Проходимец (сборник) Бабука Автор

Глава IX. Танцы со звездами

До Америки я представлял себе мексиканских женщин по фильму про Кармен – стройными и знойными, танцующими фламенко в длинных юбках под щелканье кастаньет. Стереотипы, знаете ли. Ошибочные как географически, так и по сути. Росита Моралес – яркое тому доказательство. Вообразить маленькую, круглую Роситу в ритме фламенко и с кастаньетами не просто. И не надо. Хотя танцы она любит, это я уже успел узнать. Накануне на офисной кухне я краем уха услышал, как Росита, размешивая в стакане пакетное приторно-сладкое какао, о чем-то взахлеб рассказывает своей землячке. Мой испанский оставляет желать, но, навострив уши, я понял, что ее очень впечатлил последний эпизод «Танцев со звездами». В тот же вечер я в первый и последний раз в жизни посмотрел это замечательное шоу, чем приятно удивил Галину. Еще бы – впервые за бог знает, какое время мы заинтересовались одним и тем же, хотя бы на полчаса.

С моего рабочего места хорошо просматривается дорога к брейк-руму, где сотрудники могут насладиться горячими напитками и водой, любезно предоставленными руководством (это не единственное проявление щедрости последнего: например, в туалете на контейнере с бумажными подкладками для сидений унитаза так и написано: «предоставлено руководством для вашей защиты» – не правда ли, умилительно?). Я вижу, как Росита вступает на тропу алчущих. Отбросив дела, я устремляюсь к цели ее путешествия и, достигнув его первым, моментально жестом вскрываю пакет какао. К ее прибытию мое лицо изображает блаженство. Будем надеяться, что Росита со вчерашнего дня не успела переключиться на чай из трав. Нет! Она уверенно направляется к нужной стойке.

– Росита, ты, оказывается, тоже любишь какао! – радостно удивляюсь я, надеясь, что Росита как муха завязнет в мегаквантах излучаемой мною положительной энергии, сладкой и липкой, как упомянутый напиток. «Какое счастье!» – хочу добавить я, но в последний момент решаю, что это, пожалуй, будет чересчур.

– Да, я люблю какао, – Росита улыбается охотно и открыто. Наверное она простая, хорошая девушка, не какая-нибудь эффективная крыса. И кровь горячая опять же. Рожица, правда, туземная: отряды конкистадоров, похоже, полностью миновали селение ее предков, но в целом сойдет. К тому же с моей собственной генеалогией воротить нос от представителей коренных народов было бы лицемерием. Только что ж ты, девка, так отожралась-то? Фигура Роситы в процессе расширения давно миновала точку невозврата, за которой бесполезны все диеты, равно как и любые количества аэробных и анаэробных упражнений.

– И правильно! – хвалю я. – Я заметил, тут мало кто его пьет. Чудаки! Эти считатели калорий сами не знают, чего себя лишают. Каждая чашка какао для меня – просто доза чистой радости. Вихрь энергии. Танец вкуса. Почти как румба в исполнении Рикки и Дженни вчера в «Танцах со звездами».

Я чувствую, что у меня начинают краснеть уши. Энтузиазм получился деланный, как у эффективного человека при разговоре с начальством. Такой фальшивый, что скребет по нервам и хочется безотлагательно дать в лоб – в данном случае самому себе. Но заветное слово произнесено: Роситины глаза загораются неразумным огнем.

– Да, они здорово танцевали! Это вообще мое любимое шоу!

– Мое тоже!

Мы болтаем еще минут пятнадцать, и, когда расходимся, Роситино лицо источает мед, сироп и патоку одновременно. Теперь я навещаю свою новую подругу по нескольку раз на дню и подолгу задерживаюсь в ее кьюбикле. Мне есть чем с ней поделиться. Говоря по секрету, я уже много лет хочу брать уроки бальных танцев, особенно меня интересуют латиноамериканские. Но вот беда – я никак не могу найти партнершу. Вы не поверите, но у Роситы сходная проблема: она страсть как хотела бы танцевать, как Рикки и Дженни, но ей не с кем. В общем, это просто судьба, что мы нашли друг друга. Мы начнем сразу после того, как я вернусь из очень важной и длительной командировки в Азию. А она за это время поищет няню своему ребенку. У тебя есть сынишка? Как здорово! Я обожаю детей! А лет ему сколько? Девять? Замечательный возраст!

За приятной беседой я замечаю, что документы Росита держит в большом железном шкафу, а ключ кладет во второй ящик стола, в маленькую коробочку. Я пытаюсь запомнить комбинацию клавишей, которую Росита нажимает для входа в программу учета опционов, но никак не успеваю – Росита печатает слишком быстро. Но в верхнем левом углу экрана под одной из иконок я читаю – «Пароли». Росита просто молодчина. Я, например, постоянно забываю пароли, приходится то и дело беспокоить службу технической поддержки. А тут они все в одном месте. Правда, с точки зрения защиты от несанкционированного доступа не совсем идеально, но на мне сегодня не тесный пиджачок аудитора, а широкая цветастая рубаха танцора сальсы.

Джеральд Клейфилд заходит дать ценные указания Росите. Его появление смывает улыбку с Роситиного лица, как волна следы на песке. Джеральд Клейфилд, как высокоэффективный человек, умеет одним взглядом заставить подчиненного почувствовать себя глубоко виноватым, если тот хотя бы на секунду отвлекся от доверенной ему компанией производственной функции. Такой взгляд способен даже останавливать физиологические процессы. Для пугливых мужчин встречи у писсуара с высокоэффективным человеком могут закончиться простатитом. Клейфилд переводит свой гипнотический взгляд с Роситы на меня. Я понуряю голову и удаляюсь. У меня есть все, что мне нужно. До отъезда в Азию остается еще несколько уик-эндов. Надо будет их провести с пользой.

Глава X. Принц шведский

Когда я пытаюсь о чем-то думать, я грызу авторучку или кусаю вторую фалангу на указательном пальце правой руки, отчего на ней образовались некрасивые мозоли. Или сижу, глядя в потолок и безвольно открыв рот. Или хожу из угла в угол, разговаривая сам с собой. В общем, вид я имею в минуты раздумий довольно дурацкий. Тони Мак-Фаррелл, погруженный в мысли, напротив, красив, я бы даже сказал – одухотворен. С него можно писать картину «Профессор Мак-Фаррелл накануне судьбоносного открытия».

– Смотри, что я обнаружил, проверяя балансы на банковских и инвестиционных счетах, – говорит Тони, показывая мне какие-то таблицы и графики. – Счетов много, но меня пока заинтересовал вот этот.

Он показывает на строчку, на которой написано непонятное мне слово.

– Что такое «Дайби»? – спрашиваю я.

– Я тут осторожно навел справки: получается, что это какая-то компания, которую Логан по рекомендации Чена собирается купить где-то в Малайзии. Но что-то давно собирается, отдельный счет для этой цели завели год с лишним назад, и он открыт до сих пор.

Видать не только в России долго запрягают.

– Да, давненько уже. А сколько денег на счете? – интересуюсь я.

– Сто двадцать миллионов долларов.

– Круглая сумма…

– Но главное заключается в том, что с этой суммой происходит. Смотри, – Тони показывает на одну из таблиц. – В начале каждого квартала все деньги снимаются и переводятся на общий расчетный счет. Ну, не за один раз, а за несколько, причем неравными и некруглыми суммами. Но, так или иначе, за неделю баланс обнуляется. А потом, перед самым концом квартала, таким же образом – эти суммы возвращаются на счет, открытый для покупки «Дайби». Потом все повторяется снова. Что бы это значило? Да не грызи ты палец – откусишь!

– Я бы сказал, что кто-то хочет, чтобы к приходу наших друзей внешних аудиторов для квартальной проверки сумма была на месте. Надо узнать, куда деньги деваются с общего счета, – говорю я.

– Я смотрел – через общий расчетный счет проходят буквально тысячи транзакций, многие из них весьма крупные. Но вот что я заметил: если сложить все переводы, сделанные вот по этим реквизитам, то получается как раз сто двадцать миллионов. Конечно, это может быть просто совпадением…

– И что, это совпадение случается каждый квартал?

– Да. Размеры индивидуальных переводов в оба конца постоянно меняются. Но общая сумма все время сто двадцать миллионов долларов.

– Нет, Тони, это не случайность. Но что же это за реквизиты?

– Тут какое-то немецкое название. Но я посмотрел – в общем, это что-то вроде хедж-фонда, инвестиционного клуба для очень богатых вкладчиков. В Швейцарии.

Я чувствую, что волоски у меня на руках приподымаются как наэлектризованные.

– Энтони Уильям Мак-Фаррелл, – объявляю я торжественно. – Если я когда-нибудь стану королем Швеции, то обещаю вам надавить на Нобелевский комитет, чтобы одноименные премии присуждались и в категории за достижения в области бухгалтерского учета и аудита. Первая такая премия будет присуждена вам.

А что? Бухгалтеры в отличие от математиков не наставляли рога Альфреду Нобелю, и я думаю, он не стал бы возражать против присуждения премий его имени в этой важной области.

– Ты уж не забудь, пожалуйста, – говорит Тони. – Да, кстати, в следующую субботу будет португальский крабовый фестиваль. Приходи с Галиной, я попрошу Оливию оставить вам пару билетов.

– А крабами кормить будут? – интересуюсь я.

– Конечно. Ведрами будут разносить. Ешь, сколько влезет.

– Ну, тогда обязательно придем.

Глава XI. Бегемот в луже

Галина, причитая и охая, как она устала и как она ненавидит предстоящий экзамен и всю косметологическую науку, наконец уходит спать. Это лучшее время вечера, нет, это лучшее время суток. Никто ничего от меня не требует. Никто не ноет и не намекает, что я виноват во всех земных несчастьях. С наслаждением, как бегемот в прохладную лужу, я погружаюсь по самые ноздри в благословенную тишину. Тишина обнимает меня, смывает с кожи жар и суету очередного бессмысленного дня. Бегемот устал топтаться подушной, негостеприимной саванне. Его стала удручать необходимость ежедневно покидать лужу и отправляться на поиски пищи. Как хорошо было бы остаток дней провести в своей персональной луже, не думая ни о чем, ничего не делая и как можно меньше соприкасаясь с другими бегемотами. Мечты, мечты…

Я сажусь за компьютер и открываю почтовый ящик. Как всегда пришел невод с одною тиной. В ящике только спам – предложения удлинить или укрепить. А что если, предположим, у меня как раз наоборот: все слишком длинное и твердое? Что вы можете предложить такому сегменту рынка, господа спаммеры, а? Почему-то я не вижу предложений об укорочении или умягчении. Вот какой спам нам нужен – я бы с удовольствием его читал и даже пересылал бы его друзьям и знакомым. Всем было бы лестно.

Я удаляю с десяток посланий, но вдруг на одном задерживаюсь. Все как обычно: заголовок приветствует меня жизнерадостным «Хелло», в графе «от кого» чье-то длинное имя. Бла-бла-бла, Вероника! Судя по количеству букв в фамилии, точно не Дикая Роза. Талицкая… Вероника Талицкая. Ядрена мышь! Так звали мою соседку в общаге. Убойный был бабец. Лет этак пятнадцать назад. Не ожидал, не ожидал внимания к своей скромной персоне.

Меня охватывает благодушие, даже легкая эйфория, как перед неминуемой пьянкой. Открывать письмо я не спешу и пытаюсь представить, что Вероника могла мне написать. В голову, само собой, лезут первые строки из письма Татьяны к Онегину. Все-таки приятно вообразить себя Онегиным. Я поглаживаю воображаемые бакенбарды. Поглаживал бы реальные, да они в последнее время стали, черт возьми, заметно седеть – пришлось сбрить. Летит, летит времечко. Да и сама Вероника давно уже, как здесь говорят, не весенний цыпленок. Взрослая такая курица стала, крупная наверно. «Я к вам пишу, чего же боле…» Чего же боле? Как насчет того, чтобы в свое время не выпендриваться и наградить вниманием и лаской влюбленного джигита? А то, блин, воротила нос, да с таким видом, будто не последние места в хит-парадах занимала. Впрочем, в рейтинге обитательниц общежития, который еженедельно составлял и вывешивал у себя над кроватью мой сосед по комнате, она не покидала первой десятки. У соседа был научный подход к этому делу: в поисках объективности он присуждал очки по целой дюжине категорий, а затем по сумме баллов ранжировал претенденток. Ну да ладно, теперь пришел мой час. Накажу-таки презреньем, ой, накажу. Я открываю письмо и пробегаю глазами огорчительно небольшое количество строчек.

«Здравствуй, Павлик! Надеюсь, ты еще помнишь свою бывшую соседку. Я узнала адрес у твоих друзей на вечере встречи выпускников. Как жизнь в Америке? Я сама недавно вернулась из Австрии, где прожила четыре года. Сейчас снова привыкаю к России. Знаешь, я часто вспоминаю студенческие годы. Мне иногда хочется вернуться в то время и все переиграть. Буду рада, если ты мне ответишь. Удачи и счастья тебе. Вероника».

Ну, скучновато, конечно. Но ведь хочет же чего-то неприступная Вероника Талицкая. Вернуться и переиграть чего-то хочет. Ты что, детка? Это тебе не «Назад в будущее». Кстати, неужели до сих Талицкая? Нет, это вряд ли. Скорее снова. Развод и девичья фамилия. Ну, конечно же, а то чего бы она в Австрии четыре года делала? Видать, с бюргером чего-то не срослось. А теперь вот в Америку удочку закидывает. Еще бы – Павлуша, когда-то неровно дышавший в Вероникину сторону, теперь американец, специалист по финансам, в международной компании работает. У него большой дом с бассейном, «Бентли», спортивный торс и широкая фарфоровая улыбка. Но сердце, сердце, разумеется, осталось романтичным и нежным, а главное – навсегда преданным несравненной Дульсинее. Альте Либе ростет нихьт: старая любовь – она, типа, не ржавеет. Эх, Вероника, пристарковатая ты кошелка, хороша ложка к обеду.

Я нажимаю «ответить» и вдруг пишу:

«Привет, Вероника! Твое письмо меня приятно удивило…»

И так далее, почти на страницу. О-кей, оправдываюсь я перед собой. Я просто соблюдаю правила вежливости. В конце концов, джентльмен я или хер собачий? Наказывать презреньем будем после.

Глава XII. Любите ли вы крабы?

Португальский крабовый фестиваль проходит в просторном павильоне, примыкающем к католической церкви. Аллегория, по-моему, налицо. Спаситель в свое время накормил пятитысячную толпу двумя рыбами. В наши дни публика стала привередливей и прожорливей, и, чтобы заманить ее в дом божий, требуются более деликатесные морепродукты, и в больших количествах. Кормление происходит в несколько приемов. Людей группами душ подвести запускают в зал, заставленный длинными деревянными столами. Те, до кого очередь не дошла, коротают время в вестибюле, где по умеренной цене можно приобрести напитки.

Тони Мак-Фаррелл машет нам с Галиной рукой из глубины залы. Он стоит в центре большого круга людей, каждый из которых, как мне кажется, разговаривает со всеми остальными одновременно. На шее у Тони, то и дело хлопая его маленькими ладошками по носу и ушам, хохоча и тряся кудряшками, сидит его дочь Лили – такая же круглолицая, как отец. Смуглая черноволосая Оливия Мак-Фаррелл стоит рядом.

Мы подходим. Тони представляет меня и Галину. Тонкого улыбчивого подростка, очень похожего на Оливию, зовут Агостиньо. Насколько я знаю, Тони усыновил мальчика сразу после свадьбы. В следующую минуту на нас вываливается как из мешка целая куча романских имен, которые не успевают прицепиться к лицам. Это родственники Оливии и их друзья. Большинство – второе поколение португальских иммигрантов. Простые, на удивление красивые люди. Нас принимают в компанию сразу. Женщины обступают Галину. Мужчины, многие из которых плотники или рыбаки, хлопают меня по плечу, открывают мне пиво, спрашивают, всели русские девушки так же хороши, как моя спутница, и если да, то могу ли я посодействовать знакомству. Я отвечаю, что готов обменять свою рыжеволосую подругу на любую из их жен здесь и сейчас. Все смеются.

Вскоре нас приглашают в зал. Наша компания занимает целый огромный стол. На столе перед каждым лежит бумажная тарелка, салфетка-слюнявчик и щипцы. Сгибаясь под тяжестью кастрюль с крабами, появляются разносчики. На каждый стол ставят по нескольку кастрюль. Блюд всего два: краб в холодном соусе и краб в горячем соусе. Гул голосов в зале сменяется хрустом и клацаньем. Люди в повязанных вокруг шеи слюнявчиках орудуют щипцами, превращая крабьи ноги, панцири и клешни в груды обсосанных со всех сторон осколков. Пустые кастрюли исчезают, их место занимают новые, полные до краев, которые, в свою очередь, стремительно пустеют. Мужчины передают по кругу фляжку с виски. Минут через сорок стол превращается в одну гигантскую кучу оранжевой скорлупы. Я отваливаюсь от стола, чувствуя, что если съем еще один кусочек, то просто лопну и испорчу этим милым людям праздник. Галина болтает с Оливией. Обе смеются. Лицо и даже шея Галины перемазаны соусом, но она не замечает или ей все равно. Ей весело – впервые за долгое время.

Наконец пир закончен. Мы выходим на улицу. Прощаемся долго и неохотно. Тони разговаривает с кем-то, держа на руках Лили, которая успела уснуть. Кто-то трогает меня за рукав. Я оборачиваюсь – это Оливия.

– Павел, Тони сказал, что вы с ним едете в Азию, – говорит она.

– Да, уже скоро, – отвечаю я. – Но ты, Оливия, не переживай. Я принимаю твоего мужа под охрану и защиту. Любым посягательствам на Тони со стороны местных красавиц буду давать решительный отпор.

– Очень надеюсь, – улыбается Оливия. – Но я, в общем-то, о другом хотела поговорить. Ты знаешь, у Тони довольно тяжелая форма диабета. Ты, пожалуйста, имей в виду, что Тони нужно питаться строго в одни и те же часы и делать уколы трижды в день, перед едой. Это очень важно. Иначе могут быть разные осложнения, может даже наступить кома, а это очень опасно. Еще нужно стараться избегать стрессов.

– Конечно, Оливия, я понимаю. Я прослежу, можешь не сомневаться.

Оливия слегка касается моей руки:

– Спасибо тебе. Ты только Тони не говори, что я тебе об этом сказала, хорошо? А то он ругать меня будет.

Глава XIII. Сам

– Здравствуйте, Павел. Я правильно произношу ваше имя?

Я отрываю глаза от компьютера. Передо мной стоит Лоренс Логан, генеральный директор, президент и председатель правления «Логан Майкротек». Сподобился, слава тебе Господи!

Я разговариваю с Логаном второй раз за несколько месяцев работы в компании. Первый раз был, когда моя начальница Сандра Линч представила меня как нового сотрудника, перехватив Логана на минутку где-то в коридоре. Тогда Логан оставил у меня впечатление усталости. Не показной, раздраженной усталости типа «как же вы мне все надоели» или «что делать, без меня тут все встанет», какая была вытатуирована на лицах пред– и постклимактерических теток-аудиторов из «Доггерти и Свона» (у, жабы!), а благородного утомления, проступающего помимо воли во взгляде умных темных глаз и в ровном, даже тихом голосе. Вроде как у старого генерала, который изо всех сил пытается скрыть от подчиненных, что он уже много месяцев не может спать. Судя по его виду, за прошедшее время самочувствие генерала не улучшилось.

– Да, сэр, абсолютно правильно. Здравствуйте! – я встаю. Не потому, что передо мной президент компании, а потому, что разговаривать сидя со стоящим перед тобой человеком невежливо. Вот такой я воспитанный. В Америке, кстати, этому не учат. А зря.

– Как ваши дела? – спрашивает Логан. – К сожалению, у меня не было времени поговорить с вами в последние несколько месяцев.

– Спасибо, хорошо.

– Сандра Линч вас хвалит. От других руководителей я тоже слышал очень положительные отзывы о вас и вашем коллеге, Энтони…

– Мак-Фаррелле, – помогаю я. – Спасибо, сэр, мы просто делаем свою работу.

– Конечно, конечно, – когда Логан улыбается, его усталость становится еще заметнее. – Ваша работа очень важна для улучшения процессов и процедур ведения бизнеса. Я слышал, что вы готовитесь к проектам в Азии?

– Да, мы летим на следующей неделе. Сейчас мы работаем над составлением планов проверок.

Логан кивает.

– Это очень важный для нас регион, особенно в последнее время. И достаточно своеобразный. Я уверен, что вы будете учитывать культурные аспекты и особенности местного менталитета.

– Разумеется, Лэрри, мы будем их учитывать.

– Поймите меня правильно, я не пытаюсь вам диктовать, как вам делать вашу работу. Мне просто не хотелось бы обидеть наших сотрудников или партнеров, создать у них впечатление, что мы им не доверяем. Я надеюсь на ваш профессионализм и деликатность.

Лоренс Логан верен себе. Никого не обидеть. И невинность соблюсти, и капитал приобрести. Ученый и интеллектуал, Логан не хочет обижать людей. Я думаю, что эта роль защитника очень важна для него как для руководителя компании. Поэтому он противится увольнениям. Поэтому штаты раздуты безнадежно бестолковыми людьми, которые, чувствуя покровительство главного босса, наглеют все больше и откровенно кладут на свои прямые обязанности. Даже самые простые вещи стали сложными: канцелярские принадлежности вовремя не закупаются, а отправка пакета с документами превращается в эпопею, финал которой предполагает самые различные варианты. Исключение – инженеры: большинство из них считает за честь работать с Логаном, живой легендой и гением не столь давнего прошлого.

– Безусловно. Мы будем очень внимательны к местным особенностям, – говорю я.

– Я уверен, что вам понравится работать с Реймондом Ченом. Этот человек очень много сделал для компании. Во многом благодаря его влиянию среди наших клиентов и партнеров в этом стратегически важном регионе «Логан Майкротек» заняла свое нынешнее место на рынке.

– Да, сэр, я много о нем слышал, и мне не терпится лично познакомиться с господином Ченом.

Глава XIV. Этапы большого пути

Я ничего не понимаю в красном вине. И не хочу понимать. Наверное, после стольких лет практики я смогу, если сосредоточусь, отличить на вкус вино из картонного пакета по пять долларов за галлон от вина по десять долларов за бутылку. Но отличить вино по пятьдесят долларов оттого, что по десять, я уже не сумею, как бы ни старался. Да и зачем? В чем, собственно, состоит задача – в том, чтобы потратить кучу денег и выполнить сложный и бессмысленный ритуал, или в том, чтобы достичь результата наиболее быстрым и экономичным способом? Почти все известные мне эффективные люди стремятся разбираться в винах, слыть его знатоками. Энофилы, блин. Звучное такое слово. А Джон-то наш, знаете ли, того, энофил. Где же ваша эффективность, господа? Что бы мне ни говорили, я не верю, что один только вкус какого угодно вина оправдывает цену в пятьдесят или сто долларов за семьсот пятьдесят грамм. Вкус все равно кислый, как ни крути. А весь сыр-бор из-за оттенка кислятины. Это все эффективные люди комплексы свои компенсируют: член у меня маленький, зато я вот сегодня купил бутылку вина за сто баксов. Железная логика! В огороде бузина, а в Киеве дядька. Я бы, честное слово, охотно пил вино из пакета по пять долларов за галлон, да вот только галлон – это все-таки почти четыре литра, тут легко перебрать, а наутро головка будет очень даже бо-бо. Потому покупаю бутылки по шесть-семь долларов, не больше.

В бизнес-классе авиакомпании «Кориан Эйр», по-моему, наливают именно такое вино, а может, даже лучше. Без ограничений. Догадливая стюардесса подбегает и подливает вина в мой стакан, который имеет свойство довольно быстро пустеть. Стюардесса такая миниатюрная, точеная азиатка. Из категории «дайте десяточек». Она и в начале полета мне понравилась, ну а уж после того, как она столько раз мило, а главное – вовремя обслужила меня, я просто готов жениться. Тони же отрицательно качает головой. Вероятно, некоторые диабетики, в отличие от трезвенников и язвенников, не пьют даже за чужой счет.

– Слушай, а почему ты стал аудитором? – вдруг спрашивает меня Тони.

– Ну, это долгая история, – отвечаю я.

– А куда нам спешить? У нас с тобой еще двенадцать часов полета – время есть. Слава богу, Ранбер одобрил бизнес-класс, а то в общем салоне при моей комплекции можно и не долететь.

Блаженная теплота разлилась по всей моей телесной периферии, и наступил тот момент, когда смотришь вокруг и думаешь, что мир вообще-то не так уж плох. Тем более в компании милейшего Тони Мак-Фаррелла. Тони – мой старый боевой товарищ. Сколько с ним убито дней и вечеров над кипами накладных и квитанций, столбцами цифр, написанием меморандумов и прочими увлекательными занятиями. И сейчас мы с ним летим в неизвестность, в далекую и загадочную Азию, во владения человека по прозвищу Чингисхан, где кантри-менеджеры падают с крыши и ломают себе шею. Что-то там ждет нас? Мне вдруг хочется верить, что сейчас со мной настоящий друг, человек такой же, как я, только лучше, чтобы не было секретов, чтобы можно было рассказать свою жизнь и спросить совета и чтобы мне за это ничего не было.

– Ну, так вот, слушай, – восемь лет назад со мной развелась моя жена.

– Как жена? – Тони удивлен. – Ты мне раньше не говорил, что был женат.

– Как-то не представлялось случая.

– Ну, это твое дело, – говорит Тони тактично и тут же интересуется: – а почему вы развелись?

Действительно, почему? Из всех возможных гипотез для объяснения неприятного события большинство людей выберут ту, в которой они предстают в наиболее выгодном свете – то есть в виде жертвы. Я в этом смысле не исключение.

– Ну, в общем, она подумала, что я буду для нее обузой. Она, видите л и, разочаровалась во мне. Решила, что я никогда не оправдаю надежд, которые некогда подавал.

– Да, это хреново. И она была неправа. Если любишь человека, надо в него верить.

Это как сказать – иногда одной веры мало, кое-кто без хорошего пинка под зад не начнет шевелиться. Но это ведь не про нас.

Тони смотрит на меня с сочувствием. Наверно представляет, каково было бы ему самому, если бы Оливия собрала манатки и свалила, прихватив детей. А потом еще отобрала бы у него дом и отсудила бы один бог знает сколько тысяч долларов в месяц алиментов на детей и себя. Нет, чтобы жениться в Калифорнии, надо быть большим альтруистом. Я таковым с некоторых пор не являюсь.

– Ну, так вот. После того, как я снова стал холостым, я вдруг понял, что на Родине мне делать нечего. Решил уехать куда-нибудь подальше. В Америку. А как? Не еврей, значит, как беженец не попадаю. Не программист – на работу не пригласят. Не спортсмен, не художник и даже не служитель культа. Никто. Денег, что характерно, тоже нет. Ну, я и подумал, что самый верный путь – уехать учиться, а там – как кривая вывезет.

– Правильное решение, – хвалит Тони. – И куда ты решил поступать?

– А куда возьмут – нищим выбирать не приходится. Я, правда, наивный был, как-то не сообразил, что за учебу платить надо будет.

Тони смеется:

– А ты что думал, тебя будут бесплатно учить?

– Да я, если честно, вообще об этом не думал, поэтому неприятно удивился, узнав, что для обучения даже в третьесортной государственной школе иностранному студенту надо иметь как минимум двадцать тысяч долларов на счету, иначе ты не считаешься зачисленным, и посольство не даст визы.

– И как же ты вышел из положения? – спрашивает Тони Мак-Фаррелл.

Точеная азиаточка подбегает, и мой стакан снова наполняется теплым рубиновым светом. Эх, хорошо-то как, Настенька!

– Заработал, Тони.

Мак-Фаррелла вполне устраивает такая формулировка. Ну, конечно, взял и заработал, чему тут удивляться?

– Весь вопрос, как. Зарплата-то у меня была аж шестьсот долларов в месяц, и это до налогов, – сообщаю я доверительно и оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. Иногда так хочется быть загадочным. Суперагентом. Киберпреступником. Особенно летя над Тихим океаном в просторном кресле бизнес-класса, предвкушая вице-президенство, о котором я, разумеется, Тони ничего не сказал. Сил нет, тянет поведать о ступенях к успеху, об этапах большого пути.

Тони косится на меня:

– Неужели подался в эскорт-сервис для состоятельных дам? Или господ?

– Нет, не стал даже и пытаться: по экстерьеру не подхожу. Понимаешь, я тогда работал в одной западной фирмешке. Занимались перевозками. Я ничего в этом деле не понимал, и меня посадили проверять счета разных агентов перед их отправкой в бухгалтерию на оплату. Агентов было довольно много. Тетки в бухгалтерии оплачивали все, что я подписывал, а кроме них проверять меня было некому: начальство было сплошь иностранное, а все счета были на русском. А у меня был один приятель, на которого была зарегистрирована фирма и имелся расчетный счет. Понимаешь?

Тони смотрит на меня. Пристально смотрит. Неужели я так изменился за последние несколько минут?

– То есть ты хочешь сказать, что ты совершил хищение денег у своего работодателя?

Я гляжу в напряженное, ставшее вдруг колючим лицо Тони Мак-Фаррелла и разражаюсь смехом.

– Что ты, что ты, Тони! Я хочу сказать, что в тот момент я понял, насколько важно в любой компании иметь хорошую, надежную систему учета и контроля. Насколько уязвима может быть без нее фирма для разного рода прохиндеев и расхитителей собственности. Так что, отвечая на твой вопрос, именно так и тогда я решил стать аудитором.

Тони вздыхает с облегчением. Еще бы: стандарты профессии требуют немедленно сообщать о фактах неэтичного поведения коллег. Но на всякий случай интересуется:

– А деньги на учебу ты откуда взял?

– Частично занял у того самого друга-коммерсанта – потом расплачивался несколько лет. Ну, и еще подрабатывал. Только на кампусе, в строгом соответствии с иммиграционными правилами для иностранных студентов, – прибавляю я на всякий случай.

– A-а, ну тогда все понятно.

Лицо Тони Мак-Фаррелла снова становится добрым и родным.

Часть Вторая