Социальная философия: учебник для вузов Крапивенский Соломон

В последние годы вновь активизировался интерес к вопросу: что такое философия? наука или мировоззрение? Именно активизировался в силу ряда причин, ибо сама проблема соотношения философии и науки родилась еще в античности, и один из вариантов ее решения был выражен в знаменитом аристотелевском лозунге "Физика, бойся метафизики!". Под метафизикой здесь подразумевалась философия как нечто стоящее вне и над физикой, вне и над наукой вообще (между прочим, термин "метафизика" как синоним философии сегодня вновь входит в моду). Элиминация философии из сферы научного знания превращает философию исключительно в мировоззрение, сводит к "мировоззренческой проповеди", по выражению М.Хайдеггера [1].

1 См. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 116-122.

Для того, чтобы правильно решить этот вопрос, целесообразно, очевидно, вспомнить генезис философии, источники ее происхождения. С одной стороны, философия рождалась в синкретном единстве со всем научным знанием, и это не могло с самого начала не отразиться на ее содержании, антимифологическом по своему существу. Во времена Платона слово "философия" означало как раз то, что мы теперь обозначаем словом "наука", то есть любовь к любой мудрости, а не только к философской. С другой стороны, философия рождалась как прямая антитеза религиозному мировоззрению. Вот эти особенности происхождения и предопределили собой бинарную природу философии - сочетание элементов научности с элементами ценностно-мировоззренческими. А бинарность эта, в свою очередь, ска

223

зывалась и сказывается на статусе философии в системе общественного сознания, на ее социальном престиже.

Имея в виде эти моменты, Н.А.Бердяев с горечью писал: "Поистине трагично положение философа. Его почти никто не любит. На протяжении всей истории культуры обнаруживается вражда к философии и притом с самых разнообразных сторон. Философия есть самая незащищенная сторона культуры. Постоянно подвергается сомнению самая возможность философии, и каждый философ принужден начинать свое дело с защиты философии и оправдания ее возможности и плодотворности, философия подвергается нападению сверху и снизу, ей враждебна религия и ей враждебна наука" [1].

1 Бердяев Н.А. И мир объектов. Опыт философии одиночества и общения // Мир философии. М., 1991. Ч. 1. С. 111.

Демаркационная линия ("наука-ненаука") иногда грубо проводится по основным функциям философии - методологической и мировоззренческой, хотя в мировоззрении исподволь накоплено много элементов научного, а в методологии, в свою очередь, сохраняются элементы ненаучности. Грубость такого деления обнаруживается также и в том, что обе функции взаимопроникают друг в друга, так что каждая эпоха особенно актуализирует какую-то одну из функций.

Если задать современному, относительно образованному и культурному человеку вопрос, может ли он представить себе полноценную духовную жизнь общества без философии и философов, то ответ наверняка будет отрицательным. А вот мнения о том, каково предназначение философии, насколько она нужна и полезна человеку и обществу, окажутся резко отличающимися друг от друга. И это вполне понятно: взаимоотношение между философией и действительностью носит настолько опосредованный характер, что в силу этой сложности многие вообще не замечают данной связи. Им кажется, что постулаты философии, ее предельно общие и абстрактные категории суть априорное, то есть сне практики и до практики приобретенное знание. В действительности же любая философская система, какой бы "заоблачной" и "туманной" она ни выглядела, и по своему содержанию, и даже по своей исторической форме всегда есть опосредованное отражение социального бытия. И Гегель был совершенно прав, определяя философию как мыслящее рассмотрение предмета [4] и относя ее - по ее исходному пункту - к эмпирическим наукам. Не исходным пунктом отличается философия, по Гегелю, от других наук, а тем, что ее "существенной целью и результатом являются законы, всеобщие положения, теории, мысли о сущест

224

вующей" [5]. В этой связи Гегель вспоминает известный афоризм, приписываемый обычно Аристотелю: "Nihil est in intellectu, quod поп fuerit in sensu" - "нет ничего в мышлении, чего не было бы в чувстве, в опыте".

4 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 85.

5 Гегель. Энциклопедия философских наук. М. 1974. Т. I. С. 91.

Другое дело, что философия не останавливается на этом. "Возбужденное опытом как раздражителем мышление ведет себя в дальнейшем так, что поднимается выше естественного, чувственного и рассуждающего сознания в свою собственную, чистую, лишенную примесей стихию" [2]. Этот подъем, возвышение философия осуществляет с помощью всех остальных наук, поскольку последние тоже не останавливаются на наблюдении единичных явлений, а, двигаясь навстречу философии, с помощью мысли обрабатывают материал, отыскивая всеобщие определения и законы, которые в качестве особенного могут быть включены в философию.

2 Там же. С. 96.

Еще одно немаловажное обстоятельство: философию, как отмечал Э.В.Ильенков, рождает не бесстрастное любопытство в часы досуга, а острая и настоятельная потребность рационально разобраться в острейших проблемах, вставших перед обществом. Именно поэтому философия и не имеет на первых порах облика задумчивого монолога мудреца, в гордом одиночестве созерцающего мир. Наоборот: вся она в диспуте, в страстном полемическом диалоге с системой религиозно-мифологических взглядов на мир и жизнь" [3].

3 Цит. по: Общественное сознание и его формы. М., 1986. С. 329.

От большинства других форм общественного сознания философия отличается отсутствием в своей структуре психологического уровня отражения окружающего мира. Философия имеет дело с абстракциями самого высокого порядка ("бытие", "материя", "природа", "общество", "сознание", "культура"), само рождение которых свидетельствует, что психологический уровень познания, который, несомненно, имел место при движении к ним от единичного через особенное, остался за границами философии.

Предельная абстрактность философских категорий очень часто дезориентирует тех, кто впервые и поверхностно знакомится с философией. Одни, не обладая привычкой мыслить абстрактно, то есть фиксировать чистые мысли и двигаться в них, объявляют о непонятности философии, хотя на самом деле надо говорить о другом - о неспособности критикующего подняться выше обыденного сознания с его привычным единством чувственного и мысленного материала. Другие, напротив, попадают во власть самообмана, полагая, что продукты философствования чрезвычайно

225

просты и понятны. "Положение философии в отношении к ее любовникам, отмечал в связи с этим А.И.Герцен, - не лучше положения Пенелопы без Одиссея: ее никто не охраняет - ни формулы, ни фигуры, как математику, ни частоколы, воздвигаемые специальными науками около своих огородов. Чрезвычайная всеобъемлемость философии дает ей вид доступности извне. Чем всеобъемлемее мысль и чем более она держится во всеобщности, тем легче она для поверхностного разумения, потому что частности содержания не развиты в ней и о них не подозревают..." [1].

1 Герцен А.И. Дилетантизм в науке // Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. 3. С. 13.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Уяснили ли вы себе общественно-исторический характер идеального?

2. Что такое менталитет?

3. Как вы объясните многообразие форм общественного сознания?

4. В чем специфика религии как формы общественного сознания?

5. Является ли философия наукой?

10 ГЛАВА

НАУКА

Читатель, очевидно, сразу же обратит внимание, что наука в данном пособии строго отдифференцирована от остальных форм общественного сознания и рассматривается в особой главе. Целесообразность такого выделения связана с тем, что наука - явление многоликое по своим основным признакам и характеристикам. Во-первых, наука выступает как особая форма общественного сознания, позволяющая отразить общественное бытие и окружающий нас мир в целом в специфической форме научных представлений, понятий, теоретических систем. В связи с этим, во-вторых, наука выступает как отрасль духовного производства, основной продукцией которого являются понятия, законы, теории. В-третьих, наука есть социальный институт с соответствующей структурой и функциями, осуществляемыми по определенным социальным нормам и культурным образцам. В-четвертых, на определенном этапе наука превращается в непосредственную производительную силу общества.

В данной главе нас будут последовательно интересовать все четыре профиля науки.

Чрезвычайная многоаспектность науки как общественного феномена затрудняет выработку дефиниции (определения), которое бы всесторонне отражало его сущность. На этой почве рождается даже определенный скептицизм, следующим образом выраженный Дж. Берналом: "Наука так стара, на протяжении своей истории она претерпела столько изменений, и каждое ее положение настолько связано с другими аспектами человеческой деятельности, что любая попытка дать определение науки, а таких имеется немало, может выразить более или менее точно лишь один из ее аспектов, и часто второстепенный, существовавший в какой-то период ее развития" [1].

1 Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956. С. 17.

Но ведь, во-первых, неполнота и известная односторонность - участь любого определения, коль скоро оно отражает более или менее сложное явление. И во-вторых, отсеивание аспектов второстепенных, фокусирование в дефиниции самого существенного и непреходящего - задача для исследователя вполне посильная. В порядке рабочего определения, например, можно сказать, что наука есть форма общественного сознания, отражающая природный, социальный и внутренний мир человека в понятиях, за

227

конах, теориях. Из всех перечисленных выше ипостасей науки в это определение вошла только одна, но именно исходная и целеполагающая: появившись на свет как форма общественного сознания, наука тем самым потребовала рождения новой отрасли духовного производства, постепенно институционировалась и только на очень высоком уровне своего развития начала превращаться в непосредственную производительную силу общества.

1. НАУКА КАК ФОРМА ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ

НАУКА И ЭМПИРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

Функции науки не могут быть правильно и глубоко поняты без выяснения ее корней, ее генетических связей с эмпирическим знанием, добываемым обществом в процессе каждодневной человеческой практики.

При оценке эмпирического знания, при сравнении его со знанием научным весьма опасны две крайности.

Во-первых, опасна переоценка эмпирических знаний и вырастающий на этой основе антисциентизм, считающий, что так же как когда-то человечество "свободно" обходилось без науки, оно может обходиться без нее и сегодня. Смазывается тем самым принципиальное отличие науки от эмпирического знания, ее способность проникать в сущность вещей. Наука, собственно говоря, и выросла из той гносеологической ситуации, когда человечество встало перед необходимостью перейти от познания внешней стороны интересующих людей явлений к познанию их сущности.

Есть целый ряд основных отличий научных знаний, обусловливающих их принципиальное преимущество перед знаниями, получаемыми в сфере обыденного, стихийно-эмпирического познания. Это, как отмечает В.С.Степин:

1) систематизированность научных знаний, в отличие от стихийно-эмпирических, которые скорее, представляют конгломерат сведений, предписаний, рецептур деятельности и поведения, накопленных на протяжении исторического развития обыденного опыта;

2) специфические способы обоснования истинности научного знания (экспериментальный контроль за получаемым знанием и выводимость одних знаний из других, истинность которых уже доказана);

3) осознание метода, посредством которого исследуется объект. Чем дальше наука отходит от привычных вещей повседневного опыта, углубляясь в исследование "необычных" объектов, тем отчетливее проявляется необходимость в создании системы особых методов, и наряду со знаниями об объектах наука формирует знания о методах. На высших стадиях развития науки мы видим становление методологии как особой отрасли знания, призванной целенаправлять научный поиск;

228

4) занятия наукой требуют особой подготовки познающего субъекта. В целях обыденного познания такая подготовка осуществляется автоматически, в процессе социализации индивида и включения его в различные сферы деятельности. При этом подютовка будущего исследователя включает в себя и усвоение определенной системы ценностных ориентаций и целевых установок, стимулирующих научный поиск и изучение все новых и новых объектов независимо от сегодняшнего практического эффекта получаемых знаний [1].

1 См. Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992. С. 63-64.

Возникновение духовного производства, обладающего такими инвариантными отличиями, было, как уже отмечалось, исторической необходимость. Это обстоятельство приходится подчеркивать особо, учитывая существование гипотез, настаивающих на "случайном" возникновении науки. Такая гипотеза была выдвинута первоначально А.Эйнштейном, так изложившим ее основные моменты:

"Развитие западной науки основано на двух великих достижениях: на разработке греческими философами формально-логических систем (эвклидова геометрия) и на обнаружении в эпоху Возрождения того факта, что причинные отношения можно вскрыть с помощью систематического эспериментирования. Я лично не стал бы удивляться тому, что китайские мудрецы не сумели сделать этих открытий. Удивляться приходится другому: что эти открытия вообще были сделаны" [2]. Как мы видим, Эйнштейн абсолютизирует и объявляет безальтернативным греко-европейский путь развития науки. Между тем наука шла в своем развитии и другими путями, о чем свидетельствуют достижения медицины в лице Авиценны (Ибн Синны), успехи алгебры на арабском Востоке и т.д. Но в гипотезе Эйнштейна схвачен один чрезвычайно важный момент - в процессе возникновения и формирования науки случайность, как и в других закономерных процессах, выступает формой проявления необходимости.

2 Цит. по: Социология науки. Ростов-на-Дону, 1968. С. 21-22.

Итак, наука возникла как средство разрешения сложной гносеологической ситуации и преобразования природных и общественных явлений на основе познания их сущности. В свете этого становятся более зримыми две основные функции науки: а) познавательная функция, заключающаяся в проникновении в сущность вещей, и б) практически-действенная функция - участие науки в преобразующей деятельности человека и общества.

Но, с другой стороны, опасен и сциентизм - недооценка значения эмпирического знания и по отношению к историческому прошлому и по отношению к современному периоду производства знаний. Что касается истории, то мы сегодня должны

229

быть благодарны нашим предкам за тот колоссальный запас эмпирических знаний, который они "припасли" для нас.

Достаточно привести такой факт. На земле существуют тысячи видов животных, которых в принципе можно было бы одомашнить. Из этого громадного числа до сих пор одомашнено только 47 видов, причем основные из них собака, свинья, коза, корова, лама - были одомашнены еще в период неолита. В первобытную же эпоху были введены в сельскохозяйственное производство также почти все основные виды культурных растений, которыми пользуется современное человечество. Какой гигантский труд и терпеливые, тончайшие наблюдения должны были предшествовать этому! Мы до сих пор еще в долгу перед предыдущими и грядущими поколениями по части усвоения, сохранения и передачи по наследству богатейшего опыта, накопленного народной медициной, в том числе в использовании лекарственных растений.

На современном этапе развития науки роль эмпирического знания отнюдь не убывает. Возьмем для примера клиническую медицину, которая продолжает оставаться "первоисточниковой" по отношению к теоретической медицине, ее "наблюдательным пунктом" и базой проверки новых теоретических выводов. Наука и сегодня включает в себя наряду с теоретическим эмпирический уровень производства знаний.

Не убывает и значение тех методов получения знания, которые перешли в науку из эмпирического опыта. Так, исходным видом научной деятельности, направленной непосредственно на изучение объекта, по-прежнему остается наблюдение. При этом, разумеется, научное наблюдение отличается от ненаучного своей целенаправленностью и организованностью. Научное наблюдение связано с решением определенной научной проблемы или задачи, скажем, обоснования или опровержения какой-либо гипотезы. В качестве примера, ставшего уже хрестоматийным, можно привести продолжавшиеся более двадцати лет наблюдения Тихо Браге (Дания, конец XVI века) за положением планет и звезд. Эти наблюдения, проведенные с изумляющей точностью, явились эмпирической основой для открытия Иоганном Кеплером закона движения планет.

Каждая форма общественного сознания имеет не только собственный объект (предмет) отражения, но и специфические методы этого отражения, познания объекта. При этом даже в том случае, если объекты познания вроде бы совпадают, формы общественного сознания различаются по цели его исследования, и именно это различие предполагает специфические методы исследования и уникальные, характерные только для данной формы общественного сознания результаты, продукты познавательной деятельности.

230

Сравним еще раз науку с такой формой общественного сознания, как искусство. Известно, как часто и с каких разных сторон исследуется сердце в литературе, в особенности в поэзии. Сердцем интересуется и наука, причем не только такая отрасль медицинской науки, как кардиология, но и теория колебаний и волн. Однако сердце интересует исследователей в каждом конкретном случае во вполне определенном ракурсе. Поэта, то, что он называет сердцем, привлекает своей неисчерпаемостью, способностью излучать широчайший спектр эмоций - любить и ненавидеть, радоваться и тосковать и т.д. (Вспомните: "Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить" или "То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть"). Совсем в других целях, разумеется, изучает сердце кардиология - ее интересует анатомия и физиология телесного органа в норме и патологии, способы сохранения нормы и возвращения (в случаях заболевания) от патологии к норме. А теорию колебаний и волн сердце интересует уже по третьему поводу и не больше, чем колебания поверхности океана или земной коры: для обнаружения общих закономерностей колебательных и волновых процессов и выведения соответствующих уравнений.

Важнейшими закономерностями развития науки являются дифференциация и интеграция научного знания. По мере количественного и качественного роста информации требуется все большая специализация ученых. Вот почему, раз начавшись, процесс дифференциации продолжается и по сей день, приводя ко все большему дроблению единого тела науки на все более специализированные области.

Некогда единая физика подразделилась на механику, астрономию, собственно физику, в лоне которой насчитывается уже не один десяток подразделений (физика твердого тела, атомная физика, физика плазмы и т.д.), и два четких вертикальных уровня - экспериментальную и теоретическую физику. Более 300 относительно самостоятельных научных дисциплин насчитывает сегодня в своем составе медицина. Такая картина характеризует в принципе любую современную науку.

Дифференциация научного знания в самой существенной степени обусловлена особенностями человека как субъекта научного познания. Речь идет о том, что знание вообще и научное знание в частности может порождаться лишь теми способами и средствами, которые определяются конституцией человека, его интеллектуальными и психофизиологическими характеристиками, такими, как объем памяти, устройство и разрешающая способность органов чувств и т.п. Конечно, люди различаются по этим характеристикам,

231

которые к тому же могут быть в довольно широких пределах развиты путем воспитания и тренировки. Бесспорно и то, что человек создает различные технические средства, пользуясь которыми он расширяет диапазон своих познавательных возможностей. Тем не менее в процессе порождения знания познаваемое содержание должно быть "спроецировано" на специфически человеческий аппарат познания, то есть быть соразмерно человеку, его возможностям.

Дифференциация научного знания носит в целом прогрессивный характер, способствуя углублению процесса познания, совершенствованию специальной методики и арсенала познавательных средств, применяемых каждой конкретной наукой. Но она имеет и теневую сторону: чрезмерная дифференциация заслоняет от исследователя цельный образ изучаемого предмета, характеризующие его общие закономерности. Абсолютизируются и стыки между смежными областями знания, в результате чего каждый объект рассматривается как чересчур автономный, рядом с другим и независимо от него.

Эти недостатки дифференциации восполняются и уравновешиваются противоположно направленным, центростремительным процессом интеграции. Свое наглядное выражение сегодня интеграция находит в возникновении и бурном развитии "стыковых" научных дисциплин - биохимии, кибернетики, биофизики, геохимии и т.д. Было бы неверно разрывать процессы дифференциации и интеграции во времени: на первых-де этапах налицо дифференциация, а вот когда она обнаруживает свои недостатки, в порядке компенсации появляется интеграция. Нет такого исторического этапа в развитии науки, который можно охарактеризовать только дифференциацией или только интеграцией, хотя на каждом из этих этапов доминирующим является какой-то один из этих процессов.

На современном этапе особенно велика роль интеграционных процессов в развитии науки. В связи с этим чрезвычайно возрастает значение философии, которая, по меткой оценке Джона Бернала, выполняет сегодня роль "стратегического компаса", призванного направлять процесс интеграции, помогать конкретным, частным наукам в воссоздании истинной, неискаженной картины мира.

2. НАУКА КАК ОТРАСЛЬ

ДУХОВНОГО ПРОИЗВОДСТВА

Целью и результатом духовного производства в этой специфической отрасли является получение научного знания, как итога предварительно осуществленного исследования. Мы отвлекаемся от методов и форм научного исследования, то есть от технологии, и рассмотрим их в главе, посвященной специфике социального по

232

знания. Сейчас же нас будет интересовать прежде всего основная научная продукция, те определенные стадии (формы), которые с объективной необходимостью проходит научное знание в процессе своего генезиса и становления.

Первоначальной формой генезиса научного знания выступает проблема, точное ее обнаружение и формулирование. В переводе с греческого проблема означает "преграду, трудность, задачу". Именно существование проблемы придает научному исследованию цель и смысл. Там, где нет проблем, научное исследование теряет смысл.

Проблема может быть определена как осознанность недостаточности имеющегося знания для решения поставленных теоретических и практических задач, а следовательно, необходимости его расширения. Проблема имеет место только в случае, если: а) недостающее знание отсутствует у общества в целом и поэтому должно быть заново получено; б) неизвестен алгоритм, с помощью которого цель научного исследования может быть достигнута (если же алгоритм известен, то перед нами не проблема, а задача).

Проблеллность, фиксированность в исследовании проблемной ситуации и попытки ее разрешения - важнейший критерий научности в любой отрасли знания, в том числе и в исторической науке. Р. Дж. Коллингвуд писал в связи с этим: "Каждый историк, как мне кажется, согласился бы с тем, что история - это разновидность исследования в коллекционировании уже познанного и в систематизации последнего в соответствии с той или иной схемой. Она состоит в концентрации мысли на чем-то таком, чего мы еще не знаем, и в попытке его познать. Раскладывание пасьянсов из вещей, которые мы уже познали, может быть и полезным средством для достижения этой цели, но не самой целью. В лучшем случае это только средство. С научной точки зрения оно ценно лишь постольку, поскольку новое расположение материала дает нам ответ на вопрос, который мы до этого не решились поставить. Вот почему вся наша наука начинается со знания нашего собственного незнания - не незнания всего, а незнания какой-то определенной вещи: происхождения парламента, причин рака, химического состава Солнца, незнания того, как заставить работать насос, не применяя физической энергии человека, лошади или иного прирученного животного. Наука - это поиск, и в этом смысле история - наука" [1].

1 Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 12-13.

Следует сразу подчеркнуть, что далеко не любые проблемы могут представлять научный интерес и квалифицироваться как научные. Вспомним широко распространенные в средние века схо

233

ластические проблемы, суть которых и методы их разрешения хорошо переданы известным историческим анекдотом. Рассказывают, что как-то во дворике Парижского университета у Фомы Аквинского вышел спор с другим известным схоластом о том, есть ли у крота глаза. Несколько часов длился этот словесный турнир, и все безрезультатно. Каждый стоял на своем, упорно и непоколебимо. Но тут садовник, нечаянно подслушавший этот ученый диспут, предложил свои услуги: "Хотите посмотрите сами на живого, настоящего крота? На том и разрешится ваш спор". - "Ни в коем случае. Никогда! - сказали они. - Мы ведь спорим в принципе: есть ли в принципе у принципиального крота принципиальные глаза...".

К сожалению, элементы схоластики до сих пор встречаются в науке, в том числе в философии, да и в обществоведении в целом.

Проблемы подразделяются на фундаментальные ("чисто" теоретические) и прикладные (технологические). Деление это, разумеется, весьма условно, ибо в современной науке все более возрастает взаимопроникновение познавательного и прикладного аспектов. Очень важна классификация проблем и по ряду других признаков. Одну из классификаций можно представить в виде следующей схемы [1].

1 См.: Карпович В.Н. Проблема, гипотеза, закон. Новосибирск, 1980. С. 36.

Без проблем нет науки. Но это отнюдь не означает, что содержание науки полностью сводится к нерешенным задачам. Ткань науки составляют прежде всего уже решенные проблемы. Абсолютизация же проблемности или неразрешимости познавательных ситуаций приводит к различным вариантам скептицизма ("проблематизм", "проблемное сознание" и т.п.).

На пути от обнаружения научной проблемы к построению теории необходимым узловым, связующим пунктом выступает гипотеза - научное допущение или предположение, истинность которого еще требуется доказать.

Необходимость гипотезы обусловливается тем, что законы непосредственно не обнаруживаются в отдельных фактах, поскольку сущность никогда не лежит на поверхности вещей.

234

Отношение к гипотезе на разных этапах развития науки складывалось по-разному. В XVII-XVIII веках в естествознании господствовало представление, согласно которому существуют лишь два надежных средства достижения достоверного знания: опыт (эксперимент) и математическое описание его результатов. При таком понимании научное исследование проходит две стадии - на первой опытным путем обнаруживается закономерность, на второй она получает соответствующее теоретическое выражение. Как справедливо заметил П.В.Копнин, если бы действительно познание закономерностей шло таким путем, то гипотезе не было бы в нем места. Но уже в те века наука не могла обходиться без гипотез, хотя каждый раз она воспринималась ее же творцами как вынужденное отступление от классического пути получения истины, а нередко и как личная трагедия. Так, Ньютон, оставивший немало гипотез во всех областях науки, которыми он занимался, был в то же время принципиальным противником гипотез. "Hipotheses поп fingo" ("гипотез не измышляю"), заявил он. Переход Канта к агностицизму имеет, очевидно, и психологическое объяснение: невозможность превратить свою гипотезу происхождения солнечной системы в достоверное знание наводило невольно на мысль о непознаваемости сущности вещей вообще.

Положение принципиально изменилось в XIX, и особенно в XX веке. Сегодня здание науки предстает перед обозревающими его в лесах гипотез. И это вполне естественно, ибо гипотеза есть форма развития любого знания поскольку последнее мыслит и развивается, а не превратилось в нечто застывшее.

Существуют определенные условия выдвижения и состоятельности гипотез. В частности, гипотеза не должна противоречить уже известным и проверенным фактам. Это отнюдь не означает, что когда обнаруживается противоречие между новой гипотезой и старыми фактами, оно всегда должно разрешаться в пользу фактов. Так, атомный вес некоторых элементов первоначально не соответствовал сформулированному Д.И.Менделеевым периодическому закону: вес урана, например, принимался за 120, в то время как закон требовал 240. Повторные измерения дали величину 238. Должен соблюдаться и принцип соответствия гипотезы известным законам науки. Примером выполнения этого условия является отказ рассматривать любой проект вечного двигателя, поскольку он противоречит закону сохранения энергии. Очень часто противоречие между новой гипотезой и старой теорией разрешается таким образом, что старая теория оказывается частным случаем новой (таково, например, отношение между классической механикой и теорией относительности).

Итак, каждый новый цикл научного познания начинается с обнаружения трудности.

Трудность, сформулированная в виде вопроса, представляет собой

235

проблему. В качестве одного из вариантов решения проблемы возникает гипотеза. Обоснованная гипотеза превращается в научную теорию или в новую часть уже существовавшей ранее теории. Здесь сразу бросается в глаза принципиальное гносеологическое различие между гипотезой и теорией. Гипотеза носит вероятностный характер, а теория - знание достоверное.

Сам термин "теория" в литературе употребляется в двух смыслах. В широком смысле под теорией имеют в виду совокупность идей, направленных на истолкование и объяснение какого-либо явления, в более узком и специальном смысле теория есть высшая, самая развитая форма организации научного знания. В этом смысле она и анализируется ниже.

Если от гипотезы, как уже отмечалось, теория отличается своей достоверностью, то от других видов достоверного знания (от научных фактов) теория отличается своей строго логической организацией и своим объективным содержанием - отражением сущности явлений, общих законов их функционирования и развития. Поэтому только теория дает возможность понять объект познания в его внутренней связи и целостности, как систему. Благодаря этому теория выполняет не только функцию объяснения, но и не менее важную функцию научного предвидения.

Какова логическая структура теории как системы знания, ее основные элементы?

Прежде всего в теории представлена совокупность основных понятий, категорий, отражающих объект исследования. Например, в геометрии такими понятиями являются "точка", "прямая", "плоскость", "угол", "треугольник", "конгруэнтность" и т.д.; в биологии - "жизнь", "обмен веществ", "размножение", "вид", "род", "филогенез", "онтогенез" и т.д. При помощи этих понятий в теории выражена определенная совокупность основных утверждений, в которых фиксируются законы взаимодействия элементов, сторон и связей объекта. Среди этих утверждений выделяют наиболее общие, "фундаментальные", которые при логическом построении данной теории рассматриваются в качестве исходных (принципы, постулаты, аксиомы). Все остальные утверждения теории выводятся или доказываются, исходя из этих основных и первичных посылок.

Понятия и утверждения, образующие содержание теории, расположены не в произвольном порядке (не в алфавитном, например, порядке, как в энциклопедическом словаре), а представляют собой логически стройную, последовательную систему, в результате чего из одних утверждений с помощью законов и правил логики можно получить другие утверждения. Логичность сформировавшейся теории в целом, конечно, не отменяет наличия в ней диалектических противоречий, связанных с присутствием такого фактического материала и даже некоторых утверждений, которые не полностью укладываются в логическую схему теории.

236

Это несоответствие как раз и порождает импульс к ее дальнейшему развитию.

Проблема соотношения старой и новой теории довольно успешно разрешается "принципом соответствия", подмеченным еще Н.И.Лобачевским и утвержденным в науковедении Нильсом Бором. Этот принцип гласит, что старая теория при возникновении и утверждении новой не отбрасывается начисто, а сохраняется в ней в статусе того самого частного случая, о котором говорилось выше.

РОЛЬ ТВОРЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ В НАУЧНОМ ПОЗНАНИИ

Помимо развитой способности к абстрактному мышлению и достоверного уровня профессиональных знаний, настоящего ученого характеризует еще один крайне важный момент - способность к творческому воображению. Эта способность в равной мере важна на любом уровне научного познания (будь то эмпирический или теоретический) и на любом его этапе (обнаружение проблемы, формулирование гипотезы, обоснование теории). Дело в том, что многие происходящие в мире процессы нельзя чувственно воспринять как целое, но их можно вообразить, мысленно схватить. Именно фантазия, воображение, если они опираются на данные о реальных процессах, позволяют человеку заглянуть дальше и глубже, проникнуть в сущность и понять ее.

Элемент воображения присутствует уже в представлении - высшей форме чувственного познания, переходной к логическому мышлению. Логическое же мышление во всех его формах всегда включает в себя творческое воображение. Образование понятий, формулирование законов всегда связаны с абстрагированием и идеализацией, то есть с такими процедурами мыслительной деятельности, в процессе которой совершается временный отход от действительности, происходит замена реальных предметов и процессов воображаемыми. Это позволяет исследователю освободиться от несущественного, второстепенного, что и создает возможность мысленно схватить глубокую сущность явлений.

Роль воображения в развитии наук велика. Свою неэвклидову геометрию Н.И.Лобачевский назвал "Воображаемая геометрия", ибо в то время еще не были известны реальные процессы, предметы, пространственные свойства, которые отражаются в его теоретической системе. Роль воображения на протяжении всей истории физики убедительно вскрыта А.Эйнштейном. "Закон инерции, - писал он, - является первым большим успехов в физике, фактически ее действительным началом. Он был получен размышлением об идеализированном эксперименте, о теле, постоянно движущемся без трения и без воздействия каких-либо других внешних сил. Из этого примера, а позднее из многих других, мы узнали о важности идеализированного эксперимента,

237

созданного мышлением" [1]. Подводя итоги эволюции в физике, Эйнштейн вновь подчеркивает роль воображения: "В физике появилось новое понятие, самое важное достижение со времени Ньютона: поле. Потребовалось большое научное воображение, чтобы уяснить себе, что не заряды и не частицы, а поле в пространстве между зарядами и частицами существенно для описания физических явлений" [2].

1 Эйнштейн А. Физика и реальность. М.: Наука, 1965. С. 299.

2 Там же. С. 317.

3. НАУКА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ

СТРУКТУРА НАУКИ

Формирование науки как социального института - исторический процесс. Это относится и к науке в целом, и к каждому ее структурному подразделению (комплексу научных знаний).

Чтобы лучше понять, о чем идет речь, восстановим в своей зрительной памяти схему структуры современной науки (см. с. 16, схема 2) и подробно ее прокомментируем.

Рассмотрим каждый из этих этажей.

Методологические и общетеоретические проблемы науки. Данный "этаж" представляет собой стык науки с философией, хотя это и не философия в собственном смысле слова. Дело в том, что каждый комплекс научного знания, подпитывая философию своими открытиями и выводами, в то же время берет на вооружение определенную методологию и мировоззрение, специфически преломляя их применительно к своим проблемам. Так, общефилософская проблема времени трансформируется в различных науках в их внутренние методологические проблемы "физического времени", "биологического времени", "исторического времени" и т.д. Кроме того, рассматриваемый уровень включает в себя и так называемые общетеоретические проблемы данной науки (например, проблемы типологии, систематизации и классификации объектов, изучаемых данной наукой). Можно согласиться с мнением, что этот "этаж" есть обобщенная характеристика предмета исследования, включающая в себя представления: 1) о фундаментальных объектах, из которых полагаются построенными все другие объекты, изучаемые соответствующей наукой; 2) о типологии изучаемых объектов; 3) об общих особенностях их взаимодействия; 4) о пространственно-временной структуре реальности. Эти представления выступают как основание научных теории соответствующей дисциплины [1].

1 См. Вопросы философии. 1989. № 10. С. 9.

238

Прикладные науки - это те ее отрасли, которые прямо и непосредственно выходят на практику (агрономия, зоотехния, медицина в биологическом комплексе, технические науки, прикладная социология и т.д.). Разумеется, деление на прикладные и неприкладные науки в определенной степени условно, но тем не менее оно существенно и должно учитываться.

Мы преднамеренно пропустили "средний этаж" - специализированные теории по той причине, что уровень этот формируется двояким образом. С одной стороны, он является результатом дифференциации общетеоретических знаний, накопленных на высшем этаже. С другой стороны, теории среднего уровня появляются и развиваются как обобщение того, что накапливается на нижнем, прикладном этаже. "Средний этаж" богато представлен в любом научном комплексе. В философии, например, это философия истории, философия науки, философия права и т.д. В социологии - социология города, аграрная социология, социология личности, социология революций и т.д., в том числе и социология самой науки. Как уже отмечалось, термин "теории среднего уровня" применяется не для оценки качества данных теорий, а для того, чтобы обозначить их местоположение в системе наук - между общетеоретическим и прикладным этажами.

Критерием зрелости той или иной науки, приближения ее к своей завершенности (не в абсолютном, конечно, смысле) Ф.Энгельс считал такое ее состояние, когда она смыкается "с одной стороны, с философией, с другой - с практикой". По отношению к науке в целом такая состыковка свидетельствует о том, что наука как социальный институт состоялась и нормально функционирует.

Мы уже говорили о том, что в понятие науки как социального института входит не только совокупность учреждений, соответствующих структуре науки и выполняемым ею функциям, но и совокупность социальных норм и культурных образцов, определяющих устойчивые формы поведения в сфере науки.

К числу важнейших из этих норм относятся этические нормы и ценности. Иначе говоря, речь идет о человеческом, гуманистическом "измерении" науки, о социально-этических принципах (регулятивах) научного познания. Вполне понятно, что все эти вопросы имеют не просто познавательное, общекультурное, но и большое прикладное значение. Чем дальше движется человечество (не без помощи науки), тем больше обнаруживается невозможность и даже опасность как для науки, так и для человека разрыва связей между научным познанием и человеческими ценностями.

239

Что это за ценности? К этическим ценностям (нормам) науки надо отнести прежде всего следующие:

1. "Стремление к познанию, понимаемому как долг" [1]. Как отмечает Г.Башляр, такое стремление неизменно присутствует в глубинах человеческой души. Чем же подобное стремление ученого отличается от стремления "простого смертного"? Очевидно, с точки зрения психологической, речь идет о превращении стремления в одержимость, а с точки зрения социокультурных оснований - об осознанной ориентации ученого на такую несомненную ценность, как вера в могущество разума, в его способность облагодетельствовать человечество.

1 Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. С. 328-329.

2. Общечеловеческая моральная заповедь "не укради". В преломлении к конкретному труду ученого она выражается в негативном отношении ученого к такому явлению, как плагиат, когда человек выдает чужие научные результаты за свои. Элементарная научная порядочность требует щепетильного отношения к использованию чужих исследовательских результатов - при каждом таком использовании необходима исчерпывающая ссылка.

3. Общечеловеческая моральная заповедь "не лги", которая сплошь и рядом трансформируется в требование бескорыстности научного поиска. Известно, что в противном случае ценностный подход может играть и отрицательную роль в науке, порождая всякого рода лженаучные и антинаучные построения. Вспомним хотя бы волюнтаристский произвол в обществоведении в период сталинизма и застоя, "лысенковщину" в биологии и т.п. К.Маркс с полным на то основанием сказал в свое время: "Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, - такого человека я называю "низким" [2]. Заметим, что здесь "внешнее" применено Марксом как синоним "чуждого", ибо вообще-то внешние импульсы играют в развитии науки, о чем речь пойдет дальше, нередко определяющую роль.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 2. С. 125

4. Отстаивание истины как этическая норма науки. Вряд ли нуждается в каких-либо комментариях известное изречение Аристотеля "Amicus Plato, sed magis arnica veritas" ("Платон мне друг, но истина дороже"). Что бы мы ни подставили в эту формулу вместо Платона - карьеру, женщину, деньги, политические соображения - формула продолжает выражать важнейшее этическое требование к ученому. Примеров святого выполнения учеными этой нормы в истории науки много.

240

5. Социальная ответственность ученого. Библейский проповедник Екклесиаст говорил: "... во много мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Но, пожалуй, и без Екклисиаста настоящие ученые всегда чувствовали (и нередко весьма мучительно) ответственность за свою деятельность.

Ответственность эта сегодня неизмеримо возрастает в связи с прорывом науки и техники в глубинные, фундаментальные уровни мироздания (физического, биологического и т.д.) - каждый дальнейший неосторожный шаг в этих областях гибельно опасен для человечества. Мы имеем в виду не только то, что связано с исследованием и использованием внутриатомной и иных энергий. Целый спектр социально-этических проблем порождает молекулярная биология (например, эксперименты с молекулами ДНК), генетическая (генная) инженерия. Не случайно многие ученые полагают, что здесь человек столкнется с такими политическими, моральными, психологическими проблемами, по сравнению с которыми проблемы, занимавшие умы ученых-атомников, будут выглядеть детской забавой. При этом имеются в виду тотальная опасность для человека и человечества использования биологических средств воздействия в военных целях, последствия применения психофармакологических средств, практика пересадки органов и т.д. [1]. Положение усугубляется тем, что сами вторжения человечества при помощи науки в природную среду (да и в природу самого человека) принимают катастрофически крупномасштабный характер. Вспомним хотя бы эпопею вокруг предполагавшегося поворота северных рек.

1 Подробно об этом см. в книге: И.Т.Фролов, Б.Г.Юдин. Этика науки. М., 1986. С. 80-106.

Ситуация, сложившаяся в процессе взаимодействия науки и социума обострила проблему научной рациональности, ее сущностного содержания, и соответственно ее роли в развитии общества. Вообще, эта проблема всегда была одной из самых актуальных (в первой половине XX века, например, ею занимались А.Бергсон, Э.Гуссерль, М.Вебер, М.Хайдеггер, К.Ясперс и др.). Но сегодня можно говорить о драматическом повороте в решении данной проблемы о попытках поставить под сомнение науку как образец рациональности.

Для того, чтобы было ясно, о чем идет речь, приведем высказывание одного из наиболее непримиримых критиков науки и вообще рационального подхода к миру П.фейерабенда, объявившего сциентизм "рациофашизмом", а "нездоровый альянс науки и рационализма" - источником "империалистического шовинизма науки". Он пишет: "Отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки - этого наибо

241

лее современного, наиболее агрессивного и наиболее догматического религиозного института. Такое отделение - наш единственный шанс достичь того гуманизма, на который мы способны, но который никогда не достигали" [1].

1 Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 450.

В действительности же, как, очевидно, понимает читатель, проблема, которая возникла перед наукой и обществом в целом, не может быть решена с позиций антисциентизма, предлагающего наложить табу на пользование научной рациональностью. Единственно разумное решение состоит в том, чтобы совершенствовать саму научную рациональность и осуществить переход к такому ее типу, который в оптимальной степени соответствовал бы социокультурным и экологическим реалиям конца XX века.

Как показал В.С.Степин, в историческом развитии науки, начиная с XVII столетия, возникли последовательно три типа научной рациональности, характеризующихся различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности [2].

2 См.: Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992 С. 177-189.

Классический тип научной рациональности (XVII-XVIII века) исходил из того, что при теоретическом объяснении и описании объекта надо абстрагироваться от всего, что относится к субъекту (исследователю), применяемым им средствам и совершаемым операциям. Такая элиминация рассматривалась как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Конечно, и на этом этапе стратегия исследования, а в значительной степени и его результаты были детерминированы присущими данной эпохе мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Освободиться от этого ученому не дано, хотя наука XVII-XVIII веков и стремилась к этому. Отметим, что на уровне развития естествознания (да и обществознания) того времени при лидерстве механики и редуцировании к механической картине мира всего добытого физикой, химией, биологией, социальными науками, при преобладании в качестве объектов исследования простых систем такое стремление было, с одной стороны, в значительной степени реализуемым, а с другой, не оказывало заметного отрицательного воздействия на результаты научных поисков. И хотя в конце XVIII - первой половине XIX века механическая картина мира утрачивает статус общенаучной и наметился переход к новому состоянию естествознания, очерченный выше общий стиль мышления ученого и тип научной рациональности сохраняются.

Положение принципиально меняется в связи со становлением так называемого неклассического естествознания (конец XIX - середина XX века). Формируется неклассический тип научной рациональности, который уже учитывает зависимость результатов

242

исследования от характера тех средств, к которым прибегает ученый (в особенности в случаях эксперимента), и от специфики тех операций, которым подвергается изучаемый объект. Что же касается самого субъекта и тех внутринаучных и социальных ценностей и целей, которые его характеризуют, то все это по-прежнему выносится за скобку, не находит отражения в описании и объяснении изученного.

И наконец, на наших глазах (в последней трети XX века) происходит рождение новой, постнеклассической науки, для которой характерны такие взаимосвязанные черты, как исследование сверхсложных, саморазвивающихся систем и междисциплинарность этих исследований. Такому состоянию и тенденциям развития современной науки соответствует постнеклассический тип научной рациональности, рассматривающий деятельность ученого в более широком поле: теперь уже учитывается соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с исследовательскими средствами и операциями, но и с ценностно-целевой (как внутринаучной, так и вненаучной, социальной) ориентацией ученого.

Чрезвычайно важно подчеркнуть особую значимость этого типа научной рациональности в развитии современного общества. Ведь вопреки мнению крайних антисциенистов, видящих в науке злого демона, способного погубить цивилизацию, выход из сегодняшней экологической и социокультурной ситуации, очевидно, "состоит не в отказе от научно-технического развития, а в придании ему гуманистического измерения, что, в свою очередь, ставит проблему нового типа научной рациональности, включающей в себя в явном виде гуманистические ориентиры и ценности" [1].

1 Степин B.C. Указ соч. С. 55.

ОПРЕДЕЛЯЮЩАЯ ЗАВИСИМОСТЬ НАУКИ ОТ ПРОИЗВОДСТВА

4. НАУКА КАК НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНАЯ СИЛА ОБЩЕСТВА

В связи с широким распространением всевозможных вариантов теорий "науки для науки", "чистой науки" и т.п. подчеркнем, что в действительности же наука как подсистема более сложной системы "общество" испытывает на себе определяющее воздействие последней, и в первую очередь ведущей подсистемы общества - экономики, материального производства. При этом имеются в виду и те "команды" (импульсы), которые наука получает от технико-технологического базиса в связи с потребностями развития производительных сил, и те "команды", которые поступают от экономического базиса в связи с необходимостью совершенствования производственных отношений. Эта определяющая зависимость может быть прослежена по следующим основным направлениям:

243

1. Зависимость науки, от производства, обусловленная своим содержанием, своей проблематикой. Каждая отрасль науки возникает в такой момент, когда не только накопились предпосылки для ее создания, но и обнаружилась жгучая общественная и, как правило, прежде всего производственная потребность. Геометрия и алгебра были вызваны к жизни необходимостью измерять земельные площади, определять количественные пропорции в ремесле и архитектуре; астрономия родилась из потребностей земледелия (определение сроков сельскохозяйственных работ) и мореплавания; появление зачатков механики связано со строительством городов, храмов, гаваней. Эта определяющая зависимость сохраняется и сегодня: рождение кибернетики, биохимии и т.д. тоже стимулировалось необходимостью решения практических задач.

2. Зависимость науки от производства своей материально-технической базой, свидетельством чему современные лаборатории органического синтеза, синхрофазотроны и т.д.

В то же время наука, как и общественное сознание в целом, обладает относительной самостоятельностью. Это означает, что получая внешний импульс к развитию, "команду" на развитие от социальной системы в целом и ее подсистем, наука исполняет эту команду и развивается по своим собственным внутренним законам. И если в соответствии с этими внутренними законами наука не может (или на сегодняшний день не готова) выполнить команду, она проявляет непослушание, которое далеко не всегда с явным пониманием встречается обществом.

Наука (биологическая и медицинская), например, уже давно получила социальный заказ на открытие методов профилактики и лечения злокачественных опухолей. Но заказ этот до сих пор не выполнен, ибо существует "закон развития науки в запас", который гласит, что для решения любой научной задачи первоначально должен быть накоплен соответствующий запас знаний. Цитологией же еще не накоплен достаточный запас знаний о нормальной клетке, а без этого нельзя успешно решать фундаментальные и прикладные проблемы, связанные с клеткой аномальной, патологической.

Таким образом, обнаруживается собственная внутренняя логика развития науки, дающая себя знать и в тех случаях, когда наука отстает от потребностей практики, и в тех случаях, когда она их опережает. Поразительный пример: в условиях Древней Греции не могло быть и речи о практической потребности в паровой турбине, однако она была создана Героном. Из внутренней логики развития науки родились неэвклидовы геометрии (о чем уже говорилось в предыдущей главе), теория относительности Эйнштейна и т.д. Научные поиски Эйнштейна и полученные им результаты не

244

стимулировались какими-либо практическими потребностями или обнаружением нестандартных эмпирических фактов: как физик-теоретик Эйнштейн исследовал те выводы, которые накопились к ого времени в этой науке, и обнаружил вопиющие противоречия между ними. Теория относительности явилась плодотворной попыткой разрешения этих внутринаучных противоречий, а ее возможные выходы на практику обнаружились уже позднее.

Относительную самостоятельность развития науки вынужден учитывать каждый, кто так или иначе должен определять свое отношение к науке. Во-первых, становится понятным первенствующая роль фундаментальных наук (теоретической физики, общей биологии и т.д.), которые в своем развитии призваны опережать прикладные науки. Только в этом случае может быть создан необходимый запас знаний. Во-вторых, становится понятным, насколько корректной в каждом конкретном случае должна быть постановка вопроса о связи волнующей ученого исследовательской проблемы с непосредственными народнохозяйственными нуждами. Ведь нередко практическая значимость решаемой или даже решенной ученым задачи до поры до времени не обнаруживается, но, как свидетельствует история науки, в конце концов такая связь выявляется, причем чем фундаментальнее знание, отложенное "в запас", тем мощнее оказывается его преобразующее воздействие на производство. Поэтому и говорят, что "нет ничего более практичного, чем хорошая теория".

Взаимосвязь науки и производства прошла различные исторические этапы в своем раз-витии.

На первых этапах наука еще не могла оказывать сколько-нибудь значительного воздействия на развитие производства, она, как правило, шла рядом с производством или даже позади него, теоретически обобщая post factum эмпирически добытые технические новшества. В XIX веке зарождается новый этап во взаимодействии науки и производства, подмеченный уже К.Марксом и определенный им как процесс превращения науки в непосредственную производительную силу общества. Рубеж этих двух этапов лежит между изобретением паровой машины и открытием электричества. Изобретение паровой машины относится еще к первому этапу: сначала паровая машина была создана (причем создана самоучками-практиками), и только впоследствии появилась теория паровых машин. Другое дело открытие электричества: сначала оно было открыто в лабораториях ученых и лишь затем были найдены способы внедрения его в производство. Аналогичной является ситуация с открытием атомной энергии, синтеза высокомолекулярных соединений и их внедрением в производство. Таким образом, наиболее характерная черта нового исторического этапа взаимодействия нау

245

ки и производства - опережение наукой производства, превращение науки в "отца" современных отраслей производства (энергетики, химии, электроники, ракетостроения, радиотехники).

Превращение науки в непосредственную производительную силу общества, как уже отмечалось, не означает появления какого-то четвертого элемента в структуре производительных сил наряду с предметом труда, орудиями труда и производителями материальных благ: речь идет о проникновении, внедрении достижений науки в каждый из указанных элементов.

Наука позволяет получать не имеющиеся в готовом виде в природе предметы труда с заранее заданными самим человеком свойствами (синтетическое волокно, сверхпрочные сплавы и т.д.). Благодаря науке принципиально меняются орудия труда и технология производства (микропроцессоры, роботы, биотехнология). И, наконец, определенный минимум научных знаний является теперь обязательным атрибутом современного производителя материальных благ.

В непосредственную производительную силу общества превращаются не только естественные и технические, но и общественно-гуманитарные науки. Имеется в виду не только их участие в совершенствовании производственных отношений, что позволяет увеличить производительную силу труда, но и их непосредственное воздействие на производительную силу общества - человека, на его психологический настрой и ценностные ориентации.

Таким образом, на нынешнем этапе неизмеримо возрастает роль науки в развитии производительных сил и совершенствовании общественных отношений.

Иногда думают, что, превращаясь в непосредственную производительную силу общества, наука тем самым перестает быть формой общественного сознания. Это не так, ибо функция науки как непосредственной производительной силы как раз и проистекает из ее статуса формы общественного сознания. Именно потому, что наука стала способной глубоко отражать сущность вещей, она может оказывать преобразующее воздействие на материальное производство, а через него - и на жизнь общества в целом.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Как соотносятся между собой научное и практически-эмпирическое знание?

2. Чем отличается по своим "технологиям" и результатам научное познание от художественного?

3. Как вы оцениваете роль творческого воображения и интуиции в научном познании?

4. Какие этапы взаимодействия науки и производства вам известны?

11 ГЛАВА

ЛИЧНОСТЬ

После того, как проанализированы сущность человека и общества, рассмотрены основные сферы их деятельности, становится возможным обратиться к понятию личность.

1. ЧЕЛОВЕК, ИНДИВИД, ЛИЧНОСТЬ

ЧЕЛОВЕК, ИНДИВИД

Для правильного понимания сущности личности необходимо в достаточной степени отдифференцировать его от близких к нему по значению понятий человек и индивид.

Понятие человек, как мы видели, есть понятие родовое, выражающее общие черты, присущие человеческому роду. Поскольку человек есть существо биосоциальное, то в понятие это включаются как его общесоциальные черты, так и биологические, ибо носителем его социальной сущности является живой человеческий организм.

Индивид есть отдельный, конкретный человек, которому наряду с родовыми чертами Homo sapiens присущи и сугубо индивидуальные черты. Это касается и его природных задатков, и психических свойств (особенностей памяти, воображения, темперамента, характера), и особенностей его мышления (взглядов, суждений, мнений), потребностей и запросов. В этом смысле мы говорим об индивидуальности человека.

Вообще понятие "индивидуальность" в философской литературе употребляется далеко не однозначно с разбросом от отождествления индивида с индивидуальностью до отождествления индивидуальности с личностью. Если исходить из того, что-каждое понятие должно нести уникальной" смысловую нагрузку (в противном случае оно теряет смысл), то индивидуальность может быть определена как совокупность свойств и способностей, отличающих данного индивида от массы других. Иногда индивидуальность однозначно связывают с многогранностью способностей, дарований человека, но вряд ли с этим можно согласиться: индивидуальностями несомненно являются и те, кто обладает одной, но ярко выраженной способностью, либо, обладая многогранностью таланта, реализует все же лишь одну из этих граней. У Лермонтова Мцыри говорит:

Я знал одной лишь думы власть.

Одну - но пламенную страсть:

Она, как червь, во мне жила.

Изгрызла душу и сожгла.

247

И эта "однострастность", "односпособность" нисколько не принижают в глазах поэта, а вслед за ним и читателей поэмы индивидуальность Мцыри, его героико-романтический облик.

Хотя каждая личность является одновременно человеком и гражданином, но далеко не каждый человек, индивид в своих общественных связях и поведении проявляет себя как личность. Это обнаруживается и тогда, когда мы бросаем ретроспективный взгляд на исторический процесс, и на современном уровне развития общества. В условиях первобытного общества человек еще полностью слит с социальной общностью, членом которой он является (род, племя), не осознает себя как самостоятельная личность и на самом деле еще не является ею. Человек, по выражению К.Маркса, еще не оторвался от пуповины естественных связей, и его личное бытие осознается им как бытие члена определенного коллектива. Исторически человек начинает формироваться как личность на основе выделения индивидуального труда, возникновения частной собственности, распада родоплеменного коллектива и отделения личных интересов от общественных. То, что верно для филогенеза человеческого рода, верно и для онтогенеза - процесса развития отдельного индивида. С момента своего появления на свет ребенок является человеком и индивидом, но он еще не является личностью: для этого ему предстоит пройти сложный процесс и биологического, и психического, а главное - социального созревания, социализации.

А является ли личностью каждый современный, взрослый, психически нормальный человек? Разумеется, нет. И так обстоит дело в любых социальных условиях. Личность - это не просто носитель конкретных исторических общественных отношений, но человек, который оказывает активное воздействие на них соответственно своим индивидуальным способностям и наклонностям, сознательности и организованности, трудовой и общественно-политической активности. Автономность личности отнюдь не означает, что эта позиция обязательно должна быть противоположна позиции большинства или интересам общественного развития в целом. Речь идет о другом: независимо от того, присоединяется ли личность к мнению большинства или идет "на красный свет", в каждом конкретном случае это - позиция личностная, пропущенная через мозг, чувства и совесть индивида.

2. ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО

ИМПУЛЬСЫ РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ

В истории социальной мысли мы обнаруживаем три варианта решения проблемы взаимодействия личности с окружающей конкретно-исторической средой.

248

Первый из них был предложен Джоном Локком в его учении о человеке как tabula rasa (чистой доске) и следовавшим из такого представления порочным кругом: плохая среда "пишет" на этой доске таким образом, что создает плохого человека; последний же, будучи таковым, не может изменить плохую среду.