Побег из Шапито Панарин Сергей
Четвёрка поднялась. Артисты глуповато улыбались и махали лапами. Петер за неимением лап хлопал крыльями. Зрители ответили аплодисментами и криками.
Медведь переждал волну взаимных приветствий и продолжил:
– Мы тут в нашем лесу живём, мира не знаючи, словно бы и нету, кроме дома, никаких земель, дорогие мои. Ан есть. Нас окружает масса дружественных стран, плотно сжимая в тиски… Тьфу ты, я не об том. Все мы разные. Кто косой, кто колючий, а кто и вовсе косолапый.
Михайло Ломоносыч не чурался самоиронии, и лесные жители это ценили. Они заулыбались, зашептались, дескать, да, таков наш губернатор – строг, но и добр.
– А существуют в матери-природе ещё более необычные звери. Например, кенгуру. Помаши нам, Гуру Кен. Вот красавец… Или вот вам, пожалуйста, шимпанзе. Похож на врага нашего, человека, только лучше: и красивше, и умнее.
Тамбовчане рассмеялись. Анекдот об уме и красоте обезьян дошёл и до российской глубинки. Эм Си этого не знал, поэтому расценил смех как проявление дружелюбия.
– А теперича, ребята, попрошу отнестись посерьёзнее, с пониманием, дело всё же государственное, – понизил голос медведь. – Прибыл к нам гамбургский петух.
С невольным смехом справились почти все. Только какая-то белочка из молодых пронзительно хихикнула и замолкла, сконфузившись.
– И наконец, четвёртый посол. Вы думаете, он енот, а он, наоборот, скунс. Американский, стало быть, пушной зверь. Прошу любить и жаловать. Те, кто не хочет его любить и жаловать, потом могут расспросить Колючего, чем это чревато.
Слух о конфузе с ежом давно облетел весь лес, поэтому смех был особенно громким. Колючий отвернул мордочку. Вонючка Сэм раскланялся.
Ломоносыч призвал собрание к порядку и перешёл к сути:
– Пора нам обменяться с гостями опытом, найти общие интересы, узнать друг друга получше. Предлагаю начать с культуры. Мы споём-спляшем, заслушаем иностранных друзей, составим, так сказать, впечатление. Кто за?.. Против?.. Воздержался?.. Чего тебе, бурундук?
Толстенький низколобый зверёк с внешностью куркуля встал и спросил:
– Можно я воздержусь?
– Вот ведь скряга! – воскликнул Михайло. – Голоса и то ему жалко! Ладно, принято единогласно при особо жмотистом воздержавшемся.
Губернатор сел в первом ряду.
Вниз скатились зайцы. Птицы вдарили залихватский мотив, косые пустились в пляс. Замелькали лапки, ушки, хвостики кнопочкой, завертелись юлой проворные зайчата, совершая невероятные прыжки друг через друга.
– Wow, – выдохнул Ман-Кей, одёргивая пиджак и поправляя медальон. – Рубятся круче хип-хоперов. Реальный брейк-данс!
Танец закончился, и медведь объявил выход тамбовского певца:
– А сейчас, дорогие мои, выступит Колючий в традиционном для себя жанре лесного шансона! Поддержим!
Ёж появился с самодельной гитарой. Короткий игольчатый бобрик на макушке топорщился с особенным задором. Колючий ударил по струнам и запел, находясь в рамках классических трёх аккордов. Голос ежа звучал уверенно и нагловато, но из-под образа сорвиголовы выглядывал весьма душевный паренёк:
- Ты назвала меня животным,
- ежиха милая моя.
- Я был влюблённым, беззаботным,
- все звёзды были для тебя.
- О, как я дико прокололся:
- иголки в сердце, грусть в груди.
- За тучи скрылось типа солнце.
- Тебе я типа дал уйти.
- С пробитым сердцем жить я больше не могу,
- с огромной дырочкой в боку. У-у! У-у!
Коренные жители леса рукоплескали. Циркачи вежливо похлопали, но им совершенно не понравилась баллада Колючего. Иноземцы оказались вне жанра и не смогли оценить очарования лаконичной подачи.
Да и, нужно признаться, ёж фальшивил.
Петер не выдержал и попросил слова:
– С вашим позволением я хотеть иметь петь!
– Вот это по-нашенски! – одобрил Михайло. – Поприветствуем нашего гамбургского… друга!
Овраг огласили радостные крики и аплодисменты. «Какие благодарные зрители», – умилился петух. Ему предстояло сосредоточиться. Фонограммы не было. Значит, а капелла.
Сохраняя академическое спокойствие и неизъяснимое достоинство, Петер занял место в центре «арены». Запел чистейшим тенором:
- Скажите, курочки, подружке вашей,
- что я ночей не сплю – о ней мечтаю,
- что на насесте один рассвет встречаю…
- Я сам хотел признаться ей,
- но как начать, не знаю…
Публика была покорена.
– Ай да Петер, ай да молодец, – приговаривал Михайло Ломоносыч, смахивая слезу. – Говорит ни в склад ни в лад, а спел-то как безупречно! Талант!
– Браво! – умилённо пролаяла Лисёна.
– Таких надо в артисты, а не в послы, – глубокомысленно изрёк Серёга.
А Колючий промолчал, потому что считал себя проигравшим по всем статьям.
Под гром оваций петух раскланялся, посылая зрителям воздушные поцелуи, и уселся рядом с друзьями.
– Замечательно, Петер, ты показал настоящий уровень, – шепнул Гуру Кен.
– А что, товарищ кенгуру, не хочешь ли и ты удивить нас каким умением? – спросил Михайло.
– Всё, что я умею, так это боксировать, – сказал Гуру. – Я чемпион мира сразу по трём версиям. Меня тренировал сам Костя Дзю. Кстати, мой друг. И если кто-то хочет провести со мной пару раундов, то я с радостью дам мастер-класс.
Тамбовчане притихли.
– Кхе… Кхе, – вежливо покашлял в кулак Михайло. – Раз желающих нет, то я, так уж и быть, тряхну стариной. Ну, на правах главы леса.
– Ты чего, Ломоносыч? – одновременно зашипели ему в уши Лисёна и Серёга. – Брось ты эту затею!
Друзья кенгуру тоже усомнились в необходимости драться.
– Зачем тебе это, Гуру? Как бы конфликта не случилось! – отговаривал австралийца скунс.
Боксёр усмехнулся:
– Всё под контролем, Парфюмер. Он неповоротлив, попрыгаем, он быстро устанет, я нанесу пару акцентированных ударов, вот и всё. Эм Си, будешь рефери?
– Йо, без проблем!
Шимпанзе пригласил Гуру Кена и Михайлу на площадку, временно ставшую рингом.
Кенгуру пружинисто запрыгал, всунул лапы в перчатки, замолотил перед собой. Его кулаки ходили так быстро, что сливались в две красные линии.
Медведь вышел вразвалочку, добродушно отмахиваясь от лисы с волком.
– Да что вы заладили? Брось, брось… Что я, без понятия, что ли?
– Бокс! – скомандовал Ман-Кей.
Гуру молниеносно подскочил к оборачивающемуся Михайле и нанёс ему акцентированный хук правой. Только вместо челюсти перчатка почему-то угодила в поднятую медвежью лапу.
– Ишь ты, быстрый какой! – вроде бы удивился Ломоносыч и отвесил Гуру Кену дружескую оплеуху.
Кенгуру долго потом вспоминал тот момент. Казалось, вот она – лапа. Она ме-е-едленно начинает двигаться, но почему-то настигает голову чуть раньше, чем приходит мысль уклониться. Голова будто взрывается изнутри, из глаз стартуют снопы искр, потом темно, затем откуда-то сверху звучит голос Эм Си: «Hey, boy! Ты живой?», а после австралийский спортсмен вдруг понимает, что лежит на чём-то мягком…
Постепенно боксёр очухался, открыл глаза и даже встал. Михайло ему тактично помог, похлопал по плечу:
– Ты хороший паренёк. Суетной маленько, но удар держишь неплохо. Обычно все лежат вдвое дольше.
Состязание закончилось. Медведь, шимпанзе и кенгуру расселись, получив свою порцию одобрительных аплодисментов. На «сцену» грациозно выскользнула Василиса.
– Привет честной компании, – поприветствовала она зрителей. – Сегодня я прочитаю басню. Я посвящаю её нашему человекообразному гостю. Специально, между прочим, разучила. Эта африканская басня называется «Макака и койот».
И Лисёна продекламировала стихотворную историю, проявив подлинный артистический талант:
- Макаке Мбога всемогущий даровал кокос.
- На пальме одинокой утвердившись
- и плод вкусить совсем было решившись,
- макака стала размышлять, кокос держа хвостом,
- беспечно нежась и лежа пластом.
- На ту беду по джунглям семенил койот.
- И вот
- кокосный запах тормознул койота.
- Койот узрел кокос, койоту жрать охота,
- и хитрый хищник молвит чуть дыша:
- «Макакушка, как хороша!
- Ловка, легка – всё прыг да скок с лианы на лиану.
- Но крокодил сказал мне как-то спьяну,
- что ты не сможешь никогда, закрыв глаза,
- достать до носа кончиком хвоста!»
- Макакина с похвал вскружилась голова,
- и на приветливы койотовы слова
- сомкнула очи, хвост до носа устремился,
- кокос упал – койот с ним удалился,
- оставив обезьяну в дураках…
- Мораль проста: держи кокос в руках.
Нехитрую басню звери также встретили на ура. Лес редко видел концерты, всё было в диковинку. Ман-Кей, которому было посвящено стихотворение, не особо им проникся. Ему почудилось, будто над ним издеваются. Гуру Кен заметил недовольство друга.
– Не хмурься, Эм Си, – прокричал он на ухо шимпанзе. – Она не хотела тебя обидеть. Это у них такой юмор, наверное. Мне-то вовсе по башке досталось.
– А мне не ясно, что в африканской басне делает американский койот, – заявил Вонючка Сэм.
– Он есть кокосы воровать, – ответил на претензии скунса Петер.
Поднялся медведь-губернатор. Гомон стих.
– Потехе час, а делу время. Скоро совсем стемнеет. Пойдёмте-ка спать. Завтра могут вернуться браконьеры. Мы должны отдохнуть и приготовиться. А вечерком продолжим. Всем спокойной ночи!
Животные стали нехотя расходиться. Птицы вспархивали с поваленного ствола, растворяясь в сумерках. Змеи и ящерицы расползались. Ускакали зайчишки, белки. Затих вдали топот кабаньих ножек…
Некоторые зрители благодарили «послов», точнее, Петера за то, что не погнушался блеснуть талантом, сочувствовали кенгуру-боксёру, дивились вблизи на Эм Си и Вонючку Сэма. Жали лапы, знакомились, звали в гости. Циркачи буквально замлели от такого искреннего радушия тамбовчан.
Последним овраг покинул канюк. Он так и не приблизился к артистам, просидел над берлогой, неотрывно глядя грустными немигающими глазами на Петера. Потом молча взлетел и был таков.
– Великолепен вечер этот есть, – вздохнул петух.
Друзья закивали. Правоту Петера признал даже сварливый Сэм.
Заурчал живот Ман-Кея.
– Сейчас бы бананчика… – жалобно сказал шимпанзе.
– Да, с пальмами тут несколько не богато, – проговорил Гуру. – Поищем пищу с утра, Эм Си.
Квартет беглецов улёгся в берлогу и заснул. А вокруг кипела ночная жизнь: ухал филин, шуршали в траве маленькие добытчики, переговаривались птицы. Лунный свет, путающийся в ветках сосен, падал на дно оврага, освещая недавнюю «концертную сцену». Кенгуру несколько раз начинал храпеть, но всхлипывал, затихал, морщась от ноющей головной боли. Оплеуха Михайлы – штука запоминающаяся.
Глава 4
Плохие люди часто имеют вредные привычки. Например, пьют. Некоторые думают, что таким образом плохие люди проявляют подспудное стремление стать хорошими. Ведь выпившему человеку частенько говорят: «Надо же, полдень не наступил, а ты уже вон какой хороший!»
Плохие, хорошие… На словах, казалось бы, всё просто. Но браконьеры Витя и Федя не были насквозь плохими мужиками. Скорее они были слабыми. Потому к сорока годам так и остались Витей и Федей, а не Виктором Петровичем и Фёдором Ивановичем. Потому и пошли нелегально промышлять зверя, ведь удачный выстрел по прибыли равнялся нескольким неделям ударного труда на заводе. Потому и пили горькую, ведь она отключает здравый смысл, а здравый смысл шепчет: «Работай над собой, не топчись на месте!»
И вот – прошло полжизни, с закрывшегося молокозавода выгнали, металлолом весь сдан, бутылки тоже. Рыба не ловилась – кончилась рыба. Как жить? Витя и Федя сняли со старых, купленных ещё отцами ковров ружья и ушли в лес – вносить посильный вклад в дописывание Красной книги.
На счету мужиков было несколько удачных охот, и Федя вполне довольствовался заработками, но Виктору хотелось большего. Когда перед добытчиками замаячила перспектива изловить сенсационного зверя, долговязый браконьер почуял немаленькие деньги и громкую славу. А славы хотелось. «Живёшь тут, как калоша на антресолях, – порой говаривал Витя, – мимо жизни живёшь. Ровесники в Москве давно, по телевизорам всяким светятся, евроремонты сделали. А я?..»
В общем, снежный человек казался длинному охотнику пропуском в мир известности и достатка. Сфотографироваться, с журналюгами поболтать – поудивлять ещё не выдуманными подробностями облавы, сняться для телевидения и продать йети подороже какому-нибудь научно-исследовательскому институту. Глядишь, хватит денег перебраться из райцентра в город.
Утро встретило Витю свежестью. Как ни странно, он сам чувствовал себя свежо – цель заставила отказаться от традиционных вечерних возлияний, и теперь голова была непривычно легка и светла. Охотник бодро встал, поставил чайник, умылся, оделся. Скрип половиц не раздражал, даже появилось желание заняться ремонтом. Появилось и пропало.
Наскоро перекусив и выпив обжигающего кипятка с тремя крупицами заварки, он вышел из дома.
Деревня просыпалась. Вдали белели остатки тумана, на давно запущенных грядках блестела обильная роса. Соседка гнала корову на поле, по дороге тарахтел трактор с пустым прицепом, из дома напротив доносился плач малыша. Витя втянул носом сыроватый воздух. Чихнул.
Притворив калитку, зашагал к Федьке. Товарищ по «бизнесу» жил в квартале от Вити.
Дом подельника был настолько ветхим, что долговязый прозвал его хижиной дяди Феди. Забор покосился, калитку давно сорвали с петель, кажется, во время драки. По-хозяйски зайдя на двор, Витя поднялся на трухлявое крыльцо, толкнул дверь. Так и есть, не заперто.
Федя спал, лёжа на кровати этаким оплывшим колобком, и храпел. Брюхо вздувалось и опадало – масштабное зрелище, хоть зови киношников снимать фильм-катастрофу.
В перерывах раскатов Фединого храпа было слышно, как отчаянно жужжит, стучась головой о стекло, большая зелёная муха. В Витином уме промелькнуло что-то философское о смысле жизни, но эта мысль тут же была погребена под гениальным обобщением: «У, дура!»
– Федька, храпоидол, просыпайся! – громко изрёк долговязый.
– Хрю, – ответил коротышка и зачмокал пухлыми губами.
– Подъём, барсучище! – рявкнул Витя.
– Что? – Федя моментально сел, распахивая глаза. – А, это ты…
Он откинулся на спину и закачался на старых пружинах, как «Титаник» на волнах.
– Похмелиться есть?
– Нету. Завязывай, я же тебе вчера говорил. Поймаем снежного человека – тогда хоть упейся. А сейчас нам вместе надо. Надо нам все силы… Понял?
– Угу. – Федя, кряхтя, встал с постели. – Я сейчас.
Прошлёпав в кухню, хозяин загремел посудой, уронил ворох каких-то пакетов, в общем, повёл себя, как слон в посудной лавке. Разлил рассол по стаканам, вернулся в комнату:
– Буишь?
– Федя, я трезв, – терпеливо сказал Витя. – Чего и тебе желаю.
– Тогда я оба.
Коротышка потихоньку ожил. Оделся, накинул покрывало на кровать. Подельники уселись друг против друга – гость на стул, а хозяин на давным-давно сдохший чёрно-белый телевизор.
– Значит, хочешь поймать этих, снежных… – прохрипел Федя. – А были ли йети-то? Может, кто пошутил так и заодно капканы дюзнул?
– Брось городить, ты сам его видел. Меня до сих пор его глазищи лиловые преследуют. И ещё, а ведь снежные люди наверняка на что угодно способны, раз свидетелей до сих пор мало было!
– Э, полегче, – струхнул коротышка. – А то у меня от твоих слов мурашки по спине забегали.
– Это вот эти рыжие и усатые, что ли? – спросил Витя, заглядывая за спину подельника.
Федя вскочил, потешно обмахиваясь руками. Он страшно, до судорог омерзения не любил тараканов.
– Шучу я, – смилостивился долговязый. – Я вот чего подумал. Сеть нам нужна, иначе не совладаем.
– Ты его найди, а потом совладай.
– Не умничай. Твой бредень цел?
– Загнал я его, кажется…
– Так кажется или загнал?
– Надо пойти порыться.
Помолчали.
Витя не выдержал:
– Ну, так пойди и поройся, чёрт тебя дери!
– И то верно, – ухмыльнулся Федя. Ему нравилось иногда включить дурачка, чтобы позлить подельника.
Бредень нашёлся в чулане под завалом досок, сачков, оснастки для зимнего лова. Поднялось огромное облако пыли. Чихающий хозяин выволок сеть на двор, бросил её в заросли сорной травы.
– Отлично. Вроде не сгнила, – оценил Витя. – Берём палатку, харчи и боезапас. Мохнатого надо заловить во что бы то ни стало. Пока не поймаем – не уйдём. Собирайся и топай ко мне, а я пока приготовлю ружьецо.
Через полчаса навьюченные барахлом браконьеры шагали от деревни к лесу.
Есть такое красивое и ёмкое словосочетание – животный мир. И ведь точно: между зверями не бывает войн, не сколачивают они армий, не занимаются завоеваниями. Всё проходит в тихой обстановке.
– А я считаю, что с людьми надо по-людски! – заявил Вонючка Сэм на утреннем совете, где решалось, как дать отпор охотникам.
– Это как же? – Серёга затряс ушами.
Скунс надул из жвачки пузырь, лопнул его с громким хлопком. Циркачи и пришедшие к ним местные невольно вздрогнули.
– Стрелять, что ль?! – не понял Михайло. – Так мы не умеем.
– И стволов нету, – добавил Колючий.
– Дремучая провинция. – Сэм скорчил гримасу «что с них взять?».
Гуру Кен решил сгладить неловкость и остановить Вонючку, пока тот не наговорил ещё больше грубостей.
– Если ты такой умный, Парфюмер, то объясни нам свой гениальный замысел. Ведь, помнится, ты первый завёл речь о противостоянии браконьерам до полной победы.
– Да, я, – напыщенно закивал скунс. – Итак, они охотятся на вас, то есть нас. До сих пор мы что делали? Убегали и прятались. Хватит, говорю я вам! Остановитесь, выйдите из логовищ!
– Пушистый мой, – Лисёна изящно махнула роскошным хвостом, как бы прося слова, – ты предлагаешь нам умереть героями?
– Нет. Я предлагаю открыть сезон охоты на ваших браконьеров! – заявил Вонючка Сэм.
– Совсем сбрендил Парфюмер, – прошептал кенгуру. – Видно, местного свежего воздуха надышался.
Петер и Эм Си молча кивнули. Им тоже стало страшно за рассудок друга. Где это видано, чтобы скунсы охотились на людей?
– Хм… – Михайло Ломоносыч поскрёб лапой пузо. – В этом что-то есть…
– Звучит слишком дико, – неуверенно сказала Лисёна.
– А я готов сходить на человека, – задиристо выпалил Колючий. – Хотя бы с рогатиной.
Все заулыбались.
– А в сущности, что такое охота? – задался философским вопросом Серёга.
Встрепенулся Эм Си Ман-Кей:
– Что такое охота? Это когда идёшь лесом с одним интересом – поймать кого-то. Утро, туман, зевота, а ты топ-топ с ружьишком, всё тип-топ и даже слишком. Рядом пёс, для него есть работа. Ищет след. Пока нет… Ха, вот он! И за зайцем, за зайцем. Стой, заяц! На курке палец. Косой пугается, петляет-виляет-стремается, как бы в лапы не угодить собачьи! Бачили? Вы бачили? Ушёл! Эх, лучше б рыбачили, йо!
– Он ещё и по-украински лопочет! – вырвалось у Колючего.
– Ему вообще не важно по-каковски. Лишь бы лопотать, – отмахнулся Гуру Кен.
– Тем не менее я просить дорогих друзьёв вернуть к обсуждению наш вопрос, – подал голос Петер. – Предложений славный! Давно пора начать сказать свой зверский «нет» произволу людей. Парфюмер имел сказать красивый план. Железный лапа должен остановить зло!
– Спасибо, приятель, ты всегда придёшь на выручку силам добра и разума, – церемонно поблагодарил скунс друга.
– Кукушка хвалит петуха… – промолвила Лисёна, и тамбовчане рассмеялись.
– Что есть смешной? – рассерженно вскрикнул Петер.
– Не обращай внимания, наш гамбургский… друг, это местный фольклор, – добродушно сказал Михайло Ломоносыч. – Важно другое. Как мы прищучим коварных охотников?
– Эй, wake up everybody![2] Я вчера подумал, сидя в засаде, что у нас есть несколько капканов, в которые нас хотели загнать как баранов, – вспомнил Эм Си. – Давайте их против хозяев поставим! С новой охотой поздравим, ноги подавим…
Медведь прервал «рэпопоток» Ман-Кея:
– Тпру, сердешный! Во-первых, уточни, сделай милость. Ты Камон Эврибадьевич или Вэйкап Эврибадьевич?
– Можно просто Эм Си, – поспешно вставил Петер.
– Хорошо. Эм Си даже удобнее, а то язык, не ровён час, сломается. А во-вторых, дорогой ты наш человекообразный гость, откуда у тебя такие прогрессивные идеи? У тебя случайно в роду людей не было?
– Ты ещё спроси у Парфюмера про людей и чувство меры, – ответил шимпанзе. – Ведь это он с ними хотел по-людски, а я лишь развил идеи, что мне близки. Вы много лет спали, ничего не предпринимали, а теперь, смотрю, испугались всего. Неужели слабо?
– Да посол ты!.. – выкрикнул Колючий. – Нам не слабо! Правда, Ломоносыч?
– Нас на слабо не взять, – наставительно сказал Михайло. – Но мы должны трезво понимать, что идеи Эм Си революционны. Знаете, друзья, чем мы отличаемся от людей?
– Мы умней, – зарифмовала Лисёна к общему удовольствию.
– Нет, Василиска, – покачал головой медведь.
– Мы быстрей! – Гуру Кен потряс кулаками.
– Выйдешь против человека с ружьём? – не без лукавства спросил Михайло.
Кенгуру насупился.
– У них есть ружья, но нет у нас, а также свет, вода и газ, – выдвинул версию Ман-Кей.
– Я же говорю, сильно ты на них смахиваешь.
– Ладно, Ломоносыч, трави уже правильный ответ, – сдался за всех волк.
– Стыдно, Серёга, – укорил серого хищника медведь. – Тебе, санитару леса, и не знать! Мы, любезные мои, берём столько, сколько нам нужно. А они – столько, сколько смогут взять и больше. Не ты ли, волчинушка, рассказывал мне про то, как нашёл мёртвого лося без ноги и рогов? Вот наше главное отличие. Уклад предков чтите?
– Угу, – подтвердили звери.
– Так вот. Предложение заморских послов заманчиво. Если всё сделать расчётливо, оно сулит полную победу над этими двумя браконьерами. Но мы рискуем зайти за флажки.
– О какой флажок иметь говорить уважаемый Михайло? – поинтересовался Петер.
– Да про совесть он, – пояснил Серёга. – Объявим охоту на людей – начнём брать больше необходимого. Мы же их есть не будем! А задрать кого-то просто так… Ну, не знаю…
– Я вам, русским, поражаюсь. – Скунс всплеснул лапками. – Волк учит нас правилам честной войны. То есть пока эти добрые люди не придут за вами, вы будете терпеть, а попав на мушку, спохватитесь, да?
– Ну, коли рассуждать с этих позиций, то да, – согласился медведь.
– А я считаю, что мы вправе поохотиться на вчерашнюю парочку, – сказала Лисёна.
Все обратили взоры на неё.
– Да, вправе. Вы все слышали крики длинного охотника. Он вернётся. И, представьте себе, не мировую подписывать. Я на всю жизнь запомнила эти бешеные глаза, оскаленные зубы и ор. Делайте выводы. Я бы рискнула побороться.
Воцарилось молчание.
Михайло встал, обошёл сидящих в кружке зверей, что-то бормоча под нос. Вернулся.
– Охоте быть. Но наша задача заключается в том, чтобы победить браконьеров бескровно. Повторяю, бескровно. Это значит, что при охоте ни один человек не должен пострадать.
– А животное? – спросил Вонючка Сэм.
– Это так очевидно, что даже не обсуждается, – твёрдо сказал медведь-губернатор.
Глава 5
Если зверь действительно захочет спрятаться от человека, то он это сделает блестяще. Охотник будет бродить, чуть ли не наступая на «добычу», но так её и не найдёт. Однако зверю частенько мешает темперамент. Затаиться и ждать – вот что самое сложное для деятельного, взрывного парня наподобие Гуру Кена!
А ведь главное в опасных прятках – выдержка. У кого крепче нервы, тот и победит… Австралиец изнывал, сидя в ольшанике. Казалось, пятки горели.
Рядом, на тропке, покоился взведённый капкан. Гуру дожидался особого сигнала – дроби в исполнении Стук Стукыча. Услышав её, кенгуру должен был пошуметь, привлекая внимание браконьеров, и бесшумно покинуть «заминированное» место.
План, разработанный под руководством Михайлы, пришлось перекраивать на ходу. Браконьеры повели себя непредсказуемо: зачем-то притащили сеть, не торопились лезть в заросли, а разделились и принялись медленно их обходить. С каждым кругом взгляды людей казались всё внимательнее, создавалось ощущение, что охотники видят сквозь кусты. Нервишки шалили.
Изредка зыркая в сторону ольшаника, Витя и Федя тщательно осматривали землю, пытались расшифровать следы, оставленные зверьми, и засечь отпечаток ноги снежного человека.
Наконец коротышке повезло: он наткнулся на чёткий след Ман-Кея. В кровь шибанул адреналин. Хоть что-то нашлось! Проснулся охотничий зуд.
– Так, не орать, – велел себе Федя. – Мало ли, спугну нашего снежного обезьянина. Спокойно дождусь Витька… Витёк, Витёк, куда же ты утёк…
Кенгуру запаниковал – браконьеры ищут Эм Си! Коротышка сказал «обезьянин»! А ещё Гуру подумал, что теперь охотники обязательно полезут в кусты, где он засел. «Надо перебежать в соседние заросли, – поставил себе задачу австралиец, – главное, выбрать правильный момент для старта. Пусть следопыт отвернётся или посмотрит вниз… Давай же, толстенький…»
Через несколько долгих секунд Федя действительно опустил взгляд.
Гуру Кен исполинскими скачками направился к соседнему кустарнику. Кенгуру надеялся, что его серо-бурая фигура сольётся с фоном. Расчёт австралийца не оправдался: браконьер-коротышка его заметил, когда до укрытия оставалась половина пути.
– Прав Витёк, пора завязывать с вином, – прошептал Федя, стягивая картуз. – Кто же это? Тушканчик-мутант?..
Какое-то шестое чувство подсказало кенгуру, что он обнаружен. Скосив взгляд, Гуру увидел ошалевшего браконьера, мнущего в руке картуз. Затем коротышка очнулся и протянул пухлую лапу к ружью.
Австралийскому спортсмену не хотелось получить пулю, от которой, как известно, не убежишь. Решение пришло само собой: кенгуру резко изменил траекторию и устремился прямо к Феде. «Выйдешь против человека с ружьём?» – всплыл в памяти Гуру Кена вопрос Ломоносыча. Вот же пророк!
Дальше всё было как в кино. Медленно-медленно браконьер начал поднимать ружьё. Плавными-плавными скачками кенгуру нёсся на стрелка. Бесконечно долго округлялись Федины глаза, а глаза спортсмена так же неспешно закрылись перед столкновением.
БАЦ!!!
Время отмерло, и Федя полетел в одну сторону, двустволка в другую, а Гуру Кен, устояв на лапах, пулей метнулся в кусты.
– Ох… – крайне расплывчато высказался горе-охотник, растянувшись на спине.
Он беспомощно зашевелил руками и ногами, напоминая перевёрнутую черепаху.
Из-за ольшаника к Феде уже бежал Витя.
Через несколько секунд он навис над поверженным подельником и возбужденно тараторил, задыхаясь:
– А! Видал? Видал? Это просто фантастика, братан! Здесь, у нас…
– Ага, тушканчик юрского периода, – сказал коротышка.
– Сам ты тушканчик, – нервно заржал Витя. – Это же кенгуру!
Читать бесплатно другие книги:
