Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы Дворецкая Елизавета

Из темноты выскочила серая тень огромного волка, со спины его соскользнула серая косматая фигурка с копной рыжих волос. Глаза Дагейды слабо светились желтым и, казалось, освещали ее бледное лицо. И даже здесь, на морском берегу, повеяло дурманящей болотной сыростью.

– Почему ты не привел к Лисьему мысу тот корабль? – сразу спросила она у Бергвида, вступив в круг света от костра. Ингитора думала раньше, что ведьмы боятся огня, но, как видно, и в этом она ошибалась. – Я же послала тебя за ним, а ты все бросил и ушел в Тюрсхейм.

– Я не смог бы его догнать, – отрывисто ответил Бергвид. Голос его казался сдавленным, как будто ему было трудно говорить. – Он уже ушел слишком далеко.

– Не догнал! – Дагейда издевательски всплеснула руками. – Жадный, ты слышишь, что он говорит? Не догнал! Разве зря Ньёрд дал тебе одного из своих быков? Разве ты не знаешь, как склонить к себе его милость?

– У меня не было никого подходящего! – с недовольством отозвался Бергвид. Даже от ведьмы он с трудом переносил упреки.

– Никого! – подхватила Дагейда. – А она?

Ведьма махнула рукой в сторону Ингиторы. Та еще не понимала, что имеет в виду Дагейда, но весь облик Ночной Всадницы дышал такой жутью, что даже в Бергвиде Ингиторе в это мгновение мерещилось что-то теплое и человеческое.

– Она была с тобой! – продолжала Дагейда. – И она отлично подошла бы! Женщина – лучшая жертва хозяевам моря!

– Ее нельзя! – сурово ответил Бергвид. – Она нужна мне самому!

– Самому? – с издевкой удивилась Дагейда. – Фенрир Волк! Зачем, скажи во имя Видольва? Разве у тебя мало женщин? В усадьбе у тебя живет семь или восемь, разве нет? Зачем тебе еще одна?

– Она не просто женщина. Она – скальд. Она поможет мне. Ее отца убил Торвард.

– Вот как?

Желтые глаза Дагейды обратились к Ингиторе. Ингитора не могла побороть дрожи: теперь она поняла, чего хотела от Бергвида Всадница Мрака, и казалось, что та может съесть одним взглядом своих желтых и жадных глаз. Холодной рукой Ингитора стиснула «волшебную косточку», висевшую на цепочке на груди, свой талисман с отцовского кургана, и старалась не смотреть в глаза ведьме.

Несколько мгновений ведьма молчала, рассматривая ее, потом подошла ближе и уселась прямо на землю рядом с Ингиторой. Каждое движение ведьмы дышало нервным звериным проворством, и всем существом Ингитора ощущала, что рядом с ней оказалось создание, не принадлежащее человеческому миру, родное по крови валунам и вереску, но не людям.

– Вот как? – повторила Дагейда. – Неужели так? Тебя обидел мой брат?

– Брат? – От изумления Ингитора не сдержала возгласа. Ей давно пора было перестать чему-либо здесь удивляться, но это уже слишком! – Кто?

У нее мелькнула мысль, что своим братом Дагейда называет Бергвида.

– Да! – Дагейда засмеялась, шаловливо, как молоденькая девушка, даже заблестели ее мелкие ровные зубки. – Торвард конунг, он мне брат. У нас общая мать. Хёрдис дочь Фрейвида из усадьбы Кремнистый Склон сначала была женой моего отца, Свальнира. А потом она ушла от него к Торбранду и унесла его меч, Дракон Битвы. Торбранд убил моего отца, а ее взял в жены. А меня оставили здесь. А Торбранду она родила сына. Это и есть Торвард. Отец и сын погубили наших отцов, так что у нас с тобой общая месть!

Дагейда глянула прямо в лицо Ингиторе, глаза ведьмы сверкнули золотом болотной воды. А Ингитора не могла осознать ее слова, смысл их не укладывался в голове. Общее! Что общего может быть у нее с этой Всадницей Мрака!

