже ругаются так: «Че, больно у-умный?», как будто это стыдно…
– Ага. – кивнул я: – Было это все уже:
- Дураком быть выгодно,
- Но только вот не хочется,
- Умным вроде хочется,
- Да кончиться битьем.
- У природы на устах
- Коварное пророчество,
- Может быть, когда нибудь,
- К среднему придем.
Булат Шавлович покойный, по-моему, еще в пятидесятых написал…
– Я чего-то не пойму, – буркнул Борис, разглядывая свои руки: – Ну, собираетесь вы там, и что? Разговоры разговариваете? Так мы и тут можем поговорить… А так – что они там с вами делают?
– Да ни-че-го. Ты прав, мы там просто – общаемся. Друг с другом, между собой и все вместе. В наше время нормальному человеку, загруженному всякими комплексами, задавленному бытом, работой, безденежьем, где найти знакомых, да не собутыльников вон, как Витька Сережкин, а людей СВОЕГО уровня?
– Так в ваш клуб что, только с высшим образованием принимают? – спросила Света, кутаясь в халат.
– Ну что вы, Светлана! – горячо воскликнула Катя: – Всех желающих. Приходи, ищи себе друзей по интересам, общайся. Наставник с тобой поговорит, подскажет, кто может тебя заинтересовать, а не хочешь – ищи сам, полная свобода выбора. Вот вы, Света, очень бы даже понравились нашим клубовцам. Интеллигент – это вовсе не тот человек, кто получил высшее образование или работает в науке или искусстве. Интеллигент – это человек мыслящий, понимающий, интересующийся, именно так это слово переводиться с латыни. Я же говорила про центры мозга. Они за все и отвечают – кто умеет думать, а кто – так, живет по инерции…
– Я сомневаюсь, а значит – мыслю, – излишне серьезно проговорил Борис, помолчал и еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, солидно добавил: – Сунь Ци, китайский нищий и философ…
Слушал я Катю, – и удивлялся. Я знал свою жену уже восемь лет, семь из них прожил с ней под одной крышей, бок о бок, но и не предполагал, что Катерина, всегда спокойная и рассудительная, может быть такой пылкой, красноречивой и уверенной в себе.
«Что же это за „КИ-клуб“ такой? Надо бы как-нибудь разведать…», – подумал я про себя, а Катя, словно подслушав его мысли, как раз заговорила об этом:
– Ребята, чем разговоры говорить, давайте, я вас свожу в наш клуб. А что? К нам иногда целыми фирмами приходят, сперва из любопытства, а потом многие и остаются. Давайте договоримся, когда, во сколько, и сходим.
– Ну, я не знаю… Можно было бы… Почему бы и нет? – замямлили все, и только Светлана решительно махнула рукой:
– Нет, старая я уже по клубам мотаться. И не уговаривай, Катюша, не надо. Ладно, молодежь, сидите, я спать пошла.
– Нашла молодежь. – фыркнул в спину сестре Борис: – Я-то тебя всего на пять лет младше. А Серега – на три.
– Все равно молодежь. – ехидно откликнулась Света уже с лестницы: – Пока детей нету – мо-ло-дежь!
Улеглись мы далеко за полночь. Катя сразу уснуло, а мне, не смотря на поздний час и выпитый «для сна» стаканчик «сливянки», не спалось.
Лежа под свежим, пахнущим морозом, пододеяльником, я смотрел в чуть блестящий в темноте деревянный потолок, и блаженствовал. Редко, крайне редко в жизни человека выпадают вот такие минуты полного, безграничного блаженства, когда нет особых проблем, когда неприятности, если они и были, ушли в прошлое, а впереди только будоражащие кровь перспективы…
Я лежал и тихо радовался от того, что у меня прекрасная, любящая жена, что у нас будет ребенок, причем не просто ребенок, а здоровый, счастливый, умный карапуз – в этом я не сомневался.
Еще у меня есть замечательные, верные друзья, и наша дружба проверена в тяжелых испытаниях. Есть и работа – не сказать, чтобы очень уж любимая, но – интересная и нужная, на которой я чувствовал себя на своем месте, и где мне было по силам, говоря Эзоповым языком, побороть конкретного демона зла.
Вместе с демоном зла из памяти всплыло одно из первых занятий по физической подготовки в спортзале «Залпа», которое проводил Хосы – тогда Руслан Кимович прочел им краткую лекцию, или, скорее, просто рассказал про древнекитайскую школу «потерянного следа», адепты которой считали главной своей духовной задачей борьбу с некими демонами зла, не важно, как, но мешающим нормальной жизни людей.
Демон зла мог предстать грабителем на ночной дороге, и суховеем на крестьянских полях, и волной цунами на побережье, и армией иноземных завоевателей. Иерархи школы «потерянного следа» тратили десятки лет на просчет всех возможных обличий демона зла, и на поиски способов борьбы с ними. Школа «потерянного следа» стремилась к великому совершенству мира, которое могло быть достигнуто только в великой борьбе со злом…
Конечно, сейчас, на рубеже веков, когда от «потерявших следа» осталось только название да несколько сотен иероглифов в древних рукописях, становилось понятно, какую утопическую задачу ставили они перед собой, но я вдруг ПОНЯЛ, что на самом деле стремились «потерявшие след» к тому, чтобы все люди на Земле, каждый на своем месте, боролись со своими демонами зла, и в этой борьбе обретали счастье…
Глава пятая
В понедельник я встал пораньше и явился в офис «Залпа» едва ли не вместе с уборщицами – очень хотел посидеть в компьютерной, в одиночестве погонять виртуальных противников по запутанным лабиринтам третьего «DOOMа», а заодно подумать, навести, так сказать, порядок на чердаке…
Однако о моем приезде все уже давно знали, и только я включил тренировочный «Пентюх» и вставив лазерный диск в CD-ишник, как появились сменившиеся с ночи охранники офиса с шутливыми поздравлениями и пожеланиями, потом повалили «дневники» – «залповец», прошедший курс обучения в школе телохранителей, пользовался в фирме почетом и уважением.
За разговорами, рассказами, шутками и дружескими подначками прошло время, и когда меня отыскала секретарша президента фирмы, я уже несколько подустал от трепотни коллег.
– Воронцов, вас срочно к себе Руслан Кимович.
– Хорошо, иду, – я кивнул, одернул камуфляжку и отправился к шефу.
Руслан Кимович встретил меня своей обычной восточной улыбкой, кивнул в ответ на приветствие:
– Здравствуй, здравствуй, Сергей Степанович. Ну, как учеба?
– Да нормально, Руслан Кимович.
– Устал?
– Да не особо, готов приступить, так сказать, к обязанностям…
Хосы покивал, словно задумавшись:
– Плохо, что не устал. Или в «Щите» учить стали хуже? Какой у тебя общий бал за экзамен?
– Девяносто семь! – не без гордости сказал я, и выложил на стол свой диплом.
– Ого! – удивленно вскинул бровь Руслан Кимович, встал из-за стола подошел к мне, окинул взглядом и вдруг нанес молниеносный удар левой рукой, целясь в живот.
Я среагировал практически мгновенно, поставив блок, одновременно убирая тело из-под удара, но полностью нейтрализовать выпад Хосы, мастера русбоя и специалиста еще по доброму десятку различных видов единоборств, конечно, не смог, хотя и существенно ослабил силу удара.
– Неплохо, неплохо, – всегдашняя улыбка вновь заиграла на лице шефа: – Видать, Сигизмунд не зря тебя хвалил. А что за история там была с каким-то выстрелом на экзамене?
Я отлично понимал, что Хосы, приятелю начальника «Щита» Вершанского, давно все известно, и шеф просто хочет услышать собственную, мою, авторскую, так сказать, версию. Ну что ж, хочешь – слушай…
После моего рассказа Руслан Кимович посерьезнел, пожал мне руку, жестом указал на стул, мол, присаживайся, сам занял свое обычное место:
– Что хочу сказать? Сергей Степанович… Молодец! В экстремальной ситуации максимально использовал то, чем лучше всего владеешь. Значит, не зря мы тебя отправляли на учебу, не зря вкладывали деньги… Ну, а теперь о деле…
Я внутренне собрался, прикидывая, о каком деле хочет повести речь руководитель «Залпа», а Руслан Кимович между тем продолжил:
– К нам поступил заказ от одного «богатенького» НИИ на группу телохранителей для опеки нескольких сотрудников, как они говорят, «второго звена». Что-то они там наизобретали на заказ, что-то такое, чем сильно заинтересовалась некая организация, то ли наша, то ли зарубежная… Может, конкуренты, промышленный шпионаж, или криминал какой… Не знаю. Но как я понял из слов руководителей НИИ, они работают в этом направлении, выясняют, кто их теребит, а от нас требуется обеспечить охрану, вернее, опеку клиентов… скажем, на ближайшие два месяца. Ты как, готов?
Я посмотрел в глаза шефа, потом кивнул. Хосы весь буквально разъехался в улыбке, глаза совсем исчезли, превратившись в узкие щелочки:
– Это хорошо, что готов. Вообще-то мы обычно только что прибывших из школы сразу к самостоятельной работе не допускаем, прикрепляем к уже работающему телохранителю, так сказать, на стажировку, но тут обстоятельства просто вынуждают нас пойти на риск и отправить тебя в свободное плавание. Нет у нас сейчас свободных людей, каждый человек на счету. Да и дело, между нами говоря, плевое. Твой клиент – старший научный сотрудник, где-то твой погодок, к тому же холостой, возни с ним не будет. Встретил, сопроводил на работу, проторчал с ним в этом их НИИ, вечером проводил домой. Машину выделяет институт, оклад твой пока – три тысячи долларов, договор у нас с ними, как я уже говорил, на два месяца. Ну, договорились?
Хосы встал, протянул руку:
– Желаю удачи, телохранитель.
Здание НИИЭАП, расположенное недалеко от Трубной площади, смотрело фасадом на Садовое, и за окнами кабинета директора шумел нескончаемый поток машин.
– Сергей Степанович, хочу вас предупредить, что Пашутин – человек со странностями. – директор института Феоктистов встал из-за стола, прошелся, протирая руки носовым платком: – Вы извините, я волнуюсь – за всю мою жизнь это первый случай, когда нам приходится прибегать к помощи телохранителей для защиты наших сотрудников.
Отставной полковник КГБ Урусов, возглавляющий Отдел Охраны НИИ, крупный, пожилой, слегка обвисший от кабинетной работы, покивал головой, добавил:
– Вообще, система охраны режимных институтов, сложившаяся за последние сорок лет, сбоев обычно не давала. Но сейчас… Бардак, мать его… Короче, кто-то, настойчиво пытается овладеть любой информацией по разрабатываемой институтом теме. При этом я вынужден признать, что мы пока бессильны что-либо сделать, и это просто чудо, что еще никто из работников НИИ не пошел на сотрудничество. Я не сомневаюсь в ваших людях, уважаемый Виктор Петрович, но человек слаб, времена сейчас тяжелые, а предложения нашего противника, да, да, именно противника, очень заманчивы.
Феоктистов вздохнул:
– Противник – это вы загнули, но насчет заманчивости… Сергей Степанович, чтобы вы знали – начальнику отдела теоретических разработок, доктору наук, было предложена купчая на трехэтажный дом с лифтом и бассейном в одной из стран Центральной Европы, пятьсот тысяч долларов ежегодного дохода и работа по профилю в ведущих институтах мира. Вот так, не больше, ни меньше.
Я пожал плечами:
– Так может быть, это просто блеф?
– Блеф?! – буквально взвился Урусов: – Мы, я имею ввиду своих бывших коллег, тщательно проверяем каждое сообщение. Все подтверждается, в рот его трах-тибидох! К сожалению, законы некоторых зарубежных стран, скажем, Швейцарии, строго охраняют тайну личности вкладчиков частных банков, иначе этот Некто, или – «Никто», как он представляется, давно бы был у нас в руках. Все – реальность. И дома, и деньги, и то, что мы до сих пор не можем даже засечь, откуда звонят сотрудникам института. Я, между прочим, подавал начальству, ну, в фирму-заказчик, рапорт о необходимости временно заморозить работу над проектом, потому что чувствую – захоти этот Никто перейти к решительным действиям, мои люди вряд ли смогут ему помешать. А вы говорите – блеф…
Директор института нетерпеливо забарабанил пальцами по полированной поверхности стола:
– Вернемся к Пашутину. Я уже сказал – он человек со странностями. Достаточно молод, талантлив, к науке вообще, и к своей работе в частности подходит исключительно творчески, в обычной жизни рассеян, несобран, что называется, чудак. Поэтому, Сергей Степанович, у меня к вам просьба – не давите на него без крайней нужды. Постарайтесь быть как можно незаметнее. Ну, не висите над ним, словно дамоклов меч: «Это – нельзя, то – не велено!» Пашутин работает над материальным воплощением одной из важных составляющих проекта, ему нельзя мешать – нас поджимают сроки. Я очень надеюсь, что все эти звонки, послания, предложения так и останутся лишь нематериальными проявлениями, и все в будущем сложиться нормально…
– Вашими бы устами… – проворчал Урусов, повернул свою крупную голову с гривой седеющих волос ко мне: – От себя хочу добавить: в случае малейшей активизации этого Никто – сразу ко мне. Вы – частное лицо, так сказать, наемник, варяг, к вам и вашим коллегам мы вынуждены были обратиться не от хорошей жизни, иттиё мать… Не обижайтесь, но в случае чего я подтяну профессионалов, то есть ребят со своей бывшей работы, пусть они заниматься своим прямым делом. Договорились? И еще… Виктор Петрович, простите… Воронцов, будьте с этим… м-м-м, чудаком на букву… Ну, построже, короче. Все, с Богом! Инструкции вы получили, и вот еще что: будьте, как говориться, бдительны, и не только на улице, но и здесь, в стенах института. У нас есть подозрение… Впрочем, неважно. Всего доброго, надеюсь, мы сработаемся.
Я кивнул, встал, попрощался, прошел через приемную в коридор, и отправился в лабораторию, где трудился Пашутин – работа началась.
Последние, недосказанные слова полковника Урусова зародили в его сердце тревогу – что имел в виду бывший «гэбэшник»? «У нас есть подозрение…» Какое подозрение? Что кто-то из сотрудников НИИЭАП тайно принял предложение и продал свою часть информации? Или подозрение, что кто-то в самом институте – «засланный казачок»? Или что люди «господина Никто» в случае чего могут предпринять попытку проникновения в здание института? Или все сразу?
Ответов на эти вопросы у меня, естественно, не было… Да и не хотел я, честно говоря, их получать, вот нисколечко не хотел!
Игорь Пашутин проснулся утром в очень плохом расположении духа. Виной тому было несколько причин:
Во-первых, прибор, над которым он, Саня Кох и два их лаборанта бились уже четыре месяца, хотя и работал, но выдавать расчетные параметры явно не спешил, и что нужно было сделать, чтобы заставить упрямое «железо» подчиниться, Игорь не знал, не знал абсолютно, до головной боли, до отчаяния, чуть ли не до слез.
Во-вторых, неделю назад в его квартиру впервые позвонил этот дурацкий «господин Никто», и с тех пор звонит регулярно, присылает на адрес электронной почты Пашутина через «Интернет» сообщения, достает звонками на работе, а эти дундуки из Отдела Охраны института до сих пор не могут вычислить, кто он и откуда.
«Объект постоянно меняет дислокацию, а для телефонной связи использует аппаратуру не серийного образца, врезаясь в линии совершенно автономно…», – вспомнил Пашутин обрывок разговора в кабинете директора.
И, в третьих, сегодня у него, безвестного старшего научного сотрудника, должен был появиться свой, личный телохранитель, причем Игорь уже заранее испытывал неприязнь к этому человеку – воображение рисовала образ тупого, гориллоподобного качка с бритым затылком и пистолетом под мышкой, который всюду будет таскаться за Пашутиным, совать свой нос в его дела, пробовать суп в столовке, прежде чем Игорь соберется его есть, и утробно ржать, глядя по видику фильм «Тупой и еще тупее тупого»…
Игорь встал, с тоской окинул взглядом свою комнату, стол посредине, гору бумаг с расчетами, над которыми он просидел вчера допоздна, пустую пачку «Кэмела», чертыхнулся и отправился на кухню ставить чайник, и заодно – стрельнуть у соседки Элеоноры Тимофеевны, пожилой театральной кассирши, сигаретку. Курить хотелось неимоверно. Н-да, скверное утро.
Пашутин занимал одну комнату в большой, вечно ремонтируемой коммунальной квартире старого московского дома на Чистопрудном бульваре. Жизнью своей он в общем был доволен – работа интересная, денег хватает, перспектива роста налицо – если они вовремя закончат проект, шеф обещал место завлабораторией, с жильем порядок – близко от работы, а одна единственная на протяжении вот уже трех лет соседка, покладистая, хотя и нудновато-болтливая дама, которой было наплевать на все на свете, кроме ее обожаемого театра, скорее облегчала, чем усложняла бытие Пашутина.
Элеонора Тимофеевна была одинока, и Игорь для нее являлся достойным объектом материнской заботы. Сам Пашутин, в свое время не женившийся не то, что бы из глупой принципиальности, а скорее из-за полного непонимания, зачем вообще ему нужна жена, теперь вообще махнул на себя рукой – появиться в доме женщина, и на нее придется тратить время, деньги, силы, начнут постоянно пропадать со своих мест бумаги, книги, приборы, появляясь потом в местах совершенно неожиданных, а супруга будет ходить следом и вопить тонким, противным голосом, что она наконец-то навела в доме порядок, а он, олух, опять все раскидал. Почему-то Пашутин представлял себе брак именно с этой стороны, и ни с какой другой…
Соседки не оказалось дома, наверное, ушла по магазинам, и Пашутин, поставив чайник на горелку и в тайне презирая себя, осторожно, чтобы не испачкаться в пепле, залез пальцами в закопченную баночку из-под «Нескафе», служившую пепельницей, и вытащил здоровенный чинарик «Житанес» с ободком бордовой помады на фильтре.
Большой, коричнево-рыжий таракан выполз из черной дыры вентиляционной отдушины на крашеную синей, казенной краской стену, пошевелил усами, огляделся, и шустро побежал сверху вниз, наискосок, явно нацелив свой маршрут на серую мойку с горой грязной посуды.
Жадно затягиваясь, с блаженством выдыхая колючий, сизый дым, Игорь стоял и смотрел на голубое пламя горелки, размышляя и прикидывая, стоит ли сегодня попробовать, как советовал вчера Саня Кох, увеличить напряжение в блоке наводки, или лучше в очередной раз принципиально изменить схему компоновки Прибора, вставив еще один, собирающий излучение, контур.
Окурок обжег Игорю губы, он с досадой швырнул его в открытую форточку, и побежал к себе в комнату – забить в компьютер только что пришедшую на ум мысль.
На работу Пашутин опоздал, но это его ни сколько не пугало, как и то, что забытый на плите чайник выкипел, и спасти распаявшуюся посудину не удалось, хорошо, хоть газ не потух.
Зато в кармане пальто лежала дискетка с расчетами, которые, как он надеялся, наконец-то помогут обуздать непокорный Прибор. Кроме того, шеф на том историческом собрании четыре с лишним месяца назад прямо сказал: «Мы – не завод, и вводить в институте казарменную дисциплину я не собираюсь, главное для меня – результат, готовый продукт на выходе. Вы можете опаздывать, вы можете уезжать на дачу или к черту на рога, если вам там лучше думается, но если к установленному лично для вас промежуточному сроку ваш этап работы не будет сделан, вы просто автоматически покидаете институт, причем навсегда».
«Хороший человек – шеф», – выпрыгивая из трамвая, на ходу размышлял Пашутин: «Не то что этот Шульгин-Балалайка. И почему у толковых директоров НИИ в замах по науке обычно не просто бездари, но еще и интриганы, и болтуны, к тому же? Кстати, и с точностью до наоборот – если зам по науке умница, то директор – полное дерьмо». Мысли Игоря постепенно опять вернулись к Прибору.
В том проекте, над которым вот уже пятый месяц работал весь их институт, Пашутинскому прибору отводилась если не ключевая, то, безусловно, одна из заглавных ролей. Уровень допуска Игоря не позволял ему быть посвященным во все тонкости, но он подозревал, что Прибор должен был выполнять ту же функцию, что и прерыватель-распределитель, а по народному – «трамблер», в двигателе внутреннего сгорания – вроде и штука невеликая, а машина без нее ни за что не поедет…
Показав на проходной пропуск, Пашутин проскочил раздевалку-гардероб на первом этаже, где на изогнутых никелированных дугах сиротливо висели под охраной бдительной бабули-вохровки несколько дубленок командировочных из регионов – свои раздевались по лабораториям, так надежнее и сувереннее, особенно если учесть, что гардеробщица славилась отвратным характером… Игорь по лестнице, не дожидаясь лифта, взлетел к себе, на четвертый этаж, и замер, словно споткнувшись…
В коридоре, перед входом в блок, у турникета, Пашутин вдруг увидел худощавого, подтянутого парня с немного хмурым лицом, в костюме, при галстуке, курившего над урной у окна.
«Кто это такой, интересно? На командировочного не похож, да их у нас в блоке и не бывает, может быть, новый сотрудник? Небось, протеже Балалайки», – на ходу подумал Игорь, и притормозил, чтобы стрельнуть сигарету – купить курево по дороге он так и не успел, занятый мыслями о своем Приборе.
– Извините, сигареткой не угостите? – Игорь сделал в воздухе движение рукой, изображая жестом процесс курения…
…Я кивнул, вытащил из кармана пачку «Мальборо-лайт», протянул зажигалку, дождался, пока мой пока еще не знакомый охраняемый объект, удивительно непохожий на фото из собственного личного дела, прикурит, потом спросил:
– Пашутин Игорь Львович? Я не ошибся?
– Д-да… А откуда вы догадались? – несколько растерялся Игорь. Пришлось улыбнуться:
– В вашем блоке все сотрудники уже на местах, чужих, как мне сказали, здесь не бывает, а такой рыжий, высокий по секрету шепнул мне, что вы часто опаздываете. Я ваш телохранитель. Моя фамилия Воронцов, зовут – Сергей Степанович, можно просто Сергей. Будем знакомы?
«Вот тебе и дебил с бритым затылком. А „шепнул по секрету“ – это Санька, конечно, засранец», – подумал про себя Игорь, протянул руку, и не нашел ничего лучше, как спросить:
– А где же ваш пистолет?
Я вновь улыбнулся, на этот раз от души, выкинул окурок в урну, отвел полу пиджака:
– Кобура скрытого ношения. Да вы не волнуйтесь, Игорь Львович. Все будет в порядке.
– Не-е надо называть меня… по отчеству. Мы же с вами… ровесники, наверное? – Пашутин, увидев вороненый «затылок» пистолета в кожаной кобуре у меня подмышкой, как то сразу, резко, удивительно четко и явственно ощутил – все, игры кончались, теперь его действительно охраняет человек с пистолетом, а это значит, что кто-то очень хочет его, Игоря Пашутина… Что с ним хочет сделать этот самый «кто-то», Игорь еще и сам не знал – все предложения «господина Никто» в основном сводились к посулам крупных денег, интересной работы по профилю за границей, и предложений встретиться и «оговорить детали».
До этого подобные же предложения, а затем и угрозы в случае отказа оказаться на том свете, получили и ведущие специалисты НИИ, и их еще месяц назад начали опекать бывшие профессионалы из спецслужб – протеже начальника ОО… Теперь пришла очередь Игоря.
Телохранитель особо не мешал Пашутину – сидел себе в сторонке, на стульчике, читал какую-то беллетристическую белиберду из новых, с яркой обложкой и скудным содержанием, изредка поглядывая по сторонам внимательным взглядом своих желто-зеленых, каких-то немного звериных глаз, и со временем Игорь перестал его замечать.
Да и как было отвлекаться, если наконец-то, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, Прибор начал выдавать параметры, близкие к заданным! Идея с улавливающим контуром, вкупе с предложенным Санькой Кохом увеличением напряжения дали таки результат. На экране жидкокристаллического дисплея компьютера – излучения обычных мониторов сбивала настройку Прибора, вырисовывалась кривая, почти совпадающая с заданной. Так, кое-какие подчистки, а в основном…
– Саня, давай график на печать, и я полетел в отдел сведения. Вечерком предлагаю отметить.
Кох, рыжий, худой, конопатый и нескладный, весело кивнул, пробежался длинными, ловкими, веснушчатыми пальцами по клавишам, принял на выходном лотке принтера несколько листков бумаги с цветными загогулинами кривых, сунул их Игорю:
– Давай, ни пуха…
– К черту! – бросил на ходу Пашутин, схватился за дверную ручку, и краем глаза заметил, как за спиной выросла тень телохранителя.
«Ну и пусть. В конце концов, у него такая работа. У меня – своя, у него – своя. И он мне не мешает. Не мешает!», – подумал Игорь, и заспешил по коридору к лифту – в отдел сведения можно было попасть только на лифте, снабженном видеокамерой, чтобы охрана в холле видела, кто к ним поднимается…
…Я спокойно следовал за клиентом, у которого, видать, в одном месте было шило – Пашутин чуть ли не бегом мчался по коридору, да и в лифте весь извертелся, нервно теребя в руках папку с графиками.
«Видать, чего-то получилось у „паяльников“», – подумал я и ощутил укол зависти – конечно, мой родной проектный институт, оставленный еще прошедшим летом по причине полного отсутствия работы, не занимался такими секретными вещами, как НИИЭАП, но, едва я попал сегодня первый раз в лабораторию, где работал Пашутин, как знакомый, ни с чем не сравнимый запах разогретой канифоли, припоя, кислот и подгоревшего на плитке кофе словно бы вернул его на несколько лет назад, в родной отдел, окунул в рабочую атмосферу, когда вечером едешь домой с законным удовлетворением – сегодняшний день был прожит не зря.
Пашутин выскочил из лифта, едва открылись двери, чуть не сбил с ног какую-то полную даму бухгалтерской наружности, и устремился по коридору, на ходу улыбаясь от распиравшей его гордости.
Про себя отмечая расположение коридоров и комнат – пригодится в случае чего, я старался не отставать от Игоря. Отдел сведения находился в самом конце коридора, за углом. Стол, за которым сидел охранник, остался в лифтовом холле, и отсюда не просматривался. Только видеокамеры под потолком контролировали коридор, и мне подумалось, что будь я начальником охраны института, я посадил бы здесь еще одного человека – так, на всякий случай.
В коридоре, по которому мы шли, было не слишком светло – редкие, гудящие лампы дневного света лишь рассеивали мрак, поэтому, когда впереди вдруг замелькали силуэты идущих навстречу людей, я среагировал не сразу, силясь разглядеть, кто это.
Идущих было четверо – трое крупных мужчин с одинаковыми, не запоминающимися лицами, про которых мой сосед по лестничной клетке Витек говорил: «Во блин, рожа! Как стенка, глаза не цепляются», и пожилой лысоватый человек с дипломатом.
На всякий случай я выдвинулся вперед, привычно представил «восьмерку» эскорта и занял место переднего левого. Пашутин, не переставая улыбаться, удивленно скосил глаза, но ничего не сказал – надо, так надо.
Что-то во встречных мужчинах мне не понравилось – то ли слишком озабоченные лица, то ли ширина плеч, не свойственная научным работникам. С другой стороны, кто из посторонних мог встретиться нам в коридоре режимного института? И тут в памяти всплыли слова Урусова: «Будьте бдительны не только на улице, но и в стенах института. У нас есть подозрения…»
«Береженого Бог бережет», – подумал я решительно, расстегнул пиджак, сунул руку за пазуху и снял пистолет с предохранителя. Мои движение не укрылось от идущих навстречу – передний вскинул руку в указующем жесте, что-то негромко сказал своим, и двое других выдвинулись по бокам, перекрыв проход…
«Вот оно. Сейчас начнется», – молнией пронеслось у меня в голове, и я тут же, не теряя времени, задней подсечкой свалил Пашутина на пол у стены, прикрыл собой, одновременно выхватив пистолет.
На меня уже смотрели черными глазками стволы пистолетов тех, встречных. Когда они успели их достать, так и осталось для меня загадкой. Пашутин, прижатый к полу, слабо повизгивал, силясь что-то сказать. Я замер, целясь в голову среднего, отлично понимая при этом, что двое других успеют застрелить меня прежде, чем я переведу пистолет на них.
В коридоре повисло тревожное молчание, зловеще гудели лампы под потолком, и в этой гудящей тишине я, казалось, слышал скрип суставов пальцев моих противников, лежащих на спусковых курках пистолетов. Еще мгновение…
– Бросай оружие, падла! Руки за голову! – негромко скомандовал мне средний: – В противном случае открываю огонь на поражение.
«Пожалуй, килер не стал бы предупреждать, что открывает огонь», – пронеслось в моем мозгу, однако вслух я сказал, сдерживая дрожь в голосе:
– Сами бросайте, суки! Иначе…
– Тьфу ты, в бога тебя, в душу, в мать! – вдруг выругался средний, опуская ствол: – Это же новый телохранитель этого… Из седьмого отдела.
Он повернулся к своим:
Читать бесплатно другие книги:
