Динка прощается с детством Осеева Валентина
– Что такое? При чем тут Глинка? Это не для детей, – сказала старая дама и, обернувшись к мальчику и девочке, которые безмолвно стояли около ее кресла, повторила: – Вы видите, дети, это не для вас! Пусть старичок просто поиграет.
Динка возмутилась.
– Но я знаю и другие песни, – сказала она.
– Какие другие? Все в том же роде? Нет, уж не пой, пожалуйста!
Но дети, стоявшие за ее спиной как два истуканчика, вдруг зашевелились.
– Мы хотим, чтобы она спела! – хором сказали они.
– Но вы же слышите, что у нее все в одном роде! – взволновалась старая дама.
– Ни в каком не роде, а просто детские. Их играют на пианино для детей! – сказала Динка.
– Вот как! Что же, например? – заинтересовалась старая дама.
– Много. О птичках, о кошечках и о новогоднем снеге.
– Мы хотим... – тупо и упрямо повторили истуканчики, с двух сторон налегая на кресло.
– Ну, спой о птичке, – милостиво разрешила строгая дама и, склонив голову набок, поправила букли. – Дети, прослушайте песню о птичке!
Динка приготовилась, но шарманщик не понял и затянул «Разлуку».
– Прекрати! Прекрати сейчас же! – замахала руками старая дама и подозвала горничную.
– Барыня хочет, чтоб девочка спела одна, – пояснила та испуганному старику.
Динка фыркнула, но сдержалась и, приняв позу, громко объявила:
– «Птичка»! Песня композитора Глинки. «Отчего, певунья-птичка, так печально ты сидишь... – медленно запела она, тщательно выводя мотив. – Грустно милую головку опустила и молчишь...»
Дама милостиво закивала головой.
– Вот видите, дети, – сказала она поучительным тоном. – Сейчас мы узнаем, почему загрустила птичка.
Динка пропела еще один куплет, где птичке предлагают сахару и водицы, но она отказывается.
- В рабстве, дети, сахар горек...
- Что мне в клетке золотой?
- Возвратите мне отраду
- Жизни вольной и простой! —
старательно пропела Динка.
– Ну вот, теперь нам понятно, что птичке не нравится ее клетка, – точно следуя за Динкой и переводя слова песни на поучение, объясняла дама своим истуканчикам.
Динка, давясь от смеха, с трудом дотянула последний куплет:
– «И тогда я вам в награду песню лучшую спою...» Ха-ха-ха! – неудержимо залилась она вдруг.
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – прыснули за креслом истуканчики, но старая дама погрозила им пальцем, и они мгновенно смолкли.
– Ха-ха-ха! – еще громче заливалась Динка.
– Почему ты смеешься? Сейчас же объясни, почему ты смеешься? – прикрикнула на нее старая дама, и седые букли ее затряслись.
– Потому что... так полагается по нотам, – испугавшись, что ей ничего не заплатят, скромно сказала Динка. – Это для того, чтобы дети развеселялись... Там просто так и написано: «Ха-ха-ха!» – сочиняла второпях Динка. – Это написал композитор Глинка.
– Ну, не знаю, кому это нужно... Мне, во всяком случае, ни к чему, – пожала плечами старая дама. – И вообще первый раз слышу что-нибудь подобное! Странная фантазия приписывать все Глинке!
Динка вспомнила стоящего у пианино Олега.
– Почему странная? А это что? «Смейся, паяц, над разбитой любовью...» – вдруг затянула она и, прервав себя на последнем слове, тоненько допела: – «Разве ты человек? Ха-ха-ха-ха! Ты ведь паяц!»
Старая дама заткнула двумя пальцами уши:
– Прекрати сейчас же! Это невозможно слушать! Спой лучше о кошечках, только, пожалуйста, без того самого «ха-ха»! – морщась, добавила она.
Но Динку душил смех, и, краснея как пион, она пояснила, что петь больше не может, так как у нее болит горло.
– Болит горло? И ты ходишь по дачам заражать детей? – в ужасе вскочила старая дама. – Да у тебя, может, ангина или дифтерит, а ты здесь поешь про птичек и распространяешь миазмы! Сейчас же уходи отсюда!.. Глаша! Дайте им два пятака, и пусть сейчас же уходят! – закричала она своей горничной. Горничная сунула Динке два пятака и поспешно выпроводила их с шарманщиком за калитку.
– С чего это она закричала-то? – спросил старик, отбирая у Динки пятаки. – Осердилась на тебя, что ли?
– Нет, она просто заболела... – Динка показала на горло. – У нее тут... дифтерит!
– Ишь ты, как сразу ее схватило! – покачал головой старик и, вздохнув, добавил: – Все под богом ходим!
Динка фыркнула и махнула рукой:
– Да пускай хоть умирает! Денежки дала, и ладно!.. А мы много сегодня заработали, да, дедушка? – весело добавила она и, подставив свой подол, попросила: – Высыпи мне в платье, дедушка! Я не потеряю! Я только побренчу немножко!
– Ну, не чуди, не чуди! – прикрикнул на нее старик. – Деньги не игрушка! Их с плачем добывают! Вот погоди, опосля зайдем в харчевню... штей поедим!
– Штей? С мясом? – спросила Динка и, поморщившись, вспомнила, что около харчевни всегда стоит теплый и тошнотворный запах перепрелой капусты. Особенно когда распахивается дверь... Один раз она даже задержалась у этой двери, чтобы спросить, что здесь варят, и какой-то возчик, вытирая ладонью рот, сказал: «Шти» – и добавил: «Есть пустые, есть с мясом! Это по цене!»
«Может быть, с мясом не так пахнут?» – подумала Динка. Ей уже давно хотелось есть. Но шарманщик не торопился. Он шел вдоль заборов, пропуская маленькие скромные дачки и заходя в те, которые выглядели богаче.
В одной из таких дач мальчик высыпал старику в торбу обгрызенные корки хлеба.
– Что ты делаешь? – возмутилась Динка. – Разве можно давать кому-нибудь недоеденные корки?
– А почему же нельзя? – удивился мальчик.
– Да потому... – Динка наморщила лоб и наизусть повторила мамины слова: – Потому, что это унижает человеческое достоинство!
– Подумаешь, человеческое достоинство! Где это ты набралась таких слов? – спросил другой мальчик, постарше, лениво поднимаясь из гамака с книгой в руке.
Динка молча дернула плечом и отвернулась.
– Тебя спрашивают, откуда ты набралась таких слов? Эй, ты! – насмешливо крикнул мальчик и стукнул Динку по голове книгой.
– Дурак! – вспыхнула Динка, придвигаясь ближе к шарманщику, который, глядя куда-то в сторону, играл плясовую.
– Ого! Да ты еще ругаешься!.. Григорий! – крикнул мальчишка подошедшему дворнику. – Гони эту рвань к черту!
– Ступайте отсюдова! – замахнувшись метлой, закричал дворник.
Девочка шарахнулась в сторону; мальчик шикнул и засмеялся.
– Ступай, старик, ступай! – кричал дворник.
Шарманщик суетливо взваливал на плечи шарманку. Динка выхватила у него торбу и, вытащив из нее горсть сухих корок, швырнула их в лицо обидчику:
– На! Подавись!
– Григорий! – загораживаясь от нее рукой, закричал мальчишка.
Но Динка, прыгая через клумбы, уже достигла калитки... Гнев дворника обрушился на шарманщика.
– Иди, иди! – гнал он старика, замахиваясь на него метлой. – Шляетесь здесь, грубияны нахальные!
– Дурак! Дурак! Вы все дураки! – кричала, повиснув на заборе, Динка.
– Я те покажу дураков! Чтоб духу вашего здесь больше не было! – ругался дворник, выталкивая шарманщика и запирая за ним калитку.
– Господи милостивый... – простонал старик, выйдя на дорогу. – Что ж это ты начудила там? Ну, стукнул барчук маленько... И стерпела бы... Ведь не ровня тебе... Вишь, как осердились и ни гроша не подали.
– Корки тебе подали! – огрызнулась Динка. Старик пощупал рукой торбу и покачал головой:
– Ишь ты, какая озорница! Взяла да швырнула! Еще ладно, что только вытолкали, а то бы придрались, не дай бог!
Он с опаской оглянулся на богатую дачу и, отойдя еще немного, остановился:
– Не под силу мне идти. Руки, ноги дрожат...
Динка испугалась.
– Сядь, дедушка, сядь! – помогая старику снять с себя шарманку, с раскаянием бормотала она. – Сядь здесь, на траву! Отдохни!
Старик сел и, вынув из торбы сухие корки, разложил их на траве:
– На вот, пожуй маленько.
– Не буду, – решительно сказала Динка и, сглотнув слюну, отвернулась.
Старик потрогал корки и, выбрав одну, с сожалением сказал:
– Размочить бы в водичке... Так ведь у иных и воды не выпросишь.
Он снова потрогал сухие корки и, горестно покачав головой, сложил их обратно в торбу:
– Посидим, коль так.
«Старенький... Корочку хотел съесть... размочить в водичке», – подумала Динка, и ей захотелось громко заплакать.
Но старик закрыл глаза и, прислонившись спиной к шарманке, задремал. Седые, пожелтевшие от времени космы упали ему на лицо, дыхание с хрипом вырывалось из груди... Динка тоже закрыла глаза и, свернувшись клубочком, зарылась лицом в прохладную траву. Ноги у нее ныли, сбитые подошвы потрескались, горло пересохло от жажды, нестерпимо хотелось есть. Но усталость взяла свое, и Динка заснула.
Через час шарманщик и девочка снова шли по дороге.
Глава 20
Динкина песенка
Солнце уже садится за деревья. Голодная, усталая, Динка еле тащится.
– Я не могу больше ходить, дедушка. У меня ноги отрываются... и голос весь вышел... – жалуется она.
– Вот еще в эту дачу зайдем, а тогда и домой... Тут четыре семейства снимают, очень люди хорошие. И попить дадут, и деньгами не обидят, – говорит старик, осторожно открывая чугунную калитку и направляясь к дому.
Динка медленно плетется за ним. От мелкого гравия на дорожках босые ноги ее горят и чешутся, на пятки больно наступать.
– Дедушка пришел! Дедушка пришел! – выбегая навстречу шарманщику, кричат дети.
Детей так много, что у Динки пестрит в глазах от их платьиц, рубашонок и вязанных, как чулок, с яркими полосками и с кисточками на концах, цветных фесок.
– А чья это девочка? Как ее зовут? – спрашивают они, перебивая друг дружку. – Она будет вертеть ручку шарманки? А нам ты дашь повертеть, дедушка?
– Моя, моя девочка. Она вам песенки споет. И ручку повертите, как же без этого? – еле успевает отвечать старик и, вытирая мокрый лоб, просит: – Вот только бы нам водички испить!
– Водички? Сейчас! Вам кипяченую? – бросаясь наперегонки к дому, кричат дети.
Около большой веранды круглая площадка; на скамейках сидят женщины с детьми.
Приход шарманщика вызывает всеобщее оживление, и вокруг старика и Динки сразу образуется толпа.
– Вона, гляди, кто пришел! – уговаривает раскапризничавшегося малыша старая нянюшка. – Сейчас как заведет, так и твоего голоса не будет слышно! Молчи лучше!
– Водички! Нате водички! – кричат дети, протягивая старику и девочке сразу несколько кружек.
– Спасибо, спасибо... Славные детки, бог их наградит! – растроганно бормочет старик, припадая к кружке с водой.
Динка пьет долго и жадно, потом, отняв от губ кружку, смотрит на детей. Мутная накипь от усталости, голода и унижений вдруг рассеивается в ее душе, и, словно очнувшись от тяжелого кошмара, она обращается ко всем с запоздалым приветствием:
– Здравствуйте!
– Здравствуй, здравствуй, деточка! Садитесь вот с дедушкой, отдохните немножко, – освобождая место на скамеечке, приветливо откликаются женщины.
Откуда-то появляются чашка молока и сладкая булочка.
– Спасибо... я не хочу... Дайте дедушке, – с усилием отказываясь от еды, говорит Динка. Ей кажется, что если она отопьет хоть глоток молока и съест хоть кусочек булки, то сразу почувствует себя нищей... В чужом доме, в этом рваном платье... – Нет-нет! – отказывается она. – Дайте дедушке. Пусть он поест, а я пока спою... Я одна спою!
Динка вдруг вспоминает любимую песенку Мышки. В этой песенке рассказывается о внучке, которая водит слепого дедушку и передает ему все, что видит вокруг. Правда, Динка не помнит всех слов, но она так ясно видит идущих по лесной дороге дедушку и внучку, так ясно представляет себе залитый солнцем луг, что не думает о словах, они как-то придумываются на ходу сами и легко ложатся в рифму:
- «Дедуся, луг блестит цветами,
- Все жизни радуются вновь...»
- И видит дед ее глазами
- Цветы, деревья и любовь...
– «Дедуся...» – растроганно и нежно поет Динка, подняв к старику шарманщику сияющее лицо и легонько касаясь его рукава.
- «Дедуся, лес шумит над нами,
- Щебечет птичка над тобой...»
- И видит дед ее глазами,
- И дед уж больше не слепой...
Динка сама не знает, какими словами она заканчивает песню, она не видит обращенных к ней ласковых лиц, не слышит тихих голосов женщин... Потрясенная каким-то новым, глубоким чувством, она забывает и о Леньке, который хочет есть... Губы ее робко улыбаются, глаза блестят.
Но шарманщик сует ей в руки шапку, и она протягивает ее к женщинам.
– Сейчас, сейчас, девочка! Сейчас, милочка! – торопятся женщины, и в шапку со звоном падают монетки. Динке не хочется брать от этих людей деньги.
– Спасибо, – стесняясь, говорит она. – Это не мне... Это Леньке...
– У тебя есть брат? – спрашивают ее женщины.
– Нет, не брат... Но мы всегда вместе... Он сирота, – путаясь, объясняет Динка.
Шарманщик берет из ее рук шапку и заводит плясовую; дети по очереди крутят железную ручку.
К калитке их провожают с добрыми пожеланиями.
– Приходите еще! Приходите! – просят взрослые и дети.
Глава 21
Горькая обида
Выйдя на дорогу, старик решительно сказал:
– Пора и на покой. Все кости ноют. Завтра опять походим, а на сегодня хватит. Устал я...
Солнце уже совсем низко. Скоро с пристани донесется длинный гудок маминого парохода, но Динка забыла обо всем на свете. Подпрыгивая и прихрамывая, она бежит рядом с шарманщиком и весело болтает:
– Ты что купишь себе, дедушка? Я ничего не куплю! Мы вместе с Ленькой купим!
– А что тебе покупать? Вот съешь горяченьких штец да мороженого... – снова повторяет старик.
– Не надо! – машет рукой Динка. – Я сразу домой побегу...
Старик прибавляет шагу и, минуя последнюю просеку, выходит на тропинку, ведущую вниз, к пристани.
– Дедушка, ты пойдешь на базарную площадь? – спрашивает Динка.
– Ну да, через базар и пойдем. Там и харчевня...
– Я не хочу в харчевню... Я пойду домой! Давай тут разделимся, дедушка! – предлагает Динка, но старик словно не слышит ее и молча идет дальше. – Дедушка! Мне тут близко – почти у самого обрыва, – говорит Динка. – Дай мне мои денежки!
– Каки таки денежки? Я сам тебе морожено куплю... Денежки, денежки... – бормочет старик, не останавливаясь и не убавляя шагу.
– Дедушка, я домой хочу! – дергает его Динка.
– Ну, иди, чего пристала? Я тоже домой иду, не гулять ведь.
Тропинка выводит старика и девочку на базарную площадь. С пароходов идут пассажиры, тащатся с корзинами торговки, шныряют между рядами лавок босоногие ребята. Динка беспокойно оглядывает пассажиров и вспоминает о маме.
– Дедушка, дай мне денег! Давай сейчас же! – сердито кричит она и дергает старика за рукав. – Давай денежки, я домой хочу!
– Сказано – куплю морожено. А боле чего тебе? Каки таки деньги? – хмурится старик.
– Давай мои! Из кармана давай! – топает ногой Динка.
Прохожие останавливаются:
– Ай-яй-яй! Как нехорошо, девочка!
– Что же это ты так кричишь на своего дедушку? Бесстыдница этакая! Хоть бы людей постеснялась! – качая головой, вмешивается проходящая мимо женщина.
– Давай денежки! – вне себя кричит Динка, цепляясь за шарманщика. – Те, что в шапке были, давай!
Старик дрожащими пальцами роется в кармане и вынимает пятачок.
– На! Назола какая! Господи помилуй, вот горе-то навязалось на мою шею! – громко жалуется он. – На пятачок, что ли!
Динка видит одну монетку на его ладони и вспоминает богатый перезвон в шапке.
– Много давай! Разделись со мной! – гневно кричит она, отталкивая от себя ладонь с пятаком.
– Бессовестная! И не стыдно тебе старичка старенького обижать? – корят остановившиеся неподалеку торговки.
– Ведь вот есть же такие дети несочувственные! – возмущаются они. – Гляди, как топает! И где только набаловалась так? Ведь по всему видать – в нищете растет!
– Выпороть ее надо, а не пятачками баловать! – замечает проходящий мимо мужчина.
– Бери пятачок-то. Завтра еще дам, – пробует уговорить девочку шарманщик. – Что ж, правда, обижаешь старика?
Глаза Динки широко раскрываются.
– Я работала... я пела... – бормочет она, но голос ее прерывается горькими рыданиями, и, круто повернувшись, она бежит по дороге, спотыкаясь от усталости и горя.
– Ишь, пошла, – бормочет старик, глядя ей вслед. Но отчаянный, безнадежный плач девочки тревожит его. – Эй, мальчик! Снеси-ка ей вот... – подзывая к себе босоногого мальчугана, просит он и добавляет к пятаку еще три копейки. – Снеси, миленькой!
Мальчик, сверкнув босыми пятками, в несколько прыжков догоняет плачущую девочку.
– Вот возьми, старик тебе еще дал, – сует он ей в руки деньги.
Но Динка отстраняет протянутую ладонь и, не оглядываясь, бредет по дороге. Из последних сил царапается она на обрыв и, цепляясь за колючие кусты, плетется по тропинке к утесу.
Громкий плач ее переходит в горькое всхлипывание и тихие протяжные жалобы:
– Лень... Лень... Лень...
Глава 22
Счастливый день Леньки
В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.
– Сколько тебе? – спросила барынька. Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:
– Ладно... Чего там!
Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром... Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:
«Чего тут... Не маленький небось...»
Приценялся он и к толстым румяным бубликам... Но все казалось ему слишком дорого, и в конце концов он купил на две копейки горбушку хлеба и остался очень доволен собой. Но хлебом ему пришлось поделиться с Федькой, которого он встретил на базаре. Федька с утра продавал за гроши мелкую рыбешку, но рыбешка шла туго, Федька оголодал и собирался уже домой.
– Погоди... может, еще продашь! – разламывая пополам свой хлеб, сказал Ленька. – Тебе бы Макаку сюда! – засмеялся он, вспомнив свои торги рыбой.
Но Федьке было не до смеха.
– Меня нонче Митрич обещался взять с собой, – сказал он. – А из-за этой дряни и ловлю пропущу... Знаешь что? – предложил он Леньке. – Бери ее себе! Что продашь, а что сваришь дома!
Ленька согласился и занял Федькино место. Вначале ему повезло, и он умудрился заработать десять копеек, но потом дело застопорилось, и последнюю кучку никто не хотел брать. А между тем базар был в полном разгаре, и Ленька боялся потерять заработок.
«Возьму домой, похлебку сварю», – подумал мальчик и, сложив рыбу в корзинку, которую оставил ему Федька, пошел на пристань... Его привлекла столовая.
«Поглядеть бы, нет ли там опять дяди Степана?»
Но дяди Степана не было, зато Леньке снова удалось заработать немного денег, и он решил купить Динке большое румяное яблоко. Выбрав на возу самое лучшее яблоко, он прибавил к нему еще два поменьше и, заплатив, отошел.
Его беспокоила мысль о своем новом знакомом.
«Может, дома сидит... А может, на работе где-нибудь? – раздумывал Ленька. – А может, голодный?»
Мальчик решил купить хлеба и отнести Степану рыбу.
«Тот раз он меня кормил, а этот раз я его накормлю!» – радовался Ленька, шагая по грязному переулку и взбираясь по скрипучей лестнице деревянного флигеля.
Степан был дома.
– Вот и хорошо, что ты пришел! – весело сказал Степан. – А у меня вчера получка была! Сестра денег прислала, да за урок я получил! Пойдем в студенческую столовую обедать! – предложил он, садясь на кровать и натягивая на босые ноги ботинки.
Но Леньке не хотелось обедать за его счет.
– У меня есть рыба... – сказал он. – Я бы, дядя Степан, сварил похлебку, вот мы и наелись бы!
– Ну что ж! – согласился Степан, заглядывая в Ленькину корзинку. – Чего лучше! Сварим похлебку! Только один уговор: не называй ты меня дядей! Терпеть не могу всех этих дядей, тетей! – стаскивая ботинок, сказал он.
Ленька засмеялся.
– Ясно, смешно! Мы с тобой взрослые люди; ты Леонид, а я Степан! Ну, вываливай свою рыбу около печки, сейчас будем хозяйничать!
Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.
– Как орел живу! – похвалился он.
– Это хорошо, это даже очень здорово, – задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. – Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень... дожди... Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? – глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.
– Не подмочит! – засмеялся Ленька. – Я под камнем сплю!
Степан пощипал рыжий клинышек своей бордки и кивнул головой:
– Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!
– Это что же – тюрьму? – догадался Ленька.
– Ну да! Мало ли, что может случиться... Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: «Держите его!» – так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, – сказал Степан.
– Я не предатель и не сыщик! – обиделся Ленька.
– А есть и предатели, и сыщики, – бросая в угол папиросу, сказал Степан.
– А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету... – пожал плечами Ленька.
– Почему – нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он и снесет ее куда надо, а там начнется слежка... – заметил Степан.
– Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете... – нахмурился Ленька.
Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.
– А ну, попробуй! – сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. – Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? – наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.
– Возьму! – засмеялся Ленька. – Мне как раз есть не на чем.
– Вот и хорошо! Бери грязную – там Волга у тебя под рукой, вымоешь... – засовывая в Ленькину корзинку миску и две тарелки, сказал Степан. – На вот и ложки. Сразу тебе кладу, чтоб не забыл.
Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.
– Чудной вы! – сказал он.
– Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню...
– А вы куфарку возьмите! – развеселившись, посоветовал Ленька.
– Только этого мне еще не хватало! – серьезно сказал Степан.
Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.
– Вот как мы! – весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. – Да разве за нами кто угонится? – пошутил он, снимая с жаровни чайник.
Читать бесплатно другие книги:
