Фарт Седов Б.

Глава 9

Коварство и любовь

Знахарь лежал на просторной измятой постели и, бездумно уставившись в потолок, курил, медленными движениями стряхивая пепел на земляной пол. За окном жарило солнце, но в хижине было прохладно и темно.

Рядом с ним распростерлась Рита. Она лежала на боку, прижавшись щекой к Знахарю и положив правую руку ему на грудь. Глаза Риты были закрыты, и от ее спокойного дыхания шевелилась одинокая волосинка, торчавшая из маленькой родинки на загорелой груди ее любовника.

В хижине стояла тишина, и только откуда-то со стороны взлетной полосы, накатанной пьяными пилотами, как деревенский проселок, доносились нестройные голоса кокаиновых революционеров, набравшихся текилы и пульке.

Докурив сигарету до фильтра, Знахарь щелчком отправил ее в открытое окно и, скосив глаза, посмотрел на Риту. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. Знахарь усмехнулся, подумав о том, что Рита получила наконец то, ради чего тащилась сюда на полуразвалившемся воздушном грузовике, и теперь следовало ждать от нее кое-чего другого. Потому что не только ради его объятий она оторвала свою гладкую задницу от комфортабельного североамериканского континента, не только в погоне за экзотикой пересекла по воздуху пиратское Карибское море.

Словно услышав его мысли, Рита пошевелилась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Первое, что она увидела, был сидевший на стенке большой волосатый паук, который шевелил в воздухе двумя передними лапами, как пьяный, разговаривающий сам с собой. Сдержав инстинктивную панику, она долго рассматривала его и потом спросила:

– И как только ты их не боишься…

– Кого? – спросил Знахарь, лениво проведя пальцем по длинной ложбинке на спине Риты.

– Да всех этих… Змей, пауков, прочих гадов…

– А что их бояться-то, – удивился Знахарь, – живут себе, никого не трогают.

– Да-а-а… Вон он какой страшный!

– Кто?

– На стене сидит.

Знахарь повернул голову и, увидев паука, улыбнулся.

– Ну и что такого страшного ты в нем нашла?

– Большой, волосатый, как сейчас бросится!

– Ага! Бросится и выкрутит тебе руки.

– Не руки выкрутит, а укусит. Он же ядовитый, наверное.

– Да-а-а, Риточка, видать, в вашем шпионском училище природоведения не было. Это же обыкновенный птицеед. И он вовсе не ядовитый.

– Врешь!

Знахарь презрительно посмотрел на Риту и, протянув руку, осторожно снял паука со стены. До этого ему никогда не приходилось брать в руки таких внушительных страшилищ, но он видел, как это делают другие, поэтому, не желая прослыть среди Риты трусом, заставил себя почти хладнокровно подсунуть пальцы под паука, и тот неторопливо перебрался к Знахарю на ладонь.

Знахаря умилила доверчивость, с которой ужасный волосатый пожиратель птиц забрался к нему на руку. Воодушевленный успехом, он пересадил паука себе на грудь, прямо перед самым носом Риты и, с трудом сдерживая дурацкую гордость, сказал:

– Вот видишь, ничего страшного в нем нет.

Рита, глядя на сидевшего в десяти сантиметрах от ее носа птицееда, прошипела задушенным шепотом:

– Убери сейчас же!

– Да ты только посмотри, какой он красивый!

– Убери его к черту, дурак!

– Ах вот как! Ну тогда возьми и убери сама.

Рита протянула к пауку дрожащую руку и, осторожно взяв его за волосатое тулово, выбросила в окно.

– Нет в тебе жалости к животным, – горестно сказал Знахарь, – он же все ноги себе переломает!

– Ничего, – ответила Рита, с отвращением глядя на свою руку, – у него их восемь, переживет. А ты извращенец, вот ты кто.

– Конечно, извращенец, иначе стал бы я с тобой кувыркаться!

Рита пропустила это мимо ушей и, с писком потянувшись, положила руку Знахарю на живот. Потом медленно опустила ее ниже и, нащупав то, что в этот момент интересовало ее больше всего, разочарованно протянула:

– Ну-у-у… Это что, и все, что у тебя есть?

– А ты что, хотела там два найти?

– Два не два, а желательно, чтобы он был побольше и потверже.

– Размечталась! Я тебе не сексмашина.

– Это я уже поняла. Ну что же, есть способы…

И Рита попыталась применить один из известных ей способов превращения маленького и мягкого в большое и твердое. Но Знахарь резво вскочил с кровати и сказал:

– Еще раз говорю – я не сексмашина. Пойдем-ка лучше искупаемся. Здесь недалеко.

– А что! – Рита оживилась. – В воде тоже хорошо! Пошли.

Они быстро нацепили на себя минимум одежды и вышли из хижины.

В сотне метров от них, около самолета, спрятанного под маскировочной сетью, развлекались пьяные революционеры. Посмотрев на них, Знахарь хмыкнул и сказал:

– Вот, пожалуйста, – никарагуанские колхозники отдыхают после работы.

Рита посмотрела в ту сторону и, фыркнув, ответила:

– Колхозники… На кокаиновых просторах необъятной никарагуанщины…

– Началась страда! – подхватил Знахарь.

Они засмеялись и, обнявшись, скрылись в густой тени деревьев.

Из-за хижины беззвучно вышла Кончита и, глядя им вслед, задумчиво погладила рукоятку десантного тесака, висевшего на ее широком, потертом, как старое седло, ремне.

– Меня беспокоит только одно, – сказал я, поливая себя теплой водичкой, – как обеспечить одновременность двух сборищ. Одно там, в Калифорнии, другое – здесь, в Никарагуа.

Мы лежали голышом на плоской скале, которая возвышалась над уровнем воды сантиметров на десять. Скала была разогрета солнцем, как сковородка, и пришлось поливать ее водой, прежде чем улечься. Я устроился с краю и теперь имел возможность, протянув руку, зацепить немного воды и полить на себя.

– Полей на меня тоже, – попросила Рита, и я с огромным трудом выполнил ее наглое бессовестное требование.

– Спасибо, – прошептала она и умолкла.

Так прошло уже около получаса, и я чувствовал, как солнце прожаривает меня насквозь, вытапливая лишние граммы жира и мозга. До того как улечься на камень, мы хорошо порезвились в воде, и теперь сил не было вовсе. Водопад мягко журчал, в ветвях незнакомых деревьев чирикали неизвестные птицы, и перед моими закрытыми глазами плавилось розовое пространство, разогретое солнцем до температуры доменной печи.

Наша беседа была очень неторопливой, я бы даже сказал – чересчур неторопливой. Между вопросом и ответом проходила минута, а то и две, и поэтому за полчаса мы успели поговорить об очень немногом.

– Как обеспечить… – машинально и бессмысленно повторяла Рита, – как обесточить… как обезглавить… как обезобразить…

Вдруг она резко села и, хлопнув меня ладонью по расслабленному животу, сказала:

– Есть! Эврика!

Я поморщился и, не открывал глаз, пробурчал:

– Это неоригинально. Один уже так кричал.

О том, что его потом зарубили солдаты, вспоминать не хотелось.

– Тело, впернутое в воду, выпирает на свободу с силой выпертой воды телом, впернутым туды! – радостно продекламировала Рита и спихнула меня в пруд.

Мне было лень двигать руками и ногами, и я медленно опустился на дно лицом вверх. Я видел, как надо мной колыхались и перебегали тени и блики, в ушах звучали подводные звуки, затем быстро проплыла какая-то мелкая рыбка, и я подумал, что хорошо быть рыбой и жить в воде. Вспомнилась древняя притча о том, как два китайских философа гуляли по берегу пруда, в котором резвились зеркальные карпы.

– Хорошо быть карпом и плескаться вот так, в прохладной, свежей воде! – сказал один.

– Откуда ты знаешь, что чувствует карп? – спросил второй, – ты ведь не рыба.

– Откуда ты знаешь, что знаю я, ты же – не я! – ответил первый…

Но тут организм потребовал от меня сделать очередной вдох, я неохотно загреб руками и вынырнул на поверхность.

Рита сидела на корточках на самом краю камня, и, не в силах противостоять соблазну, я схватил ее за лодыжку и стащил в воду. Она не сопротивлялась и, оказавшись в воде, сразу же обхватила меня руками и ногами. А поскольку мы были голыми, я тут же понял, почему она не сопротивлялась. Выскользнув из ее жадных объятий, я с превеликим трудом вылез на камень и, устроившись подальше от края, сказал:

– Ты мне это прекрати. Маньячка. Давай излагай свою гениальную идею.

– Импотент, – пробулькала она, погрузившись в воду до подбородка и пуская пузыри.

– Да. И это очень хорошо и полезно для моего здоровья, – сказал я, – но увильнуть тебе все равно не удастся. Говори.

– Говорю, – сказала Рита, – телемост.

– Что значит – телемост? – не понял я.

– Тупой. Телемост – значит телемост. То есть – здешнее общество собирается перед камерой, и тамошнее – тоже. И здесь и там – цвет наркобизнеса. И начинают решать свои вопросы. А мы, убедившись, что собрались все, и те и эти, гасим их одновременно и там и тут. Понял?

– Понял. Так они тебе и станут обсуждать свои дела перед телекамерой! Можно перехватить волну, и тогда им всем крышка. Они же не идиоты, Рита, – укоризненно сказал я и закрыл глаза.

– Они – нет. А ты…

– Прекрати оскорбления, иначе я тебя утоплю. Смерть в воде – одна из наиболее мучительных, имей в виду.

– Гадалка сказала мне, что я умру другой смертью, – ответила Рита и плеснула на меня водой.

– Спасибо. Я знаю, какой смертью ты умрешь.

– Какой?

– Тебя повесят за язык. Причем прибьют его ржавыми гвоздями к дверям Лубянки. Представляешь, какое будет зрелище? А я буду стоять в толпе зевак и кричать – огня, еще огня!

– Какого огня? – удивилась Рита.

– Когда ты будешь висеть на своем длинном извилистом языке, тебя обольют скипидаром и подожгут, – мстительно сказал я.

– У тебя язык не короче, чем мой, так что висеть нам рядом.

– Это можно. Но только после тебя. Они не станут болтать перед камерой.

– Еще как станут. Если это будет выделенный частный канал, да еще и закрытый, да еще и скрамблер врубить…

– Что врубить? – я открыл глаза и посмотрел на Риту, которая медленно плавала под водопадом взад и вперед.

Она подплыла к камню и ловким движением выскочила из воды.

Грустно посмотрев на мое достоинство, которое в этот момент было скорее недостатком, она вздохнула и, опустившись на горячую скалу, сказала:

– Сигнал будет зашифрован, и никто не сможет ни подсмотреть, ни подслушать, ни записать это. То есть записать, конечно, можно, но расшифровать… Сейчас имеются такие устройства, которые сделают из видео и аудиосигнала полную чушь, и она будет похожа скорее на помехи или на забавы радиохулигана, чем на деловую связь. Это и есть скрамблер.

– Как тебе должно быть известно, на каждую хитрую жопу имеется хрен с винтом. И наоборот.

– Это мне известно. Но перед нами не стоит задача реально защитить их от перехвата. Мы должны… Вернее, ты должен убедить их в том, что такая защита совершенно надежна. Нам нужно, чтобы они просто собрались одновременно в двух местах, и тогда…

– Это можешь не повторять. Что с ними будет дальше – известно.

– Вот и хорошо, – Рита положила руку рядом с моей и зацепилась за мой палец мизинцем.

На самом деле сомнения в моей прогретой солнцем голове только множились, цепляясь одно за другое, как идущие на водопой слоны. Еще в детстве я видел по телевизору картинку, которая тогда меня умилила необыкновенно, – вереница слонов, идущих на водопой, и каждый следующий слонятка держится хоботом за хвост впереди идущего… Так и сомнения сейчас шли в моей голове, держась хоботами друг за друга.

Если с тем, чтобы найти частный канал, где-нибудь в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе проблем не будет, я думаю, что хотя бы у одного из королей наркобизнеса наверняка есть свой канал, поставить за камерами и у пультов доверенных людей там тоже не проблема, а как быть здесь? – навряд ли камарадос, барбудос и герельерос способны управляться с устройствами сложнее автомата Калашникова, который и любят-то во всем мире за свою примитивную добротную простоту.

Значит, необходимо найти аппаратуру, найти людей, умеющих этой аппаратурой пользоваться, привезти все это в сельву, развернуть, настроить – кучу народа надо в это дело вовлечь, а потом этих людей уничтожить, чтобы не болтали лишнего. Причем убьют их в любом случае, выгорит наша авантюра или не выгорит, потому что знать, о чем договариваются наркобонзы, не должен никто, кроме самих наркобонз, конечно. Будем надеяться, что Маргарита знает ответ на все эти вопросы, а вопросов будет еще ой как много…

Мы полежали еще немного, и я почувствовал, что мой утомленный солнцем организм начинает требовать пищи.

– Я хочу есть, – решительно заявил я.

– Я тоже, – ответила Рита.

– Тогда пошли, – сказал я и не пошевелился.

– Пошли, – ответила Рита и тоже не двинулась с места.

Этот разврат нужно было прекращать, и я, собрав все физические и моральные силы, поднялся на ноги и натянул просторные холщовые штаны. Рита, с ненавистью посмотрев на меня, тоже встала и надела широкие колониальные шорты и модно разорванную футболку с надписью «Не все можно купить за деньги. За некоторые вещи нужно платить золотом».

А некоторые можно получить совершенно бесплатно, добавил бы я от себя.

Например, пулю…

Обойдя пруд, по поверхности которого от водопада бежали маленькие волны, мы вошли в лес и направились в сторону лагеря, где нас ждали вино, пища и пьяные латиносы с автоматами.

Когда Знахарь с Ритой скрылись в лесу, из-за большого, заросшего мхом камня поднялась Кончита, которая неподвижно просидела там почти полтора часа. Разминаясь и потягиваясь, она посмотрела вслед скрывшейся в лесу парочке, погладила свой десантный нож и пошла в другую сторону.

Вернувшись в лагерь, Рита и Знахарь подошли к костру, вокруг которого буйно веселились сильно подпитые латиносы. Над огнем висела слегка подгоревшая тушка какого-то зверя, каждый желающий отрезал от нее нравящийся кусок, наливал себе из любой бутылки, которые во множестве стояли и лежали повсюду, и далее мог делать все, что ему заблагорассудится.

Дон Рикардо Альвец, сидевший во главе собрания, выглядел несколько трезвее остальных. Увидев Знахаря в сопровождении Риты, он приветственно взмахнул рукой и провозгласил:

– Добро пожаловать к нашему очагу! Хотите выпить, Тедди?

– Обязательно! – ответил Знахарь, усаживаясь на пустую канистру и освобождая для Риты место на ящике из-под осколочных гранат, – но сначала – мясо. Я желаю мяса. Во мне проснулись древние инстинкты, и они требуют горячего жареного мяса с соусом чили или с любой другой огнеопасной приправой.

– Вот это я понимаю, – вскричал дон Рикардо, – а ваша прекрасная дама? Она будет пить вино?

– Будет, – ответила Рита, – но тоже только после того, как получит хороший кусок…

Дон Рикардо наполнил стаканы, посмотрел на Знахаря и торжественно сказал:

– Выпьем за дружбу между народами в этот и все последующие годы…

Солнце начало скрываться за деревьями, и стало немного прохладнее.

Закончив с мясом, Знахарь почувствовал в животе приятную тяжесть. Такими же приятно тяжелыми стали и его веки, и, посмотрев на Риту, он увидел, что она тоже осоловела от еды. Значит, для того, чтобы придавить после сытного обеда, компаньон у него был. А там, глядишь, и снова силы появятся…

Удивившись своим похотливым мыслям, Знахарь решил, что это происходит исключительно из-за присутствия Риты, а вообще-то он строг и холоден. Придя к такому самоуважительному выводу, он с трудом поднялся на ноги и, посмотрев на Риту, сказал:

– По-моему, нужно вздремнуть, а то меня совсем разморило.

Рита кивнула, затем встала не без помощи своего одноглазого кавалера, они посмотрели на дона Рикардо, который неожиданно уснул, сраженный неумеренными возлияниями, и, держась друг за друга, направились в хижину.

Дон Рикардо, спавший, прислонившись к толстому стволу дерева, открыл трезвые глаза и посмотрел им вслед долгим внимательным взглядом. Из леса вышла его приемная дочь Кончита и, тоже глядя вслед ушедшим, села рядом с ним.

Она прижалась большой, упругой и горячей грудью к плечу дона Рикардо и прошептала:

– Я слышала их разговор. Очень интересно.

– Ты расскажешь мне?

– Обязательно. Но сначала… Папочка, наверное, соскучился?

Кончита ловко расстегнула ширинку на широких и просторных брюках дона Рикардо, и ее смуглая рука скользнула внутрь.

– О! – ее глаза округлились, – он точно соскучился, да еще и как! Такой большой и твердый! Пойдем, папочка, я тебя успокою. А потом расскажу, что услышала у водопада.

И они удалились в хижину дона Рикардо Альвеца.

Завалившись на кровать, мы с Ритой уставились в потолок и долгое время молчали, прислушиваясь к событиям, происходившим в наших животах.

Наконец я почувствовал, что могу шевелить языком, и сказал:

– Я понимаю, что ты приехала сюда для того, чтобы насытиться мною. Я допускаю, что о делах тоже нужно было поговорить. Но я хочу знать больше. Давай рассказывай, зачем тебя подослали ко мне твои подлые и коварные начальники.

Рита попыталась хихикнуть, но вместо этого икнула и, отдуваясь, ответила:

– По-моему, я объелась. Надо следить за собой, а то стану, как продавщица из колбасного отдела.

– Ты мне зубы не заговаривай, – грозно, но тихо произнес я.

– А ты не наезжай, – сказала Рита и, повернувшись на бок, стала рассматривать меня вблизи.

– У тебя есть седые волосы на висках… – прошептала она.

– У тебя их будет еще больше, чем у меня, если ты не ответишь на мой вопрос.

– Какой ты все-таки душный, – простонала Рита, – ну зачем тебе это знать?

– А что, у тебя есть что скрывать от меня? Может быть, ты все врешь, и твои объятия согласованы с вышестоящим начальством?

– Дурак!

– Ты называешь меня дураком уже второй раз, – ответил я, – это говорит либо о том, что я действительно дурак и это бросается в глаза, либо о том, что я попадаю в точку, а женщины, как известно, в таких случаях произносят именно это слово. Вот помню, однажды в Ессентуках одна блондинка…

– Заткнись! Я не желаю слушать ни о каких блондинках, тем более что терпеть их не могу.

– Тебе больше нравятся брюнетки? Расскажи какой-нибудь случай, который произошел у тебя с брюнеткой, – задушевно попросил я.

– Я могу рассказать тебе случай про одну брюнетку, которая проломила своему одноглазому любовнику голову. Коробкой из-под сигар. Самое интересное в этой истории то, что это произошло в Никарагуа, да и вообще, оно еще не произошло, но сейчас произойдет!

– Ха! Да ты сейчас не то что коробку из-под сигар, ты собственные трусы не поднимешь, – пренебрежительно сказал я.

– Трусы не подниму, – согласилась Рита, – а вот кое-что другое – с легкостью.

И она схватила меня слабой рукой за кое-что другое.

Я напряг все свои жалкие силы и убрал ее руку.

– Ты проиграла. Давай рассказывай.

– Ну какой же ты настырный! Рассказывать-то, в общем, и нечего… Ладно. Я приехала для того, чтобы убедиться в том, что ты не придумал никаких глупостей и продолжаешь действовать в соответствии с нашими общими, подчеркиваю – общими планами.

– Понятно. Только не забудь, что так я буду действовать только до тех пор, пока наши планы будут совпадать. А потом – извини. Там уж как выйдет.

– А если говорить совершенно откровенно, – Рита сладко зевнула, – ты слышишь меня?

– Слышу, слышу, говори.

– Сейчас я скажу тебе то, что не предназначено для твоих ушей, и ты должен это оценить.

– Оценю. Но вот только есть у меня сомнение, фраерок, – я тоже повернулся на бок, и мы оказались нос к носу.

Я чувствовал на губах теплое дыхание Риты, а в ее глазах, близко-близко от меня, отражалось окно, светившееся закатными красками.

– Что за сомнение? – Рита провела пальцем по моим губам.

– А то, что это твое решение открыть мне какие-то там карты, для меня якобы закрытые, является частью общего плана психологической обработки доверчивого и несчастного меня. Что скажешь?

– Молодец. Умный мальчик, – Рита улыбнулась, – все так и есть. Но карты эти – настоящие. То, что я тебе скажу – правда.

– Валяй.

– Я должна проверить, продолжаешь ли ты быть управляемым.

– Кем? Игроками?

– Да. Теми Игроками, которые старше и главнее тебя.

– Ну и как? – поинтересовался я как мог более равнодушно, хотя на самом деле это мне сильно не понравилось.

– Продолжаешь.

– Это хорошо или плохо?

– Это хорошо.

Рита посмотрела на то место, где у меня раньше был глаз, и сказала:

– Интересно, как ты выглядел с двумя глазами…

Я пожал плечами и ответил:

– Как… Обыкновенно, как все. Но лучше без одного глаза, чем без одного яйца.

Рита в ужасе вытаращила глаза и прошептала:

– Не надо о страшном!

Я усмехнулся, а она сказала:

– Это действительно хорошо, что ты пока еще управляем. Это значит, что ты пока еще у меня есть. А если ты перестанешь быть управляем, то станешь неинтересен и бесполезен. И тогда тебя оставят, а один ты не протянешь и двух дней.

– Ладно, это я уже слышал, – поморщился я.

– Да, слышал, – согласилась Рита, – но я скажу тебе еще кое-что. Человека, который в полной мере становится Игроком, перестает беспокоить то, как Игра ведет его. Он не испытывает детских комплексов типа «как это так, я сам себе главный начальник». Он не ощущает Игру как нечто, посягающее на его свободу и волю. Он в ней.

– А ты – в ней?