Последняя битва Посняков Андрей
– Святая Мария! – присмотревшись, с удивлением воскликнул рыцарь. – Ну надо же, как похожи. Вас как зовут, о, достойнейший юноша?
– Эрих… Что-то я не совсем понимаю…
– Прошу вас, герр Эрих, быть гостем в нашем скромном замке.
Вот после посещения Мариенбурга Эрих тоже наконец поверил! Даже заволновался, попенял брату – мол, оставили мать в одиночестве.
– Ничего и не оставили, – улыбнулся Герхард. – Мы ведь в любой момент можем вернуться обратно.
И, вернувшись на следующий день к старой мельнице, наглядно продемонстрировал брату возможности заклинания и кольца.
– Ва мелиск ха ти джихари…
Оп!
И они вдвоем пронзили время, вернувшись туда, откуда пришли. Словно ничего такого и не было!
Эрих засомневался:
– Слушай, а все это нам не привиделось часом?
– Привиделось? Взгляни-ка на свой плащ!
Плащ и в самом деле был стоящим – белый, с черным орденским крестом.
Ликующие подростки проделали еще несколько экспериментов, даже вовлекли в них тевтонцев – правда, без толку: никуда они не переместились, ни фон Райхенбах, ни брат Альбрехт.
– Как видно, сила заклинания действует только на вас, – подумав, заявил рыцарь. И напомнил: – Кажется, вы чем-то хотели помочь Ордену?
Чем-то… Если б что могли. Конечно, можно было бы тиснуть пару гранат, а вот с чем другим получалось сложнее, вернее, поначалу вообще никак не получалось, пока Эрих не додумался выпросить у Венцеля парочку старых винтовок – якобы потренироваться в сборке-разборке.
И все же это было не то!
– Вот бы пулеметы… – мечтал Герхард. – Или лучше… танк!
– Танк? – Эрих покрутил пальцем у виска. – Ты что, совсем тронулся? Как же мы его выкрадем?
– А очень просто – ты во время ночных учений свернешь к кладбищу. Там ведь можно проехать?
– Ну, наверное, можно.
– А после битвы мы танк вернем в то же время, не сомневайся. Никто и не заметит.
– Ой, братец, – выслушав, вздохнул Эрих. – Чувствую, втягиваешь ты меня в хорошую авантюру.
– «Авантюру». – Герхард скривился, передразнил брата. – Ты только представь себе. Что значит в то далекое время – танк! Пусть даже такой, как наш, всего лишь с двумя пулеметами. Сколько врагов мы сумеем побить!
– Ага, побьем, – не сдавался Эрих. – Если доедем до поля сражения. Там ведь и дороги-то нет, одно болото кругом.
– А вот дорога – это уже не наша забота.
Проникшись невиданными возможностями военной техники, фон Райхенбах заверил, что дорогу через болота орденские мастера построят за несколько дней.
– Вот только хорошо бы сначала испытать этот ваш…
– Танк…
– Да, танк…
– Испытаем, какие проблемы, верно, Эрих?
Для сохранения тайны во время испытаний у старой мельницы был построен амбар для хранения танка. Там же переодевались и «танкисты», чтоб не шокировать окружающих крестьян голыми коленками «гитлерюгендской» формы. По тем же соображениям секретности охрана юных помощников Ордена было доверена людям брата Альбрехта – субчикам насквозь подозрительным, но, по уверению брата, чрезвычайно надежным.
– Они ловки, как черти, к тому же местные – отлично знают местность, – расхваливал брат Альбрехт. – А их хозяин, хромоногий Ганс, всем мне обязан. Более того, он мне даже приходится родственником по матери.
Фон Райхенбах поморщился:
– А этот твой родственник по матери знает, что в случае чего его голова – как и головы его сообщников – украсит собой стены какого-нибудь из ближайших орденских замков.
– Я предупредил его, эксцеленц, – усмехнулся брат Альбрехт. – К тому же… им всем хорошо заплачено. Очень хорошо.
– Ну уж, цену мне не говори – знаю.
Завидев процессию – ребят, тевтонцев и хромого – Раничев затаил дыхание, больно уж близко они все проходили.
– Этот ваш… пуле-мет… – качал головой фон Райхенбах. – Весьма эффективная штука. Жаль, мало ядер!
– Вы хотели сказать – пуль? – Один из близнецов обернулся. – Да, патронов мало. Но сегодняшней ночью вернемся к себе и достанем еще. Обязательно достанем, можете не сомневаться, барон!
Тевтонец обнял обоих близнецов за плечи:
– Я никогда в вас не сомневался, друзья мои! Поистине, сама Пресвятая Дева послала вас Ордену! Помолимся же, брат Альбрехт.
Все трое – крестоносец, монах и хромой – разом опустились на колени прямо в траву и принялись горячо молиться, время от времени осеняя себя крестным знамением. Посмотрев на них, подростки переглянулись и тоже перекрестились, причем довольно неумело, как тут же отметил Иван. Ну конечно, где уж им научиться – в гитлеровской Германии не очень-то жаловали религию.
– Аминь! – скороговоркой проговорив по-латыни последнюю фразу, закончил молиться барон. – Ну, мои юные друзья, как прогулялись?
– Отлично! – Один из парней улыбнулся. – Прямо здорово. Знаете, мы ведь ходили в город, смотрели на бродячих артистов, гуляли по рынку… Просто не верится!
– Рад, что тебе понравилось, Герхард. – Кивнув, фон Райхенбах посмотрел на второго близнеца. – А твой брат что же молчит?
– А Эрих у нас с детства стеснительный. Зато вы бы видели, как он водит танк!
– Да мы видели. – Тевтонец раскатисто расхохотался. – Что ж, идите, отдыхайте. Когда вас ждать?
– А сегодня какое число? – вдруг озаботился Герхард.
– Сегодня? – Фон Райхенбах пошевелил губами. – Восьмое июля, друзья мои.
– Пятое… – Подросток кивнул. – Есть еще неделя. Пока подготовимся, пригоним и замаскируем машину… В общем, постараемся вернуться не позже тринадцатого, герр барон. И – с полным боезапасом!
– Кроме патронов, может, и еще чего с собой прихватим, – скромно пообещал второй близнец, Эрих.
Тевтонцы радостно заулыбались, а прятавшийся в кустах Раничев подумал – вот козлики! Нет, ребятушки-козлятушки-фашистятушки – хрен вам тут будет, а не танк! Вообще самое простое – улучив момент, покопаться вдумчиво в двигателе да сломать так, чтоб не починили. И пусть себе эта груда железа спокойно ржавеет здесь, на мельнице, никого не трогая. Хорошо? Неплохо. Только много минусов, по крайней мере – три. Во-первых, где гарантия, что удастся так сломать, что не починить? И не надо смотреть на сопленосость «танкистов», в «гитлерюгенде» учили на совесть. Так что могут и починить. И, кроме танка, ведь они вполне в состоянии притащить сюда все, что смогут допереть – пулеметы, гранаты, фаустпатроны – да мало ли? Это – во-вторых. Ну и в-третьих, дырку-то во времени штопать кто будет, дядя или Иван Петрович Раничев? И вот еще… Фашистята, похоже, взад-вперед часто шастают, не произошло б оттого каких катаклизмов? А что? Вполне могут произойти, время – штука деликатная. А значит, надобно последить за фашистиками, разговоры их послушать… Ага. Раничев ухмыльнулся. Послушаешь, как же! Нет, подслушать, конечно, можно, но вот понять. Они ж не по-английски разговаривать будут и уж, тем более, не на латыни. Ай, как скверно-то, прямо, можно сказать, совсем нехорошо. Надо тащить толмача – Савву, Глеба, Осипа. Кого из них? Кто половчей-то? Да что говорить, половчей – Ульяна, да вот беда, немецкого-то она не знает. Да и эти – поймут ли речь фашистят? Хотя орденцы-то, похоже, понимают. Чего-то там говорили сейчас близнецы про сегодняшнюю ночь. Что-то там притащить – больше ни черта не понятно. Ладно, пожалуй, пора возвращаться, не то Отто начнет волноваться, да и вообще – домой пора. Чтоб завтра, прямо с утра, взять сюда с собой кого-нибудь из ребят.
– Хей! – подойдя к амбару, обернулся вдруг кто-то из близнецов.
Ага! Раничев усмехнулся: похоже, замковая скоба все ж таки соскочила. А ведь, кажется, вполне надежно забил.
Тевтонцы быстро подбежали к амбару, осмотрели скобу, гвозди. Пожали плечами – видать, решили, что доски просто рассохлись – а что тут еще решишь-то?
Тем не менее фон Райхенбах что-то отрывисто сказал брату Альбрехту. Тот кивнул, подозвал хромого и, жестикулируя, передал приказ. Выслушав, хромой набрал в грудь побольше воздуха и заливисто свистнул, да так громко, что присели привязанные к кустам лошади. Примерно минут пять со стороны леса послышался топот – Раничев замер, увидев бегущих кнехтов. В белых плащах с черными орденскими крестами, с мечами, копьями, алебардами. Пять, десять… пятнадцать! Н-да-а… Иван разочарованно вздохнул. «После споем с тобой, Лизавета…» Полтора десятка охраны! А тевтонцы, видать, этих фашистят ценят. Попробуй-ка, напади, отними перстень! Если он, правда, есть. Да есть, не может не быть, иначе как же… Четвертый перстень. Три – у Ивана, вернее, сейчас один – вот он, на указательном пальце левой руки, остальные два благоразумно оставлены на постоялом дворе, мало ли что…
А вдруг, это какое-то совершенно иное колдовство? И перстень тут ни при чем. Все может быть, все… Проследить, узнать – и уже потом принять верное решение. Эх, хорошо бы, кабы четвертый перстень. Как все упростилось бы! Уж чего проще – просто похитить перстень, отобрать – пущай тут фашистята на своем танке выделываются – эко дело! Ну стрелой, конечно, его не прошибешь, пусть даже арбалетной, а вот из пушки дерябнуть – всмятку! Ничего тут такая танкетка не сделает, если о ней заранее знать и пушечки подтащить…
Фон Райхенбах и брат Альбрехт между тем еще немного походили вокруг амбара, посовещались и, проинструктировав охрану, направились к лошадям. Вот и славненько!
Дождавшись, когда тевтонцы – и тот, хромой – уедут, Раничев блаженно вытянулся в траве – спина уже давно сомлела этак вот, скрючившись, сидеть. По голубому небу, не торопясь, проплывали облака, пели жаворонки, где-то недалеко, в лесу, неутомимо стучал дятел. Отдохнув минут пять, Иван встрепенулся и, оглядевшись, быстро зашагал по заросшей травою дороге с явными следами танковых гусениц. Интересно, куда фашистята ездили? Впрочем, догадаться не трудно – наверняка на поле меж Грюнвальдом и Танненбергом. Рекогносцировку проводили, сволочи малолетние.
Усмехнувшись, Раничев раздвинул плечом кусты и вдруг замер: при выходе лесной дорожки на большак стояла телега с отвалившимся колесом, а рядом с нею – трое крестьян с косами. Картина насквозь житейская, и что Ивана насторожило, он и сам долго не мог понять. Просто остановился, сделал пару шагов назад в спасительные кусты. Какое-то шестое чувство. А чувствам своим Раничев привык доверять, никогда они его не обманывали. Насторожился – значит, было с чего. Главное теперь, не спешить, присмотреться – может, оно и выяснится, с чего?
Косари, ага… Что-то они не очень торопятся чинить свое колесо, стоят, болтают, по сторонам глазеют. Честно говоря, и косить-то здесь негде. Точно – негде! Кругом одни болота, леса, овраги – сплошная неудобь. Значит, никакие это не косари – охрана! Кто же еще? Наверняка фон Райхенбах не понадеялся на одни лишь устрашающие слухи. Та-ак… Значит, не только мельница охраняется, не только амбар, но и все подходы. И раз караулы стоят в этом месте, то точно такие же посты могут быть и в других. Скорее всего, у съездов с большака, на тропинках, у пустошей. Не наткнуться бы!
Иван осторожно свернул с лесной дороги в кусты, ломанулся оврагом, чувствуя, как цепляются за красивый камзол ошметки репейника и чертополоха. Поднявшись по крутому склону, осторожно выглянул… Черт, и здесь! Двое рыбаков разводили костер. Обычно рыбку с утра промышляют, особенно – в чужом лесу. Ой, не похожи они на оброчников хозяина здешнего леса, как, впрочем, и на браконьеров – больно уж неторопливы, вальяжны. И тоже по сторонам зыркают, вместо того чтоб высматривать в озерке место для ловли. Похоже, и этих «рыбачков» обойти придется. А ништо, перетерпим. Хорошо бы разыскать Отто Жестянщика, где-то он тут, вверх по реке должен быть. Ага – и там кто-то маячит. Интересно, как же это на пути к мельнице ни на кого наткнуться не угораздило? Бог упас? Или это все оттого, что дорожки-то Отто показывал, а уж этот любитель чужой дичи и рыбы наверняка знает такие пути, которые вряд ли кто просечет. Да, как же к реке-то добраться? Дождаться ночи? Тоже идея. Почему б не дождаться, даже не ночи, просто сумерек. Что ж, подождем.
Раничев выбрал неприметную полянку, улегся в траву, да так и уснул, а когда проснулся, на небе уже высыпали звезды. Покачав головой, Иван пригладил рукою волосы – интересно, сколько же он проспал? Уж никак не меньше часов трех. Вот это дрыхнул! Однако ж, пожалуй, пора выбираться.
Раничев осторожно прошел к дороге. Опаньки! А на большаке-то, кажется, никого нет! Ни костра, ни людей – а ночка стояла лунная – не видать. Спрятались? Ну на большаке-то они, может, кого и увидят, ежели облако на луну не найдет… А вот отсюда, со стороны леса, вполне возможно проскользнуть к реке, ну а там – вдоль нее, к Зеевальде, а дальше – прямой путь в Дубровно. К утру как раз можно добраться, к открытию городских ворот. Перекусить, прихватить с собой Савву… нет, лучше Глеба – он из сей шатии самый серьезный… Господи! Да кто же из них предатель?! Некогда сейчас искать, некогда – дела делать надо.
Раничев вдруг непроизвольно дернулся, услыхав позади себя громкий рев. Иван улыбнулся – фашистята запускали двигатель. Ага, вот завелись… Зарычали – тронулись… двигатель заработал заметно тише… А вот снова зарычал, видать, поднимались в горку… Звук между тем приближался. И вот уже замаячил меж деревьями узкий луч фары-искателя. Раничев едва успел нырнуть в траву. А танк, с треском ломая кусты, пер прямо на него! Кошмарное зрелище. Рычит двигатель. Гусеницы рвут траву. Пахнет бензином и нагретой бронею.
А ведь не сворачивает, гад!
Раничев еле подавил подспудно вырвавшееся желание подняться и убежать без оглядки – вполне могли лупануть из пулемета. С испугу или так, из врожденной фашистской гнусности. Оставался один выход: залечь, проскочить между гусеницами…
Иван прижался к земле, прямо-таки вгрызаясь.
Луч фары-искателя, на миг ослепив, ушел куда-то влево, к деревьям. Неужели повернет, гад. Ведь раздавит! Тогда уж лучше…
Танк вдруг громко рыкнул двигателем, заскрежетал и остановился в полуметре от прятавшегося в траве Раничева. Узкая полоска яркого света проходила прямо над головой. Двигатель неожиданно пару раз чихнул и заглох. Погасла фара. Интересно, зачем они потушили свет? И почему не слышно лязга открывающегося люка? Почему не вылезают…
Иван вздрогнул, увидев, как перстень на его левой руке вдруг ожил, заиграв изумрудным светом, таким же неожиданным здесь, как и северное сияние. Что и говорить, Иван несколько раз пробовал проникнуть в иное время – читал заклинание, но зря – ничего не работало. И вот теперь…
Колдовской камень горел так ярко, что, пожалуй, его хорошо было видно из танка в смотровые щели.
Сейчас заметят! Дадут очередь! Или – заведут мотор да по газам – намотают на гусеницы…
Нет! Ничего не происходило… Лишь левая рука Раничева дернулась, словно сама собой, в направлении к танку. Хотя нет… Не сама собой дернулась – ее тянуло! Тянул перстень! Тянуло к танку! А танк…
В небе над головой вдруг вспыхнули разноцветные красно-желто-зеленые молнии. Оглушительно ударил гром, и из разверзшихся во мгновение ока небес…
Глава 18
Июль 1944 г. Восточная Пруссия. Ария незваного гостя
Воцарилось гнетущее молчание. До этого момента я чувствовал себя относительно спокойно, но теперь у меня на щеках проступила краска смущения.
Вальтер Шелленберг«Лабиринт»
…хлынул холодный дождь. Злые тяжелые капли, с шумом ударив по листьям, провалились в траву. Раничев отполз в сторону и поморщился – ну вот, дождя только и не хватало. Теперь уж фашистята из своего танка точно не выйдут. А было бы здорово, кабы вышли! Уж с подростками-то Иван быстро бы справился, живо бы скрутил, обыскал – может, и свезло бы, отобрал бы перстень… Эх, легко говорить! Ну дождина, ну и лупит! Впрочем, нет, кажется, поменьше стал. Да…
Подул ветер, качнул черные ветви деревьев, и в ночном небе, сквозь разрывы дождевых туч, блеснули звезды. Мало того! Следом за звездами показался и месяц – вмиг залив серебристым светом небольшую поляну, на которой стоял танк. Раничев осторожно поднялся на ноги и прислушался. Изнутри танка послышались какие-то звуки. Ага! С лязгом поднялся люк – и из башни выглянул фашистенок! Самый момент его брать! Хотя нет, тот, второй, может завести двигатель или позвать на помощь – тут же кругом орденские кнехты, и у мельницы, и по всему лесу. Если брать, то только с осторожностью, тихо. И желательно по очереди – сначала одного, затем – другого. Раничев вытащил из ножен кинжал – может быть, дойдет и до этого. Неприятно, конечно, резать подростков, но… ситуация, похоже, не оставляет особого выбора. Стоп! А если нет никакого перстня? Значит, хотя бы одного надо оставить в живых для допроса. Ладно…
Иван осторожно шагнул вперед…
И в этот момент фашистенок что-то сказал, обращаясь к тому, что внутри. Танк вдруг загрохотал, завелся и, выпустив из расположенных по обеим бортам выхлопных труб клубы дыма, ходко развернулся и, едва не задавив Раничева, поехал по узкой дороге. Неужели обратно в амбар? Нет, судя по удалявшемуся свету фары, повернул прочь от реки. Ну далеко не уедет – да и куда? Действительно, некуда, кроме как на поле меж Грюнвальдом и Танненбергом. Решили еще раз осмотреть место будущей битвы? Что ж, и впрямь не худо бы посмотреть.
Раничев усмехнулся и быстрым шагом направился вдоль по лесной дорожке, в ту сторону, куда только что уехал танк, рычание которого раздавалось далеко впереди. Иван шел хоть и быстро, но осторожно, поэтому еще издали увидел костер и сидевших вокруг него людей. Ага! Там же стоял и танк! То-то его не слышно. Стало быть, решились-таки отдохнуть, перекусить и прочее. Раничев подкрался ближе: ага, вот они, фашистята – голоногие, в шортах… А вот еще один с голыми ногами… И еще, и еще! Черт побери… Орденские кнехты не могут так выглядеть! Кто же это? Баварские крестьяне в народных костюмах? До Баварии далеко, да и вообще – Бавария и Тевтонский орден – вещи разные и часто – откровенно враждебные.
Вдруг кто-то крикнул. Ударили барабаны! И послышался приближающийся шум мотора. Нет, не танкового, автомобильного. К костру подъехал черный приземистый автомобиль в стиле ретро – Штрилиц, мать-ити… Впрочем… Какое ретро?! Это ж в натуре… Это ж вот оно… Это ж… Проклятые фашистята утянули его, Раничева, в свое поганое время! Третий рейх! Восточная Пруссия! Гестапо! Во влип-то! И выход из всего этого один – не потерять тех, кто был в танке. Иван зябко поежился: легко сказать – не потерять. Как – ежели они тут все одинаковые? Хотя… «танкисты»-то не белобрысые, темненькие, на «Токио-Отель» похожие, так и запомнить – «Токио-Отель», близнецы-братья. Ленин и Партия, бляха муха!
Лишь бы их не потерять, лишь бы не потерять. И выйти на силовой контакт – а какой, к чертям собачьим, еще? – как можно скорее. А то возьмут да уедут куда-нибудь в Берлин или Кенигсберг – как тогда до них доберешься? Без языка, в средневековом желто-красном камзоле, в узких разноцветных штанах, в башмаках модного фасона «утиный клюв». Хорошо хоть не супермодного – с длинными загнутыми носами – тогда б вообще по лесу передвигаться не смог. Да-а, крайне подозрительный тип! Такого первый же встречный тут же сдаст в гестапо, а там работать умели. «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!» Вот уж не хотелось бы! Что ж, выход один… И не следует терять зря время.
Осторожно подкравшись к костру, Раничев выглянул из-за кустов. Ага, вот они, фашистята. Десятка полтора подростков. И с ними – молодой гнусномордый парень, довольно сильный с виду. Ему б на Восточный фронт, а не по лесам скакать в шортиках. Тьфу… Парень что-то сердито выговаривал фашистятам. Те понурились, потом выстроились в шеренгу – и двое близнецов тоже – вытянулись. Стоявший первым что-то скомандовал, как видно: рравнясь, смирна! Сдал рапорт гнусномордому. Тот с самым серьезным видом вытянул вперед руку:
– Зиг…
– Хайль!
– Зиг…
– Хайль!
– Хайль! Хайль! Хайль!
Раничев аж переплевался – вот, гады-то поганые!
Потом все повернулись и – ать-два – зашагали вдоль по дорожке, поднимая ногами брызги.
Гнусномордый вдруг что-то крикнул. Колонна остановилась. Двое – ага! Близнецы! – живо подбежали к танку. Ну правильно, не бросать же его здесь. Кто-то позвал гнусномордого из машины, судя по тому, как тот вытянулся, – шишка немаленькая… хотя, скорее всего, шпик, вернее – гестаповец. Ну да, какой-нибудь не особо великий чин, машинка-то, честно говоря, не очень – старенький «БМВ» с кожаным, поднятым от дождя верхом.
Наклонясь к машине, гнусномордый показал рукой на возящихся у танка ребят. Ага! Раничев поморщился – было похоже, что близнецами интересуется не только один он. Если и в самом деле – гестапо, то это скверно, ах как скверно. И чего такого могли натворить эти пацаны? А может, не пацаны, родители? Ведь скоро двадцатое июля – заговор против Гитлера, заговор аристократов – всяких там полковников, генералов. Уж эту-то дату Иван хорошо помнил, хотя углубленно историей фашистской Германии не занимался. Вот и вынюхивает гестапо. Вообще такое впечатление, что об этом заговоре все заинтересованные службы давно все знали, только не трогали до поры до времени – в обход Гитлера тоже вели свою игру. Ну а армейская разведка – абвер – так и прямо участвовала.
Танк наконец завелся, загрохотал и уехал. Гнусномордый уселся в машину. Хлопнула дверца и, натужно переваливаясь на ухабах, автомобиль неспешно покатил вслед за танком. Ну а за ними зашагал и Раничев – а что ему еще было делать?
Идти, впрочем, пришлось недолго – не прошло и получаса, как впереди показалась большая поляна, небольшой пролесок, а дальше – палатки, поставленные стройными прямыми рядами. Светало, и на флагштоке был хорошо виден красный, со свастикой в белом кругу, флаг.
Раничев прищурил глаза: вот оно, фашистское логово! А вон и танк – у лесочка, за флагштоком. Что ж, как там пелось в боевой песне? «Значит, нам туда дорога!» Ну ясно, туда…
По всему лагерю шумно сновали подростки, встреча с которыми в планы Ивана отнюдь не входила, поэтому он поспешно укрылся за ближайшими кустами. Как оказалось, совсем рядом располагалась полевая кухня – умопомрачительные запахи постепенно начали сводить Раничева с ума. Да, давненько уже не подкреплялся, последний раз… Что за запах? Капуста, тушеная капуста да, небось, со шкварками, с сосисками, со свиными ножками… Неплохо бы позавтракать, а заодно и пообедать.
Дежурные – ну совсем как в пионерском лагере – уже накрывали сколоченные из досок столы. Расставляли миски, тащили большие кастрюли… Точно – тушеная капуста с сосисками! Ближний к кустам столик располагался метрах в трех… Иван осторожно осмотрелся и – ап! – метнулся быстрой неудержимой тенью! Спрятался для начала под стол, дождался, когда дежурные отправятся к кухне, выскочил и, сноровисто кинув в первую попавшуюся миску пару поварешек, резво ломанулся обратно в кусты. И ложку не забыл прихватить, и пару кусочков черного нарезного хлеба.
Ух, и вкусно же, господи! Может, за добавкою сбегать? Ну это Раничев так мысленно пошутил, вообще как можно больше старался сейчас шутить, ерничать – уж больно положение было опасное. Слишком опасное, чтобы серьезно по этому поводу зацикливаться, переживать.
За добавкой, конечно, не побежал – громко заиграл горн, и со всех сторон к столам потянулись фашистята. Все в одинаковой форме – светло-коричневые рубашки с погончиками, галстуки с ременной обвязкой, черные шорты, начищенные, сияющие в утреннем солнце, бляхи.
А вот и они! «Токио-Отель», «Партия и Ленин» – близнецы-братья. Пришли, кстати, последними, уселись за стол… Ага! Одному не досталось миски! А и нечего где-то шляться, вовремя надобно на обед приходить, как говорится, в большой семье… Миску все же надыбали за соседним столом и ложку тоже…
Иван насторожился: теперь главное было не упустить близнецов, не потерять из виду и, может быть, улучив момент… Ага, вот все фашистята разом встали, что-то проорали, наверное типа «спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам», повернулись и строем пошли прочь. Куда, интересно? А на плац, к флагштоку! Жаль, не подойти туда – слишком место открытое. Впрочем, тут почти везде открытые места, что ж теперь – до темноты тут сидеть, у кухни? Этак ничего не высидишь.
Между тем все «фашистятные» отряды выстроились на плацу и принялись что-то дружно орать – наверное, какие-нибудь свои национал-социалистические речевки типа:
- Пионеры там идут, славу Ленину поют… —
ну конечно, на фашистский манер, с Гитлером вместо Ленина, а так – очень похоже…
Раничев внимательно осмотрелся по сторонам, обнаружив невдалеке спускавшийся к реке овражек – туда и шмыгнул: попить, ополоснуться, да и вообще, привести себя в порядок. Оглядевшись, наклонился к реке:
– Гутен морген!
Рука легла на рукоятку кинжала… Позади стояли двое белобрысых пацанов лет по двенадцати – даже не совсем «Гитлерюгенд», младшая его группа – «Дойче юнгфольк». Так… не хватало еще детей убивать…
Так! Иван вдруг осознал какую-то неправильность, нереальность сложившейся ситуации. Ну да – они ж, пацаны-то эти, ему ни капельки не удивились! Словно бы у них тут постоянно шастали по лагерю люди в средневековых одежках и с кинжалами в дивных сафьяновых ножнах. Раничев улыбнулся, лихорадочно соображая – что делать?
И мальчишки неожиданно тоже заулыбались, поставили на землю бак с остатками пищи. А, так это дежурные! Кухонный наряд, все ясно – так вот почему они не на линейке. Однако как бы их спровадить… Или самому свалить. Нельзя, нельзя, ведь расскажут! И все же – почему они не удивились, не испугались, не убежали, а вот, подошли… и смотрят этак… можно сказать – благоговейно-заинтересованно. Один вдруг вытащил из кармана химический карандаш и блокнот. Раскрыл, протянул Раничеву, что-то сказал…
А! Иван таки сообразил наконец. Это ж у него автограф просят! Ну и ладно, просят – дадим.
Послюнявив карандаш, Раничев изобразил на узком листке шикарные неразборчивые каракули и, широко улыбаясь, вернул блокнот мальчишке.
– О, данке! Данке шен! – поблагодарил тот. А напарник его тем временем лихорадочно рылся в карманах, по очереди доставая оттуда: проволочную рогатку, небольшой гаечный ключ, затертую колоду карт, блестящую эмблему от «Мерседеса», какую-то денежную мелочь, камешки… ага, вот нашелся и отрывок бумажки, посмотрев на который хозяин всего вытащенного богатства лишь тяжко вздохнул.
Раничев покровительственно похлопал пацана по плечу – ничего, мол, давай, распишусь. Мальчишка был счастлив!
Оба о чем-то наперебой заговорили, затараторили, видать интересовались планами «господина артиста» – уж это-то словосочетание Иван понимал. Что ж, артистом ему уже быть приходилось. Плохо только то, что немецкого языка он не знал! Так, понимал несколько фраз… А если придется петь? Что он там запоет – «Естедэй» или арию незваного гостя? Вот то-то.
Помахав пацанам, Иван неспешно направился обратно. Мальчишки вежливо попрощались и, вздохнув, потащили свой лагун к реке – чистить. А Раничев опять забрался в кусты – и задумался. Со стороны плаца доносилась чья-то эмоциональная речь – линейка продолжалась.
Нельзя сказать, что следователя районного отдела гестапо гауптштурмфюрера Густава Ленца так уж баловала жизнь. Ну не на Восточном фронте, это да, но здесь, в тылу, разве легче? Нервная напряженная работа, ночные допросы, незаконченные дела, бомбежки. Дома – вечно недовольная жена да совсем отбившиеся от рук дочки, естественно, члены «Союза немецких девушек». Уже взяли моду поучать отца, как же! Подумаешь, шнапс! Кто сейчас не пьет, особенно при такой-то работе? Шибко уж умные все стали в этих национал-социалистических союзах, дьявол раздери! Вот… Опять не так подумал! Уже и думать страшно – и настали же времена!
Ленц покосился на стоявшего рядом с ним помощника – оберштурмфюрера Ванзее. Молодой, мордатый, нахальный – и чего его на фронт не отправили? Наверняка чей-то сынок. Кого-то из шишек, из большого начальства. Ох, уж это начальство! Особенно в последнее время. «Посмотри за Райхенбахом!» Во приказ! А что это значит – «посмотри»? Арестовать, проработать, возбудить дело? Ленц так и спросил, а что ему терять-то? Не столь уж и много в их провинциальном райотделе опытных следователей, все больше тупоголовые костоломы вроде Ванзее. «Нет, дело не возбуждай». Не возбуждай, во как! «Посмотри…» Что он, Густав Ленц, ищейка, смотреть? Вот молодой Ванзее… Пускай он и смотрит. А он, гауптштурмфюрер Ленц, будет смотреть за ним. Присматривать, так сказать, опекать, как и положено наставнику. А вообще с этим Райхенбахом, бароном фон Райхенбахом, штурмбаннфюрером СС фон Райхенбахом нечистые были дела! Да эти поганые аристократы – фоны-бароны и прочие – разве ж можно от них чего хорошего ожидать? Нужды никогда не знали, зато спеси хоть отбавляй, смотрят на всех, как на козявок – фу-ты ну-ты! Ничего самим добиваться не надо – папы-мамы и прочие родственники обо всем заранее позаботились, одно слово – каста! То ли дело он, Густав Ленц. Из простой семьи, отец в восемнадцатом году погиб на Марне, мать умерла в двадцатом от недоедания и туберкулеза, а родственникам было глубоко наплевать на молодого Густава. И ничего, не сдался, везде пробивался сам – сначала агентом, потом закончил полицейскую школу, несколько лет работал в Мюнхенской крипо вместе со знаменитым «гестапо-Мюллером», нынешним своим шефом. Лихие тогда дела крутили – бросали за решетку всех радикалов, от коммунистов до нацистов, многие наци с тех пор затаили зло на «легавую собаку Ленца», да и черт с ними, «папаша Мюллер», если что, в обиду не даст, да и здесь, в Восточной Пруссии, начальство хорошо помнит, с кем когда-то начинал работать гауптштурмфюрер Ленц. Вот только в последнее время начались какие-то непонятки. «Посмотри» за Райхенбахом, за окружением, за друзьями… Посмотреть-то можно, только Отто фон Райхенбах – оберштурмбаннфюрер СС, по армейскому рангу – подполковник, а он, Ленц, всего лишь капитан. Трудно без покровителей до высоких чинов дослужиться, хоть и имелся в знакомцах сам Генрих Мюллер. Если что серьезное, конечно, можно будет ему о себе напомнить, ну а так, в обычной-то рутине, какая забота главе гестапо о каком-то там провинциальном следователе? Так что все сам, сам… А палки в колеса ставили, недоброжелателей хватало.
Вот и нынешнее поручение, в котором Густав нутром старого сыскного пса за километр чуял подставу! Вообще у него складывалось такое чувство, будто высшее начальство и без него было хорошо осведомлено о фон Райхенбахе и его дружках: фон Хасселе, фон Хельдорфе, фон Штауффенберге и прочих. И – такое впечатление – он, старый лис Ленц, должен был просто-напросто поплотней обложить барона фон Райхенбаха, но до поры не трогать, а взять его лишь тогда, когда будет нужно. Ленца сильно тревожил вопрос – кому нужно? И – зачем нужно? Не получится ли так, что, когда этот «нужный кому-то момент» настанет, тут же всплывет и вопрос – а почему бароном не занялись раньше? Ах, занимались? Кто конкретно? Гауптштурмфюрер Ленц? Что, он еще работает? Да, как видно, старая ищейка совсем потеряла нюх? А может, и того хуже – снюхалась с врагами?!
Ленц поморщился: до чего ж поганый получался расклад. И этот еще, Ванзее. Интересно, кто его интересует больше – барон фон Райхенбах или непосредственный наставник? Следователь поморщился, сплюнул. И чего сюда было ехать, в этот чертов лагерь «гитлеровской молодежи»? Ну хорошо, выяснили, что господин барон частенько общается с неким несовершеннолетним подростком по имени Герхард Майер и, скажем так, далеко не равнодушен к его матери, молодой симпатичной вдовушке. Но зачем так спешить? Не торопясь, разрабатывали бы вдову, потом бы дождались возвращения из лагеря ее сына, занялись бы и им. Вдумчиво так, без спешки. Куда торопиться? Так нет. Начальство же торопит! Все им выложи да подай в самые кратчайшие сроки. Вот и пришлось ехать. Кстати, сегодня тут ожидается и фон Райхенбах, и даже артисты немецкой оперы, приглашенные бароном аж из Берлина! Какой-то у них здесь костюмированный праздник. Ванзее, кстати, и уговорил на него съездить, помощничек. Мол, здешний начальник лагеря – баннфюрер – его приятель и обязательно во всем поможет. Ну да, еще бы не помог следователям гестапо! И фамилия у баннфюрера характерная – Мюллер. Как у шефа… Впрочем, этих Мюллеров по всей Германии сотни тысяч, все равно как в Англии Смитов.
– Слова и мысли фюрера – наши слова и мысли! – орал в микрофон баннфюрер. – И мы, молодежь, сделаем все, чтобы оправдать заботу партии!
Ой, как все это надоело. Да еще знобит, в придачу ко всему. Наверное, просквозило в машине. И ведь, как назло, таблеток с собой не взял. Зато прихватил шнапс, целую флягу! Вот она, в кармане… Ага, нет! Неужели выронил? Да нет, не должен бы… Ну да, она же в плаще! А плащ – в машине. Ладно, потом… Ленц поморщился, словно от зубной боли, и, повернувшись, шепотом попросил помощника показать «объект».
– Вон, видите, отряд у флагштока.
– Ну…
– Герхард Майер – третий справа… Или четвертый… Вы ж знаете, у него есть брат-близнец. Ну видели у костра.
– Ага, – ухмыльнулся Ленц. – Разглядишь так что-нибудь… В общем, ты понаблюдай, а я пока прогуляюсь. Что это там за шум?
– Кажется, господа артисты едут. Немецкая опера!
Густав скривился – оперу он терпеть не мог! Всяких там Вагнеров и прочих «нюрнбергских мейстерзингеров». Он вообще музыку не любил, исключая пару сентиментальных романсов, которые иногда пытался петь под хмельком.
Тем временем собравшаяся на плацу «немецкая молодежь» бурно приветствовала гостей. Артисты немецкой оперы явились сразу в концертных костюмах, стилизованных под средневековье, видно, собирались показать сцену из «Лоэнгрина» или тех же «Нюрнбергских мейстерзингеров», среди гостей Ленц заметил и Отто фон Райхенбаха – барон был одет в белый с черным крестом плащ. Гауптштурмфюрер хмыкнул: тоже еще, тевтонский рыцарь! Меченосец хренов. Костюмированный бал! И чего только не выдумают, бездельники.
Ленц зябко поежился – все ж таки, видать, простудился ночью – и неспешной походкой направился вдоль палаток. Из самой дальней вдруг выбрался какой-то человек в красно-желтом средневековом камзоле, отряхнул с колен сор, оглянулся…
– Здравствуйте, господин артист! Вы здесь что, живете?
Раничев вздрогнул: ну надо же, как не повезло! Слишком, слишком поторопился – перерыл всю палатку, да так и не обнаружил перстень, хотя искал старательно. Видать, фашистенок носил перстенек при себе. Тем хуже для него…
И вот на тебе!
Откуда взялся этот серенький неприметный мужик? Перед тем как покинуть палатку, Раничев приподнял полог и тщательно осмотрелся – никого ведь не было! А этот «серый» совсем с другой стороны подобрался, со стороны лесочка, словно бы следил, высматривал что-то. Среднего роста, в сером, не очень-то новом летнем костюме и такой же серой шляпе – человек как человек, ничего необычного. Лицо чуть вытянутое, с рыжеватыми усиками, банальное такое, незапоминающееся. А вот взгляд… Взгляд незнакомца Ивану оч-чень не понравился, оч-чень! Пристальный был взгляд, цепкий, можно сказать – профессиональный. Такой же, как когда-то у следователя Петрищева. И что этому «серому» господину надо? Он, кажется, поздоровался…
– Гутен таг! – Раничев растянул губы в улыбке.
– Гутен таг. Так вы здесь живете? Что вы делали в палатке? Понимаете меня, господин артист? Нет?
– Их бин… Их бин эспаньол! Испанец.
– Ах, вон оно что, испанец… Совсем не говорите по-немецки?
Раничев смущенно развел руками:
– Плехо, плехо.
Потом вытянул руку вперед – мол, пойдем, посмотрим на представление.
«Серый» усмехнулся, кивнул – пойдем. И не отставал, гад, ни на шаг! Вот привязался… Как бы его скинуть? Эх, зря поторопился, вылез, как говорится – «Штирлиц был на грани провала».
– Вы – оперный певец? Поете арии? Ну – «петь», «петь»?
– Петь? Найн, нет. Не опера. Я есть музыкант… – Иван показал пальцами, словно дергал невидимые струны. – Бас, понимаете? Контрабас.
– А, контрабас. Бум-бум-бум. Знаю. Вы в палатке что делали?
– Не понимаю, найн.
– Эх, черт бы тебя… Ладно, идем к вашим артистам. Нет-нет, не надо сворачивать. Во-он!
Раничев и сам видел, куда идти. Только вот ему туда было не надо – какая нужда встречаться с артистами? Сразу возникнут ненужные вопросы, совершенно ненужные. А от этого приставучего типа надо избавиться! Ишь, прямо к артистам и тянет, чуть ли не за руку.
Иван вдруг остановился, улыбнулся, протянул руку:
– Хуан Рамирес, артист из Кордовы.
– Густав. Так мы чего встали?
Раничев подмигнул и щелкнул себя пальцем по горлу:
– Хорошо бы вина выпить!
– Пить? Вы хотите пить? У них на кухне, наверное, есть вода.
– Не вода, нет. Выпить. Шнапс, понимаешь? Шнапс.
– Ах, шнапс…
Густав задумался и, вдруг подхватив Ивана под руку, быстро зашагал к перелеску. К машине. Так себе был автомобильчик, потрепанный, не лучше старой раничевской «шестерки»…
– Опа! – Вытащив из салона плащ, немец подкинул в воздухе серебристую фляжку.
– Шнапс! – Раничев нарочито радостно потер руки. – Ну ты даешь, Густав! Гут! Зер гут!
– Ну как настроение, Вальтер?
Оберштурмфюрер Вальтер Ванзее оглянулся и нацепил на лицо улыбку, увидев подошедшего приятеля, местного югендфюрера, точнее – баннфюрера – на большее (а банн составлял человек восемьсот) его лагерь не тянул – Мюллера.
– Ничего, ничего…
– А твой шеф где? Похоже, где-то потерялся?
– Потерялся? – Ванзее расхохотался. – Знаю я, где он потерялся, секрет невелик – небось к машине пошел за шнапсом, старый пьяница!
– Не очень-то ты его жалуешь, – вскользь заметил Мюллер.
– Этого-то зануду? Если хочешь знать, я скоро буду на его месте! – Оберштурмфюрер хвастливо оскалился и, расстегнув мешковато сидевший пиджак, пожаловался: – Не могу носить штатское, отвык. Форма есть форма: дисциплинирует и вызывает уважение.
– Да уж, ваша точно вызывает!
– Что ты хочешь этим сказать, Конрад?
– Ничего, ничего. Так, пошутил. Так ты интересовался Майером?
– Ну да. – Ванзее снова застегнул пиджак. – Им. Ни на чем таком этот парень не попадался?
– В смысле?
– Ну на чем бы можно его зацепить: скажем, ругал политику партии или занимался онанизмом перед сном?
Баннфюрер рассмеялся:
– Да нет, Вальтер, если б такое было, я бы знал. Правда, нельзя сказать, что он такой уж ревностный юноша. И от зарядки, бывает, отлынивает, на политзанятиях отмалчивается…
– Да, – разочарованно хмыкнул Вальтер. – Не очень-то на подобном зацепишь.
Мюллер бросил на приятеля долгий, несколько подозрительный взгляд.
– Чисто по-товарищески хочу тебя предупредить, Вальтер. По-моему, ты зря копаешь под Майера. У него ведь имеется сильный покровитель – барон Отто фон Райхенбах, оберштурмбаннфюрер СС, слыхал про такого?
Ванзее громко захохотал и, оглянувшись, понизил голос:
– Вот как раз из-за Райхенбаха мы этого Майера и возьмем в разработку!
– Фон Райхенбах – предатель? – охнул баннфюрер. – Не может быть!
– Еще как может, Конрад! Есть на него такое… Впрочем, потом расскажу… – Оберштурмфюрер приосанился, пригладил ладонью жиденькую светлую челку и неожиданно спросил: – А знаешь, почему я вообще тебе сейчас все рассказываю?
– Ну… – Мюллер задумался. – Мы ведь друзья. Так?
– Да, друзья… И я хочу, чтобы ты стал моим человеком! Помощником и напарником. Человеком, которому я мог бы вполне доверять. Да-да, не удивляйся, этого пьяницу Ленца совсем скоро выпрут на пенсию. В лучшем для него случае. Он ведь не только пьет да втихаря критиканствует, он еще и якшается черт знает с кем. К примеру, недавно выяснилось, что его старый приятель и собутыльник, адвокат Карл Шульце – скрытый еврей!
– Вот те раз! Ну и как? Арестовали этого Шульце?
– К сожалению, не успели. Сбежал. Теперь скрывается. И не исключено, что обратится за помощью к своему старому дружку – оберштурмфюреру Ленцу! Ох, хорошо бы обратился! Уж тогда… – Тонкие губы Ванзее скривились в довольной ухмылке. – Ну так как, Мюллер? Бросишь свою дурацкую молодежную службу ради настоящего дела? Получишь офицерский чин СС, гарантирую! И все льготы.
– Звучит заманчиво. – Баннфюрер прикрыл глаза, стараясь скрыть радость. Стать офицером СС? Следователем гестапо?! Об этом даже и не мечталось. Как хорошо, что на его пути встретился Вальтер Ванзее! Правда… Правда ходили упорные слухи, что русские танки идут к Польше! Это совсем рядом. Но ведь они не прорвутся в рейх! Никогда! Вот и доктор Геббельс в своем вчерашнем выступлении говорил о том же…
– Ну? – Прищуренные глаза Ванзее прямо-таки буравили молодежного функционера.
– Согласен, – поспешно кивнул он. – Вот тебе моя рука, Вальтер!
– Отлично! – Ванзее крепко пожал руку приятеля. – Рад, что не ошибся в тебе!
– О чем ты, Вальтер?!
– А теперь, для того чтобы проявить себя – ну и поскорее скинуть пьяницу Ленца, – нужно провернуть одно дельце.
– Я в полном твоем распоряжении.
– Майер. Герхард Майер. Дружок фон Райхенбаха. Он должен почаще встречаться с бароном и докладывать нам все! Иных путей я просто не вижу… вернее, мне пока не завербовать кого-нибудь из баронского окружения, слишком уж высоки чины.
– Майер… – задумчиво протянул югендфюрер. – И когда ты хочешь его завербовать?
– Чем раньше – тем лучше. Желательно – прямо сейчас.
– Тогда чего ж мы стоим? Сейчас вызовем его в штабную палатку.
– Н-нет… Лучше бы где-нибудь в более безлюдном месте.
– В безлюдном… Гм… Ага! Есть у нас один бункер в лесу.
Читать бесплатно другие книги:
