Социальная философия: учебник для вузов Крапивенский Соломон

Реакцией на этот вульгарно-материалистический, отрицающий какую-либо активность человека подход явилась идеалистическая концепция, предложенная Людвигом Фейербахом. Исходя из принципиально правильной предпосылки об изменении социальной среды как результате деятельности человека, Фейербах не мог согласиться с локковским образом пассивного индивида. И в то же время он впал в другую крайность, не нашел ничего лучшего как "поставить телегу впереди лошади". Сначала, решил Фейербах, можно и должно изменить сознание людей, а уж затем эти изменившиеся люди изменят и свое общественное бытие. Впрочем, и те, кто шли от Локка и слепо за ним, в конечном счете тоже смыкались с идеализмом. В этой связи очень важна мысль Маркса из "Тезисов о Фейербахе": "Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания, - это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Они неизбежно поэтому приходят к тому, что делят общество на две части, одна из которых возвышается над обществом (например, у Роберта Оуэна)" [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 2.

Диалектически переработав варианты, предложенные предшественниками, сохранив все рациональное, что в них было, Маркс сформулировал один из важнейших своих выводов: "Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика" [2]. Таким образом, изменение человека, превращение его в личность происходит не до и не после (как автоматическое или полуавтоматическое следствие), но только В процессе деятельности, в том числе в процессе революционного преобразования человеком общества.

2 Там же.

Если из наследия Локка была удержана догадка об отражении в характерных чертах индивида общественных отношений данной конкретной эпохи, то при критической переработке учения Фейербаха была сохранена выдвинутая им задача самосовершенствования личности, составляющая краеугольный камень всей его концепции. Эта гуманистическая задача сохраняет свое значение в условиях любого общества, коль скоро человек претендует на статус личности. Прекрасный совет дал когда-то Лев Толстой молодому Николаю Рериху: "Случалось ли в лодке переплывать быстроходную реку? - спрашивал писатель, глядя на

249

картину Рериха "Гонец". - Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований: надо рулить всегда выше".

Говоря о воздействии социальной среды на человека, необходимо учитывать ее многослойность. При крупномасштабном подходе такими слоями будут:

а) мегасреда - огромный социальный мир вокруг нас, испускающий мощные импульсы, которые кровно затрагивают интересы всего человечества и определяют - в условиях интернационализации информационного пространства духовную, социально-психологическую атмосферу эпохи;

б) макросреда - большое общество, страна, к которой мы принадлежим по рождению, воспитанию, месту проживания;

в) микросреда - наше непосредственное социальное окружение в лице трех основных референтных групп: семьи, первичного коллектива (учебного, трудового, армейского и т.д.) и приятелей.

Воссоздавая образ того или иного исторического деятеля (полководца, мыслителя, законодателя, народного вождя, художника) исследователь обязан учитывать воздействие на личность каждого из этих слоев среды. В противном случае образ получается искаженным, а многие очень важные моменты, связанные с ним, остаются непонятыми. Как объяснить, например, тот факт, что в событиях русской истории XIX века мы встречаем и Муравьева-вешателя и тех Муравьевых, которых вешали либо ссылали на каторгу за участие в восстании декабристов? Ведь все они были вскормлены одной и той же макросредой и принадлежали к ней по своему социальному положению. Помочь в "дифференциальной диагностике" здесь может только обращение к микросреде, то есть выяснение специфических особенностей, в которых проходило их семейное воспитание, влияние приятельского окружения, личного жизненного опыта и т.д.

Обратное активное воздействие личности на каждую из сред, разумеется, не равнозначно. Наибольшими возможностями для непосредственного воздействия личность располагает по отношению к микросреде. Что же касается ее воздействия на макро- и мегасреду, то в подавляющем большинстве случаев здесь приходится говорить о воздействии опосредованном - через включенность индивида в различного рода объединения в национальном и международном масштабе. В то же время по степени индивидуального вклада личности в развитие каждой из сфер судят о ее масштабности. В этом смысле говорят о личностях рядовых, талантливых, выдающихся, гениальных.

ТРИ СОЦИАЛЬНЫХ ТИПА ЛИЧНОСТИ

Характеристика основных исторических типов социальности личности была дана К.Марксом: "Отношения личной зависимости (вначале со

250

вершенно первобытные) - таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, - такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций". Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние, - такова третья ступень" [1]. Поскольку комментаторы Маркса, анализируя данное утверждение, далеко не всегда правильно расставляют акценты, сделаем некоторые предварительные замечания.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 100-101.

Во-первых, марксова типология имеет своим основанием степень (уровни) свободы человека, развития его способностей и потребностей, то есть речь идет о гуманистическом измерении общественного прогресса.

Во-вторых, и это вытекает из первого, вопреки распространенному мнению [2], марксова типология не связана напрямую с формационным членением исторического процесса или, точнее, "завязана" не только на него. В дальнейшем мы постараемся показать, как "каждый из типов социальности зависит в определяющей степени от той или иной цивилизационной волны. Достаточно указать, что отношения личной зависимости были присущи всем докапиталистическим обществам, как доклассовым, так и классово-антагонистическим, чтобы стала ясна вся недостаточность формационного подхода.

2 См., например, Введение в философию: Учебник для высших учебных заведений. М., 1989. Ч. 2. С. 567.

Итак, первый тип социальности - отношения личной зависимости. Субъект зависимости при этом может быть различен: в первобытном обществе им выступает родовая община, поскольку индивид, как мы видели, еще не является личностью в собственном смысле слова; в условиях рабовладения и феодализма субъектами зависимости выступают эксплуататорские классы; общество XX века знало таковых в лице тоталитарных режимов.

Во всех этих случаях человек подавлен как личность не только классовым гнетом (там, где он существует), но и коллективом, в который он включен. Функцию рода в этом отношении унаследовали каста и сословие, цех ремесленников и купеческая гильдия, а на макроуровне - тоталитарное общество. Проявляется эта зависимость-подавление не только в поведении индивида, которое "обложено" со всех сторон соответствующими нормами, запретами, традициями, но и в его сознании, в неспособности вычленить себя из коллектива, атомизироваться.

251

Причину такого низкого социального статуса индивида надо видеть в специфике тех технологических способов производства, на базе которых он произрастал. Сначала это - доцивилизационный присваивающий способ, затем технологический базис земледельческой волны цивилизации. Даже на завершающей стадии этой волны, в условиях позднего феодализма, величины производимого прибавочного продукта было недостаточно для сколько-нибудь заметного прогресса в развитии духовных потенций масс и удовлетворения их духовных потребностей. Разумеется, в исторических рамках этого типа социальности способности и потребности индивидов не остаются неизменными, равно как и не остается неизменным уровень их развития и удовлетворения. Механизм реализации закона возвышения способностей и потребностей уже был запущен. Сравнить хотя бы по этим параметрам раба и крепостного крестьянина. И здесь перед нами различия уже формационного порядка. Таким образом, при анализе исторических типов социальности мы вновь обнаруживаем сопряжение цивилизационного и формационного.

Процесс разложения типа социальности, сфокусированного в личной зависимости, детально исследован К.Марксом в "Критике политической экономии" и "Капитале", где развиты идеи его "Экономическо-философских рукописей 1844 года". При переходе к капитализму формируется принципиально новый тип социальности - отношения вещной зависимости. Процесс его формирования носит двусторонний характер. С одной стороны, капитализм нуждается в лично свободном труженике, который мог бы свободно мигрировать туда, куда этого требуют развивающиеся производительные силы, свободно выбирать профессию и т.д. Такой рынок свободной рабочей силы возникает в результате ликвидации крепостных отношений. С другой стороны, капитализм нуждается в том, чтобы эти лично свободные труженики "свободно" продавали им свою рабочую силу как вещь, как товар в обмен на другие вещи, необходимые им для личного потребления. Но для этого труженик должен быть свободен от средств производства. Такое "освобождение", отторжение массы мелких производителей от принадлежавшей им собственности составляло одну из определяющих сторон процесса первоначального накопления капитала. Так сложился исторически новый социальный тип личности.

Анализируя этот феномен ("рабочий стал товаром"), отмечая его существенные отрицательные последствия для труженика ("счастье для него, если ему удастся найти покупателя"), Маркс в то же время характеризует его как великое завоевание на пути к свободе [1]. Придав вещным отношениям всеобщий характер, освободив человека от пут личной зависимости, капитализм привел к атомизации индивида. А это и есть необходимая объективная

252

предпосылка для развития личности. Такова была великая гуманистическая миссия капитализма как новой, более прогрессивной общественно-экономической формации. Но тут же отметим, что реализоваться в полной мере, во всеобщих размерах эта миссия смогла только с совершением промышленной революции, с утверждением нового технологического способа производства, то есть в условиях индустриальной волны цивилизации.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 48.

Между тем развитие капитализма исподволь подготавливает переход к новому историческому типу социальности, для которого характерны отношения свободных индивидуальностей.

Понятие свободная индивидуальность предполагает личность, располагающую невиданными на предыдущих исторических этапах возможностями для раскрытия своих способностей и для удовлетворения своих здоровых, в том числе творческих, потребностей. Именно в этом направлении и идет многовековое развитие капитализма. С одной стороны, разрушение всех сословно-кастовых пут, развитие средств массовых коммуникаций, интернационализация экономической и всей общественной жизни создают возможность для появления таких индивидуальностей в массовом масштабе, с другой же стороны, общественный прогресс, начиная с технологического, порождает необходимость их появления и расширенного воспроизводства. В особенности эта необходимость дает себя знать по мере перехода к новой, информационно-компьютерной волне цивилизации. Современному цивилизованному обществу для нормального функционирования в возрастающих масштабах требуются "свободные индивидуальности", то есть индивиды, высокоразвитые в умственном, нравственном и физическом отношении. Такой тип социальности адекватно отражает возможности и потребности новой исторической эпохи, знаменующей собой социализацию общественных отношений. Само название этого типа социальности, очевидно, нуждается в определенных разъяснениях.

1. На первый взгляд название третьего типа социальности нарушает формально-логическую тональность, в которой даны Марксом определения первых двух типов, то есть казалось бы, нарушен принцип деления по единому основанию: в первых двух случаях таким основанием служит характер зависимости индивида, в последнем же случае он не просматривается. В действительности же и в третьем случае речь идет об отношениях зависимости, но уже на принципиально новом уровне - уровне свободных индивидуальностей.

2. Свобода индивидуальности, следовательно, не может быть абсолютной свободой, о чем и пойдет сейчас разговор.

СВОБОДА И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЛИЧНОСТИ

И прежде всего нам предстоит ответить на вопрос: что такое свобода?

Хотелось бы сразу предостеречь изучающих социальную философию от соблазна сводить

253

свободу только к тому, о чем чаще всего говорят и пишут средства массовой информации - к свободе политической. В действительности же свобода личности есть понятие многоплановое, многогранное.

Речь идет прежде всего о свободе экономической, то есть в значительной степени о свободе от "эксплуатации, которая в свою очередь тоже не может быть сведена только к неравноправным отношениям между владельцами средства производства и лишенными таковых собственниками рабочей силы. Неэквивалентный обмен был и остается характерным для взаимоотношений между регионом развитых стран и третьим миром сегодня, зачастую он встречается и в отношениях между городом и деревней. Переход к патриархату, означавший всемирно-историческое поражение женщин, свидетельствовал о появлении еще одного вида эксплуатации - дискриминации половины человечества, ограничения прав женщин в обладании собственностью, в получении образования и профессии, в оплате труда и т.д.

Но экономическая свобода по своему объему значительно превышает свободу от эксплуатации, включая в себя, в частности, такой важный момент, как свободу принятия экономических решений, свободу экономического действия. Индивид (и только он) вправе решать, какой вид деятельности для него предпочтительнее (предпринимательство, труд по найму и т.д.), какая форма собственнического участия ему представляется наиболее целесообразной, в какой отрасли и в каком регионе страны он проявит свою активность.

Крайне важна свобода политическая, то есть такой набор гражданских прав, который обеспечивает нормальную жизнедеятельность индивида. При этом политическая свобода не может рассматриваться только как средство реализации других свобод - экономический, идеологической и т.д. Будучи средством, политическая свобода в то же время обладает самоценностью, ибо немыслимо цивилизованное общество (тем более современное) без всеобщего и равного избирательного права, справедливого национально-государственного устройства, прямого участия народа в решении кровно затрагивающих его вопросов. Потребность в политическом комфорте, обеспечиваемом демократией, является неотъемлемой чертой менталитета современного цивилизованного человека.

Еще одна сторона социального комфорта обеспечивается свободой духовной - свободой выбора мировоззрения, идеологии, свободой их пропаганды. Особое место в системе духовной свободы занимает то, что и в официальных документах и в обществоведческой литературе именуется "свободой совести". Хотя этимологически этот термин претендует на более широкое звучание, обычно при его употреблении имеется в виду свобода человека исповедовать любую религию либо не исповедовать никакой (быть атеистом), а также право на религиозную либо атеистическую пропаганду.

254

Весьма специфической является такая грань свободы человека, которую условно можно назвать свободой гносеологической. Напомним, что гносеология есть теория познания, и, таким образом, гносеологическая свобода может быть определена как способность человека все более масштабно и успешно действовать в результате познания закономерностей окружающего природного и социального мира. В литературе нередко встречается идущее от Гегеля положение, согласно которому "свобода есть осознанная необходимость", причем зачастую оно трактуется расширительно, распространяется на все грани свободы, а не только на свободу гносеологическую. И тогда мы попадаем в царство нонсенса. Скажем, человек находится в совершенно невыносимых политических условиях, но если он осознал их как необходимость - он... свободен? Впрочем, можно вспомнить, что в ключе подобного нонсенса ведут свое доказательство представители некоторых уже рассмотренных философских течений, например, экзистенциалисты. В действительности же гегелевское положение применимо только к свободе гносеологической: чем глубже и полнее мы познаем, тем большие перспективы открываются перед нами в нашей деятельности по овладению природой и нашими собственными общественными отношениями. Заметим, что в каждом конкретном случае индикатором того, что необходимость осознана адекватно, служит выбор нами оптимального варианта личного или коллективного действия. Максимализм же, равно как и минимализм, отражает поверхностность наших знаний либо их игнорирование в процессе практики

И все-таки свобода является лишь одной стороной, характеризующей социальный статус индивида. Она не может являться абсолютной, поскольку индивид не Робинзон: он живет в обществе подобных ему, а посему его свобода должна быть "притерта" к свободе других индивидов, коррелироваться с ними. Таким образом, свобода является относительной, и из этой относительности исходят все демократически ориентированные правовые документы. Так, в Декларации Организации Объединенных Наций о правах человека подчеркивается, что права эти в ходе своей реализации не должны ущемлять права других индивидов. Законодательством многих стран запрещена пропаганда расовой и национальной неприязни, а тем более ненависти; преследуется деятельность изуверских религиозных сект, способных нанести вред физическому и психическому здоровью верующих.

Относительный характер свободы находит свое отражение в ответственности личности перед другими личностями и обществом в целом. Зависимость между свободой и ответственностью личности прямо пропорциональна: чем больше свободы дает человеку общество, тем больше и его ответственность за пользование этими

255

свободами. В противном случае наступает разъедающая общество анархия. Это ежечасно и ежеминутно должны помнить все мы. Как говорил Гете, "не то делает нас свободными, что мы ничего не признаем над собою, но именно то, что мы умеем уважать стоящее над нами. Потому что такое уважение возвышает нас самих; нашим признанием мы показываем, что носим внутри себя то, что выше нас, и тем самым достойны быть ему равными".

Проблема свободы личности в социальной философии уже на протяжении ряда веков фокусируется в проблеме отчуждения. По

сути дела идея отчуждения была заложена в концепции "общественного договора", исходящей из передачи индивидами значительной части своих прав государству. Затем сама идея отчуждения была подхвачена и развита Гегелем, превращена в одну из центральных категорий его философии (Entfremdung). Заметим, что и у Гоббса, Руссо, и у Гегеля отчуждение рассматривается только в плане духовном, идеалистически - как отчуждение политических прав, отчуждение духа и т.д.

В действительности же исходной сферой возникновения отчуждения выступает сфера экономическая, а исходным пунктом в ней - общественное разделение труда. В литературе нередко в качестве такого исходного пункта рассматривают возникновение и утверждение частной собственности, причем приписывают такое понимание Марксу. Однако анализ "Экономическо-философских рукописей 1844 года" показывает истинный ход рассуждений Маркса: сама частная собственность видится ему как продукт порожденного общественным разделением отчужденного труда, выступая одновременно как средство дальнейшего отчуждения, его реализация [1]. Следовательно, отчуждение по своему первоначальному происхождению носит цивилизационный характер, ибо общественное разделение труда, как это ни парадоксально выглядит на поверхности, нацелено на подлинную интеграцию общества, на установление всеобщей связи индивидов. Другое дело, что формационный облик общества каждый раз вносит в феномен отчуждения существенные коррективы.

1 См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 96.

В обществе с состоявшимся общественным разделением труда, а тем более с сформировавшейся и воспроизводящейся частной собственностью, отчуждение заложено уже в самом акте производства, в производственной деятельности индивида. Отчуждение характеризует определенный тип связей противоположных сторон в процессе производства, распределения, обмена и потребления материальных благ, и важнейшей чертой этого типа является дистанцирование и принципиальное расхождение этих сторон (собственника средств производства и собственника

256

рабочей силы, производителя и потребителя и т.д.). В особенности это дистанцирование дает себя знать в условиях антагонистических формаций: труд работника принадлежит другому; сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому; труд является для работника чем-то внешним, не принадлежащим его сущности.

Возникнув в сфере материального производства, отчуждение распространяется и на все другие сферы жизни общества. От индивида отчуждаются политические учреждения, производство и потребление духовных благ, институты социальной сферы (образование, здравоохранение). Причем отчуждение - удел не только народных масс, оно в ряде аспектов захватывает и "верхи" общества, о чем нам еще представится возможность сказать особо.

Отчуждение можно представить в виде двухступенчатой ракеты, первая ступень которой выводит общество на такую траекторию, когда от людей, как членов социальных коллективов, отделяются их силы, способности и результаты их деятельности. Но на этом "полет" не завершен: сами отчужденные результаты деятельности людей становятся самостоятельным фактором, выходят из-под контроля и превращаются в силу, господствующую над обществом. Нередко это господство приводит к разрушительным последствиям.

В каком смысле категория "отчуждение" является исторической? Очевидно, только в том, что у отчуждения, как мы видели, есть конкретно-историческое начало. Мнение же о том, что историчность отчуждения включает в себя и его конечность (такова была многолетняя позиция большинства марксистов) противоречит тенденциям и логике общественного развития. Оно было бы верным только в том случае, если бы исходным пунктом отчуждения была частная собственность, - по мере социализации общественных отношений отчуждение должно было бы исчезнуть. Но напомним, что таким исходным пунктом было общественное разделение труда, а оно отнюдь не обнаруживает тенденции к исчезновению. Следовательно, сохраняется на всю обозримую перспективу и отчуждение, имманентно присущее саморазвивающемуся социуму, начиная с определенного этапа в его развитии.

В связи с этим встает вопрос о фазах и стадиях, которые проходит отчуждение в своем развитии. Вряд ли эти фазы и стадии в своей последовательности могут быть представлены в виде восходящего либо нисходящего линейного процесса. Скорее всего можно говорить о спирали, образуемой несколькими порой разнонаправленными витками. Ведь в истории человечества встречаются общества с относительно минимальной степенью проявления отчуждения и общества, где отчуждение дает себя знать в абсолютной, патологической форме. Именно такая форма отчуждения была порождена всеобщим огосударствлением собственности у нас под флагом строительства социализма. В обще

257

ственное сознание внедрился двойной миф. Сначала изъятие средств производства у прежних владельцев, то есть деструктивный момент в революции, воспринимается и как момент созидательный, как истинное обобществление средств производства. А затем это мысленно осуществленное обобществление оценивается как создание в целом нового здания экономических отношений. На практике такое "обобществление" воспроизводило многие из унаследованных форм отчуждения и породило его новые, крайние формы, поскольку произошло тотальное отчуждение от собственности всех слоев общества, Это не отменяет того достоверного факта, что в некоторых сферах (просвещение, здравоохранение) наблюдалось значительное смягчение степени отчуждения.

Степень остроты отчуждения как общественного отношения зависит не только от определяющих его объективных причин, но и от того социокультурного и психологического фона, на котором оно реализуется. Коль скоро это так, то и оптимизация отчуждения может осуществляться умелым сочетанием социально-экономических реформ с соответствующим воздействием на общественное сознание, призванное в данном случае в полную силу проявить свою компенсаторную функцию, смягчить ощущение индивидом своей отчужденности. Именно в этом ключе идет сегодня поиск возможностей для смягчения отчуждения в развитых странах. В этом ключе должен идти поиск и у нас, если мы не хотим, чтобы реформирование обернулось крайними формами социальной незащищенности, а значит, и отчужденности человека.

3. СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ ЛИЧНОСТИ

Если верно, что индивид есть отражение всей совокупности общественных отношений своего общества, то неизбежная многоплановость социальных ролей, которые он выполняет, становится предельно понятной. Характеристика этих ролей важна и сама по себе, но еще большую значимость она приобретает в контексте задач их совершенствования. В этом контексте мы и постараемся провести соответствующий анализ, памятуя, что импульсы к совершенствованию ролевых функций личности идут по двум каналам:

а) внешнему (объективному) - за счет оптимизации общественных условий, детерминирующих поведение индивида. В свою очередь, эта оптимизация может осуществляться обществом сознательно, а может явиться только post factum осознаваемым следствием происшедших объективных изменений;

б) внутреннему (субъективному) - за счет постоянного самосовершенствования личности, к чему, как мы видели, всегда призывали величайшие гуманисты.

258

Сохраняя избранную в учебнике логику, начнем рассмотрение социальных ролей личности с базисной, с его роли как труженика независимо от того, в какой сфере общественного разделения труда эта деятельность совершается.

Проблема совершенствования личности как труженика обнаруживает ряд аспектов (профессиональный, нравственный и т.д.), причем реализация каждого из них идет успешно лишь при одновременном включении двух только что упомянутых каналов. Общество должно стимулировать, экономическими, правовыми, идеологическими и иными средствами побуждать труженика к совершенствованию, но как сработают эти импульсы (и сработают ли они вообще) в решающей степени зависит от индивида - его психологической установки, волевых качеств, общей культуры.

Совершенствование личности как труженика - процесс системный, и, пожалуй, наиболее рельефно эта системность вырисовалась сегодня, в связи с переходом к новому, информационно-компьютерному, технологическому способу производства и соответственно к новой ступени в развитии цивилизации. От труженика требуются, в частности, не только невиданный ранее уровень общеобразовательной (10-12 классов) плюс профессиональной (до 5 лет) подготовки, но и высокая нравственность. Такая постановка вопроса у многих может вызвать недоумение: разве нельзя побудить к производительному, эффективному труду чисто экономическими или, на худой конец, правовыми мерами? И так ли уж велика, судя по накопленному историческому опыту, значимость в этом деле нравственного начала?

Правильные ответы на эти вопросы возможны только при учете специфики современного труда, который все больше наполняется творческим содержанием. В этих условиях дисциплина, поддерживаемая извне (надсмотрщиком, инспекцией по приему продукции) все больше принуждена сменяться самодисциплиной, самоконтролем, и главным контролером при этом выступают совесть, другие моральные качества личности.

Начиная с середины 80-х годов, с провозглашения так называемой "перестройки", в эпицентре наших общественных баталий находится проблема личности как собственника. Дискуссии эти не обходятся без крайностей - без утверждений, согласно которым человек, "свободный" от собственности, вообще не может быть личностью. Выходит, не был личностью раб Спартак, как и многие видные философы и общественные деятели прошлого, не обладавшие ни наследственной, ни благоприобретенной собственностью.

Не надо быть профессиональным историком, чтобы понять, насколько ошибочно такое понимание. Равно как ошибочно полагать,

259

будто превращение всех в собственников решит проблему превращения всех в личностей. Исторически именно мелкий собственник (в особенности сельский), задавленный каждодневными заботами, хозяйствующий отнюдь не при самых прогрессивных условиях производства, оторванный в значительной степени от других таких же хозяев, не воспринимающий в силу узости своих интересов многие общенародные проблемы, меньше всего выступал как социально активная личность. Добавим также, что нет и прямой зависимости между величиной собственности, которой обладает индивид, и его личностными качествами.

В чем же тогда состоит проблема совершенствования личности как собственника?

Дело в том, что обладание собственностью в любом ее виде в потенции способно оказывать не только позитивное, но отрицательное, разлагающее воздействие на личность, вести к ее распаду. Ведь отчуждение своим сатанинским крылом касается нг только отверженных от собственности: оно бьет и по представителям противоположной стороны, лишая их того удовлетворения, которое дает физический и умственный труд (если они и таковым тоже не занимаются), развивая паразитические потребности и аномальные способы их удовлетворения, вызывая зачастую полную апатию к жизни, а то и добровольный уход из нее. Собственник, если он хочет оставаться личностью, не может не обуздывать в себе каждодневно и ежечасно эти зловещие потенции, используя свою собственность во благо себе - для своего духовного развития, сохранения психофизического и нравственного здоровья, во благо своим ближним и во благо всего общества (путем спонсорской и иной благотворительной деятельности).

Но у проблемы совершенствования личности как собственника есть и другой поворот. В зависимости от того, как достигается прибыль (юридически и нравственно допустимыми способами или грязными, криминальными) и на что она расходуется, общественная значимость собственника может проявиться либо со знаком "плюс" либо со знаком "минус". В свое время И.Ильф и Е.Петров вложили в уста незабвенного Остапа Бендера призыв чтить уголовный кодекс. К сожалению, в наше время весомая часть доморощенных предпринимателей не внемлют этому призыву, наплевательски относясь и к кодексу уголовному, и к кодексу моральному.

ЛИЧНОСТЬ КАК ПОТРЕБИТЕЛЬ

В проблеме "личность как потребитель" можно выделить три основных аспекта. О первом из них - проблеме здоровых потребностей - скажем очень кратко, поскольку она уже рассматривалась в главе второй. Подчеркнем лишь, что здоровые (равно как и нездоровые) потребности не только самовоспитуемы, но и по сути дела общественно воспитуемы, стихийно или осознанно

260

контролируемы государством, общественным мнением, семьей и т.д. В одних случаях держатся под прессингом потребности нездоровые (потребность в алкоголе, порнографической продукции и т.п.) и всячески поощряются здоровые (занятия спортом и туризмом, художественная самодеятельность); в других сдерживаются потребности здоровые (скажем, потребность в оснащении быта современной техникой) и в разных целях, прежде всего, в политических (для отвлечения граждан от политики) и экономических (с целью увеличения прибылей) поощряются потребности нездоровые; в третьих - могут поощряться и те, и другие.

Таким образом, роль общества, и в первую очередь государства, зримо ощущается в реализации такого уже известного нам закона, как закон возвышения потребностей. И здесь мы переходим к рассмотрению второго из интересующих нас аспектов, представляющего собою, в сущности, обратную связь от индивида с его определенным уровнем потребностей к обществу в целом, совокупность индивидов, потребности которых не развиты, и тем более не возвышаются, тормозит развитие общества. Подобная линия торможения четко просматривается в советской истории, особенно в истории села. Когда в середине 60-х годов была резко поднята оплата труда в сельском хозяйстве, казалось, что оно быстро пойдет в гору и страна решит все свои продовольственные проблемы. Но уже через несколько лет эти проблемы обострились неожиданно для многих, в том числе и для высшего руководства. Оказалось, что в связи с традиционно низким уровнем и узким кругом потребностей резко возросшая оплата труда в общественном секторе позволила крестьянству так же резко сократить свое личное подсобное хозяйство. В дальнейшем какие бы меры общество ни принимало (новые неоднократные повышения оплаты труда, попытки внедрения более интенсивных форм организации труда и т.д.), их предполагавшаяся инициаторами стимулирующая роль тут же гасилась неразвитыми потребностями селян.

И, наконец, еще об одном аспекте - о проблеме организованного потребителя. Как соотносится потребитель со своей макросредой? Как жалкий, а порой и затравленный монополией производителей одиночка или как член мощного, хорошо организованного сообщества потребителей? Такая постановка вопроса выводит нас на весьма важный индикатор, позволяющий понять и облик личности - потребителя, и облик социума, в который этот потребитель "вписан". Если перед нами жалкий и затравленный потребитель-одиночка, то в плане потребительском он ни в коей степени еще не представляет собой личность. Но и общество в таком случае не есть еще гражданское общество в полном смысле, ибо, как мы видели, гражданское общество характеризуется опосредованными связями индивидов с

261

макросредой в целом и отдельными ее сферами и институтами. В сформировавшемся и нормально функционирующем гражданском обществе индивид в своей профессиональной, политической, потребительской и всех прочих видах деятельности предстает как член соответствующей ассоциации - профсоюза, партии, клуба избирателей, союза потребителей и т.д.

ЛИЧНОСТЬ КАК ГРАЖДАНИН

Понятию "гражданин" в нашем сознании противостоит понятие "обыватель" человек, далекий от животрепещущих проблем своего общества. И дело чаще всего не в том, что индивид не осведомлен об этих проблемах: он может о них быть достаточно "наслышан" и в целом неплохо разбираться. Беда в другом - он не считает для себя необходимым вмешательство в ход общественных дел, личное участие в решении этих проблем, тем более если это связано с риском для его материального благополучия, карьеры, не говоря уже о риске для здоровья и жизни. А между тем, поскольку общество сохраняется и движется вперед только через активную деятельность людей, такое участие крайне необходимо. Обыватели вредны и опасны для общества не только сами по себе, но и тем, что заражают своим пассивным отношением к общественным делам многих из окружающих их людей. И это закономерно, ибо существует, как мы уже видели, социально-психологический рефлекс подражания.

В определенных социальных условиях обывательщина может превратиться в феномен, охватывающий большинство членов общества. Подобные условия, похоже, сложились у нас в последние годы. Судя по результатам проводимых в различных регионах социологических исследований, все больше падает уверенность опрашиваемых в возможности улучшения своего положения за счет решения общественных проблем и соответственно все более возрастает установка "опоры на собственные силы", включающая в себя наряду с интенсификацией трудовых усилий использование протекционистских связей, спекулятивную деятельность и т.п. Массы становятся индифферентными по отношению к политической практике а это тоже чрезвычайно важный показатель.

Есть еще один феномен, без которого наше представление о гражданине становится неполным, - феномен законопослушания. Многим нашим читателям, очевидно, уже известен классический пример законопослушания, преподанный Сократом и своим современникам, и грядущим поколениям. Приговоренный афинскими властями к смерти, Сократ тем не менее отвергает предложение своих учеников организовать его побег из тюрьмы. Свой выбор он мотивирует примерно так: "Нельзя нарушать законы, даже если в данном конкретном случае они тебя не устраивают. Лучше претерпеть несправедливость, чем несправедливо поступить". Итак, нарушение законов гражданами

262

несправедливо. В менталитете разных народов отношение к законопослушанию настолько различно, что в литературе (и в научной, и в художественной) мы встречаем во многом справедливые рассуждения о народах законопослушных и закононепослушных. "Вот немец, - рассуждает один из героев В.Шукшина, - его как при рождении поставили на серединочку, так он по этой серединочке всю жизнь и ходит". В российском же менталитете заложен, напротив, существенный элемент закононепослушания, и это сегодня в значительной степени тормозит общественные изменения, в том числе и переход к правовому государству.

На первый взгляд может показаться, что законопослушание сродни конформизму. В действительности же конформизм есть приспособление к существующему порядку вещей без какого-либо активного стремления к его изменению. Законопослушание же личности не исключает критического отношения к законам и правомерной, в конституционных рамках, деятельности по их совершенствованию.

Престижность социальной роли личности, связанной с функционированием семьи, за последний век претерпевала зримые метаморфозы, но, описав солидный виток, сегодня вроде бы возвращается "на круги своя".

В начале века получили распространение взгляды, так или иначе исходившие из предрешенности судьбы семьи, доселе выступавшей в качестве незыблемой ячейки общества. Аргументация была различной: это - и успехи цивилизации, позволяющие семье свести чуть ли не к нулю свою хозяйственную функцию; и последствия неизбежной эмансипации женщин (в том максималистском виде, в каком она тогда представлялась многим); и шагнувшая далеко вперед система образования, которая якобы должна взять на себя воспитательную функцию, выполнявшуюся семьей.

В этих пессимистических прогнозах отразились многие объективные процессы, действительно сигнализировавшие о кризисе первичной ячейки общества. К числу таких процессов прежде всего следует отнести гипертрофически возросшее, в особенности во второй половине века, число разводов. А. Тоффлер вспоминает, что когда он со своей будущей женой учился в школе, она была единственной ученицей в классе, родители которой находились в разводе. А сегодня, продолжает Тоффлер (и это относится к середине 80-х годов), наша дочь единственная в классе ученица, родители которой не развелись.

Кстати, само по себе количество разводов еще не свидетельствует о деградации семейных отношений. В определенных исторических ситуациях (демократизация общества и уравнивание женщин в правах с мужчинами) "девятый вал" разводов может выступать индикатором формирования нового, более

263

прогрессивного типа семьи. Сошлемся на опыт отечественной истории. В дореволюционной России женщина не обладала правом бракоразводной инициативы, она получила его после революции. И уже это одно изменение юридического статуса женщины должно было значительно (гипотетически - вдвое) увеличить количество разводов. Женщина получила равный с мужчинами доступ ко всем ступеням общего и профессионального образования, исчезла дискриминация в оплате ее труда. И это изменение в сопряжении с только что отмеченным должно было увеличить количество разводов еще значительнее. Наконец, еще один фактор нельзя игнорировать: несомненно возросшие духовные требования супругов друг к другу. В общем, настораживает не столько количество разводов, сколько два других, имеющих непосредственное отношение к исследуемому сюжету обстоятельства: во-первых, нежелание значительной части молодежи вступать в брак, и, во-вторых, уменьшение числа повторных браков. Если иметь в виду все три фактора в совокупности, то кризис современной семьи, несомненно, налицо.

А между тем семья призвана и сегодня оставаться основополагающей ячейкой общества, реализуя такие функции, которые за нее никакая другая структурная единица социума выполнять не в состоянии.

К этим функциям прежде всего относится функция воспроизводства человека. Конечно, биологическое воспроизводство человека в определенных размерах происходит и вне семьи, в условиях внебрачных отношений, но последние по "замыслу" своему не ориентированы, как правило, на воспроизводство человека. И если сегодня мы фиксируем в России уже не просто тревожащее снижение рождаемости, но и начавшийся процесс депопуляции, то причину сего надо видеть не только в общей социально-психологической атмосфере неуверенности, царящей в обществе; причина и в кризисе семьи, прогрессирующем вытеснении семейно-брачных отношений внебрачными отношениями между полами.

Напомним банальную истину: чтобы человек стал существом общественным, требуется длительный процесс его социализации. И исторический опыт убеждает, насколько велика в этом процессе, в особенности на его начальном, самом трудном этапе, роль семьи. Здесь перед нами функция социализации индивида, или иначе - функция социального воспроизводства человека. Говоря о соответствующем историческом опыте, мы имеем в виду опыт не только позитивный, но и негативный, добытый по методу "доказательства от противного". Ведь установка на "стерильно" общественное воспитание ребенка, на отрыв его от семьи уже в состоянии грудного младенца, из области спекулятивных, схоластических рассуждений то и дело прорывалась в нашу практику (вспомним хотя бы массовое движение за создание школ-интернатов в первой половине 60-х годов). Доза социализации, ко

264

торую призвана дать вновь появившемуся на свет человеку семья, не может быть восполнена никакими яслями, детскими садами, интернатами и т.п., способными осуществить в лучшем случае лишь грубую, общестандартную, не учитывающую индивидуальные особенности воспитуемого притирку индивида к обществу. И только малый, интимный коллектив близких людей, каковым является семья, способен сочетать социализацию ребенка с его индивидуализацией, осуществляя этот процесс в соответствующей эмоциональной и эстетической форме. Конечно, речь идет о семьях нормальных, здоровых. Но задача преодоления кризиса семейно-брачных отношений и состоит в том, чтобы сделать именно такие семьи явлением массовидным и преобладающим.

Сохраняется, хотя и не в прежнем объеме, хозяйственно-бытовая функция семьи, связанная с ведением домашнего хозяйства и организацией быта членов семьи. В особенности велика значимость этой функции на селе в связи с необходимостью сохранения личного подсобного хозяйства и неразвитостью социально-бытовой инфраструктуры. Впрочем, сегодня роль этой функции возрастает и в городе: городская семья становится производителем картофеля, овощей и фруктов, а непрекращающийся рост цен заставляет ее вернуться к внутрисемейному способу удовлетворения бытовых потребностей, отказываясь во многих случаях от услуг общественной сферы обслуживания.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Любой ли человек (индивид) может быть определен как личность?

2. Каковы первопричина и историческая судьба отчуждения?

3. Как связаны между собой различные социальные роли личности?

12 ГЛАВА

СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ

1. ТИПЫ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ*

* В этом параграфе использованы материалы М.Г.Хамдамова.

Термин "социальная динамика" как в нашей, так и в зарубежной литературе интерпретируется неоднозначно. О.Конт, который и ввел этот термин в научный оборот, подразумевал под ним однонаправленные поступательные процессы общественного развития, исключающие скачки и перерывы. В современной западной социологии разработка проблемы социальной динамики связана с именем П.Сорокина, полагавшего, что "подобно физиологии человеческого организма, которая изучает основные физиологические процессы, повторяющиеся в человеческих организмах, "социальная физиология", или динамика, концентрирует свое внимание на основных социальных процессах, повторяющихся в жизненной истории всех социальных групп" [1]. Итак, в первом случае под социальной динамикой понимаются линейные процессы, во втором - циклические. В нашей литературе понятию "социальная динамика" до последнего времени отказывалось в статусе научной категории. Более того, в специальных справочных изданиях подчеркивалось, что данный термин сохранил свой смысл лишь в исследованиях по истории и социологии [2].

1 Sorokin П. Society, Culture and Personality. - N.-J.-L.: 1947. P. 367.

2 См., например: Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 175.

Между тем понятие "социальная динамика" отражает определенную и весьма существенную сторону общественного развития в целом. Из всей совокупности многообразных изменений исторической реальности понятие "социальная динамика" вбирает в себя и концентрирует свое внимание на одной стороне направленности общественных изменений, их траектории. В связи с этим можно выделить циклический, линейный и спиралевидный типы социальной динамики.

ЦИКЛИЧЕСКИЙ ТИП СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ

В общественной жизни широко распространены циклические процессы, имеющие собственную логику развития и специфические формы реализации. Они не могут быть сведены к

случайным и кратковременным явлениям в наступательном движении общества, к частичным "отклонениям" от основной восходя

266

щей линии, как это нередко представляется в рамках сугубо прогрессистского подхода к интерпретации социального развития.

Можно выделить два класса циклических изменений системно-функциональный и исторический.

Системно-функциональный цикл отражает социальные изменения в рамках одного качественного состояния, причем конечный результат серии изменений становится исходным пунктом новой серии аналогичных изменений. В результате разрешения в рамках данного качества возникающих противоречий происходит неоднократное чередование подъемов и упадков, повторение одних и тех же фаз функционирования социальной системы. Следует подчеркнуть, что воспроизводство социального качества в неизменном виде не означает полного содержательного тождества начала и конца цикла, и, таким образом, системно-функциональные циклы в действительности суть квазициклические, якобы круговые процессы.

Развитие общества в порядке социально-функциональных циклов свидетельствует о его относительно стабильном состоянии: воспроизводятся естественно сложившиеся социальные общности (этносы, классы, страты); воспроизводятся устойчивые формы деятельности социальных субъектов, их традиционные роли в обществе; воспроизводятся политические, общественные и иные институты. Таким образом осуществляется саморегуляция общества. Выведенная из равновесия социальная система через определенное время вновь возвращается в свое первоначальное состояние - происходит своего рода маятниковое движение. Цикл является способом существования и сохранения общества, и особенно наглядно это обнаруживается в обществах, относительно замкнутых по отношению к внешнему миру.

Определенное влияние на изоляцию может оказывать географическое расположение общества, но решающее значение имеет активность его внутренних иммунных систем, препятствующих проникновению нововведений. Искусственное ограничение контактов с внешним миром осуществляется разными средствами (политическими, религиозными, идеологическими и т.д.), но при этом преследуется единая главная цель - сохранение социальной системы в сложившемся виде посредством устойчивого воспроизводства традиционных отношений и связей. Подобные общества, безусловно, изменяются, хотя в целом их развитие тормозится и они в течение более или менее длительного времени не переходят на следующую ступень. Примерами такого развития могут служить классические кочевые общества, некоторые архаические земледельческие общности, а также восточные цивилизации, нередко называемые "традиционными".

При сопоставлении динамики двух обществ (одного с преобладанием линейных процессов, а другого - с преобладанием циклических) в социально-философской литературе нередко возникают представления об абсолютном застое. Ярким примером таких представлений служат европоцентристские взгляды, сформи

267

ровавшиеся в XVIII-XIX веках. В западных странах в это время наблюдался линейный прогресс, связанный с развитием капиталистических отношений, и, сопоставляя его с восточными обществами, в частности с Китаем, многие мыслители (И.Г.Гердер, А.И.Герцен, Н.Я.Данилевский, Н.Г.Чернышевский) определяли последние как общества застойного типа. Между тем история Китая, где феодальные отношения господствовали в течение почти двух тысячелетий, есть типичный пример циклического развития, обусловленного, с одной стороны, геополитической изоляцией и, с другой, высокой внутренней устойчивостью и зарегулированностью. Политическая централизация, строгая иерархическая структура власти, регламентация хозяйственной жизни, социально-экономическая этика конфуцианства, отторгавшая и подавлявшая культурные, идейные и технические нововведения - все это являлось предпосылкой повышенной стабильности китайского общества. Даже многочисленные движения народных масс и те способствовали стабилизации и упорядочению общества, ибо освобождали его от отдельных явных пороков. И только во второй половине XIX века циклические процессы стали обнаруживать тенденцию трансформации в линейный регресс. Тенденция эта проявлялась в виде усиливающегося паралича власти, снижения жизненного уровня большинства населения, деклассирования. И тем не менее утрата обществом тех или иных результатов, достигнутых ранее, происходила при сохранении и воспроизведении в основных чертах традиционных отношений и форм деятельности.

Исторический цикл является единством процессов генезиса, расцвета и распада социальных систем и отражает тот реальный факт, что общество, как и любое материальное образование, имеет определенный срок жизни, по истечении которого прекращает свое существование. Разумеется, исчезновение социального организма не происходит абсолютно бесследно: в каждом отдельном случае сохраняется определенная связь с ним возникших на его месте образований. Так было на территории бывшей Римской империи, где возник ряд самостоятельных государств, которые в эпоху Возрождения и Новое время обогатили многие унаследованные достижения Римской культуры. Но в этом случае правомерно говорить уже об исторических циклах вновь образовавшихся государств.

В последнее время начинает уделяться все больше внимания разработке вопроса о возможном мегацикле в эволюции Земли как планетарной системы, в котором не исключена смена восходящей линии нисходящей. Эта проблема, впервые поставленная (правда, в абстрактном виде) Ш.Фурье, сегодня становится все более актуальной в силу резкого усиления противоречий глобального масштаба [1].

1 См. Цикличность в социальных системах ("Круглый стоп") // Социологические исследования. 1992. № 6.

268

Отражением циклического типа социальной динамики является хорошо известные читателю теории исторического круговорота, чрезвычайно многообразные по используемому авторами материалу, форме изложения, методам аргументации, видению всемирно-исторических перспектив. Сравним, к примеру, концепции Д.Вико и Н.Я.Данилевского. Если для Вико основополагающим принципом выступает единство всемирной истории, то Данилевский, наоборот, исходит из отрицания этого единства и рассматривает историю общества как совокупность различных культурно-исторических типов, каждый из которых перестает существовать, пройдя определенный жизненный цикл.

К сожалению, анализ этих теорий еще в недалеком прошлом страдал существенной упрощенностью и односторонностью. Во-первых, эти теории жестко противопоставлялись идее общественного прогресса, хотя при более тщательном анализе обнаруживается, что на всем протяжении развития социальной философии теории круговорота в различных вариантах включали в себя эту идею, и это вполне логично, ибо цикл есть сопряжение восходящей и нисходящей ветвей развития. Во-вторых, возникновение циклических теорий несколько прямолинейно коррелировалось в литературе с политическими симпатиями и эмоциями их авторов, а также морально-психологической атмосферой соответствующего времени. Бесспорно, указанные факторы накладывают определенный отпечаток на любое творчество, но нельзя упускать главное: теории циклизма отражают определенные стороны объективной социальной динамики и появление их на разных исторических этапах указывает на существенный характер этих сторон. В-третьих, несколько преувеличивалась метафизичность этих концепций, забывалось, что в определенных пределах метафизический подход является правомерным и даже необходимым.

Чрезвычайно большое место в исторической действительности занимают линейные процессы. При этом сущность линейного типа социальной динамики не исчерпывается линейным прогрессом - другой исторической формой его реализации выступает линейный регресс, как нисходящая линия в развитии общества, когда происходит процесс сужения функциональных возможностей социальной системы, приводящий в конечном счете к тупиковым ситуациям в общественном развитии. Линейный прогресс и линейный регресс представляют собой противоречивое единство противоположностей, одна из которых на определенном этапе играет доминирующую роль.

Рассматривая соотношение линейного прогресса и линейного регресса, обратим внимание на следующее обстоятельство. Их понимание как разнонаправленных векторов исторического развития нередко приводит к значительному смещению этого акцента во времени. И если линейный прогресс рассматривается

269

направленным в будущее, то линейный регресс воспринимается чуть ли не как движение вспять даже во времени, как своего рода "прогресс наоборот". В действительности же линейный регресс не должен трактоваться как простое повторение в обратном порядке ранее пройденных стадий и фаз. На новом временном этапе социального развития существуют иные условия, иная общественная среда, и поэтому повторение старого возможно лишь прежде всего в отношении формы, хотя, разумеется, в известной степени это касается и содержания. Старые общественные институты невозможно реанимировать в их первозданном облике, ибо в новых исторических условиях они оказываются неспособными выполнять прежние свои функции. В этой связи правомерно говорить об ассиметричной направленности линейного прогресса и линейного регресса.

Отличительной чертой линейной динамики является ее кумулятивный характер, выражающийся в том, что каждое новое явление есть не механическое добавление к старому, а генетическое его продолжение. В ходе реализации линейных процессов возникают необратимые состояния, которые не полностью отрицают предшествующие, а частично вбирают в себя их свойства, обогащают их, усложняя тем самым весь процесс в целом. Это положение очень удачно иллюстрирует В.Г.Ревуненков при анализе развития французской революции конца XVIII века. Характеризуя период линейного прогресса в истории этой революции, В.Г.Ревуненков подчеркивает, что "главной особенностью восходящей линии революции являлось то, что на каждом ее следующем этапе к власти приходили все более радикальные группировки буржуазии, все более возрастало влияние народных масс на ход событий, все более последовательно решались задачи буржуазно-демократических преобразований страны" []. Вместе с тем и стадия линейного регресса как "нисходящая линия революции не представляла собой отступления в сторону феодального прошлого, напротив, она означала укрепление и дальнейшее развитие социальных порядков, покоящихся на частной капиталистической собственности и системе наемного труда" [2]. Иными словами, нисходящая фаза революции реализовала одну из возможностей, генетически заложенных в восходящей фазе. Линейный регресс заключался не в тотальном отказе от достижений первой фазы, а в смещении акцентов: на смену буржуазному демократизму пришел буржуазный авторитаризм, защищающий интересы прежде всего крупных собственников.

1 От старого порядка к революции. К 200-летию Великой французской революции. Л., 1988. С. 13.

2 Там же. С. 23.

С реализацией линейного типа социальной динамики связан такой исторический феномен, как многовариантность общественного

270

развития. В наибольшей степени она проявляется в переломных ситуациях, когда перед обществом возникает проблема исторического выбора. В эти периоды, по сравнению с периодами стабильного функционирования, существует гораздо более широкий спектр возможностей, все многообразие которых сводимо к трем основным вариантам: консервация существующего состояния, поступательное и нисходящее движение. Последние два варианта осуществляются в виде линейных тенденций, причем за каждой из них стоят материальные и идейные носители - разные классы и социальные слои, которые и борются между собой, чтобы направить эти тенденции соответственно своим интересам [1].

1 См.: Волобуев В.П. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. М., 1987. С. 21.

Важное теоретическое и практическое значение имеет выяснение пределов линейной динамики общества. В широком смысле эти пределы ограничиваются периодом количественных изменений между двумя последовательно сменяющими друг друга качественными состояниями общества. В общеисторическом плане линейный прогресс и линейный регресс сменяют друг друга тогда, когда исчерпываются потенции роста на собственной основе. Определенное влияние на пределы линейной динамики оказывает характер взаимодействия общества с природной и исторической средой. При этом пределы линейного прогресса общества могут быть расширены вследствие нагона исторического отставания за счет усвоения социального опыта стран, идущих впереди.

Масштабный, панорамный подход к изучению социальной реальности позволяет обнаружить в ней и спиралевидный тип динамики, который отражает направленность процессов, охватывающих различные качественные состояния общества. Сразу же подчеркнем: в общественном бытии спиралевидность выступает не как единственный, а как один из относительно самостоятельных типов социальных изменений. Такое замечание крайне важно, если учесть, что в нашей философской литературе прочно утвердилось мнение о развитии, как осуществляющемся исключительно по спирали.

Спиралевидный тип социальной динамики отражает совокупность генетически связанных процессов, отрицающих друг друга, и обнаруживается при суммировании большого количества данных на сравнительно длительных этапах исторического развития. В ходе каждого отрицания явление переходит не только в другое качественное состояние, но и в свою противоположность. В ходе последующих отрицаний явление вновь превращается в свою противоположность и одновременно как бы возвращается в свое исходное состояние, но возврат этот к якобы старому осуществля

271

ется на новом уровне, с обнаружением новых свойств. В плане социально-онтологическом данный тезис можно проиллюстрировать на примере витка спирали, связанного с отрицанием первобытной общественной собственности частной, которая сегодня, в свою очередь, отрицается процессами обобществления и социализации. В плане социально-гносеологическом можно сослаться на такой виток: античная диалектика - многовековое господство метафизики в философии и естествознании - возвращение к диалектике. Вполне понятно, что в обоих случаях перед нами лишь якобы возврат, совершающийся на качественно новом уровне.

Попробуем графически изобразить теперь уже известные нам три типа социальной динамики:

Даже беглый анализ этих изображений обнаруживает, что спираль представляет собой синтез цикла (круга) и линии.

Спираль как графический образ, геометрическая модель выступает в роли аналога термина "социальная преемственность", который отражает диалектическое единство прерывности и непрерывности, относительного тождества и различия, генетической связи сменяющих друг друга процессов. Когда спираль определяется по формуле "возврат к якобы старому, повторение старого на ином уровне", то речь идет, в сущности, о таком процессе развития, когда обновление и устаревание являются лишь частичными.

Было бы упрощенчеством трактовать спиралевидную направленность как однозначно поступательную, восходящую. В рамках развития социальной системы реализуются и нисходящие спиралевидные процессы, тоже являющиеся закономерными и позволяющие понять причины разложения данного общества. Спиралевидные процессы обеих направленностей имеют место и в развитии культуры. Так, в начале XVII века в европейском сознании, благодаря интенсивному росту научных и технических знаний и их внедрению в производство, стала формироваться психология

272

человека-покорителя природы, ставшая в течение последующих двух столетий отличительной чертой европейского гуманизма. Утилитарное отношение к природе способствовало экономическому и культурному прогрессу Европы и в целом обеспечило ей значительный рывок по сравнению с другими регионами. Но XIX и особенно XX век с их дегуманизацией производства, экологическими кризисами и т.п. с достаточной очевидностью показали, что достигнут известный предел прогрессу европейской культуры в традиционных его формах. Осознание этого факта, повлекло за собой кризис прежней психологии "властелина природы", что нашло свое отражение в широком распространении антисциентистских и антитехницистских настроений.

В социальной реальности циклические, линейные и спиралевидные процессы выступают не как параллельные или следующие друг за другом через определенные интервалы времени, а как взаимосвязанные, взаимообусловленные и взаимопроникающие моменты одного и того же целостного процесса развития. Иными словами, диалектика социального развития такова, что в нем одновременно присутствуют и цикличность, и линейность, и спиралевидность в многообразии своих исторических форм проявления. Обращаясь, например, к любому переходному периоду, алы обнаруживаем в его рамках действия разнообразных альтернативных тенденций, в том числе и такие, какие при ретроспективном анализе квалифицируются как "зигзаги". В действительности же эти тенденции представляют собой разнонаправленные линейные процессы, отражающие мучительные поиски обществом оптимальных путей дальнейшего развития. В этот же период имеются как зачатки будущего общества, так и остатки прошлого, то есть элементы спиралевидной динамики обеих направленностей. Такой ситуацией характеризовался в отечественной истории период с 1917 года до середины 30-х годов, который изобиловал различными линейными процессами: "военный коммунизм", новая экономическая политика, "великий перелом". В то же время в обществе сохранялись "родимые пятна" прошлого строя и появились зародыши будущей административно-командной системы. В целом же в переходный период преобладал циклический тип социальной динамики в форме системно-функционального цикла, обусловленный ожесточенной борьбой противоположностей ("кто кого?") в экономике, политике, общественном сознании.

2. РЕВОЛЮЦИОННОЕ И ЭВОЛЮЦИОННОЕ В ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

Если понятие "тип социальной динамики" отражает траекторию, направление исторического движения на том или ином этапе (либо на нескольких, вместе взятых этапах), то в понятиях "эволюция" и ? революция" отрефлексирован характер этих изменений. Чуть по

273

зже мы увидим, что эволюционное и революционное оказываются неразрывно связанными и переплетенными не только в историческом процессе в целом, но и в конкретных, локальных явлениях. Теоретическое освоение этой взаимосвязи требует довольно основательного анализа употребляемых в данном случае философских категорий.

Обратимся для этого к одному из последних определений революции в нашей литературе,

"РЕВОЛЮЦИЯ, - читаем мы, - глубокое качественное изменение в развитии каких-либо явлений природы, общества или познания. Понятие Р. - неотъемлемая сторона диалектической концепции развития. Оно раскрывает внутренний механизм закона перехода количественных изменений в качественные. Р. означает перерыв постепенности, качественный скачок в развитии. Р. отличается от эволюции - постепенного развития какого-либо процесса" [1]. В этом определении (правда, в несколько смягченном виде) сохраняется то, что характеризовало понимание революции и эволюции нашей литературой на протяжении десятилетий.

1 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 574.

Во-первых, ставится знак равенства между революциями и качественными изменениями, скачками вообще. Между тем подобное отождествление явно ошибочно, поскольку сами скачки, в частности, в развитии общества, различаются между собой по степени глубинности и кардинальности. Революция, и об этом мы еще будем говорить, есть не любой скачок, а только такой, который ломает старое в главном, коренном. В свою очередь эволюция не сводится только к количественным изменениям, она включает в себя и скачки.

Во-вторых, в анализируемом определении революция, как перерыв постепенности, противопоставляется эволюции, как постепенному развитию. Чтобы быть правильно понятым, такое противопоставление нуждается в расшифровке. В каком смысле революция выступает как перерыв постепенности? Очевидно, в том смысле, что революция есть водораздел между эпохами стабильного, постепенного развития. Но и сам этот водораздел, занимающий целую эпоху, в свою очередь, тоже наделен такой чертой, как постепенность. Следовательно, в этом плане не существует абсолютных граней между революцией и эволюцией, хотя последняя сплошь и рядом изображается в литературе как цепочка исключительно количественных изменений. Революции всегда содержат в себе значительные эволюционные вкрапления, во многих же случаях (как мы постараемся показать) революции вообще совершаются в эволюционной форме.

274

Отмеченные отождествления революции и скачка, абсолютизация граней между революцией и эволюцией суть лишь частные проявления многолетнего процесса метафизации нашего философского метода. Вульгаризация затронула самые глубины диалектики - ее основные законы, в том числе закон взаимного перехода количественных и качественных изменений, включая и концепцию диалектического скачка. В угоду теоретическому "обоснованию" форсированного, взрывного характера

строительства социализма взрыв, как таковой, возводился в ранг диалектического скачка (в один из его типов), в то время как в действительности взрыв, хотя и имеет место, выступает как форма, по сути дела, метафизического отрицания, перечеркивающего возможности дальнейшего развития. Диалектический же скачок, в том числе и при революционном изменении общественных систем, неизменно и неизбежно характеризуется постепенностью. Логическое противоречие, которое мы якобы обнаруживаем при этом ("скачок есть перерыв постепенности" и "скачок характеризуется постепенностью"), - противоречие кажущееся, ибо надо различать два вида постепенности: постепенность количественных изменений и постепенность качественных изменений.

При выяснении различий между скачком типа взрыва и "постепенным" скачком нередко подчеркивается, что последний связан с замедленностью. Практика же показала, что всякий раз, когда мы намеревались осуществлять качественные изменения общественной жизни "взрывным" путем, вместо желаемого ускорения мы как раз и получали замедление темпов развития (переход от товара к нетовару, насильственная коллективизация, сверх индустриализация). Сегодня к подобным результатам могут привести обвальная приватизация, приказная антиколлективизация и т.п.

Понятие "социальная революция" здесь и во всех других главах употребляется в строго определенном смысле как содержание эпохи перехода к новой, более прогрессивной ступени развития. Тем самым мы отмежевываемся от тех, кто под социальной революцией подразумевает форму или способ перехода (и форма, и способ перехода, как мы увидим, могут быть весьма разнообразными, в том числе и эволюционными), либо один из этапов межформационного скачка.

В предлагаемом нами смысле социальные революции носят закономерный характер. Это приходится подчеркивать особо, ибо многим течениям историографической и социально-философской мысли присуще объявление социальных революций случайностями, имевшими место в истории. Подобное понимание мы встречаем в многотомной "Истории народов, говорящих по-английски" У.Черчилля. События 1789 года во Франции были вызва

275

ны, в его интерпретации, ошибками королевского правительства, неспособного упорядочить управление страной. Таким же образом объясняет Черчилль и американскую революцию XVIII века. Основную причину завоевания независимости английскими колониями в Северной Америке он видит в ошибках назначенных королем "реакционеров в английском правительстве", а успех американского народа в революционной борьбе объясняет главным образом личными качествами Дж.Вашингтона [1].

1 Churchill W.A. History of English-speaking peoples, Vol. 3. The Age of Revolution. London, 1957. P. 233.

Закономерный характер социальных революций связан прежде всего с тем, что их причины заложены в самом фундаменте общественно-экономической формации. Исподволь в недрах старого экономического способа производства вызревает конфликт между ушедшими вперед производительными силами и безнадежно устаревшими производственными отношениями, которые в свое основе перестали соответствовать новой ступени развития производительных сил. Такой антагонистический конфликт и представляет собой экономическую основу социальной революции.

Социальная революция носит системный характер. Поскольку вся формационная система определяется экономическим способом производства, переворот в нем сопровождается более или менее быстрым переворотом и во всех остальных элементах формации, включая политическую и духовную надстройку. В свою очередь задача, решаемая в эпоху межформационного перехода в каждой из сфер жизни общества, тоже носит системный характер. Так, экономическая задача социальной революции никогда не сводится к какому-либо одному требованию (например, к экспроприации собственности на средства производства новым классом). Она всегда представляет собой сложную систему отдельных задач, которую можно свести к четырем основным: а) смена типа собственности, лежащего в основе устаревших производственных отношений, новым, более прогрессивным; б) создание адекватной новому способу производства материально-технической базы; в) формирование новой общественной дисциплины труда; г) создание саморегулирующейся экономической системы.

Как показывает исторический опыт европейских и других революций, в комплексе решаемых ими задач особое место принадлежит политической задаче, ибо основной экономический интерес класса, олицетворяющего собой новые производственные отношения, может быть удовлетворен только посредством создания новой политической надстройки. Однако политическая борьба ни в коем случае не может рассматриваться как основная задача той или иной социальной революции, ибо борьба классов во всех ее формах ведется, в конечном счете, из-за освобождения экономического.

276

Социальные революции включают в себя также преобразования культуры, нравственный прогресс, идеологическую и психологическую перестройку общества.

Социальным революциям присущ кардинальный характер, то есть они представляют собой не любые, пусть даже и качественные, изменения в жизни общества, а коренной переворот в его экономических отношениях и всей громадной политической и духовной надстройке. Понимание этого чрезвычайно важно для обоснования различий между социальной революцией и некоторыми другими, хотя и сходными с ней в определенных отношениях, явлениями (например, внутриформационными переходами к новым фазам развития).

При этом в каждой сфере общественной жизни обнаруживается свой критерий кардинальности. Таким безошибочным критерием в сфере экономики служит наличие конфликта между производительными силами и производственными отношениями в целом (а не частичное несоответствие), разрешение этого конфликта в целом (а не снятие только одной его стороны). В политической сфере таким критерием служит переход власти в руки нового класса. Смена же у государственного руля одной фракции господствующего класса другой не меняет ни существа политической власти, ни тем более сущности экономического строя и потому не может отождествляться с социальной революцией. Этот критерий очень важен, в частности, для оценки тех многочисленных внутриклассовых правительственных переворотов, которые произошли за последние десятилетия в ряде стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Анализируя кардинальный характер социальных революций, нельзя пройти мимо уже давно дискутируемой в исторической наг уке проблемы так называемых "внутриформационных революций", в качестве которых рассматривались и переворот, связанный с падением Римской республики и переходом к империи [1], и крестьянские войны в России и многие другие явления. У нас уже были поводы высказать свою позицию по этому вопросы [2], поэтому ограничимся кратким резюме. На наш взгляд, обсуждаемое понятие представляет собой парадокс, который в логике давно уже обозначен как "противоречие в самом определении" (contradictio in adjecto). "Внутриформационная революция" - это нечто вроде квадратного треугольника или овального угла. Революция всегда означает коренную ломку старого, замену его принципиально новым, а внутриформационные изменения при

277

всей своей возможной внушительности оказываются либо попытками оптимизации данной общественно-экономической системы, либо этапом ее достройки (то есть завершения межформационной революции), либо переходом от одной стадии развития формации к другой. И в первом, и во втором, и в третьем случае налицо модификация, надстраивание над господствующими общественными отношениями без изменения их глубинной сущности. Концепция внутриформационных революций возникла на базе изучения очень важных исторических явлений, таких качественных скачков, которые в определенных отношениях сходны с социальными революциями. Однако эта схожесть сторонниками данной концепции преувеличивается, абсолютизируется, идентифицируется с самими революциями.

1 См.: Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965. С. 17, 29, 31; Ом же. Цицерон и его время. М., 1973. С. 5-9.

2 См.: Крапивенский С.Э. К анализу категории "социальная революция". Волгоград, 1971. С. 93-97; Он же. К анализу экономической основы социальной революции // Проблемы теории революции и истории революционной мысли: Тарту, 1986. С. 24-28.

Социальные революции носят всеобщий характер. Это означает, что переход от одной общественно-экономической формации к другой всегда представляет собой социальную революцию. Подчеркиваем это потому, что в литературе (особенно исторической) данная закономерность оспаривается. Из разряда социальных революций исключают, например, переход от первобытно-общинного строя к классовому обществу на том основании, что данный процесс был весьма протяженным во времени и протекал полностью стихийно. В основе подобных аргументов лежит типизация исторических явлений не по их содержанию, а по их форме. В этой связи уместно вспомнить рекомендацию Маркса "всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче - от идеологических форм, в которых люди огознают этот конфликт и борются за его разрешение" [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.

А разве не был таким материальным, с научной точностью констатируемым переворотом в экономических условиях производства переход от коллективистско-первобытной к частной собственности на средства производства? События, подобные реформам Солона, открыли ряд социальных революций. Другое дело - степень идеологического осознания конфликта, использования идеологических форм в борьбе за его разрешение. Но даже первая в истории социальная революция не была абсолютно стихийным процессом. Утверждение частной собственности сопровождалось и ускорялось появлением политической и правовой надстройки, перестройкой религиозного сознания и общественного сознания в целом. Если же оценивать в целом этот переворот, то без всяких преувеличений можно сказать, что по своей кардинальности

278

революция эта сравнима только с развернувшимися в XX веке процессами социализации.

Особо следует остановиться на такой черте социальных революций, как их поступательный характер. Дело в том, что нередко даже те концепции, которые в общем признают за революциями атрибут необходимости, дают им сугубо негативную оценку в аспекте их возможной поступательности, прогрессивности. Типична в этом отношении концепция Арнольда Тойнби. Социальные революции у Тойнби генетически связаны с теми периодами в развитии локальных цивилизаций, которые он квалифицирует как преддезинтеграционные. Принципиальных возражений такая постановка вопроса не вызывает: ведь, действительно, уже первые симптомы вызревающей революции означают, что данное общество вступило в период общего кризиса, одним из альтернативных исходов которого может оказаться полная дезинтеграция. Возражения возникают позднее, в связи с тойнбианской оценкой "полезности" революции. Хотя социальная революция не есть, по Тойнби, первопричина упадка той или иной цивилизации (единственно реальным основанием такого упадка является "уничтожение гармонии между частями общества"), но цена революции настолько страшна, что Тойнби обозначает ее как торможение дальнейшего прогресса. "Элемент торможения - сущность революции", - пишет он [1]. С одной стороны, "революция отбрасывает весь балласт старых институтов", но с другой, "разрушение, производимое революцией, настолько велико, что она не может компенсировать этого разрушения" [2]. "Цена революции", как правило, действительно велика [3], но у Тойнби она явно преувеличена и перечеркивает любые возможности дальнейшего общественного прогресса. Впрочем, это вполне логично вытекает из концепции исторического процесса Тойнби и также вполне логично вписывается в нее: ведь ни одна из последующих цивилизаций не признается им прогрессивнее предшествующих.

1 Toynbee A.I. A Study of History. Oxford. 1957. Vol. 4. P. 135.

2 Ibid. P. 146.

3 О "цене революции" см.: Крапивенский С. Э. Парадоксы социальных революций. Воронеж, 1992. С. 117-126.

Вкратце прогрессивную роль социальных революций можно суммировать по следующим основным направлениям:

1. Социальные революции разрешают многочисленные противоречия, медленно накапливающиеся в период эволюционного развития, открывая больший простор для прогресса производительных сил и общества в целом.