Медленный скорый поезд Абрамов Сергей
— Я как раз в коридоре была, окна протирала… Нет, ничего в руках не видела, точно.
— А потом?
— А что потом? — не поняла проводница. — Я купе заперла сразу и — все. Кто ж зайдет без ключа…
Стрелок, выходит, не при делах? Ох, не шибко убедительно это было! Трехгранный ключ достать в поезде — дело копеечное. И некого в том, кроме Стрелка, подозревать, ну некого просто!.. Кто еще мог знать о содержимом Марининой сумки? В принципе — тот, кому Стрелок сказал. Могли у него сообщники быть? Теоретически — могли. И тем более если за Стрелком и гипотетическим его сообщником есть цепочка, которая к кому-то далекому тянется. Который что-то про Марину знает. Или подозревает.
Пастух впервые подумал о цепочке. С точки зрения очень формальной логики она могла иметь место и, более того, должна. Но с точки зрения житейского здравого смысла — никак не складывалось. Пастух по-прежнему не видел в Марине объекта для подозрений. И хотел увидеть — ан не получалось! Ну ясная, внятная, открытая тетка. Ну не выходит найти в ней татя под маской веселой и явно не наигранной наивности! Или Пастух ни хрена не понимает в пожилых и веселых…
Стоит загнуть уголок — на потом. А пока — всерьез присмотреть за Стрелком. Где он, с кем он, зачем он… Не любить его — это одно, а второе и куда более важное — не прособачить ситуацию, которая становится плохо контролируемой. Хотя, если по-честному, в ситуации с нападением банды на поезд Стрелок вел себя вполне грамотно.
И еще одно «хотя»: а не с его ли ведома вертолетная банда напала на поезд?..
Но это уж совсем перебор, пора умерить воображение! Тем более что банда и прежде гуляла по поездам.
Вернулся в коридор, отпер дверь купе. Марина сидела у окна и очень внимательно изучала заоконные пейзажи. Пастуха она игнорировала. Впервые Марину обиженную увидел. Трогательно это было. И смешно.
— Кончайте дуться, Марина, — сказал. — Найдем мы пропажу. Хотите — поклянусь страшной клятвой?
Она немедленно повернула лицо, в нем интерес возник.
— Поклянитесь, — сказала.
Вероятно, она никогда прежде не слышала страшных клятв.
— Чтоб я до Москвы никогда не доехал!
Это и впрямь была ужасная клятва. Марина явно представила, как она прибывает в столицу одна-одинешенька, а Пастух один-одинешенек остается навеки на следующей станции Тулун, где их поезд стоит всего две минуты.
— Ладно, — согласилась Марина, — поверю вам. А где мы найдем капсулу?
Правильный вопрос, отметил Пастух. Не «как» найдем, а именно «где».
— В поезде, разумеется. Уверен, что она его не покидала.
— А кто, если не Стрелок?
Правильнее было ответить: никто. Потому что Пастух не представлял себе кого-то еще, посягнувшего на прах покойного ученого. Да и кто в поезде, кроме Стрелка, знал о существовании этого праха? Никто, конечно. А как и когда Стрелок увел сумку с капсулой из купе — вопрос седьмой. А вот первый — это куда он украденное заныкал? В его купе пошарить можно, но вряд ли он там что-то спрятал: слишком очевидный схрон. Тогда где?..
И еще один смешной вопрос: а все же что именно спрятал? Они втроем перерывали пепел, и, кроме пепла, в капсуле не было ни-че-го.
И, до кучи, уже заданный Мариной вопрос: кто, если не Стрелок?..
Самый простой вывод из перемученного: он, Пастух, здраво оценивая ситуацию, допускает, что есть, есть что-то кем-то где-то и вправду заныканное. Что именно — неведомо. Он, Пастух, понимает, что Стрелок кем-то пущен на поиски этого «что-то» и старательно его ищет. И еще вывод: Стрелок ищет и знает, что Пастух знает про «что-то», а уж Марина скорее всего знает все и морочит головы обоим.
Но у Пастуха имелась еще одна думка: никакого «что-то» не существует, это чья-то легенда, тактично и ненавязчиво предложенная отдельно Стрелку и — через него — Пастуху. Кем предложена? Зачем предложена? Ответов в общем-то внятных нет, разве что совсем придурочный: «легендой» про схрон в капсуле кто-то пытается отвлечь их внимание от чего-то более важного.
А кто этот кто-то?
Да кроме Марины, никого не видно.
Но это уж совсем бред!
Хотя…
Помнится, Комбат много лет тому говорил Пастуху и не однажды: никогда, говорил, не убеждай себя в том, что ты что-то там понял и раскусил. Так не бывает. Вот на тропинке камень лежит, говорил Комбат. А ты уверен, что это камень, а не мина, под камень закамуфлированная? Так лучше обойди его. А вот зашел ты в деревню… ну в пуштунскую, например, или в фарсиванскую… а тебе тамошний пацанчик попить несет воды холодной. А ты уверен, что это просто вода, а не вода с дурью? Так лучше иди дальше и найди живой ручей… Ну и так далее. Принцип: не верь никому, кроме себя. Жить с таким принципом нелегко, но очень надежно… Комбат хорошо знал Восток, пробыл там, провоевал в разных местах едва ли не треть жизни и любил говорить о нем красиво. И если поглядеть с его точки зрения, то и Марина покажется подозрительной теткой с подозрительным прахом в подозрительной капсуле и муж у нее подозрительно покойный. А уж Стрелка и поминать нечего: в нем все подозрительно.
Но тот же Комбат сам себе иной раз прекословил, употребляя в речи где-то прочитанное или услышанное, но очень красиво звучащее: не умножай сущности без необходимости, Пастух.
Последнее было близко Пастуху и очень понятно. На Востоке говорят: если тебе нужен зверь, не трать выстрел на птицу, а соседний враг ближе и понятнее, чем далекий друг. У Пастуха никогда не было далеких друзей, а близких врагов он всегда старался избегать. Как минимум. Ну, на крайний случай ликвидировать. Много вообще-то было крайних случаев в его жизни…
Анализировать предложенную жизнью или, поуже, обстоятельствами ситуацию было легко, но занудно, а обещанное угощение шампанским вином соседей по вагону следовало исполнить и поскорее. Обещанного три года ждут, так, но, знал Пастух, какой же это груз на совести обещавшего! Стоило сбросить. Он сходил в вагон-ресторан и попросил бармена и официантку сделать блиц-праздник по случаю чудесного возвращения блудных детей, то есть Марины и Пастуха. И сделать его, не отходя от родных купейных полок и столиков.
Так и получилось.
Шампанское пили вкусно и радостно. И не только по случаю явления Марины и Пастуха на станции Зима, а просто потому, что долгая езда — дело скучное, за минувшие дни все темы исчерпаны, все слова проговорены, а красивый, со счастливым исходом прецедент в дороге плюс халявное шампанское — вроде как нечаянный праздник. Пустячок, а отрадно. Будет что вспомнить.
Марина, прямо-таки именинница, была в центре внимания, с ней чокались бокалами, ей говорили хорошие и обязательные слова, она вдруг и мощно стала королевой пусть и вагона, но ведь не в площади королевства суть дела. Напротив: чем меньше королевство, тем, как помнил по сказкам Пастух, ярче праздник.
Пастух шампанского не любил, но все ж вымучил целый бокал, отрабатывая, как говорится, роль третьего плана — храброго, но очень скромного рыцаря, доставившего пропавшую принцессу в королевский дворец. Улучив момент, он смылся из коридора в купе, сел, вздохнув облегченно, пошарил взглядом по сторонам и обнаружил вот что: сумка, еще недавно хранившая капсулу с прахом мужа Марины, стояла на верхней полке, но — не на месте. Сдвинули ее. Немного. Но достаточно, чтоб Пастух увидел.
Он снял ее, раскрыл: вдруг и непонятно исчезнувшая капсула вдруг и непонятно вернулась, вот она, родная, в целости… А и впрямь: в целости ли?..
Пастух отвернул крышку и подставил ладонь лодочкой. Тонкий ручеек пепла потек на ладонь. Все было тип-топ, все на своих местах, но вопрос тоже никуда не исчез: кто брал капсулу? И зачем? И почему тайно? Проверить, на месте ли прах? Взять пробу его на анализ? Или вовсе заменить прах на нечто похожее?..
Пастух не вспомнил ничего похожего. Разве что пепел от сожженной, например, бумаги, растертый в пыль?.. Нет, тот пепел иной, нежели прах человека. Все на своих местах, Пастух, все тихо и ладно, только вот вопросы множатся, не останавливаясь, а ответы на них не спешат явиться. И кроме Стрелка, никаких явных подозреваемых у Пастуха нет. Да и Стрелок выглядит весьма сомнительным татем. А иных татей не видно. А коли и промелькнули, так ведь и вреда вроде не совершили промельком.
Скверно вообще-то…
И еще вопрос — не по сути дела, но по ходу его. А все ж на хрена было Марине сочинять такой большой «термос» для такой маленькой кучки пепла? Так не похожа Марина на любительницу переборов. Или это у японцев такая традиция?..
Тут как раз в купе вкатилась раскрасневшаяся Марина с бокалом в ручонке.
— Вы куда пропали? — спросила, привычно улыбаясь.
— Никуда, — честно ответил Пастух. — И капсула с прахом — на своем месте. И мы — здесь. И поезд шпарит к Нижнеудинску. Все хорошо, Марина…
— А что тогда плохо? — прозорливо спросила она.
— Я не люблю ахинеи и чертовщины, — сказал Пастух.
— Это вообще-то синонимы, — не слишком к месту сказала образованная Марина.
— И хрен бы с ними! — обозлился Пастух. — Вы Стрелка видели?
— Ну да, видела, он там, в коридорчике, шампанское пьет.
Пастух вскочил, вынырнул в коридор, протырился сквозь толпу к Стрелку, взял его под руку.
— Молча и быстро, — сказал. — Есть пара вопросов…
В купе толчком посадил его на свою полку, спросил:
— Где капсула с прахом?
— Откуда я знаю? — явно удивился вопросу Стрелок. Но сразу увидел ее на столике у окна. — Вот же она…
— И ты, конечно, ее не брал?
— Конечно, не брал! На кой она мне? Мы же все высыпали, посмотрели, пепел там… Какие вопросы? — Глянул на Марину, добавил: — Извините, Марина…
Марина молчала. Слушала.
Пастух сунул руку под приоконный столик и тут же вернул ее — с «глоком» в кулаке. На «глоке» остались обрезки клейкой ленты, которая держала его под крышкой стола.
— Ничего, что я скотч не оторвал? — вежливо поинтересовался. — Он стрельбе не помешает…
— Народ же сбежится, — усмехнулся Стрелок.
«Глок» он видел прежде и не единожды. И в разных руках.
— А я глушитель наверну, — сказал Пастух.
Достал из кармана трубку глушителя, медленно-медленно навернул ее на ствол.
— Может, не надо, мальчики? — очень осторожно спросила Марина.
— Мы в войну играем, — объяснил Пастух.
— Какие вопросы? — повторил прежнее Стрелок.
Пистолета он и впрямь не испугался. Или по крайней мере весьма неплохо сыграл, что не испугался.
— С кем ты контачишь в поезде?
— С тобой, — засмеялся Стрелок. — Ну и с Мариной, ясный пень.
— А еще?
— Нет никакого «еще», — обозлился Стрелок. — Ну, говорил я тебе, что один я здесь, один. Ну, не веришь — стреляй. И кто брал капсулу — не знаю. *censored*й быть!.. Хочешь, я тебе свой «макаров» на хранение отдам? Чтоб ты меня не подозревал, если стрельба случится…
— Зачем? У тебя наверняка еще есть… Ладно, живи, — сказал Пастух. — Ты кого-нибудь из знакомых своих видел в поезде, пока мы его догоняли?
— Еще как видел! В Ангарске. Вы уже отстали, вас не было… Слушай, ты не поверишь!.. Помнишь группу из Басры? Ну, парашютисты, они трое суток у нас в Бандар-Аббасе ночевали. А потом исчезли… Там мужик был, Слимом его называли, белый такой, как выгоревший, помнишь?
— Ну, — сказал Пастух.
Он помнил.
— Короче, я его и видел. В окно. Ну, точно в Ангарске, на перроне. Он, судя по всему, с нашего поезда сошел. Или наоборот — собирался войти… Нет, наверно, сошел. Потому что потом, когда поезд поехал, там он две минуты всего стоял, я Слима и увидел. На перроне. Мы мимо проползли. Нормально: в джинсах, в куртке, сумка через плечо. И не узнал бы, если б не волосы. Как был в Иране белым, так и в Сибири остался…
— И все?
— А что еще? — удивился Стрелок. — Везде свои… Он же что-то в нашем поезде явно делал. К примеру, на перегоне из Иркутска. Вас как раз не было. Он и спер капсулу.
— Ты это тоже видел?
— Нет. Я его только на перроне и углядел.
— Так он вошел или вышел, определись?
— Вроде как вышел… А может, подождал, пока поезд раскатится, и впрыгнул в вагон. Делов-то… Похоже, все-таки думаю, что впрыгнул…
— Хочется тебе так думать, — подбил итог Пастух. — А мне не хочется. Ладно, поживи пока. Закрыли лавочку. Пошли в коридор, там праздник явно сворачивается, а учредителей нет, нехорошо…
Хреновато ему стало. Он преотлично помнил Слима.
Он помнил, как по приказу из Центра лично казнил его в балуджистанской деревне в двадцати километрах от Гвадара. Он знал, что Слим работал на америкосов, даже и не секретил это особенно. И Центр это знал. И Пастуху приказ был: найти и убрать предателя. Он нашел и убрал. Обычное дело, ничего личного. И что ж теперь получается: скверно убрал? Точнее: вообще не убрал.
Невероятно! Хотя…
Ночью, помнил он, это было. Разве что светало уже чуть-чуть. Слим. «Тощий» в вольном переводе с английского. Или «хитрожопый» — в совсем уж вольном… Он стоял и курил что-то. Может, просто сигаретку, но скорее травку. Красиво стоял, красиво смотрел на красивый рассвет. А расстояние-то — ну, метров двенадцать, копеечное расстояние для хорошего стрелка. Тут-то Пастух и выстрелил. И видел, что попал. И как дернулся Слим, как успел повернуть голову, глянуть на Пастуха. И глянул, только сказать ничего не успел, потому что сложился, падая на песок.
На сухой, сухой белесый теплый песочек…
Бред какой-то. Сто лет прошло с тех пор, а тут — на тебе, просрал намертво похороненное в памяти дело, и, выходит, покойник жив остался… Профессионально если — то следует споро исправить старую ошибку… Хотя, помнится, никакой ошибки по всему не случилось: выстрел, упал, умер, пульса не было, Пастух подошел, проверил. Ну не было пульса! Ни на запястье, ни на шее. А кровь место имела: из дырочки в груди, слева. Куда целился, оттуда и кровь. Мертвым он был, мертвее не бывает! Но…
Но чудеса случаются, это факт. Хотя трудно назвать очевидный сегодня прокол Пастуха чудесным. Если б тогда командование узнало об этом проколе, Пастуху мало б не показалось. Если честно, ему и сейчас мало не кажется: спустя чертову уйму времени узнать о своем и только своем проколе. И гадать: как ошибся, из-за чего ошибся и, главное, почему ошибся, если стрелял с короткой дистанции и попал точно? Ну где здесь ошибка, где? С двенадцати-то метров плюс дырка в груди!.. Смех один… Выходит, переиграл тебя тогда Слим, устроил толковый театр и очень убедительно сыграл главную роль. А спектакль закончился — и никто не убит, ничто не убито. Как в театре и положено. Хотя стрелял-то он не понарошку… Да-а-а, блин…
Восставшие из мертвых — лучшие воины. Откуда фраза? А не вспоминается — откуда, слово сказано: Слим — лучший воин, не убиенный и не убиваемый. Первое — да, а вот второе необходимо опровергнуть. Время есть, время будет. Не убиваемых-то и впрямь не бывает.
Да, придется теперь исправлять собственную старую ошибку, это закон войны. Она имеет подлое свойство никогда не кончаться. Говенно чувствовал себя Пастух. Было дело: пас Слима, пас, пас, пас, выпас его в хорошую, тихую, безлюдную минутку, все сделал штатно — и на тебе: на колу мочало, начинай сначала.
А теперь он — здесь и сейчас, есть маза давнюю ошибочку исправить, исправить…
Хорошо б так случилось, что Слим все-таки не сошел с поезда, а впрыгнул в него на ходу. Даже если поезд малость раскатился. Это нетрудно. Впрыгнул, поцеловал в щечку проводницу с флажком — он всегда был галантен донельзя, хотя баб не любил, вернее, не баб любил, — и пошел себе. Только так. В Ангарске ожившему Слиму делать нечего. Да и то верно: киллер международного масштаба, официально убитый в Гвадаре, теперь реально живой — в Ангарске.
Две минуты стоянки поезда. Дыра мира, блин, с присутствием голимой небывальщины: мертвые там оживают!..
Выходит, он вошел — именно так: вошел! — в поезд в Ангарске?
И все ж вряд ли, занудно думал Пастух. Добраться на перекладных до Ангарска, чтоб сесть в экспресс Владивосток — Москва? Откуда добраться? На чем добраться? Не проще ли предположить, что Слим ехал на этом экспрессе от Владика, только не светил себя до поры. Выходит, пришла пора?..
Прикинем варианты. Он сел в поезд во Владике, не ведая, что в том же поезде едет его клятый и по сей день не стертый враг. То есть Пастух. Дорога длинная, монотонная, а Слим явно не в одиночку путешествует и не в свое удовольствие, а по нужде: кому-то где-то на кой-то хрен он понадобился. А и то: серьезные профи на дороге не валяются. Тем более на железной дороге.
Второй вариант. Он подсел только что. На последней минувшей стоянке. Опять же кому-то что-то спешно понадобилось от Слима и его людей. Даже в этой излишне замысловатой глуши — в дальнем далеке от центров международного терроризма. И еще раз опять же: Слим не должен был знать, что Пастух в поезде.
Третий вариант — навскидку, самый нереальный, но яркий для самолюбия Пастуха: все Слим знал, все просчитал, подсел куда и когда хотел, а теперь ждем выстрела. Как в старой песне: целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»…
Четвертый вариант, самый никакой. Ни хрена Слим не знал, сел в поезд по нужде и согласно купленному билету едет в Первопрестольную… Это как — свободное, что ли, время у него отыскалось в графике, чтоб пару-тройку ночей в вагоне поночевать? А то, что Пастух тоже здесь — простое совпадилово на руку пришлому татю.
Все — бредятина! Но говенно-то как…
Есть маза выждать, поскольку в наличии — голый и некрасивый факт. Слим, коли он чудесно ожил и тут как тут, наверняка знает, что Пастух в поезде. Кто-то же здесь наверняка бдит постоянно. Тот же Стрелок, например, который голову прозакладывает, что не играет на две руки!
Истина проста и годами испытана на прочность: никому нельзя верить. Посему Пастух и не верил Стрелку. Ничего личного. Просто — опыт.
Театр абсурда какой-то…
Вообще-то читал где-то когда-то Пастух, что Ангарск — не очень-то и дыра, а едва ли не самый благоустроенный город в Восточной Сибири, хотя эту благоустроенность сильно портит экологическая обстановка: «химии» там полно, как знал Пастух, нефтепереработки, ядерное топливо до кучи обогащают по ходу. Понятно, что поезд там всего две минуты стоит…
— А прежде ты Слима не видал? — спросил Пастух у Стрелка.
— Прежде?.. — Стрелок малость повспоминал. — Нет, Пастух, прежде — это разве что в Ираке. Да и говорили мне там, что ты его потом насмерть подстрелил… Может, здесь это был не Слим вообще? Может, это какой другой беловолосый был?
— Может быть, — сказал Пастух. — Но для дела и для безопасности куда полезней считать, что он все-таки ожил и — здесь. И сейчас. И в поезде. А что? Ты его увидел на перроне, а он намеренно там засветился своей башкой, подождал чуток и вспрыгнул на подножку… Ну-ка не поленись, Стрелок, прогуляйся по составу. Эдак незаинтересованно. И разгляди пассажиров краем глаза… Если Слим здесь, то вряд ли он далеко от нас.
— Сделаю, — сказал Стрелок и встал.
— Побереги себя, — серьезно сказал Пастух, — не светись. Человек ты не самый лучший, конечно, но я тебя давно знаю, и ты мне пока полезен.
— А как «пока» кончится, так ты меня и уложишь, да?
— Поживем — увидим, Стрелок, не гони картину. И постарайся ее не испортить. Шагай, воин, береги себя. Слим — это очень серьезно…
Что-то многовато нештатных ситуаций, странный какой-то транссибирский экспресс! Полпути «за кормой», а уж и страшилок накопилось — заикой станешь. От той милой парочки в начале дороги, что улетела на насыпь из тамбура, до пришельца с того света под ником «Слим», который то ли Пастуха пришел убивать, то ли по Маринину душу, а то ли хочет совместить эти два дела в удобной для того обстановке. И еще капсула эта распроклятая в большом не по-детски «термосе»…
А что? Скорый поезд, долгая дорога, перестук колес, ночь за окном… Кино!
Хотя не отброшен и вовсе уж пасторальный вариант: Слим просто едет в Москву. И не подсел по дороге, а отправился в путь аж из Владика. По неведомым своим деловым делам, не к ночи будь помянуто. И про Пастуха в поезде он до сих пор — ни сном ни духом. Хотя вряд ли. Если б ни сном ни духом, то он однозначно замечен был бы в пору, когда бандиты на поезд напали. И всех на насыпь повыгоняли. Его белая головушка издалека б засветилась, Пастух уж точно б заметил. А так…
Нет смысла гадать! Слим здесь, Слим себя засветил, значит, по определению нужно считать, что он туточки — по его, Пастуха, душу. Все вышеперечисленные варианты — милая игра ума, не более того. Имеет нечаянное место потенциальный, а может, даже и кинетический, как в учебнике по физике, вражина. И это уже не толпа диких бандитов, не картежник Бонд, не пара «комиссаров» в тамбуре. Этого клиента не получится просто ликвидировать, как, выходит, однажды у Пастуха уже не получилось. Печально и обидно узнать о том спустя годы…
Но в теперешнем случае со Слимом не получиться просто не должно. А то получится у Слима и будет еще более печально…
Был, помнил Пастух, в его юности какой-то импортный фильм с названием «Смерть приходит в полночь». Очередная полночь вообще-то недалека уже… А смерть?.. Она, подружка, всеми не любимая, всегда где-то рядом ошивается, ждет своего… Своего чего? Своего часа. Своего выхода. Своего приговоренного к ней. У них с Пастухом профессии вроде похожие. Оба пасут свое. А уж кто кого перепасет, жизнь рассудит… Пока мячик на стороне Пастуха.
Глава седьмая
Стрелок не скоро вернулся с экскурсии по вагонам, а как вернулся, так и доложил:
— Не видел я Слима.
Пастух спросил:
— Во все купе заглядывал?
— Ни одного не пропустил. И у всех проводниц до кучи спрашивал. По легенде я искал мальчика, племянника моего возрастом семи лет, в красной курточке, в белой панамке. Убежал, шельмец, прямо из вагона от родного дяди.
— Откуда у вас племянник-то взялся? — спросила Марина.
— Племянник — это повод, — наскоро объяснил Пастух. — Стрелок моего старого дружбана хотел отыскать.
— Еще одного? — изумилась Марина. — У вас что, в каждом проезжем поезде по десятку старых знакомых?
— Не дай Бог, — сказал Пастух. — Даже когда один знакомый, уже неуютно.
— Так он один! — обрадовалась Марина. Эмоции она мухой меняла. — А может, он сошел на той станции, где мы сели?
— Наоборот, — сказал Пастух, — вроде как вошел.
— А он знает, что вы здесь?
— Боюсь, что да…
Слово «боюсь» не было фигурой речи. Пастуху и впрямь не шибко хотелось встречаться с бывшим покойником, который доселе даже тенью не тревожил сны Пастуха. Убит и убит, проехали. Ан нет, выходит, не проехали. Притормозили. И пока ошибочку не исправишь, езда по «железке» в люкс-вагоне уже не в радость, а скорее в тягость. Есть люди, знал Пастух, которых приходится ликвидировать дважды, а то и трижды, удачливые такие люди, и пули в них не всегда летят, и огонь им не совсем огонь, а в воде они по определению не тонут, поскольку — говно. Плохие люди то есть. Хорошие почему-то погибают сразу.
Пастух, конечно, стоик, железный человек, все ему нипочем, ан информация о давнем проколе сильно его закорячила. Он в жизни редко проигрывал. Чтоб не сказать: совсем не проигрывал. И не потому что везунчик. Он плохо верил в такие расплывчатые, неконкретные понятия, как «везение». Чтоб оно реально заработало, надо, точно знал Пастух, очень хорошо подготовиться — продумать, просчитать, проиграть в башке, а то и на местности не однажды. Ликвидация Слима в том давнем злосчастном июне была продумана, просчитана и многажды проиграна, поскольку сам объект для ликвидации весьма неординарным считался и — всерьез. Все учел Пастух. До миллиметра. До секунды. И после выстрела, когда подошел к трупу даже не врага, это слишком сильно сказано, но уж точно не друга, когда ловил пульс на шее, на запястье — трупа, да, так! — тогда даже залетной мыслишки не явилось: а вдруг Слим хоть как-то, но жив?.. Мертв он был, мертв!..
А и с чего б этой мыслишке явиться? Пастух в сердце стрелял. И аккуратная, хоть и не маленькая дырочка в белом диш-даше на левой стороне груди, и кровь, легко выплеснувшаяся из дырочки, и мертвые открытые глаза убитого, и ни на йоту не запотевший циферблат ручных часов Пастуха, поднесенный к губам убитого, — все подтверждало мгновенную и нежданную смерть. Дело было сделано.
И Пастух ушел, сделав его.
А теперь выходит, что не сделал. Слим вернулся с того света. По душу Пастуха? Может быть. Хотя и вряд ли. Слим, как помнил его Пастух, был расчетливым, холодным, циничным человеком. Он не искал случая, он поджидал его. И случай, как полагал Пастух, как водится, пришел в виде контракта с кем-то в России. Контракт на что? Да уж не на убийство Пастуха, хотя… Отставим пока «хотя». Скорее на участие в непонятной и невнятной доселе истории с путешествием Марины из Владивостока в Москву. Понадобился, видимо, очень хороший ликвидатор. Слим, знал Пастух, — очень хороший ликвидатор. Точный. Умный. Расчетливый. Холодный. Был, да. Но и маловероятно полагать, что время сильно его изменило. Прошло-то всего ничего, четыре года — не срок. И Пастух вполне может числиться в списке Слима, коли таковой есть, в разделе «безоговорочно». То есть не по контракту интересы, а по жизни, которую Пастух не сумел-таки у него отобрать…
Обыграл его тогда Слим, нарядно обыграл. Лучше поздно о том узнать, чем жить незнаемо. Был врагом и ожил врагом лютым. Наверняка. Но имитированная смерть — отложенная смерть. Тот, кто убивал, рано или поздно узнает об имитации и по-любому постарается исправить свою ошибку. Если тот, кто однажды убит, его не опередит. Вот Слим де-факто и появился в поезде. По чью душу? Пастух допускал, что по Маринину, но допущение казалось ему сомнительным. Слим умел считать на несколько шагов вперед и, как знал Пастух, ни разу не ошибался. Даже в липовой смерти своей не ошибся, выходит. Пастух который год живет с уверенностью: враг мертв. А он живехонек и, по разумению Пастуха, не прочь посчитаться с тем, кто его якобы убил. То есть с Пастухом. Это логично.
А при чем здесь Марина? Зачем она ему или его хозяевам? Зачем им эта мультипликационная череда теоретических и неудачливых киллеров, по Маринину душу являвшихся? Уж вернее признать, что капсула эта хренова им всем требуется. Всем вместе и каждому порознь. Да что ж в ней такого, что за ней охотятся силы куда как серьезные? Пепел — он и в Африке пепел, а ничему боле в капсуле быть не положено…
А если-таки есть? А если где-то в нее что-то как раз положено, запаяно, замуровано?..
Пилить капсулу-«термос» на мелкие части вряд ли стоит, если в ней что-то и спрятано, то пусть пока в целости побудет. А что до Слима, то, очевидно, надо помешать ему в исполнении обоих теоретически внятных намерений: и жизнь Марины в очередной раз сохранить, и Пастуху помирать неохота. А вот исправить свою давнюю ошибочку — это верная и внятная цель. Единожды умерший оживать не должен.
Хотя Слим наверняка так не думает.
Его право. Пока его.
Ситуация складывалась весьма говенная. Слима в поезде Стрелок не обнаружил. Это отнюдь не значит, что он остался на станции. Более того, это скорее говорит о том, что Слим не хочет себя обнаруживать, а возможностей здесь навалом. Для начала прикрыть его главную примету — отчаянно белые волосы — какой-нибудь шапочкой — и нет персонажа. В итоге — два варианта ближайших часов. Первый: идти искать самому, вооружившись. Второй: ждать, тоже вооружившись. Оба варианта — фуфло.
А что не фуфло?..
Слим, посветив своей башкой на перроне, заявил открытую игру. Как в известной с детства фразе: «я иду с мечом судия». По-научному — палиндром. Что слева направо прочитай, что наоборот — все угроза очевидная. А это и славно! Пастух любил играть «один на один». Особенно когда этот второй «один» — достойный соперник. А Слим уж тем хотя бы достоин, что сумел обмануть Пастуха. Смертью своей липовой. И сейчас ведет собственную игру. Нагловато, уверенно, открыто. Посчитаться за былое хочет. А и пусть его. Поезд длинный, маршрут длинный, сезон охоты объявлен, время пошло. Надо бы изготовиться.
Следующая остановка — Тулун, две минутки стоим. До конца пути — чуть меньше трех суток, долго ехать, всяко еще случиться может в этом заполошном поезде, как уже и случалось.
Два варианта всего есть: ждать выстрела или выстрелить первым. Пастух по определению склонялся ко второму, но и понимал, что в узком вытянутом пространстве поезда, где нет простора для каких-либо маневров, нападение неожиданным не получится. Разве что пройти по крышам вагонов и влезть в искомое купе через окно. Эквилибристика, конечно, шум, гам, стрельба, нечаянных трупов штуки две-три, тупой вариант, только на неожиданность и рассчитанный, а чего считать, если в том купе тебя по определению ждут с нетерпением. Хоть бы и через окно? Тоже бред! Оживший Слим, конечно, — говнюк конченый, но — профи в своем деле. Он уж сочинил для встречи что-нибудь толковое наверняка. Не исключено — подготовил. Надо бы тоже подготовиться, сделал Пастух вывод.
В его замечательной дорожной сумке было если и не все, то очень многое. В данном случае Пастух вынул на Божий свет пластмассовую коробочку, а в ней — видеокамера, совсем крохотная, но мощная. Беспроводная. Пошел в тамбур, перекинулся парой слов с проводницей, вышел на площадку, прикрыв за собой дверь вагона. Оживил камеру, присобачил ее над входной дверью так, чтоб любого входящего с площадки в вагон она б фиксировала. Включил, проверил: на экранчике его айфона появился тамбур. Видно было хорошо.
Вернулся в вагон, прошел в противоположный тамбур и повторил там операцию. Айфон послушно показывал картинки: обе они одновременно выводились на экран.
Марина, до сих пор терпеливо читавшая какой-то толстый роман, оторвалась от него и спросила Пастуха:
— А чего вы все бегаете туда-сюда? Что-то не так?
— Что-то не так, — согласился Пастух.
— Что именно? — не отставала она.
— Похоже, гостей стоит ждать, — объяснил Пастух. — Да вы не отвлекайтесь, читайте-читайте, а я в коридоре постою, там в окошко смотреть удобнее…
И вышел.
Марина успела вслед спросить:
— А на что смотреть?
Но Пастух не стал объяснять. Врать не умел, а правду — про Слима — выдавать не хотел: зачем Марине умножать познания? Лишние — они грузят.
Стрелок рядом объявился.
— Что делать, командир? — спросил.
— Ехать, — объяснил Пастух. — И не высовываться. Слим — он по мою голову. И все проблемы — мои.
— Ладно тебе, — сказал Стрелок, — твои, мои, ничьи… Давай их не делить. Вместе едем, вместе и сойдем. В Москве.
Логично сказал. Стоило согласиться.
— Вот что, Стрелок, забирай Марину и иди с ней в вагон-ресторан. Спать потом будем, не расклеимся. Сидите тихо, чаю попейте или винца. И — ни шагу оттуда. А мне подумать надо.
Стрелок кивнул. Заглянул в купе:
— Марина, я вас в ресторан приглашаю. На поздний бокал вина или рюмку коньяку. Или на поздний ужин. Выбирайте.
— А Пастух? — спросила она, глядя на Пастуха.
— Кое-какие дела сделать надо, — темно объяснил Пастух. — Я подойду попозже…
Они собрались быстро и безропотно, ушли в ресторан, а Пастух закрыл дверь купе, достал из сумки «глок», проверил магазин — полон он был, сунул «глок» под футболку за спину, за пояс джинсов, а в карман — запасную обойму, походя глянул на экранчик айфона: камеры в тамбурах чужих не обнаруживали, да и своих никого не было. Пастух вышел в тамбур, постоял там малость, послушал грохот колес и вагонных буферов. В нечистое дверное стекло он видел коридор своего вагона, пустой в этот час, все пассажиры по своим купе сидели.
Пастух имел такую странную привычку: перед боем ли, перед какой-то ожидаемой опасностью он любил хоть на несколько минут остаться в одиночестве. Ну хотя бы на три — пять минут наедине с самим собой. Вот и нынче: он чуйкой своей отлаженной чуял, что ситуация стала опасной. Хотя, если подумать, что непривычного? Есть очень конкретный и очень серьезный враг, есть тоже очень ограниченное пространство для любого маневра с любой стороны. И много-много дверей, которые мешают маневру, но помогают той самой чуйке не сплоховать. Пастух не знал, в каком вагоне едет Слим, повагонный блицпоход Стрелка результата не дал, а идти самому повторно — опасное занятие. Не столько для Пастуха, сколько для пассажиров, ни сном ни духом об опасности не ведающих. Зыбкое предположение о том, что Слим все ж таки остался на минувшей станции, здравым смыслом подтверждаться не хотело.
Хотя…
Есть две версии. Первая: Слим каким-то образом — каким?! — узнал, что Пастух едет в этом поезде, и решил ликвидировать своего врага. Вторая: Слим едет по своим делам и не знает, что враг — рядом. Сразу выводим: вторую версию, даже если она верна, в расчет не берем. Слим по-любому узнает — а то и уже узнал! — что в поезде имеет законное место Пастух. Это — война. И вопрос «кто кого?» уместен донельзя…
Стоять в тамбуре было прохладно, шумно и, как ни странно, успокаивающе. Но и тактического смысла никакого не имело. Постоял, продышался, собрал в гремящем железом колесном одиночестве мысли в кучку, пора и в вагон возвращаться. Один хрен, где ждать. А самому искать — жопа полная. Не дай Бог, стрельба начнется!
А Слим не спешит, *censored*ра. Если он и вправду есть в поезде. И похоже, не будет спешить. Он в отличие от Пастуха наверняка уже знает, где враг обитает. Хотя, может, изначальная цель Слима, как наемника, — Марина, почему бы и нет?.. Бессмысленно гадать и непродуктивно. Липовая цель, подставная. Временными нанимателями Слима поставленная. Зачем — по-прежнему не понятно. А настоящая, личная, утробная его цель — Пастух. Человек, который его однажды убил. Или, точнее, хотел убить, ан не сложилось. Хотя, если фишка выпадет, он и липовой цели достигнет. В легкую!
А вот хрен ему!
Пастух постоял-постоял в одиночестве на холодке, продышался — теперь можно и думу думать: как жить дальше? И в первую очередь — максимально обезопасить Марину. Насколько можно.
Он притормозил у купе проводниц. Одна там была.
— Девонька, милая, а нет ли у вас в хозяйстве совсем свободного купе?
— Совсем свободного нет, — сообщила проводница. И спросила: — А что, надо?
— Хотелось бы малость расшириться. Пополнения мы ждем. В смысле корешок мой должен вот-вот подсесть…
— А у него что, билета нет?
— Да если и есть, так не в наш вагон, наверно.
— Будет местечко во втором купе. Один пассажир как раз на следующей сходит. Один сошел, второй вошел… А точно подсядет корешок ваш?
— Да коли и не точно, денежки все одно с меня… — И отсчитал проводнице две бежево-желтые купюры. — Хватит пока столько?
— Пошли покажу. — Проводница спрятала денежки в карман форменной рубашки и пошла по вагону.
Обитателем купе оказалась женщина лет навскидку под полтинник, полная, ухоженная, приветливая. Пастух вспомнил ее — испуганную, стоявшую у вагона в невеликой пассажирской толпешке, когда банда в поезде хозяйничала.
— К вам на следующей подсадка будет, — сказала ей проводница. — Не против?
— Да? — спросила женщина. Радости в ее голосе Пастух не услышал. — А кто?
— Да вот товарищ этого пассажира…
— Хороший человек, — подтвердил Пастух. — Веселый, образованный, культурный и практически непьющий. Он в Тулуне в командировке. В Москву возвращается.
— Ну-у, если так… — протянула с сомнением.
Но по лицу заметно было, что подсадка ей уж точно не в лом будет. А и то: непьющий, да еще и веселый…
— А может, и не выйдет подсадки, — огорчил ее Пастух. — Мало ли что случится. Опоздает, к примеру. Там же две минуты стоянка… Но я все равно оплачу место до Москвы. Вы ж в Москву едете?
— Ну да, — согласилась женщина. — У меня там племянница замуж выходит. За москвича. Студенты они…
Никто, разумеется, никуда не подсядет, а иметь запасное место в вагоне — это невредно. Зачем оно? Да на всякий пожарный. Мало ли что случится. Пастух так думал.
Расплатился с проводницей за лишнее место и пошел в вагон-ресторан, где Марина и Стрелок ужинали.
— Как настроение? — аккуратно спросил Стрелок.
— Боевое, — ответил правдой Пастух. — Ищем иголку в стогу иголок.
Читать бесплатно другие книги:
