Динка прощается с детством Осеева Валентина

Глава 53

Взрослые шепчутся

Динка не спит. Каждый день приходят к ней новые мысли, а иногда их собирается так много вместе со старыми, что невозможно заснуть. Трудно понять дела взрослых, но Динка уже знает, что они люди подневольные и стоит им только выйти за калитку, как суровая неволя сковывает все их желания. Плачет и рвется к ним Лина, но ее что-то не пускает. И сердце у нее раскалывается на две половины: одна – там, другая – здесь... Так, чем дольше живет на свете человек, тем больше узнает он плохого. То одно, то другое с ним случается...

Динка засовывает руку под подушку – там лежит узелок с Линиными гостинцами. Раньше, бывало, положишь в рот конфету и сразу успокоишься, а теперь от Лининых гостинцев еще горше на сердце... Бедная Лина! Динка кладет в рот маковку и, лениво разжевывая ее, машинально прислушивается к тихим голосам в соседней комнате. Там у мамы и Кати сегодня на всю ночь засиделись гости: Олег, Костя и Никич... Гости эти не чужие, но все-таки чего они сидят так поздно?

– Мышка... – шепчет Динка.

Но Мышка спит, отвернувшись к стене, а из маминой комнаты сразу открывается дверь, и Динка по привычке крепко закрывает глаза.

– Диночка, ты спишь? – шепотом спрашивает мама и долго стоит, наклонившись над кроватью.

Мама хочет, чтоб дети крепко спали, Динка, посапывая, молчит. Мышка спит взаправду, и мама на цыпочках выходит, плотно притворив за собой дверь.

«У взрослых все время секреты», – думает Динка. Но раз Леньке не грозит больше опасность, то можно не подслушивать. Разве только Костя скажет что-нибудь о Степане?

Но Костя говорит совсем другое:

– Марина! Вот, чтоб не забыть, ваш ключ от парадной двери. А этот – от черного хода. Я сделал два – один себе, один вам... Мне, наверное, придется некоторое время менять ночевки...

– Вы проходите через сарайчик? – спрашивает Марина, вешая около двери два ключа. – Через пустырь?

– Да, конечно, там очень удобно: на сарайчике висит большой замок, так что никаких подозрений... Отодвинешь доску, потом изнутри просунешь руку, откроешь замок – и сразу около двери. Замок без ключа, просто туго прикрывается... Очень удобно! – говорит Костя.

Динка вспоминает около черного хода их городской квартиры маленький дровяной сарайчик; он стоит в ряду других таких же сарайчиков для жильцов. На городской квартире никого нет, там вечно закрыты окна тяжелыми синими портьерами и в комнатах стоит нежилой, душный запах. Один раз они ездили с мамой в город и заходили туда... «Что делать Косте в их квартире, если там никого нет?» – удивляется Динка. Разговор кажется ей скучным, и, поворачиваясь лицом к стене, она закрывает глаза.

– На первые пять верст орловские рысаки. Дальше рабочие приведут три свежие лошадки, – говорит вдруг Олег.

Динка сразу открывает глаза:

«А! Катанье какое-то! Вот хитрые! Наверное, дядя Лека их к себе приглашает!» – думает она с завистью.

Но Костя говорит что-то другое:

– Имейте в виду погоду. Лодку может отнести по течению.

– Все это учтено. Держите на огонек папиросы, – отвечает Олег и начинает что-то тихо объяснять.

В разговор вмешиваются Катя и Марина, потом все стихает, и голосов почти не слышно... Под Динкиным окном хрустит песок; Динка осторожно приоткрывает окно, и сейчас же в комнату снова входит мама... Динка сонно ворочается... Мама укрывает ее и уходит... Разговор в комнате совсем затихает...

Потом Костя встает и выглядывает в сад.

– Там Алина, – говорит он, возвращаясь. – Удивительная девочка!

– Сашина дочка! – вставляет Никич. В его устах это высшая похвала.

Динка обиженно выпячивает нижнюю губу.

«Как будто только Алина Сашина дочка, – думает она, – а я и Мышка нет!.. Глупый этот Никич...»

Вообще она недовольна сегодня взрослыми – они так мало обращали внимания на Лину и весь вечер ждали Костю и переглядывались. Лина всего напекла, наварила, а мама так недолго посидела с ней на крыльце. Только что попели немного вместе. И дядя Лека плохо шутил, совсем не утешал Лину, а только сказал, что надо потерпеть... И на детей дядя Лека сегодня никакого внимания не обращал, как будто их вовсе нет на свете!

«Ладно, ладно! – думает Динка. – Можете совсем отказаться от своих детей! Мама тоже последнее время не разговаривает ни о чем, не читает вслух...»

Катя и та не обращает никакого внимания на Динку, даже не жалуется уже маме, все только своего Костю ждет да еще Мышку кормит гоголь-моголем. Динка чувствует горькую обиду, но сладкое воспоминание о гоголь-моголе заставляет ее залезть под подушку, в Линин узелок. Заложив в рот липкую конфету, она успокаивается. Конфета сосется медленно, а сон уже закрывает глаза. «Это не конфета, это тянучка», – с трудом соображает Динка, ей делается лень жевать...

А взрослые все шепчутся да шепчутся...

– Как бы не спутали все карты уголовники... Увидев подходящий момент, они тоже бросятся бежать, – говорит Марина.

– Все это учтено, – тихо отвечает Костя. Но Динка уже спит крепким сном, и прилипшая к нёбу тянучка до утра ночует у нее во рту.

Глава 54

На баштане

Динка просыпается поздно. На террасе, скорчившись в кресле, читает Мышка.

– Все уехали, – печально говорит она. – И Катя тоже...

Катя тоже? Это новость!

– А зачем уехала Катя? – спрашивает Динка.

– Наверное, что-нибудь купить. Она поехала с корзинкой, – говорит Мышка.

Динка бежит в кухню. Там возится Никич. Он скоблит ножом стол, вытирает испачканную мукой доску. От плиты пышет жаром, но на ней ничего не стоит. Динка поводит носом. В кухне пахнет чем-то печеным... Наверное, вчерашними пирогами, которые пекла Лина. Но почему же тут прибирается Никич?

«Странно, – думает Динка. – Лина никогда бы не оставила такой беспорядок...»

– Никич, – спрашивает девочка, – разве сегодня ты хозяйничаешь на кухне?

– Да нет, куда мне! Я так, маленько прибрал тут... – отвечает старик и выходит во двор раздувать самовар. – Иди на террасу, зови сестер! Сейчас чай будем пить! – кричит он со двора Динке.

Чай пьют с Никичем. Разливает Алина. Мышка, по своему обыкновению, держит на коленях книгу; Никич молча забирает у нее эту книгу и строго говорит:

– Пей чай с пирогами, а не с книгой! Успеешь еще начитаться!

На столе гора пышных пирожков, заготовленных Линой на целую неделю. Алина ест молча, маленькими кусочками. Мышка тоже понемногу отщипывает от своего пирога. Одна Динка уплетает с неизменным аппетитом. Откусит, взглянет на начинку, снова откусит, запьет чаем и первая встает из-за стола, захватив с собой еще два пирожка.

– Гулять, что ли, пойдешь? – спрашивает Никич.

Динка кивает головой:

– Ага!

Она торопится на утес. Сегодня они с Ленькой пойдут на баштан за арбузами.

Девочка бежит через сад к лазейке, и нырнув в нее, мчится по дорожке.

– Макака! – смеясь, окликает ее Ленька. – Куда бежишь? Вот он я!

– Пойдем на баштан? – не здороваясь, спрашивает Динка.

Широко раскинулся баштан. Густая шершавая ботва заплела его от края и до края. Из-за толстых корней и желтеющей вырезной листвы видны гладкие полосатые и темно-зеленые бока арбузов... Но посредине баштана угрожающе торчит высокий соломенный шалаш, к шалашу прислонено ружье, заряженное едкой солью, а рядом с шалашом сидит дед-баштанщик. Дед плетет лапти и гоняет мальчишек, потрясая своим ружьем, а иногда и стреляя по ним, как по воробьям. Но, несмотря на сердитого баштанщика и на его ружье, неподалеку от дороги, в зеленом овражке, поросшем густым кустарником, идет веселое угощение.

– Эй! – машет оттуда Трошка, завидев Леньку и Динку. – Идите сюда!

Ребята спускаются в овраг. Здесь, сидя на корточках, несколько мальчишек делят добычу. Между ними Трошка и Минька.

– Дайте и им, – указывая на подошедших, говорит Трошка. – Это тоже наши, с пристани!

– Пущай едят, – равнодушно говорит веснушчатый паренек в такой рваной рубахе, что кажется, от нее остались только грязный ворот и два рукава. – Ешьте, не жалко! – бросая Леньке арбуз, приглашает он.

Ленька не спеша берет арбуз, с размаху бьет его об камень и, разломив на две половины, подает лучшую Динке.

Мальчишки также бьют свои арбузы об камень, и все молча, сосредоточенно впиваются зубами в красную сахаристую мякоть, обливаясь соком и пряча в половине арбуза лицо.

Динка, держа свою половину обеими руками, тоже всасывается в арбуз... Пиршество идет молча, только семечки летят направо и налево в истоптанную и покрытую увядшими арбузными корками траву.

– Как выкатываете? – серьезно спрашивает Ленька, обтирая рукавом умытое сладким соком лицо.

Мальчишки охотно объясняют свой способ добычи.

– Вот он, – указывая на Миньку, говорит веснушчатый паренек, – обходит сзаду и починает клянчить: «Дедушка, дай арбуз! Дедушка, дай!» Ну, старик на него, конечно, кидается. А мы тем временем выкатываем...

– А сейчас уж он догадался, – говорит худенький черненький подросток, похожий на спугнутую птицу. – На Миньку не глядит, а обернется и стреляет! Вон Ваське чуть не полыхнул по заду!

– Ну, «полыхнул»! – откликается из-за арбузной корки рыжий как огонь Васька. – Я убег небось.

Динка слушает и с интересом оглядывает новую для нее компанию. Штаны и рубахи у мальчишек пыльные, грязные, залитые арбузным соком, коленки дырявые, протертые, но лица чистые, румяные, так чисто не отмыть бы их за неделю в горячей бане! И глаза у всех разные, а блестят одинаково! Динке нравятся и мальчики, и арбузы. А главное, уж очень вкусно зарываться лицом в розовую мякоть! Совсем не то что кусок арбуза на тарелочке!

И, восседая рядом с Ленькой на поваленном дереве, она проникается чувством товарищества.

– Ладно, – подумав, говорит Ленька и вынимает из кармана перочинный нож. – Сейчас иначе будем выкатывать! Я сам опробую! Дайте-ка мне вот тот, самый большой арбуз!

Мальчишки подают ему большой полосатый арбуз и с интересом смотрят, как он срезает у него широкое дно, вычищает середину. Потом меряет себе на голову, прорезает дырки для глаз и для носа... И снова меряет...

– Это ты так ползти хошь? – с жадным любопытством спрашивает рыжий Васька.

Мальчики придвигаются ближе, советуют:

– Около шеи-то пошире сделай... И глаза больше прорежь.

– Хватит, – говорит Ленька и встает. – Ложитесь у поля два-три... Будете подбирать... А чуть он за ружье – свистните... Пошли!

Ребята гурьбой двигаются за Ленькой. Динка бежит тоже.

– А ты сиди тут, – говорит вдруг Ленька.

– Сиди тут! – цыкают на Динку мальчишки.

– Вот еще! Я тоже посмотреть хочу! – сердится Динка.

– Сиди, говорят! – замахивается на нее рыжий Васька.

– Ну-ну! – грозно сдвигает брови Ленька. – Не тронь, а то перьев не соберешь!.. Макака, ты поглядеть хочешь? – ласково спрашивает он девочку. – Так вон там ложись, в бурьян, а то платье у тебя светлое. Поняла?

Динка кивает головой и идет в бурьян, густо растущий около баштана.

Мальчишки тоже словно проваливаются сквозь землю. Ленька, не доходя до баштана, надевает на голову арбуз и осторожно заползает в густую ботву... Арбузная голова его, слегка покачиваясь, иногда появляется над ботвой и, зарываясь глубже, появляется уже в другом месте... Динка с замиранием сердца смотрит на баштанщика. Ей кажется, что старик глядит именно в ту сторону поля, где ползет Ленька. Но вот арбузная голова поворачивает обратно, толкая перед собой срезанные по пути арбузы. Мальчишки, лежа в траве, подползают ближе, и каждый, подхватывая арбуз, откатывает его, словно по конвейеру, следующему... Последний скатывает добытые арбузы в овражек.

Ленька, покачивая арбузной шапкой, снова исчезает в ботве. Срезает он только самые большие арбузы и, путаясь в ботве, даже легонько пощелкивает их пальцами, чтобы определить зрелость. Потом, найдя, что достаточно, он вылезает из ботвы и, сбросив с головы арбуз, вытирает рукавом мокрое лицо.

В овраге идет веселое пиршество.

– Эх, здорово! Вот здорово! – восторгаются Ленькой мальчишки.

Динка весело смеется, показывая, как дед-баштанщик глядел на покачивающийся арбуз.

Снова, захлебываясь соком, радуются мальчишки, слышатся смех, веселые остроты.

– Ну, делитесь тут, – говорит Ленька и берет себе два арбуза. – Мы пошли!..

– Возьмешь арбуз домой? – спрашивает он около забора Динку.

– Нет, – говорит Динка. – Я боюсь... Скажут еще, что он краденый.

– Ну, я на утес занесу! Завтра придешь, будем угощаться! – говорит Ленька.

Динка нехотя идет домой.

– Пообедаю и выйду, – обещает она.

Глава 55

Тревожный вечер

На другой день Динка снова тащит своего друга на баштан. Ей нравится уважение, с каким встречают его мальчишки, нравится, как Ленька делит добычу, отдавая большую часть на «обчество» и оставляя себе один-два арбуза; Динке нравится в веселой компании погружать свой нос в сахарную красную мякоть и, захлебываясь соком, глядеть, как из-за арбузных половинок блестят черные, карие, голубые и зеленые глаза. Но, возвращаясь к обеду домой, она вдруг серьезно сообщает:

– Я, наверное, уже объелась, Лень, потому что у меня в животе что-то ходит большими ногами.

– Да ну? – пугается Ленька. – Говорил, не ешь много.

– Ты ничего не говорил...

– Еще заболеешь теперь! – волнуется Ленька.

– Нет, я не заболею. Я просто пересплю это время.

– Ну, так не выходи после обеда, ложись спать!

Динка соглашается. Она действительно так переполнилась арбузным соком, что даже щеки у нее лоснятся и нос стал розовый, как у поросенка.

– Ты ничего не ешь, Диночка... Может, тебе нездоровится? – спрашивает мама.

– Нет, мне очень здоровится, – отвечает Динка и обводит взглядом все лица за столом.

«Это им всем нездоровится», – думает она, замечая необычную бледность матери, втянутые щеки Кати и окаймленные голубоватой тенью глаза Алины. О Мышке и говорить нечего – Мышка стала похожа на пестик внутри цветка. Никич и тот совсем засушился к концу лета. А говорят, что на даче люди поправляются... Вот так поправились, нечего сказать! Ей и жалко всех, и почему-то смешно. Но когда взрослые молчат и хмурятся, то смеяться нельзя. Нельзя и рассказывать что-нибудь. Катя сразу закроет рот одним словом: «Прекрати!»

Ладно. Динка с трудом дожевывает свою котлету и вылезает из-за стола.

На Волге гудит пароход. Катя вскидывает глаза на Марину и тихо говорит:

– Уже шесть часов...

Марина кивает головой, молча катает по скатерти хлебный шарик.

Никич двигает седыми бровями и, откашлявшись, глухо бросает в сторону:

– Теперь уж так или иначе...

Алина быстрым тревожным взглядом окидывает лица взрослых и вытягивает из воротника шею, как будто ей душно.

– Кто-нибудь должен приехать, мама? – звонким голоском спрашивает Мышка.

– Нет, почему же? Сегодня не воскресенье, – отвечает мать. Но голос Мышки прерывает тягостное молчание за столом.

– Теперь уж на дачах посвободнее стало. Многие в город переехали, – говорит Никич.

– Да. И на пароходе заметно меньше пассажиров, – вставляет Марина.

– Осень... – жестко и холодно бросает Катя. И все глаза устремляются в сад, на пожелтевшие верхушки деревьев, на покрасневшие кусты и цветные мохнатые астры на клумбе. Осень – это длинные, тягучие дожди и холодный ветер. А сейчас еще тепло, и над садом летают белые пушинки, и листья еще изо всех сил цепляются за свои ветки...

– Бабье лето... – уточняет Никич.

У Алины делается несчастное лицо: скоро начнутся занятия в гимназии, а мама еще ничего не говорит о переезде в город. Да и как можно сейчас говорить об этом... Словно грозная туча нависла над их домом; Алина чувствует это в каждом слове, в каждом движении взрослых... Ее не обманешь. Не обманешь и чуткую Мышку.

– Катечка, – прижимаясь к плечу тетки, тихонько говорит она, – ты, может, с кем-нибудь поссорилась? Ты обиделась на что-нибудь, Катечка?

– Нет, Мышка, не беспокойся, – ласково отвечает Катя, принуждая себя улыбнуться. – Откуда ты взяла?

– Я так... – вздыхает Мышка, не зная, что сказать.

Одна Динка не беспокоится. Все уже пережито ею: и тяжелый заговор молчания, и круглое одиночество в отсутствие Леньки, и мучительные страхи, и гнетущее беспокойство за Марьяшку, и разлука с Линой... Динка знает теперь, что мысли могут одолеть человека, если позволить им разыграться, да еще если не просто думать, а все свое думанье представлять себе в лицах, с разговором и разными житейскими мелочами, убеждающими в полной действительности надуманного... Эге! Она этого больше не допускает, выработав несколько простых приемов, вроде «Карла и Клары», а то и просто вскакивает, бегает, поет, повторяет себе в защиту: «Ничего, ничего! Головешка-бомбежка! Я тебе придумаю! Я тебе придумаю!»

Хозяина она тоже больше не боится. С тех пор как Вася плотно завалил его камнями и вполне убедился сам, что он «убит в лучшем виде», образ этого человека с злодейской бородой куда-то совсем исчез и забылся...

А взрослые – сами по себе. И дела у них свои. Приедет Костя, наговорит что-то, а потом они сидят вот так, как сегодня за обедом... Конечно, Костя жених, а с женихами всегда морока, и конца ей, видно, нет. Одного Динка с Мышкой уже выгнали, так не успели оглянуться, как Малайка сделался женихом и увез Лину, а теперь Костя... Динка любит и Костю, и Малайку, но где-то глубоко в душе у нее затаилось чувство обиды против них, особенно после отъезда Лины. Вон как они делают нехорошо! Себе одному взял Малайка Лину, пустая стоит кухня, и не к кому прибежать Динке, некому пожалеть ее...

Девочка сидит в гамаке и, отягощенная арбузным соком, лениво решает вопрос, лечь ей спать или пойти к Никичу постругать что-нибудь, сделать себе тоненький острый ножичек. Давно уж не работает с ними Никич, изленился совсем, днем спит... И никто ничего не говорит ему. Правда, он давным-давно не берет в рот водки. Поэтому, может быть, и Катя с ним дружит, и Костя часто ходит к нему в палатку поболтать. Заважничал Никич. А сегодня и вовсе сидит целый день на террасе с Катей; уже давно и мама приехала, а он все сидит... Может быть, мама хочет одна побыть со своими детьми... может, она хочет почитать им книжку или поговорить о папе...

Динка вдруг чувствует непреодолимое желание уткнуться головой в колени матери, слушать ее голос, прижиматься лицом к ее нежным рукам.

«Пойду подговорю Мышку, и вместе скажем: «Посиди с нами на крылечке, мама!»

Но где Мышка? Куда она залезла со своей книгой? Читать сейчас уже поздно, сумерки окутывают сад, скоро в комнатах зажгутся лампы... Давно-давно мама не играла на пианино и дядя Лека не пел под ее аккомпанемент...

Динка потихоньку подходит к террасе, но на дорожке появляется Алина. Она в своей коричневой форме, только без передника и без белого воротничка, такая строгая и скучная, как учительница.

– Алиночка, давай попросим маму посидеть с нами на крылечке! – заискивающе говорит Динка.

Но в глазах Алины появляется искренний испуг.

– Ты с ума сошла! – восклицает она, и лицо ее делается еще строже.

– Почему я сошла с ума? Мы же сидели раньше... Сумасшедшие, что ли, были? – обиженно ворчит Динка. Но Алина, против обыкновения, не сердится.

– Диночка, – мягко говорит она, – лучше бы ты легла спать. Смотри, какие тучи на небе... Мышка уже пошла в свою комнату... Хочешь, я попрошу ее рассказать тебе на ночь сказку?

До ночи еще далеко, но с Динкой можно все сделать, если обращаются с ней по-хорошему. Она доверчиво берет за руку старшую сестру.

– Пойдем, если хочешь... Я лягу спать, а Мышка пусть рассказывает, – покорно говорит она.

Алина приводит ее в комнату. Мышка сидит на подоконнике и читает.

– Уже темно читать, – говорит Алина. – Уложи лучше Динку и расскажи ей сказку.

Мышка со вздохом прячет под подушку книгу. Алина уходит. Динка медленно раздевается, долго возится с лифчиком.

– Жил-был один царь... – присев в ногах ее постели, начинает Мышка.

– Подожди со своим царем, я еще ноги не вымыла! – сердито обрывает ее Динка. Мышка не Алина, на нее можно и поворчать.

– Жил-был один царь... – снова начинает Мышка, видя, что сестренка уже вытерла ноги полотенцем и залезает в кровать.

– «Царь, царь»! Говори про что-нибудь другое... Укладывают спать, когда еще не стемнело даже! – сварливо выговаривает Динка, подкидывая ногами одеяло.

– Ну жила-была одна бедная женщина... – покорно меняет сказку Мышка.

Но в комнате мамы слышен голос Никича.

– Ну, я ухожу на свое место... – говорит он.

– Да, идите, Никич. Посмотрите, как там Волга... Что-то очень стало душно. Не было бы грозы... – беспокоится мама.

– Похоже на это... Но, может, к ночи подымется ветерок, а то большая туча идет... Но это все дело второстепенное. Я пошел, – говорит Никич.

– Возьмите плащ! – напоминает ему Марина. «Куда это он?» – удивляется Динка и лезет на подоконник посмотреть на тучу.

– Закрой окно! Катя не велела открывать, – говорит Мышка. Но Динка высовывается в окно.

– Никакой грозы нет. Только небо черное. Я люблю грозу! – говорит она, спрыгивая на кровать и закрывая окно. – Ну, говори твою сказку! – свертываясь уютным клубочком, смягчается она.

Мышка начинает длинную историю одной женщины, которая очень хотела иметь детей. И вот родилась у нее девочка. У самой бедной женщины самая красивая девочка во всем королевстве! Беленькая, как снежок, румяненькая, как яблочко, и стройная, как березка...

– А какая еще? – косит из-под одеяла одним глазом Динка. – Может, дура? Говори про нее все!

– Ну, почему дура? – обижается грубо прерванная в своем сказочном красноречии Мышка. – Умница-разумница! За что ни возьмется, все у нее спорится...

Динка больше не перебивает... Тихий голос Мышки клонит ее ко сну, но, засыпая, она слышит за стеной такой же тихий голос мамы:

– Уже десять минут девятого...

– «Ах, – сказала бедная женщина, – я не отдам свою дочь во дворец, деньги не приносят счастья!» Но король рассердился... – мерным голосом продолжает Мышка.

– Ужасно шумит Волга... – глухо доносится из-за двери голос Кати...

Голос сказки, чередуясь с суровым голосом жизни, тихо укачивает Динку, а заодно и усыпляет сказочницу Мышку.

– Уложи детей, – говорит Катя.

Но Динка уже крепко спит. Мама раздевает сонную Мышку и укладывает ее в постель, проверяет, плотно ли закрыто окно. В комнате у Алины темно.

– Дети спят, – говорит Марина, входя в свою комнату. Но Алина не спит. Маленькой, неприметной тенью скользит она вдоль забора, обходит каждый куст, каждое дерево. Притаившись у калитки, смотрит на дорогу. В душном предгрозовом воздухе не колышется ни один лист, не шевельнется ни одна ветка, притихли птицы.

Глава 56

Серая тень

Душный вечер сменяется прохладной свежей ночью, грозовое затишье прерывается глухими далекими раскатами грома, острые и блестящие, как длинные иголки, молнии прорезают темное небо... Глаза Алины, постепенно привыкшие к темноте, видят каждую покачнувшуюся ветку, вспорхнувшую из кустов птицу... Страх уже давно превратил в ледяной комочек ее сердце. Алине чудится, что за каждым ее движением следят страшные пустые глаза чужого человека, холодное прикосновение веток кажется ей прикосновением длинных паучьих рук...

Но Алина не уходит со своего поста, тревога и ответственность за что-то большое, свершающееся в эту ночь, побеждают в ней страх, и только изредка она останавливается перевести дыхание и, беспомощно оглянувшись на огонек в комнате матери, снова продолжает свой обход... На террасе тихо, без скрипа отворяется дверь, и Катя, прижавшись к перилам, смотрит в сад... Потом так же тихо уходит в комнату и, прикрутив фитиль лампы, оставляет слабый ночник... Сад погружается в полную тьму. А через несколько минут на террасе появляется Марина и также, постояв около перил, уходит...

Алина понимает, с каким волнением и тревогой мать и тетка ждут Костю. Алина знает гораздо больше, чем думают взрослые; схваченное на лету слово, таинственные разговоры в комнате матери, странная дружба Кости с Крачковскими, отдаленный флигель в их саду и, наконец, этот день напряженного ожидания, тревога, которую трудно скрыть... Алина привыкла читать по лицам, и сейчас она, так же как мать и Катя, ждет Костю... Но самое главное, самое ответственное ее задание – не пропустить в сад никого чужого. Девочке кажется нескончаемым тянущийся вокруг дачи забор. Запертая и чернеющая в темноте кухня, опустевшая палатка Никича наводят на нее ужас... Что, если там, в палатке, спрятался тот человек... Ведь палатку нельзя закрыть, как кухню.

Алина осторожно пробирается к палатке и, притаившись за кучей сваленных досок, ждет... Сердце ее бьется бешеными толчками, в глазах двоится и разверзается продольная щель у входа... Вот-вот появится в ней страшное, знакомое лицо...

Но с террасы тихонько сходит Катя и направляется к палатке... Алина отступает в тень. Катя зажигает в палатке маленькую лампочку, подкручивает фитиль и уходит обратно в дом.

«Она хочет, чтоб думали, что Никич дома», – соображает Алина, и тяжелый страх отпускает ее на секунду. Палатка проверена и безопасна, сыщик не пойдет на свет, надо ходить вдоль забора... Алина ползет вдоль дорожки, но чуткий слух ее неожиданно различает осторожные шаги на дороге... Она останавливается, прислушивается... Да, это шаги... Кто-то крадется к калитке. Девочка, пригнувшись, перебегает от дерева к дереву и, притаившись за кустами, замирает в тревожном ожидании... Что она сделает, если это он? Что она сделает? Ведь дома только Катя и мама... Но калитка тихо открывается, и Алина видит... Костю. Сердце ее прыгает от радости и надежды.

«Костя здесь, Костя пришел... Сейчас он пойдет к Кате и маме. Он скажет им про того, другого... А потом он, наверное, поспешит туда, к Крачковским. Если все хорошо, он будет спешить, а если нет...» Алина хотела бы услышать хоть одно слово, а потом она хоть всю ночь будет сторожить сад...

Костя неслышно взбегает по ступенькам, осторожно открывает дверь Марининой комнаты.

Сестры вскакивают ему навстречу:

– Костя!

– Я... я... – шепчет Костя. В слабом свете ночника блестят его глаза. – Все хорошо... Ложитесь спать... Я сейчас ухожу... – отрывисто говорит Костя и, встретившись с Катей взглядом, неожиданно крепко обнимает ее. – Не волнуйся! Все будет хорошо... Никич пошел?

– Да, он давно пошел... – волнуясь, шепчет Марина и вопросительно смотрит на Костю.

– Есть, есть... Потом все расскажу. Олег взял из графской конюшни лошадей, просил, чтоб завтра вы с Катей приехали... Возьмете Алину... Надо создать видимость пикника... Там будут наши... – скороговоркой передает Костя.

– Подождите! А мать Николая? – волнуется Марина.

– Уедет с ним... Ну, я пошел, – торопится Костя.

Но сестры снова забрасывают его вопросами, суют ему в руки пробковые пояса: на Волге буря, лодка может опрокинуться... Но Костя, снисходительно улыбаясь, вешает пояса на спинку кровати.

– «Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней...» – блестя глазами, шепчет Костя.

Алина, забыв свой страх, напряженно смотрит на дверь маминой комнаты. Она ждет Костю... А от забора медленно отделяется большая серая тень и, прячась за углом темной кухни, неслышно скользит к дому.