О любви (сборник) Токарева Виктория
— А ты играл?
— Нет. Но мечтаю.
— А если проиграешь?
— Ничего. Зато будет что вспомнить.
В микроавтобус ввалилась шумная компания молодых людей. Расселись. Все места оказались заняты и даже не хватило. Одна девушка села на колени рослому парню.
«Взяли бы меня с собой, — подумал Костя. — Я бы им попел».
На него никто не обратил внимания.
Машина тронулась. Костя сдвинулся к самому окну, смотрел в стекло и думал, что между находкой денег и потерей Кати есть какая-то связь. Если судьба дает, то она и забирает. Судьба расчетлива. А может, это не расчет, а справедливость. Не должно быть — одним все, другим — ничего.
Костя сошел на своей остановке.
За ним увязалась крупная собака. Ей надоело быть бездомной и бродячей. Собака хотела хозяина. Костя шел безучастный, и было непонятно: согласен он на хозяина или нет.
Прогулял… Проиграл…
Шофер согласен жить одним днем. Предпочитает не заглядывать далеко вперед. Если заглянуть ОЧЕНЬ далеко, то можно увидеть хвост кобылы, везущей за собой чей-то гроб… Где-то Костя это читал.
Теща — наоборот, просчитывает на десять лет вперед. На пятьдесят лет вперед, как будто собирается жить вечно. Как ворона. Но у нее — потомство. В этом дело. Срабатывает закон сохранения потомства.
А Катя — просчитывает все: настоящее и будущее — и позволяет себе зигзаг в сторону. Но ненадолго. В кино это называется «отвлечение от сюжета внутри сюжета». «Меня оправдывают чувства, — вспомнил Костя. — А мозги для чего?»
Собака отстала, как бы махнула рукой. Она была готова к хорошему и плохому в равной степени.
Подходя к дому, Костя увидел, что возле забора кто-то ковыряется.
Влад стоял с лопатой и долбил мерзлую землю. Подрывал столб, чтобы поставить забор на место. Он решил сам выполнить работу и взять себе деньги.
Костя остановился. Ему было совершенно безразлично, как будет стоять забор. Он спросил:
— У тебя выпить есть?
— Пошли, — коротко отреагировал Влад.
В доме у Влада было тепло. Вот главное, подумал Костя, тепло. Физическое и душевное.
Разделись, прошли на кухню.
Влад поставил на пол пластмассовую канистру и стал переливать коньяк в трехлитровую банку.
— А его можно пить? — усомнился Костя.
— Я сам не пью, но работяги хвалят. Пока все живы, никто не отравился.
Влад достал из холодильника картошку в мундире и квашеную капусту.
— Кто это коньяк капустой закусывает? — осудил Костя.
— В капусте витамины. Я всю зиму капусту ем.
Влад ловко почистил картошку, полил капусту подсолнечным маслом. Запахло подсолнухом.
Влад налил Косте в стакан, как работяге.
— А жена где? — поинтересовался Костя.
— В санатории.
— Болеет?
— Почему болеет? Здоровая как лошадь.
— А в санаторий зачем?
— Для профилактики. Чтобы не заболела. За женой тоже надо следить, как за лошадью. Даже больше.
— А ты лошадей любишь? — догадался Костя.
— Я все детство в Туркмении провел. У бабки жил. Меня бабка любила. Хорошее было время.
— Да, — согласился Костя. — Меня тоже бабушка любила.
— Давай выпьем. — Влад налил и себе.
— Ты же не пьешь…
— А что со мной случится?
Костя выпил. В груди разлился целебный жар.
— А твоя бабка была туркменка? — спросил Костя.
— Почему туркменка? Русская. Просто там жила. Во время войны эвакуировались и остались.
Влад достал из холодильника копченое сало.
— Хохлы любят сало, а евреи не едят. И мусульмане не едят, — заметил Костя. — Свинья грязная.
— Свинья умная, — поправил Влад. — И евреи умные. Евреи правильно относятся к женам. Делают что хотят, а о женах заботятся.
— У каждой нации свои приоритеты, — сказал Костя. — Айсоры — лучшие чистильщики ботинок.
— Айсоры — это кто? — не понял Влад.
— Ассирийцы. Помнишь, был такой ассирийский царь?
— Вот за него и выпьем!
Костя выпил полстакана. Он хотел растворить в коньячном спирте свою тоску по Кате и смутный страх, связанный с Азнавуром. Любовь и Смерть — два конца одной палки. А Костя — посредине.
— Если бы у тебя были деньги, что бы ты с ними сделал? — спросил Костя.
— Я бы отдал долги, — мрачно ответил Влад.
— А остальные?
— И остальные отдал.
— У тебя большие долги?
— Я взял под процент. Думал, быстро раскручусь. И не раскрутился. А они включили счетчик. Теперь каждый день накручивается…
— И что делать?
— Откуда я знаю…
— А ты с ними поговори. Объясни.
— Наивный ты человек… Я каждый день живу за свой счет.
— Это как?
— Каждый день — подарок. Ну ладно… — Влад тряхнул головой. — А твоя баба где?
— А что? — насторожился Костя.
— Да ничего… Я видел однажды, как она расчесывает волосы на крыльце…
«Может, дать ему в долг? — подумал Костя. — Влад, конечно, возьмет. И кинет. Не потому, что бандит. А потому, что не сможет вернуть. Это ясно».
— Когда она приезжает, я смотрю в ваше окно. Там свет горит, тени двигаются… — мечтательно проговорил Влад.
Костя выпил еще и прислушался к себе. Бочковой коньяк не только не растворил образ Кати, а, наоборот, сделал его отчетливым. Стереоскопичным. Он увидел Катю — босую на снегу. Она стояла на крыльце и расчесывала волосы.
«Я схожу с ума», — подумал Костя.
Катя стояла перед дачей босая. Она исповедовала учение Порфирия Иванова, обливалась водой и ходила босиком по земле в любую погоду.
Костя не понял, как он оказался перед старухиной дачей? Видимо, он ушел от Влада. А Влад где? Должно быть, остался в своем доме.
— Проходи, — велела Катя.
Костя вошел в дом и включил свет.
— Не надо… — Катя повернула выключатель. — Так лучше…
В окно проникал свет от луны. Катя стояла босая, как колдунья, лесная девушка.
— Ты правда здесь? — проверил Костя.
— Правда.
— А зачем ты приехала?
— К тебе.
— Из-за денег?
— Да…
Косте было все равно, из-за чего она приехала. Если пароход тонет, а человек спасается, то какая разница — что его спасло. Главное — жив.
— Я позвонила Валерке, сказала: приезжай, харчи есть. Он деньги «харчами» называет.
— А Валерка кто?
— Исполнительный директор. Приехал, скинул деньги в целлофановый пакет, как мандарины. Я вдруг так испугалась… Я поняла, что деньги для меня ничего не значат. Вернее, значат гораздо меньше, чем я думала. Любовь главнее бизнеса, главнее любой деятельности вообще. Я так испугалась… Я сказала Валерке: отвези меня на дачу. Он отвез.
— А твоя машина где?
— Она сломалась. Старая. Ей уже пять лет.
— Завтра я куплю тебе новую. Какую ты хочешь…
— Откуда у тебя деньги?
— Потом расскажу.
— Ты дрожишь, — заметила Катя. — Пойдем…
Они вошли в спальню. Костя стоял стеклянный от коньяка. Катя стала раздевать его, снимала по очереди одежду и бросала тут же, на пол.
— Знаешь, в чем разница между твоими деньгами и моими? — спросил Костя. — Мои деньги не работают. Я их никогда не повторю. Это разовый эффект, как фейерверк.
— Какой ты милый, когда пьяный…
Они легли в кровать. Катины ноги были холодными. Костя стал их греть своими ногами.
— У тебя еще остались деньги? — спросила Катя.
— Двести пятьдесят тысяч, — отчитался Костя. — Я хочу достроить дом и купить машины.
— Никакого дома, — категорически запретила Катя. — Вложишь в издательство. Мы будем издавать иллюстрированные журналы. Современная живопись. И художественная фотография. Если бы ты знал, какие сейчас мастера фотографии… Просто документальная живопись. Их надо продвигать и раскручивать.
— А кому это нужнее — им или нам?
— Ты уже говоришь как бизнесмен. Молодец. Если хочешь, мы внесем твое имя в название издательства…
Костя тихо и медленно ее целовал.
— Твоя фамилия Чернов, моя — Тимохина. Вместе получается «Черти». Хочешь «Черти»? Очень мило…
— Никаких чертей. Пусть будет «Стрелец».
Катя промолчала. Она заводилась от его ласк, ей не хватало дыхания. Она билась в его руках, как большая рыба. Он был благодарен ей за то, что она так сильно чувствует.
— Трещит… — вдруг проговорила Катя, открыв глаза.
Костя не мог остановиться. В такие моменты остановиться невозможно. Но Катя выскользнула из его рук, подошла к окну. Косте ничего не оставалось, как подойти и встать рядом.
Дом Влада стоял темный в темноте, оттуда доносился редкий треск, как будто стреляли. И вдруг, прямо на глазах, — дом вспыхнул весь и огонь устремился в небо. Ветра не было. Через десять примерно минут дом рухнул, превратившись в светящийся муравейник.
— Обошлось, — выдохнула Катя. Она боялась, что пожар перекинется на их дом. Но обошлось.
— А соседа тебе не жалко? — спросил Костя.
— Он бы нас не пожалел, — ответила Катя и вернулась в кровать. — Иди сюда… — позвала она.
Костя лег рядом. Катя ждала продолжения, но Костя не хотел уже ничего. Он чувствовал себя парализованным, как тогда, при первом их посещении. Но тогда он просто испугался. А сейчас было другое. Случилось то, чего нельзя поправить.
Все имеет свой золотой запас. Деньги оплачиваются трудом. Большие деньги — большим трудом. На это уходит жизнь. Костя получил быстро и даром и подложил чужую жизнь. Он рассчитался с Владом, который, по сути, Вовка-морковка, спереди веревка…
Катя тянулась к нему с ласками. Косте казалось, что между ними лежит мертвый Влад, и так будет каждую ночь. И вальсировать теперь тоже придется в обнимку с обгорелым трупом…
Костя торопливо спустился на первый этаж, вытащил из кармана молитвенник. Осветил фонариком.
— «Отче наш… — прочитал Костя. — Иже еси на небесех».
— Как торжественно… На небесех…
В окно постучали.
«За мной», — понял Костя. Накинул дубленку на голое тело, вышел босиком. Холод обжег ноги, но все познается в сравнении. Страх обжигает сильнее.
Светила полная луна. Под луной стоял Влад в спортивном костюме.
Костя онемел. Он почему-то соединил молитву и Влада. Он помолился, и вот — Влад.
— Видал? — спросил Влад, кивая на светящийся муравейник.
— А кто это? — спросил Костя. Хотел добавить — твои или мои? Но сдержался.
— Не буду я тут больше жить, — мрачно сказал Влад. — Купи у меня землю. Я по дешевке отдам.
Костя сунул руку в карман дубленки и достал начатую пачку.
— Сколько тут? — спросил Влад.
— Восемь.
— Ладно. На первое время хватит. Тридцать за тобой… Отдашь, когда будут. — Влад перетряхнул плечами. — У меня там все сгорело. Я деньги под полом держал. Никогда не держи деньги под полом.
— Хорошо, — сказал Костя. В этот момент он почти любил Влада, но скрывал свои чувства. Влад снял с него тяжесть, равную колесу от вагона: колесо на груди не расплющит, но и дышать не даст. Влад снял колесо. Чистый воздух хлестал в грудь.
— Дай мне твой тулуп, до города доехать, — попросил Влад.
Костя снял с себя дубленку, но холода не почувствовал.
— А как ты уцелел? — спросил Костя.
— Что я, дурак? У меня веревочная лестница была. Тоже сгорела. С-суки…
Влад плюнул и пошел своей вьющейся походкой, как будто хотел по малой нужде.
Костя стоял голый, как Адам в первый день творения. Он поднял лицо к небу и проговорил:
— Господи, Отче наш, иже еси на небесex…
На небесах Бога нет. А на небесех — есть.
II
Прошел год.
Издательство «Стрелец» набирало обороты. Катя сказала: «Никто не будет обслуживать твои деньги. Крутись сам». И Костя крутился, но это был уже другой вальс.
Жили врозь, как и раньше. Катя говорила, что это сохраняет и усиливает любовь. Но Костя понимал, что Катя не хочет менять основной сюжет.
Его часто мучил один и тот же сон: как будто он убегает, а за ним гонятся. Сердце обмирало от апокалипсического ужаса. Костя просыпался от сердцебиения. Обнаружив себя в собственной постели, радовался спасению. Понимал: это подсознание выдавливает страх.
Креститься Костя так и не собрался. Жил без ангела-хранителя. И очень зря. Однажды в полночь, когда Костя просматривал ночные новости, раздался стук в дверь. Стук был осторожный, но какой-то подлый, вкрадчивый.
Костя открыл дверь. Перед ним стоял незнакомый тип в норковой шапке и спортивной куртке.
— Узнаешь? — поинтересовался он.
Костя вгляделся и вдруг узнал: это был тот самый парень, который летел, как снаряд, вбросил рюкзак и просвистел мимо. Было невозможно себе представить, что он смог увидеть, а тем более запомнить Костю на такой скорости.
— Привет, — спокойно сказал Костя. Он не испугался. Более того, он обрадовался, что все наконец кончилось. Он устал бояться.
— Деньги, — коротко сказал Снаряд.
— Денег нет, — так же коротко ответил Костя. — Ты бы еще через десять лет пришел…
Они молча, изучающе смотрели друг на друга. Косте захотелось спросить: как ты меня нашел? Но это был бы праздный вопрос. Какая разница — как? Нашел, и все.
— Даю три дня. Чтобы деньги были, — сообщил Снаряд.
— А иначе ты меня убьешь? — спросил Костя.
— Какая польза от трупа… Если не заплатишь, отработаешь.
— Как?
— Это мы тебе скажем.
Снаряд повернулся и пошел. Костя увидел, как он перемахнул через забор. И стало тихо.
Он сказал «мы». Значит, входит в криминальное сообщество. Придется противостоять целому сообществу, что совершенно бессмысленно.
Косте хотелось бы проснуться, но это была явь. Он стоял и ничего не чувствовал, как после удара. Он знал, что боль наступит позже.
Рано утром Костя звонил в дверь жены. За его спиной висела пустая спортивная сумка.
Открыла теща. Ее круглые голубые глаза стали еще круглее. У тещи и жены были одинаковые глаза, и эти же глаза перекочевали на лицо сына и делали его похожим на пастушка.
Костя понимал, что предает эти общие глаза, и не мог выговорить ни одного слова. Только пошевелил губами. От бессонной ночи у него горел затылок, слегка подташнивало.
— Заходи, — велела теща.
Костя прошел в комнату и сел не раздеваясь.
— Щас, — сказала теща и скрылась.
Она появилась с целлофановым пакетом, на котором было написано «Мальборо». Положила пакет на стол и стала вытаскивать из него старые шерстяные носки. Пыль от носок бешено клубилась в солнечном луче.
В какой-то момент теща перестала вытаскивать и подвинула пакет Косте.
— Здесь триста тысяч, — сказала она. — Двадцать мы потратили.
Костя смотрел на тещу. Она все понимала без слов.
— Никогда хорошо не жили, нечего и начинать, — философски заключила теща.
Костя опустил голову. Никогда он не чувствовал себя таким раздавленным. Если бы теща упрекала, уязвляла, скандалила, ему было бы легче.
Из ванной комнаты вышла жена. На ее голове был тюрбан из полотенца. Жена тут же поняла, ее глаза испуганно вздрогнули.
— Приходили? — торопливо спросила жена.
Костя кивнул.
— Хорошо, что Вадика не украли.
— А где Вадик? — испугался Костя.
— Спит, где же еще… Отдай эти деньги. Ну их к черту… Сын важнее денег.
— И отец важнее денег, — добавила теща.
— Какой отец? — не понял Костя.
— Ты… Какой еще отец у Вадика? Лучше бедный, но живой, чем богатый и мертвый.
— Перестаньте! — Жена подошла и обняла Костю.
Костя заплакал. Ему казалось, что со слезами из него выходит вся горечь.
На улице пахло весной и снегом. Утренний воздух был чистым даже в городе. Косте казалось, что все люди в домах и вокруг — тоже чистые, уставшие дети. А теща — уставшая девочка, которая много плакала. Все ее недостатки — это реакция на жизнь и приспособления, чтобы выжить. Как веревочная лестница при горящем доме. По ней и лезть неудобно, а приходится.
Людские недостатки — как пена на пиве. А сдуешь — и откроется настоящая утоляющая влага, светящаяся, как янтарь.
Миша Ушаков оказался на работе. Открыла его жена Сильва, с ведром и тряпкой.
— Хорошая примета — полное ведро, — отметил Костя.
— Это если из колодца, — уточнила Сильва.
Народная примета подразумевала чистую колодезную воду, а не ту, что в ведре — с хлоркой и стиральным порошком.
— Миша велел тебя найти, — сообщила Сильва. — А откуда я знаю, где тебя искать. Жена сказала, что тебя нет и не будет. Я Мише говорю: сам объявится…
— А зачем он меня искал?
— Он тебе деньги оставил.
— А ему что, не понадобились? — бесстрастно спросил Костя, хотя в нем все вздрогнуло от радости. Не надо просить, объяснять, унижаться. Нет ничего тошнотворнее, чем клянчить. Даже свое.
— Харитонов открыл финансирование, — объяснила Сильва.
— Что это с ним?
— Смена правительства, смена курса, — объяснила Сильва. — Зайдешь?
— Спасибо, я спешу.
Сильва принесла деньги, завернутые в газету.
— Харитонов сам позвонил, — добавила она. — Представляешь?
— Не очень.
— Хочется верить, что все изменится. Мы так устали от пренебрежения…
Читать бесплатно другие книги:
