Брак по расчету. Златокудрая Эльза (сборник) Марлитт Евгения
Она почувствовала острую боль при одном воспоминании о том, с какой нежностью и всепрощением фон Вальде поднял на руки свою сестру. Ни одним взглядом не упрекнул он ее за посещение Гольфельда… Она же, бедная учительница музыки, по необходимости переносившая его присутствие, сделалась громоотводом для хозяйского неудовольствия. Или, может быть, он видел, как Гольфельд бросил ей на книгу розу, и его аристократическая гордость оскорбилась тем, что его высокородный кузен ухаживает за простой незнатной девушкой?
Эта мысль, подобно молнии, озарила Елизавету.
Да, это наверняка так, иначе чем же объяснить его поведение? Он требовал, чтобы она растоптала цветок и, таким образом, уничтожила бы доказательство того, что фон Гольфельд был способен хотя бы на минуту забыть о своем высоком происхождении.
Вот почему он заговорил с нею таким грубым высокомерным тоном, таким он, по всей вероятности, обращался только к провинившимся перед ним людям. И по этой же причине он хотел знать, какое впечатление произвело на нее внезапное появление Гольфельда.
В эту минуту она охотно подошла бы к фон Вальде и откровенно объяснила, как ей противен его высокородный кузен, и что она нисколько не чувствует себя польщенной его вниманием, а напротив – считает его оскорблением для себя.
Но теперь уже поздно. Фон Вальде так спокойно и любезно разговаривает с мисс Мертенс о предстоящей поездке Рейнгарда в Англию, что казалось бы смешным возобновлять прежний неприятный разговор. К тому же он не удостаивал ее больше ни одним взглядом, несмотря на то, что она стояла рядом с мисс Мертенс.
– Я думаю сам поехать с ним в Англию, – заключил он. – Рейнгард возвратится сюда с вашей матушкой, а я намерен поручить его надзору Линдгоф, сам же проведу зиму в Лондоне. Весной отправлюсь в Шотландию…
– И целые длинные годы не вернетесь сюда? – прервала его мисс Мертенс с испугом и огорчением. – Неужели Тюринген не имеет для вас никакой притягательной силы?
– Напротив, но я страдаю здесь, а вам, думаю, известно, что смелая операция иногда быстро и успешно излечивает рану, между тем как при медленном и нерешительном лечении она может сделаться опасной. Я полагаю, что шотландский воздух будет очень полезен для меня.
Последним словам он постарался придать шутливый тон, но глубокая морщина на лбу обозначалась все резче и позволяла Елизавете сомневаться в его веселом настроении.
Он поклонился англичанке, затем медленно пошел по дорожке и вскоре исчез за клумбами.
– Вот тебе раз! – печально произнесла англичанка. – Вместо того, чтобы, как я надеялась, привезти к нам в Линдгоф молодую хозяйку, он опять отправится скитаться и будет пропадать годами. Впрочем, если принять во внимание здешние условия, это вполне понятно. Баронессу фон Лессен он терпеть не может, а между тем постоянно вынужден видеть ее у себя ввиду заявления Елены о том, что она только в обществе баронессы забывает всю безотрадность своего существования. К своему кузену он также не питает симпатии, ну, да по моему мнению, фон Гольфельд – ужасный человек, и я хорошо понимаю переживания брата за Елену, которая отдала тому свое сердце.
– Значит, вам тоже известно это? – спросила Елизавета.
– Ах, деточка, это давно знают все. Елена любит Гольфельда так глубоко и с таким самопожертвованием, как только может любить женщина, но это чувство, которым она только и живет, причинит ей когда-нибудь жесточайшее разочарование. Господин фон Вальде видит это, но не хочет открывать сестре глаза, чтобы не причинить ей смертельной боли.
После этого разговора Елизавета и мисс Мертенс вышли из особняка и стали подниматься по дороге в гору, где вскоре встретили Рейнгарда, возвращавшегося из деревни. Англичанка передала ему слова фон Вальде относительно путешествия в Англию.
– Он мне еще ничего не говорил об этом, – ответил Рейнгард, – но вид у него был такой, словно он хочет уехать из Линдгофа хоть сейчас. Еще бы: хозяин дома, а должен изображать пятую спицу в колеснице! Если бы я был на его месте, то показал бы им. Кажется, слава Богу, господин Гольфельд уехал на несколько дней в Оденбург. Управляющий привез известие, что его ключница внезапно ушла с места. Да ни одна и не останется – он слишком скуп.
Все дошли до замка. Гостья была встречена с радостью и распростертыми объятиями. Ферберы приложили все усилия, чтобы ей было у них уютно. Все было прибрано, повсюду лежали салфетки, на письменном столе тикали часы, на окне красовались цветы:
Пока мисс Мертенс раскладывала свои вещи, Елизавета занялась приготовлением чая. Тем временем подошел и дядя с Гектором и трубкой, Рейнгард тоже остался, так что собралось целое общество. Лесничий был в очень хорошем настроении, Елизавета сидела около него. Она прилагала все усилия, чтобы отвечать на его шутки, но ей это плохо удавалось. Дядя очень быстро заметил это и воскликнул:
– Эге, Эльза, да что с тобою? Тут что-то неладно! – Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза. – Ну, конечно, глаза совсем не такие. Ну надо же, что означает это печальное лицо монашенки?
Елизавета покраснела до корней волос, постаралась отделаться шуткой, и села за рояль, за которым дядя никогда не трогал ее.
Как благотворно подействовало на ее сжимавшееся сердце то, что она могла излиться в мощных аккордах! Оно говорило теперь сильным, могучим голосом. С души девушки как бы спала пелена, окутывавшая ее до сих пор, она с радостью и бесконечной мукой поняла, что любит…
Сколько времени она играла, Елизавета не знала. Но пришла в себя только тогда, когда из дверей на бюст Бетховена упала яркая полоса света. Мать зажгла большую лампу и дочь увидела, что дядя сидит возле нее на окне. Он, вероятно, подошел совсем тихо.
Когда она сняла руки с клавишей, он осторожно провел рукой по ее волосам и произнес растроганным голосом:
– Видишь ли, дитя, если бы я уже раньше не видел, что с тобою творится что-то особенное, то узнал бы это теперь из твоей игры.
13
После того, как мисс Мертенс поселилась в старом замке, семейная жизнь Ферберов приняла еще более уютный характер. Гувернантка чувствовала себя после долгих мучений у баронессы снова, как дома и была окружена лаской. Чтобы отплатить чем-нибудь за это, она старалась быть полезной где только могла. Главным образом, занималась с маленьким Эрнстом, который под ее руководством должен был учиться английскому и французскому языкам. Елизавета решила как можно лучше использовать время пребывания приятной гостьи и усердно занималась. Кроме того, это помогало ей справиться со своими мыслями.
Уроки с Еленой фон Вальде между тем шли своим чередом. Гольфельд пробыл в Оденбурге только один день, приходил по-прежнему слушать музыку и прилагал все старания, чтобы остаться с Елизаветой наедине. Он уже несколько раз придумывал разные предлоги, под которыми Елена должна была выйти в другую комнату, однако эти хитрости не достигали цели, так как Елизавета тотчас же вставала и уходила. О встречах по пути домой тоже нечего было думать, так как Эрнст и мисс Мертенс аккуратно выходили навстречу молодой девушке. Из-за всего этого посещения замка становились все более тягостными для Елизаветы, и она благодарила Бога, что скоро наступит день предполагаемого празднества, так как после него ежедневные уроки можно было прекратить.
Накануне дня рождения фон Вальде, Рейнгард, придя в замок, рассказал, что у баронессы появилась новая гостья.
– Только этой непоседы нам еще недоставало, – с досадой проговорил он.
– Кто же это? – в один голос спросили госпожа Фербер и мисс Мертенс.
– Ах, одна так называемая подруга Елены фон Вальде – придворная фрейлина из Л. Она хочет помочь в устройстве праздника. Вот несчастье-то! Она все перевернет вверх дном!
– А, это фон Киттельсдорф, – со смехом воскликнула его невеста, – у нее и правда вместо крови течет в жилах ртуть. Она очень легкомысленна, но, в общем, безвредна.
Позже Елизавета пошла в Линдгоф вместе с Рейнгардом. Когда они оказались возле замка, к подъезду как раз подвели верховую лошадь фон Вальде и вслед за тем из двери вышел он сам с хлыстом в руках. Елизавета не видела его с того дня, когда он так резко говорил с нею, и он показался ей очень бледным и мрачным.
В то время, как он садился на лошадь, на лестнице показалась молодая особа в белом платье. Она была очень красива. Грациозно сбежав с лестницы, она похлопала лошадь по шее, после чего дала ей сахар.
Елена фон Вальде, также вышедшая на лестницу под руку с Гольфельдом, сделала рукой прощальный жест.
– Эта молодая особа и есть госпожа Киттельсдорф? – спросила Елизавета.
Рейнгард молча кивнул головой.
– Она мне очень нравится, – произнесла девушка. Господин фон Вальде, кажется, охотно беседует с нею, – добавила она.
Всадник в эту минуту наклонился и, казалось, внимательно слушал болтовню барышни.
– Потому что он не хочет быть резким, – ответил Рейнгард. – Она несет всякую ерунду и готова схватить лошадь под уздцы, если он не выслушает ее до конца.
Между тем они вошли в вестибюль. Елизавета распрощалась с Рейнгардом и отправилась в музыкальную комнату, куда скоро явились и Елена с Гольфельдом. Первая пошла в другую комнату, чтобы поправить прическу. Гольфельд воспользовался этим моментом, и, подойдя к Елизавете, стоявшей у рояля и перелистывавшей ноты, прошептал:
– Нам тогда ужасно помешали.
– «Нам»? – серьезно и с ударением проговорила она, отступая назад – Я была очень возмущена, что мне помешали читать.
– С головы до ног графиня! – шутливо воскликнул он. – Впрочем, я вовсе не хотел обидеть вас, а даже наоборот! Разве вы не знаете, что говорит роза?
– Конечно, она, вероятно, сказала бы, что ей несравненно лучше было бы умереть на месте, чем быть сорванной совершенно зря.
– Жестокая! Вы холодны, как мрамор. Неужели вы не знаете, что привлекает меня ежедневно сюда?
– Без сомнения, преклонение перед нашими великими композиторами.
– Вы ошибаетесь.
– Во всяком случае, для вашего блага.
– О нет, музыка является для меня мостом…
– С которого вы легко можете упасть в холодную воду.
– И вы спокойно дали бы мне утонуть?
– Можете быть уверены. Я не настолько честолюбива, чтобы стремиться получить медаль за спасение утопающих, – сухо ответила Елизавета.
В эту минуту вошла Елена. Она была очень удивлена, застав их беседующими, так как до сих пор они не обменивались в ее присутствии ни одним словом. Она подозрительно взглянула на Гольфельда. Тому не удалось скрыть следы сильной досады, и он ушел за рояль. Елизавета горячо раскаивалась, что вступила с ним в разговор, и решила лучше отказаться от уроков, чем выносить навязчивость этого господина.
Занятия близились к концу, когда в комнату вошла Киттельсдорф. Она держала в руках какое-то существо в белом платьице, нежно прижимая его голову к своему плечу.
– Госпожа обер-гофмейстрина фон Фалькенберг шлет горячий привет, – церемонно проговорила она, – и очень расстроена, что из-за своей подагры не может прибыть на торжество, но имеет честь послать вместо себя свою нежно любимую внучку.
В эту минуту маленькое существо, бывшее у нее на руках, сделало отчаянное движение, с громким визгом соскочило на пол и исчезло под стулом.
– Господи, Корнелия, какой ты еще ребенок! – со смехом и досадой проговорила Елена, когда испуганная мордочка Али, окутанная чепчиком, выглянула из-под стула. – Если бы только это знала добрейшая Фалькенберг, твои дни при дворе, вероятно, были бы сочтены.
Бэлла, которая тоже вошла в комнату, чуть не умерла от смеха и немножко успокоилась только тогда, когда появилась баронесса, привлеченная необычайным шумом.
Елена объяснила причину смеха, баронесса шутливо погрозила его виновнице пальцем, а затем подошла к Елизавете и довольно милостиво произнесла:
– Госпожа фон Вальде, вероятно, еще не сообщила вам, что все приглашенные соберутся завтра к четырем часам. Прошу вас быть аккуратной. Концерт, скорее всего, окончится в шесть. Говорю вам это для того, чтобы вас не ждали дома раньше.
Елена при этих словах смущенно опустила взор на клавиши, тогда как Корнелия, став рядом с баронессой, с любопытством рассматривала Елизавету. Последняя почувствовала себя уязвленной подобной бесцеремонностью и, поклонившись баронессе, сказала, что не опоздает. Затем серьезно взглянула на молодую фрейлину. Это возымело свое действие. Киттельсдорф отвернулась и стала вертеться на одной ноге, как избалованный ребенок. В эту минуту она заметила в оконной нише Гольфельда.
– Как, Гольфельд? – изумилась она. – Это вы или ваш дух? Что вы тут делаете?
– Слушаю музыку, как видите.
– Вы слушаете? Ха-ха-ха! Такие неудобоваримые вещи, как произведения Моцарта, Бетховена? Не вы ли уверяли некоторое время тому назад, что на придворном концерте после классической музыки всегда страдаете несварением желудка? – и она покатилась со смеху.
– Ах, оставьте теперь все эти глупости, милая Корнелия, – попросила ее баронесса, – и помогите мне в составлении программы торжества. Ты, Эмиль, также доставил бы мне удовольствие, если бы пошел со мной.
Гольфельд поднялся с видимым нежеланием.
– Возьмите и меня с собой. Неужели вы можете быть такими жестокими и оставите меня на весь день одну? – с упреком воскликнула Елена, вставая.
У нее был очень недовольный вид и Елизавете показалось, что она с завистью смотрит на проворные ножки Корнелии, которая, подхватив Гольфельда под руку, выпорхнула из комнаты. Елизавета закрыла рояль, поскольку была поспешно отпущена.
В коридорах замка, по которым ей пришлось проходить, царило большое оживление, всюду лежали груды гирлянд и венков. Елизавета направилась в деревню, чтобы исполнить поручение отца. Бушевавшая несколько дней назад буря привела покосившуюся башню в саду в такой вид, что можно было ожидать ее падения от малейшего сотрясения. Боялись и того, что она может засыпать своими развалинами только что с таким трудом возделанный сад. Два каменщика из Линдгофа обещали Ферберу снести башню на следующей неделе, но так как на их слова нельзя было полагаться, то Елизавета должна была еще раз напомнить им об обещании.
Результат этого путешествия был утешительным. Один из рабочих поклялся, что приедет, и Елизавета отправилась домой. На середине дороги, ведущей из Линдгофа в лесничество, она заметила узкую тропинку, ведущую к замку Гнадек. Ходили по ней очень мало, но Елизавета любила ее. Еще ни разу она не встретила никого на этой тропинке. Сегодня же, не успела она углубиться в чащу, как увидела в двадцати шагах от себя у ствола огромного дуба чью-то вытянутую руку. Девушка неслышно пошла дальше, но вдруг остановилась.
Возле большого дуба стоял какой-то человек, спиной к ней; он был без шляпы, а на голове виднелась грива лохматых волос. Несколько мгновений он не двигался, как бы прислушиваясь к какому-то звуку, потом сделал шаг вперед, протянул вооруженную револьвером руку по направлению к опушке и снова опустил ее.
«Он упражняется в стрельбе», – подумала Елизавета, но вместе с тем ею овладел необъяснимый страх.
Она не знала, бежать ли ей вперед или назад, чтобы не быть замеченной, и стояла, как вкопанная, не будучи в состоянии двинуться ни вперед, ни назад.
В эту минуту издали донесся конский топот. Незнакомец насторожился. Внезапно между деревьями промелькнул всадник. Лошадь медленно шла по мягкой траве, седок, погрузившись в свои мысли, отпустил поводья. Человек с револьвером быстро сделал два шага вперед и поднял руку по направлению к всаднику, причем немного повернул лицо. Елизавета тотчас узнала в бледных, искаженных ненавистью чертах его бывшего управляющего Линке, а тот, на кого он направлял свое смертоносное оружие, был фон Вальде. Елизавета, не помня себя, быстро бросилась вперед, а Линке, поглощенный своей жертвой, ничего не заметил. Молодая девушка из всех сил вцепилась в его руку и дернула ее назад. Раздался выстрел, пуля со свистом врезалась в дерево, а Линке от неожиданности полетел на землю. В ту же минуту из лесу донесся женский крик о помощи… Преступник вскочил и бросился в чащу. Испуганная лошадь поднялась на дыбы, но тотчас покорилась воле своего седока и помчалась к Елизавете. Девушка, бледная, как полотно, прислонившись к дереву, дрожала с головы до нот, но когда увидела, что фон Вальде жив и невредим, то радостно улыбнулась.
Последний, заметив Елизавету, поспешно соскочил на землю. Девушка, только что проявившая столько самообладания, вдруг громко вскрикнула и в ужасе обернулась, так как сзади на ее плечи опустились две руки. Это была мисс Мертенс, сама напуганная и бледная.
– Господи помилуй, Елизавета! – крикнула, едва переводя дух, англичанка. – Что вы сделали? Ведь он мог вас убить!
Фон Вальде прорвался в эту минуту сквозь густой кустарник, отделявший его от женщин и порывисто спросил:
– Вы не ранены?
Елизавета отрицательно покачала головой. Не говоря больше ни слова, он взял ее на руки и усадил на лежавший на земле ствол дерева. Мисс Мертенс положила ее голову к себе на плечо.
– Теперь расскажите мне, что произошло, – обратился он к англичанке.
– Нет-нет, не здесь! – со страхом попросила Елизавета. – Преступник убежал, пойдемте. Он скрывается, возможно, за ближайшим кустом и готовится исполнить свое намерение.
– Линке хотел убить вас, – дрожащим голосом произнесла мисс Мертенс, обращаясь к фон Вальде.
– Негодяй! Этот выстрел, значит, предназначался мне, – спокойно произнес он и молча углубился в чащу в том направлении, куда скрылся преступник. Елизавета, увидев это, вся затряслась и была готова броситься за ним, но он снова показался из-за кустов.
– Вы можете быть спокойны, – обратился он к молодой девушке, – его нигде нет. Сегодня он, наверное, не станет стрелять вторично, теперь расскажите мне все, мисс Мертенс.
Англичанка рассказала следующее. Она знала, что Елизавета пойдет сегодня в деревню и отправилась ей навстречу по узкой тропинке. Медленно спускаясь с горы, она сделала то же открытие, что и молодая хозяйка Гнадека. Намерение негодяя стало ясным для нее, но она в первую минуту так растерялась, что не могла двинуться с места и стояла в полном оцепенении. В этот момент позади преступника показалась Елизавета, которой она раньше не заметила. Испугавшись за молодую девушку, она вскрикнула, и этот-то крик раздался одновременно с выстрелом.
– И откуда вы набрались храбрости схватить этого человека? – закончила англичанка. – Я, к примеру, только закричала бы, но не решилась дотронуться до него.
– Если бы я закричала, – просто ответила Елизавета, – непроизвольное движение Линке как раз и могло бы принести несчастье.
Фон Вальде с большим вниманием и спокойствием выслушал весь рассказ, затем наклонился к руке Елизаветы и поцеловал ее.
Мисс Мертенс, заметив, что эта благодарность совершенно смутила Елизавету и заставила ее очень покраснеть, встала со своего места, подняла лежавший на земле револьвер и подала его фон Вальде.
– Какая гадость! – пробормотал он. – Негодяй к тому же воспользовался оружием, принадлежавшим мне.
Елизавета поднялась и на заботливые вопросы англичанки ответила, что она совсем оправилась от испуга и может идти домой. Обе женщины хотели распрощаться с фон Вальде, но тот крепко привязал свою лошадь к роковому дубу и сказал шутливым тоном:
– У Линке, как мы сегодня убедились, очень мстительная натура. Весьма возможно, что он ненавидит теперь мою спасительницу больше, чем меня самого, и я не могу допустить, чтобы вы шли домой без охраны.
Они стали подниматься в гору. Мисс Мертенс быстро пошла вперед, чтобы заставить и фон Вальде поторопиться, так как следовало принять меры для задержания преступника. Однако ее старания были напрасны. Он шел молча и медленно около Елизаветы, которая после продолжительного колебания робко попросила не возвращаться за лошадью, а послать за нею.
Он улыбнулся.
– Мой Велизар очень упрям, вы ведь это знаете, и пойдет только со мною. Но тот трус, без сомнения, не решится вторично напасть на меня, ну, а если бы… Так ведь я застрахован – сегодня для меня взошла счастливая звезда. – Он остановился, и вдруг спросил, понижая голос: – Как вы думаете, смею ли я мечтать, что она будет светить мне всю жизнь?
– Я вас не понимаю, – с изумлением произнесла Елизавета.
– Ну, да, это вполне естественно, – с горечью проговорил он, – ваши желания и мысли имеют совершенно другое направление. Нет-нет, не говорите мне ничего…
Фон Вальде ускорил шаги и присоединился к мисс Мертенс. Елизавета молча следовала за ними и ломала себе голову над вопросом, почему фон Вальде снова принял тот резкий тон, который так оскорблял ее.
Фон Вальде не произнес больше ни слова. Когда же показались старые стены Гнадека, он сухо распрощался и быстро пошел обратно под гору.
Мисс Мертенс с изумлением посмотрела ему вслед.
– Странный человек, – сказала она, с недоумением покачав головой, – если он даже ни в грош не ставит свою жизнь, в чем я только что убедилась, то все же не мешало бы сказать хоть слово благодарности за то, что вы ради него подвергли опасности себя.
– Я вовсе не вижу в этом необходимости, – ответила Елизавета, – да и вы вообще придаете слишком большое значение моему поступку. Ведь я только исполнила свой долг по отношению к ближнему и поступила бы точно так же, если бы, наоборот, опасность угрожала Линке. Я очень хотела бы, чтобы господин фон Вальде взглянул на это дело с подобной точки зрения, так как при его гордости мысль о том, что он кому-нибудь обязан, будет для него очень тягостна.
В эту минуту в душе Елизаветы шла сильная борьба между страхом за фон Вальде, и досадой против него, но при мысли об опасности, которая, быть может, все еще угрожала ему, все остальные доводы исчезли так бесследно, что она, к великому изумлению англичанки, внезапно завернула на дорогу, ведущую к Линдгофу. Тут она убедилась, что фон Вальде возвращается невредимым. Мисс Мертенс последовала за ней, и у нее тоже отлегло от сердца, когда она вскоре увидела, что молодой мужчина выехал из леса.
14
Вечером вся семья Ферберов собралась под липами. Хозяйка дома и мисс Мертенс работали над составлением теплого ковра из кусочков сукна, который зимой должен был лежать под роялем.
Госпожа Фербер все еще не могла успокоиться после происшествия, случившегося днем, несмотря на то, что ее дочь вернулась здоровой. Она была вне себя от рассказа мисс Мертенс, не спускала взгляда с дочери, опасаясь, чтобы волнение не отразилось на ее здоровье и следила за изменением на ее лице.
Отец отнесся к этому совсем иначе.
– Так, молодец, дочурка! Такой я и хотел тебя видеть!
Госпожа Фербер всегда видела в своем муже идеал мужчины, всегда слепо доверяла ему во всем и считала его слова непреложной истиной. Но сегодня при его похвале дочери у нее невольно вырвался вздох, и она заметила, что мать все-таки любит своих детей больше, чем отец.
– Не больше, но только иначе, – спокойно ответил Фербер. – Именно потому, что я люблю Эльзу, я хочу сделать из нее человека мужественного и смелого, а не какое-нибудь безвольное создание, которое каждый может пихнуть, куда захочет.
Елизавета тоже принесла с собой работу, однако Эрнст отнесся к этому очень неблагосклонно.
– Подожди-ка, Эльза, – с негодованием воскликнул он. – Если господин фон Вальде спросит меня в другой раз, я не скажу, что люблю тебя. Ты совсем больше не играешь со мной и, наверное, вообразила, что такая же большая, как мисс Мертенс. Только это совсем неверно!
Эти слова были встречены хохотом. Елизавета поспешно встала, подобрала платье, сосчитала, кому быть пятнашкой, и началась бесконечная беготня по саду.
Между тем у калитки раздался звонок. Отец отворил ее и сразу же в саду появились доктор Фельс. Рейнгард и лесничий.
– Вот это да! – останавливаясь, рассмеялся доктор. – Какое изумительное превращение! Днем – валькирия, вечером – бабочка!
Лесничий подошел к племяннице, схватил ее и повернул несколько раз вокруг себя.
– Молодец, девка! – воскликнул он, наконец, отодвигая ее от себя и веселым взглядом рассматривая ее стройную фигурку. – Посмотрите только, с виду как будто выточена из слоновой кости, а сердце и руки сильны, как у мужчины. Жаль, что ты не парень, а то быть бы тебе лесничим!
Доктор Фельс также подошел ближе и протянул Елизавете руку.
– Господин фон Вальде был в городе и попросил меня приехать сюда. Он очень беспокоится, не повредили ли испуг и волнение вашему здоровью?
– Нисколько, – ответила она, густо покраснев, и добавила шутливо: – как видите, я вполне могу исполнять свои сестринские обязанности. Эрнст только что сердился на то, что меня трудно поймать.
– Ну-с, я дословно передам господину фон Вальде этот ответ, – сказал с улыбкой доктор, – пусть он сам решает, насколько эти слова успокоительны для него.
Фербер предложил гостям сесть, что они немедленно и сделали. Доктор закурил сигару и чувствовал себя, по-видимому, очень хорошо в этом обществе. Говорили, главным образом, о покушении Линке. Сразу же после его ухода обнаружился целый ряд махинаций, которые он учинил в отсутствие хозяина. Слухи об этом быстро распространились, и хотя фон Вальде не сделал ни одного шага для привлечения обманщика к ответственности, Линке все же не получил места, на которое он рассчитывал. Это обстоятельство и было, по-видимому, поводом для его сегодняшнего поступка. Были приняты все меры, чтобы поймать преступника. Лесничий со своими молодцами обыскал весь лес, но тщетно. Рейнгард рассказал, что фон Вальде строго-настрого запретил людям рассказывать что-либо об этой истории своей сестре, потому что испуг может повредить ей. Баронесса Гольфельд и старая камеристка не должны были ничего знать об этом.
В Л. по желанию господина фон Вальде это дело будет храниться в тайне, – продолжал он, потому что назавтра приглашено чуть ли не полгорода.
– Да, все животные или птицы на серебряном или золотом поле, – язвительно перебил его доктор, – то есть все дворянские гербы и все чиновники, начиная с тайного советника. Отбор самый строгий, как при дворе. Поэтому я внушил жене, чтобы она оделась очень скромно, как галка между благородными соколами. Нас, к величайшему нашему изумлению, тоже «просили пожаловать».
– Да, между прочим, доктор, – со смехом воскликнул Рейнард, – сегодня в Л. мне рассказывали, что старая принцесса Екатерина хотела сделать вас своим лейб-медиком, а вы сумели от этого отказаться. Это правда? Ведь Л. вне себя от изумления.
– Ах, это не ново и случается каждый день! Впрочем, это совершенно верно. Я имел дерзость отказаться от этой чести.
– Но почему?
– Во-первых, потому что мне некогда возиться с истерическими причудами высокопоставленных особ, я испытываю священный ужас перед придворным этикетом.
– Да-да, – рассмеялся лесничий, – я тоже всегда крещусь, когда ухожу из замка. Наша чудная княгиня не обращает внимания, если сделаешь не такой поклон, как предписывает этикет, но вся эта процедура возмущает придворную челядь, которая тотчас кричит: «Караул!»
Наступили сумерки. Вся семья и мисс Мертенс проводили гостей до калитки. Когда все вышли на площадку, снизу из долины донеслись звуки музыки. Это музыканты из Л. исполняли серенаду в честь фон Вальде.
15
На следующее утро обитатели Гнадека были разбужены в пять часов утра пальбой из ружей.
– Ага, – сказал Фербер своей жене, – торжество начинается.
Елизавета при звуке выстрела в страхе вскочила с постели. Она только что видела ужасный сон, навеянный вчерашним происшествием. Ей снилось в эту минуту, что фон Вальде упал, сраженный насмерть. Потребовалось немало времени, пока девушка немного пришла в себя. В долине все гремели новые и новые выстрелы, от которых дребезжали оконные стекла, а канарейка испуганно билась о прутья клетки. Елизавета каждый раз вздрагивала, и когда мать, которая еще не могла успокоиться после вчерашнего случая, подошла к ее постели, чтобы узнать, как она спала, то дочь, обхватив шею матери, залилась горькими слезами.
– Господи, помилуй! – с ужасом воскликнула госпожа Фербер. – Ты больна, милая моя. Я так и знала, что вчерашнее нервное потрясение не пройдет бесследно. А теперь еще эти глупые выстрелы там, внизу.
Елизавете стоило больших трудов убедить мать, что она совсем здорова и ни за что не останется в постели. Чтобы прекратить всякие разговоры, она быстро оделась, вымыла заплаканное лицо свежей водой и несколько минут спустя уже стояла на кухне, приготовляя завтрак.
Выстрелы прекратились, следы слез исчезли с лица девушки, и она веселее стала смотреть на мир Божий.
Вскоре она со своими близкими и мисс Мертенс спустилась в лесничество, где вся семья обедала по воскресеньям. Дядя, вышедший им навстречу, был совсем сумрачен. Берта доставляла ему много забот.
– Я не могу и не хочу больше видеть все это! – запальчиво воскликнул он. – Неужели мне на старости лет стать еще тюремщиком и день и ночь стоять на страже, чтобы караулить глупую, упрямую девчонку, которая меня вовсе не касается?
– Дядя, подумай, ведь она несчастна! – пыталась успокоить его Елизавета.
– Несчастна? Комедиантка она, вот что. Я ведь не людоед, и когда действительно считал ее несчастной, то есть, когда она потеряла обоих родителей, сделал все, что было в моих силах. Чем же она несчастна? Да я вовсе и не желаю знать эту государственную тайну. Если она мне не доверяет, то и Бог с ней. Пусть хоть целый день ходит с кислым лицом, если ей это нравится, но притворяться немой, бегать целыми ночами по лесу и в один прекрасный день спалить мне дом… Тут, кажется, я имею право голоса!
– Разве ты не принял во внимание того, что я говорил тебе на днях? – спросил Фербер.
– Как же… Я сразу же перевел ее в другую комнату. Теперь она спит надо мной, так что я слышу каждый ее шаг. На ночь входные двери не только запираются на задвижку, как раньше, но еще и на ключ, который я беру себе. Но женская хитрость – это давно известная вещь. Благодаря этим мерам, у нас хоть некоторое время был покой. Однако в эту ночь я не мог заснуть, мне покоя не давала история с Линке, и тут я услышал над головой осторожные шаги, как будто крадется кошка.
«Ага! – подумал я. – Опять начинается ночное странствование», – и встал. Но когда я поднялся к ней, птичка уже улетела из гнезда. На столе у открытого окна горела свечка. Когда я открыл дверь, занавеска взвилась над самым огнем. Помилуй Бог, если бы я не подскочил – могла бы разгореться такая иллюминация, что ой-ой-ой! А как она ушла? В кухонное окно. Э, да я лучше соглашусь сторожить целый муравейник, чем такую особу.
– Я твердо убеждена, что у нее есть какой-нибудь роман, – предположила госпожа Фербер.
– Вы уже говорили мне это, дорогая невестка, – с досадой бросил лесничий, – но я был бы вам очень благодарен, если бы вы указали мне, с кем. Подумайте: ну разве есть тут кто-нибудь, кто мог бы вскружить голову молодой девушке? Мои молодцы? Так они для нее не достаточно хороши, она с самого начала так отшила их, что мое почтение, а мошенник Линке с кривыми ногами и льняной гривой – вряд ли. Больше же никого и нет.
– Вы забыли еще одного, – сказала госпожа Фербер, оглядываясь на Елизавету, отошедшую в сторону, чтобы отрезать Эрнсту прутик.
– Ну-с? – поинтересовался лесничий.
– Господин фон Гольфельд.
– Гм, этот никогда не пришел бы мне в голову; во-первых, потому, что девчонка не настолько глупа, чтобы вообразить себя хозяйкой Оденбурга…
– Может быть, она на это надеялась, но ее надежды не оправдались, – перебила его госпожа Фербер.
– Положим, она достаточно тщеславна для этого, – продолжал дядя, – но он, говорят, не обращает на женщин ни малейшего внимания.
– Он холодный эгоист, – вступила в разговор мисс Мертенс.
– Последнему я охотно верю, первого же не понимаю, – возразила госпожа Фербер, – и объясняю себе этим поведение Берты.
– О, это была бы ужасная история! – гневно воскликнул лесничий. – А я по своей недальновидности позволял водить себя за нос, как старого дурака! Я не оставлю так этого дела, и горе этой бесчестной девчонке, если она осмелилась затеять под моей добропорядочной кровлей любовные шашни, которые только опозорят меня!
Обед прошел в молчании. Лесничий был не в духе и собирался немедленно привлечь к ответу Берту, но госпожа Фербер попросила его отложить это по случаю воскресенья. После кофе гости покинули лесничество. Дядя, перекинув ружье через плечо, проводил их до калитки и углубился в лес, который, по его словам, всегда успокаивал его.
Елизавета стала наряжаться для концерта, т. е. надела простое белое кисейное платье и в виде украшения приколола букетик лесных цветов. Мать принесла маленький золотой медальончик на черной бархотке и закрепила у дочери на шее. Елизавета оказалась очень довольна своим туалетом, только открытые шея и руки смущали ее. Госпожа Фербер сегодня сама причесала и заколола роскошные волосы дочери, которые своим золотистым отливом особенно оттеняли черные тонкие дуги бровей и придавали всему лицу особую прелесть.
Войдя в вестибюль замка, Елизавета увидела доктора Фельса, который вел под руку свою жену и как раз собирался завернуть в один из коридоров. Она поспешно подошла к ним и радостно приветствовала его, потому что нежное сердечко беспокойно билось всю дорогу при мысли, что ей придется входить одной в большой зал, где собралось уже немало приглашенных. Доктор тотчас протянул ей руку и представил жене как героиню вчерашнего события. Оба охотно согласились взять молодую девушку на свое попечение, под свой «надзор».
Дверь зала распахнулась, и Елизавета поблагодарила судьбу за то, что солидная фигура доктора совершенно скрывала ее за собой. Посреди зала стояла баронесса фон Лессен в роскошном темно-синем муаровом платье и принимала гостей. Она очень вежливо и вместе с тем чрезвычайно холодно поклонилась доктору и на его вопрос относительно фон Вальде указала на группу около окна, откуда доносился неясный говор многочисленных голосов.
В то время, как супруги Фельс направились туда, Елизавета с радостью поспешила на зов Елены, сидевшей у другого окна. Последняя заявила молодой гостье, что очень волнуется и боится играть перед этой огромной толпой и попросила Елизавету вместо пьесы в четыре руки, которой должен был начаться концерт, сыграть сонату Бетховена, на что та с удовольствием согласилась. Ее смущение исчезло. Она подошла к столу, где лежали ноты, и открыла сонату, которую должна была исполнить.
Дверь постоянно открывалась и впускала все новых и новых гостей. По тому, как кланялась баронесса, Елизавета могла безошибочно определить, какое место на общественной лестнице занимает вошедший. Фон Вальде вовсе не было видно, так как он все время был окружен тесным кольцом поздравляющих.
В эту минуту дверь снова отворилась, и в зал вошла, прихрамывая, толстая почтенная дама с пожилым господином под руку. Ее спутник был украшен многочисленными орденами. Баронесса поспешила ей навстречу, Елена тоже поднялась и, опираясь на руку Гольфельда, подошла к вошедшим, тогда как остальные присутствующие дамы и кавалеры последовали за ними, как хвост кометы. Группа у окна поредела, словно по мановению волшебного жезла и благодаря этому стала видна высокая фигура фон Вальде.
– Гадкий! Надо ехать к вам, если хочешь вас видеть! – воскликнула старая дама, грозя ему пальцем. – Прекрасная Испания, вероятно, заставила вас забыть всех своих старых друзей. Видите, несмотря на то, что у меня больные ноги, я все же приехала сегодня, чтобы поздравить вас.
Фон Вальде низко поклонился и сказал даме несколько слов, в ответ на которые она ударила его веером по плечу. Затем он повел гостью к креслу, и она очень важно опустилась в него.
– Баронесса фон Фалькенберг, обер-гофмейстрина в Л., – ответила госпожа Фельс на вопрос Елизаветы, кто эта дама.
Корнелия Киттельсдорф, вошедшая с баронессой фон Фалькенберг, была сегодня замечательно интересна в белом платье с венком пунцовых мальв.
Появление придворных гостей послужило сигналом к началу концерта. Елизавета почувствовала, что ее сердце начинает усиленно биться, ею внезапно овладела сильнейшая робость, и она сильно раскаивалась в том, что согласилась играть первой. Она вся дрожала, когда Елена подала ей знак начинать, но делать было нечего и, взяв ноты, Елизавета подошла с опущенными глазами к роялю и робко поклонилась.
Наступила мертвая тишина, потом по залу пробежал легкий шепот, который затих, как только Елизавета села за рояль. Вся робость молодой пианистки исчезла с первыми аккордами. Она забыла обо всем и всецело погрузилась в произведение великого композитора. Игра ее была великолепна.
Едва она окончила, раздалась буря аплодисментов, которые заставили ее придти в себя. Она поклонилась и поспешила к своей покровительнице, госпоже Фельс, которая молча пожала ей руку.
Концерт продолжался недолго. Четыре молодых человека из Л. пропели красивый квартет. Затем играл очень недурной скрипач. Корнелия Киттельсдорф исполнила два романса, причем оказалось, что у нее приятный голос, но совершенно нет слуха. Потом дошла очередь до так старательно разученной пьесы в четыре руки. Елена фон Вальде овладела собой и сыграла свою партию прекрасно.
Когда концерт окончился, Елизавета прошла в соседнюю комнату, чтобы взять накидку. За нею последовал пожилой господин, сидевший на концерте напротив нее и все время обращавший на нее большое внимание.
Госпожа Фельс, сопровождавшая молодую пианистку, представила мужчину по его просьбе как председателя окружного суда Буша.
Он наговорил Елизавете много лестного по поводу ее игры и добавил, что очень рад познакомиться с отважной спасительницей жизни хозяина дома, тем более, что несколько часов назад потерял надежду познакомиться с нею при разборе этого дела.
Елизавета испуганно отступила. Председатель рассмеялся.
– Ну, не пугайтесь задним числом, – воскликнул он, – мы, как я вам только что сказал, не имеем больше основания вызывать вас в суд. Труп Линке сразу прекратил это дело – его обнаружили сегодня в пруду в Линдгофе, – добавил он, понижая голос. – Мне доложили об этом в гостинице, где я остановился. В сопровождении врача, который случайно был там, я отправился к месту происшествия и убедился, что он никогда больше не поднимет руку ни на кого. Состояние трупа показывает, что Линке утопился сразу же после своего неудачного покушения.
Елизавета вздрогнула.
– Господин фон Вальде знает об этой ужасной смерти? – дрожащим голосом спросила она.
– Нет, я еще не имел случая говорить с ним с глазу на глаз.
– Кажется, никто из присутствующих не подозревает о случившемся вчера? – это подошла госпожа Фельс.
– К счастью, нет. И все благодаря нашей осторожности и молчанию, – насмешливо произнес председатель суда. – Бедный господин фон Вальде и так еле спасся от осаждающей его с поздравлениями толпы, а что было бы, если бы его еще поздравляли со счастливым избежанием опасности!
В это время дворецкий подошел к Елизавете с маленьким серебряным подносом, на котором лежало несколько бумажек, свернутых в трубочку. Когда она с удивлением взглянула на него, тот с почтением произнес:
– Извольте взять одну бумажку. Елизавета колебалась.
– Это, вероятно, какая-нибудь шутка, – произнесла жена доктора. – Берите скорее, чтобы не задерживать дворецкого.
Машинально девушка взяла одну бумажку, в эту минуту на пороге появилась баронесса Лессен и окинула комнату пристальным взглядом.
– Что вы тут делаете, Лоренц? – быстро проговорила она, подходя к дворецкому. – Вы, я думаю, можете сообразить, что госпожа Фельс согласится идти только со своим супругом.
– Я подавал госпоже Фербер, – ответил старик. Баронесса гневно посмотрела на него, потом смерила Елизавету высокомерным взглядом с головы до ног.
– Как, фрейлейн Фербер, – резко произнесла она, – вы еще здесь? Я думала, что вы давно дома почиваете на лаврах. – Не дожидаясь ответа, она повернулась, пожав плечами и бросив укоризненный взгляд на растерявшегося дворецкого. – Вы были опять рассеяны, Лоренц! Этот недостаток усилился у вас в последнее время.
С этими словами она вышла из комнаты. Дворецкий последовал за нею. Все трое оставшихся с изумлением смотрели друг на друга, но в этот момент вошел доктор, разъяснивший загадку. Он с комичной торжественностью раскланялся перед женой и сказал ей:
– Так как госпоже Киттельсдорф было только что угодно вновь соединить нас, как это сделал пастор пятнадцать лет тому назад, то я должен безропотно нести дальше свое брачное иго и весь день провести с тобою.
– Да что ты говоришь? – весело рассмеялась его жена.
– Пожалуйста, это не моя выдумка. Ах, ты же не слышала прекрасной речи госпожи Киттельсдорф? Как жаль! Значит, я вынужден повторить ее тебе. Всякая супружеская чета, как живущая в мире и согласии, так и стоящая на тропе вражды, должна немедленно и при том совершенно мирно отправиться к «Башне монахини» в лесу, где будет устроено торжественное празднество. Там ты обязана ухаживать за мною, то есть доставлять мне пищу и питье, и вообще заботиться о моем благосостоянии, как самая добродетельная Пенелопа. Чтобы холостые мужчины, которых здесь большинство, не умерли с голода, очень остроумно придумана лотерея. Каждая барышня должна взять бумажку, на которой написано имя ее кавалера. Тут уж сама фортуна должна решить: соединить ли два любящих сердца или коварно разлучить их. При этих словах доктора Елизавета пришла в сильное волнение. Она даже не остановилась на мысли о том, будут ли после концерта еще какие-нибудь торжества. Теперь ей стало ясно, почему баронесса так подчеркнула вчера время окончания концерта. Ее щеки горели от стыда, так как она, взяв бумажку, па ошибке поданную ей дворецким, показала чрезмерную навязчивость. Елизавета, быстро приняв решение вошла в зал, где как раз при громком смехе разворачивались бумажки и происходили взаимные поклоны дам и кавалеров.
– Какая нелепая мысль пришла в голову этой Киттельсдорф! – раздраженно заметил какой-то молодой человек своему соседу, когда Елизавета проходила мимо. – Мне досталась эта толстая ханжа Лер.
Елизавете не пришлось долго разыскивать баронессу, так как последняя находилась в стороне, у окна. Корнелия, обер-гофмейстрина и Елена стояли возле нее и о чем-то спорили. Обер-гофмейстрина сердито внушала что-то Корнелии, а та в недоумении пожимала плечами. Лицо баронессы имело очень сердитое выражение. Невдалеке от этой группы, прислонившись к колонне и скрестив руки, стоял фон Вальде. Он, казалось, почти не слушал старого спутника обер-гофмейстрины и не сводил взора с расходившихся дам.
Елизавета поспешно подошла к баронессе. От нее не укрылось, что Корнелия при виде ее подтолкнула обер-гофмейстрину и поняла, что была предметом их разговора.
– Баронесса, – обратилась она, поклонившись, – я по недоразумению, не зная, в чем дело, взяла эту бумажку, и только что узнала, что с этим связаны известные обязательства, которые я не могу взять на себя, потому что меня ждут родители.
Она подала бумажку баронессе, а та, внезапно просияв, поспешно схватила ее.
– Мне кажется, вы ошибаетесь фрейлейн Фербер, – вдруг раздался спокойный голос фон Вальде.
– Прежде всего вы должны обратиться к тому, чье имя написано у вас на бумажке, – при этом он с улыбкой окинул взглядом всех гостей, уже сгруппировавшихся в пары и приготовившихся отправиться в путь.
– согласен ли тот кавалер, чье имя написано на этом билетике, отпустить вас. В качестве хозяина дома я не могу допустить, чтобы пострадали интересы какого-нибудь гостя, а потому прошу вас взять и развернуть бумажку.