Лев Ландау Бессараб Майя
По лбу и по щекам врача струился пот. Все напрасно! Дау хмурился и нетерпеливо поглядывал на часы.
— Ну как? — спросила Кора после ухода врача.
— Балаган, — усмехнулся Дау и махнул рукой. — Он еще двух гусей привел, которые тут спали.
Маленький кабинет Ландау с окном, выходящим на Ленинский проспект, полон народу.
— Здравствуйте, коллеги, — Дау обеими руками пожимает тянущиеся к нему со всех сторон руки.
Студенты смущены. Такой радушной встречи они не ждали.
— Лев Давидович, у нас много исторических вопросов.
— Хорошо. Я очень люблю историю.
— Правда, что вы видели Эйнштейна?
— Правда.
— Вы с ним спорили?
— Пытался, — улыбался Дау.
— А сколько вам было лет?
— Точно не помню. Вероятно, двадцать один. Это было через два года после окончания университета, в Берлине. Я пытался ему объяснить принцип неопределенности, но, как видно, безуспешно.
— А как он выглядел?
— Среднего роста, с львиной гривой. Мягкий, немного грустный. Вообще очень славный, но замкнутый.
— Лев Давидович, а Бора вы близко знали?
— Очень хорошо. Добрейший человек. Каждому, кто к нему приезжал, он говорил, что надеется узнать от него много нового. Не обошлось без курьеза. Однажды к нему явился такой осел, что хуже и быть не может, а Бор и ему сказал, что хочет у него поучиться. Во всем Бор любил основательность. Гейзенберг рассказывал мне: когда строился Институт теоретической физики на Блегдамсвей, Бор без конца проверял работу строителей, так что один старый каменщик, уложив первый кирпич новой стены, вдруг заявил, что не станет продолжать кладку, пока не увидит директора. «Извольте посмотреть, господин директор, — сказал он Бору, — правильно ли уложен кирпич? Не надо ли будет переделывать?»
— А какова судьба ваших однокурсников?
— Самая печальная — у эмигранта. Делать науку — трудная вещь. С бизнесом это несовместимо.
— Лев Давидович, сколько часов в день надо заниматься?
— Думаю, чем больше, тем лучше, — отвечает Дау. — Следует помнить, что от безделья успехов не будет. Придется много работать…
В декабре 1966 года больной и измученный Дау — словно мало ему выпало страданий! — узнал о смерти любимого ученика Исаака Яковлевича Померанчука. Он был вне себя от горя.
— Это ужасно, что Чук умер! Он еще так много мог сделать!
В редакции газеты «Известия» Всеволодом Александровичем Цюрупой автору этой книги было передано чудесное стихотворение Николая Асеева «Льву Ландау»:
- Вы как будто с иной планеты
- Прилетевший крылатый дух;
- Все приметы и все предметы
- Осветились лучом вокруг.
- Вы же сами того сиянья
- Луч, подобный вселенской стреле,
- Сотни лет пролетев расстоянья,
- Опустились опять на земле.
Стихотворение очень понравилось Льву Давидовичу.
— Великолепно написано, — сказал он.
Почта академика Ландау с каждым днем становилась все больше. Порой ему писали совершенно незнакомые люди:
«16 января 1967 г.
Дорогой мистер Лев Давидович Ландау!
В номере «Ньюсуик» от 15 января я прочла о годах страданий, которые выпали на Вашу долю, и заметила, что Ваш день рождения — 22 января — совпадает с моим. Меня зовут мисс Этель Дэвис, я из Сент-Луиса, Солливан, авеню 3961, США. Моя семья и я желаем Вам хорошего дня рождения и скорейшего прекращения всех Ваших страданий. Пусть Ваша жизнь будет полна любви и счастья.
Молюсь о Вашем выздоровлении.
С уважением
Этель Дэвис».
Наступил день шестидесятилетия. Дом Дау был полон гостей, и снова, как и десять лет назад, со всего света шли телеграммы:
«Профессору физического факультета МГУ Ландау
Дорогой Лев Давидович!
Студенты физического факультета МГУ взволнованы слухами о Вашем шестидесятилетии. Мнения разделились: некоторые считают, что Ландау — корифей и как таковой обязан быть гораздо старше. Большинство же, те, кто воспитывался на Ваших книгах и статьях, видят в них доказательство Вашей неиссякаемой молодости. Но все объединяются в пожелании Вам здоровья и благодарят за то, что Вы помогаете нам понять, что есть физика».
И еще один университет прислал поздравление, которое обрадовало и растрогало Дау:
«Глубокоуважаемый Лев Давидович!
Ректорат Азербайджанского государственного университета имени СМ. Кирова и коллектив физфака приветствуют и поздравляют Вас с юбилеем шестидесятилетия и присуждения Вам высшей награды — ордена Ленина.
Наш университет гордится тем, что свой путь ученого, физика с мировым именем Вы начали в стенах нашего университета. Наряду с выдающимися работами во всех областях теоретической физики, открывающими много новых направлений в современной физике, нам особо хочется отметить Вашу деятельность в создании многотомного, поистине энциклопедического «Курса теоретической физики», на котором воспитывались и будут еще воспитываться много поколений физиков у нас и за рубежом.
С наилучшими пожеланиями
Ректор Азгосуниверситета Алиев».
А из Саратовской области пришла телеграмма, на которую Лев Давидович собирался ответить сразу же, как только ему станет полегче:
«Поздравляем шестидесятилетием рождения, желаем здоровья, успехов в работе.
Общество «Юный физик» имени Ландау. Первая школа Юмановского района».
Телеграммы пришли также из многих других мест.
Из Пежмы:
«Дорогой Лев Давидович, искренне поздравляем шестидесятилетием.
Члены физкружка».
Из Кременца:
«Сердечно поздравляю шестидесятилетием, желаю крепкого здоровья, хорошего настроения.
Бывшая студентка Заушкевич».
Из Тбилиси:
«Дорогой Дау, поздравляю тебя, замечательнейшего ученого, в день твоего шестидесятилетия. То, что тобой сделано, бессмертно.
Целая армия физиков питается тем, что сотворено тобой. Постараюсь сдержать слово и, если погода будет летной, вечером двадцать второго буду твоим гостем.
Любящий тебя
Элевтер Андроникашвили».
Поздравления и пожелания скорейшего выздоровления прислали Уральский университет, ФИАН, Донецкий физико-технический институт, Ленинградский научно-исследовательский институт полупроводников, институты: физики высоких энергий, теоретической физики, теоретической и экспериментальной физики, атомной энергии, пермские физики, редколлегия журнала «Вопросы философии».
Была получена телеграмма из Дубны:
«Дорогой Лев Давидович, физики лаборатории ядерных проблем Дубны рады приветствовать Вас в связи с днем Вашего рождения. Ваши работы, книги, лекции для многих из нас открыли прекрасный мир физики. Мы благодарны Вам за это. Желаем Вам бодрости, новых работ, открытий.
От имени всей лаборатории Джелепов, Понтекорво, Тяпкин, Лапидус, Казаринов, Селиванов, Дмитриевский».
Утром 24 марта 1968 года Льву Давидовичу внезапно стало плохо. Он был доставлен в больницу Академии наук на Ленинском проспекте. Консилиум высказался в пользу операции. Это была «операция отчаяния»: без операции больной не дотянул бы до утра, а операцию мог не перенести.
Первые три дня после операции Ландау чувствовал себя настолько хорошо, что у врачей появилась надежда на выздоровление. Давление, температура, пульс — все было в норме.
Встревоженная сообщением об операции, из Ленинграда приехала сестра Льва Давидовича.
— А ты помнишь, в какой стране была первая в мире революция? — спросил Дау, когда она наклонилась к нему.
Софья Давидовна отрицательно покачала головой.
— В Голландии.
— Господи, Лева, ты совершенно не изменился.
Больного начали понемногу кормить, похоже было, что дело идет на поправку. Но на пятый день поднялась температура. На шестой начало сдавать сердце.
1 апреля Льву Давидовичу стало хуже.
— Этот день я не переживу, — сказал он утром. Он понимал, что умирает, и умирал в полном сознании.
— Может быть, позвать Кору? — спросил доктор Юрий Александрович Кринский, который безотлучно находился возле больного в эти последние дни.
— Не надо… — ответил Дау.
Последние слова его были:
— Я неплохо прожил жизнь. Мне всегда все удавалось.
Кринский вспоминает:
«Жизнь едва теплилась в его теле, он был невероятно слаб, а эти слова — такие спокойные — ни жалоб, ни сожалений — это само мужество. Я ничего подобного не видел ни на фронте, ни потом. Я был потрясен…»
Лев Давидович Ландау умер 1 апреля 1968 года. Похоронен 4 апреля на Новодевичьем кладбище. На его могиле установлено надгробие Эрнста Неизвестного, потрясающий памятник: перед вами гений. И тропа к нему не зарастает…
О смерти основоположника советской теоретической физики сообщили печать и радио почти всех стран. «Умер человек, составляющий гордость советской науки, один из крупнейших физиков современности — академик Лев Давидович Ландау» — этими словами начиналось правительственное сообщение, переданное Телеграфным агентством Советского Союза.
А орган французских коммунистов газета «Юманите» писала в статье «Смерть гения»:
«В лице советского ученого Льва Ландау, умершего в возрасте шестидесяти лет, ушел от нас один из величайших физиков нашего века. Рано созревший гений, он уже в тринадцать лет имел понятие о высшей математике. В 1929 году он был послан за границу, где установил контакты с Паули, Гейзенбергом, Нильсом Бором. Его имя всегда будет связано со значительным числом работ, относящихся к ядерной физике, термодинамике, квантовой механике, физике твердого тела, кинетической теории газов, астрофизике и т. д., но в особенности с работами, касающимися физики сверхнизких температур, — сверхпроводимости и сверхтекучести жидкого гелия, за которые он получил Нобелевскую премию по физике за 1962 год.
Но после присуждения премии Лев Ландау, тяжело раненный в автомобильной катастрофе, находился на грани жизни и смерти. Самые выдающиеся медики Франции, Чехословакии, Канады объединили свои усилия с усилиями советских специалистов, чтобы его спасти. Им удалось продлить его жизнь на шесть лет. Этого, конечно, не хватило для всего того, что хотел осуществить Лев Ландау».
Смерть Ландау взволновала многих. Даже очень далекие от физики люди посвящали памяти Льва Давидовича свои произведения. Борис Яроцкий, адъюнкт Военно-политической академии имени В.И. Ленина, написал искреннее стихотворение, которое заканчивалось в духе времени. Оно передавалось по Московскому радио:
- Есть квантовая жидкость. Просто квант.
- Есть во вселенной люди, как пророки.
- Мы в них находим неземной талант,
- Как в прозе поэтические строки.
- И в нем нашли мы ежедневный бой —
- Большой души неукротимый пламень.
- Он мысль оттачивал, как огненный прибой
- Оттачивает в жаркой домне камень.
- Он весь сгорел. Но разве весь? Дотла?
- Осталась мысль. Ее приемлем все мы.
- А это значит — жизнь его была
- Строкой коммунистической поэмы.
Слово, проникнутое болью и вместе с тем гордое и оптимистическое, принадлежит одному из любимейших учеников Ландау — Алексею Алексеевичу Абрикосову. Это небольшая заметка, написанная для университетской газеты:
«Первого апреля скончался Лев Давидович Ландау, наш Дау, которого, наверное, многие помнят, хотя его не было с нами уже шесть лет. Нелепая случайность — автомобильная авария — оторвала от работы человека, каждый день которого был неоценимым вкладом в нашу науку. Но пока он был жив, была и надежда. Теперь его нет.
То, что он успел сделать, столь велико, что об этом будут написаны книги. Основное — это теория твердого тела. Любой специалист, будь то теоретик или экспериментатор, хорошо знает, что идеи Ландау представляют основу всех направлений теории твердого тела.
Теория квантовой жидкости, представление о квазичастицах — то, что сначала было сделано для объяснения сверхтекучести гелия, оказалось фундаментом, на котором выстроено здание самой большой области современной физики. Именно за это Дау получил свою Нобелевскую премию.
Но была не только теория твердого тела! Были фундаментальные работы по теории элементарных частиц и атомного ядра, по гидродинамике и теории плазмы, физике космических лучей и астрофизике. Проще сказать, нет почти ни одной области физики, куда бы он не внес что-нибудь существенное. И всегда его работы были событием. Каждый раз это были новые блестящие идеи, и даже если сам Дау больше не занимался каким-то вопросом, то его работа рождала целое направление, в котором двигались десятки его последователей.
Но научные достижения — это далеко не все, что он сделал. Подобно тому как А.Ф. Иоффе создал советскую экспериментальную физику, Л.Д. Ландау создал советскую теоретическую физику, и в этом его неоценимая заслуга перед нашей страной, перед нашей наукой. Это его научные дети и внуки — прямые и косвенные ученики, это советы, в которых он никогда и никому не отказывал, и, наконец, это книги “Курса теоретической физики»”, написанные им вместе с Е.М. Лифшицем, по которым теперь учатся физики всего мира.
Я думаю, такое блестящее сочетание талантов исследователя и учителя напоминает лишь одного человека — Нильса Бора. И это неудивительно. Дау был его учеником, и, как Бор нередко говорил, лучшим из всех.
Теперь его больше нет с нами. Мы не услышим больше его трудных, но блестящих лекций, не услышим его резких и язвительных, но удивительно точных и ясных замечаний и советов. Но мы должны постараться жить так, чтобы он, если бы это видел, был доволен. Главное — работать как можно больше и всегда быть честным перед собой и перед другими…»
Глава шестнадцатая. Бессмертие
Нет, весь я не умру…
А.С. Пушкин
Нет, Лев Ландау не забыт более того, каждое слово о нем вызывает живой отклик, я убедилась в этом, когда исполнилось тринадцать лет со дня его смерти и Русская служба Би-би-си посвятила русскому физику передачу Севы Новгородцева.
Он замечательно вел передачу: трое ведущих и я. Много добрых слов я услышала об этой передаче, вернувшись в Москву.
Каждое новое издание книг о Ландау вызывало волну читательских писем, большей частью восторженных.
О Льве Давидовиче отлично пишут его друзья и ученики. Особенно запомнились статьи академиков Виталия Гинзбурга и Элевтера Андроникашвили. В «Литературной газете» Андроникашвили писал:
«Главное выяснилось теперь, десятилетия спустя, когда оказалось, что все, что сделал Ландау в науке, не нуждается ни в каких переделках.
В ту пору, когда он работал над теорией космических лучей, было известно лишь то, что они состоят только из электронов и фотонов. С тех пор к ним прибавились мю-, пи— и ка-мезоны, протоны и нейтроны, гипероны и другие элементарные частицы.
Но к тому, что сделал Ландау в теории космических лучей, можно только прибавлять, изменять там нечего. Его теория сверхтекучести достраивается в соответствии с новыми фактами, которые добыты экспериментаторами. Однако в созданной им теории не тронут ни один кирпич. Наоборот, новые данные только подтверждают справедливость его идей. Такое в физике случается редко. Он — классик.
Он классик не только по нерушимости полученных им результатов. Он классик и потому, что сделанное им всегда облечено в великолепную, донельзя красивую форму, и знакомство с его работами доставляет физикам огромное эстетическое удовлетворение».
Эти слова принадлежат Виталию Лазаревичу Гинзбургу — российскому академику, лауреату Нобелевской премии 2003 г., который не только знал Ландау в течение нескольких десятилетий, но и работал в непосредственном контакте с ним, — они имеют особую ценность.
«На примере Ландау — это надо подчеркнуть еще раз — мы убеждаемся, как много может сделать человек, посвятивший любимому делу всю свою жизнь, при этом он критически относился к “великим людям” в науке и был весьма самокритичен. Это проявлялось во многом. Например, Ландау ставил себя ниже “по классу”, чем ряд других физиков своих современников. Здесь нужно объяснить, что у него была квалификационная шкала “по достижениям”. Классификация производилась по пятибалльной системе, причем в логарифмической шкале. Использовались десятичные логарифмы, т. е. физик класса 1 сделал в 10 раз больше физика класса 2 и т. д. Пятый класс был отведен патологам, т. е. тем, чьи работы Ландау считал патологическими. В этой шкале из физиков нашего века только Эйнштейн имел наивысший класс, т. е. отметку 0,5, Бор, Гейзенберг, Шредингер, Дирак и некоторые другие имели класс 1, а себя Ландау относил сначала только к классу 2,5 а потом перевел в класс 2 и, кажется, наконец, в класс 1,5 [2]. К классу 1 был отнесен и де Бройль, что вызывало некоторые возражения, но Ландау был тверд — наивысшее достижение де Бройля, пусть оно и не было подкреплено его дальнейшей деятельностью, действительно очень велико (речь идет о волнах материи). В класс 1 был помещен и Р. Фейнман, — пишет В.Л. Гинзбург, — который был моложе Ландау на 10 лет. В 1962 г. я встретил Фейнмана на конференции в Польше, он интересовался здоровьем Ландау после катастрофы, расспрашивал о нем самом (они никогда не встречались). В ходе разговора я упомянул, как высоко Ландау оценил результаты Фейнмана, ставил их выше своих собственных. Насколько помню, Фейнман несколько смутился и решительно заявил, что Ландау не прав. Не в этом, конечно, дело, а сам Ландау с годами все реже упоминал свою классификацию, трезво к ней относился. Замечу, что из всех, кого я сам встречал, никто не походил на Ландау больше, чем Фейнман. Это касается многого: научного стиля, некоторых манер и личных черт, увлеченности педагогическими идеями. Таланты ведь бывают весьма разными, например, Бор и Ландау прямо полярные противоположности. В то же время, как мне кажется, таланты Ландау и Фейнмана одного типа, они и люди родственного типа, их близость кажется мне прямо генетической. Конечно, различия тоже очень велики, сказались также разная среда, другое воспитание. Как жаль, что два этих замечательных физика так никогда и не встречались. Прямо горько думать об этом “характерном продукте” нашего прошлого.
Заканчивая, — пишет В.Л. Гинзбург, — эту статью, я ясно отдаю себе отчет в том, что смог лишь в небольшой мере способствовать пониманию стиля и всего научного образа Л.Д. Ландау. Утешаю себя мыслью, что по-настоящему охарактеризовать этого замечательного физика действительно крайне нелегко.
Но все же еще одно замечание. Ландау ушел от нас уже много лет назад, но мало к кому я столь часто все возвращаюсь и возвращаюсь в мыслях. То же пришлось слышать от ряда коллег. Не могу это объяснить только дружескими чувствами к Ландау, его поистине трагическим и горьким концом. Думаю, что здесь очень важно другое — Ландау был уникальным физиком и учителем физиков. Поэтому отношение к нему неразрывно связано с отношением к самой физике, такой дорогой и близкой многим из нас».
Осенью 1964 года был создан Институт теоретической физики (ИТФ) имени Л.Д. Ландау.
Сравнительно молодое учреждение пользуется большим авторитетом во всем мире и выдает все новые интересные результаты.
Ученики Ландау — их так много, чтобы назвать всех, потребовалось бы немало времени — продолжают активно работать. И ученики его учеников, ставшие известными учеными, считают изначальным своим учителем Ландау. Почти все они сейчас избраны членами Российской академии наук (РАН) — академиками или членами-корреспондентами РАН. Поэтому ниже, говоря о них, мы опускаем всюду их научные звания — сокращенно это всегда «акад.» или «чл. — корр.».
К восьмидесятилетию Ландау издательством «Наука» был выпущен сборник «Воспоминания о Л.Д. Ландау», который в отличие от некоторых изданий подобного рода оказался очень интересным — о Дау трудно писать псевдонаучную тягомотину. В сборнике приведено много его высказываний, а это украсит любой труд. Сейчас невозможно писать о Ландау, не обращаясь к этой книге, не перечитывая ее много раз, не прибегая к цитатам из статей.
Ну как можно пройти мимо живых сценок семинара Ландау, описанных Кареном Тер-Мартиросяном:
«В первой части семинара обычно дежурный докладчик рассказывал новости текущей литературы — это в то время был один из последних номеров журнала “Physical Review”, который он должен был, как предполагалось, выучить. За несколько дней до этого он же рассказывал этот материал отдельно Дау, быстро передвигаясь бок о бок с ним вдоль коридора ИФП, стараясь догнать его и в чем-то убедить. При этом Дау громко изобличал авторов статей в невежестве, скудоумии и в других пороках — часто вполне обоснованно, так как он, как правило, сразу же схватывал суть каждой мысли и тут же так поворачивал вопрос, что сложные физические проблемы сводились к элементарным, а ситуации — к банальным. Отметим здесь также, что при этом заодно попадало и дежурному докладчику.
Только часть семинара, и то не каждого, была посвящена разбору статей из “Physical Review”. На остальной его части разбирались новые работы наших российских теоретиков. Здесь уже автору доставалось прямо от Учителя (как с библейским трепетом называл Дау Померанчук)».
Ландау удалось создать на своем знаменитом семинаре атмосферу праздника.
«Сходство с праздником усиливалось толкотней в коридорах (до и после семинара, в перерывах), взволнованными лицами, особым гулом — свидетельством общего возбуждения», — вспоминает Моисей Исаакович Каганов.
Лев Петрович Горьков свои записки о любимом учителе начинает так:
«Дау был очень тощ. Он влетал к нам в комнату, складывался в кресле, скрутив ноги винтом, потирая руки характерным угловатым жестом — широко растопырив локти, и начинал какой-нибудь оживленный разговор. Эти моменты мы очень любили (мы — это трое: И.Е. Дзялошинский, Л.П. Питаевский и я, в то время самые молодые сотрудники теоретического отдела ИФП). Предмет очередной беседы мог быть самый разнообразный… Дау часто говорил, что 90 процентов работ, публикуемых в том же “Physical Review”, относятся к разряду “тихой патологии”, соответственно их авторы классифицировались как “патологи”. Это был вполне мирный и рабочий термин, так как под определением подразумевалось только, что автор чужих результатов не присваивает, своих не имеет, но лженаукой не занимается, а тихо и ненужно ковыряется в своей области. Был, правда, еще в ходу термин “раздражение”, это — псевдонаучные труды, когда суть дела пряталась за ненужной математикой, тяжеловесными фразами. И уж прямую ненависть вызывали агрессивная претензия на научный результат, самореклама (“Эксгибиционизм!” — кричал он) и, конечно, научный обман. В этих случаях речь Дау длилась долго и всегда кончалась превентивной просьбой к нам “не позорить его седины”.
Честно говоря, я до сих пор не понимаю причин его интереса к нам, разумеется, не только к нам троим. Скорее всего, это было выражение жизнелюбия Дау. Кроме того, он был великий классификатор и коллекционер характеров. Разговаривать с людьми и отмечать их слабости, сложности, сильные стороны — это занятие было для него такой же насущной потребностью, как и наука. В большинстве случаев Дау всем благодушно позволял себя теребить, хотя и был всегда настороже. Когда же это ему надоедало, он вставал, говорил: “С ума сошел, домой пошел!” — и уходил».
Исключительно точную характеристику своему патрону дает Евгений Львович Файнберг. Ему довелось посещать собрания группы Ландау еще в 1940–1941 годах, когда молодые люди, увлеченные идеями Ландау, тянулись к нему для неформального разговора о физике. Файнберг пишет:
«Я уже хорошо понимал, что такое Ландау как физик. Но прошло еще много лет, прежде чем я стал способен обсуждать с ним физику наедине, говорить о своей работе без паники, хотя всегда с тревогой, и отстаивать свою точку зрения. В то время у нас, да и за рубежом, появлялось немало статей по теоретической физике, которые не содержали никаких новых результатов. Дау не переносил этого, потому что он был человеком дела. Пусть результат будет небольшой, но он должен быть новым и надежным. Здесь играло роль и то, что, по-моему, Дау считал себя лично ответственным за состояние теоретической физики в нашей стране.
Иначе и быть не могло; именно Ландау был создателем теоретической физики в Советском Союзе».
Иосиф Соломонович Шапиро вспоминает, с каким волнением он первый раз позвонил по телефону Льву Давидовичу:
«Лев Давидович был исключительно доступен для контактов. Создавалось впечатление, что он никогда не был занят. Когда я в первый раз позвонил ему, то ожидал стандартного ответа: “Ох, ох, эта неделя у меня очень загружена, попробуйте позвонить после пятнадцатого”. Вместо этого я услышал: “А, очень хорошо. Вы сейчас могли бы приехать? Где вы находитесь?” Неподдельный интерес к содержательным физическим результатам, высокая компетентность, способность быстро схватывать суть дела и готовность к конкретному, конструктивному обсуждению — вот что притягивало физиков к Ландау, несмотря на свойственную ему категоричность суждений, высказываемых в резкой, часто в бестактной форме. Но было из-за чего выслушивать не очень-то приятные реплики вроде: “Не выйдет, товарищ Шапиро!” или: “У вас в голове полный кабак!”, а то еще и посильнее».
Физики, близко знавшие Ландау, любили его и восхищались им. Но среди ученой братии встречались и такие, которые ненавидели его лютой ненавистью. Однажды я сняла дачу у милой интеллигентной старушки, вдовы профессора. Она держалась с достоинством. Заметив в книжном шкафу тома «Курса теоретической физики», я сказала ей, что один из авторов этих книг — мой близкий родственник.
— Бандит Ландау ваш родственник?! Это злой гений нашей семьи! Он занял место, которое по праву должен был занять мой муж, русский профессор С-в! Нам с вами больше не о чем разговаривать!
Ее словно подменили. Передо мной стояла фурия. Она что-то выкрикивала визгливым, верещащим голосом. Чтобы не проходить мимо этого чудовища, мы с внуком лазили в дом через окошко, а через неделю сбежали оттуда.
Правда, больше мне ни разу в жизни не приходилось встречаться с подобным отношением к Дау.
Один из последних учеников Ландау Игорь Дзялошинский (он познакомился со своим учителем в 1951 году) пишет в сборнике воспоминаний:
«Учебные приемы Ландау были суровы, порой даже жестоки. Столь же сурова и безжалостна была, как всем известно, и его научная критика. Однако, вспоминая годы, проведенные в его отделе в Институте физических проблем, каждый раз заново переживаешь ощущение уникальной полноты и интенсивности существования. Ландау физически не выносил ничего, что могло затемнить или исказить истину или даже несколько отдалить ее окончательное торжество.
С другой стороны, Ландау любил систему, а потому борьба с врагами истины была хорошо организована. Имелся неписаный кодекс. Два преступления, а вернее, главные грехи были элементарны: леность и упрямство. Последнее заключалось в том, что грешник отказывался признать заблуждения, когда, по мнению Ландау, ему было достаточно подробно объяснено, в чем именно он ошибается. Грех лености охватывал и все серьезные нарушения дисциплины. Тщетно раз согрешивший работал бы потом день и ночь или проявлял чудеса понимания. Ландау не менял своего мнения никогда, и лентяй или упрямец отлучались от семинара.
Следующие два греха были посложнее. Именовались они эксгибиционизмом и графоманией. Последнего разъяснять не надо, а эксгибиционистом признавался человек, не умевший рассказывать своих (или чужих) работ. Но готовый делать доклады где угодно и невзирая ни на какие трудности. Графомания и эксгибиционизм, будучи грехами серьезными, не считались, однако, смертными. Эксгибиционист, например, мог смириться и вообще перестать докладывать.
В ландауской феноменологии грехи как дефекты человеческой души сосуществовали с недостатками интеллекта. Так, приличная доля глупости вместе с упрямством и графоманией порождала удивительное существо — патолога, то есть трудолюбивого и тщеславного дурака. Мы были воспитаны на максиме (т. е. на поговорке) Ландау: “Заблуждения есть частное дело автора и принадлежат его биографии”».
В этих великолепно написанных воспоминаниях приведены разговоры Дау с его учениками. Дзялошинский рассказывает о том периоде, когда он стал аспирантом Института физических проблем. Дау спросил его, чем он намерен заниматься. Игорь ответил: «Теорией поля».
«Голос Ландау мгновенно достиг столь родного нам форте: “Ах, теорией поля? Так вы — модник! Но ведь только бабам пристало гоняться за модами. Стыдитесь!” После чего спокойным голосом он объяснил мне, что заниматься теорией поля позволительно, лишь когда имеешь определенную серьезную идею. Пастись же на этом поле в надежде, что случайно повезет, аморально».
Другой начинающий научный работник попал в еще более трудное положение: он совершил непростительный грех — очень плохо сделал доклад о своей работе на весьма представительной конференции с участием иностранцев.
В перерыве на него набросился Дау:
— Это черт знает что! Как у вас хватило совести отнимать у людей время подобной бессмыслицей?
— Но, Дау, я, ей-богу, сделал все, что мог. Я болен. У меня сейчас тридцать девять и пять.
— Так вы еще и эксгибиционист! Вы готовы пожертвовать своим здоровьем ради того, чтобы десять минут покрасоваться у доски!
И все-таки поразительно, что на Дау никогда не обижался почти никто из «теорфизического братства». Он не особенно подбирал выражения, когда ему что-то не нравилось. Разумеется, лица, не слишком близко его знавшие, порой чувствовали себя оскорбленными. Однажды Дау с недоумением воскликнул:
— Почему Н.Н. на меня обиделся?! Я ведь не сказал ему, что он дурак, я только сказал, что его работа идиотская…
Борис Лазаревич Иоффе, сдавший теоретический минимум вслед за Алексеем Абрикосовым и значившийся в списке учеников, составленном Дау, под номером тридцать, вспоминает:
«…Я с течением времени все острее ощущаю, как мне, да и не только мне, а всей физике не хватает “мэтра” с его четкостью оценок, умением мгновенно прояснить ситуацию и выделить разумное из моря заблуждений. Сам Ландау именно так и считал: глупостей много, а разумного мало. Один из любимых им афоризмов, к которому он часто прибегал был: “Почему певцы глупые? Отбор у них происходит не по уму, а по другому признаку!”»
Ландау очень скептически относился ко всяким рассчитанным на рекламу сенсациям в науке. Типичным для него высказыванием по такому поводу было: «Люди, услышав о каком-то необыкновенном явлении (в науке или в жизни), начинают предлагать для его объяснения малоправдоподобные гипотезы. Прежде всего рассмотрите простейшее объяснение — что это все вранье».
Ландау считал, что научный лидер обязательно должен иметь свои собственные и значительные научные результаты, только в том случае он имеет моральное право руководить людьми и ставить перед ними задачи. Он говорил: «Нельзя делать научную карьеру на одной порядочности: это неминуемо приведет к тому, что не будет ни науки, ни порядочности».
По мнению Иоффе, «Ландау очень был бы нам нужен сейчас не только как физик, прокладывающий новые пути в науке, научный лидер, но и как человек, поддерживающий своим авторитетом чистую моральную атмосферу в науке, бескомпромиссный враг всякой фальши и суесловия».
22 мая 1974 года на фасаде Института физических проблем была открыта мемориальная доска:
Москва, которую Дау так любил, отметила этот день торжественно. Доску открыли под звуки оркестра при огромном стечении народа. По старинной липовой аллее — его любимой липовой аллее, по которой он так часто ходил, — со стороны университета все подходили студенты.
Жизнь его была прекрасна…
Эту книгу мне хочется закончить словами академика Александра Федоровича Андреева:
«Имя Ландау произносится сейчас далеко за пределами круга людей, связанных с наукой, произносится как выражение высокого класса нашей науки. И это не только благодаря его собственным работам в физике, но и потому, что он научил физике не одно поколение своих учеников. Именно Ландау является создателем теоретической физики в Советском Союзе».
Приложения
«Десять заповедей Ландау»
1. В 1927 году Ландау ввел понятие матрицы плотности. Это понятие употребляется в квантовой механике и статистической физике.
2. Если металл поместить в магнитное поле, то движение электронов в металле меняется таким образом, чтобы в какой-то мере компенсировать это поле. Возникает магнитный момент, направленный против внешнего магнитного поля. В 1930 году Ландау создал квантовую теорию диамагнетизма электронов. Теперь это явление во всем мире называют «диамагнетизмом Ландау», а квантовые уровни, соответствующие движению электрона в магнитном поле, называются «уровнями Ландау».
3. В 1936–1937 годах Ландау опубликовал две работы о так называемых фазовых переходах второго рода, то есть таких переходах, при которых состояние тела меняется непрерывно, а симметрия — скачкообразно. В отличие от обычных фазовых переходов (например, лед — вода — пар) при фазовых переходах второго рода не меняется плотность тела и не происходит выделения или поглощения теплоты.
4. В 1935 году Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшиц рассчитали доменную структуру ферромагнетика. Они доказали, что границы между отдельными доменами (областями) ферромагнетика — это узкие слои, в которых направление намагниченности непрерывно и постепенно меняется.
5. В конце тридцатых годов Ландау создал теорию промежуточного состояния сверхпроводников. Он показал, что если сверхпроводник помещен в магнитное поле, то под действием этого поля образуется промежуточное состояние, при котором в сверхпроводнике возникают чередующиеся между собой сверхпроводящие и нормальные слои. Ландау построил теорию этого промежуточного состояния. Данная формула выражает толщину сверхпроводящих и нормальных слоев.
6. Данная формула относится к ядерной физике, она выражает статистическую теорию ядер.
7. В 1941 году Ландау теоретически обосновал сверхтекучесть гелия. Теория Ландау положила начало новому разделу науки — физике квантовых жидкостей. При охлаждении гелия до температур, близких к абсолютному нулю, жидкий газ не только не становится твердым, но, наоборот, теряет вязкость, переходя в состояние сверхтекучести. Применив к гелию II квантовую механику, Ландау блестяще объяснил парадоксальное поведение этой жидкости.
8. Л.Д. Ландау, А.А. Абрикосов и И.М. Халатников в 1954 году опубликовали фундаментальный труд по квантовой электродинамике.
9. В 1956 году Ландау занимался теорией Ферми-жидкости. Теперь она нашла широкое применение.
10. В 1957 году Л.Д. Ландау предложил принцип комбинированной четности, согласно которому все физические системы будут эквивалентными, если при замене «правой» системы координат «левой» все частицы заменить античастицами.
Доклад академика Л.Д. Ландау по физике высоких энергий на международной конференции в 1959 году в Киеве
Хорошо известно, что теоретическая физика в настоящее время почти беспомощна в проблеме сильных взаимодействий. По этой причине любые замечания здесь неизбежно носят характер предсказаний и их авторы легко могут оказаться в положении охотничьей собаки, лающей под пустым деревом.
Долгое время считалось, что основная трудность теории заключается в существовании бесконечностей, которые можно устранить, лишь использовав теорию возмущений. Привычка применять аппарат перенормировок, который позволил добиться замечательных успехов в теории возмущений, зашла настолько далеко, что само понятие перенормировки стало окружаться неким мистическим ореолом. Ситуация, однако, проясняется, если, воспользовавшись обычным для теоретической физики приемом, рассматривать точечное взаимодействие как предел некоего «размазанного» взаимодействия. Такой подход, хотя и предполагает слабость взаимодействия, существенно выходит за рамки теории возмущений и позволяет найти асимптотические выражения для основных физических величин в функции от энергии. Эти выражения показывают, что эффективное взаимодействие всегда ослабляется при уменьшении энергии, и физическое взаимодействие при конечных энергиях, таким образом, всегда меньше взаимодействия при энергиях порядка энергии обрезания; последнее определяется значением голой постоянной связи, входящей в гамильтониан.
Поскольку величина перенормировки становится сколь угодно большой с ростом значения энергии обрезания, то даже бесконечно слабое взаимодействие требует большой величины голой постоянной связи. Поэтому возникло предположение, что основная проблема заключается в создании теории очень сильных взаимодействий.
Дальнейшие исследования показали, однако, что дело обстоит далеко не так просто. Померанчук в ряде работ показал, что при увеличении энергии обрезания физическое взаимодействие стремится к нулю независимо от величины голой постоянной связи. Почти одновременно к тому же результату пришли Паули и Челлен в так называемой модели Ли.
Корректность «нулификации» часто ставилась под вопрос. Модель Ли является весьма специальной и заметно отличается во многих отношениях от физических взаимодействий, поэтому строгость доказательств Померанчука подвергалась сомнению. На мой взгляд, эти сомнения неосновательны. Челлен, например, несколько раз ссылался на использование необычных свойств рядов, подлежащих суммированию, но ни разу не подтвердил свою точку зрения. Ныне «нулификация» молчаливо признается даже теми физиками, которые вслух оспаривают ее. Это ясно, поскольку почти полностью исчезли работы по мезонной теории, и особенно очевидно из замечания Дайсона о том, что корректная теория будет построена в следующем столетии, — пессимизм, который был бы непонятен, если считать, что существующая мезонная теория ведет к конечным результатам, которые мы пока не в состоянии извлечь из нее. Поэтому мне представляются несвоевременными попытки улучшить доказательства Померанчука. Ввиду краткости жизни мы не можем позволить себе роскошь тратить время на задачи, которые не ведут к новым результатам.
Обращение в нуль точечных взаимодействий в существующей теории приводит к мысли о необходимости использования «размазанных», нелокальных взаимодействий. К несчастью, нелокальный характер взаимодействия делает вполне бесполезным аппарат существующей теории. Нежелательность этого обстоятельства является, конечно, плохим доводом против нелокальности теории, однако существуют и более основательные возражения. Все результаты, полученные в квантовой теории поля, без использования конкретных предположений о виде гамильтониана, по-видимому, подтвердились на эксперименте. Речь идет в первую очередь о дисперсионных соотношениях. Более того, число мезонов, образующихся в столкновениях при больших энергиях, находится в согласии с формулой Ферми, вывод которой основан на использовании представлений статистической термодинамики на расстояниях гораздо меньших, чем любой возможный радиус взаимодействия.
Возможное существенное изменение существующей теории без отказа от локальности взаимодействия впервые предложил Гейзенберг. Помимо общей идеи Гейзенберг добавляет еще и ряд других предположений, которые мне представляются сомнительными. Я попытаюсь поэтому обрисовать ситуацию в той форме, которая кажется мне наиболее убедительной.
Почти тридцать лет назад Пайерлс и я указали, что, согласно релятивистской квантовой теории, нельзя измерить никакие величины, характеризующие взаимодействующие частицы, и единственными измеримыми величинами являются импульс и поляризация свободно движущихся частиц. Поэтому, если мы не хотим пользоваться ненаблюдаемыми величинами, мы должны вводить в теорию в качестве фундаментальных величин только амплитуды рассеяния.
Операторы, содержащие ненаблюдаемую информацию, должны исчезнуть из теории, и, поскольку гамильтониан можно построить только из операторов, мы с необходимостью приходим к выводу, что гамильтонов метод в квантовой механике изжил себя и должен быть похоронен, конечно, со всеми почестями, которые он заслужил.
Основой для новой теории должна служить новая диаграммная техника, которая использует только диаграммы со «свободными» концами, то есть амплитуды рассеяния и их аналитические продолжения. Физическую основу этого аппарата образуют соотношения унитарности и принцип локальности взаимодействия, который проявляется в аналитических свойствах фундаментальных величин теории, например в различного рода дисперсионных соотношениях.
Поскольку такая новая диаграммная теория еще не построена, мы вынуждены находить аналитические свойства вершинных диаграмм, исходя из гамильтонова формализма. Однако нужно быть очень наивными, чтобы пытаться придать «строгость» такому выводу; нельзя забывать, что мы получаем реально существующие уравнения из гамильтонианов, которые в действительности не существуют.
В результате такого подхода к теории, в частности, окончательно теряет смысл старая проблема элементарности частиц, так как ее нельзя сформулировать, не вводя взаимодействий между частицами.
Мне кажется, что за последние годы теория заметно прогрессировала в указанном направлении и недалеко то время, когда будут окончательно написаны уравнения новой теории.
Нужно, однако, иметь в виду, что в этом случае, в отличие от ситуации, существовавшей ранее в теоретической физике, написание уравнений ознаменует не конец, а начало создания теории. Уравнения теории будут представлять собой бесконечную систему интегральных уравнений, каждое из которых имеет вид бесконечного ряда, и будет очень трудно научиться работать с такими уравнениями.
Сейчас, конечно, невозможно предсказать, сколько констант в теории можно будет выбрать произвольно. Мы не можем даже исключить возможность того, что уравнения вообще не будут иметь решений, то есть что в теории снова возникает «нулификация». Это можно будет рассматривать либо как строгое доказательство нелокальности природы, но это может означать и то, что не существует теории одних только сильных взаимодействий, и в общую схему должны быть включены также слабые взаимодействия, и особенно электродинамика. Тогда инфракрасная «катастрофа» бесконечно усложнит ситуацию.
Но даже в лучшем случае нам предстоит тяжелая борьба.
Краткая хронология жизни и деятельности Льва Давидовича Ландау (1908–1968)
В городе Баку в семье Любови Вениаминовны и Давида Львовича Ландау родился сын Лев.
Лев Ландау поступает в гимназию.
Лев поступает в Бакинский экономический техникум и через два года заканчивает его.
Ландау успешно сдает вступительные экзамены в Азербайджанский государственный университет.
Лев Ландау переводится на физико-математический факультет Ленинградского государственного университета.
Опубликована первая научная работа Ландау «К теории спектров двухатомных молекул». Лев Ландау поступает в сверхштатную аспирантуру Ленинградского физико-технического института. Принимает участие в работе V съезда русских физиков в Москве (15–20 декабря).
Лев Ландау заканчивает университет (20 января) и поступает в аспирантуру Ленинградского физико-технического института. В работе «Проблема торможения излучением» для описания состояния систем впервые вводит в квантовую механику новое важнейшее понятие — матрицу плотности.
По путевке Наркомпроса Ландау едет в полуторагодовую научную командировку за границу для продолжения образования (Берлин, Гёттинген, Лейпциг, Копенгаген, Кембридж, Цюрих). Он посещает семинары лучших физиков мира: Борна, Гейзенберга, Дирака, Паули, Бора, которого с этих пор считает своим учителем в физике.
Публикация работы о диамагнетизме (впоследствии это явление получило название «диамагнетизма Ландау»).
Ландау возвращается на Родину и продолжает работать в Ленинграде.
Л.Д. Ландау переводится в Харьков заведующим теоретическим отделом Украинского физико-технического института (УФТИ).
Не оставляя работы в УФТИ, Л.Д. Ландау становится заведующим кафедрой теоретической физики Харьковского механико-машиностроительного (ныне политехнического) института. Чтение курса лекций на физико-математическом факультете этого института.
Конференция по теоретической физике в Харькове. Всесоюзная аттестационная комиссия присваивает Л.Д. Ландау степень доктора физико-математических наук без защиты диссертации. Поездка на семинар к своему учителю Нильсу Бору в Копенгаген (1 — 22 мая). Создание так называемого теоретического минимума — специально разработанной программы для выявления и обучения особо одаренных молодых физиков.
Чтение курса физики в Харьковском государственном университете, заведование кафедрой общей физики ХГУ. Л.Д. Ландау присвоено звание профессора.
Ландау создает теорию фазовых переходов второго рода и теорию промежуточного состояния сверхпроводников.
Ландау подает заявление о приеме на работу в Институт физических проблем в Москве (8 февраля). Вскоре он становится заведующим теоретическим отделом этого института.
Арест. Ландау в тюрьме.
Создание теории сверхтекучести жидкого гелия.
Читать бесплатно другие книги:
