Медленный скорый поезд Абрамов Сергей

Глава четвертая

Марина сидела в купе и смотрела в окно. Смотреть было не на что. Вертолет, на котором прилетели армейские, уж и улетел с ними, с армейскими. А второй, бандитский — с повязанными бандитами и улетел. С живыми и мертвыми. Как в поговорке: каждому по делам его да и воздастся… А тепловоз впереди засвистел страшно, вагон дернулся и сразу пошел плавно, набирая, набирая скорость. Поехали, значит.

А якутскую банду, практически голливудское нападение на поезд, панику, которой Пастух в общем-то и не заметил, — все это проехали, оставили позади. Кроме, конечно, тех, у кого эти гаврики успели-таки «помыть» денежки и кое-что недешевое — заначенное, заныканное, запрятанное.

Как там на знаменитом полотне в Третьяковке: «Всюду жизнь!»

— А скоро у нас будет станция Иркутск? — вдруг спросила Марина.

— Там их две будет, — объяснил Пастух. — Одна — в тринадцать с чем-то, Иркутск-пассажирский, полчаса стоянки, а чуть дальше, минутах в десяти — пятнадцати, будет Иркутск-сортировочный, десять минут стоянка. Вам какой нужен?

— Как это вы так все знаете и помните? — восхитилась Марина. — Пассажирский, конечно! Там меня коллега встретит и пакетик маленький передаст.

Какой такой коллега? Откуда он взялся посреди Транссибирской магистрали? Что в пакетике?.. Вопросы теснились, и Пастух предпочел выпустить их на волю:

— Какой коллега, Марина? Вы мне ничего о нем не говорили…

— А чего вы так вскинулись? — удивилась Марина. — Нормальный коллега. Ученый. Сибирское отделение Академии наук, Иркутский филиал. Профессор он, доктор наук, монография у него только-только вышла… Он у нас с мужем в Японии гостил в прошлом году, по обмену, очень хороший человек. Я с ним перед отъездом созванивалась, мы и договорились, что он наш поезд встретит. Монографию передаст. А то когда ж мы еще увидимся? Россия очень большая…

— Познакомите с коллегой? — тактично спросил осторожный Пастух.

— Конечно-конечно! Как же иначе?.. Он вам понравится…

Помолчали. Коллега — это, пожалуй, не опасно, подумал Пастух. Не исключено, что и понравится…

— Славно едем, — сказала Марина. И полюбопытствовала: — А где ж ваш приятель?

Стрелка она в виду имела.

— Никакой он мне не приятель, — почему-то стал оправдываться Пастух. — Служили вместе как-то, где-то, когда-то. А где он?.. В своем купе, наверно.

Тут, как и положено по всем романно-сюжетным стандартам, в том числе и железнодорожным, Стрелок возник в двери.

— Вот что я подумал, — сообщил он, усаживаясь рядом с Пастухом. — Мы проигрываем вражеской стороне, потому что не знаем главного — причины враждебности. Чего они хотят? Украсть Марину? Убить Марину?.. — Тут Марина к месту сказала «Ах!» или что-то вроде, а Стрелок плавно объяснил: — Если б хотели, давно б убили. Один «бах» — и нету. Украсть, конечно, посложнее, потому что есть мы с Пастухом… — Он ненавязчиво включил себя в «группу охраны тела». — Или Марина везет с собой что-то, что наши недруги хотят непременно заполучить. Последнее, кажется мне, наиболее вероятно.

— У меня ничего такого нет, — быстро сказала Марина.

— А что есть не такого?

— Какого не такого?

— Ну, совсем не такого, — настаивал Стрелок. — Секретные документы, например… Какие-то супер-дупер расчеты по вашей физике, я не знаю… Физики ведь, да?.. Или, может, вы какие-то научные тайны сверхсекретные надыбали?..

Интересно, подумал Пастух, «надыбали», видишь ли… Он идиот — или так, прикидывается просто?

Спросил:

— А с чего ты решил, что у нас, то есть у Марины, есть недруги? Это бандиты вертолетные, что ли?

— Ну нет, не они, — сдал назад Стрелок. — Я Бонда имел в виду. Ну и ты говорил, что могут следить…

Марине сказанное явно не понравилось.

— Кому за мной следить? При чем здесь Бонд? Что за чушь? У меня нет и не может быть секретных документов. Наша с мужем последняя работа описана, опубликована в Японии, в Штатах, в России вашей, наконец. Она, соглашусь с неким ученым мнением, и вправду довольно фантастична, но сугубо теоретическая возможность перемещения из мира в мир — это не повод для кражи. Или нашим врагам нужна исходная рукопись? Так у меня с собой ее нет…

— А что есть? — настаивал Стрелок. — Ну, что-нибудь особенно для вас ценное?..

— У меня есть прах, — сказала Марина.

— В смысле? — не понял Стрелок.

И Пастух насторожился, потому что тоже не понял.

— Сейчас покажу, — сказала Марина и соскочила на пол. Именно соскочила: ноги у нее до пола не доставали. — Пастух, помогите забрать вон ту сумку. — Она протянула руку, указывая на цилиндрической формы черный кожаный баул, стоящий в багажном отсеке над дверью в купе. — Только аккуратно, пожалуйста…

Пастух очень аккуратно, полагая, что там что-то хрупкое, снял сумку и поставил ее на пол.

Марина достала из-под матраса толстый бумажник-кошелек, а из него золотой ключик и отперла тоже золотой замочек, висящий на бауле. Бережно-бережно вынула оттуда нечто похожее на большой термос — стальной матовый цилиндр. Умостила его на столе, села на свою постель, сказала:

— Здесь прах. Муж хотел, чтобы его кремировали, когда он умрет. Мы знали, что он умрет, болезнь была медленной и смертельной. Я выполнила его просьбу. Ничего более ценного в жизни у меня нет. Вы, коллеги, думаете, что бандиты за ним, за цилиндриком этим, и охотились?

— А что? — загорелся Стрелок. — Версия! А чего он такой здоровый?

А Пастух сказал:

— Простите нас, Марина, мы даже не предполагали… — Не договорил, потому что не знал, что договаривать.

Он вообще-то помнил слова Наставника о том, что Марина и едет-то в Россию в первую очередь за тем, чтобы захоронить прах мужа на Новодевичьем кладбище, но информация эта как-то не всплыла в его башке в нужный момент, что, увы, есть скверный симптом. Ассоциативная память барахлит, старость, маразм, Боже упаси. А цилиндр и впрямь не маленький, по объему — полтора китайских термоса. Литра на два с половиной, если не на все три. Может, в махонькой Японии мания грандиоза наличествует?..

— Прощаю, — сказала Марина. — Поставьте-ка все на место.

Уложила футляр в сумку, заперла замок. Пастух вернул сумку на полку.

Помолчали. Как водится, пролетел тихий ангел.

— Тогда мы все в… — Стрелок не закончил фразу, помолчал, сказал раздраженно: — Тогда я вообще ни на фиг не въезжаю. Тебя, Пастух, поставили сопровождать Марину, меня — другие совсем люди — приглядывать за ней. Нашему общему приятелю Бонду, как ты его называешь, выпала фишка играть с Мариной в преферанс. Все те же яйца, только в профиль… А кто поручил бандитам на вертолете грабить поезд?..

— Эти-то здесь при чем? — возмутилась Марина. — Они ж даже не глянули на меня. Они ж просто грабили кого ни попадя.

— А если они искали ваш… э-э… стальной цилиндр? — Стрелок желал закрыть все версии.

Марина засмеялась. Только как-то невесело. Обреченно. Будто вынудили ее.

— Пастух, будьте милым, достаньте-ка еще разок стальной цилиндр, как его называет наш коллега. Убеждать — так до упора!

Она, полагал Пастух, должна была обидеться. А она — ни в одном глазу: улыбается милой детской своей улыбкой, ногами болтает, ждет.

— Зачем? — все же спросил Пастух. И добавил на всякий случай: — Не надо бы, а, Марина…

— Надо, — сказала Марина. — Иначе мы втроем никуда не доедем. Между нами будет лежать… или стоять?.. прах моего мужа. Доставайте, доставайте, Пастух, я настаиваю. Иначе ваш коллега замучает себя и нас до кучи своими подозрениями. Ведь верно, Стрелок?

Стрелок не стал возражать.

— А то, — согласился. — Лучше бы чтоб без недомолвок там… по-честнаку. Мы ж все ж таки вместе здесь, сообща…

— Я в этом сомневаюсь, — сказал Пастух. Достал термос, поставил на приоконный стол. — Тарелку бы какую-никакую, только б чистую…

То, что они собирались сделать, он считал кощунством. Но очередная коса, как и положено ей, опять нашла на очередной камень. Фигурально говоря. А не фигурально — это из былого. Говенный в общем-то и не полезный камень, не шибко-то и надежный, как помнил Пастух еще по давней-предавней отечественной горной войнушке. От одного снарядика раскололся, хорошо — Пастух целехонек остался… Однако все это — прошлое, камни эти, земли эти, враги эти!.. Давно проехали.

Ан, похоже, отсчет по новой пошел…

А Стрелок сбегал в вагон-ресторан и мухой притаранил чистую сухую фаянсовую емкость — салатницу, похоже. Белую с синей полосой по краю.

— Не хватит, — сказал Пастух.

— С чего бы? — не согласился Стрелок. — Хватит вполне. Я сам видел. В две тыщи третьем, в Чечне. Были ребята, бугаи молодые, каждый на шесть-семь пудов тянул, а сгорели… Не дай Бог еще раз такое увидать… Короче, хватит, я сказал.

И Марина добавила. Буднично, как о чьем-то чужом:

— Хватит, прав Стрелок. От человека после кремации остается два, много — три килограмма пепла. Плюс пепел от сгоревшего гроба. И из этой кучки в заказанный тобой стальной термос отсыпают совсем небольшую часть. Часть тела. Часть гроба… Не по-христиански, конечно… Но муж у меня ни в каких богов не верил. Он в физику верил… Высыпайте, Пастух.

И Пастух, отвинтив крышку патрона, высыпал в казенную миску пепел. Темно-темно-серый. Было его — кот наплакал. Граммов триста. И на хрена такое огромное хранилище для горстки пепла? Япония, блин, страна небольших, но самолюбивых людей…

А тут Марина заплакала.

Она плакала, как ребенок обиженный плачет — тихо, про себя, а еще и без слез. Она плакала, потому что подступило, потому что сильная женщина не все время подряд может быть сильной. Слишком много всего навалилось: смерть мужа, переезд в Россию, которая хоть и родная, но совсем незнакомая, вторые сутки в поезде, где с самого старта во Владике началась какая-то невнятная чертовщина, хотя и реальная…

Мужики сидели как прибитые, чуяли, что где-то в чем-то прокололись. А где и в чем? Да ясный болт, в требовании Стрелка проверить прах мужа в стальном «стакане» и прокололись! Бдительность — это нормально, а сверхбдительность всегда — двадцать два, да плюс к тому ж еще и женщина очень немолодая, одинокая, обиженная. Мужа потеряла. Детей не нажили… Да просто одна она в этом говенном мире на исходе восьмого десятка собственной жизни. А ей вон вопросик шибко тактичный: а не спрятали ли вы, милая бабушка, в эту урночку секрет супероружия, которое прикрываете мифом о каких-то долбаных параллельных пространствах?..

— Встали и вышли, — тихо сказал Пастух.

Они встали и вышли в коридор.

И тут же услышали:

— Куда вы, черт побери? Поплакать даже нельзя… А ну назад! Вошли и сели…

Вернулись.

Марина сидела заплаканная, но улыбалась, как всегда, ярко и счастливо и ведь не играла в радость, подумал Пастух, а и впрямь радовалась, а фальшивить не научилась. Развернула платочек, которым глаза вытирала, и высморкалась в него. Все. Кончилась непонятка.

Приказала:

— Генуг, проехали. Сели и смотрим… — Ей нравилось командовать.

И она стала просеивать в пальцах темно-серый пепел, мягкий пепел, теплый на ощупь, сухой, легко осыпающийся с ладоней.

Пастух чувствовал себя последним говнюком и подонком. Может, и не зря.

— Да все понятно, — сказал он, — пожалуйста, хватит. Только пепел. Ничего лишнего. Хватит, Марина, остановитесь, Христом Богом прошу…

— Вы ж неверующий. Чего зря божитесь?.. — Она аккуратно, чтоб ничего не просыпать мимо тарелки, потерла ладошку о ладошку, показала мужикам: мол, все чисто. — Что еще искать станем? Микроноситель? Как он выглядит? Он маленький? Как горошинка? Или как рисинка? Как его в пепле спрятать?..

— Не надо, Марина, — сказал Пастух. — Пошел перебор. Не надо…

— Надо, — сказала Марина. — Сказавши «а», договаривай до конца. До «я». Помогайте мне, мальчики, помогайте. А то ж я пороюсь-пороюсь и скажу, что ничего не нащупала. А вы мне не поверите… Да что я говорю! Вы ж мне по-любому ни за что не поверите. Ищите сами…

Потерла ладошки над миской, как бы очистилась от праха.

— Ищи, — сказал Пастух Стрелку.

— Хватит, пожалуй, — сказал Стрелок. — Если б что и было, Марина б нащупала… Я сейчас…

И убежал куда-то.

Марина молчала. И Пастух помалкивал. Не хотелось говорить. Любое сказанное сейчас слово будет лишним. Каждое слово!

Пепел в салатнице на столе очень к молчанию подходил. Прямо как специально.

Но Марина так не думала.

— Не берите в голову, Пастух, — сказала она, как всегда улыбаясь. — Стрелок всех подозревает и правильно делает. Я сама не понимаю, почему на нас все время что-то сваливается. То милейший преферансист Бонд. То бандиты на вертолете… И все они по мою душу, так ведь выходит? Она ж не выдержит, хоть она у меня и молодая, как муж говорил… Что делать-то, а, Пастух?

Она, слава Богу, ничего не знала про тех двух ночных татей в тамбуре, которые давеча спланировали на насыпь…

Надо было отвечать.

— Ничего не делать. И не считать, что вся происшедшее — по вашу душу. Это, извините, гордыня, а то и чванство. Два эпизода — преферансист и бандиты — этого мало, чтоб делать какие-то выводы. Тем более что бандиты на вас и внимания-то не обратили. Вы у вагона стояли и голову тянули: ах, заметьте меня, господа бандиты, я — вот она вся… А они — ни фига не заметили. Прав я?

Марина засмеялась.

— Хороший вы человек, Пастух. Легкий. А коллега ваш — солдафон и гордец.

Солдафон — это понятно, подумал Пастух, а гордец-то при чем? Но спрашивать не стал. Лишь объяснил туманно:

— Жизнь — она ведь разная…

А тут и Стрелок вернулся. С пластмассовой воронкой розового цвета.

Сообщил:

— В вагоне-ресторане выпросил. Обещал вернуть через десять минут… — И примерил носик воронки к стальному сосуду. Сказал радостно: — Как раз! Ничего не просыплем.

Ничего и не просыпали.

Уложили футляр в сумку, сумку — на полку. Поехали дальше.

Пастух сказал:

— Пойду в тамбур воздухом подышу. Ты со мной?

— Можно, — легко согласился Стрелок.

Они вышли в тамбур. Пастух достал из кармана связку заветных вагонных ключей, запер дверь в коридор и отпер вагонную. В тамбур ринулся сильный и не теплый ветер, шумно стало, колеса стучали на стыках так, что говорить было невозможно.

Но говорить Пастух и не собирался. Он, зажав в правом кулаке ключи, легко развернулся на каблуке и врезал Стрелку аккурат в левый глаз и обок того. Мощно врезал. Не жалея. Знал, что мощно. Но глаз должен был целым остаться. Тяжелые ключи как хорошая свинчатка сработали. Стрелок чуть крутанулся, ноги отключились, и он рухнул на пол. Как проводница пол этот гребаный на остановках ни мыла, чище он не становился. А и то понятно: на «железке» своя грязь, особая, прилипчивая, да и много ее.

Сел на корточки перед вырубившимся из мира Стрелком, ждал терпеливо. Минут, наверно, пять прошло. Стрелок приоткрыл правый глаз, левый почему-то не открывался.

— Это ты меня? — спросил хрипло.

— А кто ж? — удивился Пастух. — Никого нет…

— За что хоть?

— За Марину. За то, что плакать ее заставил.

— Я запомню, — сказал Стрелок, пытаясь подняться с пола.

Плоховато у него получалось. Однако встал все ж, уперся рукой в стену вагона, стоял, покачиваясь. Но — стоял.

— Запомни, — согласился Пастух. — И еще одно запомни. Хоть словом, хоть намеком еще раз Марину обидишь, выкину на насыпь на полном ходу. Ты ж мне не друг, Стрелок, сам знаешь. И нечего им прикидываться. Терплю пока терплю… Короче, понял?

— Я попробую, — сказал Стрелок.

Открыл дверь в вагон и пошел по коридору, покачиваясь, придерживаясь рукой за стену. Дошел до своего купе, впал в него. Чего уж там соседу объяснял — не Пастуху о том думать. Отлежится Стрелок, заживет глаз, а память останется. Злая, конечно, но что Пастуху с того? Не впервой. Таких «стрелков» в его жизни — батальон как минимум. А то и полк. И большинство — покойники. А Стрелок пока жив. Все еще.

И Пастух вернулся к Марине.

Она сидела на одеяле с ногами и читала что-то в своем ай-паде. Улыбалась про себя. Услышала Пастуха, спросила:

— А где Стрелок?

— Отдохнуть пошел, — сказал правду Пастух, усаживаясь напротив.

— Это он от вас устал? — догадливо поинтересовалась.

— Может, и от меня, — не стал скрывать Пастух. — Но может, и от себя… — Помолчал, добавил: — Но это вряд ли…

— Верно, — сказала Марина, — он, похоже, от себя не устает… Да вы не сердитесь на него, не стоит. Он таков, каков есть. Вы ж его знаете давно, верно?

— Давно — да, — подтвердил Пастух, — а вот хорошо ли?.. Навряд ли… Да и чего мы все о нем да о нем? Он нам еще успеет надоесть, дорога впереди длинная.

— А почему он за мной следит?

— Вы так думаете? — удивился Пастух. Не тому удивился, что спросила, а тому, что угадала правильный вопрос. — Наняли его вообще-то.

— Кто? — изумилась Марина.

Глаза у нее стали большими и испуганными. Как у лани. Пастух помнил эти глаза, этот взгляд. Давно. В Иране, в горах. В районе Мешхеда. Она стояла перед ними — трое их было, трое суток и шли к своим, «калашниковы», рюкзаки как и положено, воды вот только не было совсем. А она, лань, стояла метрах в ста и смотрела на них. А потом р-раз — и исчезла. Как не было. Они пошли туда, где она стояла, а там ручей бежал. Холодный-холодный и быстрый-быстрый. Как счастье…

— Не говорит, — ответил Пастух Марине. — И вряд ли скажет. Разве что пытать…

— Это не наши методы! — всерьез возмутилась Марина.

— Не ваши, — согласился Пастух. — Да и какая вам разница, кто его нанял? Люди. Которым вы почему-то интересны…

— Какие люди? Я ж никого здесь не знаю.

— А они вас знают. — Он старался свинтить беседу или поменять тему. — Вы же у нас знаменитая, умная, обаятельная… — перечислял, как баюкал, а она и повелась, заулыбалась, слушала. Сказала все-таки:

— Болтун вы, Пастух, однако… А не пойти ли нам в вагон-ресторан? С этими бандитами даже не пообедали…

— И хорошо, что с ними не пообедали, — согласился Пастух. — Пошли.

— И Стрелка позовем. Ведь правильно?

— Не знаю, — сказал Пастух.

Он врал. Он знал, что это правильно — позвать Стрелка в ресторан, потому что враг рядом много менее опасен, чем враг поодаль. А Стрелок-то, не исключено, был не врагом, а просто дуболомом, на какого-то чужого дядю работающим. В принципе неплохо работающим. И Марину нашел. И с Пастухом повезло. А что морду ему Пастух набил — так это ж за дело. Пообижается и вернется, куда ему из вагона деться. Разве что и вправду — на насыпь и влет. Но это уж от Пастуха зависит…

А Стрелок сам пришел в вагон-ресторан.

Фингал потрясал. Под левым глазом, который превратился в щелку, имело законное место сине-багровое лоснящееся пятно.

— Что это с вами? — ужаснулась Марина, ладони к щекам прижала.

— Пастуха спросите, — сказал Стрелок. Ни зла в голосе, ни обиды. — Представляете, Марина, он мне подло врезал в глаз правой, а в ней — связка вагонных ключей, три штуки. И что мне теперь делать?

Вопрос был риторическим, но Марина так не считала.

— Девушка, девушка! — Она помахала рукой официантке. Та подошла. — Видите, у нас несчастье. Товарищ наш неловко упал и — вот… У вас же есть холодильник, да?.. Возьмите бутылочку водки русской, разбавьте ее водой наполовину и заморозьте кубиками, это недолго, а пока просто лед принесите, ладно?

— Сейчас сделаю, — сказала официантка, а Стрелок дополнил заказ:

— На лед полбутылки хватит. А оставшуюся водку — сразу сюда. Мухой! Пока «наружное» мерзнет, примем внутрь. И еще бутылочку закажем. Верно, коллеги?

Вел себя так, будто Пастух ему не фингал поставил, а медаль повесил. Ладно бы понял — за что! Но вряд ли. Затаился, толково играет роль рубахи-парня, ждет своего часа. Пусть ждет, Бог в помощь…

А за окнами вагона-ресторана пошел дождь. Точнее сказать — ливанул. Мощные струи дождя плюс скорость экспресса — и за стеклом ничего и видно не стало, как будто водопад с неба пролился, только струи, струи, а за ними — мрак и вихрь.

— Век вывихнул сустав, — сказала Марина что-то умное, что-то из классики. — Где мы, мальчики?

И тут в вагоне-ресторане погас свет. На несколько секунд. Никто и вякнуть не успел, как зажглась аварийная подсветка. Не парад света, конечно, но лицо соседа и то, что на столе расположено, — это видно.

— Как это могло быть? — спросил Стрелок. — Чему тут гаснуть? У них же генераторы везде…

— Похоже, что не везде, — сказал Пастух, — похоже, что генераторы гавкнули. Подсветка — явно от аккумуляторных батарей. Что могло случиться? Проводницу спросить надо. Или официантку…

Но официантка сама объявилась. Подошла с фонариком и бутылкой водки в одной руке и тарелкой ледышек в железной мисочке, вынутой из холодильника, — в другой.

— Что-то с генераторами, — сказала извиняющимся голосом. — Шеф с начальником поезда связался, говорит — скоро наладят… — Поставила бутылку и миску на стол. — Здесь просто лед. А водку я в формочку залила и поставила на холод. Минут через пять уже принесу, холодильник — зверь… Закусывать будете?

— Будем, — сказал Пастух. — После таких-то происшествий да не закусить — самих себя обидеть.

Глава пятая

Ночь прошла на диво спокойно. Никто никуда не вламывался, никто не стрелял, не бегал галопом по коридору, терапевтическая вышла ночь.

Утром Стрелок не появился, в купе его, заглянул Пастух, не было, ну и слава Богу. Куда он денется со скорого-то поезда? Он же, Стрелок, у нас высокую миссию несет — пасти со своей стороны Марину. Кнут ему в руки…

Помылись-побрились-почистились-позавтракали, Марина уселась книжку читать на английском языке, на обложке — мужская в черной перчатке рука сжимает пистолет неизвестной Пастуху марки. Книга называлась «It’s easy to die», то есть «Умирать легко», как утверждение. Пастух с утверждением не согласился, но спорить вслух не стал.

К Иркутску-пассажирскому подъехали по расписанию, в восемнадцать с копейками по иркутскому «гринвичу», машинист, как и предполагалось, за минувшую ночь нагнал потерянное по вине залетных бандитов время.

Марина достала из-под подушки книгу, толстую и большую по формату, заботливо упакованную в золотую бумагу и перепоясанную ленточкой.

— Пойдете со мной, Пастух? — спросила. — Я вас познакомлю с хорошим человеком.

— Конечно, пойду, — ответил Пастух.

Ему это приглашение в жилу было, опекаемая опекалась непрерывно.

Иркутский профессор оказался уже довольно пожилым мужчиной, но все ж лет эдак на десять моложе Марины. И выше — на самую малость. Сантиметров на пять — семь. Группа — метр с кепкой на коньках. Они с Мариной обнялись, троекратно поцеловались, а вернее, потерлись щеками, как ныне повелось, Марина представила профессору Пастуха, как друга и спасителя, а больше он им нужен не был. Они радостно наперегонки болтали друг с другом, а Пастух стоял обок и смотрел по сторонам.

Там было вроде спокойно.

Народу на перроне толпилось много, кто-то уезжал, кто-то приезжал, кто-то встречал-провожал. Пастух, не доверяя ситуации, поглядывал то туда, то сюда, но, кроме грустных провожающих и веселых встречающих (впрочем, может, и наоборот все было), никого не усматривал. Пастух привычно искал в толпе тех, кто мог проявлять хоть какой-то интерес к Марине и ее собеседнику.

Поодаль гулял невесть откуда возникший подбитый Стрелок, одинокий и независимый.

Марина попрощалась с коллегой, он ей долго ручку целовал, но все ж простился. И тут к Марине подошли два персонажа — мужчина и женщина, оба лет где-то под сорок с лишним, он — в светлом костюме и при галстуке, она — в черном костюмчике приталенном — этакая вазочка, она и вопрос задала:

— Вы путешествуете в шестом вагоне, место девятое, ведь верно?

— Ведь верно, — не спорила Марина. — А что? И откуда вы это узнали.

— Узнали из компьютерной базы. Из нашей, железнодорожной. Не мы сами. Нам из Москвы информацию сбросили, из службы пиара. Вы — ровно миллионный юбилейный пассажир экспресса «Владивосток — Москва», и вам полагается приз от Российских железных дорог.

Пастуху диалог не понравился. И он встрял.

— А нельзя взглянуть на ваши документы? — вежливо спросил Пастух, показывая между тем свои. Одни из.

На показанных Пастух значился полковником и заместителем начальника Управления «Зет» Комитета госбезопасности, что есть большой и непонятный чин для иркутских перронных жуликов, а уж для честных и романтичных иркутских железнодорожников — вообще заоблачность. Впрочем, для Пастуха — тоже.

Тетенька первой засуетилась, пошарила в сумочке и предъявила Пастуху корочки, в коих и вправду значилось, что она, то есть тетенька, является «советником представителя компании «Российские железные дороги» в Иркутской области». Печать была тоже «эржэдэшная». Все походило на правду, придраться Пастуху было не к чему… А дяденька никаких документов не достал. Впрочем, и ксива Пастуха особого впечатления на дяденьку не произвела.

— И где ваш приз? — спросила Марина.

Ей, видел Пастух, все происходящее было любопытным и вовсе не подозрительным.

— Господин Представитель ждет вас в кабинете начальника вокзала. До отправления поезда остается без малого двадцать минут, мы все успеем… — Она протянула руку с часами — мужскими, круглыми.

Пастух автоматом глянул на свои: то ли они спешили на две минуты, то ли у женщины отставали. Оглянулся по сторонам: на фронтоне вокзала никаких часов не имелось, а висевшие на фонарном столбе круглые электрические уж точно спешили минут на пятнадцать. Верить было некому и нечему…

А тетка лихо подхватила Марину под руку и повела к зданию вокзала, к дверям с табличкой «Служебный вход», и Марина, веселая и довольная приключением, пошла рядом, поспевала, а Пастух всех опередил и первым открыл дверь. И мельком заметил удивленное лицо Стрелка. В общем-то было чему удивляться…