Хана. Аннабель. Рэйвен. Алекс (сборник) Оливер Лорен

Он хотел знать, когда охранники принесут нам еду и воду. Приставал ко мне с расспросами, когда нам позволят вымыться и когда включат свет. Утром я проснулся, а Грег уже пропал. Думаю, он возвратился в Крипту. Он привык к ней.

Роджер поднял всех спозаранку. Мы разбили лагерь в уцелевшем трейлере. Он неплохо защищал от ветра, несмотря на отсутствие двери и прочих важных частей. Я очнулся со слоем инея на одеяле и с горлом, саднящим от дыма костра. Пели птицы, я увидел небо, и мне померещилось, что я просто сплю.

Нападение случилось раньше, чем мы ожидали.

Мы услышали их около полудня. Я сразу понял, что они не обучены – шумные были ребята.

– Ты, – Роджер указал на меня, – давай туда. – И он кивнул на небольшую насыпь, на вершине которой стоял полуразрушенный дом. – Остальные – рассыпьтесь, – добавил он.

И Роджер сунул мне пистолет.

Я понадеялся, что не забыл, как стрелять.

Когда я припустил рысцой вверх по склону, листья зашуршали у меня под ногами. День выдался ясный и холодный. Воздух обжигал мне легкие. В доме воняло нестираными носками. Я распахнул дверь, та со скрипом закрылась, оставив щелочку, через которую я наблюдал за происходящим.

– Ты чего сюда приперся?

Я резко развернулся, чуть не шлепнувшись. Человек был грязен. Спутанные волосы спускались ниже плеч.

– Все нормально, – произнес я, пытаясь успокоить его. Но он оборвал меня.

– Убирайся! – закричал он и вцепился в мою рубашку длинными и острыми ногтями. – Это мое место! Проваливай!

Он разорался не на шутку. А зомби могли поравняться с нами в любую секунду.

– Потише, – предпринял я очередную попытку. – Ты в опасности.

Но он завыл. Слова слились в одну ноту.

– Убирайсяубирайсяубирайся!

Я сбил его с ног и хотел заткнуть ему рот, но опоздал. Снаружи раздались голоса. Я отвлекся, а буйный тип сильно укусил меня за руку.

– Убирайсяубирайсяубирайся! – завел он свою песню снова. – Убирайсяубирайся…

Его заставил замолчать лишь выстрел.

Я откатился в сторону, бросился на пол и прикрыл голову ладонями. На меня хлынул дождь из щепок и штукатурки: они палили без перерыва. А затем раздались другие выстрелы, подальше. Нашу группу обнаружили.

Дверь отворилась. На меня упал сноп солнечного света. Я навострил слух.

– Он мертв.

Половицы заскрипели.

– А вон тот?

– Не шевелится.

Я затаил дыхание, желая, чтобы мои мускулы не шелохнулись. Мое сердце билось, но я не чувствовал его удары. Время замедлилось, растянувшись на длинные, тягучие секунды.

Я убивал только раз в жизни, когда мне исполнилось десять: сразу после того, как я перебрался в Портленд. Старик Хикс – так мы звали его. Ему было шестьдесят лет – самый старый человек, которого я встречал в Диких землях. Он страдал от катаракты и артрита, приковавшего его к постели. Боль терзала его днями и ночами. Он умолял нас пристрелить его. «Когда лошадь больше ни на что не годна, вы ей оказываете услугу. Отпустите меня, – твердил он. – Ради Бога».

Они велели сделать это мне.

– Ага, – произнес кто-то и замер надо мной.

Он потыкал в меня носком ботинка в грудь и присел. Взял меня за воротник рубашки и попытался нащупать мой пульс.

– По-моему, он мертв…

Я перекатился и схватил его за шею. Второй парень вскинул пистолет и дважды выстрелил в меня. Его напарник, которым я прикрылся, как щитом, получил две пули в живот. Стрелок на долю секунды замешкался, а я стряхнул с себя труп, прицелился и нажал на спусковой крючок. Все было кончено.

«Это словно ездить на велосипеде», – подумал я, и вдруг мне представилась Лина.

Она ехала на велике и тормозила на тропе, ведущей к пляжу. Она вытянула ноги и смеялась, а колеса подскакивали на песке.

Я встал, обыскал эту парочку, забрал пистолеты, документы и деньги.

Иногда люди совершают ужасные вещи из самых лучших побуждений.

– Какой твой наихудший поступок?

Мы валялись на одеяле на заднем дворе тридцать седьмого дома по Брукс-стрит. Лина легла на бок, подперев щеку рукой, распустив волосы. Такая красивая.

– Мой… – произнес я и умолк.

Спустя миг я обхватил Лину за талию и перевернул, а она завизжала и начала просить, чтобы я перестал ее щекотать.

– Мой наихудший поступок – тот, который я замышляю совершить сейчас, – усмехнулся я.

Лина приподнялась надо мной.

– Я серьезно! – заявила она.

Она была в майке, и я заметил бледно-розовую бретельку бюстгальтера. Я осторожно провел пальцем по ее ключицам, моему любимому месту: они напоминали мне силуэт крыльев.

– Давай, – потребовала Лина.

И я почти подчинился. Я хотел признаться ей. Пусть она утешит меня, скажет, что ничего страшного не случилось и она любит меня. Но она поцеловала меня, ее мягкие пряди защекотали мне шею. Когда она отодвинулась, ее глаза цвета меда сияли.

– Я хочу знать все твои сокровенные мрачные тайны.

– Ты уверена?

Лина хмыкнула.

– Ты мне снилась прошлой ночью.

– Ну и как?

– Иди сюда, – предложил я, – я тебе покажу.

Я перекатил ее и устроился сверху.

– Ты жульничаешь! – возмутилась Лина, и ее волосы веером рассыпались по одеялу. – Ты не ответил!

– А мне нечего отвечать, – фыркнул я. – Я ангел.

Нет. Я лжец.

Я врал даже тогда.

В Крипте я мучился от бессонницы и часто составлял особый список для Лины. Главным пунктом значился тот случай, когда я убил Старика Хикса. Помню, как я дрожал, а Флик поддерживал мои запястья. Еще я включал туда информацию, которая проходила через меня за время моего пребывания в Портленде. Знаете, всякие закодированные сообщения и сигналы…

И мне очень хотелось рассказать ей про свои страхи.

И про последние грехи – про тех мертвых регуляторов.

И про третьего. Его я пристрелил позже.

Бой закончился. Я спустился с холма, чтобы оценить наши потери, и увидел одного знакомого – Романа, охранника из Крипты. Он лежал на листьях, из его груди торчала рукоятка ножа, а рубашку покрывала засохшая кровь. Дыхание его превратилось в клокочущее бульканье.

– Помоги, – прошептал он, захлебываясь словами, и уставился в небо.

Мне сразу вспомнился Старик Хикс, и я выполнил просьбу Романа. Я всадил пулю ему в голову.

Мне так жаль, Лина.

В итоге мы потеряли троих и двинулись дальше. Мы брели медленно, зигзагами и осторожно проверяли хоумстиды, попадавшиеся нам по пути. Роджер, кстати, любил потрепаться с другими, чтобы выторговать патроны и провизию получше. Меня же интересовало лишь одно. Каждый раз, как мы приближались к новому лагерю, я чувствовал, что мои надежды оживают снова.

А если здесь… сейчас… она окажется там. Но мы порядочно удалились от Портленда, и мое беспокойство возросло. У меня не было способа отыскать Лину.

Весной мы дотащились до Коннектикута. Лес просыпался после морозов. Реки освободились ото льда. Повсюду проклевывалась зелень. Нам повезло. Погода стояла хорошая, мы добыли кроликов и гусей. Еды хватало.

Потом был прорыв. Несколько дней мы прятались в бывшем торговом центре с разбитыми окнами и выцветшими вывесками – «Компьютерное оборудование», «Закусочная», «Маникюр принцессы». Это место напомнило мне галерею. Мы столкнулись с торговцем, идущим в противоположную сторону – на север, в Канаду. Он устроился на ночлег вместе с нами. Вечером он развернул плотное мохеровое одеяло и разложил свои товары: кофе, табак, сигаретную бумагу, микропинцеты, антибиотики, иголки и булавки, очки. (Роджер все-таки выменял одну пару за нож.)

И я увидел его: среди груды украшений и побрякушек, которые следовало пустить на металлолом, – сверкало бирюзовое колечко на серебряной цепочке. Обычно я сдвигал его, чтобы оно не мешало целовать ее шею и ключицы. Я помогал ей застегивать застежку, а она смеялась над моими неуклюжими пальцами.

Я тихо потянулся к кольцу, будто оно могло отскочить от меня.

– Где ты его взял? – спросил я у торговца, стараясь говорить спокойно.

Бирюза казалась теплой, словно камень до сих пор хранил частичку ее тепла.

– Красиво, правда? – улыбнулся торговец.

Он был мастером своего дела – говорун, умеющий выживать.

– Серебро и бирюза. Его, пожалуй, можно продать за неплохую цену на той стороне. Сорок-пятьдесят баксов, если хочешь быстро получить наличные. Что ты за него дашь?

– Я не покупаю, – буркнул я. – Мне надо знать, где ты его раздобыл.

– Я не вор! – возмутился торговец.

– Где? – повторил я.

– Мне его дала одна девушка, – ответил он.

– Как она выглядела?

Огромные глаза цвета кленового сиропа. Шелковистые темные волосы. Совершенство.

– Черноволосая, – заявил торговец.

Неправильно.

– Лет, пожалуй, двадцати с небольшим. Со странным именем… Бёрд, что ли? Нет, Рэйвен. В прошлом году она ушла на юг с целой компанией. – Он понизил голос и подмигнул. – Отдала цепочку и отличный нож за тест. Ну, ты понимаешь, о чем я.

Но я уже его не слушал. При чем здесь какая-то Рэйвен?.. Она могла быть воровкой. Возможно, Лина мертва. Или нет? Вдруг она действительно справилась и присоединилась к группе Рэйвен?

– Где ты ее встретил? – осведомился я, вставая.

Хватит ждать. Я получил подсказку.

– На складе рядом с Уайт-Плэнтс, – сообщил торговец. – Она кочевала с остальными. Не то два, не то три десятка человек. – Он нахмурился. – Ты точно не будешь ничего покупать?

– Не буду, – пробормотал я и положил цепочку на одеяло.

Мне не хотелось расставаться с украшением, но у меня не было ничего, кроме пистолета и нескольких удостоверений личности.

По прикидкам Роджера, мы находились в десяти милях к западу от Бристоля, штат Коннектикут. Значит, до Нью-Йорка – примерно сотня миль, а до Уайт-Плэнтс – и того меньше. Я мог преодолеть расстояние в тридцать миль ежедневно, при условии нормального рельефа, конечно.

Я должен попытаться. Я понятия не имел, куда направляется Рэйвен и где Лина. Но я молился о знаке, указывающем, что она жива, – и знак появился.

Это и есть суть веры.

Роджер вручил мне рюкзак, фонарик, кусок брезента и продукты. Однако он предупредил меня, что я совершаю безумный поступок. Я с ним согласен. Я подхватил амор делириа невроза. Самое смертоносное, что только есть на свете.

Иногда я думаю, что люди в Зомбиленде правы. Возможно, было бы лучше, если бы мы не любили. Мы бы не оплакивали потери и не разбивали сердца друг у друга. Нам бы не пришлось латать себя до бесконечности, пока мы не превращались в чудищ наподобие Франкенштейна.

Мы могли просто парить, как невесомые снежинки.

Таков Зомбиленд: застывший, умиротворенный. Мир после бурана, приглушенная тишина, вакуум.

Но как может человек, однажды увидавший лето – буйство зелени и восхитительные закаты в небесах, изобилие цветов и ветер, пахнущий медом, – выбрать снег?