Тайна жертвенных ягнят Макеев Алексей

Извращенцы

Было ясно: полицейские предложили мне находиться в номере, потому что не хотели, чтобы я встречался с Михаилом, с которым мог сговориться насчет того, какие показания ему следует давать. Что ж, раз турецкая полиция хочет, чтобы я сидел в номере, посижу — Бурмистров не дурак, скажет все как надо. Да и на пляже делать нечего, дело близится к обеду, так что самое время принять душ и отдохнуть перед приемом пищи. Я выждал положенное время, сходил пообедать, потом вернулся в номер и пару часиков повалялся на кровати под кондиционером, пялясь в телевизор, и даже, кажется, вздремнул.

Мой второй выход к морю состоялся в четыре часа дня, а в пять ко мне подвалил протрезвевший майор, хмурый, как небо в ноябре, в России, разумеется. Он не сел, а грузно упал на соседний лежак и, глядя тоскливым взглядом страдающего от похмелья человека, спросил:

— Ну, и о чем там с турецкой полицией шел разговор?

Я коротко поведал Бурмистрову о моей беседе с местными полицейскими и поинтересовался:

— А ты что им сказал?

— То же самое! — буркнул майор.

— И ты как полицейский полицейским не рассказал им о своих подозрениях, о странностях, которые творятся вокруг нас? — удивился я. — О том, как мы с тобой узнали, каким способом был убит Люстрин? О том, как была по ошибке отравлена Лебедева?

— Нет, — покачал головой майор и подозрительно посмотрел на меня: — А ты почему не сказал им обо всем этом?

Я кашлянул в кулак и, найдя наиболее разумное объяснение своему поведению, произнес:

— Потому что мы находимся в иностранном государстве, я не знаю местных порядков, побоялся запутаться и сам загреметь в полицию в качестве подозреваемого. Я думал, ты все полицейским объяснишь, ты же профессионал и лучше ориентируешься в обстановке.

— Вот как? Я думал, твоим поступкам есть иное объяснение, — ухмыльнулся майор.

— И какое же? — выражая взглядом абсолютную невинность, поинтересовался я.

— А это у тебя надо спросить, — с некоей загадочностью произнес он, словно знал истинные мотивы моих поступков.

По-прежнему продолжая выражать невинность младенца, я ответил:

— У меня не было никакого умысла, а не стал я признаваться полицейским по одной причине, которую тебе уже высказал.

— Ну, не сказал, и ладно, — махнул рукой Бурмистров. — У меня тоже не было особого желания вмешиваться в работу турецкой полиции, зарабатывать себе лишнюю головную боль. Пусть сами расследуют преступления, совершенные на их территории.

— Может быть, я и согласился бы с тобой, если бы дело не касалось нашей личной безопасности. Тебе не кажется, Миша, что мы, все оставшиеся в живых из нашей группы, подвергаемся риску быть убитыми?

— А ты думаешь, турецкая полиция сумеет нас защитить?

— Хочешь сказать, спасение утопающих — дело рук самих утопающих? — натянуто улыбнулся я.

— Все может быть, — как-то неопределенно ответил Бурмистров.

И как позже выяснилось, не только Бурмистров и я не желали сотрудничать с турецкой полицией — никто из членов нашего «про`клятого» коллектива не рассказал полицейским всех обстоятельств гибели Люстрина и Лебедевой (подробности смерти Студенцовой им не были известны). И на то, возможно, имелись свои причины: либо каждый, как и я, боялся оказаться в роли подозреваемого, либо членов нашей группы объединяла какая-то тайна, и они не хотели, чтобы она вышла за пределы определенного круга, потому и помалкивали, с покорностью жертвенных ягнят дожидаясь своей участи и пытаясь внутри своего коллектива вычислить убийцу, который убивает их, не останавливаясь ни перед чем.

Бурмистров пошел искупаться, вернулся и расслабился на лежаке. Неожиданно в шортах майора, которые он положил на пластмассовый табурет, зазвонил мобильник. Он как-то удивленно взглянул на меня, мол, кто это вдруг ему звонит, привстал, потянулся к шортам и вытащил из кармана телефон. Взглянув на него, удивился еще больше. Затем нажал на кнопку соединения, приложил трубку к уху и сказал бодрым голосом:

— Да, товарищ полковник.

Динамик у мобильного телефона был громким, однако разобрать, что именно говорили на том конце, было невозможно. Ясно лишь, что говорили отрывисто, недовольно и сурово.

— Да ничего не происходит, товарищ полковник, — произнес Бурмистров и тут же добавил: — Нет, происходит, конечно, четыре трупа тут у нас образовалось. — Слушая, что отвечает на это полковник, он стал мрачнеть на глазах. — А что я могу сделать! Территория иностранного государства. Я не имею права вмешиваться в ход следствия. Да меня никто к нему и близко не подпустит.

Последовала длительная, на две минуты, речь начальника из Москвы, на которую Бурмистров откликнулся весьма живо:

— Да, я делаю все, что можно, товарищ полковник. Дело идет о несчастных случаях, но кто знает, что там на самом деле произошло… Да, конечно, попытаюсь разобраться… Есть, товарищ полковник!

Опять слово взял далекий абонент в Москве, которого майор внимательно выслушал.

— Да, конечно, товарищ полковник, скиньте, пожалуйста, мне номер телефона этого человека эсэмэской… До скорого свидания, — закончил он все таким же бодрым голосом, но с кислой физиономией и, нажав на телефоне кнопку разъединения, грустно взглянул на меня.

— Чего у тебя там? — поинтересовался я и посочувствовал: — Начальство за что-то разгон дало?

— Да не разгон это, — как-то озадаченно произнес Бурмистров. — В Москве в верхах обеспокоены смертью четырех российских туристов. Дело приобретает широкий общественный резонанс, поэтому шеф наделяет меня особыми полномочиями опера и, поскольку я нахожусь на месте трагедии, в гуще произошедших событий, поручает мне вести расследование этих дел. Из отпуска меня отзывают и оформляют с сегодняшнего дня командировку в Турцию. По всем делам мне следует обращаться к некоему Александру Николаевичу Потапову из Главного управления Министерства внутренних дел.

Я не удержался и съехидничал:

— Ну, вот, видишь, получается, за казенный счет в Турции отдыхаешь.

— Да в гробу я видел эту Турцию, — буркнул полицейский.

— А почему ты не сказал своему шефу, что произошли не несчастные случаи, а убийства, во всяком случае, троих человек — Люстрина, Лебедевой и Студенцовой? О Бурениной, что погибла в аэропорту, мы ничего сказать не можем, потому что ничего толком о том происшествии не знаем.

— Потому что никаких доказательств, что это были убийства, у нас нет. Да и что я ему скажу? — недовольно ответил майор. — То, что почти у меня на глазах убили четырех человек, а я ничего не смог предпринять?

— Действительно, глупо как-то, — признался я и позлорадствовал: — А пить-то придется завязать.

Бурмистров неохотно согласился:

— По-видимому… — Он поднялся и сунул в шорты телефон. — Пойду поговорю с каждым из членов нашей группы отдельно. Может быть, что-то удастся выяснить по поводу убийства.

До самого позднего вечера я валялся на пляже и прямо отсюда отправился в ресторан. Пришел как раз вовремя, потому что еще несколько минут, и остался бы голодным — заведение закрылось бы на замок. После ужина решил никуда не ходить, отправиться в номер — нечего одному шататься, тем более ночью, приключения на одно место искать. Четверо нашли уже.

В номере я закрыл входные двери на замок, затем плотно закрыл дверь на балкон и, помня, какая она хлипкая, на всякий случай подпер ее второй свободной кроватью. Я вообще-то не трус, но мало ли что. Тут, говорят, по балконам маньяки шастают, вдруг кто из них решит заглянуть ко мне, а у меня дверь нараспашку? Почувствовав себя в относительной безопасности, я разделся, принял душ и лег на кровать. Хоть кондиционер и слабо работал, было прохладно, я укрылся простыней, врубил телевизор — передавали новости, но никаких известий о том, что произошло за последние дни в Турции, в них не сообщалось. Видимо, российским каналам было дано указание свыше не афишировать произошедшей в Турции череды несчастных случаев (читай — убийств). Может быть, это и правильно, незачем россиян пугать накануне отпусков загадочными смертями, случившимися на побережье Средиземного моря. Хотя уверен: пройдет несколько дней, и какой-нибудь журналист или телеведущий, охотник за сенсациями, сделает репортаж о том, как турки, за наши же деньги, топят нас в море, травят некачественным алкоголем, убивают электрическим током из-за низкого качества фенов, которые выскальзывают из рук купающихся в ванне людей и шарахают их насмерть током.

Хотелось спать, глаза сами собой закрывались, и я уже собрался уснуть, надеясь, что завтра удастся проснуться живым и здоровым в своем номере на своей кровати, однако поспать не получилось — едва я отключил телевизор и смежил веки, как за стенкой, к которой я лежал головой, раздался сдавленный крик женщины. Она явно призывала на помощь и от отчаяния даже сумела стукнуть рукой в стенку, привлекая внимание соседей к своему бедственному положению. В любое другое время я бы, наверное, не обратил на эти выкрики внимания, а точнее, просто не услышал бы их, уж очень тихим и невнятным был посыл нуждающегося в помощи человека, но в свете последних трагических событий приходилось прислушиваться к каждому шороху и в любом подозрительном движении видеть опасность. А потому я, разумеется, всполошился. Сон как рукой сняло. Я сел в кровати и снова прислушался. На сей раз раздался явственный вскрик и звуки борьбы. Черт, наверняка мою соседку за стенкой пытали или пытались убить. Я вскочил, рывком отодвинул кровать, подпирающую балконную дверь, распахнул створку и выскочил на балкон. Легко перемахнул на соседний и толкнул дверь, которая оказалась закрытой. Не мешкая, с размаху ударил ее плечом — хлипкая защелка без проблем поддалась, дверь распахнулась, и я, путаясь в портьере, влетел в комнату. Свет в ней не горел, и на улице было темно, поэтому разглядеть явственно, что происходило в комнате, я при всем своем желании не мог. Увидел лишь силуэты извивающегося на кровати связанного человека и другого человека, стоящего над ним с занесенной рукой. Кажется, успел вовремя. Еще мгновение, и рука с каким-то длинным предметом в ней опустится на тело беззащитной женщины. Я влетел в комнату с такой скоростью, что занесший свое орудие над жертвой убийца не успел даже обернуться и понять, в чем дело, схватил его за поднятую над головой руку и с силой дернул на себя. Судя по руке, волосатой и мускулистой, это был мужчина, хорошо развитый физически. И тем не менее он не устоял, споткнулся о мою ногу и упал на спину. Раздался крик лежащей на кровати женщины, но она тут же оборвала его. Я не надеялся, что мужчина легко сдастся, и он действительно вскочил на ноги и бросился на меня. Я вовремя заметил мелькнувший в темноте кулак, поймал руку противника на противоходе, отвел ее в сторону и от души врезал мужику по физиономии кулаком. Он отлетел к стене, сметая попавшиеся ему на пути стулья, и впечатался в нее. Я подбежал, схватил его за шею и стащил вниз на пол. Затем заломил ему за спину руку, к ней же присовокупил другую и в поисках подходящего предмета для связывания противника пошарил вокруг себя. Нащупав рукой телефонный шнур, с корнем вырвал его с одной стороны и более-менее надежно стянул им руки мужчины, затем потянулся к стоявшей на тумбочке настольной лампе. Интересно, какой на этот раз способ задумал преступник, чтобы представить убийство несчастным случаем?

Вспыхнул свет, и моим глазам предстала странная картина: на одноместной кровати лежала, повернув ко мне голову, женщина лет тридцати пяти и смотрела на меня расширенными от ужаса глазами. Ее руки были вытянуты над головой и привязаны мягкими ремнями к спинке кровати, точно так же были привязаны к другой спинке ноги. Она была абсолютно голой, как и мужчина, лежавший на полу. Я перевернул его на спину, чтобы увидеть лицо. Широкоскулое, широконосое, с узковатыми глазами лицо его выражало неподдельный испуг. Мужчина, на вид лет сорока, был мне незнаком.

— Эй, мужик, ты чего хочешь? — сдавленно проговорил он.

— А что у вас здесь происходит? — грозно спросил я.

— А твое какое дело? — огрызнулся мужчина.

— Как это какое? — рявкнул я. — Из нашего отеля уже три человека в морге лежат. И я не хочу, чтобы туда отвезли еще одного, — и указал глазами на лежащую на кровати женщину.

— Да ты что, рехнулся, что ли? Какой труп, что ты мелешь? — проговорил мой пленник. Он, очевидно, принял меня вначале за какого-то грабителя, а теперь, сообразив, что это не так, вдруг осмелел и сам, в свою очередь, начал наезжать на меня. — Это, между прочим, моя жена!

М-да, кажется, я влип основательно. Но нельзя отдавать мужику в руки инициативу в разговоре, нельзя идти на попятный, иначе за хулиганство придется ответить. И я, не подавая виду, что весьма обескуражен, вновь грозно заговорил:

— Вот я сейчас отведу тебя в полицию, пусть там и разбираются, кто вы такие на самом деле и чем здесь занимались. Вставай давай, пошли! — Схватив мужика за шею, я попытался его приподнять.

— Он правду говорит! — подала голос женщина, пряча в подушку лицо. — Мы на самом деле муж и жена… гражданский брак у нас, — добавила она после паузы.

«Ага, ври, — подумал я с иронией. — Любовники небось, приехали в Турцию отдыхать втайне от своих семей». Но не стал уточнять, кем они доводятся друг другу, прикинулся дурачком.

— И что же он над вами издевается? Что за садизм?

— Ой, да не морочь ты нам голову, — чуть смутившись, проговорил мой пленник. — Сам все прекрасно понимаешь.

Честно говоря, я слышал о подобных вещах, видел даже фотографии в Интернете, но всегда думал, что это так, постановочные кадры, а в жизни такого быть не может. Но вот, гляди-ка ты, оказывается, может. Я сделал вид, якобы сильно удивился:

— Вы что? Извращенцы?

— Да какие мы извращенцы! — густо покраснел мужчина. — Это просто сексуальная игра такая! Давай развяжи меня! И сматывайся-ка отсюда.

— Нет, я все-таки полицию вызову, — не унимался я. — Пусть придут стражи порядка, посмотрят, протокол составят.

— Да ты что, дурак, что ли? — возмутился пленник. — Опозорить нас хочешь? Давай вали отсюда, пока я сам полицию не вызвал и не посадил тебя за вторжение в личную жизнь и нанесение мне побоев. Быстро развязывай!

Прежде чем развязать его, я обратился к женщине:

— Все то, что он говорит, правда?

— Правда, — глухо ответила она, так и не показывая мне своего лица.

Повозившись немного, я развязал на его запястьях телефонный провод.

— Ладно, приятно было познакомиться. А вы, мадам, — обратился я к лежащей на кровати женщине, — если что, зовите меня на помощь или стучите в стенку. Я обязательно приду, — и, развернувшись, шагнул к двери.

— Слышь, мужик, пожалуйста, никому не говори о наших с женой сексуальных пристрастиях, а то ославят на весь мир, потом греха не оберешься, — смущенно попросил мой бывший пленник.

— Хорошо, ребята, и вы тоже не говорите о том, что здесь произошло. Я ведь действительно подумал, что здесь преступник.

— Ладно, будем молчать, — кивнул мужчина.

Тем же путем, пробравшись через балкон, я вернулся в свой номер и снова плотно закрыл за собою дверь, забаррикадировав ее свободной кроватью.

Едва я лег, собираясь наконец-то уснуть, как в дверь робко постучали. «Опять, что ли, извращенец пришел просить меня никому не говорить о его садомазохистских наклонностях», — подумал я с неприязнью и направился в прихожую. Повернул защелку замка, открыл дверь и обомлел. На пороге стояла… черт… я не верил своим глазам… Уж не видение ли это! Может быть, я все же уснул и теперь вижу это диво во сне? Но нет, на пороге действительно стояла она, живая, настоящая Алина. Ах, боже мой, какое чудо! Она была одета в легкое черное с белыми вкраплениями платье и обута в сланцы. Тут я заметил, что девица под хмельком, более того, собиралась продолжить возлияния, ибо держала в одной руке бутылку какого-то местного красного сухого вина, а в другой — два бокала, которые, видимо, прихватила из бара.

— Мне как… можно войти? — нарочито небрежно, даже с вызовом проговорила Алина. — Или я так и буду здесь стоять?

— Ах да, конечно, проходи! — проговорил я, выходя из ступора, в который меня ввергло появление девушки.

Войдя в номер, девушка остановилась посреди комнаты и ухмыльнулась:

— Не помешала?

— Да нет, не помешала, — переминался я с ноги на ногу, — я вот тут спать ложился, — брякнул первое, что пришло в голову.

— А я как раз вовремя пришла, чтобы пожелать тебе спокойной ночи, — издала смешок моя гостья, очевидно, уже сожалея, что появилась здесь.

Действительно, любой бы на ее месте почувствовал себя неловко. Да еще я как дурак стою и мямлю нечто несусветное. «Давай, Игорек, не стой столбом! — подбодрил я себя. — К тебе в номер среди ночи пришла самая красивая девушка всего турецкого побережья, а ты не мычишь, не телишься! О таком моменте любой мужик только мечтать может! Ну, чего растерялся? Не тушуйся, давай, давай вперед!»

— Ну, чего ты стоишь? Садись! Хочешь, на кровать, хочешь, на стул возле трюмо, а хочешь, за стол. Мы гостям рады. И бутылку с фужерами отдай! Чего ты в них вцепилась-то? — Я насильно отобрал у девушки фужеры и бутылку, поставил их на стол. — Только с закуской у меня напряженка. Может быть, в бар сбегать, купить чего-нибудь?

Алина села на стул у стола и покачала головой:

— Обойдемся без закуски. Это же легкое вино.

— Да, да, конечно, — проговорил я, не спуская с нее глаз и продолжая смотреть как зачарованный, сел напротив и взял со стола бутылку вина.

— Ты уж никуда не убегай! — потребовала моя гостья и неожиданно призналась: — Мне и так большого труда стоило прийти к тебе. Я даже выпила для храбрости, а то время идет, а ты так и не подходишь.

Моя рука, разливавшая по фужерам вино, на секунду замерла. Признаться, таких откровений с первых минут общения в интимной обстановке я не ожидал. Что же дальше-то будет? Вино вновь полилось в фужеры из горлышка бутылки.

— Я просто не хотел мешать вашему приятному общению с Адамом, — признался я, наполнил фужер и поставил бутылку на стол.

— Дурачок, зачем мне нужен какой-то Адам, когда… — Алина недоговорила, замолчала и посмотрела таким взглядом, что он был красноречивее любых слов.

Я понял, что она хотела сказать, и мысленно закончил за нее фразу: «… если мне нравишься ты!»

— Ну, давай, — глядя на меня завораживающим, призывным взглядом, произнесла Алина и стукнула круглой опорой ножки фужера о мой фужер. — За нас!

Она прикрыла глаза, запрокинула голову и с каким-то отчаянием выпила вино, затем поставила фужер на стол. Я тоже сделал глоток, но вино было не в моем вкусе — кисловатое, а я люблю сладкое.

Неожиданно взгляд девушки изменился, стал жалостливым.

— Мне так страшно, Игорь! Нас всех убьют? — спросила она убитым тоном и доверчиво взяла меня за руку, словно ища защиты и опоры.

Я отставил фужер и освободившейся рукой накрыл ладошку девушки. Она была мягкой, нежной, изящной, прикосновение к ней вызвало во мне прилив нежности к Алине.

— Ну, что за глупости, дитя мое, никто нас не убьет, тем более… — Тут мне в голову пришла интересная мысль, я неожиданно понял некую особенность, объединяющую убитых людей. Правда, еще не знал, о чем это говорит, и тем не менее у всех погибших имелось общее, присущее им качество. — Преступник не убивает молодых, за исключением Маши Лебедевой, но ее отравили по ошибке, — медленно проговорил я, облекая свою мысль в слова. — Его интересуют люди пятидесяти лет и выше. Так что тебя он не убьет. Да и твою тетушку тоже.

— Правда? — с надеждой посмотрела на меня Алина.

— Разумеется! — ответил я и сделал то, что давно хотел сделать, — провел указательным пальцем по щеке девушки. Кожа была нежной и бархатистой, как у персика. — Сколько тебе лет-то?

— Двадцать девять.

— Хм, — я отнял руку от лица Алины и признался: — Я думал, на пяток лет меньше. А сколько же тогда лет твоей тетушке?

— Сорок три.

— Хорошо сохранилась Надежда, — признал я. — Я считал, что ей лет тридцать пять. Но, будем надеяться, преступник сорокатрехлетних женщин тоже не убивает, как и тридцатипятилетних мужчин, каковым я и являюсь. — Тут я вновь замер от пришедшей мне в голову мысли и, секунду подумав, высказал ее вслух: — Такую молодую, как ты, преступник не убьет, но он может быть таким же молодым, как ты.

Алина тоже вдруг замерла, а потом резко отстранилась от меня.

— Ты хочешь сказать, что я преступница?

Признаться, я сам не знал, что хотел сказать, но не буду же я и вправду обвинять девушку в убийстве членов нашей группы? Чушь какая! Хотя кто знает — чушь не чушь, а вино-то я пригубил только после того, как Алина выпила свой фужер. Видимо, подсознание предупреждало меня: будь осторожен, Игорек, вдруг вино отравленное, выпьешь и окочуришься, а Алина не будет пить и останется жива. Но я, естественно, промолчал — не тот момент, чтобы облом самому себе с наметившимся курортным романом устраивать, — и привлек девушку к себе.

Тело Алины расслабилось, она резко приподняла голову, и наши губы встретились. О-о, это был самый сладкий поцелуй в моей жизни. Никогда до него и никогда после я не испытывал подобных ощущений, как в тот раз. Это прикосновение было сродни прикосновению к необыкновенному, доселе неведомому мною сочному, нежному, ароматному фрукту. Я вкушал его, испытывая неземное наслаждение, голова моя кружилась, а по телу разливалась истома, которая бывает в момент наивысшего блаженства. Мои ладони скользнули по плечам, затем рукам девушки, она подалась ко мне, дрожа всем телом. Кажется, барышня уже созрела для любви. Да и я изнемогал от страсти. Пора приступать к активным действиям. Я рывком поднялся, бережно держа Алину одной рукой под спину, а другой под колени и, пошатываясь, словно пьяный, понес ее на кровать. 

Убийца

Когда утром я проснулся, Алины на соседней кровати (мы ночью обе сдвинули вместе) не оказалось. Удивительно, я так крепко спал, что даже не слышал, как она ушла. Вроде и выпил-то вчера немного, всего лишь полбутылки сухого вина, а спал, как после лошадиной дозы снотворного — не просыпаясь и без сновидений. Хотя если полночи с девушкой о политике говорить, можно и без снотворного спать как убитый, что я сегодня успешно доказал, проспав до половины десятого утра. Чувствовал я себя превосходно, и не только физически, но и морально — как военачальник, долгое время осаждавший крепость, которая в конце концов сдалась на волю победителя.

Я легко соскочил с кровати и отправился в ванную бриться. Едва, стоя перед зеркалом, намылил пеной бороду и провел лезвием по щеке, как в дверь постучали. Весь в пене и со станком в руке, я вышел в прихожую и спросил:

— Кто там?

— Тьфу ты, Игорь! Жив, что ли?! — с явным облегчением произнес в коридоре голос Бурмистрова.

Я открыл дверь. Майор, в клетчатой рубашке нараспашку и в шортах чуть ниже колен, стоял, широко расставив волосатые ноги, обутые в кроссовки. Видимо, в таком положении коридор меньше под ним качался. Не могу сказать, что он был сильно пьян, но то, что успел принять на грудь, это точно.

— Ну, ты напугал, — с осуждением проговорил полицейский, качая головой. — Жду, жду на пляже, а тебя все нет и нет. Я думал, случилось что, решил заглянуть.

— Тьфу-тьфу, — ответил я, сторонясь, чтобы пропустить его внутрь. — Просто не спалось вчера, вот и провалялся дольше обычного. Наши-то остальные все живы?

— Ага, — коротко хохотнул Бурмистров, проходя мимо меня в комнату. — Все живы, к счастью. — Заметив на столе пустую бутылку из-под вина и бокал, кивнул на них и спросил: — Тоже пьянствуешь в одиночестве?

Второй бокал, стоявший на полу у прикроватной тумбочки он, к счастью, не заметил. Не хотелось мне, чтобы майор знал о том, что я «взял Бастилию» — не люблю перед мужиками хвастать своими победами.

— Да так, — ответил я, почесав щеку — крем для бритья стал подсыхать и стягивал кожу. — Тоскливо что-то вчера стало, вот выпил винца немножко.

— Ну-ну, — с кривой ухмылкой, скорее одобрительно, чем осуждающе, произнес майор. — Пить в одиночестве — прямая дорога к алкоголизму.

«Чья бы корова мычала…» — подумал я, но заговорил на другую тему:

— Есть какие-либо подвижки в расследовании убийств?

— Нет, Игорь, я только позвонил по телефону, что мне дал шеф, и попросил собрать мне побольше данных на погибших, да и на остальных членов нашей группы, и скинуть мне их на электронную почту.

— А ты заметил, что все погибшие — люди, возраст которых перевалил за пятьдесят или близится к этому? За исключением Лебедевой, конечно, которая была отравлена по ошибке — яд предназначался, скорее всего, старушке-врачу.

— Ну и что ты хочешь этим сказать? — удивленно воззрился на меня Бурмистров.

— Откуда я знаю, просто это одна из черт, которая объединяет жертвы.

— Маловато для зацепки, — отмахнулся майор, потом заметил: — Это первая особенность…

— А вторая… Я уже давно обратил внимание еще на одну деталь, объединяющую всех нас, прилетевших в Турцию одним рейсом. До поры до времени помалкивал, так как не представлялось случая озвучить ее. Мы все, за исключением Милушевой и Яриловой, живем в одноместных номерах.

— А ведь ты, Игорек, зришь в корень! — хмыкнув, признался Бурмистров. Ладно, Пинкертон, брейся и на пляж приходи, — с этими словами он махнул рукой и тяжелой поступью двинулся прочь из моего номера.

Я прикрыл за ним дверь, повернул защелку и вновь зашел в ванную. Засохшую пену пришлось смывать и наносить новую. Я побрился, привел себя в порядок и спустился вниз.

В столовой уже никого не было, в том числе и поваров. Завтрак был закончен. Тем не менее я полазил по кастрюлям и сковородам и в одной из них нашел яичницу с помидорами, надеюсь, еще не так жарко, и она не испортилась. Позавтракав, отправился на пляж, уже многолюдный. Первой мне бросилась в глаза компания: Алина, Надя, плюс бородатый Замшелов, плюс Адам, от созерцания которого я, наверное, не избавлюсь до тех пор, пока не уеду из Турции. Вот пристал к девке, гад, что ему, других мало на пляже! Девица тоже хороша, любезничала с молодым турецким полубогом без зазрения совести. Впрочем, если днем она будет любезничать с ним, а ночью приходить ко мне, я не против. Продефилировав мимо них и даже не взглянув на коварную Алину — знай наших, гордые мы! — я отыскал свободный лежак, устроился на нем и взглядом полководца, осматривающего расположившееся на отдых войско, обозрел пляж. Среди загорающей толпы заметил вдруг «селадона» Гуляева в своем дурацком сомбреро. И не одного, а в компании Бурмистрова. На пластиковой табуретке между ними стояли три бутылки: две с пивом Бурмистрова и одна с минералкой — Николая, который, как мне известно, не пьет. Вот сдружились же алкаш и трезвенник! Ладно, остатки нашей изрядно поредевшей группы на месте, можно расслабиться.

Я искупался, лег под зонтиком и в гордом одиночестве провалялся до обеда. Когда время подошло, собрал свои вещи и отправился в ресторан. После сытного обеда вернулся в номер переждать самое жаркое время суток под кондиционером и, возможно, вздремнуть. Но не тут-то было. Не успел еще закрыть дверь на защелку, как она вдруг распахнулась, и в комнату ворвалась Алина.

— Приве-ет! — промурлыкала она, широко улыбаясь. — Ты почему ко мне весь день не подходишь?

Вставляя брелок от ключа в специальную щель для того, чтобы подключить электричество, я буркнул:

— Не хотел мешать твоей мирной беседе с Адамом.

— Я так и думала, что ты именно это скажешь! — всплеснула она руками, закрыла дверь на замок и капризно протянула: — Ну, что за детский сад, Иго-орь! Что я могу сделать, если он ко мне липнет.

— Да ничего, — произнес я безразличным тоном, однако так, чтобы можно было понять, что я все еще сержусь. — Это твое дело, с кем общаться, а с кем нет… Кстати, почему ты ушла утром, даже не попрощавшись?

— Я не хотела тебя будить, милый, — мягко улыбнулась Алина.

— Я так и думал, что ты именно это скажешь, — вернул я гостье ее же слова.

А она вдруг развернулась и направилась в комнату, на ходу снимая с себя коротенький сарафан и оставаясь в ярко-синем бикини, откровенно обнажавшем ее округлые, совершенные формы.

— Если ты не против, я приму душ, — проговорила Алина, бросая на кровать сарафан и направляясь в душевую кабинку.

Не выдержав, я последовал за ней. Она тотчас с готовностью повернулась и прильнула ко мне. Мои губы впились в уста девушки сладким страстным поцелуем. Я нежно придерживал ее руками за шею и прижимал к себе все сильнее и сильнее. О-о, это был взрыв удовольствия, наши тела в едином порыве страсти стали то устремляться навстречу друг другу, то, сбиваясь с ритма, двигаться вразнобой, то замирать в наслаждении, которое усиливалось струящейся по нашей коже водой…

Пятнадцать минут спустя мы перебрались из душевой кабины на мою кровать, где продолжили любовные игры. Ни о каком сне уж не могло быть и речи. Через сорок минут мы снова отправились в душ, но уже порознь.

Когда я, вытираясь полотенцем, вернулся в комнату, собрав попутно валявшуюся на полу одежду, лежавшая на кровати Алина предложила:

— Не хотел бы ты прогуляться со мной, посмотреть местные достопримечательности?

— Почему бы и нет? — проговорил я, укладываясь рядом с девушкой, которая доверчиво положила мне голову на грудь. — С удовольствием пройдусь с тобой по улице, пусть мужчины, глядя на меня, завидуют и думают — как же повезло парню, который отхватил такую девицу!

— Ах, как приятно слышать от мужчины такие слова! — повернув ко мне голову, лукаво проговорила она.

Я легонько щелкнул ее по курносому носику и чмокнул в лоб. Алина счастливо рассмеялась и спросила:

— Ну, что, пойдем?

— Разумеется! — согласился я и погладил ее по волосам.

Мы поднялись и стали собираться.

Сначала мы решили осмотреть окрестности, а уж потом пройтись по городу. Достопримечательностей здесь две — море и горы. С морем мы уже познакомились, а вот с горами пока нет. Осматривать все горы мы, конечно, не собирались, а лишь ближайшую, да и то не гору, а скорее горку, торчавшую сразу за пролегавшей мимо отеля дорогой. А то как-то неправильно получается — побывать в горной местности и не подняться ни на одну даже самую захудалую вершину.

Гора лишь издали выглядела неприступной, сплошь поросшей деревьями и кустарниками. Но, когда мы, перейдя дорогу, приблизились к ней, то нашли уходящую вверх извилистую тропинку, проложенную там, где растительности было меньше всего, по всей видимости, эту гору покоряла уже не одна смена постояльцев отеля «Чок Яша». Я шел первым, изредка оборачиваясь к Алине, чтобы подать девушке руку, особенно на трудных, на мой взгляд, участках тропы, но делал это только из галантности, потому что Алина поднималась легко и свободно, даже не запыхавшись (в отличие от меня, дышавшего учащенно, несмотря на то, что я спортсмен). Иногда мы останавливались, чтобы передохнуть, и тогда стояли некоторое время, тесно прижавшись друг к другу, сплетя руки в объятиях, соединив уста в страстном поцелуе, а потом шли дальше, и этот туннель в густой растительности, поднимавшийся вверх, казалось, ведет к самому небу. Однако он вскоре кончился, и мы вышли на вершину горы, противоположный склон которой оказался скалистым, а сама вершина оканчивалась нависшим над пропастью каменным козырьком. Мы встали на него и несколько минут восхищенно разглядывали окрестности. Вид действительно был достоин кисти художника. Я пожалел, что не взял с собой фотоаппарат, но можно было воспользоваться телефоном — фотокамера в нем у меня с хорошим разрешением, и я сфотографировал Алину сначала на фоне покрытых густой растительностью гор, казавшихся отсюда валунами, поросшими мхом, а затем на фоне раскинувшегося невдалеке моря, синего-синего, будто подкрашенного сильной концентрации медным купоросом. Затем осторожно приблизились к краю козырька и глянули вниз. Ого! Этажей пять, наверное, а внизу, будто сталагмиты, зубья горной породы — сорвешься, костей не соберешь. Отойдя от края пропасти, мы постояли еще немного и двинулись в обратный путь. Однако возвращаться решили другой дорогой — оказалось, на горе пролегали две тропинки. По второй, еще не изведанной нами, мы и стали спускаться.

Было еще довольно жарко, когда мы наконец добрались до города и потащились по пролегающей неподалеку от набережной улице, пестрой от всевозможных магазинов. Мне в самом деле было приятно идти с красивой девушкой, на которую туристы, шатающиеся по улице, конечно же, не оглядывались, зато продавцы магазинов поглядывали с интересом и откровенно пялились ей вслед. Алина купила себе мелочовку в виде сувениров, я же себе ничего не приобрел. Но когда мы зашли в супермаркет, я не удержался и купил местных фруктов — персики, инжир и сливы. Они здесь вкусные, не то что в Москве — не фрукты, а пародия какая-то на них, напичканная химией, отчего те же персики, например, не гниют по несколько месяцев. Еще прихватил бутылку коньяка, вдруг пригодится стрессы снимать после всевозможных трагических происшествий, что происходят в отеле «Чок Яша» с завидной регулярностью.

Таскаться по городу больше не хотелось, и мы решили вернуться в отель. Ехать было недалеко, я поймал машину, и уже через несколько минут мы с Алиной сошли на площадке у знакомых ворот отеля «Чок Яша». Когда вошли в холл гостиницы, то увидели группу туристов, которую привез в отель Адам. Он глянул на нас насмешливым взглядом и в знак приветствия слегка поклонился. Я чуть ускорил шаг, давая возможность Алине при желании отстать от меня и, если ей хочется, поговорить с трансферменом. Но она даже не думала останавливаться, наоборот, ускорила шаг и взяла меня под руку. Я оглянулся, глянул на парня, смотревшего нам вслед. Все, Адам, остался ты с носом! Мне очень хотелось подмигнуть ему, но я сдержался: не стоит бить лежачего, просто обнял Алину, и мы вошли в лифт.

В номере я первым делом помыл фрукты и почистил два персика. Они оказались потрясающие.

— Вкусняшка! — смакуя фрукт, закатила глаза Алина и покачала головой, выражая таким образом свой восторг. — Но я больше не буду! — воскликнула вдруг она. — От фруктов здорово поправляются. Я и так сегодня шиканула, наелась от пуза.

— Как хочешь, а я съем еще один, — заявил я, берясь чистить очередной персик.

— Ну, ты ешь, а я пойду в свой номер, проведаю, как там тетушка, и отдохну немного. А через часик мы с тобой встретимся на пляже.

— Согласен, — ответил я, подставляя ей губы для поцелуя.

Она поцеловала меня и выпорхнула из номера. А я, умывшись, решил все же поваляться с часик на кровати и, если получится, вздремнуть.

Однако едва я, включив кондиционер, лег, в коридоре вдруг раздался грохот и крики. Если бы не последние события, я бы не обратил на них внимания, мало ли что, может, кто-то подвыпил и дерется, во все разборки влезать, что ли, нужно! Но нынче любой шум казался подозрительным, и я, успев натянуть лишь шорты, босиком и без рубашки выскочил в коридор. Крики и стук раздавались в конце его, в одном из номеров. По правой и по левой стороне коридора открывались двери, из них выглядывали люди, а кое-кто и выходил из своего номера. Время было жарким, и многие пережидали зной в своих комнатах под кондиционерами. В числе выскочивших в коридор я заметил Бурмистрова и Гуляева. Когда я скорым шагом миновал пару открытых дверей, перекрывавших обзор, то увидел у одного из номеров швабру, подпиравшую дверь. Я тотчас почувствовал недоброе и побежал. К сожалению, предчувствие меня не обмануло — швабра подпирала дверь номера, в котором жили Алина и ее тетушка Надежда. Инструмент уборщицы одним концом упирался в торчащий из пола ограничитель двери, а другим — в ручку. В саму дверь кто-то ломился, пытаясь выбить ее, но пластиковая швабра не пускала — она дрожала, прогибалась, но тем не менее держалась крепко.

— Черт возьми, что происходит? — воскликнул майор Бурмистров и, схватившись рукой за швабру, дернул за нее, освобождая ручку.

Дверь тотчас распахнулась, и из нее с искаженным от ужаса лицом вылетел… Замшелов. Его летний белый костюм и руки были перепачканы кровью, а по полу тянулись кровавые следы. Обут бородатый был почему-то в одну лишь пляжную тапочку.

— Там!.. Там!.. — промычал он, тыча в открытую дверь рукой.

Я, Бурмистров и Гуляев переглянулись и, не сговариваясь, мешая друг другу, бросились в номер. Я уже не сомневался в том, что увижу нечто страшное. И действительно, зрелище было отвратительным. Весь пол был заляпал кровью, рядом с кроватью натекла большая лужа, а на самой кровати лежала, уставившись неподвижным взглядом в потолок, Надежда Ярилова. Ее горло было перерезано, а рядом с шеей женщины лежало орудие убийства — опасная бритва, перепачканная кровью. Надежда лежала в свободной позе, очевидно, она прилегла отдохнуть, ее в это время и убили. Кощунственно, конечно, говорить так, но когда я увидел лежащий на кровати труп Яриловой, то с облегчением вздохнул, потому что, грешным делом, подумал: преступник на этот раз добрался до Алины. Мы втроем на несколько секунд оцепенели.

— Дьявол! Держите Замшелова, — выходя из ступора, проговорил майор, — пока он не сбежал!

Пришел в себя и Гуляев. Только что стоявший как соляной столб, он ожил, развернулся и бросился прочь из комнаты. За ним рванул полицейский, следом стартовал я.

Замшелов, находившийся в состоянии шока, стоял у стены между двумя дверями номеров и затравленно смотрел на собиравшуюся вокруг него толпу постояльцев отеля. Любопытные собрались было тоже войти в номер Яриловой и Милушевой, но майор, бесцеремонно оттолкнув двух парней, захлопнул дверь и заявил:

— Нечего вам там делать!

В этот момент длинный худой Гуляев подскочил к Замшелову и, уперев руки в бока, воскликнул:

— Ну что, подлец, попался?!

Валерий, глядя на него безумными глазами, испуганно произнес:

— Что, а?.. Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, — раскачиваясь перед ним, будто маятник, угрожающе проговорил «селадон», — что это ты преступник, убивающий людей из нашей группы!

— Ты с ума сошел!! — выкрикнул Замшелов, и от возмущения его бородка «а-ля Владимир Ильич» затряслась. — Я никого не убивал!

— Ага! Рассказывай сказки! — заявил Гуляев и, размахнувшись, со всего размаху врезал кулаком в челюсть Валерия.

Тот, ойкнув, схватился окровавленными ладонями за лицо, размазывая по нему кровь. Затем, отведя локти назад и выставив грудь вперед, попер на Гуляева с криком:

— Ты что несешь, идиот! Я пальцем никого не трогал!