Рок Седов Б.

- Ты мне не грузи, - зло прервал марафетовские любезные речи Боярин. - Ты думаешь, что мне ничего не известно? Полчаса назад…

Тут он резко замолчал. Не хватало только сгоряча выдать Маргариту!

- Что полчаса назад? - поинтересовался Марафет, тон которого перестал быть любезным.

- Ничего, - ответил Боярин. - Ты скажи мне лучше, кто это такой умный выкинул на рынок камни за полцены?

- Какие камни? - искренне удивился Марафет.

- Обыкновенные. Булыжники, блин!

- Какие, на хрен, булыжники? - Марафет ничего не понимал и уже начал терять терпение.

- Ты целку из себя не строй! - взорвался Боярин. - Мне все известно!

- Что тебе известно-то? Ты толком говори, а то орешь, как ишак, я ведь и рассердиться могу.

- Ты? Рассердиться? Ах ты… Ладно. Раз ты этого хочешь, я тебе все разжую, но, бля буду, потом тебе отвечать придется.

- Ты меня не пугай, - Марафет тоже завелся, - давай говори, что у тебя там.

- Мне известно, что это ты выкинул на рынок алмазы по демпинговым ценам, зная, что это нанесет мне ущерб. Это - раз. Мне известно, что это ты послал ко мне снайпера, который, бля, раскокал у меня в саду мою любимую статую. Но меня не запугаешь, так и знай. Это - два. И мне известно, что ты хочешь подгрести под себя весь нелегальный бизнес в Штатах. Тоже мне - Робур-завоеватель! Это - три. Хватит, или продолжать?

Марафет молчал, и Боярин злорадно подумал, что прижал его к стенке, но на самом деле тот был ошарашен нелепостью обвинений и просто не находил, что сказать. Наконец он набрал в грудь воздуха и заорал в трубку:

- Да ты что? Ты заболел, что ли? Ты вконец охуел, наверное, в своем Бостоне? Что ты несешь, подумай сам! На хрен мне эта Америка, какие, на хрен, камни, какой снайпер?

- Ты не прикидывайся, мне все известно!

- Да что тебе известно-то? - Круг разговора замкнулся, и выяснение отношений грозило перейти в простое препирательство.

Почувствовав это, Боярин заставил себя снизить тон и почти спокойно сказал:

- В общем - так. Надо встретиться и все обсудить не по телефону.

- Ага, сейчас! - насмешливо ответил Марафет. - Сначала ты несешь невесть что, и, между прочим, за такие базары уже отвечать надо по полной, а потом - на тебе! Встретиться ему захотелось! Знаю я эти встречи - после них трупы грузовиками увозят. Ты не подумай, что я боюсь, и не таких видали, просто ты меня серьезно озадачил, и теперь я буду разбираться сам. Понял?

- Что - чует кошка, чье сало съела?

- Да пошел ты!

- Так значит - не будет встречи?

- Не будет.

- Ну смотри, падла, я тоже не буду сидеть сложа руки. Так что аукнутся тебе и камушки, и снайпер, и твои наполеоновские планы.

- Давай-давай!

В трубке раздались гудки.

Как Боярин и предполагал, из разговора ничего толкового не вышло, зато теперь перед ним открылись, как на ладони, все коварство и вся подлость, а также невиданное лицемерие Марафета. Боярин не боялся конфронтации с флоридским авторитетом. Он знал, что в конечном счете все решают деньги, а уж денег-то у него было заведомо больше, чем у бывшего рэкетира Марафета.

Война так война, решил Боярин и, сняв трубку, набрал номер.

- Петрович, - сказал он спокойно, - есть серьезный разговор. Давай приезжай и возьми с собой Утюга с Заводным.

- Утюга с Заводным? - удивился Петрович, заведовавший бояриновской службой безопасности, а также бывший у него на должности верховного главнокомандующего. - Неужели что-то серьезное?

- Серьезнее некуда, - ответил Боярин, - давай, жду.

И повесил трубку.

Глава 7. Не ходи в сарай со Знахарем

Маргарита сидела в кресле, откинувшись на подголовник и закрыв глаза.

По ее подбородку стекала струйка крови, белая шелковая блузка была разорвана до пояса, и Марафет с вожделением смотрел на крупную загорелую грудь Маргариты, туго привязанной к большому офисному креслу.

- Да-а-а… Баба хоть куда… Жалко, что я тебя так и не трахнул. Хотя…

Марафет соскочил со стола, на котором сидел, и подошел к Маргарите вплотную.

- Хотя… Это никуда не уйдет. Вот ты мне все расскажешь, потом я тебя оттарабаню во все дыры, говорят, что маньяки сильно тащатся с такого удовольствия, а потом… А потом - посмотрим. Но обещаю тебе - то, что будет потом, не понравится тебе еще больше.

Он повернулся к Маргарите спиной и, подойдя к столу, закурил.

Глубоко затянувшись, он снова подошел к Маргарите и выпустил дым ей в лицо.

- И ведь как ты, сука, меня окрутила! - Он усмехнулся. - А я и рад, перья распустил, со скалы прыгал как пацан…

Марафет резко повернулся к стоявшему у двери Витьку и строго спросил:

- Ты уверен, что это была она?

Витек испуганно кивнул. Он не ожидал, что его рассказ о случайной встрече в Бостоне приведет к таким последствиям.

- Точно? Ты не кивай, ты словами скажи.

- Это была она. Точно. Я сразу ее узнал.

- Ладно. Считай, что я тебе должен. Но если ты ошибся - тебе не жить. Иди.

Витек юркнул в дверь и плотно закрыл ее за собой. В коридоре он долго стоял, прижавшись в стене спиной, и тупо моргал глазами. Потом он шмыгнул носом, вытер его тыльной стороной ладони и зашагал подальше от этих непонятных и страшных дел. Авось завтра все устаканится, подумал он и направил свои стопы в бар «Крутая волна», где можно было принять на грудь и отвлечься от нервной работы.

Марафет взял стоявший у стенки стул, поставил его спинкой вперед напротив Маргариты и уселся на стул верхом. Положив руки на спинку, он оперся на них подбородком и посмотрел на Маргариту долгим взглядом.

Ненависть в его глазах сменялась животным желанием, на смену желанию приходила страсть маньяка, наслаждавшегося беззащитностью жертвы, неожиданно для себя он начинал почти восхищаться умом и смелостью этой женщины, и, наконец, Маргарита увидела в его взгляде расчетливую жестокость, говорившую о том, что все эти романтичные переживания - всего лишь сиюминутная слабость.

На самом деле Марафет просто хотел выяснить, кто послал к нему эту умопомрачительную шпионку, что у нее общего с Боярином, и вообще - чем все это пахнет. И для этого он был готов на все. Гнев улегся, боль от сознания того, что любви не будет, да и не могло быть, утихла, и остался только болезненный интерес к тому, что же он услышит, когда заставит эту красивую суку говорить. А в том, что он сможет развязать ей язык, он не сомневался.

- Ну что же, - сказал Марафет, решившись, наконец, начать допрос, - время пришло. Я не буду тебя ни о чем спрашивать, потому что ты сама прекрасно знаешь, что меня интересует. А для того, чтобы ты начала рассказывать об интересующих меня вещах, я сам расскажу тебе, что буду делать для того, чтобы ты стала разговорчивой.

- Дай сигарету, жаба, - сказала Маргарита, презрительно глядя на Марафета.

Он удивленно поднял брови и, улыбнувшись, заметил:

- А как же «вы», а как же «сударь» и прочее?

- Обойдешься.

- Что ж… Это упрощает дело. Пытать женщину из высшего общества, может быть, и занятно, но такую… Такую - проще. А сигарету я, конечно же, дам.

Он достал из кармана сигареты, прикурил одну и сунул в губы Маргариты огоньком вперед. Маргарита дернулась и отвернулась, насколько позволял скотч, обмотанный вокруг ее шеи.

- Ах, простите, ошибся! - воскликнул Марафет, перевернул сигарету и вставил ее Маргарите в рот. - Я вас не обжег?

Она презрительно посмотрела на него и глубоко затянулась.

Пока Маргарита курила, пепел падал ей на ноги, и Марафет следил за тем, как серые невесомые комочки скатывались на ее гладкие бедра, едва прикрытые и без того короткой, а теперь, после возни с привязыванием к креслу, высоко задранной белой юбкой.

Докурив сигарету до самого фильтра, Маргарита выплюнула окурок, и Марафет, проследив за тем, как он закатился под стол, сказал:

- Это вам не идет. Впрочем, скоро вам мало что пойдет. - И вдруг, подавшись к ней, заорал: - Ты что, курва, о себе думаешь? Ты думаешь, что я так и буду играть с тобой в джентльмена? Сука!

И, так же неожиданно успокоившись, он усмехнулся и сказал:

- Посмотри на свои гладкие ухоженные ногти. Я вырву их плоскогубцами, и ты будешь всю оставшуюся жизнь прятать свои изящные пальчики. Это, конечно, если они успеют зажить до того, как ты превратишься в холодное гнилое мясо. А еще… - Он посмотрел на ее грудь. - А еще я возьму кусачки и откушу твои соски. Твои прекрасные крупные и твердые соски. Как, нравится?

- Нет, не очень. А ты сам собираешься делать это? Не стошнит?

- Не стошнит. А если стошнит, то позову кое-кого из своих пацанов. Некоторые любят такое.

- А самому, значит, слабо, - разочарованно протянула Маргарита.

- Ну и слабо, - согласился Марафет, - только для тебя от этого ничего не меняется. А еще… Ты знаешь, что значит - осквернить рану?

- Пока не знаю, хотя слышала это выражение.

- Так я тебе расскажу, - кивнул Марафет и, достав сигареты, закурил. - Это когда грязный бандит всаживает тебе в бок нож, а потом, вынув его, начинает трахать тебя в эту дырку. В горяченькую и мокренькую. Сечешь?

- Ага. Так меня еще не трахали.

- Могу устроить.

- А что еще можешь, кроме этого?

- Я много чего могу. Но в первую очередь тебя будут трахать до тех пор, пока у тебя матка через рот не вылезет. Это - точно.

- Так меня тоже еще не трахали.

- Уверяю тебя, это не так приятно даже для нимфоманки. Первые несколько часов ты, может быть, еще сможешь получать удовольствие. Но потом начнется кое-что другое. А часиков через тридцать… Ну, сама увидишь.

Маргарита посмотрела на Марафета и сказала:

- Дай еще сигарету.

- Да сколько угодно! - ответил он и вставил ей в губы прикуренную сигарету, но на этот раз уже без фокусов.

Прищурившись от дыма, попавшего в глаз, Маргарита задрала голову, выпустила дым в потолок и спросила:

- Хорошо. А если я расскажу тебе все, что тогда? Ты меня отпустишь?

- Не знаю. А что - ты уже готова рассказать? А как же партизанская твердость, верность присяге, я уж не знаю, кому ты там присягала, а как же это, как его… умираю, но не сдаюсь?

- Ты знаешь, Марафет, - Маргарита впервые назвала его так, - все бы ничего, но вот соски… Понимаешь, я очень люблю ходить в футболке и без лифчика. И чтобы соски торчали. Понимаешь?

- Понимаю, - ответил Марафет и уставился на ее соски, - очень даже понимаю. И одобряю.

- А еще я скажу тебе кое-что другое. И это изменит твои планы, очень сильно изменит.

- О-о-о… Я слышу в твоих словах угрозу, - улыбнулся Марафет, - это уже интересно. Ты хоть понимать, что сейчас ты, как говорят злодеи в кино, в моих руках?

- Конечно, понимаю. А ты понимаешь, что в твоих руках может оказаться ядовитая змея или, например, граната с выдернутой чекой?

- Ого! Это как понимать?

- Сейчас поймешь. Ты хотел узнать все? Сейчас узнаешь. Принеси пива.

- Что-о? А устриц тебе не хочется?

- Сейчас - нет. Давай, шевелись. Ты хотел разговора - ты его получишь. Считай, что ты меня уговорил. Или - испугал. Это как тебе больше нравится.

Марафет изумленно покрутил головой, но обернулся к двери и крикнул:

- Лысый!

Дверь открылась, и на пороге показался человек, полностью соответствовавший этому прозвищу. У него не было ни прически, ни бровей, ни ресниц, и, если бы его выкрасили в зеленый цвет, он стал бы вылитым Фантомасом, но раза в два помощнее.

- Принеси пива.

Лысый молча кивнул и ушел.

- Освободи мне руки, - потребовала Маргарита.

- А больше ты ничего не хочешь? - ехидно поинтересовался Марафет.

- Ты что - боишься меня? У тебя же тут полный дом вооруженных бандитов, а я - всего лишь слабая женщина.

- Знаем мы таких слабых женщин, - недовольно пробурчал Марафет, но все же взял из канцелярского набора, стоявшего на офисном столе, небольшой ножичек и разрезал скотч на руках Маргариты.

С треском отодрав руку от кресла, она немедленно всунула палец в ухо и стала яростно чесать его. При этом она бормотала:

- Ни хрена-то ты не понимаешь в пытках. Все тебе - щипцы, мясо, ногти… Вот китайцы - молодцы. Таракана в ухо, и все дела. А ты - мясник, вот ты кто.

Марафет с удивлением и интересом уставился на Маргариту, чувствуя, что она снова начинает завладевать им. В это время за его спиной открылась дверь и прозвучал хриплый голос Лысого:

- Я пиво принес.

- Поставь на стол, - сказал Марафет, не поворачиваясь.

Лысый поставил поднос с пивом и стаканами на стол, бросил жадный взгляд на задорно прыгавшую в такт чесательным движениям обнаженную грудь Маргариты и вышел, закрыв за собой дверь.

Наконец Маргарита закончила чесаться и сказала:

- Ты лопух, Марафет. Оно чесалось уже полчаса. И через какие-нибудь десять минут я и так рассказала бы тебе все. Без всяких пыток, только за возможность почесаться. Давай, наливай.

Марафет был в восторге. Злость прошла, нервы успокоились, и он снова восхищался этой женщиной и получал неописуемое наслаждение от общения с ней. Правда, теперь оно было окрашено в иные тона, но общество Маргариты по-прежнему опьяняло его даже в этих малоприятных обстоятельствах. Налив пиво в стакан и протянув его Маргарите, Марафет развернул стул в нормальное положение и удобно уселся на него.

- Ну, я слушаю тебя, - сказал он и приложился к пиву.

Маргарита опустошила свой стакан, деликатно рыгнула и, взглянув на Марафета, сказала:

- А говорить-то особенно и нечего. Ты, я вижу приготовился слушать двухчасовую исповедь… Расслабься. Ничего такого не будет.

И она протянула Марафету пустой стакан. Он послушно наполнил его, и Маргарита, сделав глоток, сказала:

- Боярин и Знахарь. Это они подставили тебя на пятьдесят миллионов. Они хотят прибрать тебя к рукам. И они это сделают, будь уверен. Раз решили - сделают, им не слабо. А я работаю на Знахаря. - Она с сожалением посмотрела на Марафета и добавила: - Ну что, разговор окончен? Или сказать тебе еще что-нибудь?

Марафет не слышал ее.

Боярин и Знахарь… Ни хрена себе!

Это серьезно. Это более чем серьезно. Это так серьезно, что дальше ехать некуда. Боярин - ладно. А вот Знахарь… Под ним уже половина русских в Америке, после его приезда начались непонятные и неприятные дела и посыпались трупы - Алекс, Крендель, Геринг, Берендей… И каждый раз после смерти очередного авторитета его хозяйство переходило к Знахарю.

И теперь, когда к Знахарю присоединился Боярин, будущее Марафета оказалось под угрозой. Марафет понимал, что этот неожиданный для него союз двух сильных и богатых людей вовсе не грозил ему риском оказаться на улице и рыться в мусорных ящиках, но… Положение подчиненного совершенно не устраивало Марафета, а кроме того, кто этого Знахаря знает, может быть, он решит для надежности грохнуть Марафета, да и дело с концом. Он же не чикался ни с Герингом, ни с Берендеем, а чем Марафет лучше этих уже мертвых людей?

Дела, подумал Марафет, дела…

Он посмотрел на Маргариту новыми глазами.

Во- первых, было совершенно очевидно, что она его не боится. Во-вторых, в ее глазах прыгали какие-то непонятные огоньки, и Марафету показалось, что она даже получает удовольствие от ситуации. А кроме того, он понял, что был на волосок от гибели. Если бы он начал калечить ее, то Знахарь…

- Говоришь, работаешь на Знахаря… Это значит… Блядь, это очень плохо!

- Конечно, плохо, - согласилась Маргарита. Марафет помолчал, потом на его лице отразилась решимость, и он, глядя Маргарите в глаза, сказал:

- Понятно. Все понятно. Я оказался в капкане. А ты знаешь ли, красотка, что загонять зверя в угол нельзя? Что он может потерять страх и броситься?

Маргарита кивнула.

- Ну вот и хорошо, раз знаешь. И я сейчас нахожусь как раз в таком положении. И дальше будет происходить следующее.

Марафет с силой потер ладонями лицо и, снова посмотрев на Маргариту, сказал:

- Теперь ты будешь у меня заложницей. Если такая баба, как ты, работает со Знахарем, значит - это его баба. Иначе и быть не может. Это очень хорошо. Это значит, что ты ему дорога. Я буду договариваться со Знахарем, и я не позволю разменять себя, как пешку. Если мы со Знахарем не договоримся, с тобой произойдет все то, о чем я только что говорил. Бля буду! И я не посмотрю на то, какая ты красивая да изящная, какая ты умная и какой у тебя высокий полет. Я изуродую тебя, как бог черепаху, и отпущу. И весь остаток жизни ты будешь корчиться, как раздавленная лягушка. Ты мне веришь?

И он приблизил лицо к глазам Маргариты, прикоснувшись носом к ее носу.

Она увидела в его зрачках страх, жестокость и отчаяние.

- Верю, - ответила она.

- Верь, - кивнул Марафет и отодвинулся. Он встал, повернулся к Маргарите спиной и громко позвал: - Лысый!

Лысый тут же появился на пороге.

- Возьми людей и отвези эту женщину в дом на Кавентри. Посадите ее в подвал и охраняйте. И имейте в виду, что она опасна, как… как… - Он повернулся к Маргарите и закончил: - Как Миледи. Это сравнение вам нравится?

- Нравится. Вы повезете меня вместе с креслом или все-таки освободите?

Марафет хмыкнул и, взяв со стола канцелярский ножичек, разрезал скотч.

Маргарита отодралась от кресла и встала. Подойдя к Марафету, она с силой наступила высоким и острым каблуком ему на ногу и сказала:

- Это тебе за сигарету.

Марафет сморщился от боли, но не убрал ногу. Глядя, как ее уводят трое здоровенных братков, он усмехнулся и пробормотал:

- Какая женщина… Какая женщина!

Я сидел на переднем сиденье «Лендровера» и вспоминал вчерашний разговор с Марафетом. Костя, крутя полированную баранку красного дерева, беззаботно посвистывал и стучал пальцами по рулю в такт музыке, которая ритмично шипела в его ушах, заткнутых наушниками плейера.

Марафет позвонил мне поздно вечером.

- Але, Знахарь, - сказал он, не поздоровавшись, - есть разговор.

- А-а, Марафет, - ответил я, заваливаясь на диван, - что скажешь?

- Я говорю - есть разговор, - повторил он.

- Такой важный разговор, что даже здороваться не надо?

- Если бы ты знал, о чем, тоже забыл бы о вежливости.

- Ладно. Чего тебе?

Марафет сделал паузу и ровным голосом сказал:

- Маргарита сидит у меня в подвале и не знает, что с ней будет дальше. Я пока тоже не знаю. Все зависит от тебя.

Эти три короткие фразы ударили по моей голове как три мешка с песком.

Нокдаун.

Первые несколько секунд я ничего не соображал.

Потом начали появляться мысли, они множились, как снежная лавина, налезали друг на друга, толкались и кричали, и это было невыносимо. Я потряс головой и сказал:

- Мне нужно подумать. Подожди.

- Думай, - ответил Марафет и умолк. Машинально закурив, я уставился на телефонную трубку и представил, как Маргарита, связанная по рукам и ногам, лежит в сыром и холодном подвале на вонючем тюфяке, ее прекрасное тело покрыто синяками и ссадинами, а в дверях торчит какая-нибудь татуированная горилла и, довольно скалясь, отпускает гнусные шуточки.

Чушь.

Этого не может быть, потому что…

А почему, собственно, этого не может быть?

Рита в заложницах, и Марафет собирается о чем-то говорить со мной. Следовательно, он рассчитывает на некое согласие в пока не известных мне вопросах. Если это согласие будет достигнуто, Риту надлежит вернуть в целости и сохранности. Он должен понимать это и, соответственно, не будет обращаться с ней, как какой-нибудь дикий чеченец. Хорошо. Будем надеяться, что я не ошибся.

Придя к такому зыбкому, но обнадеживающему выводу, я снова приложил трубку к уху и услышал спокойное дыхание Марафета, который терпеливо молчал.

- В каком она состоянии? - спросил я.

- В нормальном, не беспокойся, - ответил Марафет. - Зато у меня теперь нога болит. Она мне каблуком чуть ступню не проткнула.

Значит, действительно в нормальном, подумал я и сказал:

- Ладно. Я готов говорить.

- Говорить буду я, а тебе следует слушать.

- Давай. Я слушаю, - нетерпеливо ответил я.

Я был готов выслушать все, что угодно, лишь бы Рита поскорее оказалась на свободе, и не просто на свободе, а рядом со мной. И не просто рядом со мной, а в моих объятиях.

- Несколько дней назад, - начал Марафет, - один из моих людей был в Бостоне по делам и случайно увидел, как Маргарита вышла из дома одного известного нам человека. В это время она должна была находиться совсем в другом месте, и это сильно заинтересовало меня. Ты, случайно, не знаешь этого человека?

Следовать логике «я не я, и лошадь не моя» было глупо, тем более что мне уже почти все стало ясно, поэтому я ответил:

- Знаю. Она была у Боярина.

- Хорошо, - удовлетворенно сказал Марафет, - хорошо, что ты не строишь из себя целку. Это значит, что мы сможем договориться.

- Пока не знаю, - сказал я, - говори дальше.

- Не знаешь? - удивился Марафет. - Ладно… На следующий день я серьезно поговорил с ней, и она рассказала мне все. О том, что это именно ты опустил меня на пятьдесят лимонов, о том, что вы с Боярином хотите прибрать к рукам все, в том числе и меня. Это меня не устраивает, и я хочу встретиться с тобой, чтобы обсудить некоторые вещи, касающиеся будущего. Я хочу, чтобы оно было светлым для нас обоих, а главное - для меня. Если мы не договоримся, Маргарите будет очень плохо. Я не буду ее убивать, но то, что с ней произойдет, будет хуже смерти.

Я сразу же вспомнил, как Надир-шах угрожал нарезать на порции Сестричку Аленушку, и по моему телу пробежала волна адреналина. Придавив ее усилием воли, я ответил:

- Я готов встретиться. Но теперь слушай мои условия. Разговаривать мы будем один на один. Никакого оружия, никаких братков по бокам. Надо найти уединенное место, и там мы с тобой все решим.

- Интересно… Нет, в общем - все нормально, но я не пойду на эту встречу один. Я не хочу, чтобы вы меня просто грохнули. Со мной будут мои люди. Это мое условие.

- Годится. Бери с собой хоть целую роту, но говорить мы будем с глазу на глаз.

- Хорошо. Я позвоню тебе через полчаса. И он повесил трубку.

Какая все-таки умница моя Рита!

Догадалась повесить Марафету на уши лапшу про то, что я в сговоре с Боярином. Один Боярин - куда ни шло. Один Знахарь - тоже как-нибудь. А Знахарь с Боярином вместе - это тебе не просто двое братков, тут и шею свернуть недолго.

Рита, ты просто молодец!

Отличный ход.

И вот теперь я сидел в машине и ехал на встречу с Марафетом.

Я уже примерно знал, как она будет проходить и о чем будет идти речь, поэтому чувствовал себя уверенно.

Следом за моим «Лендровером» по залитому солнцем хайвэю, ведущему на запад от Джексонвилля, мчались еще семь машин, в которых сидели готовые на все ребята, знавшие, что ставкой в игре, затеянной Знахарем, то есть - мной, является вся русская Америка. О таких крупных делах они раньше и мечтать не могли, поэтому относились ко всему, касавшемуся этой темы, с полной серьезностью и максимальной ответственностью. Думаю, что ни один, даже самый крупный, мафиози, ни один крестный отец самого высокого полета не замахивались на то, что готовился сделать я, и поэтому мои солдаты, а называть их иначе я теперь просто не мог, были до конца верны мне, тем более что они твердо знали, что все остальные уже не пляшут.

Марафет - мелочь.

Единственным фактором, который заставлял меня быть с ним крайне осторожным, была, конечно же, жизнь Риты. Если бы не это, то сразу же после телефонного разговора время жизни Марафета стало бы исчисляться часами и минутами. Но у него в руках была женщина, которую я любил, и я был вынужден до времени считаться с ним.

А то, что я любил ее, стало мне окончательно ясно после того же разговора, когда я понял, что сделаю для нее все. Я понял, почему монархи развязывали войны, почему герои предавали своих друзей и соратников, почему какой-нибудь великий полководец отправлялся вдруг в кровопролитный поход…

Женщина.

Всюду - женщина.

Не зря сказано - если чего не понимаешь, ищи женщину.

Вот и я, во главе целой толпы вооруженных до зубов головорезов, отправлялся сейчас спасать свою любимую женщину. На этого говнюка Марафета мне было наплевать, но Маргарита…

Впереди показался поворот, о котором Марафет сказал по телефону, и Костя сбавил скорость. Грунтовая дорога, уходившая в открытое поле, обнесенное покосившейся кое-где проволочной оградой, упиралась в большой сарай, стоявший в полукилометре от трассы.

Когда- то один неудачливый бизнесмен попытался организовать здесь ферму по разведению страусов, но его дела пошли через пень-колоду, он потерял все, и теперь никому не нужная ферма, точнее, обнесенное оградой поле и стоявший посередине его сарай, находилась в запустении.

Здесь- то и должна была произойти встреча великих канцлеров, как сказал вчера Костя, начищая и смазывая свой «магнум».

В некотором отдалении от сарая мы увидели несколько машин, возле которых толпились люди Марафета, приехавшие раньше нас. Где-то среди них должен быть и он сам, но с такого расстояния разглядеть его было невозможно, да я и не пытался. Ни к чему торопить события.

Покачиваясь на колдобинах, колонна наших машин медленно приближалась к сараю, и я сказал Косте:

- Возьми правее. Остановись в ста метрах от них.