Пуля для певца Седов Б.

Открыв холодильник, Роман достал банку «Вискаса», открыл ее и вывалил содержимое в стоявшую около плиты миску. Шнырь отпихнул Романа и стал жадно пожирать консервы.

— Ишь ты! — удивился Роман. — Видать, одной будет маловато.

Он достал еще одну банку и открыл ее.

Когда Роман поднес открытую банку с кошачьим кормом к миске, чтобы добавить коту корма, Шнырь оглянулся на него и зашипел.

— Эй, ты чего? — Роман опасливо отдернул руку от миски.

Кот не ответил и с громким чавканьем продолжил трапезу.

Закончив с первой порцией, Шнырь поднял голову и требовательно посмотрел на Романа. Тот вывалил в миску вторую банку жратвы, и Шнырь, не снижая темпа, снова принялся за еду.

— Странно, ведь Шапиро должен был кормить тебя каждый день, а на тебе почему-то все ребра видны… — пробормотал Роман. — Хорошо еще, что вода у тебя была.

Шнырь был приучен пить на кухне прямо из-под крана, который всегда был чуть приоткрыт, и из него тонкой струйкой текла вода.

— Ну да ладно, — сказал Роман, — вижу, что ты живой, раз жрешь, и хватит с тебя пока, а то знаем мы эти истории, когда изголодавшиеся люди бросались на еду и быстренько протягивали ноги с непривычки. Ты, конечно, не человек, но что-то общее в нас есть. Так что доедай и больше не приставай.

Бросив пустую банку в мусорное ведро, Роман прошел в комнату, включил свет и, сев на диван, снял телефонную трубку. Набрав номер Шапиро, он долго слушал гудки, потом дал отбой и набрал номер студии. Там тоже не отвечали. Тогда Роман повесил трубку и достал из кармана мобильник.

Шапировская трубка заявила, что абонент отключен или находится вне зоны действия сети.

— Интересное дело… — обеспокоенно сказал Роман и позвонил Арбузу.

Через несколько секунд Арбуз отозвался:

— Ну что, африканец, не сожрали тебя яростные гориллы?

— Нет, не сожрали, — серьезно ответил Роман, — а вот нашу Шапиру они, похоже, сожрали. Я звоню ему на все номера, и везде тишина.

— Только он не вернулся из боя, — подхватил Арбуз.

— Ты там чего, водку пьешь, что ли? — раздраженно спросил Роман.

— Есть немножко, — признался Арбуз.

— Алкоголик… А где Шапиро?

— А мне откуда знать? — Роману показалось, что он видит, как Арбуз пожимает плечами. — Твой Шапиро мне не докладывает. Да не волнуйся ты, ей-богу! Ну, загулял ребе, и что такого? Дела идут, диски продаются вовсю, я сам видел в магазинах, так что все путем. Отвали и не мешай мне культурно проводить досуг в приличном обществе.

— А… — догадался Роман, — ты, значит, с бабой развлекаешься.

— Вы хам, сударь, — ответил Арбуз. — Это вы, артисты, с бабами развлекаетесь, а у меня тут настоящая герцогиня!

В трубке послышался женский смех, не лишенный приятности.

— Ладно, мацай свою герцогиню, а я пошел в душ. А потом лягу спать.

— Так ты только из аэропорта?

— Вот именно. И, между прочим, Шнырь не кормлен минимум неделю, аж бока ввалились. А кормить его должен был как раз Шапиро. И этого самого Шапиро не наблюдается ни на каких фронтах. Теперь дошло?

— Дошло, — после небольшой паузы ответил Арбуз, — теперь дошло… Ну да ладно, утро вечера мудренее. Давай утром созвонимся.

— Давай созвонимся, — согласился Роман и повесил трубку.

Некоторое время он задумчиво наблюдал за Шнырем, который намывался, сидя на пороге кухни, потом неохотно встал и сказал:

— Ну что, скотина, натрескался? Хорошо тебе: пожрать дали — и все проблемы решены. Не пьешь, не куришь, ни работы, ни денег, ни друзей… Сам по себе. Счастливый!

Вздохнув, Роман встал с дивана и неохотно побрел в ванную.

Верный Тюря, правая рука Арбуза, вышел из кабинета своего начальника, который в этот момент сидел за знаменитым стеклянным столом, символизировавшим чистоту и прозрачность дел компьютерной фирмы «Пиксель», и попивал крепкий кофе, вспоминая вчерашнюю герцогиню.

При себе Тюря имел кожаный дипломат и четкие инструкции. Он должен был доставить в банк «ПетроРим» на Каменноостровском проспекте документы и один миллион долларов, а оттуда привезти ответные бумаги.

Арбуз знал, что возить крупные суммы гораздо безопаснее, не привлекая к себе внимания большими черными автомобилями и агрессивной охраной.

Обычная курьерская работа.

Выйдя на улицу, Тюря сел за руль скромной «пятерки», повернул направо, на Литейный, и спокойно поехал в сторону Петроградской. Он не заметил, что следом за его машиной направился стоявший на противоположной стороне улицы подержанный «Форд таурус» с темными стеклами.

В «Форде» сидели трое солдат из бывшей армии Корявого.

Оставшиеся без руководителя беспредельщики знали, что на воровском сходняке Арбуза полностью оправдали, и не могли с этим согласиться. Они решили сами восстановить справедливость, как они ее понимали, и начать планомерное наступление на организацию Арбуза, не смущаясь несоответствием сил и авторитетов.

То, что Корявого на самом деле застрелил Роман, они считали ложью, с помощью которой Арбуз пытался уйти от ответственности.

За рулем был Палач, носивший это прозвище вполне оправданно, рядом с ним — Теремок, прозванный так за привычку называть теремком любое строение, а на заднем сиденье расположился Груша, который старательно раскуривал косяк.

Его голова была действительно похожа на этот плод.

Затянувшись несколько раз первосортным азиатским пластилином, Груша, удерживая в легких драгоценный дым, смочил слюной криво разгоревшуюся папиросу и передал ее на переднее сиденье Теремку. Тот, приняв косяк, нажал на кнопку между передними сиденьями, и стекла поползли вверх.

— Кумар выходит, — пояснил Теремок и глубоко затянулся, потом передал папиросу Палачу.

Через минуту атомный косяк был выкурен, а в салоне стало дымно, как в коптильной камере.

Еще через две минуты троих конкретных пацанов приходнуло так, что они стали потихоньку хихикать, затем засмеялись громче и наконец истерично заржали, словно кто-то их щекотал.

В это время из «Пикселя» вышел Тюря с дипломатом в руке и, сев в скромную «пятерку», поехал в сторону Литейного.

— Слышь, бля, кончай ржать, — подавляя приступ дикого беспричинного смеха, выдавил Палач и, нажав кнопку, опустил все стекла, чтобы принять свежего воздуха.

Теремок и Груша, не слыша его, продолжали, задыхаясь, смеяться, одержимые демоном, выпущенным из комочка зеленоватого ароматного вещества.

Тогда Палач, уже тронувшийся с места, неожиданно нажал на тормоз, и «Форд» сильно клюнул носом. От резкого торможения сидевший рядом с Палачом Теремок с громким стуком ударился лбом о стекло, а сидевший сзади Груша налетел мордой на подголовник и больно рассадил изнутри губу о собственный клык.

В машине стало тихо. Все посмотрели друг на друга. Теремок тер ушибленный лоб, Груша сосал кровоточившую губу, а Палач, отдуваясь, сказал:

— Ну, бля, и масть! Во цепляет!

Теремок посмотрел вперед и вдруг закричал:

— Э, слышь, а этот-то где?!

Палач, нахмурившись, нажал на газ.

«Форд» рванулся вперед, и через некоторое время преследователи увидели «пятерку», направлявшуюся к Литейному мосту.

Теперь в «Форде» было тихо. У сидевших в ней беспредельщиков пошел другой кайф, и теперь они внимательно следили за преследуемой машиной, ожидая момента, когда можно будет приступить к действиям.

Действия, которые они намеревались совершить, были просты.

Нужно было загасить водителя, причем сделать это особо жестоким и оскорбительным для Арбуза образом, и оставить в машине свидетельства того, кто это сделал и вообще откуда ветер дует.

Тюря, не подозревавший об этом, пристроился за едущей в сторону Петроградской машиной ГАИ и спокойненько покуривал сигарету «Парламент».

Теремок, раздраженный тем, что немедленно напасть на водителя «пятерки» невозможно, злобно произнес:

— Ишь, сука, за ментом поганым пристроился. Грамотный, падла!

— Грамотный-то грамотный, а вот если он так и будет ему жопу нюхать, где мы его замочим? — отозвался Палач.

— А где-нибудь прижмем и замочим, — послышалось с заднего сиденья.

— А как ты его замочишь, если он все время по главным улицам ехать будет? — поинтересовался Теремок.

— Харэ базарить попусту, — прервал бесполезную трепотню Палач. — Груша, дай-ка мне водички, а то сушняк!

Разговоры смолкли, и было слышно только, как Палач громко всасывает минералку из двухлитровой пластиковой бутылки.

Мент впереди ехал со скоростью ровно шестьдесят, и Тюря следовал за ним, не изменяя дистанции и не беспокоясь ни о чем. Посмотрев в зеркало, он увидел, что за ним так же дисциплинированно едет черный «Форд» с затененными стеклами. Через несколько минут на ментовской машине замигал правый поворотник, она затормозила и остановилась рядом с встречавшим ее гаишником. Когда мент вышел из машины, гаишник отдал честь, затем они пожали друг другу руки.

Проехав мимо, Тюря поднажал и выехал на Литейный мост.

«Форд» ровно держался позади него.

Спустившись с моста, Тюря повернул направо и, совершив небольшую петлю, выехал на набережную к гостинице «Санкт-Петербург». На всякий случай он решил пропустить вперед «Форд», навязчиво следовавший за ним, и, прижавшись к тротуару, остановился.

Краем глаза он увидел в зеркале, как у «Форда», остановившегося за ним, открылась левая дверь и из нее вышел человек. Тюря потянулся к бардачку, в котором у него лежал пистолет, но тут дверь с его стороны резко распахнулась. И, как только он повернулся в ту сторону, чтобы достойно ответить наглецу, как почувствовал несколько очень сильных ударов в голову.

Яркий солнечный свет погас, и Тюря уснул.

Преследуя «пятерку», сидевшие в ней начинали нервничать все больше и больше. Но это касалось только Теремка и Груши. Палач, управлявший машиной, был невозмутим и только время от времени обрывал нервные базары братков, которым не сиделось спокойно.

Когда «пятерка» остановилась напротив гостиницы «Санкт-Петербург», Палач, пристроившись за ней в пяти метрах, поставил машину на ручник и сказал Теремку:

— Сядь за руль!

После этого он быстро вышел из «Форда» и пошел к «пятерке». Подойдя к водительской двери, он рывком распахнул ее и несколько раз ударил водителя, после чего отпихнул неподвижное тело на правое сиденье и уселся за руль.

И тут Теремок вспомнил, как застал однажды Палача за странным, на первый взгляд, занятием. Палач, поставив на водительское сиденье «Жигулей» боксерский мешок, стоял рядом и методично бил по нему через открытую дверь. Через несколько минут он закрыл дверь и стал отрабатывать удары через окно.

— Ну, бля, ты даешь! — восхитился тогда Теремок, догадавшись о смысле такой тренировки. И вот теперь наконец ему довелось увидеть применение этой техники в действии.

Он посмотрел в зеркало и не увидел сзади ни одной стоявшей машины. Значит, свидетелей не было. Груша между тем перелез на переднее сиденье и, двинув Теремка локтем, заржал:

— Ты видел, как он его? Не, ты видел?

Теремок сдержанно улыбнулся, и это должно было означать, что ничего сверхъестественного в действиях Палача не было.

— Да, вполне профессионально, — хладнокровно отреагировал он, и тут до него дошло, что он произнес слово «вполне» первый раз в жизни.

Пораженный этим, он чуть не пропустил момент, когда, дождавшись паузы в беспрерывном движении машин, Палач, сидевший за рулем «пятерки», рванул с места. Теремок последовал за ним, и через десять минут они оказались уже на Каменном острове.

Следуя за Палачом, Теремок все гадал, куда же он направится.

Но кое-что было ясно уже сейчас.

— Ну, бля, мы щас с этим козлом разберемся! Ух, бля, разберемся! — весело повторял он.

Груша тоже был доволен:

— Мы его не больно зарежем! Чик — и в дамки!

— Какой чик? — возражал Теремок. — Не-е, мы его — чик-чик-чик, а потом — чук-чук-чук, а потом снова — чик-чик-чик!

— Гы-ы! — радостно ржал в ответ Груша, потирая руки.

В общем, Тюрю ожидала очень незавидная участь.

Покрутив по Петроградской, Палач наконец увидел то, что искал, и «пятерка» въехала в освещенный солнцем двор дома, находившегося в состоянии капитального ремонта. Рабочих не было, и среди строительного мусора и еще не до конца разворованных стройматериалов сидели несколько кошек, которые разбежались, услышав шум двух машин, въезжающих в безлюдные руины.

Под колесами хрустел битый кирпич и трещали обломки досок. Наконец эти звуки стихли, двигатели умолкли и воцарилась тишина. Защелкали открывающиеся двери, и братки вышли из машин. Затем они вытащили Тюрю, который все еще был без сознания, и бросили его на землю.

Теремок огляделся и сказал:

— А чо, конкретное место. В самый раз.

И, повернувшись к Палачу, добавил:

— Слышь, Палач, а ты его конкретно приложил. Уважаю!

Груша в это время копался в пакетике с планом.

Тюря, уткнувшийся лицом в мусор, пошевелился и застонал.

Все повернулись к нему. Он медленно встал на колени, затем сел. Левая сторона его лица была раздута и кровоточила. Он потрогал лицо и еще раз негромко застонал. Потом поднял глаза и увидел перед собой троих несомненных беспредельщиков.

Его глаза постепенно приобрели осмысленное выражение, и он полез за пояс.

— Ну и что ты хочешь там найти? — насмешливо спросил Палач. — Пушку свою ищешь? Так вот она! И нечего шарить, там теперь одни мандавошки остались.

И он повертел в воздухе тюриным «макаровым».

Теремок и Груша заржали.

Палач остановил их жестом и произнес:

— Давайте его туда, — и указал на проем подъезда, перекошенная дверь которого висела на одной петле.

Теремок с Грушей подхватили Тюрю за руки и, слегка вывернув их назад, потащили туда. Тюря попытался сопротивляться, но, получив от Груши коленом под дых, пошел, спотыкаясь, куда вели.

Когда вся компания поднялась на второй этаж, Палач, оглядевшись, сказал:

— Тащите его в эту квартиру.

Квартира, в которую заволокли Тюрю, представляла собой цельный объем без перегородок и с наполовину разрушенной внешней стеной. Пол был завален обломками кирпича и обрывками обоев. Среди этого бардака стояли штукатурские подмости, измазанные раствором и краской. Лучи солнца, проникавшего через бреши в стенах полуразрушенного дома, слегка оживляли картину.

— А привяжите-ка этого козла к вон тому козлу! — скомандовал Палач, и все трое, довольные таким тонким остроумием, засмеялись.

Теремок быстренько нашел большой кусок ржавой проволоки, и через несколько минут Тюря был привязан к подмостям наподобие буквы «Х». Его руки и ноги были разведены в разные стороны и грубо прикручены проволокой, причинявшей ему сильную боль. Он понимал, что все кончилось, надеяться на продолжение жизни нет смысла, и думал только о том, какие мучения его ждут перед смертью.

Палач тем временем открыл дипломат и восхищенно выругался.

— Во, бля! Гля, пацаны! Бабки!!!

Он вытащил из дипломата несколько пачек долларов и потряс ими в воздухе.

— Ни хрена себе! — радостно завопил Груша. — Точно, бабки!

— И главное — много! — поддержал его Теремок.

— Ладно, это бабки. А это что? — и Палач поднес документы к глазам Тюри.

— Не твое дело, — сквозь зубы ответил Тюря и сплюнул кровь.

— Ну, не мое так не мое. Эй, слышь, иди сюда! — Палач обратился к Теремку, только что набравшему полную грудь терпкого дыма.

Тот торопливо передал косяк Груше и, задержав дыхание, поспешил на зов.

— Этот козел говорит, что это, — Палач потряс документами, — не мое дело. Может быть, это твое дело? Как ты думаешь? Сделай-ка ему, как тогда Банщику. Помнишь?

Теремок выпустил дым и обрадованно ответил:

— Помню-помню! Щас сделаем!

В глазах Теремка, и так-то склонного к садизму, а теперь еще и сильно обкуренного, засветились нехорошие огоньки.

Он вытащил из заднего кармана опасную бритву, открыл ее и начал медленно играть перед лицом Тюри страшным сверкающим лепестком. На его искаженном лице появилось странное выражение, а в углах рта выступила пена.

— Щас мы тебе будем делать чик-чик. А потом чук-чук. А потом снова чик-чик. Ты думаешь, я тебе буду фасад расписывать? Не-е-ет, — протянул он нежно. Мы тебе будем чик-чик делать.

И он опустился перед Тюрей на колени.

Палач и Груша стояли в стороне и, передавая друг другу косяк, следили за происходящим.

Теремок несколькими ловкими движениями бритвы распорол брюки Тюри, затем аккуратно потрудился над его трусами и, театральным жестом отбросив в сторону вырезанные лоскуты, поднялся на ноги и отступил на два шага.

— Чик-чик! — торжественно произнес он, воздев бритву к небу.

Его рука попала в солнечный луч, и опасное лезвие засверкало, как маленькое кривое зеркало.

Тюря стоял, распятый на грязных подмостях, а его обнаженные гениталии беззащитно висели между широко раздвинутых ног. Глаза Тюри были крепко зажмурены, а на челюстях играли желваки.

Теремок обернулся к Палачу и ждал дальнейших команд.

Наступила тишина.

Палач, отбросив докуренную пятку, смотрел на Тюрю и молчал.

Будучи очень жестоким беспредельщиком, он тем не менее не любил маньяков, потому что в глубине души небезосновательно считал их тайными пидарами. И сейчас он видел перед собой стопроцентного маньяка во всей красе.

Помолчав минуты две, он подошел к Тюре и сказал:

— Ладно, ты умрешь быстро. Это тебе, падла, за Корявого.

— Но ведь я его не убивал! — воскликнул Тюря.

— А я знаю, — ухмыльнулся Палач. — Но для начала сдохнешь ты. Потом все остальные из команды Арбуза, а потом уж и до него самого доберемся.

После этого он достал «макаров», передернул затвор и, не затягивая страшной минуты, выстрелил Тюре в сердце. Тюря вздрогнул, уронил голову на грудь, и его тело обвисло на привязанных ржавой проволокой руках.

Отвернувшись от мертвого Тюри, Палач убрал листовку в карман и сказал:

— Поехали.

Обкуренному Груше было все равно, а Теремок, уже раскатавший губу и представлявший, как он будет чикать Тюрю, был жестоко разочарован. Но зная, что Палач шутить не любит, он, надувшись, как обиженный ребенок, молчал.

Они вышли во двор, и раздосадованный Теремок с размаху ударил ногой по заднему крылу тюриной «пятерки». На беду, его ступня угодила под резиновую накладку на бампере и застряла там. Потеряв равновесие, он свалился на спину и попал растопыренной пятерней прямо в кучу говна, вокруг которой валялись испачканные смятые бумажки. Говно выдавилось между его пальцами, и Теремка аж перекосило от отвращения. Груша заржал, а Палач неодобрительно покачал головой и сказал:

— Отмывайся где хочешь, а то поедешь в трамвае.

Теремок, однообразно ругаясь, направился к ржавой бочке, наполненной мутной водой. В воде плавал презерватив.

Отмыв кое-как руки, Теремок поднял с земли щепку, подцепил с земли малую толику дерьма и написал на капоте «пятерки» короткую фразу.

«Привет от Корявого!»

Затем беспредельщики уселись в «Форд» и, выехав из двора полуразрушенного дома, отправились в кафе «Обезьяна Чичичи» на Чкаловском.

Расположившись за угловым столиком и попивая кофеек, они тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, радовались неожиданно свалившемуся на них богатству и соображали, как бы еще насолить Арбузу. Об этом думали Груша и Теремок, а Палач сидел молча и усиленно размышлял о чем-то другом.

— Слышь, — обратился к нему Теремок, — а что мы будем с бабками делать? Ведь там на всех троих до конца жизни хватит.

Палач вздрогнул, оторвавшись от своих нелегких мыслей, и, взглянув на Теремка, ответил:

— До конца жизни, говоришь? Между прочим, этот миллион искать будут. Но я знаю, что нужно делать. Поехали!

Быстро допив кофе, братки вышли на улицу и уселись в «Форд».

Палач, сев за руль, завел двигатель и сказал:

— Значит, так. Сейчас мы поедем в одно место, где спокойно будем решать вопрос о бабках. Сумма серьезная, и нужно сделать все по уму.

— Ух ты! — сообразил наконец Груша. — Класс! Мы разделим бабки — и мама, не горюй! Во, бля, ништяк! Ух, ништяк!

Палач смотрел вперед, на дорогу, и молчал. Потом сказал:

— Все, хватит базарить. Подъезжаем.

«Форд» переехал через Ждановку и повернул в сторону Петровской косы. Теремок, знавший, что Петровский проспект упирается в Яхтклуб, спросил:

— Это мы в Яхт-клуб едем, что ли?

— Нет, ответил Палач, — поближе.

На Петровском проспекте было пусто. Ни машин, ни людей. «Форд» двигался между двух промышленных заборов, в которых кое-где были ворота, принадлежавшие разным организациям. Остановившись у ворот, выкрашенных в синий цвет и имевших кривую надпись «Кислота», Палач остановил машину и, не выключая двигателя, сказал:

— Все, приехали, выходим.

Теремок с Грушей, спеша решить вопрос с миллионом, тут же выскочили из машины и стали по-деловому озираться по сторонам.

Палач не торопясь вылез после них, тоже посмотрел по сторонам и, убедившись, что на проспекте никого нет, вынул из кармана Тюрин «макаров» и выстрелил Теремку в голову, а Груше в грудь.

Оба повалились на землю, не успев даже удивиться.

Палач выстрелил еще два раза, и в головах двух жадных и глупых убийц появилось еще по одной дырке.

Потом он сел в «Форд» и уехал.

Выезжая обратно на Петроградскую, Палач усмехнулся и произнес фразу из фильма «Свой среди чужих»:

— Это нужно одному.

Помолчав, он добавил:

— Козлы.

Тут Палачу на глаза попалась афиша, на которой красивый Роман Меньшиков держал в руке золотой микрофон, и он сказал:

— А ты, урод, будешь следующим.

Глава 6

КРЫЛЬЯ ДЛЯ УБИЙЦЫ

Утром, едва проснувшись, Роман тут же вспомнил о том, что прошлым вечером тщетно пытался разыскать своего бессменного директора Шапиро, и беспокойство снова охватило его. Наскоро приняв душ, а именно неподвижно постояв две минуты под струями теплой воды, Роман вытерся и, навалив Шнырю премиальную двойную порцию «Вискаса», поставил на газ чайник. Набрав несколько раз все известные ему номера Шапиро, он удостоверился в том, что ни один из них не отвечает, и, вяло выругавшись, сел завтракать.

Две чашки кофе привели Романа в бодрое и дееспособное состояние, но сытости не прибавили, потому что в холодильнике было пусто, а куском черного хлеба, пролежавшего в хлебнице две недели, можно было колоть орехи.

После более чем скромного завтрака Роман на всякий случай позвонил Боровику, но тот про Шапиро ничего не знал и вообще находился в состоянии некоторой депрессии по случаю вчерашнего злоупотребления с бывшими сослуживцами, посетившими его убогий приют с портфелем, набитым бутылками коньяка.

Тогда Роман решил просто прокатиться по городу, посмотреть, не изменилось ли что-нибудь за время его экспедиции в Африку. Выйдя на улицу, он надел черные очки, сел в свою «Вольво-860» и чинно выехал из двора, едва не зацепив мусорный бак, который стоял в подворотне, загораживая проезд. На Петропавловке грохнула пушка, солнце стояло в зените, и день выдался жаркий, хотя до африканского зноя, к которому Роман уже успел привыкнуть, было далеко.

Выехав на Исаакиевскую площадь, Роман повернул направо и через минуту оказался у начала Невского проспекта. Снова повернув направо, он пропустил переходившую через дорогу пожилую женщину в соломенной шляпке с темно-синей лентой и поехал в сторону площади Восстания.

— Ну где же ты, сын Израиля? — раздраженно пробурчал Роман, в очередной раз безрезультатно набрав номер Шапиро. — Может быть, отправился, как это у вас там принято, сорок лет бродить по пустыне? Например, с моими денежками…

Роман хмыкнул и помотал головой.

Шапиро, конечно же, не ангел и даже хуже, но Роман не мог поверить в то, что его вечный и бессменный директор, набив чемодан украденными долларами, пытается скрыться в какой-нибудь далекой стране. Например, в Гондурасе.

Мысль о Гондурасе развеселила Романа, и он, ухмыльнувшись, осторожно повернул на узкую улицу Рубинштейна, где располагалась контора Шапиро. Остановившись у входа в контору, Роман вышел из машины и, подойдя к большой железной двери, нажал на кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и на пороге показался охранник Валера, который держал в руке открытую банку пива.

— Какие люди, какие звезды! — приветствовал он Романа. — А никого нету.

— То есть как никого? — удивился Роман.

— А так — никого. Все в отпуске.

— В отпуске? — Роман озадаченно посмотрел на охранника. — В каком еще отпуске?

— Ну… В обычном. Шапиро всех отпустил до двадцатого числа.

— А когда это было?

Охранник наморщил лоб.

— Когда? Сегодня десятое, значит, примерно первого.

— Первого… — Роман прикинул в уме: первого они с Лизой уже четыре дня как наслаждались экваториальной жарой.

Странно.

Шапиро, отправив Романа и Лизу на отдых, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать деньги на только что записанном альбоме, распускает всех своих подчиненных и исчезает в неизвестном направлении.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»