История Икс Моллой А.

Это Марк. В наряде стиля ампир. Выглядит он бесподобно: вылитый Дарси[82], но более смуглый и высокий. На нем узкие черные брюки, может, это и бриджи, уходящие в кожаные ботфорты. Выше пояса — довольно простая белая рубашка с высоким воротником, роскошный лиловый жилет и длинный распахивающийся фрак очень темного цвета. Костюм Марка дополнен щегольским цилиндром. Я же без головного убора, но мои волосы уложены в великолепную прическу: кудри выглядят естественно и даже слегка растрепанно, хотя это лишь видимость. Очень умно.

Держа в руке белые шелковые перчатки, Марк ступает на мраморный причал и кланяется.

— Только посмотри на себя. — Он указывает на платье, подходит ближе, берет мою руку в белой перчатке и галантно целует. — «Она идет во всей красе, — бормочет он. — Светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все в ее очах заключены»[83].

Рука Марка ложится на спрятанную за муслином талию, он нежно целует меня в губы.

— Celenza, — слегка отталкиваю его я, словно в протесте.

Но нет, я не сопротивляюсь.

Марк довольно улыбается:

— Ты готова к четвертой?

Готова ли я? Не уверена. Внутри я как комок нервов. Но есть еще кое-что — решимость. Я уже призналась Марку в любви, обратного пути нет.

Я приседаю в притворном реверансе, но выходит у меня плохо.

— Si, Celenza. Думаю, да.

— Ты выглядишь весьма правдоподобно. Американская принцесса в Венеции, необъяснимым образом перевоплотившаяся в Элизабет Беннет[84]. — Он бросает взгляд через мое плечо. — А теперь пора к гондоле.

Поворачиваюсь и вижу, как из мерцающей темноты появляется продолговатый черный силуэт гондолы. Лодка бесшумно подплывает к нашему причалу. Гондольер, конечно же, очень симпатичный.

— Signor Roscarrick?

— Si.

Узкая черная гондола с обитыми алым шелком сиденьями. Марк помогает мне спуститься в лодку, я сажусь на роскошные подушки, Марк — рядом со мной. Я взираю наверх, на ясное летнее небо.

Ноздри приятно ласкает аромат его геля для душа. Марк благоухает чистотой, а в наряде ампир он ослепительно красив. Как же я хочу его. Хочу в Венеции. Хочу заняться сексом прямо здесь и сейчас. Удовлетворить моего лорда в гондоле.

Гондольер неспешно рассекает воду веслом, мы плавно движемся по Гранд-каналу. Парень напевает под нос какую-то песенку. Это, конечно, избито, но в то же время и нет. Почему бы и не запеть, будучи гондольером в Венеции? Ну где еще, скажите, где еще в целом свете стоит запеть на работе, как не здесь?

Весь город тоже безмолвно подпевает этим теплым летним вечером, умиротворенным и прекрасным в своем совершенстве. Когда проплываем под мостом Академии, сверху на нас с любопытством взирают чьи-то лица, наблюдая за этой сценой из венецианского фильма, а мы — звезды кино. Это фильм про Икс и Марка.

Я сплю. Нет, я не сплю. Мы и вправду здесь, проплываем Палаццо Фортуни и Ка’Реццонико, проскальзываем под белой аркой Риальто, рассматриваем дома, где умер Вагнер, где жил Марко Поло, дома, где писал Стравинский и грустно вздыхал Генри Джеймс, дома Браунинга, Тициана, Казановы, дворцы поэтов, дожей, принцев и куртизанок. Плененная этим великолепием, я лежу на подушках и держу Марка за руку. По-прежнему сплю, не собираюсь пробуждаться. Не хочу. Бормочу себе под нос: «Она идет во всей красе. Светла, как ночь ее страны…»

Только теперь я понимаю, что Байрон писал не про женщину, а про Венецию. Город и есть эта вздорная, капризная и опасная соблазнительница, ускользающая, едва сверкнув очами, но все же выносливая, невзирая на ежемесячные паводки. Венеция — мрачная, прекрасная, депрессивная поэтесса, постоянно пытающаяся утопиться в озере.

Ладонь Марка незаметно скользнула мне под платье.

Ничего не говорю. Лишь указываю на очередной палаццо, очень суровое серое здание.

— Это же дом Байрона, да?

— Так и есть. Палаццо Мочениго.

Ладонь по-прежнему ползет вверх по моим ногам, в поисках своей цели.

— Он здесь жил, — говорит Марк. — С лисой, волком, как минимум с двумя обезьянками и хилым вороном.

Пальцы наконец достигают центра наслаждения, ласкают меня.

— Хилый ворон? — невинно произношу я, стараясь говорить ровно.

— Кажется, ворон испустил дух. И как раз здесь любовница Байрона грозилась утопить себя в Гранд-канале. И выжила.

Гондольер легким движением меняет направление лодки. Марк убирает руку из-под юбки, а я испытываю прилив разочарования. Ведь я изнываю от желания. Мне ужасно хочется наклониться вперед, расстегнуть молнию на изящных черных бриджах и обхватить ртом достоинство моего лорда.

Боже, что же творят со мной мистерии?

Не важно, мне нравится. А еще я влюблена в Венецию. Мы направляемся на север, вверх по более узкому каналу. Пока мы плывем, я цепляюсь взглядом за каждую мелочь: манящие боковые каналы, целующаяся парочка в темной узкой улочке, словно ее никто не видит, крошечная церквушка, отражающаяся в черной масляной воде. Кто-то поет в озаренной желтым светом комнате, другая гондола везет плачущую женщину, по черным переулкам скользят огни, упираясь в стену с готическими окнами, которые закрыты ставнями.

— Марк… — Я крепче сжимаю его руку. Четвертая мистерия все ближе и ближе. — Поцелуй меня.

Он наклоняется и страстно впивается в мои губы, затем отстраняется.

— Видишь нас? — спрашивает он, и я понимаю, что он говорит про созвездие Нас: рядом с Орионом.

Я киваю, сдерживая желание разрыдаться.

— Да, я вижу Нас, Марк, вижу.

Самое поразительное здесь — тишина. Венеция в ночи. Ни машин, ни рева моторов. Может, это самый тихий город в мире? Лишь приглушенные всплески воды на средневековом мраморе и нежные напевы гондольера. И среди этого — тишина. Пустота, прекрасное безмолвие, будто город на грани вымирания.

Гондола везет нас к окраине Венеции. Я привстаю и вижу выход в более широкую лагуну. Возможно, блистающие огни Мурано, затем низкие очертания темного и мрачного кладбищенского острова: острова мертвых.

— Почти приплыли, — по-английски говорит гондольер.

Ему даже не стоило упоминать это, я и сама знаю, что мы приближаемся. Внезапно нас окружают другие лодки, гондолы, водные такси, очень много такси. На причале лагуны стоят на якоре вапоретто. Из лодок и гондол выходят люди в элегантных нарядах, изысканных, как у нас с Марком, костюмах в стиле ампир. Женщины в платьях из тонкого муслина и газа, из восхитительного атласного шелка; корсажи, шемизетки, бальные платья — все в стиле ампир и Директории. Мужчины в подогнанных по фигуре фраках, белых рубашках с воротником-стойкой, шелковыми шейными платками с застежкой.

Хоть мне и сложно в этом признаться, здесь мое место.

Я поворачиваюсь и смотрю наверх.

— Все будет здесь? — спрашиваю я. — В этом здании?

Скромное квадратное палаццо, очевидно очень старое. Здание одиноко стоит в самом конце канала. Обращенное фасадом к лагуне, оно выглядит отгороженным от остальной Венеции и незащищенным, как ребенок, отправленный в угол класса.

— Это Казино-дельи-Спирита, — говорит Марк. — Его история вполне соответствует духу барокко: призраки и художники, поэты и оргии. — Любимый поднимает мою руку и выводит меня из гондолы. — Прошу, Икс, не переживай. Четвертая мистерия самая приятная.

Конечно же, я переживаю. Но в то же время приятно взволнована. Я вижу несколько знакомых девушек в белом — они выходят поприветствовать нас и подать бокалы вина, пока мы стоим снаружи.

Наша гондола удаляется, как и все остальные лодки. Одна прислужница делает шаг вперед и садится передо мной на корточки. Затем довольно бесцеремонно поднимает полупрозрачное муслиновое платье, открывая мою наготу всему свету — всем окружающим меня людям.

Меня предупредили не надевать трусики. Теперь всем видно, что я повиновалась этому жесткому правилу. Прищурившись, девушка смотрит на мою татуировку, прямо над подвязкой, а затем опускает платье и приседает в реверансе.

И все это происходит на тротуаре канала Венеции, на глазах десятков людей, десятков богатых и элегантных людей. Я узнаю некоторых из них: знаменитости, политики. Я стараюсь подавить стыд и смущение. Пью вино и разговариваю с Марком, пока девушка делает свое дело. Люди вокруг меня тоже пьют, разговаривают, кивают. Затем одна из прислужниц ведет нас в Казино-дельи-Спирита.

Внутри дом кажется больше, чем снаружи. На нижнем этаже темно и величественно. Атмосфера слегка зловещая. Здесь будто в гробнице. В воздухе царит сырость лагуны. Теперь нас приглашают наверх. Следующий этаж — piano nobile, «главный этаж», — более яркий и впечатляющий. Белокаменные готические арки и белые мраморные колонны подпирают высокий потолок с изящной лепниной. Комната очень просторная, с выходом в бальный зал. Стены украшены фресками довольно эротичного содержания, в румяно-розовых и белых тонах, с изображением обнаженных девушек и херувимов. Возможно, это Тьеполо.

Прислужницы подают огромные металлические чаши.

— Это кикеон, — говорит Марк. — Выпей полную чашу.

Кикеон? Конечно же, я о нем слышала. Дурманящий напиток Элевсинских мистерий. Великолепный, но тайный наркотик.

Впервые за сегодняшний вечер я колеблюсь. Наркотики? Я их не принимаю. Лишь однажды пробовала марихуану. Совершенно нелепый опыт. Меня тошнило, а комната кружилась перед глазами. Марк ощущает мою нерешительность.

— Все это законно, сделано из трав и диких цветов.

— Каких трав?

— Понятия не имею, Икс. Это мистерия. — Он печально улыбается.

Прислужница пристально смотрит на меня. Я ругаю себя за робость. Я же так далеко зашла! А теперь хочу узнать, в чем заключается четвертая мистерия, и я не могу потерять Марка. Не могу.

Беру чашу в руки, делаю глоток. Еще и еще. Напиток густой, слегка горьковатый на вкус, немного пряный. Как холодный глинтвейн. Совсем не отвратительный. Запрокидываю чашу и выпиваю все до последней капли. Марк проделывает то же самое, не отрывая от меня глаз.

— Все здесь пьют кикеон.

Начинается музыка. Ритмичные, пульсирующие африканские напевы. Узнаю мелодию, но не могу вспомнить название.

— «Missa Luba», — отвечает на мои мысли Марк.

Конечно же. «Missa Luba» — месса, записанная в бельгийской Африке десятки лет назад.

Идеальная музыка для нынешнего момента, ведь кикеон действует с невероятной скоростью. Мне уже что-то мерещится. Хватаю Марка за руку. На этот раз я действительно качаюсь из стороны в сторону. На коже проступает пот. Я даже немного испугана.

— Не борись с кикеоном, — шепчет мне Марк и нежно целует в бледную шею. — Представь, что ты в гондоле, piccolina, которая везет тебя по каналу в темноту. Теплую, сладкую темноту.

На мгновение останавливаю взгляд на его красивом, сдержанном лице. Затем поворачиваюсь и смотрю на другие красивые лица, знакомые мне. Кто это? Актер? Я сплю? Не уверена, ведь я вижу лица знаменитостей. А вот известный политик. Рядом с ним какой-то миллиардер, прославившийся в Интернете. Знаменитая модель. Еще один политик, американец, с женой. Всемирные магнаты и супермодели.

Мои руки ослабевают. Крепкой ладонью в шелковой перчатке Марк поддерживает меня. Все это напоминает роскошную эротическую вечеринку для богатых и знаменитых, но и самых влиятельных людей мира. Если я, конечно, не сплю, если это не галлюцинации, вызванные мощным наркотиком. Не знаю. У меня кружится голова.

— Мы можем выйти на свежий воздух?

— Конечно, — кивает Марк.

Подходим к окну, и я вдыхаю свежий теплый воздух лагуны. А когда поворачиваюсь, то понимаю, что Марк стоит возле молоденькой красавицы лет восемнадцати в ярко-красном бальном платье в стиле английского ампира. Улыбаясь, девушка обходит меня. Что она такое делает? Пытаюсь разглядеть. Она садится на колени позади меня, ее пальцы скользят мне под юбку. Девушка находит клитор и принимается ласкать его.

— Ты влажная, — говорит она.

Я смотрю на нее сверху вниз, затем перевожу взгляд на Марка.

— Да.

Красавица не перестает массировать мой клитор. Мы стоим рядом с группой танцующих людей. Застыли в неподвижности. Девушка поглаживает меня, пощелкивает, массирует большим пальцем. Смотрю на Марка.

Я просто таю, поддаюсь удовольствию и видениям. Ах! О да! Девушка очень симпатичная, но я понятия не имею, кто она такая. Слегка постанываю, не могу сдержаться. Она продолжаем меня гладить. Не хочу, чтобы она останавливалась. Как хорошо, как же хорошо! Но девушка улыбается и внезапно убирает руку. Слышу, как она удаляется, растворяясь в толпе. Я же вся вспотела. Близко, так близко… Где я?

— Марк, кто она?

Он качает головой.

— Да, мистерия, — шепчу я. — Знаю, это тайна. Марк, у меня такие странные чувства.

Лорд Роскаррик вновь берет меня за руку. Опираюсь на его плечо и ощущаю прилив желания. Мощное самозабвение. Хочу заняться с Марком сексом прямо здесь, перед всеми этими людьми. Сорвать с него шейный платок, эту накрахмаленную белую рубашку. Расстегнуть его бриджи Байрона. Мне слишком сложно сдерживать себя. Эти длинные кожаные сапоги так и манят меня.

Музыка очень громкая, почти болезненная для слуха. Понятия не имею, который сейчас час или сколько времени уже прошло.

Марк что-то шепчет мне на ухо, от него пахнет пряным вином.

— Не хочешь прилечь? Кикеон подействует еще сильнее, если ты приляжешь.

Не уверена, что смогу вынести более сильное воздействие кикеона. Но Марк прав: мне нужно прилечь. Перед глазами пляшут разноцветные огни, фрески будто оживают. Херувимы спускаются с облаков.

Пошатываясь, прохожу сквозь толпу людей. Марк ведет меня за руку. Вижу мужчин в военной форме и женщин в белых газовых платьях и коротеньких жакетах в стиле эпохи Регентства — жакеты Спенсера? — на фоне широко распахнутых окон. Кладбищенский остров вырисовывается на темном венецианском горизонте. Слева перед глазами покачивается большая деревянная лестница. Марк указывает в ее сторону, но я и так уже иду туда, держа его за руку.

Мне нужно подняться по этой лестнице.

Наверху Марк тормозит: перед нами открывается позолоченный розовый коридор. Нахожу широкую кровать в лиловой с золотом комнате. Я отпускаю руку Марка, захожу внутрь и ложусь на постель, сбрасывая атласные туфельки. Мы на третьем этаже? Теперь я вижу в комнате других людей. Встаю, чтобы уйти, но рядом тут же появляется Марк.

— Лежи… — бормочет он.

Делаю, как мне говорят. Ведь я действительно хочу полежать. Хочу, чтобы сверху лег Марк. Но вместо этого к кровати подходит молодая девушка и легким движением задирает муслиновое платье до талии, обнажая меня. Затем снимает наряд целиком вместе с браслетами. Девушке лет девятнадцать-двадцать, она одета в шелка и муслин, волосы убраны в красивую высокую прическу.

Лежу на кровати нагая и беззащитная. На мне лишь белые шелковые чулки и перчатки, а рядом лежит еще одна девушка. Она словно одета для экранизации «Гордости и предубеждения», а в руках держит длинный стеклянный фаллос.

Марк по-прежнему здесь. Стоит рядом.

— Марк?

— Прими, Александра, прими.

Я принимаю, принимаю, принимаю. Полагаю, что вторая девушка собирается засунуть фаллос в меня, но вместо этого она снимает с меня перчатки. Берет правое запястье и надевает на него наручник. Затем прикрепляет к металлическому изголовью кровати.

Смотрю на мужские и женские лица людей, что наблюдают за мной, пока меня приковывают к кровати. Затем то же самое происходит со щиколотками. На них надевают мягкие наручники. Теперь я крайне уязвима. Сама мысль, что я прикована к кровати, а на мне лишь белые чулки и все видят мою наготу, все эти люди наблюдают за мной и восхищаются, очень возбуждает, но и тревожит.

Снова смотрю на Марка, ища поддержки.

Он кивает.

Я откидываюсь на кровати.

Девушка нагибается и несколько секунд лижет меня между ног, затем разводит мои колени и погружает фаллос глубоко внутрь, двигая им туда-сюда.

Я привстаю.

— Нет, Марк, я…

— Икс, per favore, — говорит девушка.

Откуда ей известно мое имя? Откуда? Не знаю. Но она очень симпатичная, а ее голос успокаивает. Марк стоит рядом с другими мужчинами, своими сверстниками, они молча наблюдают за мной. Что же это такое? Я лежу на кровати, а вокруг незнакомые люди, и эта девушка вонзает в меня толстый хрустальный фаллос, глубоко в вагину, очень глубоко, глубоко… Упираюсь пятками в шелковые простыни, меня поражает, какое удовольствие доставляет все это, волнующее, глубокое, сильное.

Хрустальный фаллос кажется теплым. Как им это удается?

— Александра…

И снова эта симпатичная девушка называет меня по имени, затем выводит фаллос и принимается языком ублажать мой клитор. Очень искусно. В голове все идет крэгом. Смотрю в синие, слегка отстраненные глаза Марка, в них — любовь. И музыка, музыка. Неужели я ощущаю прикосновение двух языков? Как будто кошачьих, упругих и мягких одновременно, полизывающих мой клитор. Теперь надо мной три девушки. Третья игриво покусывает сосок.

Три девушки, одна из них обнаженная. И Марк. В высоких кожаных сапогах и белой рубашке со стоячим воротничком. Он снял свою щегольскую шляпу, его волосы растрепаны. Как же мне хочется провести пальцами по этим черным кудрям. Но он лишь смотрит на меня. Может, это и любящий взгляд, но сколько же в нем похоти. Мощной, блистательной похоти. Он получает удовольствие, наблюдая за мной, видя, чту я делаю.

Это усиливает и мое наслаждение. Я издаю стоны, когда одна из девушек заполняет мою глубину теплым фаллосом, что-то шепчет и полизывает клитор, говорит на мелодичном итальянском. Вторая девушка тихонько покусывает и пощипывает мои соски. От нее идет потрясающий аромат. Я приподнимаюсь и целую ее нежные молодые груди. Третья девушка что-то погружает в мой анус, теплое, вибрирующее. Как прекрасно! Кто бы мог подумать! Музыка по-прежнему ритмично играет, все громче и волнующе.

— Ты такая красивая, — говорит Марк, глядя на меня сверху вниз. — Такая красивая!

Окна распахнуты настежь. Я вижу звезды на небе и звезды вокруг себя. Звезды, повсюду звезды. Стучат барабаны. Девушка снова и снова пронзает меня хрустальным фаллосом, водит им туда-сюда. Я безвольно распростерта на кровати, обнаженная, открытая всем этим людям. Жаль, что не могу быть еще более голой. Более наполненной. Более. Более…

— Sanctus…

Туда-сюда, туда-сюда. Клитор! Фаллос. Анус. Поцелуи. Мою нежную плоть лижут, дразнят, снова лижут. Теперь я дрожу, дрожу от удовольствия… трепет… тону… тонущий палаццо… промокшие меха… аромат корицы…

Hosanna!

Глубоко внутри меня. Глубоко внутри. Я вижу звезды. Бесчисленное множество звезд. И Марк — звезда. Я на пороге оргазма.

Dominus!

Оргазм так близко. Фаллос толчками входит в меня. Одна девушка лижет клитор, другая покусывает соски. Оргазм близко, очень близко.

— Марк!

Его ладонь ложится в мою. Я по-прежнему прикована.

— Tesorina…

Оргазм головокружительно близко…

Три девушки кусают, лижут меня, всаживают фаллос, и наконец я достигаю пика, бьюсь в конвульсиях, выпускаю сдерживаемую энергию на волю. Покрываюсь потом, кричу, извиваюсь, а девушки прижимают мое тело к кровати. Меня всю колотит, я трясусь, я одержима. Из моих глубин изливаются соки. Лежу словно в бреду, в прекрасной агонии. Распята опустошающим, ошеломительным экстазом. И хоть перед глазами мелькают разноцветные огни, я точно знаю, чего хочу. Марка. Я хочу Марка. Марка сверху меня. Марка, Марка, Марка, Марка!

— Марк!

— Александра, cara mia!

Открываю свои увлажнившиеся глаза.

Это он. Девушки расстегивают наручники, и он поднимает меня с кровати. Лежу на его руках обнаженная, почти без сознания, будто спасенная из пожара женщина. Марк уносит меня из комнаты.

Прижавшись лицом к его груди, бормочу слова благодарности и потрясения. Он несет меня голую вниз по лестнице, прямо сквозь толпу, за порог дома, в теплую ночь. Несет меня голую по дорожке до причала. Кладет в лодку.

Теперь я нагая лежу в гондоле. Развалилась на подушках, устало раскинула еще дрожащие ноги в белых чулках. Мне невероятно стыдно, но в то же время плевать на то, что кто-то может увидеть мое обнаженное тело. Я нагая женщина в белых чулках, в черной лодке, на черной-черной глади воды канала Каннареджо, в бархатно-черном городе тайн и разврата. Кровь приливает к моим щекам, прохладный ветерок холодит обнаженную кожу, однако нечто глубоко внутри меня сопротивляется самой идее одежды. Гондола петляет между домами, затем останавливается на небольшом боковом канале. Над нами нависла древняя церквушка, призрачная в лунном свете. Гондольер куда-то исчезает. Марк склоняется надо мной. Расстегивает на себе одежду.

Я распахиваю свои дрожащие колени. С жадностью тянусь к его восставшему члену. Он невероятно твердый.

Привстаю, чтобы попробовать его на вкус, но Марк откидывает меня на подушки. Довольно грубо. Разводит колени и резко входит в меня, заполняя мои глубины.

— Ты была так прекрасна, — говорит он и целует меня. — Так чертовски красива!

Лорд Роскаррик трахает меня, раскачивая гондолу на волнах древней Венеции. Мои ноги высоко в воздухе. Нас видят люди. Уверена, что видят. Все могут видеть, как Марк трахает меня. Снова и снова. И еще. Ах…

29

У меня нет времени осмыслить то, что произошло на четвертой мистерии. Следующим утром, когда я просыпаюсь в огромной спальне с видом на Гранд-канал, мне сообщают, что Джессика и Джузеппе уже прибыли. Мы с Марком идем завтракать с ними, а затем я окунаюсь в головокружительный недельный тур по Венеции: дивные порции искусства, музыки и венецианской готической архитектуры и превосходные коктейли в баре «У Гарри».

Кое-где к нашим прогулкам присоединяются Джессика и Джузеппе, но в основном мы исследуем Венецию вдвоем с Марком. Он очень хорошо знает город: рассказывает, где останавливался раньше, когда еще юношей приезжал сюда на недельку из Южного Тироля во время летних каникул в Кембриджском университете.

Я, естественно, ожидала, что Марк хорошо знает Венецию. Ему известно здесь каждое место. Возможно, он провел бы неплохую экскурсию и по Луне. А закончил бы ее неведомой, но роскошной тратторией.

Вначале мы едем во Фрари — собор Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари — в округе Сан-Поло, рядом с Риальто. Я понятия не имею, где находится округ Сан-Поло, но Марк заверяет: место это значимое.

— Выглядит не очень, — говорю я, уныло взирая на тусклое приземистое здание из красного кирпича.

А вот внутри — просто ах!

Там висит повергающее в трепет произведение Тициана «Успение Богородицы». Марк говорит, что именно эта картина подвигла Вагнера написать «Мейстерзингеров». Здесь же находится скульптура старца — это святой Иероним, изваянный Алессандро Виттория. Как рассказывает Марк, именно постаревший Тициан работал для него моделью. Смотрю на этого старика в конце жизни. Знаю, что смерть имеет определенное отношение к мистериям: каждая из них словно «маленькая смерть», как французы именуют оргазм. «La petite mort».

Почему мне так сильно понравилась четвертая мистерия? Что было в кикеоне? Почему я наслаждалась тем, как на меня смотрел Марк, пока женщины ублажали мое тело? Ведь знаю, что я не лесбиянка, но моя сексуальная натура оказалась более сложной, запутанной, богатой, разнообразной, многогранной, чем я когда-либо могла представить.

Значит, мистерии учат меня познавать свою сексуальность. Однако и еще кое-чему, имеющему отношение к любви, Богу и смерти. Это здесь, в моем сознании, душе. Словно восхитительный и ускользающий запах, название которого я не могу вспомнить. Пока нет.

На ум приходит цитата из Пиндара: «Счастлив тот, кто, увидев это, сходит в подземный мир: ему ведом и конец жизни, и ее благодатное начало».

Марк прерывает ход моих мыслей, уводя в другой конец церкви.

— А это алтарь Пезаро, — говорит он и целует меня в шею, и еще раз. — Генри Джеймс сказал: «В Венеции нет ничего более совершенного, чем это». Конечно же, он просто не встречал тебя, стоящей в полумраке Фрари.

Лорд Роскаррик подносит мою руку к лицу и целует. На мгновение любуюсь им. Темные волосы Марка, мои белые пальцы. Повинуясь порыву, притягиваю его к себе и целую в губы. Со всей страстью.

Наше путешествие продолжается. Следующая остановка — Скуола Гранде ди Сан-Рокко, с росписями Тинторетто. Затем шустрая гондола везет нас к Ка’д’Оро, Золотому дворцу, откуда открывается знаменитый вид на Гранд-канал, а после — к «Святому Себастьяну» Мантеньи, где Марк показывает надпись, которая глубоко запала мне в память: «Ничто не вечно, кроме Бога, все прочее лишь дым».

Но сильнее всего меня впечатляет небольшая скульптура анонимного автора «Кентавр и Ахиллес», расположенная на первом этаже. Все попросту игнорируют ее, стремясь полюбоваться Гранд-каналом. Я долгое время смотрю на эту скульптуру. Она напоминает нас с Марком: как он нес меня от Казино-дельи-Спирита. Обнаженную и беззащитную, Алекс четвертой мистерии. Я — как этот маленький мальчик, а он — Кентавр.

Сказочные дни пролетают очень быстро. Дворец дожей. Картины Тициана и Тинторетто в Санта-Марии-делла-Салюте. «Темпеста» Джорджионе. Стены Веронезе.

Затем мы посещаем расположенную на канале виллу из белого мрамора, где размещена коллекция Пегги Гуггенхайм — великолепные работы Бранкузи и Поллока. Вилла расположена так близко от Палаццо Дарио, что можно заскочить домой до обеда ради страстного секса. Что мы собственно и делаем.

Перебегаем мостики Дорсодуро, наспех пробираемся сквозь частный сад палаццо. Взлетаем по лестнице шестнадцатого века. Раздеваем друг друга и падаем на громадную, как у Наполеона, кровать. Окна комнаты выходят на Гранд-канал. Марк бросает меня на спину и, нависнув, словно величественная гора, овладевает мной. Он полностью пленяет, захватывает, поглощает мое существо. Затем властно разворачивает и входит сзади. О боже, какой же он твердый и мощный. Марк жестко берет меня, хватает за волосы и с силой тянет их на себя так, что даже больно. Но какая сладостная эта боль, я издаю стон наслаждения, кричу, дрожу всем телом, а потом кончаю, снова и снова, бьюсь в конвульсиях, покрываюсь потом, падаю лицом в подушки. Я совершенно истощена, ошарашена невероятным оргазмом. Прислушиваюсь к бешеному сердцебиению, к плывущим по Гранд-каналу вапоретто.

В наш последний венецианский день, довольно жаркий, Марк направляет изящное водное такси прочь от города, к безжизненной серой лагуне, к острову Торчелло. Любимый говорит, что именно на этом одиноком зеленом острове поселились в начале Темных веков первые венецианцы.

Здесь не так уж много интересного: невзрачный щебень, одинокая группа церквушек, парочка дорогих ресторанов. Почему Марк привез меня сюда? Мне жарко, а еще донимают большущие комары. Но тут мы ступаем в прохладу священного и древнего собора Торчелло. Марк показывает мне поразительно красивую мозаику, особенно впечатляет «Мадонна Теотока» — произведение десятого века.

На безгранично печальном лице Мадонны навеки застыла серебристая слезинка. Поразительное зрелище. Плачущая женщина. Напоминание о мистериях. Все напоминает о них. Темная и пугающая истина совсем близко. Я чувствую это. Катабазис. Последнее откровение. Я напугана и заворожена. Не могу продолжать, но я обязана, и буду.

Больше на этом крошечном островке Торчелло делать нечего. Мы гуляем среди руин заброшенного города. Мой взгляд останавливается на древнем каменном кресле — троне Аттилы, стоящем на пьяцце. В одном из ресторанчиков выпиваем по парочке дорогого мартини. Затем просто сидим на траве и потягиваем охлажденное «Просекко», купленное в баре. Делая по глоточку из рифленых стаканчиков, наблюдаем за движением белых яхт по тысячелетнему каналу Торчелло. Затем в обнимку засыпаем под сенью лимонных деревьев. Perfetto!

* * *

Вечером сидим с Марком за столиком снаружи кафе «Флориан» и потягиваем напитки. Здесь очень много туристов, но любимый заверяет меня, что в Венеции все туристы, даже сами жители — как обитатели Венеции, так и приезжие — всегда осознают, где находятся. Так что это нормально.

Мы же ведем себя как туристы-богачи: сидим в кафе «Флориан». Теплый вечер опускается на самую красивую картину в Европе. Просторная площадь Святого Марка с голубями, колокольнями, роскошными дворцами дожей, возвышающимися над собором конями.

Марк пьет коктейль и смотрит на меня. Обсуждаем пятую мистерию. Любимый не уверен, что я должна принимать в ней участие.

— Икс, я никогда не видел пятую мистерию, в смысле женскую часть. Но слухи… Она очень сложная и тревожная. Ты уверена, что хочешь пройти ее?

— Если я не сделаю этого, то потеряю тебя. В конце лета. Примерно через месяц. — (Он мрачно кивает.) — Марк, это просто нелепо, — сердито качаю я головой. — Я не могу потерять тебя.

— Ты уверена? Нет такого правила, которое обязывало бы тебя продолжить.

— Правила, может, и нет, но… — Я смотрю на его красивое лицо в обрамлении знаменитого вида венецианской пьяццы. Сказать ему правду? Что теперь я, подобно Франсуазе, пристрастилась к мистериям. Они меняют меня, раскрепощают, высвобождают духовную и сексуальную энергию. Я не могу объяснить это и не могу противиться. Возможно, я бы все равно продолжила, даже не из-за страха потерять моего лорда.

— Марк, — решительно говорю я, — я пройду пятую. И точка.

Он откидывается на стуле и еле слышно усмехается:

— Знаешь, будь я более вульгарным, то называл бы тебя упрямой коровой.

— Tua vacca, Celenza, — говорю я, глядя на него.

«Твоя корова, ваше превосходительство».

Он снова смеется и качает головой. Затем подается вперед, берет меня за руку и целует в ладонь:

— Александра, спасибо, что все разъяснила. Я очень и очень польщен.

Мы выпиваем еще по коктейлю и слегка захмелевшие болтаем об искусстве, сексе, венецианской жизни. Потягивая уже третий «Беллини», я решаюсь спросить о волнующей меня теме. Время пришло.

— Марк… — Я слегка колеблюсь. — Не расскажешь мне про свою жену?

Молчание. И опять на его лице проскальзывает гримаса боли. Тщательно маскируемое страдание, признак внутренней глубокой печали Марка. Но теперь я научилась распознавать симптомы, пора выяснить причину.

— Икс…

— Марк, я хочу знать. Ты время от времени упоминаешь ее. Я знаю, что она умерла. Расскажи всю правду.

Он делает приличный глоток коктейля. Вздыхает и кивает. А затем рассказывает свою историю.

— Ее звали Серена. Она была очень молода, умна, испорчена и красива. — Марк пристально смотрит мне в глаза. — Вторая прекрасная женщина, встретившаяся на моем пути.

Рядом с нашим столиком, громко хлопая крыльями, взлетают распуганные ребенком голуби. В свете заходящего солнца блестит колокольня.

— Мне стоило насторожиться, — добавляет Марк, покачивая бокал с «Беллини».

— Почему?

— Я знал, что она из семейства «Каморры». Очень опасных camorristi из клана Форчелла. Они сколотили целое состояние и наладили все необходимые связи. Ее отец был якобы экспортером мрамора, — с грустью и горечью усмехается Марк. — На экспорте мрамора не заработать сотни миллионов.

— Он был настоящим гангстером?

— Совершенно верно.

— И…

— Дело было не только в ее отце. Мать Серены тоже происходила из клана «Каморры». Она умерла молодой, возможно из-за некой вендетты, а после ее смерти к Серене перешли огромные богатства, так что у моей жены было свое наследство. — Марк вновь смотрит на меня, затем опускает взгляд на бокал. — Приданое Серены: криминал, смерть, деньги, слишком много денег и слишком много вины. Все это, вместе взятое, — среда воспитания, смерть матери, злодеяния отца — все это очень травмировало ее, я так думаю.

— Но как, Марк? В чем именно она была сломлена? Что она сделала?

Лорд Роскаррик пренебрежительно и меланхолично пожимает плечами:

— Да все как обычно, carissima, как обычно. Секс и наркотики. Она увлекалась героином, кокаином, крэком, обожала опасный секс. Ее посвятили в мистерии до меня, в семнадцать лет.

— Слишком юной.

— Еще слабо сказано.

И вот мне открывается правда. Поднимаю вопросительный взгляд на Марка:

— Так, значит, это она посвятила тебя в мистерии?

— Да.

— Сколько тебе было?

— Не больше двадцати, — пожимает он плечами. — Еще мальчишка. Ей было восемнадцать, совсем девчонка. Мы встретились на вечеринке в Позиллипо и сразу же влюбились друг в друга. Она была такая милая, хрупкая, интеллигентная и в то же время порочная. Я хотел защитить и спасти ее. Какая же красавица она была! Да, я пошел на мистерии ради нее, и они оказались такими удивительными, как она и обещала. Мистерии изменили мою жизнь. — Марк отворачивается и смотрит на стрелки сводов Дворца дожей, на румяное небо над ним, на роковую красоту Венеции. — И вот мы решили пожениться, но, конечно же, идея нашего союза никому не пришлась по душе. Семья Серены была настроена невероятно враждебно. Они хотели, чтобы она соединила судьбу с кем-нибудь из другого клана «Каморры», а не парнем из англо-итальянской династии из Кьяйя. К тому же они считали, что поскольку Роскаррики обнищали, то я охочусь за ее состоянием. — Наши взгляды вновь встречаются. Марк даже не мигает. — Но это не так. Я не гнался за ее деньгами, лишь за ней самой. Однако наркотики, выпивка…

— А твоя семья?

— Моя мать тоже была категорически против, потому что Серена принадлежала к клану Форчелла. Небо и земля. Мама хотела, чтобы ее единственный сын и наследник Роскарриков женился на девушке голубых кровей. Желательно из высших слоев Англии, Франции или даже Америки, чьи деньги не были бы связаны с убийствами, контрабандой и распространением китайского героина.

— А твой отец?

— На удивление, он принял все нормально. Хоть он и англичанин, но более демократичный в своих взглядах. Папа увидел в Серене то же, что и я. Ее прекрасную душу, внутреннюю трагедию, очарование. Однако у него был слабый характер, мама всегда доминировала. Но все же…

— Вы поженились.

— Да, мы поженились. Церемония была тайная и мрачная. Но мы очень любили друг друга. А через несколько месяцев… Ах… — Марк замолкает и отпивает «Беллини», затем опускает бокал на стол.

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»