Музыкальный приворот. По ту сторону отражения Джейн Анна

Вот что значит встречаться столько времени. Пять лет.

Первая любовь забывается очень долго, даже такими идиотами, как Кей. И даже если Алина на самом деле любила Кирилла, он не может заставить тело и сердце полностью вычеркнуть Лескову из головы.

Но… я не могу понять ее. Что же она сейчас тут делает? Почему плачет так искренне, горько? Ведь она хотела быть вместе с Антоном. Или вчера, в саду, она солгала мне? Может, через Антона она хочет добиться Кея?

Зато… вот он, мой шанс повернуть все в свою сторону, чтобы отказаться от Кирилла. И поможет мне эта картина. Эх, еще недавно я училась врать, теперь буду учиться основам неумелого интриганства.

Век живи – век учись!

– У вас… вы забавно смотритесь, как влюбленная парочка, – произнесла я.

Кей вопросительно посмотрел в мою сторону.

– Ладно, Кей, мне было очень приятно слышать, что ты меня любишь, но, по-моему, или ты меня разыгрываешь – как тогда, по телефону, или делаешь это назло своей Алине. Чтобы ее позлить. Нет, вы сейчас, правда, похожи на парочку. Ну а мне пора. Я – третья лишняя и все такое. И хватит меня постоянно доставать, хорошо? Ты классный и красивый, и вдруг мое сердце все же не выдержит?

– Малышка, успокойся. Сейчас я довезу тебя до дома.

Алина громко всхлипнула, и это получилось у нее так эмоционально, что Кей ее даже по голове погладил, по блестящему черному водопаду волос. Кажется, ему немного даже нравится видеть унижения бывшей девушки. Вот же тип какой…

– Нет, Кей, извини, я сама доеду. Рассказывать про то, что у вас там было с этой девушкой мне уже не надо. В общем, надеюсь, мы с тобой больше никогда не увидимся, пока-пока, – сделала я неизящный прощальный словесный пируэт и ушла, с трудом открыв замок на двери.

– Ты пожалеешь! – выкрикнул мне в спину солист «На краю», когда я уже выходила за порог. Кажется, Алина заплакала сильнее. Ну прямо кроткий ангелочек… А ведь она обещала мне много всего доброго вчера, когда поймала с подружками.

А что они будут делать, когда останутся наедине?

Уже все равно. Пусть делают что хотят. Зато ты не предала Нинку.

Я все сделала правильно. Я поступила верно. Если Нинка мечтает поймать Кея в свои сети, я не стану мешать ей в этом. Одно дело просто нечаянно влюбиться в парня, на которого раньше тебя положила глаз лучшая подруга, и совсем другое – строить с ним отношения.

Строить отношения – ух ты, как патетично. Просто не Катина жизнь, а «Дом-3».

Строить не строить, но сохранить свою дружбу с Ниночкой мне куда важнее. Но, честно говоря, я была бы рада, если бы она призналась, наконец, сама себе, что впервые в жизни испытывает что-то к своему синеволосому Келле, и дело тут не только в наследстве Эльзы Власовны.

Расстроенная до боли в сердце, но все же довольная собой, я ехала домой в душном автобусе, в котором, кроме двух верхних люков, не было открыто ни единого окна. Все они были закрыты наглухо. А сегодня с утра было жарковато. Если уже сейчас погода так изводит всех жарой, то что будет, скажем, в июле? Хорошо еще, что платье у меня было открытое, иначе я бы испеклась на солнце. Но такой мой наряд постоянно привлекал к себе совершенно ненужные взгляды: и мужские, и женские. Первые смотрели откровенно заинтересованно, вторые – с неприязнью. Вечернее красивое короткое платье, высокие изящные туфли, уложенные волосы, которые изредка раздувал ветерок, врывающийся в автобус из-под люков… Странная девушка, в общем. Может быть, даже с подозрительным полем деятельности.

Зато со мной на улице захотел познакомиться какой-то полукриминальный тип. Не знаю уж, за кого он меня принял. Едва от него отвязалась.

Около дома и подъезда, к моему изумлению, не наблюдалось пенсионного патруля в лице дорогих сердцу соседей. Надо же, Фроловна бы дара речи лишилась, увидев меня в таком наряде посредине дня.

С трудом дойдя до родных пенатов в новых туфлях, ощущая при этом, что ноги у меня скоро отвалятся, я с крайне мрачным выражением вошла в коридор, в котором витал аромат чего-то свежеиспеченного.

– Кто меня потревожил? – первым делом услышала я громовой бас, едва только включила свет. – Убью на хре-е-еен!

Нет, кто-нибудь когда-нибудь сподобится убрать этот кошмар?!

– А, это ты! – вылезла тут же из кухни – любимого места всей семьи Радовых Нелли, жуя на ходу какую-то плюшку. – Ну ничего так выглядишь, – осмотрела сестренка меня с ног до головы. – Платье, туфли и сумка – прикольные, прическа пока еще тоже, а вот почему макияжа вообще никакого не наблюдаю, оне-тян?

– Это ты? – величественно выплыл из своей комнаты Томас с руками, перепачканными сине-красной краской.

– Это не я.

– Ты, говорят, Катрина, общалась с местной золотой молодежью! Что вы делали? Где были? Вели ли высокоинтеллектуальные разговоры? – засыпал меня вопросами отец.

– Папа! – сдвинула я брови. – Что значит «говорят»? Твоя дочь целые сутки не была дома, а тебе хоть бы хны? Мне что, на полгода надо уйти, чтобы ты забеспокоился?

– Ну зачем же на полгода, не бросайся такими гиперболами, – обескураживающе улыбнулся Томас, – я ведь о тебе забочусь. Ты уже взрослая, а постоянно сидишь дома, не общаешься с ровесниками, мало посещаешь ночные заведения.

– Орете? – вылез их кухни и Леша в своем неизменном фартуке. – Ну что, погуляла вчера на мэрской тусе? Мать, где макияж и прическа? Почему платье сидит криво, а плечи согнуты вперед? Я из тебя вчера такую куколку сделал, а ты все уже испортила. Вот же девчонка! Парня-то себе закадрила?

– У нее Антон есть, – встряла Нелли.

– В этого Антона мне чего-то Катьку инвестировать жалко. Кого бы побогаче надо.

– Деньги – не главное, – заспорил папа, опасно размахивая грязными руками передо мной.

– Да ну? – сощурился Леша, – А что у нас главное?

– Любовь, нежность и привязанность, – пафосно выдал Томас. – Между прочим, у меня есть такая картина.

– Что-то я такую не припомню, – почесала сестренка в затылке.

– Я помню, – мрачно сказала я, сбросив туфли и первой пройдя на кухню. Родственники, болтая, поспешили за мной. Боялись, наверное, что я одна все съем. Картину эту я действительно помнила. По-моему, она висела на папиной персональной выставке в Санкт-Петербурге и удостоилась небывалых похвал из уст одного корифея испанского авангарда, прибывшего на экспозицию в составе целой международной делегации. Этот испанец сразу же выкупил картину в свою частную коллекцию, и по этой причине у нас дома она не висела, а я видела сей папин творческий плод только в его мастерской. «Любовь, нежность и привязанность» по своему эмоциональному накалу далеко опережала даже небезызвестного Чуню, только что печально поздоровавшегося со мной глазами.

Вообще-то на большом овальном полотне была изображена бабушка. Не наша бабушка, естественно, а просто старушка – с маленьким сморщенным личиком, в цветастом платке, накинутым на седые волосы. Папа изобразил пожилую женщину так реалистично, что казалось, она была сфотографирована. Около старушки мирно почивало большое облезлое насекомое на поводке, напоминающее симбиоз какого-то древнего умертвия, ядовитого паука и несчастного Грегора Замзы из известного рассказа Кафки, который в одну из ночей превратился в огромного, страшенного и противного жука. Старушка смотрела на монстрика с плотоядной улыбкой, явно желая сожрать, а тот сжимал в одной из шестнадцати лап детскую куклу, подозрительно напоминающую старушку в молодости. Вокруг все было забрызгано подозрительными бурыми пятнами, а на задней стенке видны были отчетливо впечатанные в нее серо-белые мозги неизвестного происхождения. На этой же стенке было написано фривольное: «Оля + Вася =?»

– Допустим, эти твои любовь, нежность и привязанность – нереально важные в жизни вещи. Только вот скажи, когда тебе кушать захочется, что ты будешь есть? – с ехидцей в голосе спросил дядя Томаса. – Любовь свою почавкаешь? Нежностью закусишь и запьешь все водичкой из лужи?

Нелли расхохоталась. Я тоже улыбнулась.

– Очень смешно! Любовь питает не только духовно, но и физически! Как солнечный свет. Знаете ли, некоторые сидят на особенной высокодуховной диете, питая организм именно солнцем.

– Гонят, – не поверил Леша, ловко доставая новую порцию своих пончиков, от которых повсюду разлетался ароматный запах. Нелька тут же цапнула один из них, обожглась и уронила мне на ногу. Я едва не взвыла от неожиданности. – Ты как дите малое – какую-нибудь фигню скажут, а ты и рад верить. И вообще – деньги получше всех твоих диет, духовных там или недуховных.

– Меркантильный ты типус, – отозвался Томас, усаживаясь за стол.

– Не ешь тогда моих меркантильных пончиков с клубничным меркантильным джемом, – фыркнул его младший брат. – Помнится, ты и солнцем питаться можешь.

– Увы, силы воли нет, – тут же отказался от своих слов папа, вслед за младшей дочерью вытаскивая пару пончиков сразу. При этом несколько еще лежавших на блюде он умудрился запачкать краской.

– Вот сам их и съешь, – недовольно поглядел на него дядя-кулинар.

Я вздохнула. Родная семья меня успокаивала, заставляя забыть о признании Кея.

Пока я разливала всем чай, в кухню, глубоко втягивая воздух, вошел и последний член нашей семьи – мой старший братец Эдгар. Его ноздри раздувались – он, как собака, шел по запаху вкусной еды.

– А вот и наш компьютерный полугений, – приветствовал его Леша.

– Почему полу? – не понял Томас. – Мой сын – настоящий гений. Да, Эдгар, сыночек?

Сыночек Эдгар хмуро посмотрел на папу красными глазами и уселся на свободную табуретку.

– Почему полу? А потому. Гении, как известно, состоят из двух фишек – ненормальности и умения делать великие открытия. Наш оболтус пока открытий еще не сделал, а вот взгляд у него как раз подходящий.

– Как будто ему слоновью дозу димедрольчика вкатили, – хихикнула сестренка, с ногами забираясь на стул. – И взгляд сумасшедший, как у Лелуша.

– Кого? – хором не поняли папа и дядя.

– Няшного персонажа из аниме «Код Геас: Восстание Лелуша», – принялась просвещать родственников сестра, не забывая чавкать. – Принц такой, который хотел сделать мир другим. Ой, Катька, а почему твой личный Эл больше к нам не приходит, а?

– Кто? – благополучно забыла я о том, как сестренка называла Антона в тот самый раз, когда я притащила его к себе домой.

– Антончик твой. Пусть к нам в гости приходит. Ой, теперь у тебя парень есть, у Эдгара есть девушка, а у меня одной только мальчики из «Оранского Хост Клуба», да и то только на постерах, – пригорюнилась девочка.

– У Эдгара есть девушка? Не ври! – тут же отреагировал Леша. – Какая дура согласится с этим олухом добровольно общаться?

– У тебя есть девушка? – заинтересовался и Томас, перепачкав своей краской уже весь стол.

– Нет у меня никого! – неожиданно эмоционально отреагировал тормоз-братец. – Не выдумывай, маленькая сплетница!

– Кто-кто? – вскочила с места Нелли.

– Не выдумывай про какую-то там подружку! – с обидой в голосе проорал Эдгар, как будто бы сестренка ему не девушку в спутницы жизни сулила, а бородатого парня. – Весь день меня дергаешь с этой подружкой! Отстань от меня, сумасшедшая!

– Дурак, – состроила ему рожицу девочка.

– А в чем, собственно, дело? – не понял Томас. – Эдгар, можно ли тебя поздравить с тем, что ты, наконец, обзавелся девушкой?

– Нельзя! – вызверился Эдгар, не забывая с молниеносной скоростью метать на свою большую тарелку пончики и заливая их сгущенным молоком.

– Сладко будет, – сказала я ему, – там уже джем есть.

– Пусть хотя бы еда его будет сладкая, – хмыкнул Леша. – Так что там, Нелька, с девицей?

– У него подружка есть – они с ней переписываются. Она из Владивостока, ей двадцать лет, учится на учительницу младших классов, любит тяжелый рок и металл.

– Какая милая учительница будет, – растрогался Томас. – Сынок, а зови ее в гости!

– Интернет-роман? – с некой брезгливостью спросил Леша, – Нет, это же надо до такого дожить. Позор семьи. Ты потом ее на виртуальное свидание не забудь позвать. И виртуальный подарок вручить.

– Отстаньте, – явно не хотел парень, чтобы в его виртуально-личную жизнь вмешивался любящий папочка.

– А как ты узнала, что у него такая девочка есть? – поинтересовалась я у сестры. – Он тебе что, сам сказал?

– Не-а, – мотнула головой Нелли. – Эдгарчик вышел из комнаты на пять минут, а я залезла в его переписку.

Брат мучительно покраснел и закашлялся.

– Надо уважать чужую приватную почту. Где твои манеры? – вздохнул Томас и тут же поинтересовался:

– И что там было-то?

– Интернетные сюси-пуси! – победно воскликнула Нелли.

– Заткнись! – заорал брат, вскакивая. Какой он странный. Флегматичность в нем исчезла, дав место капле холеричности.

– Какой Эд оживленный, – задумчиво произнес Леша, глядя, как Нелли мочалкой пытается ударить брата, только что неумело щелкнувшего девочку по лбу, – можно подумать, не с девочкой в аське или в мэйле сидит, а…

– В твиттере, – вставила я, зная пристрастия Эдгара.

– …а женился на модели.

Родственники все веселились, устраивая поочередно словесные перепалки, и вечером решили даже вместе посмотреть какую-то комедию. Один Томас искренне ею восхищался, Леша же считал, что она просто «до безобразия попсовая», Нелли заявила, что терпеть не может все фильмы, кроме дорам – азиатских сериалов, а Эдгар, которого силой заставили вылезти из виртуальной реальности, просто сказал, что кино этого режиссера не переваривает. Тем не менее, несмотря на это, хохотали они все вместе и очень громко. Я к их дружной компании не присоединилась, мотивируя это тем, что мне нужно готовиться к зачетной неделе, чьи уши торчали над горизонтом, опасно приближаясь не только ко мне, но и ко всему факультету. На самом деле у меня просто не было настроения. Ни смотреть, ни учить.

Из головы все не выходил дурацкий Кей и его не менее дурацкое признание. Я заставляла себя думать о его брате.

«Привет, Антон! Как дела?» – не вытерпела я и написала смс-сообщение одногруппнику.

«Привет. Все хорошо. А ты как?» – ответил он минут через двадцать.

«И я хорошо. Как работа?»

«Немного устал. Но она мне очень нравится, ты же знаешь. Ты хорошо подготовилась к зачетам?»

«Нет, плохо, как и всегда. А ты? Мы встретимся сегодня?»

«Извини, Катя, у меня не получается», – пропустив вопрос о зачетах, ошарашил Антон меня, потому как я очень хотела встретиться с ним именно сегодня. Что ж, сама виновата, надо было идти тогда, когда он звал меня, а не уходить с Нинкой…

«Жалко, Антош:(Когда будет время – погуляем, хорошо?» – с надеждой набрала я новое послание.

«Хорошо», – вот и все, что он мне написал.

Что такое случилось с Антоном? Почему он такой странный? Это вообще Антон? Или его обидел Кирилл? Решил, что я люблю не его, идеала, а его брата, и решил с Тошей разобраться. А вдруг… вдруг они с Кеем – все же одно и то же лицо? Или братья в сговоре? Или соревнуются за Алину или, хоть и глупо предполагать, за меня? Или мстят друг другу? Или помогают? Или?.. Какие еще есть варианты того, кем они могут быть и какие аферы крутить?

Нет, это все из области фантастики. Они – братья-близнецы, которые внутренне совсем не похожи друг на друга. Антон хороший, а Кей – чудовище. Но… И в Кирилле есть что-то положительное, а Антон, кажется, предал брата из-за Алины.

Но если вдруг предположить на минуту, что они – один и тот же человек, то как же мне это проверить? Посмотреть, есть ли татуировки у Антона, такие же, как и у Кея? Проследить за одним из них? Сходить в гости к их мамочке? Поинтересоваться у Келлы или Арина?

Нет, ни одно из этих действий неосуществимо, вернее, малоэффективно. Не думаю, что Антон станет раздеваться при мне просто так (не соблазнять же мне его?), их мама меня прогонит, а Арин и Келла скажут неправду – они ведь друзья с Кеем. Еще один вариант – обратиться к Алине, которая прекрасно знает их обоих. Или его одного… Но эта стервозная брюнетка только поиздевается надо мной. Она ведь уже говорила что-то подобное – что я, дескать, бедненькая, ничего не знаю. Нет, кажется, для нее их как раз двое. А сама она с приветом. И для Лизаветы их было двое. Дракон, он же Кей, и «лох», он же Антон.

Интересно, а Кирилл так и остался с Алиной в номере отеля? Смогла ли она его соблазнить? И действительно ли нечаянно она пришла, узнав то, где находится парень, от Арина? Может быть, Кей руководит всеми этими странными действиями? Вопрос – зачем?

Естественно, чтобы Кате Радовой на нервах поиграть, зачем еще. Ты же царица мира, дорогуша.

А вдруг у Кея реально раздвоение личности? От такой мысли я даже вздрогнула – так она меня испугала. Кажется, феномен множественной личности не считается случаем шизофрении, но как по мне – так это очень страшное явление.

Что же мне сделать такое, что сможет вывести Кея и Антона или, если совместить их имена, Кейтона, на чистую воду? Надо сделать что-то неожиданное. Да.

Нинка всегда говорит: «Чем бредовее, неожиданнее и смелее, тем ярче и круче конечный результат. Проверено Ниной Журавль, а это тебе, Катька, гарантия качества».

Но что неожиданного мне придумать? И вообще, не могу до сих пор поверить, что Антон, такой милый и по-детски нежный, может меня обманывать. Легче поверить, что Кей – маньяк со стажем.

Что же придумать? Смех и крики родственников относительно того, нравится ли им фильм или же он является настоящим аналогом канализационных отходов, постоянно мешали сосредоточиться. Но идея все же неведомыми тропками забрела ко мне в голову.

Я решительно набрала номер телефона Антона. Он взял трубку через пару гудков, и не скажу, что его голос был обрадованным.

– Катя? Привет.

– Привет, Антон, – жизнерадостно начала я, – я по тебе соскучилась.

На заднем плане кто-то что-то эмоционально рассказывал, и я даже уловила пару воистину мистических фраз: «Будем выбирать между фендером и воксом!», «эй, надо микрофон около центра диффузора делать!» и что-то вроде «расположение микрофона снимет темброобразующие высокие частоты». Хм, странные слова какие-то. Действительно, может быть, Антон – техник и сейчас на работе?

– Я тоже, – осторожно отвечал парень, по-видимому, отходя в другое место – голосов больше слышно не было.

– Знаешь, у меня к тебе есть предложение, – еще более жизнерадостным тоном проговорила я, хотя таких предложений еще никому и никогда не делала.

– Какое? – спросил Антон.

– Будь моим парнем, – заявила я.

– Что? – несказанно удивился Тропинин.

– Мы вроде бы иногда встречаемся, и ты… ты меня поцеловал, и у нас, кажется, хорошие или даже романтические отношения. Так почему бы нам не стать парой? Будем встречаться. Я официально тебя папе представлю, – как птичка колибри щебетала я, понимая, как все это глупо смотрится. Но у меня был свой расчет. Если Антон и Кей одно и то же лицо (что все же маловероятно!), Кейтон обозлится, что я выбрала не звездного Кея, а обычного парня Антона, и как-нибудь выскажет свое недовольство. И скорее всего, откажется – ведь если Кей признался в любви, значит, этот человек с раздвоением личности захочет, чтобы я была с ним, а не с Антоном. А если они братья, думаю, Антоша согласится на мое предложение – он ведь говорил, что я ему нравлюсь!

Идиотская задумка.

– Катя, ты все точно обдумала? Твоя подруга не будет против?

– Нет, что ты! – наигранно воскликнула я. – Если у нас будут такие крепкие отношения, она будет только рада.

– Хорошо, – помолчав, сказал он. – Если ты хочешь, чтобы все было так официально – давай встречаться.

– А ты точно хочешь?

– Катя, Кать, я ведь говорил, что ты мне нравишься? Еще бы, я хочу, чтобы ты была моей девушкой! – в его голосе появилась воистину Кеевская настойчивость.

Антон – не Кей, да?

Наверное…

– Антон, только у меня к тебе просьба, – чуть помедлив, сказала я.

– Какая? – с напряжением в голосе спросил он.

– Расскажи, что у вас было с Алиной, – попросила я.

– С Алиной? – переспросил он. Какие-то голоса стали вновь слышны в трубке, поэтому парня мне было слышно не так хорошо, как раньше.

– Да, с ней. Расскажи, пожалуйста.

– Это нетелефонный разговор, – с волнением в голосе начал он. – Давай встретимся лично, и я все тебе объясню. Идет?

– Идет, – легко согласилась я, совершая по незнанию стратегическую ошибку.

– Катенька, я уже закрыл все зачеты, – торопливо проговорил парень тем временем, – поэтому на следующей неделе меня не будет. Мне нужно увидеться с отцом. И я улетаю к нему. Поэтому мы встретимся в следующий понедельник – после экзамена по праву. Идет?

– Идет, – растерялась я, не ожидала, что придется так долго ждать.

– Я правда очень хочу тебя увидеть, – с болью в голосе проговорил он, – но у меня не получается раньше. Прости.

– Ага, – не оставалось мне ничего другого.

Не поняла, как Антон, который посещал занятия меньше других, уже умудрился все сдать?!

Может, он колдун? Крибли-крабли-бумс, и наколдовал себе зачетку. А вдобавок и оборотень – в Кея превращаться умеет.

– Кстати, Катя, тебя завтра утром будет ждать небольшой сюрприз.

– Какой? – никогда не любила я сюрпризов.

– Помнишь, я фотографировал тебя? Я сделал эти снимки, и завтра они прибудут к тебе с курьером. Твой брат ведь весь день будет дома, он сможет их забрать, если тебя не будет…

– Я сама буду дома. Антон, спасибо, – я даже не ожидала от него такого жеста, да и про фото уже забыла. По-моему, этот парень лучше меня понимает в неожиданностях! – Спасибо большое! Я, наверное, там не очень вышла?

– Наоборот, ты на тех фото такая же красивая, как и в жизни.

Я смущенно засмеялась, до сих пор не в силах понять, общаюсь ли я с Кейтоном или с двумя братьями, ведущими странную игру?

– Катя? – позвал он меня по имени, и я сразу же улыбнулась, потому что поняла: мне нравится, когда он обращается ко мне таким плавным голосом.

– А?

– Я тебя люблю, – с этими словами он положил трубку, заставив меня в изумлении смотреть на экран своего кнопочного телефона канадского производства. Но на сердце стало приятно. Бабочки вернулись назад, каждая из них притащила с собой по большой корзинке с цветочным нектаром, который изрядно подсластил мне душу.

Любит…

– Дочка? – заглянул ко мне в это время папа. Кажется, фильм закончился, и все дружно направились в кухню – за новой порцией пончиков. Заодно обсуждали, что будут смотреть следующее.

– Что? – спросила я, едва ли не жмурясь от признания Антона в восторге, как кошка. И сразу же забыла Кея.

– Хм, – обошел меня родитель и присел на Нелькину кровать. – Почти уже ничего.

– Точно? Кстати, у тебя за ухом кисточка, – с улыбкой сказала я Томасу.

– Ага, вот что кололось! – вытащил он тут же круглую коническую кисть орехового цвета, которых у нас в достатке валялось по всему дому. Когда в школе я ходила на урок рисования, моя учительница постоянно возмущалась, почему я беру с собой такие «глупые и непригодные кисточки для рисования». Правда, это было лишь половиной беды. Преподавательница была очень требовательная и уже в третьем классе заставляла нас не просто рисовать, а делать тени, полутени и плавные переходы между оттенками. И еще чтобы мы не просто раскрашивали, а работали мазками и какими-то странными техниками, которыми, думаю, детские умы овладеть не в состоянии. Да и не детские тоже – пусть тебе и пятнадцать, двадцать пять или сорок лет, но если таланта к изобразительному искусству у тебя нет, то, сколько не тренируйся, а картин, способных зацепить взгляд, не создашь, и вообще будешь рисовать что и как попало. Несмотря на то что мой отец – признанный художник, особенно известный в узких изобразительных кругах, одно время даже преподававший в известной Академии искусств, я почти не умею рисовать – нет ни дара, ни желания. В школе я тоже рисовала, как попало. Это неимоверно раздражало учительницу. А еще я пробовала копировать стиль папы, насмотревшись его странных работ в мастерской.

Однажды, уже в классе пятом, учительница задала нам нарисовать портрет близкого родственника. Томас как раз перед этим писал по памяти портрет бабушки (когда она увидела его, то избила им же своего старшего сына), который очень хвалили все его друзья. Я, подумав, что если скопирую папину работу, непременно получу «отлично» – ведь он известный художник! – принялась усердно перерисовывать бесформенную желтую тучу, посредине которой торчало два великолепных красных глаза… Справа у тучи была костяная рука, грозящая зрителю неимоверно длинным указательным пальцем. Слева – фартук.

Когда я с гордостью притащила это учительнице за стол, ей чуть плохо не стало. Она решила, что я издеваюсь над ней, отругала меня перед всем классом и дала персональное домашнее задание на тему «Зоопарк». Дома я пожаловалась Томасу на такую несправедливость: почему его дяденьки-друзья говорят, что его картины красивые и необычные и увозят на всякие выставки, а моя учительница ставит «двойки», ругает и задает домашнее задание.

– Просто она дура, эта ваша училка, – сказал он тогда мне, погладив по голове.

– Настоящий педагог, – ехидно заметил дядя Боря, сидевший у нас на кухне.

– Иди в баню, – отмахнулся родитель. – Катенька, не плачь! Почему ты плачешь?

– Я не хочу рисовать зоопарк, – хныкала я. – Я хочу гулять с Нинкой и с Иркой. Мы хотим пойти в гаражи и залезть на их крыши.

– Я бы на кое-чьем месте запретил ходить в такие места маленькой девочке, – вскользь заметил разумный изредка дядя Боря, но его не услышали.

– Не хочешь? Давай я тебе напишу, малышка? – предложил еще один папин друг, художник Даниэль, о котором я уже рассказывала.

– Только не ты! – запротестовал Томас, знавший, что главной фишкой Даниэля является стиль «ню». А вернее, «нью-модерн-ню», как окрестил его сам художник. – Моя дочурка еще слишком мала. Давай, Катрина, я все же сам тебе «Зоопарк» нарисую.

– Бедный ребенок, – от души посочувствовал дядя Боря, – давайте ей лучше я нарисую? Глядишь, проблем не будет.

– Ты вообще не художник! – восстали против него два друга. – Мы сами можем!

Они нарисовали. Я принесла это на урок. В результате через две недели ворчащему и недовольному сове-Томасу, пришлось вставать в семь часов утра и тащиться со мной в школу – на особое совещание. Членами этого совещания были наша учительница по рисованию, классная руководительница и школьный психолог, которому «художница» показала оба рисунка: и тот, что по памяти пыталась нарисовать я, и тот, что в результате недолгих совместных усилий получился у Даниэля и Томаса.

– Вы папа Кати Радовой? – сухо поинтересовалась тогда учительница.

– Да, госпожа, я, – скромно откинул назад тогда еще очень длинные волосы папа. Кожаный шнурок, заменяющий ему резинку, был утащен и изжеван маленькой Нелли.

– Я не госпожа, а Лариса Петровна, – строго сказала женщина.

– Школьные формальности, – проворчал отец. Я покорно встала за его спиной.

– Будьте любезны, садитесь, – предложила ему классная, до этого видевшая папу в самом начале первого класса.

– Спасибо, милая, – сфамильярничал родитель.

– Я вообще-то Виктория Андреевна, – смутилась классная, недавняя выпускница педагогического университета.

– Спасибо, я наслышан о вас, – отвечал Томас.

– Если наслышаны, то почему пришли только через неделю, а не сразу, как я вас вызвала? – недовольно спросила преподавательница рисования, которая была в школе еще и организатором.

– А что, собственно, заставило вас вызвать меня? Я, знаете ли, занятой человек, а не джинн из бутылки, увы, не могу приходить по первому вашему повелению. – На самом деле Томас все никак не мог заставить себя подняться так рано. Он в четыре утра только ложился спать.

– Мы были вынуждены вызвать вас, так как нас тревожит возникшая ситуация с вашей дочерью Катей.

– А что с ней не так? Катя, ты сделала какую-нибудь гадость этим милым дамам?

Я отрицательно покачала головой.

– Понимаете, на основе двух последних Катиных работ по рисованию, которые мне показала Лариса Петровна, – сбивчиво начала школьный психолог, – я сделала вывод, что у Кати проблемы.

– Какие проблемы? – окинул ее откровенно заинтересованным взглядом Томас.

– Психические отклонения. Это видно в ее рисунках. Поэтому мы так настойчиво хотели с вами поговорить, – и психолог начала рассказывать о моих возможных психических недугах. Пока она говорила, папа все больше и больше краснел и копил возмущение, чтобы потом начать пафосно обличать учителей, «закостеневших в традициях» и «не понимающих современного новейшего авангарда».

– Так это вы Кате всю эту гадость рисовали? – скептически спросила психолог.

– Как грубо вы выражаетесь, милая! Вам показывают необычный рисунок, а вы сразу заводите свою песню: «это ненормально, это психушка!» Что у вас за отсталая школа? Как вас учат художественным искусствам? Нет, сейчас в школах совершенно не понимают искусства, и подгоняют всех под одну глупую планку! И вы хотите, чтобы дети были талантливыми? Нет, талант не подгонишь под определенную черту «можно-нельзя»! – раздухарился родитель.

– А вы кто у нас такой? – вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. – Критик?

– Нет, я художник! – с апломбом отвечал родственник.

– Да? – явно не поверила ему женщина. – И как вас зовут?

– Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, – с явным удовольствием отвечал ей папа. – Графоманы от ИЗО, так сказать, с немного мировым значением.

Как оказалось, зря он грешил на мою учительницу – немного в современных тенденциях она разбиралась, и имя отца слышала. После его слов преподавательница вдруг резко поменяла свою точку зрения, объявив Томаса едва ли не современным гением. Педагоги потом в три соловья разливались перед ним, перехваливая, как только могли. Я уже больше никогда не парилась на рисовании – «пятерки» мне были обеспечены.

Пока я вспоминала этот далекий эпизод из своего прошлого, Томас справился с кистью, беспечно кинул ее на мою кровать и начал:

– Ты знаешь, обычно я не лезу в вашу жизнь ввиду своих очень либеральных взглядов на воспитание детей, но…

– Что ты этим хочешь сказать? – удивилась я.

– Просто я вижу твою подавленность. Ты чем-то озабочена. Вернее, была озабочена, а теперь сияешь, словно маленькое солнце семьи Радовых. Ничего не хочешь мне сказать?

– Нет, – улыбнулась я. В самом деле, не буду же я отцу рассказывать всю эту идиотскую историю, заваренную непонятно кем.

– А что с тобой все же было? Тебя кто-то обидел?

– Нет, ты что. Просто я такая из-за зачетной недели. Почти ничего не выучила.

– А, – тут же махнул рукой Томас, – не парься, то есть не беспокойся, я хотел сказать. Зачетной неделей меньше, зачетной неделей больше. Не сдашь, так…

– Меня выгонят, – скороговоркой сказала я.

– …так восстановишься. Учеба в жизни – не главное.

– Вот дурак, – засунул голову в комнату Леша. – Катька, не слушай его. Слушай дядю Володю Ленина. Учись, учись и вообще поступай в аспирантуру. Будешь ученой дамой. Тогда тебе замуж даже выходить не надо будет.

– Почему? – одновременно с папой спросили мы.

– Наука тебе будет вместо мужа, – захохотал дядя и спросил: – Я тут еще одну комедийку нашел. Кто будет смотреть?

– Пошли, Катрина, посмотришь с нами, а поучишь завтра. Учеба не волк, тебя не съест. И не убежит – только ты можешь от нее убежать, – согласился Томас, и я все же отправилась с ними к телевизору.

О зачетной неделе, Кее и прочих думать мне не хотелось. Разве что немного об Антоше.

Нет, все-таки о Кее хотелось, а он, гад, даже не звонил и не писал. Это меня печалило, но я понимала, что это лучше, чем, если бы он ходил за мной, приставал – и это все перед носом Ниночки. Пусть лучше он со своим ущемленным и болезненным самолюбием оставит меня в покое. Алина лучше ему подходит, чем я. Они красивая пара… Страстная. Я же видела, как они друг на друга смотрят.

Если мысли о Кее заставляли меня переживать, то ранним утром меня порадовал Антоша, чудик и по совместительству человек, рядом с которым я чувствовала себя уютно. Как он и обещал, курьер принес мне фотографии, положенные в большой бледно-розовый конверт и романтично перевязанные тонкой оранжевой ленточкой, а вместе с ними две красивые коробки. Одна из них, круглая, солнечного золотого цвета, оказалась набита неизвестными мне необыкновенно вкусными конфетами, обернутыми в фольгу. Все надписи на коробке были на французском, кажется, языке. Во второй коробке, тяжелой и весящей килограмма два, не меньше, обитой нежно-фиолетовым бархатом, гордо возлежала цветочная композиция, выполненная в виде сердца из множества роз и крупных белых цветов.