– По вине этого рода и ты, и я осиротели! – продолжала маленькая ведьма, и Ингитора видела в ее глазах ярость, гнев… и боль, чувство, которого увидеть не ждала. – Торбранд погребен здесь, на Квиттинге, и Дракон Битвы погребен с ним. Торвард хочет получить его, чтобы биться с Бергвидом. Но он его не получит! Я стерегу его получше, чем даже Фафнир, этот чешуйчатый слизняк, стерег свое золото. И пока жива дочь Свальнира, человеческие руки не коснутся его меча! А я бессмертна! Бессмертна, как моя ненависть!

– Отдай его мне! – вмешался Бергвид, и по мрачному упрямству в его голосе было ясно, что он завел этот разговор уже не в первый раз. – Отдай мне Дракон Битвы, и я покончу с Торвардом! Пусть он соберет хоть всех фьяллей, способных держать оружие – я смету их всех! Всех, сколько есть!

Голос Бергвида окреп и налился горячей ненавистью, лицо исказилось яростной судорогой, волосы разметались – он стал страшен, как тогда, на «Бергбуре».

– Не дам! – спокойно и холодно сказала Дагейда, и яростный порыв Бергвида мгновенно утих. – Не дам! Если он попадет в руки человека, то сможет попасть и в руки Торварда. А я знаю, на что способен мой брат. Нет уж, пусть Драконом Битвы владеет мертвец!

Несколько мгновений Дагейда и Бергвид напряженно смотрели друг другу в глаза, а потом человек отвел взгляд. Ведьма усмехнулась:

– Сражайся, мой конунг. Твоя Волчица неплохо служит тебе, ты не заставляешь ее голодать! – Дагейда кивнула на секиру Бергвида, которую он всегда держал под рукой.

Произнося эти слова, ведьма поднялась на ноги. Волк ее мигом оказался рядом и припал к земле. Дагейда привычно вскочила ему на спину и вцепилась в густую шерсть на загривке. Волк легко поднялся на лапы, одним неслышным прыжком вылетел из круга света и растаял во тьме. Действительно ли они приходили сюда, Всадница Мрака и ее страшный скакун? Или это были лишь виденья, отраженные образы мстительной злобы?

Бергвид вздохнул с облегчением, когда ведьма исчезла. Его странная дружба с ней продолжалась уже семнадцать лет, но с каждым годом выносить ее присутствие ему становилось все тяжелее и тяжелее. Каменные горы наваливались на грудь и не давали дышать, а перед глазами разворачивалась бездонная черная бездна – и тянула к себе. Хёрдис Колдунья, кюна фьяллей и бывшая жена великана Свальнира, поняла бы его – в это самое состояние ее привели когда-то два года, прожитые в великаньей пещере. Но Хёрдис все же нашла в себе силы вырваться из мрака и вернуться к людям. Бергвиду этого было не суждено. Медленно, в течение многих лет, дочь великана подчиняла его себе, и каждая смерть, созданная его руками с ее помощью, приковывала его к ведьме все крепче и крепче.

Бергвид вдруг оглянулся и встретил взгляд Ингиторы. В ее глазах он видел отвращение, презрение и жалость к существу, которое безвозвратно гибнет, не сознавая этого, но и осознание уже не может его спасти, потому что поздно!

И Бергвид вдруг отшатнулся, как от огня, спрятал голову и прижал ладони к лицу. Ингитора даже не поняла, что с ним. И только потом, когда он несмело обернулся и посмотрел на нее сквозь пальцы, как испуганный бородатый ребенок, когда она увидела его черты, искаженные ужасом и безнадежностью, она поняла: теперь он сам боится ее. В ее лице он увидел отражение судьбы, той самой судьбы, которой поклонялся и которую единственную признавал сильнее себя.

Больше Бергвид не сказал Ингиторе ни слова и даже не посмотрел в ее сторону. Окончив ужин, его люди выставили дозоры и улеглись спать на берегу. Ингитора не ложилась. Для нее было совершенно очевидно, что надо отсюда уходить и что она уйдет, потому что оставаться здесь, с безумным Бергвидом и его названной сестрой-ведьмой, так же невозможно, как дышать под водой или передвигаться в толще камня. Ни тревоги, ни сомнений, ни страха она не знала: все в ней стало просто, сильно и ясно, как будто мутные волны схлынули и она увидела все таким, какое оно есть на самом деле.

Ингитора выбирала из кучи хвороста маленькие ровные палочки, обламывала их так, чтобы они были одинаковой длины, и одновременно с палочками подбирала строчки, составляя большую хвалебную песнь в честь руны Исс, той самой, которая уже однажды спасла ее и могла спасти еще раз.

Сначала в уме, потом вслух, потихоньку, Ингитора стала напевать эти строчки, раскладывая палочки вокруг и окружая костер частоколом усыпляющей руны Исс. Одновременно она наблюдала, как окружающие относятся к ее маленькой ворожбе. Никто ничего не замечал! Бергвид лежал с другой стороны от костра, завернувшись в свой черный плащ, и походил на длинную бесформенную груду чего-то неживого; только знакомые длинные пряди давно нечесаных волос давали понять, что это все-таки человек, притом один из самых знаменитых героев Морского Пути.

Стих получался странный: он не принадлежал ни к одному из существующих размеров, но он был живым – он сам требовал конечной рифмы, он сам обламывал каждую четную строчку на слог раньше, как обламывается самый тонкий кончик ледяной пластинки, а Ингитора была достаточно способным и уже достаточно опытным скальдом, чтобы не насиловать свое творение и позволять ему расти, как ему самому хочется.

Ингитора делала то же, что однажды сделала ведьма Дагейда, желавшая не пустить в глубь Медного Леса дружину своего брата Торварда. Но Ингитора владела другой силой, отличной от мертвящей силы камней. Ей помогало чувство уравновешенности вселенной, силы которой откликаются на такое же уравновешенное, связанное, хироумно-намеренно сплетенное слово. Искусство скальда способно вращать мир не менее сильно, чем острота меча или блеск золота, и Ингитора, достаточно испытавшая силу своего оружия, твердо верила и в него, и в свою способность им пользоваться.

Ингитора повторяла, и с каждым словом делалась все более бесстрашной: грудь пробирал живой холодок, словно она сама превратилась в Ледяной Посох, стала ожившей руной Исс, которую еще зовут «Шлем Ужаса» или «кровля волн», и все ее многообразные беловато-голубые значения мерцали и переливались в ее похолодевшей крови блеском зимних звезд. Она превратилась в мрак и серые тени, в замороженный поток – застывшее время, что не растет и не увядает, в отблеск луны на снежном поле, и в зеленые огонечки волчьих глаз; она могла пройти через любую преграду, как тень. Напевая уже почти в голос, Ингитора встала на ноги, огляделась: люди вокруг нее спали. Костры угасали, потому что дозорные не подкидывали в них топливо; Халльгерд спала, раскинувшись, точно так же, как в девичьей йомфру Хильды. Бергвид не шевелился и вовсе не напоминал живое существо. Ингитора положила возле него три ровных, нарочно для него выбранных и вымеренных палочки. Три руны Исс, втройне усиленные своим утроением, держали его за нерушимым частоколом.

Ингитора вытащил из-под бока у Халльгерд свой мешок; та не пошевелилась. Обойдя Бергвида, Ингитора пошла прочь от костра. Темный ельник принял ее в свой хоровод, еловая лапа мягко погладила по голове. В другое время Ингитора побоялась бы одна войти в ночной лес, но сейчас он казался ей добрым другом, надежным пристанищем, защитившим от гораздо более страшной опасности. Положив руку на шершавый чешуйчатый ствол, чувствуя под ладонью липкие капли еловой смолы, Ингитора оглянулась. Костры угасали, и вся площадка казалась полна навек застывшими мертвыми телами.

Для нее одной лед растаял и позволил выйти из круга, как вытекает вода, когда ее зимние оковы рушатся. Ее переполняло восхитительное чувство: и жуть, и восторг, и ощущение своей безграничной силы, словно она божество, внутри которого помещается вся вселенная. Она всего лишь пересекла прибрежную площадку и вступила в темноту леса, но сейчас это был подвиг, доказавший, что она в совершенстве овладела прихотливым оружием скальда и отныне всевластна.