Целинники Дьяков Виктор

– Да, в девяностых, после того как развалился совхоз мы с ним попробовали заняться фермерством. Потом пожалели, да уж поздно было. Там творился полный беспредел, воровство, скот, машины угоняли. В девяносто восьмом мы собрали неплохой урожай. Муж дома не ночевал, охранял наш амбар. Однажды утром его нашли зарезанным, а амбар пустым, все до последнего зернышка вывезли… Больше года следствие длилось, так никого и не нашли, или не хотели искать, – вполголоса, чтобы не разбудить сыновей и не напоминать им о семейном горе, говорила Вера.

– Хоть подозревали кого-нибудь?

– Не знаю, меня в ход следствия не посвящали. Но вообще в те годы убийств много было. После того как почти все немцы, да и многие у кого в России и на Украине родственники были из поселка поуезжали, много в их дома пришлых поселилось, не поймешь откуда и каких наций, и бандиты среди них были. Да и милиция такая стала, одно слово что милиция. В общем, убивали часто, а убийц редко находили, особенно если убивали русских. В милиции или полиции, как она там сейчас зовется, тамтаршему былообернулся до ко сейчас одни казахи и они там как пустое место, не бандиты их, а они бандитов как огня боятся. Защищают не поселок, а себя и своих родственников. Дальше мы там жить просто не смогли. Как только я поняла, что убийц уже не ищут, решила ехать в Россию. Тут еще ненормальная обстановка на моей работе сказывалась. Я ведь педучилище окончила, в школе в младших классах преподавала. Так вот от нас стали требовать, чтобы все учителя овладели казахским языком. Особенно замучили комиссии, когда все основные учреждения нашего министерства из Алма-Аты в Целиноград, то есть Астану перевели как в новую столицу. Теперь все эти чиновники рядом оказались, замучили проверками. Нет, меня не увольняли, но все эти придирки по мелочам… В общем ни сама работать, ни учить своих сыновей в той школе я уже не смогла, – по прежнему без эмоций, то ли от безнадеги, то ли от усталости, продолжала свой рассказ Вера Ильинична.

Понятно… надо ж, ведь это и моя родная школа, я туда с первого по шестой класс ходил, Виктор Ильич тяжело вздохнул, что-то припоминая… Ну, а потом вы, значит, на Алтай перебрались? – он решил больше не расспрашивать Веру о Солнечном, не сомневаясь, что эти воспоминания ей даются с большой болью.

– Да, пять лет там прожили. Климат, природа все как в Солнечном, ведь по расстоянию совсем недалеко уехали, думали, что приживемся, да как-то не получилось. Там мы в небольшом селе жили, школа маленькая потому на работу по специальности я не смогла устроиться. Учебных часов совсем мало и они все между местными учителями поделены были. Мне даже группу продленного дня не дали. Пришлось все эти годы на ферме работать скотницей… Не знаю почему так, и там русские и мы русские, а на нас там как на иждивенцев смотрели, приехавших их объедать. Поверите, я даже гражданство там не смогла оформить, жила на птичьих правах, как специально мурыжили, издевались, а может взятку ждали, да откуда же у меня деньги-то. Я даже к губернатору, Евдокимову собиралась на прием ехать, просить, чтобы помог хотя бы с гражданством. Не успела… А как он разбился, мне как голос какой нашептал, что и нам там не жить. С прошлого года готовилась уезжать оттуда. Адрес вот старый ваш нашла, еще от отца остался. Собрались, снялись и поехали, раз мы ни в Казахстане, ни на Алтае никому не нужны, остается последнее, родственников искать… может они помогут, – женщина замолчала, в ее взгляде было столько усталости, безысходности, что Черноусову стало как-то не по себе. Тем не менее, он попытался что-то объяснить:

– Извините Вера… не судите строго тех людей… и нас. Ведь, наверное, в том селе, куда вы приехали, жили очень плохо.

– Да, бедно. У нас на Целине в советское время куда лучше было, а там, я узнавала, всегда еле концы с концами сводили, – подтвердила Вера.

– От нищеты этой проклятой люди и становятся такими завистливыми, черствыми. Бедность, это конечно не порок, но большое несчастье. У нас до сих пор считают по Гоголю, в Россию две беды дураки и дороги, а о третей как-то все время забывают, о массовой бедности, это тоже страшная беда, и главное ни с одной из этих бед никогда всерьез не боролись. Многие мыслители, так называемые, даже считают, что с этими бедами бороться все равно, что с ветряными мельницами. Ну, касательно дураков это может и верно, но с плохими дорогами и бедностью, разве же нельзя бороться? Вот хотя бы наше кооператив взять, только немного дела наладились, а уж все соседи злятся, иззавидовались, радуются если у нас какая неурядица случается, – Черноусов замолчал и словно собравшись с духом, заговорил после некоторой паузы. – Вера, и меня извините, не так должен был я вас встретить, сестру свою и племянников. Но я сейчас…

Виктор Ильич взял мобильник, связался с женой.

– Катя?… В общем такая вводная, срочно готовь большой ужин, у нас гости… Да нет, не из Бежецка, с Целины. Представляешь приехала моя сестра Вера с двумя племянниками… Да потому и не предупредил, что сам только сейчас их вот увидел… Да вот они в моем кабинете сидят… Ну да, как снег на голову, но они ни как не могли предупредить… Давай, мы скоро будем.

Черноусов положил телефон и уже приветливо обратился к Вере:

– Сейчас я вас со своим семейством познакомлю женой и дочкой, она у меня девятый класс окончила. У меня еще и сын есть, Володька. Но он студент в Москве учится и сейчас он там, скоро тоже должен приехать. И еще знай, у вас тут в нашем райцентре Бежецке тоже родственники, мои и твои братья Василий и Леонид. У них тоже семьи у Василия сын уже взрослый и тоже дочка, у Леньки дочка. В общем, не очень большая родня, но и не маленькая, есть к кому за поддержкой обратиться. А потом мы вас покормим ужином и спать положим. Надо же, вот ведь какая встреча, а ведь могли и никогда не встретиться… да…

На бледном лице Веры вновь стал проступать нездоровый красноватый румянец, потом из глаз непроизвольно выкатились несколько слезинок. По всему она очень опасалась за результаты своей столь далекой и опрометчивой поездки к совершенно незнакомым ей сводным братьям. До последнего момента боялась, что ей покажут «от ворот поворот». И куда им тогда деваться, без денег, пристанища, гражданства!?

– Мы… вас… наверное стесним, – слезно-благодарно лепетала Вера, не решаясь так же как и брат перейти на «ты».

– Да что ты, какое стеснение, не чужие же люди. Да и дом у нас, слава Богу, большой. Сын пока не приехал, его комната свободна, там вас и поселим. Ну, а потом дом вам присмотрим, у нас тут есть свободные. Правда избы старые, хозяева поуезжали или поумирали. У нас тут не как в Солнечном, избы из бревен, рубленные. В избе с русской печкой не приходилось жить?

– Нет, даже на Алтае таких не было.

– Теперь поживете. И с работой мы тебе Вера поможем. Моя Катя ведь тоже педагог, в нашей школе завучем работает, ну а я как-никак здесь председатель. Так что по специальности работать будешь, – совсем уж обнадежил сестру Виктор Ильич.

– Спасибо… не знаю как вас и… – голос Веры совсем ослабел, она не знала верить или нет в происходящее, а слезы которые она с трудом сдерживала, вновь потекли из глаз, так сами собой безо всяких рыданий.

Черноусов, чтобы окончательно не смущать сестру делал вид, что не замечает ее состояния. Он вновь деловито взялся за телефон:

– Сейчас я своего зама озадачу, что временно покидаю «командный мостик»…

После разговора с заместителем Виктор Ильич пристально посмотрел на уже довольно основательно спящих мальчиков и, понизив голос почти до шепота, обратился к сестре:

– Давай, Вера поднимай племяшей и пошли, надо отметить ваш приезд. Наш с тобой отец отсюда когда-то уехал, а вот теперь мы все, слава Богу, вернулись на родину. А жить здесь у нас, поверь, можно даже очень хорошо, здесь захочешь не пропадешь. В лесах грибов, ягод прорва, луга… На Целине и в помине таких трав не бывает. Тут если с умом такое дойное и мясное стадо развести можно. Картошка, овощи – все растет, засух никогда не бывает. Зачем отсюда было куда-то ехать? И там толком ничего не наладили и свою исконную родину забросили, не обустроили. Теперь ту ошибку нам и детям нашим, – Черноусов глянул на посапывающих племянников, – устранять надо…