Ведьмина охота Пономаренко Сергей

— Я уверена, что смерть Любы, как и предыдущие, — не случайность, а хорошо спланированные убийства! — заявляю ей с порога.

— У тебя есть факты? — Соня спокойно продолжает заниматься бутербродами. — Павел Петрович — очень опытный врач, и у него другое мнение. Я специально полазила по медицинским справочникам и теперь не сомневаюсь: картина клинической смерти подтверждает его патологоанатомическое заключение.

— Он, возможно, и опытный врач, но, думаю, есть нюансы, о которых может знать только профессиональный патологоанатом. Что, если передозировка каких-то сильнодействующих сердечных лекарств вызвала смерть Любы? Магда в обоих последних случаях заранее предрекла смерть, видимо, она что-то знает, но боится об этом сказать.

— Ты считаешь, что это умышленные убийства? — Соня, закончив делать бутерброды, тут же продегустировала один и сделала приглашающий жест рукой.

Несмотря на постоянное чувство голода из-за рациона больничной столовой, я не спешила последовать ее примеру — мне не давали покоя подозрения, что происходящие здесь смерти спланированы, срежиссированы заранее.

— Да, именно так! Ты можешь достать историю болезни Магды? Очень подозрительны эти ее зловещие предсказания, которые сбываются.

— Я слышала об этих предсказаниях. — Соня улыбнулась, достала из стола папку и протянула мне. — Поэтому уже полюбопытствовала. Ее история болезни — настоящий детектив. Возьми почитай.

Раскрыв пухлую папку, я жадно начала читать. Ровный, почти каллиграфический почерк, написано черными чернилами, в углу — фотография Магды. На ней она выглядит значительно старше, у нее злобное выражение лица, ехидно поджатые тонкие губы. Для детального ознакомления с историей болезни потребовался бы не один час, поэтому я бегло просмотрела то, что привлекло внимание. Магде Черноус сорок два года, она работала лаборанткой на хлебозаводе, расположенном в районном центре. Причиной ее госпитализации стало проявление агрессии на фоне психотической формы сумеречного расстройства сознания с последующей амнезией. Во время приступа она нанесла серьезные ножевые ранения сожителю, он чудом выжил. Ее сомнамбулизм стал следствием психического заболевания. У нее периодически возникают слуховые и зрительные галлюцинации, она их считает пророчествами, которые ей подсказывают духи. С одной стороны, явная сумасшедшая, с другой — ведь она реально предсказала смерть Любы!

Начинаю строить версию:

— Магда работала в химической лаборатории, у нее были приступы агрессии, она даже пыталась убить сожителя. Возможно, она одержима манией убийства. Теперь действует более осмотрительно, сменила нож на яд, может быть, какой-то известный ей химический препарат. Вывод: она сама претворяет в жизнь свои пророчества. В ее голове звучат голоса, а галлюцинации она принимает за духов. И не только пророчествует, но и выполняет их указания. Внезапная смерть Любы уж слишком подозрительна.

— При подобных заболеваниях человеку свойственны внешние проявления агрессии, но хладнокровно спланированное убийство — это совсем другое. Да и где здесь она может найти химические вещества или даже сильнодействующие лекарства?

— Ты считаешь, что Магда не может быть причастной к убийствам?

— То, что это были убийства, — лишь твое предположение. С таким же успехом можно предположить, что Люба покончила с собой, приняв сильнодействующий сердечный препарат. Но у больных для этого мало возможностей. Как бы Магда смогла столь хитроумно совершить преступление и замаскировать его? Если было совершено убийство, то действовал не химик, а скорее медик. Предположим, что кто-то из медперсонала к этому причастен, но какова мотивация? Из истории болезни Любы следует, что она была бомжихой и за душой у нее ничего нет. То же самое касается и больной Петровой, которая умерла полтора месяца назад. Ее истории болезни у меня нет, но я хорошо помню эту женщину: сорока трех лет, одинокая, никто ее не навещал, в больнице она находилась непродолжительное время.

— Может, на ее квартиру были претенденты?

— Не знаю, была ли таковая у Петровой, но у Любы ее не было!

— Выходит, Магда в самом деле ясновидящая и общается с духами? — Я не скрываю сарказма.

— Может быть, и так. При психических заболеваниях, бывает, угнетается какая-то часть мозга, при этом происходит гиперактивация другой. Не секрет, что в большинстве случаев гениальности сопутствуют истерия и другие психические заболевания. После приступа Магда не помнила ни того, что пыталась убить сожителя, ни причины этого поступка. Но под гипнозом она рассказала: это произошло из-за того, что ей во сне открылось, будто бы тот развращал ее малолетнюю дочь.

— Ты считаешь, есть вероятность, что Магда в самом деле предугадывала смерть больных?

— Может быть.

— А если предположить, что во время сомнамбулических блужданий ночью Магда что-то видит и на этом строятся ее предсказания?

— Вот это исключено! Сомнамбула, лунатик никогда не помнит, что с ним происходило, хотя может не только блуждать по помещению, он способен и на более сложные действия. В 1987 году канадец Кен Паркс в сомнамбулическом состоянии вышел из дому, проехал два десятка километров на автомобиле и, явившись в дом родителей, убил их, но потом все это стерлось из его памяти. А одна дама средних лет в таком же состоянии выходила ночью из дому и вступала в половые отношения с незнакомцами, а наутро ничего не помнила. Это закончилось тем, что муж выследил ее и пресек эти ночные прогулки.

— Я не настаиваю на том, что именно Магда повинна в смерти Любы. Просто все это очень странно: неожиданная смерть Любы, предсказания Магды…

— Давай не будем строить версии и заниматься поиском убийцы. У меня голова болит от всего этого, я даже за свою статью не могу приняться. Лучше поговорим о чем-нибудь другом.

— А что за история связана с больничным моргом? — спросила я, вспомнив утренний разговор.

— Страшилка на ночь. Больничный морг расположен в бывшей замковой часовне. Не боишься перед сном слушать ужастики?

— Действительность часто страшнее легенд: если даже они основаны на чем-то реальном, все это происходило в прошлом, скрытом от нас завесой времени.

— Тогда слушай. В конце позапрошлого века у хозяина этого замка была дочь, красавица Ядвига. В нее влюбился сын небогатого помещика, жившего по соседству, — Виктор. Ни богатый отец, ни сама избалованная красавица не считали его подходящей партией, однако девушке нравилось играть на чувствах Виктора, дразнить его и использовать для своих прихотей. Когда Виктор объяснился ей в любви, она посмеялась над ним, выдвинув ряд заведомо невыполнимых условий, подобно тому как Оксана потребовала у кузнеца Вакулы туфельки, которые носит сама царица. Влюбленный — значит безумный. Виктор забросил учебу во Львовском университете, увлекся карточной игрой, проигрался в пух и прах, выдал поддельные векселя. Чтобы спасти Виктора от тюрьмы, его отец продал имение и погасил долги, а чтобы зарабатывать на жизнь, устроился помощником управляющего имения отца Ядвиги. Тем временем красавице нашли богатого и знатного жениха в Варшаве, и было объявлено об их помолвке. Тут отец Виктора получил трагическое известие, что его сын скоропостижно скончался. Отец поехал во Львов, привез тело сына и оставил гроб в часовне возле дворца для ночного отпевания. Отцу Ядвиги донесли, что Виктор — самоубийца, что он застрелился, так как не смог рассчитаться по новым карточным долгам. Он пришел в ярость и приказал выкинуть гроб с телом Виктора из часовни, хотя уже был поздний вечер. Слуги выполнили приказание — вынесли гроб в поле. Отцу Виктора не удалось никого уговорить перевезти гроб с телом сына к себе домой, и он всю ночь возле него простоял, несмотря на то что была зима. На следующий день Виктора похоронили за оградой сельского кладбища, где хоронят самоубийц, без отпевания и опечатывания могилы. И тут начались странные смерти среди селян. Умирали по-разному, но все умершие имели какое-то отношение к захоронению тела. Умерли те, кто выносил гроб из часовни, и те, кто отказался его перевезти. Отца Виктора арестовали по подозрению в причастности к этим смертям, но потом выпустили, так как люди продолжали умирать, когда тот находился в тюрьме. Летом в имение приехала Ядвига с мужем, и начались несчастья у них. Во время конной прогулки ее муж упал с лошади, после чего у него парализовало ноги, а Ядвиге каждую ночь снился Виктор. Девушка таяла на глазах. Пошел слух, что Виктор стал вурдалаком и мстит своим обидчикам. Испуганные селяне выкопали гроб с телом Виктора и обнаружили, что, несмотря на прошедшее значительное время, он лежит там как живой. Как ни умолял его отец не делать этого, трупу пробили сердце осиновым колом и отрубили голову, которую затем сожгли.

На следующее утро в часовне обнаружили повесившуюся Ядвигу — все указывало на то, что это самоубийство. Отец Виктора пропал, его тело с пулей в затылке нашли в заболоченном озерце. С тех пор в часовне и возле нее случилось еще несколько загадочных смертей. Что ты обо всем этом думаешь, Иванна?

— Отец Виктора мстил за сына, хотя тот сам был виноват в своих бедах. А затем с ним расправился отец Ядвиги.

— А Ядвига?

— Представляю, какая там сложилась напряженная обстановка, все боялись мести живого мертвеца. Возможно, у девушки в психике произошел надлом. И мы не знаем, насколько легенда соответствует действительности.

— То есть одна логика и ничего сверхъестественного? — возмутилась Соня. — Хорошо, я тебе расскажу еще один случай, связанный с этой часовней…

Тут в ординаторскую вошел Богдан, и я отправилась в палату спать, ощущая нарастающую головную боль. «Снова не позвонила Марте! — спохватилась я. — Надо будет завтра рано утром попросить у Сони разрешения воспользоваться ее телефоном». Только моя голова коснулась подушки, как я провалилась в глубокий сон без сновидений.

Мое правое предплечье затряслось, словно к нему присоединили какой-то вибрационный прибор. Силюсь проснуться, и сразу мою голову стискивает крепким обручем боль. «Я хочу спать! Спать! Дайте мне поспать!» Через силу открываю глаза и вижу склонившуюся надо мной фигуру с размытым серым пятном вместо лица, продолжающую меня трясти.

— Фу, проснулась! — радуется она, и я узнаю Магду. «Лунатичка осваивает новое амплуа? Ей требуется подружка для ночных прогулок?»

— Чего тебе? Я сказок на ночь рассказывать не умею.

— Ты хотела узнать… Идем со мной, сама все увидишь.

— Что узнать?

— Ты идешь?!

Конечно, это глупо, но я набрасываю халат и иду за ней. В коридоре нас поджидает бледная Соня.

— Она тебе сказала? — испуганно лепечет она.

— Что именно?

— Выпустите Любу! Она живая! Вы должны ей помочь! — настойчиво требует взволнованная Магда. — Иначе с ней поступят, как с другими!

Бред сумасшедшей, да и только, но я все же интересуюсь у Сони:

— Разве такое возможно?

— Даже если Люба была в коме, то после проведенного вскрытия она абсолютно мертва.

— Зачем тогда меня разбудили?

— Мне кажется, в морге происходит что-то странное. Надо пойти туда и посмотреть. Не знаю, что там увидим, но, конечно, не ожившую Любу. Пойдешь со мной, а то одной идти страшно?

— Для тебя более надежным спутником был бы Богдан. — Хотя я лишена предрассудков и не верю в оживших покойников, ночью идти в морг мне не хочется.

— Богдан услышал днем, как я договаривалась с одним молодым человеком о поездке на природу — на шашлычки, приревновал и рассердился. Со мной не разговаривает, избегает меня. Уже полчаса, как куда-то запропастился. Наверное, с санитаром из мужского отделения пьют самогон. Кто он такой, чтобы меня ревновать? Видеть не хочу его слащавую физиономию!

Теперь мне понятно, почему санитар так вел себя по отношению к Соне. Ничего, перебесится. Если он и в самом деле где-то пьет, его лучше не трогать.

Фантазии Магды никоим образом не могли оказаться правдой, разве что Люба после смерти вдруг стала вампиром. Мне в жизни приходилось сталкиваться с настоящими вампирами, но все они не были воскресшими мертвецами. Известны случаи, когда человек, впав в кому или летаргический сон, похожий на смерть, вдруг оживал в морге. Это все же лучше, чем проснуться в гробу. Писатель-мистик Гоголь всю жизнь боялся быть заживо похороненным и завещал, чтобы его похоронили только после того, как на теле появятся трупные пятна.

Но Любе вскрыли грудную клетку, разрезали живот, копались во внутренностях, поэтому ожить она никак не могла! Зачем тогда идти в морг? На этот раз духи слили Магде неправдивую информацию. А если в морге и в самом деле что-то происходит?!

Вспомнились жуткие рассказы о привидениях старинных замков, охраняющих кровавые тайны прошлого, о вампирах. Если я не встречала оживших мертвецов, разве это доказательство того, что их нет? Ведь я не один раз сталкивалась с привидением Ларисы Сигизмундовны, навещавшим меня и дававшим советы с помощью пасьянса.

Коридор при тусклом дежурном освещении выглядит незнакомым, имеет жутковатый вид. Даже половицы скрипят загадочно и угрожающе. Как могу, успокаиваю себя, чтобы не поддаться нервозности и страху. Мой взгляд падает на окно, за которым царит глубокая тьма.

Меня словно перемкнуло. Как ни странно, я уже не боюсь. Наоборот, захотелось вырваться за пределы душных помещений больницы, побыть на свежем воздухе, пусть и непродолжительное время. Ничего там не может произойти плохого, а прогуляться так хочется!

— Хорошо, пойдем вместе, — сказала я Соне.

Она с сомнением посмотрела на меня, явно не особенно рассчитывая на мою помощь в случае чего. Похоже, у нее пропало желание идти в ночь.

— То, что я предлагала, — неразумно. Я пойду к себе, а ты возвращайся в палату.

«Вернуться и лечь спать?» Во мне уже разгоралась жажда ночного приключения.

— Люба ждет! — требовательно произнесла Магда, обращаясь к Соне. — Она ждет тебя!

— Соня, что может в морге случиться? Это будет ночная прогулка до морга, и все. Мы убедимся, что фантазии Магды лишь иногда совпадают с реальными событиями. Если мы не пойдем, нас будет продолжать грызть червячок сомнения, он не даст нам покоя. Все будет хорошо! Если там даже присутствуют темные силы тонкого мира, они существуют лишь в астральном виде и не могут навредить живым, разве что напугать. Но мы не из пугливых!

В этом я покривила душой, так как мне больше, чем кому-либо, известно, что темные силы тонкого мира могут представлять собой смертельную опасность. Недаром в прошлом, чтобы сохранить спрятанные сокровища и тела упокоившихся властителей народов, накладывали заклятия на души принесенных в жертву людей. Этим грешили все древние народы: египтяне, скифы, славяне, хазары, ацтеки, инки и так далее. Мне до умопомрачения захотелось хоть ненадолго покинуть мрачные стены больницы, вдохнуть свежего воздуха…

Мой уверенный тон, похоже, подействовал: Соня достала из кармана связку ключей и задумчиво повертела ее в руке.

— Соня, идем! — нетерпеливо сказала я и потянула ее за рукав халата.

Сделав несколько шагов к выходу из отделения, Соня задумалась.

— Нет, Иванна, на этот счет есть инструкция: прежде чем покинуть отделение хоть ненадолго, я должна поставить в известность дежурного врача. Тем более Богдан куда-то запропастился. Стой здесь, а я позвоню Феликсу Марковичу.

Соня развернулась и, больше не слушая моих доводов, пошла на пост дежурных, где в стеклянной будочке находился ее мобильный телефон. Я не слышала, что она говорила, но, словно в немом кино, видела, каким кислым стало выражение ее лица. Было ясно, что Феликс Маркович не в восторге от ее желания ночью посетить морг. По тому, как она бросила телефон, я поняла, что ей категорически запретили это делать. Я дождалась, пока Соня вышла в коридор.

— Он разорался и запретил идти туда самой или послать санитара. Завтра я наверняка стану посмешищем!

— Стопроцентно станешь, если туда не пойдешь! — подбросила я дров в костер. — Существует мизерная вероятность, что в морге и в самом деле происходит что-то нехорошее. Если мы в этом убедимся, Феликс Маркович еще и прощения у тебя попросит.

— Хорошо, Иванна, мы с тобой быстренько туда сходим и сразу вернемся, — решилась Соня. — Минут за десять справимся?

— Думаю, быстрее.

Магда увязалась за нами, что-то лепеча, но Соня велела ей идти в палату. Судя по всему, Соня была напугана, но не хотела этого показать. Кроме того, она ведь отвечает за отделение, которое, хоть и на непродолжительное время, останется без медсестры и санитара. Если об этом узнает руководство больницы, ей будет грозить увольнение по статье. Соня мне нравится тем, что способна на поступок, что дано немногим. В этом мы с ней очень похожи.

Больничный морг расположен в северной части сада. Не скажу, что эта ночная прогулка представляется мне увеселительной, хотя я и пытаюсь убедить в этом Соню. Тревожные мысли то и дело лезут из подсознания, но я гоню их прочь.

Соня открывает дверь черного хода, и мы выходим в больничный сад. Я с жадностью вдыхаю ночной воздух, напоенный ароматом трав и другой растительности. Нарушая тишину, рядом стрекочет кузнечик. Я ощущаю умиротворенность, и так хорошо становится на душе! Соня теперь держится увереннее, ее движения четкие, как у человека, который не сомневается в том, что поступает правильно. Она освещает нам дорогу фонариком, хотя и света луны достаточно. Неожиданно Соня резко останавливается.

— Что это?

В луче фонаря вижу стоящую у стены стремянку, которая должна находиться в запертой каптерке, расположенной возле черного хода. У меня радостно колотится сердце — достаточно сделать несколько шагов, и через мгновение я окажусь на воле! С трудом сдерживаю себя: я не могу подвести Соню, если сбегу, у нее будут крупные неприятности.

— Готовится побег? — Соня, повернувшись ко мне, ослепляет меня светом фонарика.

Я понимаю, о чем она думает: я специально подбила ее ночью выйти в сад, где все приготовлено для побега. И тут меня осеняет.

— Скорее наоборот: кому-то ночью потребовалось проникнуть на территорию больницы и ему в этом помог кто-то из медперсонала.

— Кому и для чего? — с сомнением произносит Соня, перестав светить мне в лицо.

После того как мои глаза вновь привыкают к темноте, я уверенно говорю:

— Чтобы это узнать, нам надо попасть в морг.

В устремившемся вверх здании угадывается его ритуальное предназначение. И одновременно в его облике мне видится нечто живое, затаившееся, словно хищник перед прыжком на добычу. Я даже мотаю головой, чтобы прогнать наваждение. Хотя окна закрыты ставнями, через щель из одного из них пробивается слабый лучик света — там явно кто-то есть.

— Что будем делать? — шепотом спрашивает Соня.

— Пожалуй, нам стоит вернуться и сообщить об этом дежурному врачу.

Умираю от любопытства, очень хочется заглянуть внутрь, но озвучила то, что считаю наиболее разумным в данном случае.

— Раз мы здесь, то должны посмотреть, что там происходит, а дежурному врачу могу позвонить по мобилке — она у меня с собой, — говорит Соня.

Вижу, она полна решимости. Соня боялась темных сил, в основном существующих в воображении человека, а столкнувшись с реальной опасностью, храбрится, явно недооценивая ее.

— Ну что ж, пойдем, — опрометчиво соглашаюсь, не в силах побороть любопытство.

Соня выключает фонарик, но уже через несколько секунд мы прекрасно ориентируемся благодаря свету звездного неба и луны. С молчаливого согласия Сони я первой заглядываю в щель, образовавшуюся из-за неплотного прилегания ставни. Увиденное повергает меня в ужас!

На секционном столе лежит растерзанное тело Любы. Живот вскрыт, видны сизо-бордовые внутренности, точнее, то немногое, что там осталось. Фигура в операционном одеянии, в длинном резиновом фартуке, заляпанном кровью, с маской на лице и в надвинутой на самые брови шапочке вытаскивает толстую коричневатую лепешку — видимо, печень — и помещает ее в прозрачный сосуд. Я чувствую, как к горлу подступает тошнота, но какая-то сила удерживает меня на месте. Фигура вооружается скальпелем и, переместившись к голове Любы, начинает производить манипуляции с глазом.

— Что там? Дай посмотреть! — нетерпеливо шепчет Соня.

Будучи в шоковом состоянии, я уступаю ей место. Никогда не считала себя слабонервной, но увиденное меня потрясло.

— Японский бог! — довольно громко произносит Соня. — Любу разбирают на органы, извлекают из глаза роговицу.

Надо что-то делать! Я оттаскиваю ее от окна.

— Хватит, насмотрелись! Звони в милицию или куда хочешь, но этого мерзавца надо задержать!

— Профессионально действует, специалист. Кто бы это мог быть? — бормочет Соня.

Увиденное потрясло ее не меньше, чем меня. Она словно в трансе, не осознает опасности нашего положения.

— Пусть милиция разбирается, — говорю я.

— Надо поставить в известность дежурного врача, а уж потом…

— Звони! — Я снова приникаю к щели.

В прозекторской вижу еще одну фигуру, точно так же экипированную, как и первая. Этот человек укладывает сосуды, в которых что-то бултыхается, в большую сумку. Видно, он спешит. Первый патологоанатом начинает приводить тело несчастной Любы в порядок. Он запихивает в живот тряпки и начинает зашивать. Вдруг слышится звонок мобильного телефона. Патологоанатом в окровавленных перчатках продолжает делать стежки и что-то говорит другому, закончившему складывать сосуды с органами в сумку. Тот выпрямляется, подходит к первому, засовывает руку в карман его халата, смотрит на высветившийся номер звонящего и отрицательно качает головой. Соня дергает меня за одежду.

— Феликс Маркович не отвечает. Наверное, сто грамм выпил и лег отдыхать. Что там происходит?

— Их двое. Они уже заканчивают.

— Что будем делать? Возвращаемся и…

Неожиданно в ее руке мобильный телефон громко разражается мелодией «Ориентация — Север». Соня, увидев номер звонящего, довольно кивает. Я понимаю, что это «проснулся» Феликс Маркович, и тут мне все становится ясно! Прежде чем она отвечает, я выхватываю у нее телефон и сбрасываю вызов.

— Бежим! — командую ей.

Соня недоуменно на меня смотрит, а я вижу позади нее быстро приближающуюся фигуру. Схватив за руку, я тащу Соню за собой и в отчаянии кричу:

— Скорее, Соня! Опасность!

Подчиняясь мне, она сделала пару шагов… В этот момент что-то хрустнуло под ногами преследователя, и она оглянулась.

— А-а-а! — закричала Соня, вырвала свою руку и бросилась бежать в сторону больничного корпуса.

Глупее в нашем положении трудно было что-либо придумать, преследователь буквально дышал нам в затылок. Я с трудом догнала ее, хотела остановить, но она вырвалась и побежала к черному ходу. Следовать за ней было неразумно, и я резко рванула в сторону. Боковым зрением я заметила, что Соню у самой двери настигла темная фигура и повалила на землю… Раздался ее отчаянный крик о помощи, но сразу же стих.

Неожиданный маневр позволил мне оторваться от другого преследователя, сероватым пятном маячащего в темноте. Видимо, патологоанатомы сбросили тяжелые резиновые фартуки, мешающие быстро передвигаться.

Как ни странно, я не боюсь. Дыхание ровное, ритмичное, ноги, соскучившиеся по бегу, легко увеличивают расстояние до преследователя. В голове бьется мысль, что надо вернуться и помочь Соне. Чуть снижаю темп, даю возможность преследователю приблизиться, уже слышу за спиной его тяжелое дыхание. Со спортом он явно не дружен. Резко остановившись, приседаю, с трудом удержав равновесие. Прием, неоднократно использовавшийся мною в детстве, когда играли в «догонялки» или «квача». Преследователь, наскочив на меня, летит на землю, пропахивая ее носом.

Меняю направление, бегу к черному ходу, чтобы помочь Соне. В этот момент вижу двигающийся мне навстречу серый силуэт второго преследователя, понимаю, что Соне не смогу помочь. Этот бежит гораздо быстрее, чем тот, от которого я избавилась. Делаю рывок в сторону, едва ускользаю от него, но он не отстает. Приходится бежать, напрягая все силы. Количество принятых лекарств и малоподвижный образ жизни в последние два месяца дают о себе знать, и только отчаяние помогает не сбавлять темп. Если бы второй преследователь не был в хирургическом одеянии, стесняющем движения, мне не удалось бы убежать от него.

Но куда бежать? Игра в догонялки по саду в конечном счете может закончиться для меня проигрышем, несмотря на увлечение легкой атлетикой в юности. Укрыться в морге, запереться изнутри? А дальше что? Впереди замаячил силуэт первого преследователя, пришедшего в себя и подключившегося к погоне. Он бежит мне наперерез.

Вижу стремянку, прислоненную к стене, и, добежав до нее, стремительно взбираюсь по ней на забор. Оказавшись наверху, ногой отталкиваю стремянку, та валится на землю. Этим выигрываю несколько спасительных секунд. Спрыгнув на землю по другую сторону забора, бегу в направлении поля подсолнечника, которое тянется вдоль дороги, ведущей в село. Надеюсь укрыться там и уже тогда решить, как дальше действовать.

Добежав до подсолнухов, наклонившись, ныряю в них, под защиту тяжелых шероховатых солнцеподобных шляпок, уже набухающих семечками, и на четвереньках уползаю подальше от дороги. Услышав приближающиеся голоса преследователей, замираю. С облегчением слышу, что они двинулись в противоположную от меня сторону, посчитав, что я направилась в село. Лежу на земле, боясь пошевелиться. Они спорят, затем один из них уходит в сторону больницы. На счастье, ночное небо затянуло спасительными для меня тучами, подул ветерок, приведя в движение головы «солнышек», и я могу потихоньку ползти дальше.

— Тебя только за смертью посылать! — звучит недовольный глухой голос, в ответ слышится что-то неразборчивое.

И тут же слепящий луч фонаря-прожектора начинает жадно ощупывать стебли поникших желтых «солнышек», укрывших меня. Я затихаю, боюсь малейшим движением выдать свое местонахождение. Пока они ищут в стороне, я чувствую себя более или менее уверенно, но вскоре они меняют направление и оказываются всего в нескольких шагах от меня. Не один раз луч фонаря проходит надо мной, освещая комковатую, в трещинах, иссохшую серую землю, к которой я припала, толстые зеленые стебли подсолнечника, укрывшего меня.

Я предельно напряжена, ожидаю услышать страшные слова: «Вот она! Держи ее!» Готова взвиться пружиной и бежать от них, но они меня не замечают и движутся в сторону села. Видимо, они уверены в том, что я буду стремиться добраться туда. И у меня возникает план: незаметно вернуться в больницу, узнать, что с Соней. Рассчитываю, пока они заняты поисками далеко от меня, проскользнуть к воротам больницы. Двигаюсь на четвереньках предельно осторожно, и вот уже я на краю поля. Готовлюсь покинуть спасительный подсолнечник и тут слышу, что мои преследователи возвращаются. Я вжимаюсь в землю, понимая, что они движутся прямо на меня!

Что делать? Вскочить и попробовать убежать? Или затаиться и подождать — авось пронесет? Пока раздумываю, они оказываются рядом.

— Не волнуйся, она психически больная. В истории болезни значится, что у нее были нервные срывы, при которых она вела себя агрессивно, — слышится глухой мужской голос, по-видимому, этот преследователь так и не снял с лица маску.

— И куда она может ночью обратиться? Участковый, обслуживающий село, появляется здесь редко, словно ясное солнышко глубокой осенью. Да и договориться с ним можно будет в случае чего. У меня есть его номер телефона. Ты выйди на него и сообщи о побеге психически больной. Не сомневаюсь, завтра ее к нам привезут, будет здесь как миленькая.

— Тревожно мне… Знал бы, что так случится, ни за что бы с тобой не связался… Зря ты ее…

Этот испуганный голос мне знаком — Феликс Маркович, сегодняшний дежурный врач. Что они сделали с Соней?!

— А ты что хотел: дурные бабки стричь и не замараться?!

— Не обязательно было ее убивать, можно было с ней договориться… дать ей немного денег…

У меня перехватило дыхание: Соня мертва?!

— Что сделано, то сделано! Зачем она с меня маску сорвала? Сама виновата. У нее хрупкая шея оказалась. — Мужчина противно захихикал.

У меня перед глазами возникло нежное лицо Сони, ее огромные лучистые глаза, тоненькая шейка с синей жилочкой… Не исполнится ее мечта стать журналисткой, никем ей теперь не быть! Бедная Соня! Это я виновата, я уговорила ее пойти ночью к моргу! Если бы она меня не послушалась, то осталась бы жива! Меня душат слезы, а внутри клокочет ярость, я готова броситься на убийцу! Но что я одна смогу сделать против двоих? Скорее всего, последую за Соней и стану еще одной жертвой… Я отомщу за тебя, Соня, клянусь!

Преступники тем временем отдалились от меня настолько, что я уже не могу разобрать, о чем они говорят. Теперь надо решить, что делать дальше. В село, а тем более в больницу, мне дорога заказана. Феликс Маркович и его сообщник предпримут все, чтобы свалить на меня убийство Сони. Что бы я ни говорила, в милиции ко мне отнесутся как к агрессивной психически больной. Не исключено, что, прежде чем попасть на допрос к следователю, я окажусь в руках у Феликса Марковича, и он меня сделает по-настоящему сумасшедшей. В дальнейшем он обязательно найдет способ заставить меня умолкнуть навеки.

Единственное правильное решение в этой ситуации — как можно скорее убраться отсюда, отыскать место, где можно будет пересидеть какое-то время, пока не найду выход. И еще я должна наказать убийц Сони. Но как все это осуществить, не имея денег?

В руке слабо музыкально пискнуло, и я вздрогнула. Это был мобильный телефон Сони, я вспомнила, как выхватила его у нее возле морга, — и с того времени сжимала в руке и даже не заметила этого. Я могла позвонить Марте и попросить у нее помощи! Радость оказалась преждевременной, экранчик засветился и погас — разрядился аккумулятор. Не везет, так не везет!

Я направилась через поле подсолнечника к шоссе, обходя село стороной, что значительно удлинило путь. Поле казалось бесконечным. Тугие шляпки подсолнухов, еще недавно спасших меня от убийц, теперь мешали движению, царапали руки.

За подсолнечником оказалось пшеничное поле. Ощущаю себя кораблем-первопроходцем, с трудом пробивающим путь в золотистом море. На ногах легкие комнатные тапочки, чувствую ступнями все неровности почвы, вскоре стали огнем гореть пятки. С непривычки очень устала, хочется отдохнуть, но времени на отдых нет, время работает против меня.

Скоро начнется охота, и, если я не уберусь подальше от этого места, окажусь в клетке. За полем тянется широкая посадка со старыми деревьями, а уж за ней — шоссе. Не очень оживленное, но то и дело проносятся автомобили, слепя фарами. Выхожу на обочину и, вытянув руку, голосую. Не знаю, в каком направлении уеду и куда, главное — как можно дальше отсюда…

По окончании моего печального рассказа Соломия молча поднялась, достала из шкафчика неполную бутылку коньяка и налила мне полстакана.

— Выпей и ложись спать — на тебе лица нет. Ты еще не отдохнула.

— Я чувствую себя нормально, а коньяк лошадиными дозами не пью.

— Ты пришла ко мне за помощью? Обещаю, что помогу тебе в пределах своих возможностей. Но ты должна слушаться меня, ведь со стороны всегда виднее. Давай, пей!

Соломия требовательно протянула мне стакан, и, зажмурившись, я выпила его содержимое одним махом. Сразу запекло в горле, в груди стало тепло.

— Молодец. Теперь возвращайся в постель. Я отключу городской телефон, сама запру дверь, так что спи, сколько организму потребуется. Постараюсь отпроситься и вернуться пораньше домой. Просмотрю новости в Интернете, может, что и узнаю о твоем побеге. Все, пока, чмоки-чмоки!

Соломия поцеловала меня в щечку, зашторила окна и вышла из комнаты. Я легла в постель, чувствуя приятную теплоту и расслабленность во всем теле, и незаметно для себя крепко уснула.

Снилось что-то светлое и хорошее, но исчезло из памяти сразу, как только я открыла глаза. На душе было легко, словно катастрофическая ситуация, в которой я оказалась, благополучно разрешилась. Я убрала в квартире, где и так было чисто, потом приготовила обед из найденных в холодильнике продуктов, остальное время посвятила изучению книженции с грозным названием «Уголовный кодекс».

Вернувшись вечером, Соломия шумно втянула ноздрями воздух и произнесла:

— Добрым духом пахнет, уж не чудо ли на кухне сотворилось в мое отсутствие?

Сделав ревизию кастрюль и сняв пробу, Соломия похвалила меня. Мне же не терпелось расспросить ее: узнала ли она, что произошло в больнице после моего побега? Я с трудом сдерживалась, ожидая, чтобы она сама подняла эту тему.

Когда ужин подошел к концу, Соломия, до этого болтавшая обо всем и ни о чем, подошла к главному.

— У меня скверные новости. Тебя подозревают в двойном убийстве…

— В двойном?! Не может быть!

— Выслушай меня спокойно и не перебивай. А лучше сама прочитай, что я распечатала из Интернета.

Соломия достала из сумочки лист бумаги, сложенный пополам, и протянула его мне. С внутренним трепетом я развернула его, и сразу в глаза бросился заголовок: «Убийца-психопатка сбежала из дурдома». Я стала торопливо читать текст.

«Из Н-ской психиатрической больницы сбежала больная, совершив при этом два убийства. Это произошло ночью. Больная И. обманом или силой вынудила медсестру С. открыть черный ход и расправилась с ней, сломав шейный позвонок. Дежурный врач Ф., услышав шум, попытался задержать агрессивную больную, но та нанесла ему скальпелем смертельную рану в гортань и скрылась. Правоохранительными органами осуществляется розыск сбежавшей пациентки.

На вид ей 28—30 лет, рост 172 см, средней комплекции, черный цвет волос (крашеная). Была одета в синий спортивный костюм с бордовыми вставками. Кому известно о ее местонахождении, просим сообщить по телефонам…»

— Как ты это объяснишь? Ты же сказала, что убита только медсестра!

— Дежурный врач, Феликс Маркович, был тем «черным патологоанатомом», который выпотрошил тело Любы. Его напарник избавился от него, повесив на меня и это убийство.

— Для чего ему надо было убивать сообщника? — Соломия недоверчиво посмотрела на меня. Похоже, ее обуревали сомнения.

— У меня остался мобильный телефон Сони, убитой медсестры. Она несколько раз звонила ночью Феликсу Марковичу, а он в это время был в морге. Если бы милиция стала проверять звонки ее мобильного, Феликсу Марковичу было бы трудно объяснить, где он находился. Эти звонки косвенно подтверждают мой рассказ, как и то, что из тела Любы были изъяты органы…

— Пожалуй, ты права. Вырезанные органы на место не пришьешь. — Соломию даже передернуло от своих же слов. — Видимо, Феликс Маркович был слабым звеном, от которого решили избавиться, чтобы спрятать концы в воду. Но чтобы доказать, что ты не убийца, надо выйти на напарника Феликса Марковича.

— Милиции проще признать убийцей меня. Все, что я буду говорить, можно отнести на бред умалишенной. Если бы знать, кто был напарником Феликса Марковича! Он пробрался в больницу извне, но я думаю, что это кто-то из медперсонала.

— Надо найти место, где ты будешь в безопасности. Я рада тебя видеть и готова помогать, но, когда проверят твои контакты, выйдут на меня. Это только вопрос времени.

— Я тоже так думаю. Соломия, дальше я как-нибудь сама, — заявила я оптимистично, хотя не знала, что буду делать без денег и документов. Отправиться в Карпаты и стать снежным человеком? Или превратиться в бомжиху и пастись у мусорных баков, собирать бутылки?

С мученическим видом я поднялась из-за стола.

— Куда собралась, Иванна? Я не собираюсь выставлять тебя за дверь! — прикрикнула на меня подруга.

— Это большой риск для тебя, Соломия! Спасибо, но я пойду.

— Куда? Где собираешься жить?

— Что-нибудь придумаю…

— Пока ты будешь думать, я уже придумала! Есть для данной ситуации неплохой вариант — Невицкий замок!

— Слышала о нем, но не понимаю, какое я к нему имею отношение.

— На его реставрации и раскопках трудится группа энтузиастов. Ты станешь членом экспедиции, будешь жить в палатке, есть пищу, приготовленную на костре, и трудиться на руинах замка. Побудешь там пару месяцев, а потом еще что-нибудь придумаем.

— Не вызовет подозрения мое внезапное появление там?

— Мы его подготовим. Я знаю номер мобильного телефона руководителя экспедиции. Представлю тебя сотрудником лаборатории паранормальных явлений, направленным в Невицкий замок для исследования проявлений тонкого мира. Бумагу с печатью я сделаю на цветном принтере. Сейчас для тебя главное — залечь на дно, не высовываться, а там, глядишь, ситуация изменится.

— Соломия, что бы я без тебя делала! — Я бросилась к подруге и заключила ее в объятия.

Как хорошо, когда есть настоящие друзья, которые не бросают в трудную минуту! Мне чрезвычайно везет, но долго так не может продолжаться. И вечно скрываться я не смогу. Надо обязательно выяснить, кто убийца Сони и Феликса Марковича.

Соломия рассказала об изменениях в своей жизни, происшедших после нашей последней встречи. Не найдя себя в журналистике, чего и следовало ожидать, — в Мукачеве, небольшом районном центре, журналист не может выходить за рамки, определенные властями, здесь он скорее ремесленник, чем творческая личность, — Соломия сменила специальность. Закончив курсы визажистов, она стала работать в самом престижном салоне города. Работа ей нравится, к тому же она весьма денежная, так что Соломия может себе позволить два раза в год отдыхать за рубежом. С Владиславом встречается около двух лет, вместе ездили отдыхать в Хорватию, а последние три месяца он живет у нее, но заявление в загс пока не подавали. Из-за моего появления Владиславу пришлось перебраться в свою квартиру. Для него Соломия придумала историю, будто я переживаю личную драму: мой жених ушел к другой и я потеряла работу — меня сократили. Я приехала к Соломии немного развеяться и отдохнуть подальше от дома. Как по мне, ее версия шита белыми нитками, если учесть, при каких обстоятельствах и в каком виде я оказалась у нее дома.

На следующий день Соломия взяла на работе отгул, чтобы заняться мной. Однако с самого утра ей пришлось выдерживать телефонный штурм Владислава, жаждавшего встретиться с ней вечером. Он делал заманчивые предложения веселого времяпрепровождения, не забывая при этом и обо мне. Соломия отвечала категорическим отказом, не согласилась она и на то, чтобы он вместе с «классным приятелем» навестил нас у нее дома. Она мотивировала свой отказ тем, что после любовной драмы я впала в жуткую депрессию. Но бой-френда доводы Соломии не убедили.

— Что-то ты мудришь! Наверняка тебе есть что скрывать, — проявил прозорливость Владислав, и она сдалась.

— Хорошо, приходи к нам вечером, но без приятеля. Пока, целую!

Закончив разговор, Соломия пояснила:

— Владик не дурак, он явно что-то заподозрил. Лучше ему рассказать часть правды, иначе он сам докопается до всей. Возможно, нам потребуется и его помощь. Но пока с этим не будем спешить, хотя я вполне доверяю ему.

— Из-за моего появления у тебя могут возникнуть проблемы в личной жизни, — извиняющимся тоном сказала я.

— Ничего, Владу это пойдет на пользу, а мне в удовольствие.

В ее словах я не нашла логики: укрывая меня, она здорово рискует, какое тут удовольствие?

За завтраком Соломия была менее разговорчива, чем обычно, и не сводила с меня изучающего взгляда. Наконец она заявила:

— Иванна, надо срочно заняться твоей внешностью: ведь ты не можешь все время сидеть взаперти, в четырех стенах. Я взяла сегодня отгул специально для этого.

— Что ты предлагаешь? Сделать пластическую операцию?

— Это было бы наилучшим решением, но я не пластический хирург. Попробую изменить тебя так, чтобы даже твоя мама не узнала.

— Ты забываешь о материнской интуиции. Мать всегда узнает свое дитя, в какие одежды его ни ряди. Ребенок для мамы самый красивый, умный…

— Ты подсказала отличную идею! — радостно прервала меня Соломия. — Ты была гарнюля, а станешь плохулей.

— Вымажешь мне лицо сажей и оденешь в рубище?

— Увидишь. Твое дело — не вмешиваться в творческий процесс. Пошли в ванную.

Соломия усадила меня на табурет перед раковиной, над которой висело довольно большое зеркало. Я стала вглядываться в свое отражение: если верить подруге, я не скоро увижу себя в привычном обличье.

— Начнем с бровей, подруга. Имя тебе тоже поменяем.

Соломия сделала мне татуаж бровей, придала лицу «скуластость», используя специальное средство, изменила цвет волос на медно-рыжий, с помощью шиньона сделала учительскую «гульку» на затылке, напялила на нос очки в нелепой оправе, подрисовала синеватые тени под глазами. Я и в самом деле себя не узнала: стала старше лет на семь и имела вид училки, у которой не сложилась семейная жизнь. Впрочем, последнее как раз в точку.

Критически осмотрев результат своего труда, Соломия осталась им недовольна.

— Иванна, как у тебя со зрением?

— Не жалуюсь. Ты хочешь, чтобы я напялила очки с толстыми линзами для полуслепых? Тогда лучше черные и тросточку в руку.

— Не пойдет. — Соломия сокрушенно покачала головой. — Слишком в глаза будешь бросаться. Я ненадолго отлучусь, к двери не подходи, телефон не бери. Считай, что тебя здесь нет.