Динка прощается с детством Осеева Валентина
Глава 57
Два выстрела
«Что же я стою? – вспоминает вдруг Алина. – Ведь сейчас самое главное... Здесь Костя, он что-то рассказывает... Надо обойти дом...»
Девочку уже не пугает темный сад. Одно присутствие Кости вселяет в нее бодрость и отвагу. Пригнувшись и зорко вглядываясь в темноту, она медленно двигается вдоль террасы... За углом, в нескольких шагах, мамино окно... Алина осторожно заглядывает за угол... и ноги ее прирастают к земле. Узкая, как ниточка, полоска света пробивается сквозь плотно задвинутые занавески, и, словно в горячечном тумане, Алина видит знакомое вытянутое лицо... Собрав все силы, девочка тихо пятится назад, она не смеет повернуться, не смеет вздохнуть... Путь до ступенек террасы кажется ей нескончаемым; пригнувшись к самому полу, неслышно добирается она до комнаты матери и, осторожно приоткрыв дверь, лицом к лицу сталкивается с Костей...
Сердце ее останавливается, побелевшие губы не произносят ни одного звука. Но ужас, застывший в глазах девочки, и слабое движение руки, указывающей на окно, красноречивее слов. Отодвинув со своего пути Алину, Костя бросается на террасу и прыгает через перила в сад. Оцепенев от неожиданности, Катя остановившимися глазами смотрит ему вслед. Марина молча втаскивает в комнату девочку.
Глухой стук оконной рамы и шум борьбы достигает их ушей. Катя, очнувшись, выбегает на террасу... Гулкий и резкий в тишине звук выстрела встряхивает дом. В комнате дребезжат стекла. Марина толкает девочку к детской.
– Иди к детям! – торопливо бросает она ей, исчезая за дверью.
Но Алина не двигается с места; за окном слышен топот убегающих ног, треск ломаемых веток...
– Мамочка... мамочка... – жалобно доносится из детской, и Мышка, сонная, в одной рубашке, протискивается в дверь.
Алина обнимает сестру и уводит ее обратно.
– Ложись, ложись... Это гроза... – укладывая ее в постель, торопливо шепчет Алина.
– Что-то так сильно ударило... – закрывая глаза, бормочет сонная Мышка...
– Это гром... Не бойся... Спи, спи... – укрывая ее одеялом, дрожащим шепотом уговаривает Алина.
Мышка покорно закрывает глаза... Рядом на постели, разметавшись в богатырском сне, сочно всхрапывает Динка...
Уложив сестру и убедившись, что она спит, Алина выходит в комнату матери. Катя в немом отчаянии стоит, прислонившись к притолоке двери...
– Помни о главном... Мы еще ничего не знаем... – строго говорит ей Марина, закрывая на ключ дверь. – Помни о главном, Катя... – повторяет она, сжимая плечи сестры.
Катя, бессильно уронив руки, опускается на кровать.
– Алина, – говорит мать, замечая девочку, – иди спать, я сейчас приду к тебе.
Алина послушно идет в свою комнату и, не раздеваясь, ложится на постель.
Марина заглядывает в детскую, выходит на террасу: остановившись на ступеньках, слушает глухие отдаленные раскаты грома, торопливо проходит в палатку, тушит свет и, возвращаясь к сестре, тихо говорит:
– Сейчас могут прийти. Возьми себя в руки. Где второй ключ от флигеля?
– Под крыльцом справа... Я пойду, я все сделаю, не беспокойся... – чужим, безжизненным голосом отвечает Катя.
Марина порывисто обнимает сестру:
– Катя... родная... Сейчас это главное. Я все понимаю, но надо спасти Николая... Меня могут арестовать...
Катя вскидывает на нее черные сухие глаза:
– А если... и меня?
– Тогда пусть идет Алина. Я сейчас скажу ей, где ключ... – твердо говорит Марина.
Катя молчит... Глухой отдаленный звук второго выстрела доносится с Волги. Катя со стоном хватается за голову.
– Марина! У Кости нет револьвера... Это стреляют в него... – задыхаясь, шепчет она.
– Будем ждать... полчаса, час... – словно окаменев от тревоги, твердо повторяет Марина. – Помни о главном...
Катя помнит, но сейчас главное для нее – это жизнь Кости... Марина уходит, потушив свет. Она проходит в комнату Алины и, ложась рядом с дочерью, обнимает ее худенькие плечи.
– Алиночка! К нам могут сейчас прийти... – шепчет она.
– Я ничего не слышала, я спала... – тихо отвечает девочка.
Марина гладит ее холодные руки.
– На время... может, на несколько часов... нас с Катей могут увести, – с трепещущим сердцем предупреждает Марина и, чувствуя, как дрожат тонкие плечи девочки, замолкает...
Но Алина поднимает голову и, прижимаясь к уху матери, тихо шепчет:
– Я все знаю... Я пройду к флигелю... Отведу к Никичу...
– Ключ под крыльцом... справа... Запомни: справа под крыльцом...
– Не бойся, мама...
Марина молча сжимает руку дочери.
У калитки слышен громкий стук.
– Кто стрелял? – кричит ночной сторож. – Это у вас стреляли?
Глава 58
Глаза и уши утеса
Не спится в эту ночь Леньке. Ночная сырость забирается в его пещеру, влажное одеяло липнет к плечам. Под утесом глухо шумит и бьется о камни вода. Опершись на локоть, Ленька смотрит на кусочек темного неба, изредка прорезаемого молнией, на верхушки деревьев, вспыхивающие в темноте желтыми огоньками, и думает о близкой осени... Скоро покинет он этот утес и уйдет на пароход, служить новому хозяину. Только теперь свободный человек Ленька. Честно будет работать он и обижать себя не позволит.
Леньке чудится, как от пристани отходит пароход «Надежда», плывет он в разные города, день и ночь плывет. Чисто, до блеска, драит Ленька палубу, четко и быстро исполняет все приказания капитана, сидит среди матросов, и красуется у него на плечах матросский воротник... Хорошо это! По-человечески, по-настоящему! Только вот на берегу останется его Макака... Придет и сядет на обрыв одна-одинешенька. Поглядит на Волгу, поглядит на утес.
«Лень, а Лень?»
А его-то и нету... Далеко он, не прибежит, не приедет скоро... А случись что-нибудь, и слез ее не услышит. Только думать будет о ней: не обидел бы кто!
«Эх ты, Макака! Хотя б постарше была, а то ведь капля. Вот как есть капля в Волге-реке, так и она среди людей».
Разволнованный своими мыслями, Ленька накидывает на плечи пиджак и садится у входа.
«Всем ребятам закажу, голову сниму, если кто ее хоть пальцем тронет!.. А заработаю денег – куплю Макаке красные сапожки на осень. Мягонькие они, и подковки у них как жар горят. Хорошо бы такие сапожки, только небось дорого они стоят... Ну ничего! Отпустит капитан на берег, у пассажиров подработаю, а то на погрузку попрошусь... Достигну я эти сапожки, только б не плакала без меня Макака! Христом-богом попрошу: «Не плачь! Где б ни был, а услышу я твои слезы, и не будет мне спокоя. Не плачь без меня, глупая... Не побегу ведь я по воде, как Иисус Христос, небось!»
Ленька глубоко вдыхает ночной воздух и, высунув голову, глядит на небо, но в ушах его вдруг прокатывается гулкий звук выстрела... Что это? Недалеко где-то... Ленька вскакивает и тревожно вглядывается в лесную гущу. Не воры ли куда залезли? Много сейчас пустых дач, одни сторожа ходят. Сторожа и стреляют... Только бы не разбудили Макаку, а то испугается она... Дома у них одни женщины да старик Никич... Нынче небось хоть старик дома – не пойдет он в такую ночь рыбачить.
Глухой шум доносится до слуха Леньки: словно ломая кусты, кто-то напрямик бежит через чащу.
Ленька вспоминает, что он не втянул на утес доску, и, накрывшись с головой пиджаком, бежит к переходу... Но кусты раздвигаются, и на обрыв выбегает человек... Выстрел с треском разрывается неподалеку от мальчика, и, ухватившись за край доски, он припадает грудью к камням, не в силах сдвинуться с места. А из чащи прыгает другой человек, и на обрыве завязывается молчаливая борьба... Острая молния прорезает небо, и в одном из борющихся Ленька узнает Костю.
«Сюда, сюда!» – хочет он крикнуть, но язык не повинуется ему. Но вот один из борющихся вскакивает и, подняв вверх обе руки, пятится назад, к краю обрыва. Молния снова освещает крохотную площадку. И Ленька видит Костю; теперь уже в руках у него револьвер... Он наступает, а человек с поднятыми вверх руками, быстро оглянувшись, ступает на доску... Что-то знакомое чудится Леньке в его длинной фигуре, и он еще крепче вцепляется в край доски.
– Меркурий, предатель! – глухо бросает Костя, медленно двигаясь к краю обрыва.
В голове Леньки мгновенно проносится быстрая мысль, он видит за решеткой тюрьмы бледное лицо дяди Коли... В памяти его возникают те же слова, брошенные Степаном:
«Меркурий, предатель!»
А человек, пятясь задом, вот-вот достигнет края утеса... И, стиснув зубы, Ленька сильным рывком поворачивает доску... В глазах его темнеет, но человек, взмахнув руками, с коротким вскриком исчезает в расселине... Холодный пот выступает на лбу Леньки, и, уткнувшись лицом в песок, он крепко зажмуривает глаза.
Глухо бьется о камни Волга, с шумом катятся крутые волны, гремит отдаленный гром, а в ушах мальчика все еще стоит короткий вскрик упавшего в пропасть человека.
Когда Ленька снова открывает глаза, Кости уже нет, в черной тьме ночи по-прежнему вспыхивают молнии, освещая притихший обрыв... И кажется, что из глубины пропасти тянутся к утесу длинные руки... Высоко подброшенное волной, встает мертвое тело, с одежды его ручьями стекает вода, пустые, страшные глаза ищут Леньку...
Мальчик вскакивает на ноги и, закрывшись с головой пиджаком, перепрыгивает на обрыв.
Безотчетный страх гонит его подальше от утеса, и, не разбирая тропинки, он мчится вдоль берега, туда, к пристани, к живым людям...
А Костя, запыхавшись, вбегает на террасу безмолвной маленькой дачи.
– Тушите свет! С Меркурием покончено... Нет, не я! Простая случайность... Ложитесь, мы сейчас уходим. Дальнейшее расскажет Никич...
И Костя исчезает в кромешной тьме ночи.
Глава 59
В предрассветную бурю
Черная туча медленно проползает над Волгой. Глухо волнуется большая река; словно подгоняя друг дружку, с пеной вздымаются сердитые волны, все ближе прокатывается рокочущий гром, золотыми изломанными иголками сверкает во тьме молния... У старого причала мечутся на волнах привязанные рыбачьи лодки. Жалобно звенят и бьются об их борта натянутые цепи... Темная, закутанная в дождевой плащ фигура неподвижно стоит у берега.
– Митрич! – радостно окликает с обрыва мальчишеский голос, и Ленька, цепляясь за корни, спускается на берег... Наконец-то живой человек, рыбак Митрич! Он пришел, наверное, проверить, не оторвалась ли цепь у лодки.
Мальчик, проваливаясь в холодный песок, бежит к берегу, но человек в дождевом плаще встревожен.
– Стой! Куда бежишь? Что тебе тут надо? – грозно останавливает он мальчика и, схватив его за плечо, хриплым старческим голосом отрывисто спрашивает: – Кто послал? Какой тебе Митрич сейчас нужен?
Капюшон сползает на плечи старика, и Ленька узнает Никича.
– Обознался я... – робко говорит он, и смутная догадка мелькает в его голове... Кого ждет Никич, зачем стоит он ночью у причала, почему испугался его, Леньки?
– Обознался? А теперь узнал? – все так же крепко держа мальчика за плечи, подозрительно допытывается старик.
– Узнал... Вы Никич! – испуганно шепчет ему на ухо мальчик. Старик отшатывается и, словно не зная, что делать с этим неожиданным пришельцем, подозрительно оглядывается:
– Кто с тобой?..
– Никого... Честное слово, никого... – бормочет Ленька. Но с обрыва вдруг спрыгивают две фигуры и быстро приближаются к берегу.
– Кто это? – спрашивает один, и Ленька, вздрогнув, узнает голос Кости.
– Да вот... спрыгнул с обрыва. Вроде к Митричу. Говорит – один... – взволнованно поясняет ему старик.
– Взять с собой! Поехали! – командует Костя, и, пока Никич гремит замком, он, близко наклонившись к лицу мальчика, спрашивает: – Зачем пришел?
– Я свой... свой... Я поеду, я грести могу... Я Ленька, – умоляюще глядя ему в лицо, шепчет мальчик.
Костя в недоумении поворачивается к молчаливо стоящему в стороне товарищу:
– Ну что с ним делать? Оставить нельзя...
– А чей он, откуда? – спрашивает тот, поворачиваясь к мальчику.
Ленька, подавшись вперед и схватившись рукой за ворот своего пиджака, широко раскрытыми глазами смотрит в лицо незнакомца. Темнота мешает ему разглядеть его черты, но голос... Никогда и ни с кем не спутает мальчик этот голос!
– Я Ленька, Ленька! – с тихим рыданием прорываясь вперед, бормочет он, и сильные руки незнакомца вдруг порывисто притягивают его к себе, глаза смотрят в глаза.
– Молчи, брат Ленька, молчи... – отвечает взволнованный голос. – Не время...
Костя с трудом удерживает цепь скачущей на волнах двухвесельной лодки. Никич вталкивает в нее Николая и садится сам, Ленька, боясь, что его оставят, прыгает за ними.
– Оставайся! Буря! – поймав его за голову, кричит сквозь шум волн Николай. – Я тебе напишу, я тебя не забыл... Оставайся!
– Нет-нет! – вертит головой Ленька. – Я грести буду, воду вычерпывать, я все могу!
Костя вскакивает последним и садится на весла, другие весла берет Николай. Лодка, сильно накренившись, вспрыгивает на волну и падает вниз, зарываясь носом в темную пучину... Яркая молния освещает быстро удаляющийся берег и на одно мгновение выхватывает из темноты бледное открытое лицо с блестящими глазами и черными полосками бровей.
– Дядя Коля! Дядя Коля! – вне себя от счастья повторяет Ленька, и Николай молча кивает ему головой, нажимая на весла...
Лодку бросает то вверх, то вниз, через борта ее льется вода... Никич сует Леньке черпак, а сам торопливо выпрямляет руль... На середине реки черная туча вдруг опрокидывается навзничь и вместе со страшным ударом грома разражается ливнем... Лодка встает дыбом и беспомощно вертится в пучине волн, ветер рвет из рук весла...
– Руль! Держи руль! – кричит Костя.
– Держу! – глухо откликается с кормы Никич.
«Потопнем...» – с ужасом думает Ленька, изо всех сил вычерпывая за борт воду. Но страх его не за себя, а за этих троих людей, за дядю Колю, своего большого друга, которого так чудесно нашел он в эту страшную ночь... Не хочется умирать Леньке... Жить бы да жить ему сейчас и радоваться, что жив его дядя Коля... Да еще нельзя ему, Леньке, оставлять навеки свою Макаку... И, не разгибая спины, работает он черпаком, а лодка все наполняется и наполняется водой... То с боков, то с носа обрушиваются на нее волны, а крупный косой ливень беспощадно захлестывает сидящих в ней людей. Пиджак Леньки, намокший и тяжелый, связывает ему руки... Мальчик сбрасывает его под ноги, и крупные капли дождя хлещут по его голой спине...
А лодка то вертится на одном месте, то, глубоко ныряя, рывком бросается вперед, и в черной тьме нигде не видно ни одного огонька...
Плечи у Леньки ломит от непрерывного вычерпывания, он не знает, сколько времени борются они с разъяренной рекой, некогда взглянуть ему на взрослых: молча слушает он изредка подаваемую Костей отрывистую команду:
– Держи лево!.. Относит!
Ленька приходит в себя, когда ливень вдруг затихает и там, где край реки сливается с небом, появляется мутная белая полоса рассвета... Ленька быстро вскидывает глаза, ищет берег... Берега нет нигде... И кажется ему, что лодка, не двигаясь, стоит на одном месте... Но буря постепенно утихает: гром уже не ударяет в уши, а, глухо ворча, как встревоженный в своем логове медведь, уходит куда-то за Волгу... Медленно рассеивается тьма, и вдруг впереди вспыхивает короткий огонек.
– Огонь! – подбодрившись, кричит Никич. – Навались!
Буря стихает, но волны разъяренной реки не успокаиваются... Еще и еще раз вспыхивает и гаснет на берегу огонек... Лодку относит в сторону от него... Никич вынимает одной рукой железную табакерку и, с трудом достав оттуда коробку спичек, зажигает сразу две. Ветер и брызги воды мгновенно тушат их, но через минуту ответный огонек на берегу вспыхивает уже в том направлении, куда относит лодку...
Ленька черпает и черпает воду... В молочно-сером рассвете чуть-чуть уже обозначаются лица; мальчик мельком взглядывает на своего дядю Колю и встречает ласковый блеск его глаз... И чудится ему, что знакомый голос, как прежде, шепчет ему слова утешения и надежды:
«Терпи, брат Ленька! Все повернем мы по-своему и жить будем...»
«...Как цари!» – подсказывает ему Ленька.
«Ну, зачем нам такая дурацкая жизнь? Цари, брат, лодыри и тунеядцы, а мы – рабочие...»
Замечтавшись, Ленька уже не глядит на бушующую реку и не ищет берега. Берег приближается как-то быстро и неожиданно.
Первым выпрыгивает Костя, за ним Николай. На пустынном песчаном откосе в серой мгле виден пароконный экипаж; около него, попыхивая папироской, стоит кучер.
– Живее! – торопит Костя.
Но Николай, крепко прижав к себе мокрого до нитки Леньку, быстро говорит:
– Константин, запомни: это Ленька Бублик, мой Ленька! Позаботьтесь о его судьбе! – И, глядя в глаза мальчика, тихо добавляет: – А ты жди меня и слушайся приказа старших!
Ленька ничего не успевает сказать, затуманенными глазами смотрит он вслед исчезающим в сумраке Николаю и Косте, слышит цоканье копыт, видит, как, сорвавшись с места, быстрые кони уносят куда-то вдаль закрытый экипаж с его дядей Колей...
– Садись, Леня! Уехали они. Время и нам обратно, а то хватится Митрич лодки... – ласково, с глубоким удовлетворением говорит Никич.
Ленька садится на весла... Медленные крупные слезы текут и текут по его лицу... И не знает он сам, сладкие или горькие эти слезы...
– Не плачь! Радуйся! На свободу вырвался большой человек, – строго говорит Никич.
Глава 60
На городскую квартиру
На другой день, сидя на утесе, Ленька тихо и взволнованно передавал Динке все события этой страшной ночи. Динка слушала, широко раскрыв глаза:
– А как же я проспала! Как же я не слышала ничего! Я только утром проснулась, когда мама поила Никича чаем... Я думала, что Никич заболел, потому что мама и Катя все упрашивали его лечь в комнате, а потом ходили в палатку и натирали Никичу спину скипидаром с салом, – морща нос, рассказывала Динка.
– Продрог он. Мы назад ехали, дак волны уже потише были и дождь перестал, но ведь мокрые обое до нитки... Пока гребли, еще ничего, только руки в плечах как обломал кто... Устал он, Никич-то. Вылезли на берег, руки у него трясутся, весь синий, никак лодку привязать не мог. Я сам привязал и замок замкнул... Хорошо, никого из рыбаков не было... – ежась, вспоминал Ленька и тут же, широко улыбаясь, радостно добавлял: – Убег мой дядя Коля!.. Кони как птицы! Так подхватили и понесли! А кучер-то знаешь кто был? – Ленька наклонился к уху девочки. – Сдается мне, ваш дядя Олег... Я его по всей повадке узнал...
– Наверное... – задумчиво сказала Динка. – Они ведь все заодно. А лошади такие, как птицы, наверное, из графской конюшни. Я их видела летом... А только куда же мама с Катей поехали? И Алину с собой взяли... И амазонки свои взяли...
– А кто это – амазонки? – удивленно спросил Ленька.
– Это такая одежа, вроде длинного платья, чтоб верхом кататься. Они сказали, что едут к дяде Леке на пикник. А меня не взяли и Мышку не взяли... Я бы прицепилась, конечно, но мне без тебя не очень хотелось, и Мышка осталась ухаживать за Никичем...
– Это что-то не зря... – задумчиво заключил Ленька и, вдруг побледнев, испуганно огляделся вокруг. – Когда б этот предатель Меркурий остался живой, не уйти бы дяде Коле... – прошептал он словно про себя.
– Постой... а куда он делся? – держа его за рукав, спросила Динка.
Ленька посмотрел на нее мрачными потемневшими глазами.
– Убил я его... – тихо сказал он.
– Убил? – Глаза у Динки заблестели. – Сам, один, или с Костей?
Ленька прерывистым шепотом стал рассказывать то, что вначале хотел обязательно скрыть. Но душа его, отягощенная совершенным поступком, требовала облегчения и сочувствия подруги.
– Сбросил я его, понимаешь? Человека убил! – с ужасом в глазах добавил он хриплым шепотом.
– Какого человека? Это же был предатель. Его так и надо... – убежденно сказала Динка и, вскочив, рванулась к краю пропасти.
– Стой, куда ты! – схватил ее за руку Ленька.
– Я посмотрю, где он, – вырвавшись, шепнула Динка и, подбежав к доске, осторожно заглянула вниз.
– Упадешь! – бросился за ней Ленька.
– Да не упаду... Нету его... Уплыл... – сообщила она, вставая, и вдруг серьезно сказала: – Такого гада и раки есть не будут!
Ленька с удивлением посмотрел на нее, и глаза его повеселели.
– А я знаешь как запугался... Впервые мне это случилось... Конечно, не человек он, а предатель, это ты правильно сказала. Теперь я и думать об нем не буду!
– Вот еще – думать! Ты молодец, Лень... Он бы, может, и Костю, и твоего дядю Колю выдал... Таких всегда убивать нужно! – деловито сказала Динка, разворачивая принесенный с собой из дому узелок. – Давай попьем чаю, Лень. Вот Линины пироги и мясо, что Катя нам на сегодня оставила. И сахар вот, и хлеб... – с удовольствием раскладывала она на камушке свое угощение.
Ленька, не евший ничего со вчерашнего обеда, весело сказал:
– А чай у меня в котелке горячий! Я все кипяток пил тут...
Запивая горячим чаем Линины пироги, дети продолжали обсуждать события этой ночи.
– Вот еще что... Дядя Коля сказал про меня: это, говорит, Ленька Бублик! – захлебываясь от радости, рассказывал мальчик. – Позаботьтесь о нем, сказал он вашему Косте.
– Так и сказал, Лень? Так они все знают про тебя! Они непременно позаботятся! – обрадовалась Динка.
– Нет, я на это не надеюсь. Кому обо мне думать?! Вот, может, завтра или послезавтра мой капитан приедет. Я вчерась Миньку и Трошку просил сообщить в случае чего... Минькин отец – кассир, он все знает... А пока, может, у вас под забором поночую... Неохота мне тут на ночь оставаться! – с брезгливым чувством сказал Ленька.
Динка задумалась.
– Под забором холодно. Земля мокрая... Может, перед сном натереть тебя скипидаром с жиром, как Никича? Это против простуды, кажется...
– Ну, Никич старик, а я молодой. У меня свой жир небось... – махнул рукой Ленька.
Динка с сомнением поглядела на его торчащие лопатки и голую худую спину.
– Нет, Лень, у тебя одна гусиная кожа. Ты очень худой... Нельзя тебе ночевать под забором, ты и от скипидара не согреешься!
– Может, конечно, и дождь пойти. Под прикрытием бы лучше... Я и сейчас еще не согрелся со вчерашней ночи... Может, в город поехать, подработать что-нибудь да и около вокзала пошататься. Там таких много, бездомных... – соображал вслух мальчик.
– Нет! – строго сказала Динка. – Я знаю, где тебе ночевать! На нашей городской квартире, вот где! У мамы есть запасной ключ от черного хода, там только пройти через сарайчик – и уже дома! Никто тебя даже и не увидит! Только надо поехать, когда стемнеет. Сегодня мама поздно вернется, давай вместе поедем! Я дорогу хорошо знаю. Поедешь, Лень?
– Ну что ж! – согласился Ленька. – Мне бы это хорошо... Утром встану, заработаю что-нибудь на базаре и приеду! А там, глядишь, и пароход мой придет!
Посидев еще немножко и вволю наговорившись о событиях этой ночи, друзья пошли на пристань.
– Пароход «Надежда» придет послезавтра, один день будет тут разгружаться да нагружаться... – сообщил им Минька. – Отец сказал, что он потом аж до Казани пойдет.
– А далеко это? – спросила Динка, но никто из мальчиков не знал.
– Ладно! – махнул рукой Ленька. – Лишь бы взяли меня, а уж куда плыть – не наше дело!
Он думал теперь о том, что утес перестал быть его надежным убежищем и что в длинные осенние ночи негде приклонить ему голову... А Макака?.. Что ж Макака! Она в тепле. Подождет, поскучает... Что делать?
Под вечер, когда уже начинало смеркаться, Динка взяла потихоньку ключ от черного хода городской квартиры и выехала вместе с Ленькой в город.
Глава 61
Неожиданная встреча
К поездке в город Динка приготовилась тщательно; она достала из шкафа короткое летнее пальто, вынула из картонки свою красную фетровую шляпу с широкими лентами, завязывавшимися под подбородком, положила в маленькую корзиночку хлеб и, сообразив, что на билеты нужны деньги, осторожно открыла ящик маминого письменного стола... Там после отъезда Лины всегда лежали мелкие деньги на хозяйство. Динка подержала в руках полтинник, потрогала мелочь... Потом оставила мелочь в столе, а полтинник положила в карман. Мало ли, что может случиться в дороге – ведь назад ей придется ехать одной, без Леньки.
Сложив все свои вещи в кучу, девочка отнесла их к лазейке и только тогда сообщила Мышке, что идет на фейерверк.
– Но мама не велела никуда уходить. Она сказала, чтобы мы помогли Никичу перебраться из палатки в кухню.
– Молчи, пожалуйста! Алину на пикник взяли, а мне даже на фейерверк нельзя, да?
И, показав сестре язык, Динка исчезла.
Увидев девочку в пальто и нарядной шляпе с бантами, Ленька неодобрительно хмыкнул:
– Чего вырядилась как на свадьбу!.. Когда б еще я в матросском воротнике был, а то едешь как барыня со слугой!
– Да ведь мне надо прилично... Вдруг я встречу дворника Герасима – пускай он думает, что я с мамой... – оправдываясь, сказала Динка, но все-таки сняла с головы шляпку и, держа ее за ленты, бегала по всей палубе.
– Да уймись ты, чего бегаешь? – урезонивал ее Ленька.
– А чего мне униматься? Я же с билетом еду!
Ленька купил им обоим билеты, разменяв полтинник, и сунул сдачу к себе в карман.
– Конфет у меня не проси в городе. Я завтра подработаю и доложу те, что потратил, а ты потихоньку обратно в ящик опустишь, – строго сказал он подружке.
Динка ничего не просила, сойдя с парохода, сразу заторопилась на квартиру. Уже начало темнеть, и она боялась поздно возвращаться одна домой.
– Идем скорей! Нам по Дворянской, мимо игрушечного магазина Христанзена...
Они прошли несколько улиц. В магазинах уже зажглись витрины. Дворянская улица считалась главной улицей в городе, и по ней непрерывно сновали нарядные экипажи. Лошади, покрытые цветными сетками, горделиво переступая тонкими ногами, обернутыми по щиколотку белым холстом, останавливались у богатых магазинов. По тротуару гуляли хорошо одетые люди – дети, дамы, мужчины... На углах улиц стояли городовые.
Леньку стесняла вся эта празднично разодетая богатая публика.
– Ну, куда залезла! – запахивая свой пиджачок и стараясь прикрыть им залатанные штаны, хмуро говорил он. – Здесь одни баре... Обошли бы стороной как-нибудь...
– Вот еще! – дергала плечами Динка. – Нам на них наплевать! Что мы, в дом к ним пришли, что ли! Не смотри на себя – и все!
Она подбегала к витринам с игрушками, показывала Леньке кондитерские с выставленными в окнах красивыми коробками.
– Вот это купим! И это купим! Все мы себе купим, когда забогатеем, да, Лень? – весело болтала она. Только у двух магазинов ее болтовня смолкла. У одного она вдруг закрыла обеими руками глаза и жалобно сказала: – Веди меня, Лень... Здесь большие галоши. Я очень боюсь их. Это «Треугольник»...
– А что тебе они сделают? – засмеялся Ленька, держа девочку за руку и разглядывая выставленную на витрине огромную, в человеческий рост, галошу...
Около магазина с гробами, ангелами и венками Динка совсем уткнулась головой в его пиджак.
– Я здесь не дышу... – серьезно сказала она, пятясь боком. Наконец с главной улицы они свернули куда-то вбок, и Ленька указал пальцем на один из переулков:
– Не эта ли?
Но Динка поспешно схватила его за вытянутый палец и строго сказала:
– Не показывай пальцем на улице! Это неприлично!
Ленька искренне расхохотался:
– Ох ты ж и путаная, Макака! На самой Дворянской, когда мимо гробов шли, прямо в живот мне уткнулась, так то было прилично! – сказал он.
– Ну! – возмутилась Динка. – Люди сами виноваты! Зачем для живых людей выставлять гробы? На месте царя я бы торговала ими на кладбище! А вот когда показывают пальцем, то какой-нибудь человек может подумать, что это на него... Приятно тебе, чтоб на тебя показывали пальцем? Ага?
Ленька согласился, что неприятно, и, только кивнув головой на переулок, снова напомнил о нем девочке.
– Не пройди мимо-то. Какой номер дома?.. Гляди, темно уж. Как одна назад поедешь? – забеспокоился он.
– Ничего! Возьму билет и поеду! А там за людьми побегу... – храбрилась Динка. Не доходя немного до своего двора, она вдруг выпустила Ленькину руку и сказала: – Я пройду мимо и посмотрю, нет ли огня у нас в окнах. Подожди тут.
Осторожно подойдя к воротам, девочка заглянула во двор и в испуге отпрянула назад... Около квартиры дворника Герасима стояли два жандарма; подальше, разговаривая с самим Герасимом, жандармский офицер, медленно стягивая с рук белые перчатки и указывая на стоявшего поодаль извозчика, давал какие-то распоряжения.
«Обыск!» – быстро подумала Динка и поглядела в глубину двора, на двухэтажный флигель. В нижнем этаже была их квартира. Окна и парадный ход выходили во двор, черный ход был сзади дома, прямо от него шли деревянные сарайчики для дров...
В окнах их квартиры было совсем темно, и девочка успокоилась.
«Это не к нам. Конечно, зачем им к нам? Тут же пустая квартира».
– Лень! – сказала она, перебегая через улицу к товарищу. – У нас во дворе жандармы... Бежим скорей через пустырь, а то потом и сарайчиком не пройдешь...
– Погоди... Может, не идти лучше? – нахмурился Ленька.
– Да нет! Это не к нам. Мы же на даче! Пойдем скорей!
Читать бесплатно другие книги:
