Динка Осеева Валентина

Глава 70

Перед отплытием...

В последний день перед отплытием Ленька снова сбегал на пароход. Капитан встретил его приветливо, вызвал в каюту толстого пароходного кока и приказал временно взять мальчика к себе в помощники.

– Откорми его там хорошенько, Никифорович! Чтоб через две недели я не видел этих украшений! – сказал капитан, указывая на торчащие лопатки Леньки.

Круглолицый, румяный, как на картинке, кок подмигнул мальчику:

– Подправим! Это дело в наших руках!

Леньке показали койку, где он будет спать, выдали постельное белье, научили заправлять одеяло...

Обо всем этом, захлебываясь от восторга, мальчик рассказал Динке.

– И про тебя капитан спрашивал: «Чего, говорит, не пришла? Славная, говорит, у тебя подружка!» – с гордостью добавил он.

Пароход «Надежда» уже принял груз и готовился к отплытию в шесть часов вечера.

– Еще не скоро... Все матросы на берегу... Я Васю видел, он с артелью в чайной обедал... «Садись, говорит, с нами!» Но я только воблу купил и ушел... Давай сходим еще на баштан, я ребятам напоследок арбузов натаскаю! – предложил Ленька.

Они пошли на баштан. День был солнечный, над головой кружились белые пушинки, желтые и красные листья делали все вокруг нарядным, праздничным. В пожелтевшей траве доцветали поблекшие васильки и ромашки... Динка шла, крепко держась за руку своего товарища. Ленька был лихорадочно весел, все время вспоминал капитана, и оба они, не чувствуя приближающейся разлуки, болтали о пустяках...

– «Запад гаснет в дали бледно-розовой...» – бойко запевала Динка.

– «Небо звезды усеяли чистые...» – звонким мальчишеским голосом подтягивал Ленька и, прерывая себя, говорил: – Эх, и сапожки привезу тебе! Красные, с серебряными подковками... Сафьяновые!.. Вот поставь ногу на мою ладонь – я длину смеряю!

Он опустился на корточки, положил на траву руку с растопыренными пальцами. Динка поставила на его ладонь свою пыльную босую ногу и весело наказала:

– Самые красненькие привези!

– Что ни на есть красные! – подтвердил Ленька.

– И с подковками... – сказала Динка.

– Это уж обязательно! – кивнул головой Ленька. На баштане мальчишки встретили их весело, угостили лучшим арбузом. Трошка и Минька были тут же. Ребята уже знали от них, что Ленька теперь станет матросом, и обращались с ним почтительно.

– В кругосветное не пойдешь? – спрашивал рыжий веснушчатый Васька, подмигивая одним глазом.

– Может, и пойду... А сейчас в Казань плывем! – важно ответил Ленька, подтягивая свои залатанные штаны и подбрасывая вверх подаренный Динкой перламутровый ножичек.

– Это известно... Сначала в Казань, по Волге, а там, глядишь, и по океану, – соглашались ребята.

– А что, капитан твой по морде бьет аль нет? – спрашивал черненький мальчик, похожий на испуганную птицу.

– Ну да! Такого капитана по всей России поискать, так не сыщешь! Он своих матросов и пальцем не тронет! – хвастался Ленька.

– Ну а как внутри парохода? Машины и прочее... Глядел ты? – завистливо спрашивали мальчишки, которым никогда не удавалось пробраться внутрь парохода.

Ленька начал рассказывать; мальчишки слушали, раскрыв рты и вставляя свои замечания; а Динка, восседая среди них, молча с уважением глядела на Леньку... Трошка и Минька, чувствуя себя более близкими приятелями будущего матроса, старались держаться поближе к нему и Динке.

– Он пошел тот раз к капитану, а мы с пристани глядели... – вставлял Минька.

А Трошка, улыбаясь во всю ширь своего круглого румяного лица, указывал пальцем на Динку:

– Она тоже с им на пароход ходила...

Насладившись беседой о дальних и ближних плаваниях, припомнив вычитанные из книг и прослышанные где-то страшные истории про морских пиратов, мальчишки вспомнили про баштан.

– Хошь, чичас накрадем тебе арбузов на дорогу? – предложил Леньке веснушчатый паренек.

– Куда я на пароход с арбузами пойду! – усмехнулся Ленька.

– В плавание – да с арбузами! Сообразил тоже! – смеясь, подхватили мальчишки.

– Там он и так сыт будет. Матросский харч завсегда хороший, – сказал Минька.

– Ну, это не скажи. Как где. Это от капитана зависимо... Ежели он себе не скрадет, – задумчиво поковырял в носу рыжий Васька.

– Мой не скрадет! – строго сказал Ленька. – Харч у него знатный. Хлеба сколько хошь и шти с мясом!

Мальчишки с завистью посмотрели на него. Увидев их голодные глаза, Ленька заторопился.

– Сейчас я вам натаскаю этих арбузов целую кучу! Может, продадите да хлеба купите! – сказал он, выдалбливая себе арбузный шлем.

Мальчишки оживились, подтянули штаны и живо распределили роли, кому где стоять... Динка с нетерпением ждала конца их приготовлений. Между тем Ленька уже надел на голову свой арбузный шлем и по-командирски распорядился рыть волчьи ямы.

– Сейчас выкачу вам штук сорок, а то и поболе. А вы прячьте в ямы... А то скоро баштанщики все арбузы снимут, тогда и останетесь ни с чем! – предупредил он, отправляясь на «охоту».

Мальчишки во главе с Васькой, отыскав в овражке укромное местечко, принялись рыть яму... Кто-то сбегал за лопатой и топором...

А с баштана Минька и Трошка уже скатывали в овраг добытые Ленькой арбузы...

Динка, не в силах долго сидеть в бездействии, начала собирать хворост, чтоб завалить им волчью яму. Время шло незаметно, Минька и Трошка уже натаскали целую гору арбузов, когда потный и усталый Ленька наконец вернулся.

Мальчишки бросились рассовывать «урожай» по кустам, часть прятали в неглубокую свежую яму и заваливали хворостом.

Прощался Ленька со всеми за руку и, кивнув на Динку, сказал:

– Вот ей без меня пару арбузов снесите! Трошка знает, где она живет.

– Я знаю, я найду... – заторопился Трошка, а все мальчишки дружно подтвердили, что самый что ни на есть лучший арбуз будет выделяться Динке.

С баштана пошли на утес.

На утесе пробыли долго, пили чай, говорили о последних событиях, вспоминали сыщика.

– А что, Лень, может, и он где-нибудь плывет до Казани? – испуганно спросила Динка.

– Ну, какая ему Казань... – хмуро сказал Ленька. – Он, скорей всего, тут где-нибудь, в камнях, застрял. Ведь не нашли тело-то...

– Фу!.. – брезгливо поежилась Динка. – Не стоит говорить о нем...

– Ну а когда б был жив, то несдобровать бы Косте, – серьезно сказал Ленька и, придвигая к девочке разложенные на плоском камне кусочки сахара, переменил разговор: – На, доедай! Когда еще вместе чай пить будем! Может, я из Казани конфет привезу! – снова размечтался он.

Динка с удовольствием слушала его мечты. Они были все те же: красные сапожки с серебряными подковками. Теперь к ним прибавлялись конфеты и пряники, расписные казанские. С этими конфетами и пряниками они будут пить чай, когда Ленька вернется. А к тому времени, может, выпустят Костю и Степана... Тогда они пойдут ходить по гостям. Сначала к Динке домой, потом к Степану... На брюках чтоб ни пылинки... бескозырка на одном ухе... ленты на плече... Матрос – человек при своем деле...

Динка слушала, Ленька мечтал, а время шло.

Глава 71

«Запад гаснет в дали бледно-розовой...»

Заходящее солнце освещает темные волны большой реки. Пароход «Надежда» готов к отплытию... Чуть-чуть поднимаются и опускаются около пристани его белоснежные борта, нетерпеливо роет воду серебряный нос... Редкие пассажиры, едущие в Казань, расположились на палубе; между ними мелькают веселые, загорелые лица матросов. Динка стоит на пристани, прижавшись головой к гладким деревянным перилам. Весь день отъезд Леньки казался ей еще далеким и ненастоящим, но сейчас, когда из трубы парохода уже с пыхтением вырывается пар, сердце ее сжимается от горя. Испуганная и притихшая, она растерянно смотрит то на пробегающих мимо матросов, то на стоящего рядом Леньку.

– Макака... погляди! Вон где капитанский мостик-то... И труба тама... – стараясь отвлечь ее от грустных мыслей, говорит мальчик. Но голос его постепенно затихает, и в глазах появляется тревога.

– Лень... ты сейчас уже... совсем уедешь? – беспомощно оглядываясь вокруг, спрашивает Динка.

– Я скоренько... Только туда и обратно, ты не бойся, – теряясь от ее вопроса, торопливо уверяет Ленька.

– А я... как же... пойду одна домой? – все так же растерянно спрашивает девочка.

– А ты бережком, бережком... по песочку – и домой... Ладно? А я тебе сапожки красные... с подковками, – наклоняясь к ней, расстроенно говорит Ленька.

Но Динка, не спуская с него испуганных глаз, медленно качает головой:

– Не надо... Мне ничего не надо, Лень.

Капитан в белоснежном кителе быстро взбегает по сходням и, остановившись наверху, машет рукой грузчикам:

– До свиданья, ребята! Ждите через недельку-другую.

– Счастливо возвратиться! – дружно желают ему грузчики, толпясь около сходней.

Капитан бросает взгляд на стоящего у перил Леньку.

– Прощайся, прощайся! – кивает он ему головой. – Сейчас отправляемся!

– Макака... – взволнованно шепчет Ленька. – Я пойду... Я оттуда глядеть на тебя буду... Ладно?

И, не дожидаясь ответа, он бросается вслед за капитаном.

– Макака!.. Я вот где!.. – кричит он через секунду уже с палубы, налегая грудью на перила.

Динка поворачивает голову, ищет его взглядом.

– Вот я! Вот я! – кричит Ленька.

Матрос, проходя мимо, легонько толкает его в спину:

– Не ори... Это тебе не дома. Раньше прощаться надо...

Из трубы парохода вдруг вырываются черные клубы дыма, резкий гудок оглушает пассажиров... Сходни поспешно убираются...

– Отдать концы! – командует с мостика капитан.

Матросы втягивают тяжелые канаты, за кормой, вздымая пенистые брызги, бурлит винт, сбоку медленно поворачивается огромное колесо, и пароход отрывается от пристани.

Динка громко всхлипывает и закрывает руками лицо.

– Макака... не плачь!.. – налегая на перила, кричит Ленька.

Но девочка горько плачет, и, по мере того как растет темная щель между пристанью и пароходом, плач ее становится все громче и жалобней...

– Макака!.. – в отчаянии мечется по палубе Ленька. – Макака! Не плачь! Слушай!

перегнувшись через перила, выкрикивает он высоким срывающимся голосом.

Девочка поднимает залитое слезами лицо и прислушивается. За спиной Леньки переглядываются пассажиры, добродушно посмеиваются матросы... Капитан поворачивает голову и смотрит на пристань. Горькая, залитая слезами улыбка бродит по лицу девочки.

– Полный вперед! – командует капитан.

Все быстрее и быстрее вертятся колеса, все дальше и дальше отступает пристань... Уже далеко над Волгой рвется с удаляющегося парохода звонкий мальчишеский голос... И плач на берегу затихает.

Глава 72

Далеко ли Сибирь?

На другой день шел дождь. Он шел и шел вперемешку с Динкиными слезами, желтые листья прилипали к мокрой земле, сухими завитушками плавали в лужах; ветер гнул в саду деревья, и ветки их нещадно хлестали друг друга, царапая стекла окон и теряя последнюю осеннюю листву. Алина и Мышка прибегали из кухни с посиневшими руками, кутались в старые платки. Никич, держась за поясницу, подкладывал в плиту дрова... Ни мамы, ни Кати не было... По хмурому виду Никича и по бледному встревоженному лицу Алины Динка чувствовала, что с Костей что-то случилось нехорошее, но спросить было некого. Мышка знала только, что мама и Катя повезли в город какие-то теплые вещи, папино пальто, меховую безрукавку и валенки... Все это они собирали спешно вчера вечером, рылись в папиных вещах, в старом, обитом жестью сундуке...

Динка пришла с пристани наплакавшаяся и усталая, еле волоча ноги, она добралась до своей постели и сразу уснула. Никто не обращал на нее внимания, одна Мышка, ложась спать, подошла к сестре и попробовала сунуть ей под мышку градусник; но Динка так брыкнула во сне ногами, что Мышка отошла ни с чем... Подумав, она поставила градусник себе и, проспав с ним до утра, отнесла в мамину комнату. Бедной Мышке казалось, что все больны; она мало что знала о происходящих событиях, но видела вокруг себя бледные, осунувшиеся лица, слышала тревожные тихие голоса в комнате матери... Мышка знала, что все разговоры сейчас касаются Кости, который арестован и сидит в тюрьме... Страдая за всех и за каждого в отдельности, Мышка плохо спала, в тревожные ночи огромная жалость разрывала ее сердце, топила в слезах подушку. Увидев, как младшая сестра бессильно свалилась вечером на постель, Мышка решила, что она заболела. Но утром Динка встала, умылась, помыла в луже ноги и, захолодав на ветру, вернулась в комнату.

– Ты здорова? – с беспокойством спросила ее Мышка.

– Да, – коротко ответила Динка, глядя на нее безразличным, отсутствующим взглядом.

– У тебя какое-то длинное лицо... – испуганно сказала Мышка, вглядываясь в застывшие, словно замороженные, черты, втянутые щеки и посеревшие глаза сестры. – Улыбнись скорей, не смотри так! – взмолилась она, пораженная странной переменой, происшедшей в этом живом, смешливом лице, знакомом ей до последней черточки.

Динка махнула рукой и ничего не ответила.

Чай пили в комнате... На столе нарезанный большими кусками хлеб и чашки без блюдец выглядели скучно и неуютно. Масла не было.

– Посоли хлеб и ешь... Вот горбушечку бери, – сказал Динке Никич.

– Я посолю сахаром, – отодвигая соль, сказала Динка.

Мышка и Алина отщипывали корочки хлеба и ели молча.

Каша Никича, сваренная на воде, пропахла дымом, и никто не стал ее есть.

– Проголодаетесь, так съедите, – спокойно сказал старик, унося продымленную кастрюлю в кухню.

«Мы, наверное, стали очень бедные», – равнодушно подумала Динка, вылезая из-за стола. И, вспомнив слова Леньки о том, что на пароходе «Надежда» знатный «харч», повеселела.

Дождь все еще шел, мелкий, тягучий, досадный, но Динка не могла усидеть дома... Ее тянуло к утесу... на обрыв. Казалось, где-то там еще ждет ее Ленька... Она прошла по скользкой тропинке; измокшее платье липло к ее коленям, с кустов и деревьев сыпались на голову крупные капли дождя, ветер холодил спину... На обрыве Динка остановилась... Внизу сердито шумела Волга... Динка несмело подошла к доске, которую Ленька второпях забыл убрать.

«Сяду в пещере, там сухо», – подумала Динка, но перед ней встало испуганное лицо Леньки... Она вспомнила данное ему обещание не переходить одной на утес и поспешно отступила. На обрыве в примятой пожелтевшей траве валялись обгрызенные половинки арбуза. В одной из них, как в розовой чашке, стояла вода... Динка села около этих двух половинок.

«Одна моя, одна Ленькина...» – подумала она и снова взглянула на утес.

Там еще лежали котелок и две миски, из которых они пили чай... Но доска была мокрая, скользкая, и откуда-то, словно издалека, Динке слышался предупреждающий голос Леньки: «Не ходи!..»

– Нет, Лень, нет! Я не пойду, не бойся! – громко ответила она и задумалась.

«Недельку-другую...» – сказал капитан. Динка насчитала четырнадцать дней и с упавшим сердцем пошла домой.

– Четырнадцать дней, четырнадцать дней, – повторяла она, растопыривая пальцы обеих рук. – Даже пальцев не хватает у меня...

Домой Динка пришла промокшая насквозь, с красными, окоченевшими руками, но ни от дождя, ни от ветра она не пряталась и от калитки шла не спеша, покусывая сорванную по пути травинку.

– Вот бесчувственная! Дождь идет, а ее вроде и не касается! – ворчал, стоя на террасе, Никич и, не выдержав, прикрикнул: – Чего разгуливаешь? И так вся мокрая как мышь! Схватишь насморк или кашель, тогда возись с тобой!

– Это у тебя все насморки да кашли... – буркнула Динка и, войдя на крыльцо, встряхнулась, обдавая Никича фонтаном брызг.

– Стой, стой! Чтоб тебя мухи съели! Чего встряхиваешься, как кудлатка... Снимай с себя все мокрое. Не ходи в комнату – наследишь везде! Несуразница ты эдакая! – замахал на нее руками старик.

Динка встряхнулась еще раз и громко засмеялась. Это был первый смех после отъезда Леньки.

Из комнаты вышла Алина и велела сестре немедленно раздеться. Мышка принесла сухое платье, чулки... Динка переоделась и хотела уже идти в комнату, как калитка стукнула и Алина громко ахнула:

– Катя!

Катя, согнувшись под тяжестью узла и надвинув на лоб мокрый шарфик, с трудом шла по дорожке. Никич бросился к ней навстречу, за ним поспешила Алина... Мышка, не смея высунуться под дождь, ждала на крыльце... Только что переодетая и высушенная Динка стояла у перил и смотрела на подходившую тетку... Лицо у Кати было усталое, измученное.

– Назад? – спросил Никич, указывая на узел и взваливая его себе на спину.

– Костю увезли... сегодня ночью... – чужим, упавшим голосом сказала Катя.

Алина испуганно метнула глазами на Никича и, опустив голову, пошла рядом с Катей.

– Марина знает? – спросил Никич, подходя к террасе.

– Знает... Мы были вместе.

Они вошли на крыльцо; Никич положил на стол узел... Мышка бросилась к Кате, обхватила обеими руками ее мокрый жакетик. Катя нагнулась, обняла девочку.

Наступило тягостное молчание...

Никич закашлялся.

– Д-да... вот так... значит... Без суда и следствия... – пробормотал он.

Катя выпрямилась, блеснула зелеными глазами.

– По высочайшему повелению... В Тобольскую тюрьму... Как государственного преступника!.. – отрывисто, с ядовитой усмешкой и ненавистью сказала она.

Алина, прижав к груди руки, большими остановившимися глазами смотрела на тетку. Динка вспомнила, как ласково прощался с ней Костя...

В горле у нее защекотало, она отвернулась... У Никича затряслась голова, и, пробежав мелкими старческими шажками через террасу, он схватил со стола самовар и потащил его в кухню...

Холодный ветер вместе с дождем полоснул Динку по лицу, она отодвинулась от перил и тревожно спросила:

– А где эта Тобольская тюрьма? Это далеко? Там холодно?

Но ей никто не ответил. Катя молча обнимала старших девочек, и все трое молчали.

Динка потрогала Катин узел и тревожно заходила по террасе, припоминая вслух, в чем был одет Костя, когда его увела полиция.

– На нем была куртка... и летнее пальто... А шапку он не мог найти... его увели без шапки... – Она вдруг остановилась посреди террасы и тихо попросила: – Скажите же кто-нибудь, где Тобольская тюрьма? Там холодно? Там Сибирь?

Но вопросы ее казались праздным и неуместным любопытством в этот тяжелый момент.

– Молчи! – отрываясь от плеча тетки, сказала Алина. – Стыдно тебе! У нас горе, а ты...

Динка широко раскрыла глаза, растерянно улыбнулась.

– У вас горе?.. – переспросила она и, почувствовав себя одинокой и лишней, поспешно вышла.

Глава 73

Где Леня?

К вечеру приехала Марина. Как всегда, она внесла в поникшие сердца бодрость и надежду. Костя действительно был выслан, но никаких важных улик против него не было. Вызванная на очную ставку квартирная хозяйка показала, что жилец по фамилии Мордуленко был человек пожилой и ничего общего с Костей не имеет.

«Этого я и в глаза не видела... Напрасно вы меня и побеспокоили», – обиженно говорила вдова, не глядя на Костю.

Улик не было; но среди рабочих, которые хорошо знали и любили Костю, начались волнения. Испуганное тюремное начальство доложило о беспорядках, и по «высочайшему повелению» Костя был срочно выслан в Тобольск.

Марина рассказывала все это громко, не скрывая от детей.

– Единственная улика – это карточка Кости, доставленная в свое время Меркурием. Но сыщик исчез, и доказательств нет... – взволнованно заключила Марина, глядя на сестру.

– Да, но полиция ведет розыски... И ей уже известно, что в день своего исчезновения этот Меркурий был здесь. Известно и про ночные выстрелы, и про то, что Костя в это время был на даче у Крачковских... – с опасением сказала Катя.

– Ну и что ж? – пожала плечами Марина. – Мало ли, кто был на даче! Все это недоказуемо... А Меркурий уже не появится!

– Конечно, не появится! – вдруг весело сказала Динка. – Его давно съели раки.

Взрослые с удивлением переглянулись; на щеках Марины вспыхнул румянец.

– Не смей говорить о том, чего ты не знаешь! – потеряв на минуту самообладание, закричала она на девочку. – Не смей! Слышишь, не смей!

Динка испуганно попятилась, она никогда не видела мать такой сердитой.

– Я же молчу... я только вам сказала...

Но Марина уже взяла себя в руки:

– Ты большая девочка, Дина, и если мы что-нибудь говорим при тебе, то это только потому, что мы знаем, что ты все понимаешь и будешь молчать. Всякая лишняя болтовня может очень повредить Косте...

Марина, чувствуя себя виноватой, не нашла больше слов и с досадой замолчала. Бледное лицо Кати выражало упрек и недовольство. Никич тоже хмурился. Алина обиженно дулась... И все молчали...

Динка не могла перенести этого молчания.

– Я знаю больше всех вас, но я никому не скажу, потому что это страшная тайна, а я не выдавальщица! – с обидой сказала она и, уткнувшись в плечо матери, заплакала.

– Ну, будет, будет! – нахмурилась Марина и быстро переменила разговор. – Завтра воскресенье, я буду дома. Скажи своему Лене, чтобы он обязательно пришел. Мне надо очень серьезно поговорить с ним.

– Он придет, – всхлипывая, сказала Динка, – только не завтра... Он придет в новой одеже, у него уже есть ненадеванный матросский воротник... и бескозырка... Он придет...

– Какая бескозырка? Я ничего не понимаю! Скажи, чтоб обязательно пришел завтра, Дина... Я буду дома... – нетерпеливо перебила ее Марина.

Динка вытерла слезы и глубоко вздохнула:

– Он уехал, мама... На пароходе «Надежда». Его взял хороший капитан... Там будут давать знатный харч...

– Подожди! – взволнованно остановила ее Марина; Катя и Никич тоже вопросительно смотрели на девочку. – Говори правду! Где Леня? Послушай меня внимательно! Ты знаешь, кто такой дядя Коля? Ты слышала о нем когда-нибудь?

Динка снисходительно усмехнулась:

– Конечно, слышала.

– Тебе говорил Леня? Так вот, дядя Коля хочет, чтоб мальчик учился и стал настоящим человеком... Он просил всех своих товарищей устроить Леню в хорошую семью, чтобы он ни в чем не нуждался, – стараясь объяснить Динке, чтобы она не упорствовала и говорила правду, волновалась Марина. – И если ты не приведешь его завтра, когда я свободна...

– Но я же говорю тебе, мама, что он уехал! Он нанялся служить матросом! – взволновалась, в свою очередь, Динка и, чувствуя на себе недоверчивые взгляды, сердито добавила: – И он ни в какую семью не пойдет! Он не нищий. У него есть новая одежа и харч... И подвесная койка. Он поехал в Казань. Это такой город на Волге... Но он приедет. И привезет мне красные сапожки, вот! – с гордостью глядя на всех, закончила Динка.

Взрослые переглянулись.

– Это, очевидно, правда... – неуверенно сказала Марина.

Катя чуть приметно улыбнулась:

– Фантазия... Какие-то красные сапожки... Неужели ты веришь?

Динка между тем быстро считала что-то по пальцам.

– Один день уже прошел. Осталось тринадцать, – задумчиво, словно про себя, сказала она.

– Мама, – раздраженно крикнула Алина, – она все врет!

– Нет, – выскальзывая из-под теплой руки Кати, вдруг откликнулась Мышка. – Она не врет! Я знаю по ее лицу. Динка не врет!

– Хорошо. Мы поговорим с ней наедине, – глядя на девочку, сказала Марина.

Но Динка была занята своим трудным счетом; капитан сказал: недельку-другую... Другую – это не наверное, это только в крайнем случае, если на Волге будет буря или еще что-нибудь. В общем, одна неделька... И уже прошла ночь...

Динка вдруг засмеялась и громко сказала:

– Теперь моих пальцев даже больше, чем нужно. Осталось шесть дней...

– Шесть дней до чего? – быстро спросила Марина.

– До приезда Леньки! – гордо пояснила Динка.