Последняя битва Посняков Андрей

– Наверное, наши. На Берлин полетели, – ухмыльнулся Иван. – Эй, вставай, чудо! Надевай кольцо… Хотя нет, лучше давай руку… Ва мелиск…

Пронзительный женский крик вдруг прорезал тишину ночи. Крик ужаса, боли и безысходности!

– Постой-ка! – насторожился Иван. Кричали явно в доме, на втором этаже. Вон и форточка распахнута… – Похоже, нам рано пока уходить. А ну-ка…

Взбежав по крыльцу, Раничев, стараясь не шуметь, отворил дверь и вошел, оказавшись в небольшом холле с камином и уютными креслами. На второй этаж вела узкая дубовая лестница с резными перилами.

Обернувшись к Савве – тот уже перестал рыдать, собрался, – Иван приложил палец к губам: тсс.

Осторожно поднявшись по лестнице, Раничев сразу же услышал новый женский крик и грубые голоса мужчин. Опираясь на меч, заглянул в приоткрытую дверь, едва не споткнувшись о валявшееся у лестницы тело подростка. Судя по шортам и коричневой, заляпанной кровью рубашке, это был второй близнец.

В комнате, привязанная к креслу веревкой, сидела очень красивая молодая женщина – темноволосая, с голубыми глазами. Белая блузка ее была разорвана почти до пояса, лифчик разрезан, так что полностью обнажилась грудь. Какой-то гнусномордый гад в рубашке с закатанными рукавами, что-то сказав, ткнул горящей сигаретой прямо в сосок женщине. И снова крик!

Ах, вон у вас тут что происходит?!

Раничев поудобнее перехватил меч…

И вбежал, ворвался в комнату неудержимым вихрем…

Раз! – с противным хлюпаньем острие меча впилось гнусномордому в грудь. Тот, охнув, осел, обливаясь кровью.

Два! – второй – да-да, был и второй, в черной эсэсовской форме, его Иван краем глаза углядел в зеркало… второй проворно выхватил из кобуры пистолет. Но Раничев оказался проворней… Всего лишь один взмах… И отделенная от тела голова эсэсовца, смешно подпрыгивая, покатилась под кровать.

– Мадам! – Отбросив меч, Иван галантно поцеловал женщине руку. – Наверное, вам лучше поскорей отсюда смотаться.

С коротким стоном несчастная потеряла сознание.

– Герр рыцарь…

Близнец был привязан ко второму, точно такому же креслу. Но, похоже, пока не пострадал, если не считать разбитой губы и расплывавшегося синяка под левым глазом. Боже! А ведь похож…

Иван кивнул на женщину:

– Мать? Муттер?

– Мать…

– Савва, поди-ка сюда, а то я тут ни хрена не пойму… – Раничев быстро освободил парня от пут, и тот бросился к матери.

– Да развяжу я… Ты лучше воды принеси. Савва, переведи.

Приказчик быстро затараторил по-немецки. Потом подошел к Ивану:

– Тот, второй отрок жив. Уже очухался. Я положил его на кровать.

– Молодец…

Женщина пришла в себя, заморгала глазами… Тут как раз подоспел и подросток с водой. Иван перехватил стакан, подал:

– Прошу!

– Благодарю вас…

Взгляд женщины упал на обезглавленное тело…

– Савва, скажи, пусть спустится вниз.

– Да-да, конечно… Но сначала, разрешите, я все-таки оденусь.

Молча кивнув, Иван велел Савве привести вниз ребят и, неожиданно для себя, обрадовался, увидев всю компанию в холле.

– Ну вот. Теперь и поговорить можно. Разъяснить кое-что. Только – предупреждаю – быстро! Договоримся так – я спрашиваю, вы отвечаете. Потом, если возникнет такая необходимость, – наоборот. Савва, переводи!

– Не надо, я знаю русский. Когда-то специально учила. Но скрывала.

– Вот как?

– Да, мой отец… и бабушка… русские. Моя бабушка – графиня Изольда Кучум-Карагеева!

– Изольда Кучум-Карагеева?! – Раничев помотал головой. – Ну и ну! Ладно, перейдем к вопросам. Итак, кто эти люди? – Он кивнул вверх.

– Гестапо, – закусив губу, отозвалась женщина. Несмотря на бледность и явственно заметный испуг, она была чудо как хороша в шелковом голубом платье.

– Кстати, вас как зовут, фрау?

– Марта Майер. Можно просто – Марта.

– Отлично, Марта. Что же получается, сотрудники тайной полиции вот так, ни с того ни с сего, ворвались в добропорядочный дом?

– Покушение, – кратко отозвалась Марта.

– Ах, покушение? – Раничев понятливо кивнул. – Так-так… Ясненько – двадцатое июля сорок четвертого года – заговор аристократов против Адольфа Гитлера. Фон Штауффенберг, фон Тротт и прочие, уж не помню сейчас, кто. Фон Бисмарк, кажется. Довольно известная страница в истории, если не сказать – заезженная. А вы-то каким боком с ним связались? Вроде не генералы…

– Барон Отто фон Райхенберг, друг… друг нашей семьи, участвовал в заговоре. По крайней мере, так сказали они… Ворвались, вначале просто угрожали, потом… Потом вы сами видели… Господи, они ж придут снова! Не эти… так другие. Что же нам делать?! Что будет со мной, с детьми? Концлагерь?

– Боюсь, концлагерем не отделаетесь. Вам бы надо бежать, Марта. Да-да, бежать. Хотя б в ту же Швецию. В порт заходят шведские корабли?

– Сколько угодно. Но их тщательно проверяют.

– Сейчас в порту есть шведское судно?

– Да, и не одно. Вот хоть «Густав-Адольф» – огромный грузовой корабль, привез никель. Его капитан, говорят, хороший знакомый Геринга.

– Да, Геринга многие в Швеции знают. Вот что! Вам нужно немедленно пробраться на этот корабль!

– Но это же просто невозможно! Кто нас туда пустит? Это же не пассажирский пакетбот.

– А если будут рекомендательные письма к капитану? И он сам лично проведет вас на борт? Насколько я знаю, графиня Изольда была весьма состоятельной дамой, и с большими возможностями.

– О чем вы? Она ведь давно умерла.

– Слушайте меня внимательно, Марта. Вы помните ее адрес?

– Да… Вернее, нет… Я ведь была у нее всего один раз… Но до мельчайших подробностей помню…

– Рассказывайте! И как можно более подробно…

– Можно по-немецки? – неожиданно улыбнулась Марта. – Пусть и дети послушают, я ведь им никогда… вообще никому… Это произошло в двадцать пятом году, прямо перед Рождеством…

Раничев внимательно слушал, впитывая каждое слово. То, что Савва не мог перевести, Марта говорила по-русски… Иван словно бы погружался в чужую жизнь, воочию представляя себе маленькую, никому не нужную сироту, шикарный автомобиль, особняк, широкую мраморную лестницу, устланную красивым красным ковром…

– Спасибо, достаточно… – наконец перебил он. – Какое сегодня число?

– Двадцать пятое.

– Ждите.

Раничев вышел на улицу, как был, в рыцарском стеганом гамбизоне с затертым гербом. И даже не сомневался, что поступает правильно. А как же! Мужчина должен доводить до конца начатое дело!

– Ва мелиск…

Вспышка!

И приглушенный свет.

Холл. Лестница, устланная красным ковром. Резная тяжелая дверь. Горящий светильник. Умирающая старуха на взбитой перине.

– Вы не спите, графиня?

– О, господи! Кто вы? Я сейчас позову…

– Не стоит, госпожа Кучум-Карагеева… Вот, посмотрите! – Раничев вытянул руку с перстнями. – Сравните, они точно такие же, как и ваш!

– Вы явились за ним? Вы большевик?

– Ни то, ни другое.

– Тогда зачем же?

– Ваша внучка…

– Что-о?

– У вас есть доверенное лицо?

– Д-да… один молодой адвокат.

– Надеюсь, из солидной конторы?

– О, да.

– Впишите в завещание один странный пункт.

– Странный?

– Да, он покажется вам странным. Пусть ваш поверенный… или его наследники-компаньоны раздобудут каким угодно образом рекомендательные письма к капитану шведского грузового судна «Густав-Адольф».

– Как зовут капитана?

– Не знаю… Сейчас он, скорее всего, еще не капитан. И может быть, даже не построено само судно.

– Вы говорите загадками…

– Хорошо еще не сказали, что я сумасшедший.

– Я видела сумасшедших. Вы совсем не такой. – Графиня покачала головой. – И почему-то совсем не похожи на жулика. И эти перстни… Откуда они у вас? Я думала, есть только один, фамильный…

– Надо торопиться, мадам, – озаботился Раничев. – Дело идет о жизни и смерти.

– Даже так?

– Именно. Так слушайте дальше: пусть ваш поверенный раздобудет эти письма, скажем, году в сорок втором – сорок третьем…

– Когда?!

– Письма на имя фрау Марты Майер…

– Марта?! Да, ее именно так зовут. Как раз сегодня мы и должны встретиться! Я уже послала Карла!

– Ваш поверенный передаст их по адресу: Кенигсберг… – Иван назвал улицу и номер дома. – Ночью, утром, в крайнем случае – днем, двадцать пятого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года. Все запомнили? Может быть, записать?

– Не трудитесь. – Графиня неожиданно улыбнулась. – Несмотря на возраст, у меня все еще хорошая память. И склонность к авантюризму, как вы, наверное, уже заметили… Это наше фамильное… Вот только здоровье, увы…

С улицы послышался шум подъехавшего автомобиля. Хлопнула дверь.

– Ну. – Раничев быстро поднялся. – Пожалуй, пора. Прощайте, дорогая графиня. – Он поцеловал старухе руку и быстро вышел за дверь.

По лестнице уже поднимались – маленькая красивая девочка с большими голубыми глазами и молодой человек, при галстуке, в дорогом темно-сером костюме. Иван поспешно спрятался за портьеру.

– Немножко подожди здесь, Марта. Я доложу…

Негромко постучав, мужчина исчез за дверью.

Раничев поспешно покинул свое убежище, громко чихнул – пыль, куда только прислуга смотрит? – и, подмигнув малышке, спустился по лестнице вниз.

– Ва мелиск…

– Ну вот. – Вернувшись в дом, Иван вольготно развалился на диване. – Теперь остается ждать.

– Чего ждать? – Марта нервно вздохнула и посмотрела на детей. – Мальчики, вы бы переоделись, особенно ты, Герхард… Эрих, ты в порядке?

– Вполне… Ну сволочи эти…

На улице у ограды мягко становилась машина. Раничев откинул штору – дорогой темно-серый автомобиль с поднятым верхом. «Вандерер» или «Мерседес»…

– «Хорьх», – глянув в окно, тихо сказал один из близнецов… ага, Герхард… так ведь и не успел переодеться. – «Хорьх».

В дверь позвонили.

– Да-да, – напряженно произнесла Марта.

Иван на всякий случай положил руку на меч.

– Могу я войти?

– О да, конечно.

– Фрау Марта Майер? – Пожилой седоусый человек в дорогом сером плаще снял шляпу и слегка наклонил голову.

– Да, это я. С кем имею честь?

Седоусый неожиданно улыбнулся:

– Шульце. Карл Шульце, адвокат и поверенный вашей бабушки. Да вы, верно, меня еще помните, фрау Майер?

– Боже! Как я могу забыть? Проходите, дорогой герр Шульце… Кофе?

Марта смотрела на гостя округлившимися от удивления глазами. Точно так же глядел на него и Герхард.

– Нет, некогда. «Густав-Адольф» уходит через час. Видите ли, ваша бабушка составила очень странное завещание… Я привез одно рекомендательное письмо… Всю жизнь думал – блажь, но понимаете, наша контора этим и славится, вернее, славилась… желание клиента – закон… А вот теперь я вижу, это письмо может пригодиться, весьма, весьма пригодиться. И не только вам! Видите ли, фрау Майер… у меня есть одна просьба… не знаю, имею ли я право просить…

– Говорите же, герр Шульце!

– Видите ли, мой старый приятель, Густав Ленц, он раньше служил следователем, но… В общем, я бы хотел подняться на шведский корабль вместе с вами. Мог бы, конечно, выбрать и другой пароход… но думаю, больше не стоит ждать.

– Так в чем же дело? Поднимитесь.

– И вы, фрау Марта, представите меня капитану… скажем, как вашего личного юриста… Тем более, что это почти так и есть. Договорились?

– Договорились, герр Шульце.

– Ну тогда в путь. И пусть Господь даст нам силы.

В шикарный автомобиль адвоката уместились все – Марта с сыновьями и Раничев с Саввой. Савва, кстати, воспринимал все на редкость спокойно – видать, никак не мог поверить в свое везение. Да и нервов, признаться, никаких уже не было. То чуть голову не отрубили, то – отрубили, но, слава богу, не ему.

Счастливо миновав все патрули – похоже, в городе многие хорошо знали герра Шульце, – машина быстро въехала в порт.

– А пропуск? – удивился Герхард, глядя, как часовой поднимал шлагбаум. – Почему он не спросил пропуск?

– Вот мой пропуск! – Повернувшись, адвокат показал золотой нацистский значок, сверкавший на лацкане пиджака. – Я, слава богу, обслуживал все их начальство. И в самых щекотливых делах! Кстати, имеется и пропуск… Даже ночной. До сих пор помогало… До сих пор… Боже, какая же сволочь донесла? Или это не донос, а интриги?

Герхард осторожно тронул юриста за плечо:

– Вон и пароход, герр Шульце. «Густав-Адольф»?

– Да. Он один здесь такой здоровый. Ну что ж, пошли к трапу… Постойте, а как же вы? – Адвокат посмотрел на Ивана и Савву. – Вы, кажется, сказали, что останетесь в машине?

Раничев хохотнул:

– Да уж, выходить не будем, слишком приметные.

– Вы могли бы перео…

– Не стоит, фрау Марта, не стоит. Поверьте, с нами все будет прекрасно. Лишь бы вы…

Женщина вздрогнула и, вдруг нагнувшись, в каком-то порыве поцеловал Ивана в губы…

– Спасибо вам, герр Иван… Спасибо за все… Жаль, что вы так и не сказали – кто вы… Впрочем… – Она присмотрелась. – Невероятно… но я вас, кажется, помню…Вернее, похожего на вас… тогда в детстве…

– Это был я, – улыбнулся Раничев. – Вышел из-за портьеры, чихнул – больно уж было пыльно. И вам подмигнул – помните?

– Господи… – Марта побледнела. – Господи… Как такое может быть?

– А об этом спросите у вашего сына. Вот у этого. – Иван со смешком кивнул на Герхарда. – Ну, кажется, вам всем пора…

Письмо передали с вахтенным и в ожидании ответа толклись у охраняемого двумя часовыми трапа. Какой-то вальяжный человек в капитанской фуражке лично спустился вниз.

– Что, что он говорит? – Иван обернулся к Савве.

– Не знаю.

– Как не знаешь? Кой же черт…

– Не могу перетолмачить слово – «гроссадмирал».

– Да-а, – покачал головой Раничев. – У этого ушлого адвоката и впрямь неплохие связи.

Подняли трап, а затем и якорь. Сипло загудев, «Густав-Адольф» медленно отвалил от причала и направился в открытое море. Пенные темно-серые волны с силой били в борта, корабль качало, но, несмотря на это, Марта не уходила с кормы и все смотрела, смотрела, смотрела…

– Иван… – шептала она. – Ангел-хранитель.

– Ну пора и нам, – проводив взглядом уходящий корабль, усмехнулся Иван. – Готов, Савва?

– Всегда готов, господине!

– Во! – восхитился Раничев. – Прямо как пионер. Ну… Ва мелиск…

Они выехали к Обидову двое – он и Савва, едва не загнав купленных в Стародубе лошадей. С Глебом простились в Переяславле, Осип Рваное Ухо – погиб, а Ульяна… Ульяна решила остаться со скоморошьей ватагой, хотя Раничев и обещал ей покровительство в княжестве.

– Нет, Иване, – прощаясь, тихо сказала она. – Ты ж знаешь, я – вольный ветер. Не хочу травить свое сердце… Глядишь, и забудусь со скоморохами. Прощай.

– Прощай. – Раничев крепко обнял девушку. – Ежели станет худо… Ну ты знаешь…

И вот теперь они остались вдвоем.

Иван подошел к воротам, пнул ногою.

– Это какой пес там стучит? Я счас…

– Ты что ли, Проша?

– Господи… Иване Петрович? Боярин-батюшка… Господи…

Вот и дом, вот и родные хоромы. Господи, наконец-то! В три прыжка Иван проскочил крыльцо, осторожно, на цыпочках поднялся в светелку – видел, сквозь приоткрытую дверь пробивается свет. Вот что-то зашипело… Ха! Да никак Евдокся пластинки послушать надумала. Чего-то не идет…

Раничев толкнул дверь:

– Иглу-то поправь, чудо!

– Да тут такая игла… Господи! – Боярыня обернулась. – Иване! Любый…

А перстни Иван зарыл на заднем дворе под навозной кучей.