Мутный пассажир (сборник) Павловский Сережа
– Дежурная по станции.
– Вот-вот. Где они-то все были? Камеры же всё снимают. За камерами не следит, что ли, никто?
– Нет, отдельного человека, который следит за камерами, нет. Не знаю я, где они все были, мама! Я знаю только, что работа у меня – жопа!
– Ну что-то же в ней всё равно хорошее есть, – успокаивала сына мама.
– Так, парень! Я тебя уже предупреждал. Второй раз повторять не буду. Либо успокаиваешь своего отца, либо через минуту выкину обоих. Понял?
Андрей кивнул.
– Командир, что ты разошёлся-то? – обратился к нему Владимир. – Вы все там сидите молча и молчите! А то нашлись тут. Ох, ох, ой-ой-ой. Да сам ты мудак! Понял? – вдруг заорал Владимир непонятно кому. – Нашёл кого пугать!
– Чего ты сказал? – стал заводиться недовольный пассажир. – Ты это мне сказал?
– Батя, закрой, на хуй, своё лицо! Ты меня уже достал! – проорал Андрей ему прямо в ухо.
– Молчать! – рявкнул Владимир. – Вы все тут ссыклопы! Уроды вонючие.
– …………. – Андрей проговорил несколько ругательств, пошевелив губами.
Станция.
– Достал уже! – повторил Андрей и стал подниматься, чтобы выйти из вагона.
– Куда? Сидеть! – Владимир попытался схватить сына за руку, но не дотянулся.
Андрей вышел, следом за ним вышел и главный негодующий пассажир, который грозился их высадить на этой станции. Вагон на секунду опустел наполовину, и сразу же зашли новые пассажиры.
Шатаясь, Андрей поднялся наверх, вышел из метро и глубоко вдохнул свежий воздух.
Голова шла кругом. Шум подземки сменился шумом города.
– Ой, ой, чурка! Чурка, чурка, чурочка, – запел кто-то слева.
Андрей повернул голову на «песню» и увидел четырёх скинхедов. Они не торопясь подошли к нему и окружили.
– Эй, нерусь! Драться давай, давай драться, – начал не очень сильно по-боксёрски бить его в плечо один лысый, при этом уклоняясь от невидимых ударов, будто Андрей ему отвечал.
– Я – русский, – сказал Андрей, дыхнув перегаром.
– Фуууу. Русские так не напиваются, – вступил в разговор второй.
– Давай драца, драца давай, драца-драца, – продолжал первый бить его в плечо.
– Русские ещё не так напиваются… – попытался пошутить Андрей.
– Ты мне тут не гони на мою нацию, чёрный! – оборвал его третий скин.
– Драц давай, чурка! Драц-драц, – продолжал дурачиться первый скинхед.
Андрей вяло поворачивал голову с одного на другого. Это простое действие у него получалось выполнить с большим трудом – он был пьян, едва держался на ногах, а голова сильно кружилась.
– Я – русский, – ещё раз повторил он.
– Ты – сраный чурка, – возразил ему второй скинхед.
– Я – русский, – начал спорить Андрей.
– Дрыц давай, – всё не отставал от него первый скин.
– Хачики ебаные – пидорасы сраные! – сказал третий и толкнул его в грудь.
Андрей качнулся, но устоял на ногах, набрал как можно больше воздуха в лёгкие и проорал что было сил:
– Я – русский, блядь!
– Русский блядь? – засмеялся четвёртый.
– Чего ты орёшь, нерусь? – второй подошёл на шаг ближе. – И не матерись мне тут на святой земле, пидорас!
– Дрыц-дрыц давай, – не успокаивался первый.
Андрей в очередной раз повернулся на того, кто набил на его плече здоровый синяк, и получил удар в челюсть от четвёртого. Тут же упал на асфальт.
На него посыпались беспорядочные удары ногами. Он не знал, как и чем от них закрыться. Закрывая затылок, он пропустил удар ботинком с металлической вставкой прямо в зубы. В живот, по рукам, снова в живот и в голову. Он не мог издать ни малейшего звука. Затем всё стихло.
И тут он услышал:
– Зииииг, – крикнул один, вскинув руку.
– Хайль! – подхватили остальные трое.
При этом слове на него разом обрушились четыре ноги.
– Зииг, – проорал снова четвёртый скинхед, вскинув руку.
– Хайль! – крикнули остальные трое, и он снова получил одновременно удары от четырёх ног по разным частям тела.
Устав бить лежачего парня, бритоголовые повернулись и стали заходить в метро.
– Может, прошмонаем чурку? – предложил первый.
– Мне от неруся ничего не нужно, – брезгливо поморщился четвёртый.
Не обращая внимания на прохожих, они, весело смеясь, спустились вниз.
Я не знал, чем хочу заниматься в жизни. Можно было купить справку о том, что я здоров, можно было купить регистрацию и устроиться работать в метро, но у меня уже не было желания. Я решил остаться пассивным поклонником железной дороги, потому что моя детская мечта и мечта всей жизни была убита.
Можно было стать водителем автобуса, только я даже не собирался учиться водить машину. Можно было стать юристом, только это не моё. Можно было стать доктором. Или поваром. Только мне ничего из этого не было нужно.
Одно время я хотел стать драматургом. Хотел писать пьесы, но смог придумать только одного персонажа – дедушку Мда. У меня была задумка описать жизнь какой-нибудь семьи: папа, мама, сын, дочь и дедушка Мда, который жил с этой семьёй, редко вставал со своего места и всегда протяжно говорил хриплым старческим голосом только одну фразу «мдаааа». То есть на сцене это выглядело бы так.
Всё происходит в квартире Жабиных.
Действие полупервое и последнее
Зал. Два кресла и диван, включён телевизор, шкаф-стенка. На одном из кресел сидит дедушка Мда, читает газету, на ногах лежит плед. В комнате из угла в угол ходит папа. Вечер.
Папа (размахивает руками). Где все?
Дедушка Мда (встряхивает газету). Мдаааааа.
Папа (сжимает кулаки). Твою мать!
Дедушка Мда (кивает головой). Мдаааааа.
Дочь (держит себя за живот). Папа, я беременна от Максима.
Папа (садится в свободное кресло). Кто такой Максим?
Дочь (горестно). Макс… со второго подъезда…
Папа. Что?
Дедушка Мда (встряхивает газету, качает головой). Мдаааааа.
Папа. Мать знает? А где твой брат?
Вбегает мама с фотографией сына. На ней смазливый мальчик. Папа обращается к ней, мама к нему, они говорят в один голос.
Мама (взволнованно). Дорогой, только не волнуйся. Наш сын в тюрьме.
Папа (успокаивающе). Дорогая, ты только не волнуйся. Наша дочь беременна.
Папа. Что???
Мама. Что???
Дедушка Мда. Мдаааааа.
Мама. Кто отец?
Папа. За что сел?
В итоге это слышится как «отсосец?» Зрители начинают смеяться. Папа с дочкой переглядываются и говорят в один голос: «Максим».
Мама. Со второго подъезда?
Дочь. Да.
Мама. Аааааааааа!!!!
Дедушка Мда (ёрзает в кресле, шелестит громко газетой, ещё громче пукает и ещё громче хриплым голосом – почти орёт). МДАААААА!!!!
Папа (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). За что сел?
Мама (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). Наркотики продавал.
Папа. Аааааааааа!!!!
Дедушка Мда. Мдаааааа…
Или это больше похоже на ситком?
Железнодорожника во мне убили, драматург из меня плохой, а больше я ничего и не мог придумать и не хотел этим заморачиваться. Не имел ни малейшего представления, кем хочу быть и чем себя занять.
Наверное, поэтому я любил подолгу находиться в метро – я прятался здесь в шуме поездов от жизни и от всех своих проблем, чувствуя себя спокойно. Я был как будто защищён, только непонятно от кого.
Я знал, что здесь меня всегда хорошо встретят. Как это кто? Поезда, конечно! Я уже прихожу в метро как к себе домой. Остаётся только громко произносить фразу с улыбкой и идиотским выражением лица, каждый раз заходя внутрь, расправляя руки: «I’m home!»
– Да, хорошее, может, и есть. Я как-то пел песню с пассажирами, – улыбнулся слегка Женя.
– Какую песню? – удивилась мама.
– «Голубой вагон».
– Опять шутишь?
– Ай, мам! Отвали! Вечно ты… Какая уже разница? – сказал Женя дрожащим голосом.
– Что за голубой вагон-то? – не понимала мама.
– Да песня детская! – раздражённо крикнул Женя.
– Господи, – развела руками мама.
– Короче, мама! Я сбил бухого старого хачика. Теперь я попаду в ад, но перед тем, как я туда попаду, он мне будет сниться в страшных снах. У меня пропадёт стояк, я сойду с ума и умру, а он всё будет сниться. А меня всё будет мучить совесть, а он будет сниться и сниться мне с бутылкой водки или что там хачики пьют – мацони. С бараном будет мне сниться и с кинжалом. Будет мне угрожать и произносить тосты! Хахахахаха, – Женя истерично засмеялся. – Аааааааа! Мама! Я сойду с ума!!!! Я хачика сбил! Хахаха! – Женя резко махал руками в разные стороны, кричал и смеялся, по его щекам стали стекать слёзы. – Аааааааа, мама!!!! Сбил его, суку! Йа паднымаю этат бакал за Жженю, – с кавказским акцентом начал он. – Спасыбо тебе, Жженя, что сбил меня метросостауом. Аджа! Харащё, хачу ищо, брат! Хахахаха, – он сел на пол в прихожей и тихо заплакал, обхватив голову руками.
– Господи боже мой! – мама побежала на кухню.
Было слышно, как она роется в шкафчике с лекарствами, затем наливает воду в стакан.
– Вот, Женя, выпей, дорогой, успокойся!..
Женя, всхлипывая, послушно выпил успокоительное прямо из маминых рук. Мама села с ним рядом, обняла его и стала гладить.
Поезд медленно сбавлял скорость. Владимир держал в руках вторую недопитую бутылку и что-то говорил себе под нос, поджимал губы и мотал головой.
– Воспитал на свою голову предателя. Сука. Мальчишка сраный. Отца предал, – шевеля губами что-то понятное только для себя, он полез в карман брюк, достал носовой платок, смочил его водкой, развернул и стал засовывать в горлышко бутылки. Просунув его примерно на половину, он встал, вытащил из кармана куртки зажигалку и проорал всем пассажирам:
– Я вас всех сожгу, суки!! Всех взорву, твари! Поняли? Все слышали? Вы поняли, суки, бля? – он чиркнул зажигалкой, появился небольшой огонёк, он стал его медленно подносить к платку, торчащему из бутылки.
– Вызовите милицию! – закричал кто-то из пассажиров.
Началась паника.
Поезд остановился, слегка дёрнулся, Владимир не устоял на ногах и упал на одно колено. Двери вагона раскрылись, люди стали выбегать, толкая друг друга в спины.
Владимира тоже кто-то толкнул в спину, он упал на пол, уронив бутылку с платком. Её поднял кто-то из пассажиров, поднёс к носу и произнёс:
– Фу, да это же спирт! Ну ты, мужик, дал.
– Вот чурки, да, – обратился к нему другой пассажир, – везде теракты устраивают. Чего им спокойно-то не живётся? Слушай, друг, помоги мне, давай его быстренько из вагона выкинем…
– Придержите нам двери, пожалуйста.
Два парня резко подняли Владимира и поставили на ноги, он что-то говорил вслух про сына, но его никто не слушал.
– Седой уже, старый, а всё в шахида играет.
– Вокруг сектанты, обоссу вас всех, – еле выдавил из себя Владимир.
Его грубо вытолкали из вагона, он упал на платформу и остался там лежать.
Поезд уехал.
Стоял я уже где-то полтора часа. Примерно каждый двенадцатый человек перепрыгивал через турникет. Поток вечером здесь был совсем небольшой. Вдвоём – прижимаясь к впереди идущему – никто не проходил.
Дежурная тётя у турникета молча сидела на месте и провожала всех безразличным взглядом. Кого-то злым взглядом.
Может, это было мало, может – много. Может, это всегда так было, может, только в этот вечер, может, только в эти полтора часа или только на этой станции. Данных сухой статистики некорректных проходов как на этой станции, так и на других я, конечно, не знал и свою не вёл.
Чаще всего перепрыгивали молодые парни, затем быстро пробегали к эскалатору и, не сбавляя темпа, бежали по ступенькам вниз к вагону. Будто убегали от музыки, которая начинала играть всякий раз, когда шторки турникета захлопывались. Постарше люди тоже попадались.
Были два нерусских элемента, совсем уж отмороженных на голову. Оба пьяные в… С такими невменяемыми выражениями лиц. Пьяные в… Два отморозня.
Первый шёл вперёд, тут ему резко дало по ногам шторками турникета. Думаю, удар был неслабый, а он даже не моргнул, просто отодвинул ногой одну шторку, затем другую и пошёл, второй место препятствия перешагнул и пошёл следом. Пьяные в… Один седой уже. Короче, в какаду!
– Эй, парень! Ты чего тут стоишь? Ждёшь кого-то?
Я повернул голову на голос – ко мне подошла дежурная турникета.
– Нет, не жду, – ответил я, мотнув головой.
– А чего стоишь? Греешься?
– У меня нет денег, чтобы пройти, – честно признался я.
Вот теперь я уже точно не смогу попасть к поездам и покататься. Сам себя сдал.
– Стоишь здесь уже весь вечер с жалобным видом, глаза мне мозолишь. Иди уже куда собирался, пойдём, пропущу. На беспризорника вроде не похож. Как на сигареты и выпивку деньги, небось, находишь. Давай, иди сюда, – она взяла меня за руку и подвела к турникету.
Я не знал, что сказать. Она приложила свою магнитную карточку и подтолкнула меня вперёд.
– Шагай, безбилетник.
Я прошёл турникет, обернулся, чтобы сказать «Спасибо», но понял, что сейчас разревусь, очень уж растрогала меня эта ситуация. Моргнув несколько раз глазами, я просто кивнул и изобразил жалкое подобие улыбки. Женщина махнула рукой и отвернулась.
Я прошёл к эскалатору.
Навстречу мне по соседнему эскалатору ехали какие-то бритые парни, то ли скинхеды, то ли футбольные болельщики или ещё кто-то (я совсем не разбираюсь в молодёжных течениях). Их было четверо, и они орали что-то про футбол:
- Наш футбол, русский футбол —
- Это радость, это гол!
- Мастера высшего класса!
- А другие нации – пидорасы, пидорасы! Хэй! Хэй!
- Пидорасы, пидорасы! Хэй! Хэй!
На несколько ступенек ниже ехали сотрудники милиции, слушали эти кричалки и смеялись.
В вагоне было много пустых мест, но я не хотел садиться. Конечно, это почти самое начало ветки… или конец. Сюда вечером скорее прибывают, чем убывают.
Я подошёл к противоположной двери, на ней было нанесено краской «НЕ П.И.С.О…ТЬСЯ». Было непонятно – может, кто-то специально стёр несколько букв, может, она сама так истёрлась от разных спин.
Поезд поехал.
Я внял совету, придавил символичную надпись своей спиной, облокотившись на дверь, и стал смотреть на своё отражение в окне напротив.
До закрытия метро оставалось несколько часов.
2009 год
Мутный пассажир
Я спустился в метро по эскалатору и зашёл в вагон подъехавшего поезда, пропустив вперёд себя маленькую девочку. Сел на свободное место и пересёкся взглядом с высоким парнем возле двери – он был в будёновке и с аккуратной бородкой.
Посмотрев на меня, он улыбнулся и помахал мне рукой в кулаке, как бы говоря: «Но пасаран!» – потом повернулся к стеклу, и я заметил, что к капюшону на его куртке ещё были прикреплены какие-то лётчицкие очки.
Я моргнул глазами и откинул голову назад, пытаясь погрузиться в тяжёлый бит и грязный бас олдскульного джи рэпа.
Поезд поехал. Я не знал английского языка, поэтому не мог подчитать афроамериканским чувакам их незамысловатые тексты. Но я очень хорошо помнил места, где звучали все факи, мазафаки и сак май дики, поэтому шевелил губами всякий раз, когда в тексте проскакивала обсценная лексика. А с другой стороны, учитывая, что в их телегах другие обороты и эпитеты встречались редко, то, наверное, можно сказать, что я всё-таки знал их тексты очень хорошо.
На следующей станции народа зашло больше, чем вышло, напротив меня аккуратно села бабушка в платке. Она была немного полновата, поэтому падала на своё место очень медленно. После этого она зыркнула глазами во все стороны вагона и остановила взгляд на мне. Точнее сказать, на моей руке.
У меня появилось ощущение, что она досконально изучила каждую линию и каждую тень на моём биомеханическом рукаве, может, даже тщательнее, чем я сам. Она так долго разглядывала мою руку, что даже не заметила, что я в этот момент пристально наблюдал за ней. Затем её взгляд постепенно начал подниматься выше и вдруг пересёкся с моим. Не знаю, что произошло в тот момент, но бабушка вздрогнула, будто заглянула в глаза своей смерти или, может, у меня член во лбу вырос, и после этого три раза перекрестилась.
Я улыбнулся, представляя себя в БДСМ-костюме дьявола с тридилдцем в руках, и попробовал снова погрузиться в гангста-кач девяностых, закрыв глаза.
Поезд остановился. Меня сначала кто-то пнул по ноге, затем потряс за плечо. Я открыл глаза – мне что-то говорила растрёпанная женщина, показывая на маленькую девочку возле себя (я так понял, её дочку). Я её не слышал, посмотрел по сторонам – в вагоне больше не осталось свободных мест, и подумал, что она просит уступить место.
Я поднялся со скамейки и прошёл к дверям, встав напротив того самого парня в будёновке с очками. Он снова на меня посмотрел, улыбнулся и сделал кулаком «но пасаран!».
Поезд поехал, я взялся левой рукой за поручень наверху и продолжил вникать в суть текста, который был весьма экспрессивно прочитан злым чёрным братом.
На меня всё косились бабушка в платке, мама с дочкой и ещё несколько пассажиров.
Читать бесплатно другие книги:
