Динка прощается с детством Осеева Валентина
Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.
Размякнув от горячего чая и благодарности, мальчик глядел на своего нового друга и думал о том, что каждый поход Степана с запрещенными бумажками очень опасен и что он, Ленька, мог бы запросто помогать ему в этом деле.
– А что, Степан, – робко сказал он, – если бы я, например, вместо вас ходил бы с бумажками? Меня хоть и выследят в случае чего, так мне ничего не будет!
– Не понимаешь ты, что говоришь! – серьезно сказал Степан. – Эти бумажки – драгоценная вещь; надо, чтобы ни одна зря не пропала, а ты сунешь кому не надо... Кто ж тебе доверит такое важное дело?
– Уж так не суну, как вы... Попали на труса, он и выбросил. Хорошо, я подобрал... – осмелев, сказал Ленька и тихо добавил: – Я бы в бублики их...
– «В бублики, в бублики»! У самого хлеба нет, а он насчет бубликов толкует... Что это – одна или две? Молчи уж... А главное, держи язык за зубами – вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!
– Об этом не беспокойтесь, – сказал Ленька. Степан лег и, закинув ноги на спинку кровати, сказал:
– Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.
Ленька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ.
– А что, дядя Степан... – начал он.
– Что, тетя Леонид? – прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги. Но Ленька не засмеялся.
– А что, Степан, – поправился он, – между вами, политическими, тоже есть предатели?
Степан положил книгу и сел:
– Между нами, политическими, их нет, но к нам затесываются иногда предатели. На моем веку был один такой случай...
– Был? Предатель? И все тайны ваши узнал? – с замирающим сердцем спросил Ленька.
– Все не все... но одно очень важное дело он нам провалил... Донес в полицию, и многих товарищей тогда арестовали... в том числе и твоего дядю Колю, – хмуро сказал Степан.
– Мой дядя Коля? Он большевик назывался... Но его еще тогда взяли, три года назад, вот за эти самые бумажки. Полиция обыск делала... Я все помню, – сказал Ленька.
– Да нет! Тогда он недолго сидел... А это дело весной было. Многих посадили. Меркурий всех знал в лицо... – задумчиво сказал Степан.
– Меркурий? – не понял Ленька.
– Ну, имя такое у этого предателя... Да что ты все спрашиваешь! Проговоришься где-нибудь... Сказал тебе, что мог, и хватит с тебя!
– Степан! – трогая его за плечо и присаживаясь на кровать, сказал Ленька. – Ведь я любил того дядю Колю!.. Я одного человека только так любил...
– Ну? – вопросительно поднял брови Степан.
– Так вы скажите, где он сидит? Я, может, схожу к нему! Выпрошусь как-нибудь!
– Нет, не сходишь и не выпросишься, а если не желаешь ему зла, то забудь о нем. Понял? У дяди Коли есть товарищи, они о нем заботятся. А ты забудь! – сурово повторил Степан.
– Не забуду. Пойти не пойду, а не забуду, – горько и упрямо повторил Ленька.
– Если я что-нибудь о нем узнаю, то скажу тебе, – смягчился Степан.
Ленька кивнул головой и вытер глаза.
– А того предателя споймали? – тихо спросил он, помолчав.
– Нет. Скрылся, – коротко ответил Степан, утыкаясь носом в книгу.
Глаза Леньки потемнели, и губы крепко сжались.
– Значит, – сказал он, вставая и в упор глядя на Степана, – сначала проглядели, а потом упустили... Чтоб еще кого посажал...
Степан снова отложил книгу и потянул Леньку за рукав.
– А по-твоему, что надо было с ним сделать? – с интересом спросил он.
– Убить! – коротко и решительно сказал Ленька.
Степан расхохотался и, засунув руки в карманы, быстро заходил по комнате.
– Не так все просто, – пробормотал он, – не так все просто!
Потом подошел к столу, отпил глоток холодного чаю и вдруг рассердился на себя и на Леньку за весь этот разговор:
– Что ты душу из меня вытаскиваешь? Не хочу я больше об этой сволочи говорить! А ты, понимаешь ли ты, все время лезешь не в свое дело! То с бубликами, понимаешь ли ты, то с этим предателем... – Степан совсем запутался и, увидев испуганное лицо Леньки, засмеялся: – Тебя бы в организаторы надо!
Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен.
Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
– Подожди, – сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одежи свой пиджак. – На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
– Это ничего, – сказал Степан, – а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
– Теперь надевай! Да вот тебе еще на дорогу! – доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан.
Ленька попятился.
– Пинжак возьму, а денег не возьму, – запротестовал он.
Степан нахмурился.
– Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, – серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял... Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
– Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом – полфунта сахару и осьмушка чаю.
После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай – это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал: «Это на лодку! Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!» Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход «Гоголь» уже пришел и мать девочки дома.
«Завтра пораньше пойду...» – успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
– Лень... Лень... Лень... – жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
– Лень... Лень... – плакал знакомый голос.
– Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
– Макака! Макака!
Глава 23
Нашлась!
– Лень... Лень... – слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.
Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.
– Кто тебя? – грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. – Кто тебя? Кто? – безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.
– Шар-ма-анщик, – опускаясь на землю, всхлипывает Динка.
– Шарманщик?! – не понимая, переспрашивает Ленька.
Динка кивает головой:
– Я целый день пела... Мы все ходили, ходили... У меня уже... весь голос... вышел... Нам денежки давали... в шапку... много... Я хотела тебе... а он... не дал! – безутешно плача, рассказывает она.
– Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вытрясу! – грозит кулаком Ленька.
– Не-ет, – тоскливо тянет Динка, – с него нельзя... душу... он старый...
– Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! – гневно вскидывает головой Ленька.
– Старых... нельзя... обижать... – безнадежно плачет Динка.
– А что же, цацкаться с ними? – кричит Ленька.
– Цацкаться... – тянет Динка.
– Ну нет! – сжимая зубы, говорит Ленька. – Я с него спрошу... Не денег спрошу, а вот за этот рев твой... Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! – снова закипает гневом Ленька. – Вставай, говорю!
– Я не могу... у меня ножки болят. Я ничего не ела... с утра... – еще горше плачет Динка.
– С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! – пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. – Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?
– Дойду...
– Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! – предлагает Ленька.
– На каких закорках?
– Ну, на спине, что ли... Понесть?
– Не-ет... я сама пойду! – ухватившись за его руку, подымается Динка.
Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:
– Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!
Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:
– Не надо, Лень... Он и так... чуть... не умер...
– Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать – по всем дачам девчонку протаскал!
– Я сама... таскалась... и он тоже... таскался... с шарманкой... – уточняет Динка.
Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утес, и Ленька пугается:
– Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!
– И хлеба... – просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.
– Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! – кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.
Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед... Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.
– Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь... Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!
Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и только изредка, прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.
А Ленька рассказывает ей про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:
– А теперь закрой глаза... Сейчас увидишь, какой подарок на мне!
Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.
– Теперь гляди! – гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде. – Спереди гляди и сзади гляди, – поворачиваясь, говорит он. – А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?
– Видала. А это Степан сам тебе сшил? – спрашивает Динка.
– Да нет! Это с него пиджак. Он свой мне подарил, понимаешь?
Динка кивает головой.
– Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! – говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.
– Ну вот! – радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: – А еще что покажу, так ахнешь! – Он разжимает кулак и показывает Динке новенький блестящий полтинник.
– Это рубль, Лень? – спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.
– Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй! А хочешь – и совсем возьми! – великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.
– Нет, – ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. – Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, – тихо вздыхает она и, подперев рукой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.
– Мне много давали, а он все взял себе, – жалуется она.
– Ясно – себе. Ведь это если бы ты с ребятами пошла, так те по-честному делятся. А на взрослых какая надежда? Еще если политический, так тот чужого гроша не возьмет, скорей свое отдаст. А у шарманщика какая политика? Одна труха... – серьезно объясняет Ленька.
Динка возвращается домой, когда сумерки уже окутывают сад и беспокойство в доме переходит в отчаяние.
– Ди-на! Ди-на! – слышен неподалеку голос Кости.
– Диночка! Диночка! – перекликается с ним дрожащий голос Мышки.
– Лень! Выкопай мое платье под забором, где флажок, – притаившись в кустах, шепчет Динка.
Ленька выкапывает платье и прячет в ямку рваные отрепья ее нищенского наряда.
– Скорей! – шепчет он, скрываясь за деревьями. – Костя идет!
Девочка наскоро застегивает платье и, еле передвигая ноги, выходит из своего укрытия.
Костя бежит к ней, поднимает ее на руки.
– Где ты была? – с радостью и испугом спрашивает он.
– Я заблудилась... – бормочет Динка и, склонив на его плечо голову, закрывает глаза.
Костя осторожно несет ее в дом; обрадованная Мышка бежит за ним, поддерживая свесившиеся ноги сестры и гладя ее платье.
В доме открыты все двери; везде пустота и беспорядок...
Костя бережно кладет Динку на кровать.
– Она заснула, – шепотом говорит он Мышке и, словно боясь, чтобы девочка снова не исчезла, строго приказывает: – Посторожи тут, а я поищу маму!
Мышка в тревоге наклоняется над спящей сестрой.
– Ма-ри-на! Ау-у! Катя! Али-на! – выбежав за калитку, кричит Костя.
С берега Волги торопливо поднимается по тропинке Никич.
– Нашлась? – с одышкой спрашивает он.
– Нашлась! – радостно кивает Костя, и Никич бежит обратно, туда, где на берегу реки, расспрашивая всех встречных про девочку в беленьком платьице с голубыми горошинками, мечутся Марина и Катя.
От пристани, запыхавшись, торопится Лина; косынка ее сбилась набок, глаза заплаканы.
– Нашлась! Нашлась! – машет ей Костя. И уже три голоса, разбегаясь вокруг маленькой дачи, сливаются в один радостный крик:
– На-аш-лась!
Глава 24
Голос материнской тревоги
Долго сидит Марина над своей дочкой. Динка спит в платье и, беспокойно ворочаясь, судорожно вздыхает во сне. Мышка приносит матери тазик с теплой водой. Марина кладет себе на колени маленькие пыльные ноги Динки и осторожно обтирает их влажной губкой. Зорким материнским глазом она сразу видит каждый сбитый пальчик, каждую царапину и темные натруженные ступни девочки.
«Ходила... бегала... искала дорогу», – с глубокой жалостью думает она; наклонившись, вглядывается в распухшие от слез веки и утомленное лицо дочки. И тайный голос материнской тревоги проникает ей в сердце... Поднятые чердачками вверх капризные брови Динки кажутся ей скорбно-удивленными, а маленькая черточка у пухлых губ не по-детски горькой.
«Кто-нибудь обидел? Толкнул, накричал? Где она была? Почему ушла так далеко от дома? Одна ушла или с другими детьми? Куда? Зачем?» – мучительно гадает мать.
Есть такая игра в музыкальные поиски. Один из играющих осторожно входит в комнату и под звуки рояля ищет спрятанную вещь. Движения его то замедленны, то порывисты и неловки. Они вызывают веселые улыбки у присутствующих. «Слушай музыку!» – кричат в этих случаях маленьким детям.
Когда играющий приближается к спрятанной вещи, музыка звучит громче; когда он отдаляется, музыка затихает. И чем дальше отходит играющий от этой вещи, тем все тише и тише звучит музыка. Но вот он снова приближается к цели, и музыка ускоряет темп; он протягивает руку, и поиски завершаются победными аккордами...
Марина похожа на одного из играющих. Она ощупью входит в замкнутый мир своей девочки, она ищет причину, которая увела ее дочку так далеко от дома. Она ищет те пути и тропинки, которые прошли, пробежали эти маленькие запыленные ножки. Она пытается понять горькую складочку у детских губ. Но не звуки рояля направляют ее мысли то в одну, то в другую сторону. Глубокий таинственный голос материнской любви и тревоги ведет ее поиски.
Нет, не в лесу, не по мягкой траве ходила Динка. Она шла... долго шла по пыльной дороге... Куда она шла? С кем?
Короткие тройные вздохи вырываются из груди наплакавшейся Динки, и голос материнской тревоги звучит громче, словно приближает ее к цели.
«Обидел кто-то... сильно обидел, – догадывается мать. – А может, она испугалась чего-то, побежала... споткнулась, ушибла пальчик... потеряла дорогу... сильно плакала... Но сейчас она дома. Какое счастье, что она как-то добралась сама! Ведь наступали сумерки, вечер, ночь...» И голос тревоги смолкает, он заглушается трепетной радостью, что заблудившаяся Динка не осталась ночью одна в лесу.
Мать держит в теплых ладонях жесткие, натруженные за день коричневые ножки; отмытые от пыли детские ступни напоминают ей Динку-ребенка. И кажется, только вчера эти розовые пяточки разбрызгивали воду в детской ванночке, буйно раскидывая пеленки, а она, Марина, смеясь, ловила их и прижимала к своим губам. С тех пор прошло восемь лет... Но для нее, для матери, эта наплакавшаяся девочка – все тот же ребенок, та же Динка.
И, нежно склоняясь, мать целует влажные от воды, сбитые пальчики, маленькие жесткие ступни и розовеющую в сумерках детскую пяточку.
Целый день... с утра... бродила где-то ее девочка... «Нет, она не заблудилась. Это не то, не то...» – снова думает мать, и требовательный, настойчивый голос тревоги поднимается с новой силой. Слушай, мать, голос сердца! Слушай свое сердце!.. Но так бывает в игре, что кто-нибудь из присутствующих отводит играющего от цели, затрудняя его поиски, сбивая с правильного пути.
– Это расстроенные нервы! – с сочувствием говорит Катя. – Ты очень переволновалась, Марина, и потому придумываешь себе всякие страхи... Как будто ты не знаешь Динки? Ну, побежала за какой-нибудь собакой, за птичкой и сбилась с дороги... Может быть, пошла не в ту сторону... Завтра мы все узнаем от нее самой или от Мышки. Мышка – ее доверенное лицо!
– Да, может быть, это нервы... – задумчиво соглашается Марина, и голос материнской тревоги затихает.
Глава 25
Меж большими кораблями
Сегодня воскресенье, и Марина просыпается успокоенной. «Конечно, Динка сама все расскажет!» – думает она и тихо говорит сестре:
– Послушай... если Динка начнет что-нибудь рассказывать, не прерывай ее... И вообще никогда не прерывай и не высмеивай – ведь в этих рассказах она выкладывает какие-то свои впечатления, и можно многое понять...
– Как раз! Поймешь ты что-нибудь! Да она такого наскажет, что мы с тобой целый год будем ломать голову! – смеется Катя, расчесывая перед зеркалом свои густые кудри и с привычным недовольным вниманием разглядывает свой нос. Этот нос всегда кажется Кате слишком длинным. А сегодня с утра приедет Костя, и Кате хочется быть красивой. – Вот нос так нос! – сердито говорит она, не слушая больше сестру. – Ты знаешь, как Динка меня копирует?
– Как?
– Ну ты бы только посмотрела! Усядется перед зеркалом – и начинается! Голову набок, туда, сюда... И морщится, и бьет себя пальцем по носу! Вот противная девчонка! За это бы драть и драть надо с утра до вечера!
– Так ты же при ней то же самое выделываешь со своим носом! – смеется Марина. – Не попадайся!
– Ну конечно! Я должна из-за нее прятаться под кровать с зеркалом! Ты такой защитник, Марина, что могла бы зарабатывать большие деньги.
– Детей я защищала бы бесплатно. У них всегда много обвинителей и мало защитников, – улыбается Марина и, вскочив с постели, открывает дверь в комнату детей.
– Мамочка!.. – радуется Мышка. – Ты сегодня дома!
– Мама! – садясь на постели, как ни в чем не бывало кричит Динка. – Чур, ко мне! Иди раньше ко мне, мама!
– Нет, ко мне! – просит Мышка.
Обычный спор между девочками и веселый голос Динки совершенно успокаивают мать. Поцеловав девочек, она присаживается на кровать младшей дочки и с укоризной говорит:
– Ну и напугала ты нас вчера! Можно ли так далеко уходить, Диночка?!
– Уходить? – Динка сразу вспоминает вчерашний вечер и Костю, который нес ее на руках. – Я не уходила, мамочка! Я просто пошла и пошла... Мне хотелось покататься на гигантских шагах! – быстро придумывает она.
– На гигантских шагах? А где это?
– О, это очень далеко, о-о-чень далеко! – растягивая слово «очень», повторяет Динка.
– Но зачем же ты пошла одна? Уж если тебе так хотелось посмотреть на эти гигантские шаги, то попросила бы Катю, – недовольно выговаривает мать, не видя причин сомневаться в словах девочки.
– Ну, я не догадалась. Я думала, они ближе... – вздохнув, говорит Динка и, как всегда, держась где-то около правды, начинает рассказывать: – Я шла, шла... а там такие дачи богатые-богатые... И за калиткой дети... много детей... И мамы там всякие... И дворники в фартуках... Один был с метлой даже... А мальчики такие нехорошие... Они одному старичку дали сухие недоеденные корки. Разве так можно, мама?
– Конечно, нельзя! Вот ты бы и сказала этим мальчикам...
– Я не сказала... – говорит Динка, с привычной осторожностью избегая опасных положений.
Но мать ни в чем больше не подозревает свою девочку, рассказ кажется ей вполне естественным; она только спрашивает еще, как Динка искала и как нашла дорогу... И тут начинается сочинение на вольную тему.
– Я так ищу, ищу дорогу... – Динка широко разводит руки и оглядывается вокруг. – И вдруг вижу – идет маленькая тетенька... такая маленькая, что даже трава выше ее головы и все цветочки выше...
– Что же это? Карлица, что ли, какая? – пряча смеющийся взгляд, серьезно спрашивает мама.
– Да! Наверное даже! – с коротким смешком подтверждает Динка, вздергивая плечом и лукаво поглядывая на маму. – Она потом села на колокольчики и начала так качаться, качаться...
Мышка фыркает, прячется за мамину спину, но мама тихонько толкает ее.
– И что ж, долго эта тетенька на колокольчике качалась? – снова спрашивает мама.
– Нет, недолго. Но она качалась и пела песенку, – задумчиво припоминает Динка.
– Песенку! Вот какая прелесть! А ты помнишь, что она пела? – с живым интересом спрашивает мама.
– Я помню... Я сейчас вспомню... – медленно говорит Динка и, схватив со спинки кровати полотенце, накрывается им с головой. – Я сейчас вспомню...
Мышка за спиной мамы давится от смеха, но мама протягивает назад руку и грозит ей пальцем.
Из-под полотенца вдруг раздается тоненький-тоненький голосок:
- Я меньше травочки лесной,
- Я меньше паучка,
- Но тот, кто встретится со мной,
- Узнает про жука...
Динка вдруг открывает полотенце и застенчиво улыбается:
– Вот так она пела...
– Очень хорошо пела, – говорит мама. – И про какого-то жука. Что же это можно узнать про жука?
– Ну, про жука! Вот с такими рогами! – Динка показывает пальцами, какие рога, и вдохновение ее вдруг иссякает. – Мамочка, мне хочется пить и есть!
– Ну, пойдемте умываться! – весело и облегченно говорит Марина. – Сейчас будем пить и есть!
– Ну что? – спрашивает ее за дверью Катя.
– Кажется, ты была права... Материнские нервы! – смеясь, отвечает Марина.
– Ну, слава богу! Мне иногда кажется, что я лучше знаю ее, чем ты, – довольно улыбается Катя.
– Ни ты, ни я! – вдруг фыркает Марина и, потянув сестру за руку, тащит ее в свою комнату. – Динка так смешно пела... – хохоча, рассказывает она. – Про маленькую тетеньку, которая знает что-то про жука...
– Про какого жука? – удивляется Катя. Но Марина ничего не может сказать от смеха и только машет на нее руками:
– Тише! Молчи... молчи...
После завтрака приезжает Костя. Поговорив о чем-то с Катей и Мариной, он начинает дурачиться с детьми. Костя очень веселый сегодня, и дети с удовольствием возятся с ним. Даже Алина, смеясь, завязывает ему на голове бантик из своей ленточки.
– Нет, вы погодите со мной шутить! – говорит вдруг Костя. – Я вам сейчас такое скажу, что вы все подымете рев!
– Не подымем! – бойко кричит Динка.
– Ладно. Посмотрим. А ну-ка, сядьте рядом со мной!
Костя торжественно усаживается на крылечке, вытянув вперед длинные ноги. Дети охотно примащиваются рядом.
– Вы знаете, что я теперь жених? – важно говорит Костя.
– Знаем! – улыбаются Мышка и Алина.
Читать бесплатно другие книги:
