Свобода от равенства и братства. Моральный кодекс строителя капитализма Никонов Александр

Глава 1 Теория стакана воды

Перед тем как перейти к конкретным разборам людских глупостей, доставшихся нам от традиционной жизни и принимающих порой циклопические масштабы, займемся сначала повторением пройденного. Пробежимся по столетиям и психологическим пространствам.

…Итак, пару-тройку сотен лет назад благодаря успехам медицины, просвещения и гигиены начала постепенно сокращаться детская смертность и стала мало-помалу расти продолжительность жизни. Начался этот процесс, разумеется, с бездуховных флагманов «цивилизациестроения» – развитых стран Европы. Раньше люди рожали с запасом, теперь рожать столько детей было уже не нужно, но психология человеческая меняется, к сожалению, медленнее, чем происходят технические инновации. Социальная система очень инертна, поэтому пока она не отработала новые вводные, какое-то время люди еще плодились по старинке. Это и было причиной демографического взрыва.

Избыточное население Европы, которому стало тесно в пределах Старого Света, активно выперло в мир – десятки миллионов (!) людей переселились из Европы в колонии. Произошло самое настоящее «осеменение культурой»! Белые люди – настоящие прогрессоры – везли с собой отсталым нациям цивилизацию в виде медицины, гигиены, водопровода… И тем самым экспортировали демографический взрыв в Третий мир.

Взрывалось все строго по науке, процесс шел, как говорят в налоговой инспекции, «нарастающим итогом» – с каждым последующим шагом все страшнее и страшнее. Еще в начале ХХ века население планеты едва перевалило за 1,6 миллиарда. Но прошло всего несколько десятилетий, и численность вида homo sapiens подскочила до 6 миллиардов особей. В 1900 году на планете было всего 12 городов-миллионников, к концу века – 160.

Земной шар затопило людьми меньше чем за век. Причем если цивилизованные и промышленно развитые страны довольно быстро справились с этой проблемой, затормозив рождаемость ниже уровня простого воспроизводства, то дикий мир продолжал – и сейчас еще отчасти продолжает – плодиться и размножаться подобно чертополоху. Что вполне естественно: сложная, информационно насыщенная и потому динамичная система Запада быстро смогла выработать такие культурные механизмы, которые снизили нагрузку на систему. А простой и бесхитростный диковатый мир, живший по технологиям, возраст которых исчислялся тысячелетиями, не мог так быстро изменить свои парадигмы. Потому что люди в нем были не динамичными горожанами, а косными деревенщиками с совсем другим темпоритмом жизни.

Результат ужасен: страшнейшее перенаселение в недоразвитых странах. Жить при таком перенаселении традиционным способом уже невозможно: эту ораву просто физически нельзя прокормить без современных технологий ведения сельского хозяйства – химические удобрения, замена вола на трактор, агрокультура, гидропоника, электродоилки, комбайн, комбикорм… А это, в свою очередь, подразумевает существование развитой промышленности, которая производит металл, пластмассу, топливо… Прибавьте сюда агрономов, металлургов, геологов, химиков, соответствующие вузы, биржи, финансистов, продающих зерновые фьючерсы…

Отсюда важный момент: это не Запад насильно навязывает Востоку свою проклятую культуру, в чем его постоянно обвиняют, а просто нет у Востока иного пути для выживания, кроме того, который уже пройден передовыми странами. Это путь называется «индустриализация».

То есть отток лишнего населения из деревни в промышленность.

То есть урбанизация.

То есть появление иного типа человека – горожанина. С иным типом морали, далекой от культурной традиции местных крестьян и близкой к морали больших мировых городов.

Что же касается демократии, которую американцы превратили в фетиш, в факел, каковой факел они с избыточным рвением разносят по всей планете, воспламеняя в том числе и самые дикие страны, то здесь можно сказать следующее: для отсталых (недоурбанизированных, аграрных) стран демократия не нужна. И даже вредна. Там важнее стабильность, пусть и обеспеченная диктатурой. А демократия – инструмент управления урбанизированным обществом, рассчитанным на извлечение прибыли. Это, кстати, прослеживается на протяжении всей мировой истории.

Новгород, славный своим вечевым колоколом и вошедший в Ганзейский союз… Богатейшая Карфагенская республика… Греческие колонии на берегах Черного и Средиземного морей… Что между ними общего? А то, что это в первую очередь торговые города. Отсюда их имманентное тяготение к демократическим формам правления. Купец – вольная птица. А свободные люди договариваются, а не подчиняются. Нет, были, конечно, купцы и в империях, но…

Но если город возникал:

а) на большой воде, то бишь на готовом торговом пути, ибо морские и речные перевозки издревле были и по сию пору являются самым дешевым средством транспорта, да плюс к тому

б) «на пустом месте», то есть вдали от крупных аграрных и потому тяготеющих к абсолютизму империй,

то эти вот два обстоятельства сразу же делали его полисом с демократическим управлением. Торговля – это и есть, собственно, экономика. И потому, чем больше в стране экономики, тем более она склонна к городской республике и менее – к аграрному тоталитаризму.

Но до благословенных времен урбанизма планете нужно еще дожить. Ведь сейчас развитой промышленности в странах Третьего мира практически нет (легче переносить по миру лекарства или навыки элементарной гигиены, чем заводы и города), а переизбыток человеческого ресурса очень даже есть – Ближний Восток и многие африканские страны демографически «перегреты». А когда особи живут скученно, неизбежно продуцируется внутривидовая агрессия. Даже Европе, частично сбросившей человеческий балласт на чужие материки, понадобилось две мировые войны, чтобы хорошенечко проредиться, чего уж удивляться нынешней мусульманской агрессивности, которая только и ждет повода выплеснуться… Если нет заводов и фабрик, куда идти лишнему населению? История неоднократно давала ответ на этот вопрос: в топку войны.

Сейчас отношение молодых людей в возрасте до 20 лет в Первом мире и в Третьем мире составляет 1:7. Почему я говорю о молодых? Потому что молодые самцы – наиболее агрессивная прослойка в популяции. И самые при этом незадействованные в социальной жизни. Они представляют собой дешевое пушечное мясо… Человек и без того в Традиционных культурах всегда стоил немногого – да и странно было бы ожидать иного в условиях, когда продолжительность жизни невелика, качество жизни чрезвычайно низкое, а смерть ребенка – привычное явление. Дети в аграрных культурах вообще расходный материал… А уж теперь-то, в условиях перепроизводства населения, ценность одной человеческой жизни скатилась вообще до нуля.

Именно поэтому они и делают из себя живые бомбы. Расходуют то, что ничего не стоит и потому не жалко. А так хоть какая-то «польза»…

Иное дело в цивилизованном мире. Там человек стоит дорого. Дорого во всех смыслах. Во-первых, в условиях низкой рождаемости сам по себе человеческий ресурс дефицитен. Во-вторых, чтобы вырастить специалиста, нужно затратить на порядки больше денег, чем для производства кучи босоногих сопливых детей в кишлаке. Да одна только амортизация дорогой инфраструктуры современного города, в которой растет цивилизованный человек, ложится немалым грузом на его «себестоимость». Плюс недешевое высшее образование, плюс годами накапливаемый опыт работы по специальности. Сколько стоит подготовить высококлассного пилота, не знаете? Поинтересуйтесь…

Поэтому Запад своего дорогого солдата бережет. И в особенности берегут пилотов. А Восток… Восток сам понимает низкое качество своего человеческого материала. И порой выдает это с чисто детской непосредственностью. Например, во время написания этой книги только-только утихомирилась израильская военная операция в Ливане, которая началась ради спасения двух похищенных ливанскими боевиками израильских солдат. Так вот, ливанцы согласились выдать Израилю одного захваченного ими израильского капрала в обмен на 400 арестованных израильтянами арабских боевиков. Вот вам реальный обменный курс – 1 израильский капрал стоит 400 арабов. Вот вам соотношение стоимостей цивилизованного человека и дикого. Соотношение, определенное самими арабами. Дети с автоматами…

Сейчас демографический взрыв на планете почти повсеместно закончен. Даже в перенаселенных Китае, Индии, Иране, Латинской Америке постепенно снижается рождаемость: ментальные регулировочные механизмы постепенно проникают и туда – вместе с западной культурой. Китай, по прогнозам демографов, доведет свою максимальную численность до полутора миллиардов человек к 2035 году и на этом остановится – перед неспешным планированием вниз. Индия, обогнав Китай по количеству народа к середине XXI века, также стабилизирует свою численность. Опять-таки, перед долгим неспешным падением.

Но, повторюсь, до благословенных времен, когда численность населения упадет до закритического уровня, нужно еще дожить. И эта задача – дожить – не из ординарных! Потому что сейчас весь мир расколот на две неравные половинки. В одной живут хорошо, сытно и богато, но испытывают дефицит человеческих ресурсов. В другой – большой переизбыток этого ресурса, но он настолько отвратительного качества, что представляет собой реальную опасность для планеты.

Для постепенного облагораживания (огорожанивания) приехавшего в большой город деревенщика, нужно два-три поколения. То есть первый варвар, приехавший в цивилизацию, приносит с собой все свои варварские привычки. Он по-деревенски плодится, плюет на тротуар и оценивает окружающее его социальное пространство города как вертеп разврата (особенно деревенщиков шокируют моменты, так или иначе связанные с сексуальной и религиозной раскрепощенностью). Дети этого деревенщика, выросшие в городской среде, наполовину уже горожане, а наполовину еще испорчены туземным воспитанием родителей. А дети детей – деревенщики уже на четверть. И рожает каждое следующее поколение в среднем в два раза меньше, чем поколение их родителей. И к сексу внуки уже относятся легко. И на религии особо не заморачиваются. И традиции отцов и дедов им во многом по барабану. Ну а следующее поколение будет еще лучше.

…Так происходит очеловечивание.

Планета сейчас напоминает стакан с замерзающей на морозе водой. И замерзание воды, и Демографический Переход с его моральной трансформацией – это типичный фазовый процесс. Если смотреть на замерзание не в динамике, а в статике, то в каждый отдельный момент можно увидеть в стакане области воды и области льда. Ледяные кристаллы растут навстречу друг другу и когда-нибудь сомкнутся, превратив весь водяной массив в совсем другую воду – твердую. Но этот планетарный процесс по длительности существенно превышает продолжительность жизни одного поколения. Поэтому доморощенным мыслителям каждого поколения кажется, что мир довольно разнообразен – в нем есть участки разных культур и образов жизни (вода, лед) – и можно выбирать, какой культуре отдать предпочтение, какая лучше, больше нравится, привычнее… Привычнее для многих прежняя «вода». И они всей душой за «воду» ратуют, с тревогой отмечая медленное проникновение в нее ледяных игл городского разврата. Но когда-нибудь воды не станет.

Возврата к прошлому нет. Мы купили билет в один конец. И купили его не вчера. А 13,7 миллиардов лет тому назад. Мы не можем вернуться в прошлое. Но мы можем умереть, если попытаемся это сделать…

Глава 2 Простота – хуже воровства

Чем же отличается человек новой морали от недалекого деревенского парня, в голову которого загружена прежняя версия морали?

Это хороший вопрос. Частично мы на него уже ответили. Но он требует отдельной главки для конденсации.

Внимательный читатель наверняка отметил, что в разных своих книгах я порой повторяю некоторые мысли. Поверьте, я делаю это не со зла и не в силу склероза. А по иным причинам. Во-первых, человек, читающий одну книгу, вовсе не обязан прочесть все мои опусы, а знать некие основополагающие вещи он, тем не менее, должен. Во-вторых, постоянное повторение на разные лады важных вещей непроизвольно откладывается в голове читателя, исподволь формируя его мировоззрение. И в очередной раз наткнувшись на знакомую мысль, он уже досадливо морщится: ну что за банальщина, я это и так уже знаю, кому же это неизвестно… Вот так по-доброму благородный автор «зомбирует» незрелого читателя, таким хитрым способом промывая ему мозги. Поэтому продолжим…

Деревенский мозг прост. Деревенский мозг сакрален. Деревенский мозг безальтернативен. Деревенский мозг страдает абсолютизмом. А также недостаточной способностью к анализу. Деревенский мозг тяготеет к стадности…

Игорь Кио – известный советский фокусник, который в цирке поражал воображение простой советской публики, сжигая и перепиливая женщин, рассказывал, что к нему часто на улицах подходили бесхитростные граждане и просили поколдовать, чтобы их сын вылечился или, скажем, поступил в институт. Их деревенская логика понятна: раз на арене колдует и чудеса делает, значит, и мне может помочь…

Это типичный пример деревенского восприятия мира. Сознание деревенщика вообще довольно близко к синтетическому первобытному сознанию, характерная особенность которого – ощущение своей невыделенности из природы. Восторженные и наивные интеллигенты иногда радостно говорят, что дикарь «ощущает себя в единстве с миром, с природой», совершенно не понимая, что подобное ощущение – следствие примитивности сознания. В особо отсталых племенах дикари, как маленькие дети, порой даже говорят о себе в третьем лице. «Мумба-юмба пошел на охоту», «Петя обкакался». Они еще не осознают отдельности своего «я», не выделяют себя из мира. Они слиты с природой. И так же дики, как она.

А теперь прочтите описание советского психотипа в изложении нелюбимого мною Кара-Мурзы: «…советский строй исходил из представления о мире как о Космосе, в котором человек – часть мира, связанная с каждой былинкой и каждым человеком». Черный Мурза прав, но его восторги умному человеку разделить сложно, поскольку плакальщик по Совку описывает типично крестьянское, «соборное», архаичное отношение к миру. Туземное.

Самые древние – сельскохозяйственные – технологии жизни, требующие неспешного, упорного, цикличного труда (и формирующие соответствующее мышление), протянулись к нам из раннего неолита в своей принципиальной неизменности. Поэтому российский крестьянин начала ХХ века не очень далеко ушел по мироощущению от первобытного дикаря. А на базе этого крестьянина большевики строили страну, между прочим. Чего ж удивляться обилию в России недоделанных…

И по сей день порою из каких-то хрущобно-подвальных глубин вдруг вылезают на улицы Москвы ужасные бородатые фрики в смазных сапогах с православными крестами наперевес и, мрачно оглядевшись вокруг, начинают озвучивать свои нравственные требования эпохи Ивана Грозного, периодически издавая заунывные вопли протеста против выступления какой-нибудь Мадонны. Смотришь на них, как на крокодилов – ровесников динозавров.

…Примитивный тип личности, который сформировала феодальная экономика, не требовавшая от людей принятия самостоятельных решений. Таким людям нужен Отец.

Любопытно, кстати, что отцы города Москвы с этой ролью успешно справляются – искренне полагая, что большинство москвичей по уровню сознания подобны крокодилам, они сами решают за горожан, можно ли им смотреть корриду, ходить на гей-парад, слушать группу «Ленинград» или заезжую тетку с непонятной репутацией и весьма подозрительным с точки зрения клерикалов сценическим псевдонимом… Я выше писал, что Совок рухнул после того, как совокупный интеллект нации превысил интеллектуальную немощь ее правителей. Похожая ситуация сейчас в Москве. Ее молодое население уже давно в интеллектуально-нравственном смысле переросло отцов города, которые по духу своему – сущие племенные вожди.

Одна из главнейших черт первобытного дурака – принципиальная тоталитарность сознания… Почему «дурака»? А как еще назвать человека с неразвитым мышлением?.. Главное и самое опасное разделение нашего мира – не разделение на богатый Север и бедный Юг, а разделение на дураков и умных. Именно оно сущностное. Умные строят цивилизацию, дураки ее разрушают и тормозят. Разрушают впрямую – производя террористические взрывы, и косвенно – призывая вернуться в прошлое, говоря благоглупости, попусту морализаторствуя.

Именно дураки, то есть особи с острой недостаточностью мышления, разделяют людей по второстепенным признакам – на белых и цветных, мужчин-угнетателей и феминисток-освободительниц, на правоверных и неверных. Это очень поверхностное деление, как, впрочем, и сами делильщики. А ведь в названии нашего вида определяющим является слово « sapiens », а не « homo ». Поэтому я без колебаний отношу всех фашистов, социалистов, скинхедов и религиозных фундаменталистов, делающих глубокомысленные выводы о людях на основании не sapiens ности, а цвета рубашки, кожи, социального происхождения, веры или формы носа – к дуракам с архаичным типом мышления.

Дурак искренне полагает, что именно его понимание правильности жизни является моральным. И больше ничье. Если кто-то выступает против знакомых дураку паттернов (моделей поведения), в его душе непроизвольно возникает праведный гнев, а изо рта начинают автоматически вываливаться слова «запретить», «разврат», «грех», «никто так не делает», «стыдно перед людьми», «подумайте о детях» и «это просто аморально». Дурака всегда можно опознать по этим фразам-меткам, которые он сеет вокруг себя, как хомячок какашки.

А поскольку дурак убежден, что правда бывает одна-единственная, он агрессивно стремится навязать ее другим людям. Если же отдельные граждане дурацкую правду добровольно не приемлют, значит, нужно совершить над ними насилие, запретив поступать так, как им хочется. Ведь это же так просто: стоит только что-нибудь запретить, как все тут же чудесным образом наладится! Для этого нужен Надзиратель. Поэтому прямым следствием дурацкого взгляда на жизнь является потребность в сверхопеке и вытекающая отсюда безответственность. Человек в понимании дурака – это не отвечающее за себя создание, за которым нужен непременный присмотр. Роль Надсмотрщика может выполнять государство, царь-батюшка, господь-надзиратель или барин, который приедет и рассудит. И поскольку хозяин дурака всегда находится вне дурака, дурак никогда ни в чем не виноват.

Ярким примером такого дурацкого общества был Совок… Кто виноват в том, что Ванька-алкаш украл колбасу? Общество! Коллектив! Куда мы все смотрели, пока он катился по наклонной плоскости? Кто из нас предложил ему руку помощи? Молчите, глаза опустили? Стыдно, товарищи!..

Наивность, которую отмечали в советских людях буквально все приезжающие из-за бугра, как раз и есть то самое дурачество. Признак деревенской глуповатости. Естественное следствие воспитания в среде, не требующей принятия экономически самостоятельных решений. Полнейшая атрофия самостоятельности. Вернее, не атрофия, а недоразвитие.

Однако помимо перечисленных есть еще несколько ярких признаков интеллектуальной недоразвитости: агрессивность, нетерпимость, отсутствие чувства юмора, обидчивость, стадность. Все они в совокупности или каждый в отдельности – веское свидетельство умственной неполноценности человека и его близости к нашим животным предкам. Это тоже стоит запомнить, в дальнейшем пригодится.

…Ну а каковы же характерные черты людей умных и развитых? Их легко вывести от обратного. Толерантность, то есть терпимость к иному мнению. Развитая ирония, чувство юмора и готовность посмеяться, в том числе и над собой. Отсутствие «авторитетов по жизни». Малая задеваемость – такого человека трудно обидеть или вывести из себя просто потому, что он не позволяет вести себя на поводу тем, кто желает простым набором слов-отмычек разомкнуть его эмоциональную сферу и вызвать негативные эмоции.

Умный человек понимает, что правд столько, сколько мнений. Поэтому, если ему лично не нравится, скажем, коррида, он просто не покупает на нее билет. А не бегает, как дурак, по улицам с плакатами против корриды.

Умный – человек самостоятельный и ответственный. Он хозяин сам себе и не любит, когда ему указывают, как ему жить и что делать со своей жизнью. Яркий индивидуалист и потому остро ощущает и ценит личную свободу.

Что вообще такое индивидуализм? Это производная экономической самостоятельности, готовность предпринимать действия в одиночку и отвечать за себя самому. А что такое хваленый коллективизм? Болезненная привязанность к общине, боязнь оторваться от нее и проявить независимость поведения и мышления. Веревка коллективизма держит человека в стае, не давая вырваться и сделать глоток воздуха в свободной экономике. А если вырвался, отстроил дом получше или прикупил команду «Челси», так сразу завистливые скоты пустят тебе красного петуха или разнесут твои кости в прессе, определив врагом народа. И между строк будет читаться: «в тюрягу паразита!»

Вот сейчас за моей спиной в телевизоре Задорнов в расчете на дурака шутит про арест Абрамовича и срывает аплодисменты в зрительном зале. Весьма показательно. Богатых дураки ненавидят. Эта ненависть – от зависти.

Коллективизм всегда порождает любовь к слабым и ненависть к сильным…

Наша страна сегодня напоминает «старые мехи, в которые влили новое вино». Мехи – это нравы миллионов людей, которых сформировала планово-феодальная социалистическая экономика. А вино – рыночные отношения, которые требуют совсем иной нравственной парадигмы. Отсюда и все проблемы…

Впрочем, не только наша страна искрит буксами на этом пути, даже в зрелом мире еще достаточно велик процент граждан недоперекованных. Трудно вытравить деревню из человека!..

Тем не менее в мир постепенно приходит человек новой морали. Настоящий горожанин без примесей. У него нет национальности. Он устроен сложнее человека старой версии, потому что допускает существование многих моделей правды. И отсюда же вытекает его равнодушие к религии, которая имманентно старается правду монополизировать. Новый человек легче относится к сексуальности, для него сексуальность не сакральна. «Секс – не грех, а прикольное развлечение, главное не забывать о гигиене» – таков императив новой морали.

Еще одно тонкое наблюдение: в отличие от дураков, слово «секс» и все с ним связанное, не ассоциируется у умных людей со словом «пошлость». Запомните, кстати, на будущее – если кто-то, услышав шутку про секс, произносит слово «пошлость», значит, вам нужно насторожиться: скорее всего, перед вами дурак. Этот дурак может быть дураком не во всех смыслах, но какое-то количество дури в нем определенно есть!

Далее… В отличие от провинциалов, которые привыкли наезжать друг к другу целыми семьями и гостить неделями («да мы вас не стесним, мы вот тут на полу устроимся»), человек новой, мегаполисной, морали приходит в ужас от одной мысли о подобном коллективном наезде провинциальных родственников.

Если старая мораль говорит: «многодетная семья – это хорошо», то новая ей категорически возражает: «многодетная семья – это плохо». И она права: брать нужно качеством, а не количеством, а в многодетной семье в расчете на одного ребенка материальных благ приходится меньше, соответственно, падает качество жизни, возможность дать детям образование и т. д.

Если старая патриархальная мораль, по факту не ценящая жизнь человека ни в грош, ханжески визжала при этом «не убий», на самом деле имея в виду «убей только того, на кого попы укажут, и за это без проблем обретешь царствие небесное», то новая мораль гуманна в гораздо большей степени. Она больше ценит человеческую жизнь де факто (ибо та дорога), но при этом не абсолютизирует ее столь же ханжески. Даже напротив: если вы, обороняясь или защищая свое имущество, кого-то пристрелили, новая мораль не будет налагать на вас епитимьи за невольное душегубство. Наоборот, вы герой, ибо завалили на своей частной земле или в приватном пространстве своего дома проникшего туда явно не с доброй целью непонятного ханурика. Если и есть что по-настоящему святое для новой морали, так это приватность – Ее Величество Частная Собственность. Время, потраченное приличным человеком на зарабатывание собственности, ценится новой моралью гораздо больше, чем целая жизнь грабителя, пришедшего эту собственность отобрать. И в отличие от сердобольных деревенских старух, жалеющих и рыдающих над несчастной судьбой бредущих по деревне кандальников-душегубцев, человеку новой морали преступного дерьма не жалко: вор должен сидеть в тюрьме, а приличный человек – кататься на карусели.

Цементом общества может быть либо насилие, либо монета. Третьего (пути) не дано, и это понятно: либо вы делаете что-то добровольно, в результате личной заинтересованности, либо вы работаете потому, что вас заставляют.

Конечно, можно встать в позицию демагога и написать книгу – что-нибудь вроде «Дисциплинарного санатория», где сравнить западное общество с тюрьмой, в которой вместо кнута – доллар. Типа люди не хотят, но вынуждены ходить на работу и вкалывать без продыху на нелюбимой службе, чтобы соответствовать ожиданиям общества. А жизнь-то проходит!.. Некоторые зиновьевы-лимоновы даже договариваются до того, что современное западное общество гораздо жестче рабовладельческого, ибо всем промывает мозги и загоняет на всю жизнь в рабство кредитов – за жилье, машину, обучение…

Что ответить вышеупомянутым авторам-душелюбам, нападающим на капитализм в пользу всеобщего братства? Что сказать, когда вам в лицо заявляют, будто гнет доллара ничуть не слаще гнета насилия и так же заставляет людей корячиться на нелюбимой работе? Можно, конечно, ответить, что никто никого корячиться совершенно не заставляет, и на том же Западе полно людей, которые совершенно не боятся потерять работу и живут так, как им хочется – ночуют на скамейке, одеваются на помойке. Но я предпочту для ответа блистательные слова Айн Рэнд: «Негодяй, утверждающий, что не видит разницы между силой доллара и силой кнута, должен почувствовать эту разницу на собственной шкуре…»

Вот так с ними и надо. Ты считаешь, что быть нищим кандальником и современным менеджером с автомобилем и посудомоечной машиной – одно и тоже? Пошел в бомжи, гнида!..

Тем и прекрасен капитализм, что он дает людям свободу. Свободу предпринимать и свободу бомжевать. А уж из свободы предпринимать естественным образом вытекают – как инструменты – все прочие свободы и права человека. «Работай, как можешь, и живи, как работаешь!» – самый благородный из всех придуманных людьми лозунгов. Деньги, эта овеществленная свобода, пронизывают все в нашем лучшем из миров…

Вот ведущий одной из американских программ, похожей на «Сам себе режиссер», обращается к американским зрителям с призывом присылать им в программу смешные сюжеты, снятые на бытовые видеокамеры:

– Шлите нам свои сюжеты – заработаете немного зелени, поможете своей стране!

И он прав, поскольку в правильно устроенном государстве личная выгода гражданина обогащает страну в целом. Некоторые наши граждане в этом сомневаются. Они недоумевают над методами подсчета ВВП в развитых странах. Мол, что это такое: «Ты меня постриг, и я дал тебе 10 долларов. Потом я тебе сделал маникюр, и ты мне заплатил 10 долларов. Ничего в стране не прибавилось, но к ВВП страны экономисты прибавили 20 баксов. Весь этот капитализм – дутый! Он существует, только пока на него работает несчастный Третий мир!»

К Третьему миру мы еще вернемся, а пока разберемся с «дутьем». Наши постсоветские граждане, переболевшие «чугунными чушками на душу населения», чересчур абсолютизируют материальное производство. Им кажется, что кирпич, произведенный на заводе – без разницы, капиталистическим рабочим или социалистическим полурабом – это реальный вклад в экономику. Вот он лежит! Его можно в стену дома заложить!.. А услуга что?.. Услугу можно и бесплатно оказать. По дружбе. Ты меня попросил, я тебя постриг, а завтра ты мне поможешь дом построить по-соседски… Так и жили, как в деревне – натуральным хозяйством. Зато по-братски, без денежного оборота. Да и какие расчеты, если все люди – братья?!

Но в нормальной экономике продажа услуг ничем принципиально не отличается от продажи товаров. Потому что обмен деньгами – это и есть, собственно говоря, экономика. Продажа услуги – будь то услуга парикмахера, проститутки или художника – это нормальная экономическая транзакция, если с нее заплачены налоги. В нашем примере произошел не просто бессмысленный обмен десятью долларами туда-сюда. Нет, с каждой транзакции через налоговые вычеты малой толикой оплачена аренда парикмахерской и производство бензина, если парикмахер и клиент приехали к парикмахерской на машинах. Оплачена работа строителей, дорожных рабочих, металлургов, энергетиков, машиностроителей, шинников… Вот почему экономисты с полным правом вносят в ВВП 20 долларов. Чем больше и чаще таких транзакций производят люди, тем крепче экономика в целом.

Тратя на себя, ты объективно помогаешь обществу!..

Городской мир капитализма целиком сшит нитями денежных транзакций, поэтому психология и мораль людей не могли в нем не измениться и не уйти от формулы «какие деньги, мы же друзья» в сторону формулы «дружба дружбой, а табачок – врозь». Многим неприятно это слышать, но такова новая реальность.

– А как же благотворительность, как же человеческое милосердие? – спросят меня девушки-волонтерки с растрепанными волосами и лихорадочным блеском в темных, как сливы, глазах. – Не все продается и покупается за деньги!

Да, девушки. Не все продается. И не все покупается. Но все имеет цену…

Новая мораль вовсе не запрещает благотворительность. Напротив, именно новое время с его холодной и разумной моралью дало необыкновенный всплеск благотворительности. Это объясняется просто: благотворительность основывается на двух вещах… На нашей чисто животной, присущей всем приматам (и не только им) эмпатии к особям своего вида. Это условие необходимое, но недостаточное. А условие достаточности – сытое брюхо. Только имея высокий уровень общественной сытости, можно заниматься благотворительностью в тех масштабах, в которых ею занимается Запад. Причем, что любопытно, эта благотворительность отлично встроилась в капиталистические механизмы и прекрасно продается.

Пусть 30 % особей в популяции довольно жестоки, 30 % весьма сопереживающи, остальные – так себе. Среди жестоких есть небольшой процент патологических садистов, а среди эмпатичных – такой же небольшой процент поведенческих уродов с обратным знаком. Последние настолько болезненно, анормально эмпатичны, что едут в Африку в миссией милосердия и тратят всю свою жизнь на лечение спидоносной голытьбы. Причем совершенно бесплатно. Садистов мы не любим, но сверхмилосердие – уродство столь же великое по модулю, только иного знака – современным обществом весьма поощряется. На словах. Потому что нормальные люди в ущерб собственной семье в Африку ради негров не поедут. И не будут по поводу голодающих особо париться, поскольку один из главных принципов новой морали звучит так: никто никому ничего не должен .

Подать из милости вам могут. Это красиво и благородно. Это душевный подвиг. Но, будучи нищим, требовать от других людей подвига, настойчиво тыча им под нос свое нищенское рубище, голодных детей и рваные боты, никто не вправе. Такая социалистическая наглость производит неприятное впечатление. Однако наглые люди существуют и искренне полагают, что более благополучные члены общества просто обязаны им помогать – на том простом основании, что они ленивы, или бесталанны, или настрогали огромное количество детей. Именно про таких требовательных нищих писала Айн Рэнд: «…пресмыкающиеся в темных углах людишки, полуумоляющие, полуугрожающие, кичливо выставляющие напоказ свои открытые язвы в качестве единственного обоснования права на жизнь и своего единственного достоинства».

Халява развращает. Один раз дашь таким на халяву, второй… А потом они уже будут выходить на улицы и стучать поварешками в пустые кастрюли, переворачивать автобусы и жечь автомобили. И горе попавшимся на их пути!.. Однажды на излете Древнеримской империи в столице случились перебои с хлебом, и толпа плебеев окружила вышедшего к ним римского императора, гневно орала и кидалась корками. Император пережил пару неприятных минут. Что же, интересно, они орали? А известно, что всегда орут плебеи – что они тоже люди и потому должны есть на халяву.

Да, люди рождаются свободными и юридически равными. Но потом… Потом, в результате социальной обработки, из них получаются совершенно разные «изделия». И, в отличие от старой, новая мораль четко осознает: ценность людей – разная. И при прочих равных, ценность хозяина выше ценности вора, ценность академика выше ценности слесаря, ценность пилота выше ценности пехотинца, а ценность семьянина-домовладельца выше ценности бомжа. Это и так ясно практически каждому на интуитивном уровне, но… Но христианские наслоения в душе современного человека поставили столь мощную помеху здравому рассудку, что душа его изо всех сил сопротивляется естественному выбору.

В своем блоге я как-то проводил очередной эксперимент на людях. Задал им старую задачку: гибнут двое – Эйнштейн и слесарь. Кого будете спасать, если спасти можно только одного? Времени на рассуждения нет. Задача, как вы понимаете, чисто теоретическая, поскольку в реальности никто не тонет. Причем я максимально облегчил задачу гражданам, подчеркнув, что слесарь Вася – пропойца и семейный тиран. Но дерьма в мозгах у большинства людей оказалось столько, что они предпочитали убить обоих – и Эйнштейна, и слесаря – лишь бы не принимать никакого решения самим! Смотреть за этим умственным стриптизом граждан было чрезвычайно забавно.

Одни затыкали глаза и уши и начинали спорить: «Да не может быть, чтобы можно было спасти только одного!..»

Другие работали под дурака: «Нет, в задаче недостаточно условий для решения. Дайте больше! Еще больше! Еще больше!..»

Третьи торговались: «А я не знаю, может быть, Эйнштейн этот ваш жену бьет?..»

Четвертые начинали выкручиваться: «А какой это Эйнштейн – который уже открыл свою теорию относительности или еще нет? Потому что если уже да, то в его спасении меньше смысла. А у слесаря, может, двое детей, которых надо еще растить». (Априорно заданного условия «при прочих равных» люди упорно не хотели замечать.)

Пятые начинали фантазировать: «А ведь мы не знаем, что будет с этим слесарем и пропойцей дальше! Быть может, он исправится и станет Буддой?» Иными словами, уже готового «Будду» – Эйнштейна – люди готовы были променять на возможного, вероятность возникновения которого из слесаря стремилась к нулю…

В общем, люди лепили любую дурь, лишь бы не принять того решения, которое самым естественным образом подсказывали им мозги. Но мозгами думать не хотел почти никто.

И пока они болтали, гибли оба персонажа… Гибли два человека вместо одного – только для того, чтобы граждане могли потешить свой ложный гуманизм, который на деле выливался в полную свою противоположность.

…Так всегда бывает при абсолютизации тезиса – он превращается в свою противоположность.

Порой, чтобы не принимать никакого решения, люди отдавались на волю случая – решали бросить монетку. То есть снимали собственную голову и вместо нее ставили рулетку.

Повторюсь: никто не тонул. Нужно было, сидя дома у компьютера, просто дать правильный ответ, но некристаллизованная деревенская муть в головах настолько затемняла сознание, что читать ответы граждан порой было просто забавно.

Одна девушка, например, в своих пространных рассуждениях договорилась до того, что заявила: «А ведь слесарь тоже нужен! Что я буду делать, когда у меня засорится канализация? Эйнштейна позову? Кто придет чинить кран, если слесарей не будет?» Баба, конечно, дура, но ее бесхитростный полудетский мозг наглядно продемонстрировал следующее: она совершенно непроизвольно положила на одну чашу весов Эйнштейна, а на другую всех слесарей планеты. Вот вам случайно выданный, сидящий в ее подсознании курс обмена. Вот реальное соотношение стоимостей. Оно и понятно: гений – штучный товар, а слесарей за небольшие деньги можно наготовить целый фронт.

Надеюсь, среди моих читателей не найдется дурака, которого поставит в тупик вопрос: кто при прочих равных превосходнее (ценнее, дороже, первосортнее, лучше) – слесарь или академик, гениальный полководец или солдат, дворник или топ-менеджер…

Моя коллега как-то рассказала такой случай. Она подошла к двери своего подъезда и с огорчением обнаружила, что кодовый замок сломан. С огорчением, потому что распахнутые ворота в подъездный рай открывали в него дорогу человекоподобным существам с дурным запахом – всяким бомжам и алкоголикам. А рядом с подъездом стояла соседка моей коллеги – алкоголичка с первого этажа. Ее по обыкновению штормило от внутреннего порывистого ветра, отчего бессмысленное алкоголическое туловище хаотически покачивалось, обретая все предоставляемые суставами степени свободы.

– Наконец-то кодовый замок сломали! – злобно пролепетало это немытое лохматое существо. – А то людя?м было не войти. Код этот поганый приходилося набирать. А я забываю его все время… Если его починят, я опять его сломаю!

– Представляешь, какая мерзота?! – возмущалась коллега. – Свезти бы всех таких в один крематорий.

– Ну так ты хоть дала этой твари пинок под задницу? Я понимаю, что этим ты ее ничему не научишь и делу никак не поможешь, но хотя бы из удовольствия и человеколюбия!..

Опустившийся человек теряет это гордое звание. Тот, кто не хочет зарабатывать деньги, чтобы достойно жить, жизни не достоин. Да и вообще он лишается всякого человеческого достоинства – просто слагает его с себя. И это интуитивно понимают многие, даже такой гуманистически настроенный провинциальный романтик, как уже цитированный мною писатель и летчик гражданской авиации Василий Ершов. Он очень добрый дядя, но тем не менее:

«Я не могу пройти мимо помойки, на которую кто-то выбросил стул со сломанной ножкой. Ну возьми ты эпоксидку, намажь, приложи, обмотай до утра – и стул, продукт труда человеческого, обретет новую жизнь. Когда я вижу, что вещь в беде, я не могу пройти мимо. Так нет же: бич не отдает. Он при мне ломает стул ногами, разжигает из него костерок и грязными черными руками смачно отправляет в рот сосиску под пивко. Он недавно украл кабель, по которому подавался ток в наши гаражи, и мы всю зиму были без света. Кабель он порубил, принес и продал приемщику цветного лома…

К зиме бич сопьется вконец, заболеет, обморозится, его подберут на улице, отрежут черные пальцы в больнице, и моя дочь будет его лечить, исполняя клятву Гиппократа. А я буду без света чинить в гараже старую машину, простужусь, тоже заболею, мой бронхит меня доконает, меня спишут, и я уже не смогу летать, зарабатывать и помогать своей взрослой дочери-врачу выжить в этом мире.

Я не могу пройти мимо сломанной и выброшенной вещи на помойке. Она не виновата, что человек определил ей такую судьбу. Но мимо человека, определившего свою судьбу – жить на помойке, – мимо Человека, Личности, которая сама низвела себя до почти животного уровня, – я пройду… Нет, животному я помогу. Бичу – никогда. Я жестокосерден, негуманен, я – человек-функция, робот, без чувств, с одной волей. Но я хорошо знаю цену Труду. Труд и только Труд создал Человека».

И последнее… Из правила человеческой неравноценности вытекает одно достойное упоминания следствие: безоговорочная допустимость аборта. Если прежняя деревенская мораль, при которой дети дохли, как мухи, ханжески протестовала и до сих пор протестует против абортов, то новая мораль четко осознает: младенец – это только заготовка для производства будущего человека. И уж тем более это касается «недоделанной заготовки» – плода в утробе матери. Его ценность ничтожна, поскольку в его производство не вложен человеческий труд, а лишь «труд» матери-природы. Человек ведь в первую очередь социальное создание, а не биологическое.

Интуитивно это понятно. И было понятно всегда. Настолько понятно, что в английском языке, например, недавно родившегося младенца называют словом «it» – «это». Показательный момент, согласитесь… А на суде убийце взрослого человека дают 8–15 лет, в то время как матери, убившей только что рожденного младенца, «прописывают» 3–5 лет, хотя формально, юридически, родившийся младенец уже считается человеком. Но каждому, в том числе и судье, понятно, что до человека этому комочку – как от Москвы до Шанхая. И что в данном случае убийство – всего лишь «запоздалый аборт».

Тем поразительнее, до каких вещей порой договариваются боговеры, лишь бы убедить мир в своей правоте – в том числе и в вопросе о недопустимости абортов! Вряд ли грамотный человек в здравом уме и твердой памяти будет спорить с тем фактом, что человек – многоклеточное создание. Но в угаре противоабортной борьбы один мой приятель, успевший даже год проучиться на биофаке, пришел к выводу, что человек – создание одноклеточное. Вышло это так…

Поскольку в бога я не верю, а как-то воздействовать на меня в споре было нужно, он заявил, что аборт есть убийство, то есть преступление, и потому должен быть запрещен. Я не стал спорить. К чему спорить о вкусах? Хочет он определить аборт как убийство, пусть себе определяет… Я лишь возразил, что не всякое убийство является преступлением. Есть же легальные убийства. Например, убийство при защите своей или чужой жизни – вполне себе законное и даже благородное дело. Государственное убийство также легально: страна может казнить приговоренного по суду или послать своих солдат на фронт убивать других людей. Наконец, самоубийство тоже не запрещено у нас законодательно… Так что не всякое убийство есть преступление. И вопрос сводится к тому, легализовать нам данное «абортное убийство» или объявить его незаконным. Видимо, это зависит от того, страдает ли в процессе такого «убийства» невиновный человек или нет. А поскольку эмбрион еще не человек, значит, никто не страдает, и данное формальное «убийство» должно оставаться легальным.

Вот тут и зашел разговор о том, что такое человек. На мой вопрос, когда же «начинается» человек, мой оппонент ответил: человек возникает тогда, когда сперматозоид проникает в яйцеклетку. Ясно, откуда эта мысль взялась: религия навеяла. Попы считают, что именно в момент оплодотворения бог «вдувает» душу в будущего человека.

И отсюда следует, что даже одинокую, еще не поделившуюся, но уже оплодотворенную яйцеклетку «абортировать» нельзя. Ибо это будет убийством. Убийством одноклеточного человека.

…Вот вам блистательный пример того, как абсолютизация какого-либо тезиса приводит «мыслителя» к абсурду.

Глава 3 Работа над ошибками

В 2005 году среди испанской молодежи было проведено любопытное исследование об отношении к религии. Оно показало, что католиками считают себя менее половины опрошенных. Причем эти люди отнесли себя к католикам скорее по привычке, потому что «преданными вере, ревностными католиками, регулярно посещающими церковь», назвали себя лишь 10 % опрошенных. А всего десятью годами раньше католиками себя считали 77 %.

И это происходит в традиционно набожной Испании! Что же творится в более развитых странах?.. Вот как описывает свое путешествие в Данию один из московских журналистов: «Я не видел в Дании не только полиции, но и церквей. То есть церквей, понятно, хватает, да только внутри – одни туристы. Правда, в одной церкви мы видели местных жителей – парень в шортах, нога на ногу, довольно громко беседовал с какой-то женщиной…»

В предыдущих книгах я уделил достаточно внимания ответу на вопрос, отчего современное западное общество является не просто светским, а практически полностью безрелигиозным. Не буду повторяться, описывая социальный аспект этого отрадного явления, коснусь лишь аспекта психологического.

Итак, отчего западным, уверенным в себе и ценящим свою свободу индивидуалистам не нужна руководящая и направляющая сила?.. По тому, как сформулирован вопрос, вы уже, наверное, поняли ответ. Действительно, а зачем современному жителю постиндустриального мегаполиса бог?

Как вообще появилась вера? В чем ее исток?.. Некоторые наивно-пафосные граждане считают, что вера в бога – единственное, что отличает человека от животных. С точностью до наоборот!.. Исток веры лежит как раз в нашей животности.

Основа веры – ритуальность. А ритуальность присуща всем высокоорганизованным животным. Это обычный приспособительный механизм: там, где недостает интеллекта, нужно просто запомнить и далее без рассуждений воспроизводить удачные алгоритмы поведения. Нет ума – зубри!.. У животных интеллекта меньше, чем у человека. Именно поэтому они крайне ритуальны. У дикарей с интеллектом тоже небогато. Поэтому они так болезненно относятся к нарушению табу – прямо как животные!

Я приведу отрывок из книги великого этолога Конрада Лоренца, который предельно прояснит сказанное: «…роль привычки при простом обучении у птицы может дать результат, похожий на возникновение сложных культурных ритуалов у человека. Насколько похожий – это я понял однажды из-за случая, которого не забуду никогда.

В то время основным моим занятием было изучение молодой серой гусыни, которую я воспитывал начиная с яйца… Мартина в самом раннем детстве приобрела одну твердую привычку. Когда в недельном возрасте она была уже вполне в состоянии взбираться по лестнице, я попробовал не нести ее к себе в спальню на руках, как это бывало каждый вечер до того, а заманить, чтобы она шла сама…

В холле нашего альтенбергского дома справа от центральной двери начинается лестница, ведущая на верхний этаж. Напротив двери – очень большое окно. И вот, когда Мартина, послушно следуя за мной по пятам, вошла в это помещение, она испугалась непривычной обстановки и устремилась к свету, как это всегда делают испуганные птицы. Иными словами, она прямо от двери побежала к окну, мимо меня, а я уже стоял на первой ступеньке лестницы. У окна она задержалась на пару секунд, пока не успокоилась, а затем снова пошла следом – ко мне на лестницу и за мной наверх. То же повторилось и на следующий вечер, но на этот раз ее путь к окну оказался несколько короче, и время, за которое она успокоилась, тоже заметно сократилось.

В последующие дни этот процесс продолжался: полностью исчезла задержка у окна, а также и впечатление, что гусыня вообще чего-то пугается. Проход к окну все больше приобретал характер привычки, – и выглядело прямо-таки комично, когда Мартина решительным шагом подбегала к окну, там без задержки разворачивалась, так же решительно бежала назад к лестнице и принималась взбираться на нее. Привычный проход к окну становился все короче, а от поворота на 180°оставался поворот на все меньший угол. Прошел год – и от всего того пути остался лишь один прямой угол: вместо того чтобы прямо от двери подниматься на первую ступеньку лестницы у ее правого края, Мартина проходила вдоль ступеньки до левого края и там, резко повернув вправо, начинала подъем.

Однажды вечером я забыл впустить Мартину в дом и проводить ее в свою комнату; а когда наконец вспомнил о ней, наступили уже глубокие сумерки. Я заторопился к двери и едва приоткрыл ее, как гусыня в страхе и спешке протиснулась в дом через щель в двери, затем у меня между ногами и, против своего обыкновения, бросилась к лестнице впереди меня. Она сделала нечто такое, что тем более шло вразрез с ее привычкой – уклонилась от своего обычного пути и выбрала кратчайший, то есть взобралась на первую ступеньку с ближней, правой стороны и начала подниматься наверх, срезая закругление лестницы. Но тут произошло нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула шею и расправила крылья для полета, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того, она издала предупреждающий крик и едва не взлетела. Затем, чуть помедлив, повернула назад, торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и обратно, снова подошла к лестнице – на этот раз “по уставу”, к самому левому краю, и стала взбираться наверх.

Добравшись снова до пятой ступеньки, она остановилась, огляделась, затем отряхнулась и произвела движение приветствия. Эти последние действия всегда наблюдаются у серых гусей, когда пережитый испуг уступает место успокоению. Я едва верил своим глазам. У меня не было никаких сомнений по поводу интерпретации этого происшествия: привычка превратилась в обычай, который гусыня не могла нарушить без страха… Описанное происшествие и его толкование, данное выше, многим могут показаться попросту комичными; но я смею заверить, что знатоку высших животных подобные случаи хорошо известны.

Маргарет Альтман, которая в процессе наблюдения за оленями-вапити и лосями в течение многих месяцев шла по следам своих объектов со старой лошадью и еще более старым мулом, сделала чрезвычайно интересные наблюдения и над своими непарнокопытными сотрудниками. Стоило ей лишь несколько раз разбить лагерь на одном и том же месте – и оказалось совершенно невозможно провести через это место ее животных без того, чтобы хоть символически, короткой остановкой со снятием вьюков, не разыграть разбивку и свертывание лагеря.

Существует старая трагикомическая история о проповеднике из маленького городка на американском Западе, который, не зная того, купил лошадь, перед тем много лет принадлежавшую пьянице. Этот Росинант заставлял своего преподобного хозяина останавливаться перед каждым кабаком и заходить туда хотя бы на минуту. В результате он приобрел в своем приходе дурную славу и в конце концов на самом деле спился от отчаяния. Эта история всегда рассказывается лишь в качестве шутки, но она может быть вполне правдива, по крайней мере в том, что касается поведения лошади».

Здесь я ненадолго прерву замечательный рассказ Лоренца и, в свою очередь, расскажу про моего друга Валеру Чумакова, который моим преданным читателям уже знаком по книге «Апгрейд обезьяны». Однажды у меня с Валерой состоялась очередная религиозная дискуссия. Я спросил, зачем богу нужно, чтобы Валера соблюдал ритуалы – отстаивал службу в церкви, постился, два раза приседал перед малиновыми штанами и говорил «ку-у». Валера сурово ответил, что нужно это не богу, а лично ему. Это типа тренировка души – примерно как мускулы качать, только душевные. Просто бог в неизмеримой доброте своей поделился с людьми некими упражнениями для накачки души, с помощью которых душа легче проскочит в рай без мыла.

– Но ведь иногда ты не соблюдаешь свои ритуалы! И в пост мясо порой жрешь, и всякое такое…

– Грешу, – согласился Валера. – Зато потом я пойду покаюсь и еще целую службу отстою! Но главное, я потом еще сам на себя могу дополнительный пост или обет наложить – еще более жесткий, чем тот, который нарушил.

Логика такая: один раз профилонил, зато в следующий раз ударную дозу ритуалов приму! Ну и чем поведение верующего Валеры отличается от поведения глупой гусыни, которая один раз с перепугу профилонила, зато потом все выполнила честь по чести и даже более обычного?..

Ладно, вновь передаю слово Лоренцу, описывающему ритуальное поведение животных: «Воспитателю, этнологу, психологу и психиатру такое поведение высших животных должно показаться очень знакомым. Каждый, кто имеет собственных детей – или хотя бы мало-мальски пригоден в качестве дядюшки, – знает по собственному опыту, с какой настойчивостью маленькие дети цепляются за каждую деталь привычного: например, как они впадают в настоящее отчаяние, если, рассказывая им сказку, хоть немного уклониться от однажды установленного текста. А кто способен к самонаблюдению, тот должен будет признаться себе, что и у взрослого цивилизованного человека привычка, раз уж она закрепилась, обладает большей властью, чем мы обычно сознаем.

Однажды я внезапно осознал, что разъезжая по Вене в автомобиле, как правило, использую разные пути для движения к какой-то цели и обратно от нее. Произошло это в то время, когда еще не было улиц с односторонним движением, вынуждающих ездить именно так. И вот я попытался победить в себе раба привычки и решил проехать “туда” по обычной обратной дороге, и наоборот. Поразительным результатом этого эксперимента стало несомненное чувство боязливого беспокойства, настолько неприятное, что назад я поехал уже по привычной дороге.

Этнолог, услышав мой рассказ, сразу вспомнил бы о так называемом “магическом мышлении” многих первобытных народов, которое вполне еще живо и у цивилизованного человека. Оно заставляет большинство из нас прибегать к унизительному мелкому колдовству вроде “тьфу-тьфу-тьфу!” в качестве противоядия от “сглаза” или придерживаться старого обычая бросать через левое плечо три крупинки из просыпанной солонки и т. д., и т. п.

Наконец, психиатру и психоаналитику описанное поведение животных напомнит навязчивую потребность повторения, которая обнаруживается при определенной форме невроза – “невроз навязчивых состояний” – и в более или менее мягких формах наблюдается у очень многих детей. Я отчетливо помню, как в детстве внушил себе, что будет ужасно, если я наступлю не на камень, а на промежуток между плитами мостовой перед Венской ратушей…»

Здесь я снова ненадолго прерву чудесного биолога, чтобы рассказать забавный случай. Вернее его расскажет своими словами известная актриса Раиса Ланская, поделившаяся этой историей с журналом «Город женщин»: «Мне приходилось выходить на сцену сразу же после того, как с нее буквально убегала Ахеджакова. И я сама придумала себе примету, что должна непременно до нее дотронуться перед выходом на сцену. А спустя какое-то время стала действительно верить, что это необходимо… Театральная примета – страшная сила». Вот вам прекрасный случай проявления самой примитивной животности в человеке…

А вот еще один. На одном из туристических форумов папа рассказал такую историю о своей маленькой дочке. Ей очень понравился отель в Египте, где они провели две хороших недели. Там были веселые аниматоры, которые собирали детей в кучу и уводили их табуном от родителей поиграть. Там было море с рыбками. И вообще… С тех пор дочка часто спрашивает родителей: «Когда мы еще поедем в отель?» А когда папа предложил поехать в другую страну, дочка подняла жуткий скандал: «Не-ет! Хочу в отель!..»

Никакие слова и доводы о том, что «нельзя все время в одно и то же место ездить – надоест, Египет мы уже видели и лучше посмотреть еще какую-нибудь страну», не действовали. Хотя в другой стране могло оказаться не хуже. А возможно, и лучше – в Таиланде, скажем, ребенка привели бы в восторженный ужас крокодилы, ему понравились бы слоники и попугаи, огромные бабочки и настоящие кокосовые пальмы… Но девочка не соглашалась с доводами разума.

Таковы дети. Таковы старики. Таковы дикари. И животные. Они не любят искать от добра добра. Сегодня выжил, поел – и отличненько. Завтра повторим. Лишь бы не было войны… Простые люди – как зверьки.

Когда я в 1997 году работал в журнале «Столица», пол-Москвы на ушах стояло – граждане истово боролись с безвредным, но непривычным: они грудью встали против памятника Петру I работы Церетели. Сергей Мостовщиков – тогдашний главный редактор «Столицы» – тоже присоединился к этому общественному возмущению: журнал выпустил наклейки, которые каждый уважающий себя москвич должен был лепить куда попало – в знак протеста против «уродующего облик города памятника». Наклейки же, надо полагать, наш город здорово украшали…

Почему люди протестовали? Почему им казалось, что памятник «уродует» город? Да все та же животность таким образом из них вылезала: непривычное – значит тревожащее, почти опасное. Никогда раньше не было тут памятника, мы уже привыкли – и вдруг!.. Как эту неясную беспокоящую тревогу объяснить словами, если головой понимаешь, что памятник никому никакой опасности не несет? А только один способ и остается – сказать, что он некрасив. И искренне поверить в это!

Точно так же москвичи протестовали против памятника на Болотной площади работы Шемякина… Точно так же парижане протестовали против Эйфелевой башни, называя ее уродливой… Точно так же местные жители «зарубили» наиприкольнейший, лучший по замыслу памятник Булгакову в виде огромного примуса на Патриарших прудах. (Здесь помимо слов об уродстве в ход пошли идеологически нагруженные аргументы о дьявольщине и антихристианизме.)

Но стоит только вырасти поколению, которое сызмальства видело «уродливый» памятник, как любая попытка снести его встретит такое же ожесточенное сопротивление: привыкли потому что. Животные…

…Но пора уже, наконец, дать закончить свой рассказ господину Лоренцу: «Все эти явления тесно связаны одно с другим, потому что имеют общий корень в одном и том же механизме поведения, целесообразность которого для сохранения вида совершенно несомненна. Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже – единожды или повторно – оказывалась безопасной и ведущей к цели. Если неизвестно, какие именно детали общей последовательности действий существенны для успеха и безопасности, то лучше всего с рабской точностью повторять ее целиком.

Принцип “как бы чего не вышло” совершенно ясно выражается в уже упомянутых суевериях: забыв произнести заклинание, люди испытывают страх. Даже когда человек знает о чисто случайном возникновении какой-либо привычки и прекрасно понимает, что ее нарушение не представляет ровно никакой опасности – как в примере с моими автомобильными маршрутами, возбуждение, бесспорно связанное со страхом, вынуждает все-таки придерживаться ее, и мало-помалу отшлифованное таким образом поведение превращается в “любимую” привычку.

До сих пор, как мы видим, у животных и у человека все обстоит совершенно одинаково. Но когда человек уже не сам приобретает привычку, а получает ее от своих родителей, от своей культуры, – здесь начинает звучать новая и важная нота. Во-первых, теперь он уже не знает, какие причины привели к появлению данных правил; благочестивый еврей или мусульманин испытывают отвращение к свинине, не имея понятия, что его законодатель ввел на нее суровый запрет из-за опасности трихинеллеза. А во-вторых, удаленность во времени и обаяние мифа придают фигуре Отца-Законодателя такое величие, что все его предписания кажутся божественными, а их нарушение превращается в грех».

Марина Борисова, сотрудник кафедры экстремальной психологии психфака МГУ, говорит о том же, но немного другими словами: «В экстремальных обстоятельствах у людей актуализируется страх смерти, в обычной жизни почти не присутствующий. В человеке просыпается внутренний ребенок, который просит чуда».

Крестьянскому менталитету – недалеко ушедшему от примитивно-дикарского – ритуальность и суеверность присущи особо. Дело в том, что достаток, а порой и само выживание крестьянина целиком зависят от погоды. А погода – непредсказуема. Живя в условиях непредсказуемой системы, от которой зависит жизнь, человек изо всех сил пытается уловить хоть какие-то закономерности для спасения. И поневоле вместе с полезными приметами (ласточки летают низко – к дождю) в его голову наносит столько всякого мусора… Причем, что любопытно, чем рискованнее земледелие, чем хуже жизнь, тем набожнее народец. Просто потому, что в критических условиях в человеке быстрее просыпается ребенок (дикарь, животное, инстинкты). Вы не замечали, что люди рисковых профессий страшно суеверны?..

Кто из нас, идя в магазин, обращается к богу за помощью? Кто, собираясь купить квартиру, идет к попу, а не к риэлтору? Кто, желая вылечить или вставить зуб, идет не к стоматологу, а к колдуну? Кто, желая приобрети автомобиль, направляется к гадалке или астрологу, а не в автосалон?.. Если жизнь нормально налажена, бог и прочая потусторонность не нужны. А вот когда медицина бессильна и таблетки уже не помогают, в человеке просыпается паникующее животное, и он начинает совершать иррациональные глупости. Утопающий хватается за соломинку, давно известно.

Современное западное общество – это общество развитых технологий, в котором для комфортной жизни не нужны подвиги или немыслимые сверхусилия. И поэтому человек разумный имеет шанс прожить жизнь, ни разу не столкнувшись с серьезным кризисом, ни разу не превратившись в беспомощного, перепуганного ребенка. Однако попробуйте сказать об этом верующим…

Ну хорошо, а как же из зернышка животной ритуальности произрастают боги? Эволюционно.

Почему медведь гневается и колотит подвешенную на веревке колоду, стукнувшую его? Он бьет ее, отталкивает, полосует когтями… Тяжкая колода отлетает и вновь маятником летит обратно, ударяя медведя, который злится еще больше, ревет и снова лупит качающееся бревно. Он что, не понимает, что колода не живая? Нет, он об этом просто не задумывается.

Почему мама, стараясь успокоить ребенка, ударившегося о табуретку, утешает плачущего словами «Ну, мы сейчас накажем эту табуретку!» – и притворно шлепает ее? Да потому что и медведь, и ребенок (в силу неразвитости недалеко еще ушедший по интеллекту от зверька внутри себя) чисто по-животному «одушевляют» природу. Точно так же дикарь, познающий мир, одушевляет мир. Это происходит из-за того, что живое существо познает мир «через себя», единственный инструмент познания и одновременно точка отсчета, начало системы всех координат для живого существа – оно само. И поскольку теплокровное существо наделено желаниями, стремлениями и психикой, непроизвольно тем же самым наделяется окружающий мир. Мир отображается в психике. И обретает ее черты. Это и есть его, мира, одушевление – наполнение желаниями, стремлениями и субъектами этих желаний – ду?хами. Постепенно размазанные по природе ду?хи конденсируются в языческих богов, которые позже, словно капельки ртути, сбегаются в одну большую каплю единобожия…

Есть и еще один момент в объяснении природы бога. Когда-то бог выполнял ту же роль, какую выполняет буква «икс» в математике. Он – символ неизвестного. Вот до какой-то степени нам все ясно, а дальше – бог его знает… Для диковатых людей бог был квазипонятным объяснителем тех явлений, которые люди сами объяснить не могли.

Почему нельзя убивать друг друга и брать друг у друга вещи без разрешения?

Потому что так велел бог, а он тут командир. Сам командир практически не появляется, но есть доверенные лица, у которых за небольшие деньги можно поправить душевное здоровье. Причем если соблюдать определенные ритуалы, будет очень хорошо. Не сейчас. Потом. Но обязательно будет! Надо верить. Да и трудно не поверить, если деньги заплачены. Тем более – все платят. Все, что ли, дураки? Все в церкву, и я в церкву – «опчество» выскочек не любит…

Почему дует ветер? Что такое звезды? Как устроен мир?

Мир сделал бог, и снаружи он напоминает сундук, на дне которого живут люди, а в крышку этого сундука вбиты гвоздики, которые люди воспринимают как звезды. Сундук окружает бесконечный Океан, а по углам сундука стоят здоровенные ангелы, которые своими крыльями делают ветер… Так считали в Византии VI века. Чем не модель? Она и звезды объясняет, и ветер…

Потом появились другие модели. Модель электрического поля. Квантовая хромодинамика. Основанная на системе нелинейных дифференциальных уравнений модель погоды, в которой не нашлось места ангелам, зато работает она лучше.

С развитием науки бог со своими небесными и земными подручными отодвигался все дальше и дальше, становился все более и более абстрактным и все менее и менее влияющим на что-либо. И в конце концов в XVIII веке он совсем как-то подрастворился: в образованной Европе стал набирать обороты атеизм. Бог стал ненужным. Ненужным не крестьянам, которые корячились в поле, а той же французской аристократии, тем же энциклопедистам, которые в своих сочинениях высмеивали темные предрассудки древности. Они жили хорошо и бога забыли. Как забыли его когда-то аристократы Древнего Рима на самом взлете империи. И только потом, когда империя начала рушиться, люди снова впали в детство, и одна из провинциальных иудейских сект заразила слабеющий социальный организм.

Бог – не от хорошей жизни…

Резонный вопрос: почему же тогда даже сегодня и даже в благополучных странах еще встречаются люди, которые верят в бога, колдовство, астрологию и произносят фразу «не знаю, но что-то такое все же есть»? Почему такие тараканы в головах? Откуда они лезут? Да все оттуда же – из-под животного фундамента, на котором базируется разум. В обыденной жизни работает интеллект, но когда он сдает свои позиции, просыпается опасливый зверь. Стоит только человеку попасть в автомобильную аварию и оказаться на больничной койке, как он впадает в грусть и поневоле задумывается: «Ну почему я? Нет ли в этом какой-то закономерности? Может, я что-то не так сделал?»

Трубу горячую прорвало в квартире: «Господи, за что мне это?..»

Или просто о смысле жизни задумался человек, вспомнив, что смертен: «Да неужто все так вот и закончится? Не может быть! Не хочу!»

И чем слабее в гражданине sapiens , тем бо?льшую власть приобретает в нем зверь homo . Ведь homo , как многие высокоорганизованные животные, имманентно сакрален.

Но пока все складывается благополучно, современный человек если и задумывается о боге, то только чисто теоретически. Ну, например, личность ли бог? Если бог – един, то личностью он быть никак не может, потому что, по самой этимологии слова, «личность» есть то, что «отличает» от других схожих. Каждый из нас личность настолько, насколько он отличается от другого себе подобного. Будь все люди одинаковы, о какой личности можно было бы говорить? А богу от кого отличаться, если он один? В общении с кем могла сформироваться и обозначиться его индивидуальность? А если бог не личность, то, получается, он полностью совпадает с природой. И что тогда остается от религии?

Бог, будучи предельным абсолютом, слишком уязвимая для логики фигура. Если он всезнающ, значит, он всемогущ, но если он всемогущ, значит, у него нет никаких желаний (все, что он мог теоретически пожелать, давно и мгновенно сбылось). А если у него нет желаний, значит, он бездействует, то есть никак не проявляет себя в этом мире. То есть не существует.

Исходя из религии вообще и священных текстов в частности можно вывести и «доказать» любые утверждения – в том числе и утверждения прямо противоположные. Да вот хотя бы…

Утверждение № 1 . Верить в бога выгоднее, чем не верить! Если ты веришь, и бог есть, тебе обломятся райские кущи. Если веришь, а бога нет, ты ничего не теряешь по сравнению с атеистом (строго говоря, это неверно, но в данном рассуждении душевные и физические затраты на поддержание веры считаются пренебрежимо малыми по сравнению с грядущими дивидендами в виде райских наслаждений). А вот если ты не веришь, а бог есть, тебе обломится таких адских «радостей», что мало не покажется.

Утверждение № 2 . Не верить в бога выгоднее, чем верить! Попадает ли в рай верующий, еще неизвестно, ведь он в жизни грешил. Неверующий же человек попадает в рай совершенно точно, «ибо не ведал, что творил». Да, он при жизни совершал действия, подпадающие под определение греха, но поскольку ни в какие грехи и прочую лабуду совершенно искренне не верил, с него и взятки гладки, ведь известно, что «каждому воздастся по вере его». Согласитесь, знать, что сие действие – грех, и тем не менее совершать его – совсем не то же самое, что творить аналогичное действие «на голубом глазу». Кто больше виновен – тот, кто совершил действие, или тот, кто совершил заведомо запрещенное действие?

Еще пример…

Утверждение № 1а . Если нет бога, то все дозволено! Известная максима…

Утверждение № 2а . Если бог есть, тогда все дозволено – во имя Его! Менее известная, но широко практикуемая боговерами максима…

Кстати говоря, то, что из религии выводятся прямо противоположные утверждения, было давным-давно известно богословам. Средневековые схоласты развлекались тем, что доказывали прямо противоположные тезисы, основываясь на одних и тех же священных текстах. Как сказал однажды умный человек Анатолий Вассерман: «Религия не предлагает конкретный выбор. Она оправдывает любой выбор, который человек делает самостоятельно – хоть по внутреннему побуждению, хоть под внешним воздействием (включая убеждения тех, кто его индоктринирует). Религия дает нам в руки не компас, но в лучшем случае флюгер».

…Но это все понятно только тогда, когда включен холодный разум. А если припирают страх или тоска, человек часто не слышит голоса разума. Есть люди, прожившие целую жизнь, но так голосу разума ни разу и не внявшие. Вся их жизнь – сплошное сумасшествие – битье лбом в пол, самоистязания… Был, скажем, такой чувак на Руси, которому неожиданно пришло в голову, что богу будет очень приятно, если он усмирит свою плоть, дав обет за всю свою жизнь ни разу не лечь и не сесть. Поскольку бог этому монаху помогать в столь дикой причуде отказался наотрез, а организм требовал отдыха, монах решил обойти свой собственный запрет – его подручные вбили в стену две консольных балки, тот на них вешался подмышками и так в полувисячем положении спал и отдыхал всю жизнь. Стал святым, монастырь даже в его честь построили на Селигере. В наше время парню, конечно, помогли бы, набрали «03», галаперидольчиком покололи, глядишь, и вылечили бы… Нынче люди в цивилизованных странах стали культурными, и даже религиозные фанатики там не заковывают себя в вериги и не хлещут вервием до крови на глазах у изумленной публики, а выходят с плакатами на демонстрации. Но в некультурных странах религиозные фанатики еще взрывают себя бомбами.