Свободная пара Фо Дарио

Свободная пара[1]

Coppia aperta, quasi spalancata

ПЕРСОНАЖИ:

Антония (жена).

Мужчина (муж).

Профессор (любовник).

Обыкновенная квартира семьи со средним достатком: диван с брошенной на него юбкой, светильники, кресла; перед диваном низкий стол длиной около двух метров, магнитофон, стулья и т. д.

На просцениуме оконный проем. В левой передней кулисе прислонен к стене невидимый для публики ортопедический костыль.

В начале действия на сцене полная темнота.

Мужчина. Ну, не дури, Антония… Выходи, слышишь? Что там происходит? Ну, может быть, может быть, ты и права, а я виноват, только выходи… Ну, пожалуйста… открой дверь! И мы поговорим! Зачем из всего делать трагедию, Боже мой? Неужели мы с тобой не договоримся как разумные люди? (Глядит в замочную скважину.) Что ты делаешь? Дура ненормальная, вот ты кто!

Антония. Дура ненормальная, которая заперлась в ванной, – это я. А этот, который орет за дверью и умоляет меня не дурить, – мой муж…

Мужчина (так, словно женщина находится в ванной комнате). Антония, выходи оттуда, умоляю.

Антония. А я тут принимаю коктейль из таблеток: седуксен, тазепам, люминал, веронал, элениум, реланиум и восемнадцать опталидоновых свечей… кусочками… все внутрь… все – перорально, через рот.

Мужчина. Антония, скажи что-нибудь.

Антония. Муж вызвал скорую… Значит, скоро приедут… Дверь будут ломать…

Мужчина. Сейчас приедет скорая помощь. Дверь сломают. О, Господи! Третий раз за месяц!

Антония. Когда откачивают, хуже всего – промывание желудка… эта резиновая кишка в глотку… И голова неделю, как чугунная… И домашним неловко – отводят глаза, уговаривают сходить к психоанали… аналисту… аналитику… Куда ж деться – пошла. Так этот хрен собачий с трубкой в зубах вылупился на меня филином и сидел битый час молча, потом как брякнет: «Поплачьте, синьора, поплачьте!»

Мужчина. Антония, ну хоть что-нибудь скажи! Хоть прохрипи! Я хоть пойму, как ты там! А то сейчас уйду и все, и ты меня больше не увидишь! (Подглядывает в замочную скважину.)

Антония. Честно говоря, я уже не первый раз собираюсь на тот свет.

Мужчина. Не глотай желтые таблетки! Это мои таблетки от астмы!

Антония. В прошлый раз хотела броситься из окна… Он ухватил меня прямо на лету…

Женщина подбегает к установленному на просцениуме окну и взбирается на подоконник. Мужчина хватает ее за щиколотку.

Полный свет.

Мужчина. Ну, пожалуйста, слезь! Ты, конечно, права, я – ублюдок, но клянусь, это больше не повторится…

Антония. Ой, какое мне дело до тебя, до твоих похождений, до твоих безмозглых девок!

Мужчина. Ara, a с мозгами, значит, были бы в самый раз, да? Слезай… Поговорим… на полу.

Антония. Нет! Плевать! Брошусь вниз!.

Мужчина. Нет!

Антония. Да!

Мужчина. Я тебе кости сломаю!

Антония. Пусти!

Мужчина. Сломаю!

Антония (испускает страшный вопль). А-а-а-а! (Обернувшись к публике.) И ведь сломал, ногу мне сломал, идиот! (Спускается с подоконника, муж подает ей костыль) Целый месяц в гипсе! В гипсе, зато – живая! И все пристают: «На лыжах, что ли, каталась?» Вот люди! (Ковыляя, добирается до стола или какого-нибудь еще предмета мебели, оставляет костыль и достает из ящика пистолет.) А в другой раз хотела застрелиться из пистолета…

Мужчина. Стой, стой, дура, погоди! Я же его не регистрировал! Хочешь, чтоб меня посадили?

Антония (к публике, словно не имея отношения к происходящему на сцене). Причина моего желания умереть была все та же: он меня больше не любил, он меня больше не хотел! И трагедия начиналась всякий раз, когда я обнаруживала у своего мужа очередной роман. (Приставляет пистолет себе к виску.)

Мужчина (пытаясь выхватить у нее пистолет). Да пойми же ты, с другими женщинами у меня только секс, и все!

Антония (вырываясь). А со мной… даже секса нету!

Мужчина. С тобой другое дело… Я к тебе с глубоким уважением…

Антония (прекратив сопротивляться). А-а, ну если с уважением!.. Ведь у мужчины с женщиной что главное? Уважение, да. Пошел ты в жопу!

Мужчина. О-о-о!

Антония (к публике). В такие минуты я действительно становилась пошлой… Но это его пошлость, пошлость моего мужа заставляет меня срываться. Ну, разве можно столько времени не спать… со мной…

Мужчина. Неужели приятно все выставлять напоказ?

Антония. Ах, ему, видите ли, неприятно! (К публике.) Я сначала думала: ну, болен, ну, переутомился… (Собирается пройти по просцениуму перед окном, муж, ее останавливает.)

Мужчина (испуганно). Осторожно! Полетишь с пятого этажа, тут же нет ничего под окном!

Антония. С ума сошел? Тут сцена…

Мужчина. Сцена кончается вот здесь.

Антония. Я играю роль, показываю людям свою жизнь – это одно. Но когда я перестаю играть, то и окна твоего больше нет. Где хочу, там и хожу. И не перебивай меня! Я с людьми разговариваю. (К публике.) Да, так вот, я боялась, он переутомился… И вдруг узнаю, что у него напряженная сексуальная жизнь. С другими женщинами, естественно. И когда в отчаянии я спрашивала (с убитым видом обращаясь к мужу): «Почему ты меня больше не хочешь? Почему ты не ложишься со мной?» (К публике.) – он уклонялся от ответа.

Мужчина. Кто, я уклонялся?

Антония. Ты, ты. (К публике.) Даже сваливал все на политику.

Мужчина (усаживается на подоконник, свесив ноги за окно). Я?

Антония (в испуге). Осторожно! Упадешь!

Мужчина. Я играю роль…

Антония. Нет уж, дудки! Ты – действительно на пятом этаже!

Муж слезает с подоконника.

(К публике.) …Сваливал все на политику… Представляете себе… Темная ночь… Мы в постели… «Почему ты меня не хочешь?» – «Пойми, дорогая, не могу… Волнуюсь… В стране развал. Инфляция…»

Мужчина. Ну и что? Инфляция – не моя выдумка, это – факт нашей жизни. Разве не правда, что после краха многих политических движений мы все почувствовали себя обманутыми, когда под ногами – пустота? А вокруг? Безответственность, цинизм!

Антония. Браво! Один разочаровался в политике и поэтому бросает семью, детей, ударяется в экологию, становится зеленым фанатиком. Другой бросает службу, открывает диетический ресторан. Третий бросает жену, открывает бардак… для собственного пользования! А виновата во всем политика!

Мужчина. Да, согласен, это глупая альтернатива. Я похож на коллекционера постельных похождений… Но, честное слово, с тобой все по-другому… (Приблизившись к с большой любовью обнимает ее.) Ты единственная женщина, без которой я не могу обойтись, самая родная в целом свете… мой надежный приют… Ты у меня, как мамочка!

Антония (с остервенелым воплем). Мамочка! Я так и знала! Мамочка! В звании меня повысил! Ну, спасибо! Жены – они вроде государственных бюрократов. Когда бюрократ больше не нужен, ему дают повышение, выбирают в президенты какой-нибудь дурацкой конторы. Так и я: «почетная мамаша»! Нет, дорогой! Предпочитаю опуститься до уличной девки, которую швыряют на койку и вульгарно используют. А я тебе не теплая подстилка с мягкой титькой! Мамочка. Сам не соображаешь, как это пошло и оскорбительно! Я что, по-твоему, старая туфля, которую можно вышвырнуть в сортир? Мамочка!.. Да у меня будут любые мужики, каких я только захочу!

Муж ехидно ухмыляется.

И нечего тут ухмыляться с самоуверенным видом! Я докажу… Вот открою бордель прямо напротив твоей работы.

Муж снова ухмыляется.

Буду гулять по панели взад-вперед, с плакатом: «Продается чисто вымытая и надушенная жена инженера Мамбрет-ти. Скидка профсоюзным членам».

Мужчина. Что-что, а это ты умеешь! Оплевать мои самые лучшие чувства, которыми я с тобой откровенно делюсь… Хочу быть искренним… поговорить… (Произнося все это, приближается к Антонии, берет ее за руку, пытается завладеть пистолетом.)

Антония. Ну, так поговори! Объясни, растолкуй мне, что у тебя за чесотка – прыгать подряд на всех баб. СПИДа на тебя нету! Да отцепись ты от револьвера… Не бойся, не застрелюсь!

Мужчина. Честное слово?

Антония. Честное слово, не буду стреляться… Расхотелось.

Муж отпускает ее.

Передумала… Я тебя застрелю! (Прицеливается в него из пистолета.)

Мужчина. Ты эти шутки брось!

Антония. А я и не шучу! (Стреляет из пистолета почти в мужа.)

Мужчина (в ужасе). Обалдела, что ли?! В меня стрелять! А если попадешь? Я же играю роль!

Антония. Молчать! Руки вверх, лицом к стене! Сейчас я поговорю с ними (указывая на публику) пару минут, а потом шлепну тебя. Стоять, не двигаться. (К публике, не сводя дула с мужа.) Но в один прекрасный день мой муж перешел в контрнаступление.

Мужчина (с поднятыми руками). А ты сама хоть что-нибудь сделала, чтобы избежать нашего развала? Когда я не выдержал и в поисках настоящего чувства вырвался за пределы семейного круга… искал стимулов, страсти, приключений, ты хоть попыталась понять меня?

Антония. Но, любимый… чего ж ты сразу не объяснил, что нуждаешься в чувствах?… Зачем искать их «за пределами семейного круга»?… Вот я тебе сейчас покажу «семейный круг»… с чувствами… Всажу пулю!.. Даже знаю куда… (Прицеливается в пах мужу, тот соответственно реагирует. К публике.) Так вот, мой муж перешел в контрнаступление… И я наслушалась… «Мы должны больше общаться друг с другом… Культура спасет наш брак…» – поносил ханжество, проклинал мещанскую мораль…

Мужчина. Да! Потому что супружеская верность не для цивилизованных людей! Потому что все эти разговоры о дружных, любящих, неразлучных супругах преследуют сугубо материальную выгоду в семье, утверждают господство мужчины. (Приближается к ней.) Пойми, наконец, что я прекрасно могу иметь связь с другой женщиной и в то же время поддерживать с тобой дружеские отношения… питать к тебе любовь, нежность и, главным образом, уважение!

Антония. Ты все это сам придумал или насмотрелся передачи «Советы молодым супругам»? За три секунды двадцать восемь избитых и затасканных истин. Дружба… Уважение… Расскажи своей бабушке. Я хочу, чтобы мой мужчина любил меня, чтобы хватал меня безжалостно, швырял в постель и чтобы потом я вылезала оттуда на карачках вот с таким синяком под глазом! Уважение, дружба! Надоело! Свободный брак – не для меня. Хватит! Больше не могу! Не могу, чтобы мой муж одновременно был еще чьим-то женихом… Я этого не вынесу при моем характере… Я ведь по натуре собственница, потому что – «рак». Да, да, любимый, я – «рак»!.. Созвездие, прямо скажем, дерьмовое. Представляю себе: звонят в дверь, я открываю: «Кто там? Мой муж. А эта миленькая особа кто ж такая?» «Знакомься, солнышко, моя жена… моя невеста». «Хорошенькая. Ты в каком классе, девочка? Ну, проходите, ужин готов… Вот ваша спальня… то есть наша… то есть… ты не волнуйся, я уйду… я буду спать в другой комнате на диване, поджав коленки до подбородка. Так что можете и пыхтеть и визжать… За меня не волнуйтесь. Я уши ваткой заткну»… Ты этого хотел? Не выйдет! Твой свободный брак – чушь собачья. Уже многие обожглись…

Мужчина. Ну и что? Другие пускай обжигаются, набивают шишки, а мы должны окунуться в него с головой. Стать свободной супружеской парой!

Антония. Свободной парой? (Наставляет на него пистолет.) Да я убью тебя! Вон из дома! (К публике.) И в конце концов он меня убедил: чтобы спасти наш брак, нашу дружбу, нашу интимность, необходимо сделать общественным достоянием нашу постель! (Садится на подоконник и кладет на него пистолет; муж садится за столик и читает газету.) Но как быть с детьми?… «Дети поймут…» – говорил он… и что самое удивительное, именно Роберто, мой двадцатисемилетний сын, подбил меня попробовать: мол «хватит, мама, так больше нельзя, вы перережете друг друга. Ты, мама, совсем превратилась в папин довесок, а ведь должна сама распоряжаться своей жизнью, тебе нужна независимость! Папа гуляет по женщинам, ну и ты тоже – нет, не ради мести, а потому что так будет справедливо, разумно, по-человечески – заведи себе другого мужчину…» «Роберто, сынок, что ты такое говоришь?!» «Брось, мама, небось, не святая. Найди себе другого… симпатичного, моложе папы… из левых… лучше всего демократа. Определись раз и навсегда. Попробуй, мама! Я помогу тебе, мама!» И он так говорил «мама-мама», что я не устояла и решила попробовать. (Спускается с подоконника и выходит на просцениум.) Первое правило… кстати, женщины в этом зале, записывайте за мной… мало ли что… вдруг мой личный опыт вам пригодится… Итак, первое правило: прочь из дома! Я так и сделала: после многолетних унижений и отчаяний вырвалась наконец из долины слез и нашла себе другой дом – вот этот. Собрала все платья, которые носила в супружеской жизни, и вышвырнула к черту! Помчалась по магазинам закупать новый гардероб. (Идет в ванную и продолжает говорить оттуда.) Накупила каких-то широченных штанов, немыслимых юбок… Сделала прическу торчком, как у панков, как реклама шариковых ручек! Намазалась фиолетовым гримом! И была омерзительна! (Возвращается на сцену; теперь на ней только свитер, черные чулки и веселой расцветки шерстяные гетры.) А походка… Да, да… Сами знаете, во что мы превращаемся, если «он» больше не любит! В унылых, подавленных тетех! Рыдаем, сутулимся! Я, например, напрочь забыла, что у меня есть бедра… А оказывается – есть! Брошенная, покинутая, но – с бедрами!.. Я просто ими не пользовалась… не поигрывала… А волочилась, как сушеная вобла, спотыкаясь на каждом шагу! Вот так (демонстрируя походку, ковыляет, с сильным наклоном тела вперед): ну вылитый верблюд с артритом! И глаза в землю… Уж не знаю, что я там искала… Какой-нибудь медяк на счастье… А там – ничего! Одно дерьмо собачье! Сколько же дерьма из них вываливается! Ужас! Мой сын не отходил от меня, следил за моими превращениями и был очень доволен: «Молодец, мама… все отлично… гардероб сменила, прическу сменила… но жирок еще есть, а ты, мама, должна быть аппетитной». Я ему: «Ага. Небось не индюшка!» А он меня – на хлеб и воду. Как я голодала! Что там индийские йоги – смех один. А бег! Бег трусцой! Разрази Господь того, кто выдумал бегать трусцой! И я носилась, как сумасшедшая, утром и вечером… в парке… голодная, как пес… Знаете, до чего докатилась? Воровала еду у маленьких детей на скамейках! Оказывается, сладкие орешки – такая вкуснотища! Наконец, похудела. Является мой сын. Я – вся в надежде услышать похвалу… А он: «Ну-ка, мама, повернись…» Поворачиваюсь. «Мама, у тебя отвисли ягодицы и больше не подтянутся. Ой, не подтянутся, мама». Знайте, девушки: после тридцати восьми ягодицы отвисают безнадежно! «Сынок… Что же мне теперь делать с ягодицами?!» «Ходи на цыпочках, мама». И вот я целый день… С утра до вечера… Как воздушная фея… Надо же бедра подобрать! Специальное упражнение под названием «лягушка». Не смейтесь, женщины… Я посмотрю, какая походка будет у вас завтра на улице… А всякие прогибания и растяжки! У меня даже условный рефлекс появился. Как свободная секунда, сразу раз-раз-раз! В магазин приду – полкило сыру свешайте. И пока вешают – раз-раз! «Синьора, где вы?» «Тут я, тут: ягодицы подбираю». И он, колбасник мой, тоже беспокоится, расспрашивает… «Синьора, как у вас с ягодицами?» «Сегодня лучше, спасибо…» В общем, похудела, подобралась, подтянулась, но увы… так никого и не нашла. А почему – сама не знаю. Выходит, не нравилась никому! Никто меня и не замечал вовсе! Смотрели, как сквозь стекло! Бывают такие черные полосы! У вас тоже, да?… Ну, хоть бы кто-нибудь – никого! Мой сын и говорит: «Так у тебя точно никого не будет… Чего ты вся напрягаешься изнутри? Ты успокойся, мама, стань мягче, общительней, не бойся знакомиться. Вот пойдешь на вечеринку с друзьями – старайся поймать чей-нибудь взгляд». И я вечерами напролет так и сидела за своей тарелкой. (Демонстрирует неотрывный взгляд на кого-то.) И все без толку. Наоборот, тот, на кого я глядела, пугался. «Ну, чего уставилась? Спятила, что ли?» «Ой, нет, я так, ничего…» Хоть ложись да помирай. Черная полоса, но такая черная. Потом я обнаружила, что кое-кому нравлюсь: мужчинам в возрасте от восьмидесяти до девяноста четырех. Все старики у нас в квартале пускали слюни в мою сторону. И еще мальчонки, совсем молоденькие, как мой сын – лет по двадцать семь. Эти-то что во мне искали? Вторую мамочку с эдиповым комплексом? Ну уж нет! Прямо кошмар какой-то! И лишь один раз у меня возник роман… тот еще роман! Со школьным товарищем моего сына… Он буквально с первого класса не вылезал из нашего дома: делал уроки, полдничал. Потом в университет пошел – и по-прежнему у нас… Уж защитился, диплом получил, а все приходит полдничать… И вот однажды сидит он у меня на кухне, я стою к нему спиной, делаю ему бутерброд… И прямо там, на кухне, – а она у меня маленькая, тесная, – я вдруг почувствовала! Вдруг ощутила! Но такое! «Зов джунглей»!! Матерь Божья! Оборачиваюсь – вижу этого мальчика: хорошенький, ну просто загляденье какой красивый!! А он смотрит на меня печально… своим синим глазом… Нет, у него два глаза… это я так говорю: синим глазом, а у него оба глаза на месте. И взгляд!.. Сил нет! Я сама не своя, с бутербродом к нему, как к магниту… А он вместе с бутербродом берет мою руку… Я говорю: «Ты что?» Но руки не отнимаю. Он откусывает кусок и с полным ртом заявляет: «Я тебя люблю». Я ему: «Ты что?» А сама рада! «Я люблю тебя, люблю, люблю… с первого класса». «Чего ж ты раньше молчал?» Нет, конечно, я так не говорила. Это я сейчас придумала, чтобы вы посмеялись. На самом деле я закатила ему сцену! «Как ты смеешь! Ты понимаешь, что говоришь? Я тебе в матери гожусь! Бесстыжий! Убирайся вон из моего дома! Наелся бутербродов, хватит!» Выгнала бедного парня… Он едва не умер с горя! Но не сдался… Звонил без передышки и был влюблен, как сумасшедший!.. Плакал навзрыд… Сердце мое разрывалось на части! Что прикажете делать? Слушать, как убивается несчастный мальчик? В конце концов, я ведь тоже мать! Не выдержала. В один прекрасный день сказала ему: «Все. Хватит реветь». И назначила свидание… в довольно тихом, безлюдном месте… Сказала: «Увидимся завтра в три у кладбища»… Да… Там есть уютный бар… куда я каждый раз захожу после похорон… Ночь напролет не спала, потому что любовь не признает возраста. Добралась до этого бара; сердце – как молоток. А он уже там, ждет, улыбается во весь рот… честное слово, я никогда не видела у человека столько зубов. Крокодил, да и только. Хотела съязвить: мол «Укуси меня, укуси»… Но промолчала. Сажусь, подходит официант: «Чего угодно, синьора… Вам и вашему сыну?» Я чуть сквозь землю не провалилась. Чего им нужно? Вечно лезут выяснять родственные связи. «Мне коньяк, а ему газированной воды и соску». Сказала, что плохо себя чувствую, и ушла домой.

Мужчина. В общем, погуляла!

Антония (по-прежнему к публике). Мой муж хотел сделать из нас свободную пару. И когда я ему, что называется, дала добро: «Иди, свободный пар, гуляй на свободе, сношайся с кем хочешь». Вы бы его видели!

Мужчина (к публике). Да! Ее слова о свободе буквально ошеломили меня. Жгучее чувство вины в ту же секунду пропало… Я был свободен!

Антония (к публике). Свободен! Только что не летал от счастья! Мне – в петлю лезть, а его распирало от любовных авантюр. Еще и делился со мной по секрету…

Myжчина. Ну знаешь… Сама то и дело клянчила: «Расскажи да расскажи». Вот я и делился.

Антония (мужу). Значит, я – мазохистка! (Вновь к публике.) В то время у него была связь – почти серьезная, почти настоящая связь – с девушкой лет двадцати семи. Умная, без предрассудков… как бы это сказать… Интеллектуалка из левых… демократка. Представили себе, да?

Мужчина. А почему с таким презрением?

Антония (мужу). Как можно издеваться над интеллектуалками? Напротив, мне оказали честь… Я повышала свой культурный уровень! (К публике.) Ей ужасно нравилось, как я готовлю… И ела она, будь здоров, уплетала за обе щеки, трескала, наворачивала! Как едят интеллектуалки, не ест больше никто!

Mужчина. А ты злая!

Антония (мужу). Да, я злая… У меня вся голова рогами заросла! Хоть злой побыть немного! (К публике.) Она его любила, но не как я, а по-своему, без собственничества. У нее самой одновременно был роман с другим мужчиной, который, в свою очередь, жил с другой женщиной, а та – другая женщина, была замужем за другим мужчиной, у которого, в свою очередь… Словом, бесконечная цепь свободных пар! Целая морока! А мой одновременно крутил шашни со школьницей… очень милая девчушка, сладкоежка… вечно с мороженым, даже зимой… Она ходила в школу, а он (с трудом сдерживая смех) помогал ей делать уроки.

Мужчина (к публике). Ой, ну это же было вроде игры; мы с этой девочкой просто играли!

Антония (к публике). Ага, играли. В прятки, под одеялом: ку-ку! три-четыре-пять, я иду искать! Сам же и рассказывал.

Мужчина. Знаешь, за что я люблю ее? За то, что сумасшедшая, непредсказуемая, за то, что капризничает, хохочет, плачет, плюется мороженым. С ней я чувствую себя сразу и мальчишкой и отцом…

Антония. Отец-одиночка!

Мужчина. Очень остроумно…

Антония (к публике). Я ему стала твердить: «Смотри, чтобы только не забеременела». А он: «Я-то смотрю, а вот когда она идет с другими, я же не могу стоять рядом проверять…» Она, дескать, возражает… (Мужу.) Что, скажешь – не так?

Мужчина. Все так. Хотя последние слова – это твоя очередная острота.

Антония (к публике). И вот однажды мой муж приходит ко мне и стыдливо говорит…

Мужчина. Слушай, тут по женской части… Сводила бы ты Пьерину…

Антония (к публике). А Пьерина – та самая девочка с мороженым…

Мужчина…к гинекологу, пусть ей поставит спираль… может, уговоришь ее… тебя она послушается…

Антония (мужу, уступая). Что ж… Делать нечего… Буду Пьерине заботливой мамой… Отведу ее к гинекологу, скажу: «Господин гинеколог, поставьте спираль невесте моего мужа». Главное, чтобы доктор тоже любил посмеяться, как мы с тобой.

Оба весело смеются секунду-другую; внезапно Антония прекращает смех.

Да я эту спираль тебе воткну! Будешь писать фейерверком! (Изображает рукой вертушку фейерверка.)

Мужчина (к публике). Вот, вот как она все воспринимает! Вот вам – свободная, демократическая семья. И это еще цветочки! (Жене.) Расскажи, расскажи, что ты отмочила!

Антония (к публике). Ну, с выдумкой у меня все в порядке… Я как раз открывала консервы… Помидоры очищенные в собственном соку. Большая железная банка на пять килограммов. И всю эту банку с помидорами надела ему на голову, аж до подбородка. (Весело смеется.) Так живописно! Прямо средневековый рыцарь в доспехах перед турниром. А на банке – этикетка помидорной фирмы, как будто эта фирма – спонсор турнира… Он, конечно, ничего не видит, не соображает… Тогда я схватила его руку и сунула ее в тостер, где поджаривался хлеб! (Хохочет.) Ха-ха-ха!..

Мужчина (к публике). До сих пор на руке шрамы. А была, как жареный бифштекс. Я потом неделю ходил с салатными листьями в кулаке… Чтоб не очень заметно… А крики, оскорбления – я же говорю: свободная, демократическая семья!

Антония (мужу). А ты чего хотел? (К публике.) Я и так добилась огромного прогресса в своем развитии… значительно продвинулась в сторону свободной любви. Но требовать, чтобы я, законная жена, кормила с ложечки его сопливых любовниц! (Мужу.) Должно же быть, наконец, чувство меры, какое-то уважение! (К публике.) Не пойму, что с ним стряслось. Раньше он был совсем другой… Он был мужчина… То есть нет, я ничего такого не хочу сказать… Но раньше он был мужчина как мужчина… Нормальный! А теперь – прямо осатанел! Будто скипидаром смазали! Только и делает, что ищет, ищет, высматривает! Рыскает по улицам, в дождь, в снег… Все одно! (Показывает, как ее муж озирается по сторонам, напряженно вглядываясь.) Утром, днем, вечером… То же самое! И шастает вот так. (Изображает его походку.) Агент КГБ! (Снова изображает его походку.) Это он попки ищет, понимаете? Попочки высматривает!

Мужчина (Антонии). Ну, знаешь! Хватит! Прекрати! Ради восторженных аплодисментов двух-трех фанатичек, которые всеми потрохами ненавидят мужчин, ты готова меня линчевать!

Антония. Ладно… Переборщила маленько… Из любви к парадоксам…

Мужчина. Ничего себе парадокс! Осмеяла, понимаешь, опозорила. Кто я теперь? Охотник за попками! Классический сексуальный террорист, неспособный даже на малейшее чувство… Дескать, одно на уме! Хотя со многими из них я общаюсь просто ради общения, а не обязательно в постели!

Антония. Здрасьте! Сам же вечно твердил: «Секс и только секс!»

Мужчина. Естественно! Если я тебе скажу, что главное между нами – чувство, ты вообще остервенеешь! (Уходит.)

Антония. Это правда. Ну переспал с кем-то – еще полбеды. Вот если у них чувство – тогда действительно невмоготу… Я пыталась ему объяснить, что у меня внутри какой-то глупый барьер (надевает юбку), что я не могу завести себе одновременно другого мужчину, «домашнего жениха»… Пыталась объяснить, но он будто не слышал и уговаривал меня добродушно и искренне, как старый друг.

Мужчина (выходит на сцену, встает за спиной Антонии и говорит с преувеличенным переживанием, словно в плохом кино). Если ты вдруг поняла, что я – не твой мужчина, начни новую жизнь. Найди себе настоящего мужа, ведь ты его заслуживаешь, ты – необыкновенная женщина!

Антония (к публике). Заграничное кино! (Мужу.) Нет, нет, прошу тебя… Это невозможно… Если я больше не нужна тебе – что ж, уходи… Пусть я останусь здесь… одна в доме… Так спокойнее.

Мужчина (к публике). Потом начинала рыдать и рвалась покончить с жизнью!

Женщина снова залезает на подоконник, прихватив пистолет.

Стой! Что еще ты придумала? Ну, пошевели мозгами, не сходи с ума! (В попытке удержать женщину, тянет ее за юбку, которая от этого сползает к ногам.)

Антония. А-а, хочу умереть в юбке! (Мужу.) Я хочу умереть! Не могу больше! (Рыдая.) Прости, что доставляю тебе столько волнений… Ты ни при чем… Я устала… Сил моих больше нет… Жизнь… политики… соседи… Я больше не могу… Брошусь из окна… брошусь… И одновременно застрелюсь!

Мужчина. Антония, одумайся! Попробуй взглянуть на вещи со стороны… Веди себя, наконец, как нормальный человек! (Уходит со сцены.)

Антония (слезая с подоконника, к публике). И настал день, когда наконец-то Антония повела себя, как нормальный человек. (Сняв юбку, бросает ее на диван; разговаривая, делает гимнастические упражнения.) Я переехала в эту квартиру. Я нашла себе работу. Это очень много значит – иметь работу… Целый день среди людей. И слезы больше не текут… Независимость… Свобода! Утром выхожу из дома, сажусь в красивый автобус и еду. А уж люди в автобусе! Толкаются, ругаются, трогают сзади, крадут кошельки! Но видеть рано поутру множество сердитых людей – сплошное блаженство и поддержка! Я перестала чувствовать себя одинокой страдалицей в этом мире. Но зато вечером… Вечером – хоть ложись да помирай. Телевизор, телевизор, реклама!.. Тогда я сказала сама себе: «Все! Хватит! Хочу жить!» В тот же вечер вышла из дома и отправилась добровольной помощницей в наш районный наркологический центр… Не сахар, конечно, но я сознавала себя полезной. От моего мужа…

На сцене появляется муж в плаще и длинном белом шарфе из шелка.

который, несмотря на свои бесконечные амуры, регулярно заходил ко мне дважды в день… подкрепиться… не ускользнула моя внутренняя свобода, раскованность. «С кем ты встречаешься? С кем познакомилась?»

Мужчина. Меня прежде всего удивило то, что ты перестала интересоваться моими… проблемами…

Антония (к публике). Зато он вдруг стал интересоваться моими: «Куда это ты собралась? С кем у тебя встреча?»

Мужчина (к публике). А она все отрицала и не признавалась!

Антония (мужу). Не то чтобы отрицала, скорее, уклонялась от ответа так же, как ты вначале… (К публике.) Просто не хотелось говорить, оно и понятно: муж есть муж. Но однажды набралась духу и заявила ему: «Знаешь, дорогой, я, кажется, нашла своего мужчину!»

Мужчина. Вот, значит, как! И кто же он?

Антония (к публике). …спросил мой муж и задергался, аж дыхание у него перехватило!

Мужчина (раздраженно жене). Задергаешься тут! Ошарашила меня прямо в лоб, и живот надулся…

Антония (к публике вполголоса). Да, забыла вам сказать… У моего мужа очень странная болезнь – называется «нервная аэрофагия». Стоит ему разволноваться, у него надувается живот, – я и в день нашей свадьбы ужасно боялась! – …надуется живот, и в тишине… потому что после его припадков обычно повисает такая неприятная тишина… И в тишине: пук!.. пук!..

Mужчина (со злостью швыряет на диван плащ, но шарф остается у него на плечах). Ну, давай, давай прослушаем этот забавный номер в стереофонической записи! (Поет.) Пук, пук, пук, пу-у-ук!

Антония (мужу). Остряк! Давай лучше сыграем для них всю сцену. Ты помнишь?

Мужчина. Да, мы играли в карты… Я сдавал.

Усаживаются за низкий стол; муж нервно тасует карты.

Антония. Первая реплика у меня. Там было так: «Знаешь, дорогой, я, кажется, нашла своего мужчину».

Мужчина. А-а! Приятно слышать… Честное слово, очень рад за тебя! (На нервной почве у него из рук выпадают карты.) Своего мужчину! Наконец-то! И кто же он? Чем занимается? (Подбирает карты.)

Антония. Ни за что не угадаешь… Во-первых, он не из нашего круга.

Мужчина. Ах, не из нашего? Тем лучше.

Антония. Он профессор… физик.

Мужчина (с плохо скрытым презрением). Преподает, что ли? И то дело!

Антония. А вот этого не надо! Потому что он заведует кафедрой в пизанском университете.

Мужчина. Доцент, значит? Подумать только!

Антония. И кроме того, ведет научную работу в Евратоме – это центр европейских атомных исследований.

Мужчина. Атомных? (Роняет карты, собирает и сдает.) Ну и деятель… Небось, заставил тебя подписать воззвание в поддержку атомных электростанций.

Антония. Вовсе нет. Он против атомных электростанций во всем мире. От них, говорит, большая опасность. И заявляет политический протест. А веселый! С ума сойти! Еще я узнала невероятную вещь: его выдвинули на Нобелевскую премию… Крыто!

Мужчина. Любовник моей жены – без пяти минут Нобелевский лауреат!.. Мозги, стало быть, варят!

Антония. Я, честно говоря, не разбираюсь… Да уж наверное, варят… Он такой – ходячие мозги.

Мужчина. Хорошо, когда в семье гений. Большая честь!

Антония. От этой чести нижняя губа у него отвисла на три сантиметра – нервный паралич – и висела так три дня.

Мужчина (в большом смущении). Прости за нескромный вопрос… Вы уже были… вместе?… Я хочу сказать… У вас уже что-то было?

Антония (к публике). Мой лишенный предрассудков, раскованный муж, «свободный пар», задал этот вопрос, и у него снова началось: пук… пук…

Мужчина (раздраженно). Ну хватит подробностей! Отвечай!

Антония. Я бы тебе ответила – «да». Но на самом деле – нет!

Мужчина (с нескрываемым удовлетворением). Никакой любви? Почему? Что-нибудь не так?

Антония. Да нет, вроде все так… У меня и желание есть, только я не готова. Он все прекрасно понял…

Мужчина. Понял? Что понял?

Антония. Что я не готова. Он сказал: «Эурения…»

Мужчина (с издевкой). Эурения? Разве ты уже не Антония?

Антония. Нет, я еще Антония, пока… Но он зовет меня Эурения… Есть такая частица плутония… Он же физик… Он не станет называть меня «рыбкой», как какой-нибудь водопроводчик.

Мужчина. А водопроводчики называют тебя рыбкой?!

Антония. Да нет же! Я к тому, что он не говорит банальностей, как ты… Как я… «Эурения, наши чувства друг к другу слишком глубоки, чтобы ими бросаться… Нам с тобой нужен размах, нам нужен полет».

Мужчина (подавленно). Значит, у вас серьезно с этим, атомным…

Антония. Выходит, серьезно. А что? По-твоему, лучше хиханьки да хаханьки?

Мужчина (спокойно и рассудительно). Ну почему? Я же сам тебе советовал… сам учил, как поступать. Я тоже просвещенный человек с понятием, демократ… (Потеряв самообладание, испускает чудовищный вопль.) А-а-а-а! Я – ублюдок! Смотри: вспотел весь! Типичный козел с одной извилиной!

Антония. Видишь ли… Свободная супружеская пара имеет свои неудобства: она должна быть открыта лишь с той стороны, где мужчина! (С трудом сдерживает смех.) Потому что если «свободную пару» открыть с обеих сторон, будет страшный сквозняк! (От души хохочет.)

Мужчина. То-то и оно. Все меня устраивает, пока я сам тебя унижаю, оскорбляю, использую и выбрасываю. Но ты никому не должна достаться! И если какой-нибудь мерзавец заметит, что твоя жена, хоть ее и выбросили, еще вполне привлекательна, положит на нее глаз и станет искать ее любви, тут можно вообще свихнуться! А если еще окажется, что у него награды и премии, что он весел и остроумен, к тому же большой демократ…

Антония. Да не убивайся ты…

Мужчина. О, Господи! Не хватало только, чтобы он играл на гитаре и пел в стиле «рок»!

Антония (после паузы, ошеломленно). Как, ты его знаешь?

Мужчина. Кого знаю?

Антония. Альдо, профессора… Ты шпионил за мной!

Мужчина. Шпионил? Чего ты болтаешь?

Антония. Откуда же тебе известно, что он играет на гитаре и поет «рок»?

Мужчина (потрясенный). А что… Он играет на гитаре и поет «рок»?

Антония. Ну да. Кто тебе сказал?

Мужчина. Никто. Я сам это сказал, случайно… наугад… И выходит, попал в точку? Но, черт подери! Атомный физик – поет! А мне медведь на ухо наступил! (С иронией.) Однако… Атомный физик, в солидном возрасте, и подражает Майклу Джексону…

Антония. Что значит – в возрасте? Ему тридцать восемь… На десять лет моложе тебя. И никакому Джексону он не подражает. У него свой собственный стиль… На рояле играет, как ангел, а голосом изображает трубу… И на гитаре может… и бесподобно имитирует американскую речь (напевает, подражая Армстронгу). Ай-ю-ша-ну-дан-олд-герл-ай-май-дринк…

Мужчина. Ах, вот как? Американскую речь имитирует… Доцент, значит… Профессор… Компьютер… Атомная частица… Эта-бета!..

Антония. И музыку сочиняет…

Мужчина. А я как раз хотел спросить: может, он еще и музыку сочиняет? А он как раз сочиняет!

Антония. Да. Музыку и слова… У него есть очень известные песни. (Смущаясь.) Одну посвятил мне. Ой, какая песня!.. Я бы спела, но петь мужу песню, которую сочинил в мою честь любовник… Ни за что! Мы лучше по-другому сделаем. (Включает магнитофон.) Песня – шикарная! Вот послушай!..

Мужчина. Хорошая песня. Похоже, ее не профессор написал, а телефонный мастер…

Антония (довольная). Ха-ха-ха! Это потому, что номер… и предохранители. Ты прав. Мне и в голову не приходило. Я ему обязательно скажу, когда увижу!

Мужчина (напряженно). А ты его когда увидишь?

Антония. Скоро уже, за обедом.

Мужчина. За обедом? Уже? (Нервно грызет ногти.)

Антония. Ага. Мы с ним вместе проводим выходные. Так что извини, дорогой, у меня всего час на одевание. (Уходит в ванную.)

Мужчина. Вот это да! Но если он тебе так жутко дорог, если тебе с ним так хорошо, чего ж ты не уйдешь к нему насовсем?

Антония (из ванной). Нет, нет, только не это… Снова связать свою жизнь с мужчиной? Никогда больше не повторю такой глупости.

Мужчина. Даже если… Я к слову… Даже если я сам тебе посоветую?

Антония. Никогда! Слишком много мучений. (Выглядывает из ванной наполовину одетая.) А ты чего нервничаешь? Целый час ногти грызешь. Гляди, полпальца отгрыз, родной ты мой… Выпей водочки, полегчает… (Возвращается в ванную.)

Мужчина. Гадость.

Антония (из ванной). Что, водка – гадость?

Мужчина. Нет, водка – хорошая. Гадость – это я про самого себя. (Наливает себе водки.) Сам ведь хотел… Сам предложил тебе жить открытой, свободной парой. Теперь поздно. Не могу же я теперь требовать, чтобы ты пошла на попятную, потому что мне, видите ли, не нравится. Распоряжаться собственной жизнью – твое священное право! (Про себя.) Боже, какую чушь я несу! (Обращаясь к Антонии.) Но ведь тебя всегда тошнило от рок-музыки! Ты же говорила, что эта музыка – для дебилов и психопатов. При первых же звуках – «бум-бам-дрынь-дум-дам-падам-бум»! – у тебя сводило живот! Разве не так?

Антония (выходит из ванной почти одетая. Причесывается. Волосы – торчком, с начесом). Конечно. И ничего удивительного. Обычная глупость: встречала в штыки все новое и непонятное… Я была точь-в-точь, как моя бабушка.

Мужчина. А теперь тебе нравится рок, потому что модно… Потому что он греет кровь, молодит и потому что его любит профессор. Новое увлечение – постмодернизм! Скажи честно: это он тебя перевоспитал?

Антония. Ну, ясное дело: раз женщина меняется к лучшему, преображается, то обязательно благодаря мужчине, очередному Пигмалиону… Что за примитивные понятия.

Звонит телефон.

Мужчина. Если кто-нибудь из моих женщин, скажи, что меня нет, я ушел.