Леди Альмина и аббатство Даунтон Карнарвон Фиона

Моему мужу и сыну, которых я обожаю, и моим возлюбленным сестрам

Пролог

Эта книга – о выдающейся женщине Альмине Карнарвон, о семье, в которую она вошла по праву замужества, о замке, ставшем ее домом, о людях, работавших в нем, и о преобразовании замка в госпиталь для раненых солдат во время Первой мировой войны.

Это отнюдь не историческое сочинение, хотя действие и разворачивается на фоне изобилия времен правления Эдуарда VII, безрадостных тягот Великой войны[1] и первых лет возрождения после этого вооруженного конфликта.

Данное повествование не представляет собой ни биографию, ни художественное произведение, но помещает действующие лица в историческую обстановку, воспроизведенную по письмам, дневникам, гостевым и расходным книгам ведения хозяйства, сохранившимся с того времени.

Альмина Карнарвон была чрезвычайно богатой наследницей, побочной дочерью Альфреда де Ротшильда. Девушка вступила в брак с пятым эрлом[2] Карнарвоном, одной из ключевых фигур эдвардианского общества Великобритании. Его интересы были многочисленными и разнообразными. Он питал пристрастие к книгам и путешествиям, а также использовал любую благоприятную возможность, чтобы тщательно ознакомиться с техническими достижениями, менявшими облик его века. Наиболее прославилось открытие лордом совместно с Говардом Картером гробницы Тутанхамона.

Альмина была невероятно щедрой женщиной, как духовно, так и в отношении к деньгам. Ей довелось участвовать в некоторых самых пышных королевских празднествах, пока – как это случилось со многими людьми – Первая мировая война не перевернула ее жизнь, заставив вместо великосветских приемов возглавить госпиталь. Эта деятельность раскрыла в ней дарования искусной сестры милосердия и сведущей целительницы.

Замок Хайклир все еще является домом эрлов Карнарвон. Благодаря своему телевизионному alter ego[3], аббатству Даунтон[4], он стал известен миллионам людей как место действия драмы, державшей в напряжении зрителей в более чем ста странах мира.

Прожив здесь двенадцать лет, я изучила замок до последнего камешка. Мои исследования выявили ряд историй о захватывающих воображение людях, обитавших тут, но сокрытым остается намного больше. Мое путешествие только начинается.

Графиня Карнарвон

1

Пыль в глаза и истинные обстоятельства

В среду, 26 июня 1895 года, в вестминстерской церкви Святой Маргарет мисс Альмина Виктория Мари Александра Вумвелл, на редкость красивая девятнадцатилетняя девушка несколько сомнительного положения в обществе, сочеталась браком с Джорджем Эдвардом Стэнхоупом Молине Гербертом, пятым эрлом Карнарвоном.

Выдался чудесный денек, и тысячелетняя белокаменная церковь была до отказа набита гостями и ошеломляла изобилием роскошных цветов. Возможно, некоторым из присутствующих со стороны жениха это дало повод заметить, что по части украшений устроители несколько переборщили. Неф был заставлен высокими пальмами в огромных горшках, а из всех ниш волнами ниспадали листья папоротника. Алтарь и пространство вокруг нефа украшали лилии, орхидеи, пионы и розы. В густом аромате летних английских цветов сквозила ярко выраженная нотка экзотики. Зрелище получилось из ряда вон выходящим, но ведь и все, связанное с этой свадьбой, оказалось достойным удивления. Имя невесты – «Альмина», обстоятельства ее появления на свет и более всего ее исключительное богатство свидетельствовали, что это не типичное великосветское бракосочетание.

Эрл вступал в брак в свой двадцать девятый день рождения. Его семья и титул были прославленными, сам молодой человек – строен и обаятелен, разве что слишком уж сдержан. Ему принадлежали особняки в Лондоне, Хэмпшире, Соммерсете, Ноттингемшире и Дербишире. Его поместья были огромны, дома – полны картин старых мастеров, предметов, привезенных из путешествий по Востоку, и превосходной французской мебели. Естественно, он был принят в любой гостиной и получал приглашение на все вечера в Лондоне, особенно в те дома, где имелись дочери или племянницы на выданье. И хотя по такому особому случаю дамы, несомненно, проявляли исключительную любезность, – в тот день среди гостей определенно не было недостатка в женщинах, ощущавших некоторое внутреннее разочарование.

Жених прибыл со своим шафером, принцем Виктором Далипом Сингхом, другом по Итону, а затем по Кембриджу, сыном бывшего магараджи Пенджаба, владевшего «Кохинуром»[5] до того, как сей знаменитый алмаз был конфискован англичанами, чтобы воцариться среди коронационных драгоценностей королевы Виктории, императрицы Индии.

Потоки солнечного света лились через новые витражные окна с изображениями английских героев минувших веков. Древняя церковь, расположенная рядом с Вестминстерским аббатством, недавно была капитально обновлена сэром Джорджем Гилбертом Скоттом, выдающимся архитектором Викторианской эпохи. Фактически храм представлял собой наиболее типичное викторианское смешение традиций и современности. Он казался идеальным местом для заключения союза между людьми из различных слоев общества, каждый из которых обладал тем, в чем нуждался другой.

Как только органист, мистер Бейнз, заиграл первые аккорды гимна «Глас, что пролетел над Эдемом», Альмина, ожидавшая в крытом входе, сделала первые шаги. Она шествовала медленно и с таким спокойствием и достоинством, какие только могла сохранить под взглядами, направленными на нее; обтянутая перчаткой рука девушки легко покоилась на руке ее дяди, Джорджа Вумвелла. Ее нервы, безусловно, были напряжены, но к этому примешивалась и изрядная доля возбуждения. Ее будущий деверь, лорд Бургклир, заметил, что в ней есть нечто от «наивной барышни», но невеста явно «по уши влюблена», и ей с трудом удавалось владеть собой в течение недель, предшествовавших дню свадьбы.

Возможно, она испытывала некоторое удовлетворение от того, что выглядела восхитительно. Девушка была миниатюрной, чуть выше пяти футов, с синими глазами и прямым носиком, каштановыми волосами, уложенными в высокую изящную прическу. Ее будущая невестка Уинифрид Бургклир описывала ее как «чрезвычайно хорошенькую, с безупречной фигурой и тончайшей талией». На языке того времени Альмина была истинной «карманной Венерой».

На голове невесты красовался небольшой венок из цветков померанца под фатой из тончайшего шелкового тюля. Платье прибыло из Парижа, из ателье Ворта. Шарль Ворт был самым модным портным того века и славился использованием роскошных тканей и отделок. Платье Альмины было сшито из великолепного атласа duchesse[6] со шлейфом полного придворного размера[7], а сверху наброшена кружевная накидка, закрепленная на одном плече. К юбкам были прикреплены живые цветки померанца, а в платье вшит подарок жениха – кусок старинного и чрезвычайно редкого французского кружева.

Весь этот туалет знаменовал собой сенсационный выход Альмины на сцену светской жизни. Фактически она была представлена при королевском дворе своей теткой Джулией Вумвелл в мае 1893 года, так что дебют уже состоялся, но девушку еще не приглашали на сверхизысканные, с тщательнейшим образом отобранными гостями светские события, последовавшие за ним. Отцовство Альмины породило множество слухов, и никакое количество красивых туалетов, никакие безупречные манеры не смогли бы обеспечить ей доступ в салоны вельможных дам, незыблемо управлявших великосветским обществом. Так что ее не удостоили приглашений на ключевые балы в сезон дебюта – именно те события, которые должны были предоставить молоденькой барышне возможность привлечь внимание холостого джентльмена. Однако, невзирая на это, девушке удалось обзавестись супругом самого высокого положения, и она была одета так, как подобает женщине, совершающей восхождение в самые высокие слои аристократии.

За Альминой следовали два пажа и восемь подружек невесты: ее двоюродная сестра мисс Вумвелл, две младших сестры жениха, леди Маргарет и леди Виктория Герберт, леди Кэтлин Каффи, принцессы Кэтлин и София Сингх, мисс Эвелин Дженкинс и мисс Дейвис. Все подружки невесты были облачены в кремовый шелковый муслин поверх атласных юбок, украшенных бледно-голубыми лентами. Большие соломенные шляпы кремового цвета, отделанные шелковым муслином, перьями и лентами, завершали прелестную картинку. Шествие замыкали достопочтенный Мервин Герберт и лорд Артур Хэй, разряженные в белые с серебром придворные костюмы в стиле Людовика ХV с соответствующими шляпами.

Альмина была знакома со своим женихом полтора года. Они ни разу не провели ни минуты наедине, а встречались примерно на полдюжине светских приемов. У нее определенно не было времени осознать, что длинный фрак, который эрла убедили надеть в день бракосочетания, коренным образом отличался от его небрежной повседневной одежды.

Пока молодая пара стояла перед алтарем, столпившиеся за ними родственники и друзья являли собой блестящий образчик общества знатных и могущественных лиц с незначительными весьма подозрительными вкраплениями. С правой стороны восседала семья жениха: его мачеха, вдовствующая графиня Карнарвон, сводный брат эрла достопочтенный Обри Герберт[8], семья Хауэрд, эрл Пемброук, эрлы и графини Портсмут, Батхерст и Кэдоган и друзья – лорд Эшбертон, лорд де Грей, маркиз и маркиза Бристоль. Обряд почтили своим присутствием герцогини Мальборо и Девонширская, а также лорд и леди Чартерис и большая часть лондонского высшего света.

Явился и лорд Роузбери, бывший премьер-министр. Всего четыре дня назад он совершил поездку в Виндзорский замок, дабы вручить королеве прошение об отставке. Затем ее величество попросила лорда Солсбери сформировать новое правительство. Королева Виктория, уже много лет ведущая затворнический образ жизни, не удостоила молодых личным посещением, но прислала свое поздравление. Ее связь с семьей Карнарвон существовала с давних пор: она была крестной матерью младшей сестры эрла.

Семьи и друзья невесты являлись людьми иного склада. Француженка-мать Альмины, Мари Вумвелл, урожденная Мари Буайе, была дочерью парижского банкира. Наблюдая за обеими женщинами, несложно было прийти к заключению, что невеста унаследовала живость и стиль своей матери. Сэр Джордж Вумвелл, брат покойного мужа Мари, передал Альмину жениху и ретировался. Семья Вумвеллов расположилась рядом с многочисленными представителями самой влиятельной и сказочно богатой, недавно произведенной в дворянское достоинство торгашеской знати. Тут присутствовали сэр Альфред де Ротшильд, барон и баронесса Вормс, барон Фердинанд де Ротшильд, барон Адольф де Ротшильд, леди де Ротшильд, мистер Рубен Сэссун, четверо двоюродных братьев Сэссуна, мистер Вертхаймер, месье и мадам Эфрусси[9], барон и баронесса де Хирш. И у Мари, и у Альфреда де Ротшильда имелось великое множество друзей в театральной среде, так что среди гостей присутствовала также и знаменитая примадонна Аделина Патти, ныне мадам Николини.

Пока Альмина, положив руку на ладонь новобрачного, размышляла об ожидавшей ее судьбе, стоя перед группой известных священников, совершавших обряд ее бракосочетания, она вполне могла умирать от страха или нервничать при мысли о своей жизни в замужестве. Возможно, взгляд девушки упал на мать, и это напомнило Альмине, как высоко ей удалось взлететь. Но в таком случае опять-таки невеста должна была осознавать и тот факт, что согласно брачному контракту, подписанному эрлом Карнарвоном с Альфредом де Ротшильдом, она была защищена надежным уровнем благосостояния, купившем ей респектабельность, прием в обществе, вхождение в одну из самых видных и располагающих огромными связями семей в поздневикторианской Англии. Альмина вступила в церковь Святой Маргарет незаконной дочерью еврейского банкира, а вышла под звуки свадебного марша из «Лоэнгрина» Вагнера пятой графиней Карнарвон. Ее преображение полностью завершилось.

Этот примечательный подъем по социальной лестнице не прошел без сучка и задоринки. Даже деньги Ротшильда не могли сгладить тот факт, что Мари Вумвелл – вдова горького пьяницы и отчаянного картежника Фредерика Вумвелла и, главное, давняя пассия сэра Альфреда – не была принята в обществе.

Детство Альмины протекало между Лондоном и Парижем, ее девичьи годы прошли в доме № 20 по Брутон-стрит в самом сердце Мейфэра. Время от времени наносились визиты семье Вумвеллов в Йоркшире. Сэр Джордж и леди Джулия проявляли чрезвычайную доброту к Мари и детям даже после кончины ее мужа. Адрес в Мейфэре был превосходным, чего нельзя сказать о репутации хозяйки. Повстречавшись с сэром Альфредом, Мари пребывала в положении замужней женщины, хотя по решению суда проживала с супругом раздельно. Сэр Альфред являлся ведущей фигурой на общественной сцене: он прослужил двадцать лет в должности директора Банка Англии, был холостяком, эстетом, заядлым любителем светской жизни. Ему доставляло наслаждение тратить огромное семейное состояние на поддержание роскошного существования, включавшего устройство «званых ужинов обожания» – вечеринок для удовольствия своих друзей-джентльменов, на которых они могли встречаться с самыми известными женщинами.

Мари, возможно, познакомил с сэром Альфредом ее отец, знавший его благодаря своим связям в банковской среде, или же сэр Джордж и леди Джулия, гостившие по уик-эндам в его особняке Холтон-хаус в Бакингемшире. Альфреда и Мари объединяла страсть к театру и опере, они стали близкими друзьями, а затем любовниками. Альфред был щедрым спутником, прекрасно обеспечивавшим Мари и ее дочь. Поскольку Альфред был готов передать девушке огромную сумму, Альмина являлась серьезным конкурентом на рынке невест. Но Мари даже в самых смелых мечтах не могла представить себе, что ее дочь совершит прыжок в самое сердце высшего света.

Этот успех явно вскружил ей голову. Она настаивала, чтобы помещение для проведения свадебного обеда непременно было достаточно импозантным, дабы соответствовать уровню события. Однако это грозило повлечь за собой существенные проблемы с этикетом. По традиции празднество полагалось устраивать в апартаментах семьи невесты, но в данном случае это не представлялось возможным, поскольку репутация ее матери выходила за пределы благопристойности, а отец приличия ради именовался крестным отцом. Именно деньги Ротшильда оплачивали великолепное торжество, но его нельзя было проводить под кровом банкира.

Элси, мачеха пятого эрла и основная устроительница свадьбы, уже много недель терзалась этой головоломкой. Она писала графине Портсмут, любящей тетушке эрла: «У нас возникли семейные проблемы. Мы никогда не посещали ее [миссис Вумвелл], не принимали ее, хотя Альмина, конечно же, постоянно была с нами». Элси, наделенная природной добротой и взявшая Альмину под свое крылышко, с большой деликатностью начала наводить справки среди таких друзей семьи, как лорд и леди Стэнхоуп, надеясь на нейтральное, но солидное место проведения свадебного обеда. Были предложены различные особняки, но они не снискали одобрения, пока в конце концов мистер Астор не предложил арендовать Лэндсоуни-хаус на южной стороне Беркли-сквер, и Мари согласилась: прекрасный выбор.

Так что после церковного обряда гости направились к этому особняку в Мейфэре. Он представлял собой величественное здание, спроектированное Робертом Адамом и построенное в 1763 году со множеством комнат для приемов. Холл на входе был полон гортензий, каждое помещение украшал другой вид цветов. Как и в церкви Святой Маргарет, гостиная была обильно уставлена пальмами и папоротниками; знаменитый оркестр Готлиба, выписанный из Вены, исполнял самые последние модные вальсы. В одной комнате подавали напитки, в другой был сервирован свадебный обед с тортом в три яруса. Гостей приветствовала миссис Вумвелл в темно-пурпурном платье, в то время как вдовствующая графиня Карнарвон, которой по рангу, естественно, полагалось быть первой в ряду хозяев, выбрала шелковое зеленое платье с розовой искрой.

Свадебные подарки как жениху, так и невесте были тщательно переписаны и выставлены на обозрение гостей. От сэра Альфреда Альмина получила великолепные изумрудные колье и тиару – драгоценности, соответствующие ее новому положению – носить их следовало при приеме гостей в замке Хайклир или в городе. Ей подарили несчетное число прелестных вещиц, от хрустальных ваз до золотых флаконов для духов, и бесконечное количество objets de virtue[10]. Жениху также преподнесли красивые украшения с драгоценными камнями, от перстней до портсигаров.

После всех треволнений праздничный день прошел как по маслу. Если и были какие-то пересуды по поводу возвышения мисс Вумвелл, звучали они приглушенно. Миссис Вумвелл держалась безупречно, и все дружно замалчивали роль, играемую Альфредом де Ротшильдом. Фактически ослепительную свадьбу сочли одним из наиболее успешных событий этого сезона.

Возможно, действительно настоящее волнение охватило Альмину не в церкви или Лэндсоуни-хаус, где ее в конце концов окружали знакомые лица, но когда новобрачная отошла от своей старой жизни, своего девичества и начала путешествие в замок Хайклир. Мать должна была произнести несколько ободряющих слов и поцеловать ее, а отец – благословить. Но теперь новобрачная делала свои первые шаги на поприще жены в обществе самого настоящего незнакомца, до сих пор не проявившего желания действительно узнать ее.

После полудня, покинув своих гостей, старший кучер лорда Карнарвона, Генри Брикелл, повез новобрачных через весь Лондон на вокзал Пэддингтон, спеша на специальный рейс загородного поезда. Они должны были провести первую часть медового месяца в замке Хайклир в Хэмпшире, самом большом поместье Карнарвонов. Супруги переоделись. Эрл, как только представилась возможность, сбросил длинный официальный фрак и теперь был в своей любимой, чиненой-перечиненой синей тужурке. Выехав из города, он дополнил ее соломенной шляпой. Альмина надела очаровательное платье из газа в стиле «Помпадур», бриллианты и шляпу из Парижа от Верро.

Поезд с Пэддингтонского вокзала должен был прибыть на станцию Хайклир в шесть тридцать. Лорд и леди Карнарвон сошли и заняли свои места в открытом ландо, запряженном парой гнедых лошадей и управляемом помощником кучера. Одолев с милю пути, экипаж въехал в ворота поместья. Дорога вилась под сенью деревьев, смыкавшихся подобно арке над головами, между темных кустов рододендронов. Когда экипаж проезжал мимо храма Дианы над озером Дансмер, на башне замка выстрелила пушка. Через десять минут ландо прибыло на перекрестье дорог в парке, и новобрачные вышли. Над подъездной дорогой была установлена арка, украшенная цветами. Лошадей распрягли управляющие отделениями поместья: мистер Холл, мистер Стоури, мистер Лоренс и мистер Уэйголл. Местные фермер и лесник прикрепили к экипажу канаты, и новобрачные вновь заняли свои места. Затем двадцать человек взялись за канаты и потащили ландо под аркой и вверх по холму к главному входу в замок под звуки бодрого марша городского оркестра Ньюбери, которому за услуги заплатили семь гиней.

Мэр Ньюбери уже поджидал их и немедленно преподнес его превосходительству лорду свадебный подарок от имени местного населения: альбом с наилучшими пожеланиями по случаю бракосочетания, изысканно оформленный в стиле средневековой рукописи. Он был иллюстрирован изображениями зерновой биржи Ньюбери, а также самого Хайклира и переплетен в телячью кожу с витиеватыми инициалами Карнарвона, вытисненными на обложке.

Некоторые из арендаторов поместья присутствовали в садах, наблюдая за церемонией. Их развлекал расположенный под навесом оркестр, а для местных трехсот тридцати детей устроили чай. Событию угрожали летние грозы, но, к счастью, небо прояснилось как раз к проведению вечернего чаепития и прибытию жениха и невесты. Это был один из самых длинных дней года, и солнце еще вовсю светило.

Кроме оплаты городского оркестра, один фунт одиннадцать шиллингов и шесть пенсов было заплачено за присутствие пяти констеблей, а два фунта выделено на подарок звонарям Бургклира, бившим в колокола остроконечной звонницы местной церкви с того момента, как эрл и графиня сошли с поезда.

Красно-синий флаг, гордо являвший народу цвета семейного герба, развевался на верхушке величественного строения, чьи изящные башенки и искусная каменная кладка были расцвечены разнообразными геральдическими символами и зверями, казалось, наблюдавшими за происходящим.

Подъехавшие к тяжелой деревянной двери замка эрл и графиня покинули экипаж. Их приветствовали мистер Альберт Стритфилд, кастелян замка (обычно именуемый дворецким), майор Джеймс Резерфорд (управляющий поместьем) и его жена.

Какие мысли роились в голове Альмины, наблюдавшей за мужчинами Хайклира, с усилием влекущими экипаж? О чем она думала, взирая на это строение глазами новой хозяйки замка? Девушка видела его отнюдь не впервые. Она уже дважды навещала замок по уик-эндам вместе с матерью. Но теперь новобрачная была графиней Карнарвон, призванной управлять домашним хозяйством и выполнять многочисленные обязанности. Каждый человек в Хайклире, независимо от того, работал ли он в самом замке или его подсобных помещениях в подвальном этаже, на ферме или на кухне, должен был исполнять свою роль, и Альмина ничем не отличалась от остальных.

Это ощущение должно было воодушевлять. Альмина была энергичной и жизнерадостной, а замужество, материнство и служба на благо династии Карнарвон явно выглядели чрезвычайно приятной участью для большинства девиц, воображавших себя на ее месте. Она привыкла к комфорту и не представляла, что когда-либо испытает нужду в чем-то необходимом или желаемом. Девушка была страстно влюблена в своего новоиспеченного супруга, но, несомненно, испытывала и некий трепет.

Если раньше ее и мучили какие-то сомнения, теперь стоило лишь бросить взгляд на субботнюю прессу, вышедшую в свет после свадьбы, дабы убедиться, что жизнь отныне будет протекать у всех на виду. В те времена, как и сейчас, пресса с огромной готовностью освещала свадьбы аристократии, а также богачей и знаменитостей. Колонка «Мир женщин» в «Пенни иллюстрейтед» вышла с портретом Альмины в полный рост (хотя в подписи под ним ее ошибочно назвали мисс Элис Вумвелл) и в мельчайших подробностях описала туалет. В одно мгновение Альмина выплыла из полной безвестности и превратилась в объект тщательного изучения средствами массовой информации.

Альмине не пришлось долго гадать, какая судьба ожидает ее в будущем. Следующие несколько дней лорд Карнарвон провел в поездках по парку и соседним деревням, представляя новобрачную местным семьям, чтобы Альмина могла самостоятельно знакомиться со своим новым домом. В воскресенье, последовавшее за их свадьбой, супружеская чета посетила утреннюю службу в церкви Хайклира. Здесь, как и в Вестминстере, работал сэр Гилберт Скотт. Он спроектировал и построил эту церковь лет двадцать назад по просьбе отца лорда Карнарвона, четвертого эрла. Покончив с делами, супруги отправились на континент, где провели вторую часть медового месяца. Наконец-то им представилась возможность по-настоящему узнать друг друга. А через две недели они вернулись в Хайклир, чтобы зажить обычной жизнью. Вот только для Альмины уже ничто и никогда не будет прежним.

2

Добро пожаловать в Хайклир

Когда Альмина вышла из экипажа около своего нового дома в тот день в начале лета, приготовления к ее прибытию длились уже несколько месяцев. Среди людей, проживавших в Хайклире, ходили самые разные слухи и сплетни, полные всякого рода измышлений о молоденькой невесте эрла.

Жизнь больших особняков в конце девятнадцатого века все еще сохраняла устои и обычаи, не менявшиеся столетиями. Семьи находились там в услужении в течение нескольких поколений. Замок Хайклир являлся семейной резиденцией эрлов Карнарвонов, но был также и обителью челяди, а семья владельцев стала и семьей прислуги. Хайклир представлял собой судно, никогда не дававшее течь, ведомое по курсу капитаном в лице кастеляна Стритфилда. Всем было хорошо известно, что в реальной жизни графини приходят и уходят. Не сказать, чтобы Альмина не имела никакого влияния, но новобрачной следовало уяснить: она лишь деталь машины, которая надолго переживет ее. Ей первым делом требовалось изучить ту историю и то общество, частью которых становилась молодая хозяйка.

Замок Хайклир стоит на перекрестье путей между Винчестером и Оксфордом, Лондоном и Бристолем, он построен на меловом горном кряже, и его огибает старинная дорога между холмами Бикон и Лейдл. К югу от Хайклира возвышается холм Сиддаун, на котором располагается причудливое творение владельца замка восемнадцатого века – искусственные руины «Врата неба». Вид на север простирается за Ньюбери до остроконечных башен Оксфорда.

Этот район славится своей природной красотой. В 1792 году, почти за сто лет до того, как Альмина прибыла в Хайклир, Арчибальд Робертсон писал в своем топографическом обозрении: «Поместье Хайклир-Парк находится в Хэмпшире; и его протяженность, мощь рельефа, смягченная великолепными лужайками, отлого спускающимися в живописные долины, перемежающимися лесной порослью и водой, вызывают восхищение путешественника, оно может считаться одной из красивейших местностей в стране».

Поселение в Хайклире существовало тысячи лет. На холме Бикон сохранилась горная крепость времен железного века, а епископы Винчестерские владели этой землей восемьсот лет, пока она не перешла к светскому хозяину и, наконец, на закате семнадцатого века к семье Гербертов, эрлов Пемброук и предков эрлов Карнарвонов.

Парк представляет собой гармоничное сочетание природных и рукотворных пейзажей, сотворенных для первого эрла Карнарвона в восемнадцатом веке Кэпебилити Брауном[11]. Несколько подъездных дорог петляют по рельефу местности, то пряча от взора, то открывая ему вид на замок. Ближние и дальние панорамы созданы искусной планировкой; куда ни глянь – всюду экзотические деревья, прелестные аллеи и декоративные причудливые строения, направляющие взгляд на особо примечательные пейзажи. Это – свой собственный мир, и даже в наши дни посетителей поражает сильное чувство единого целого, которое составляют земля, замок и люди, живущие и работающие в нем.

Здание в его настоящем виде было построено для третьего эрла сэром Чарлзом Бэрри, архитектором парламентского комплекса. Это была грандиозная затея. Старый кирпичный господский дом елизаветинских времен был переделан в особняк в георгианском стиле в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века, но все это предстояло полностью преобразовать. Первый камень нового здания был заложен в 1842 году. Для завершения работ потребовалось двенадцать лет, и отныне замок Хайклир, как он теперь именовался, господствовал над окрестностями. Это было величественное строение, исполненное важности и достоинства, не выглядевшее разросшимся со временем за счет пристроек и состряпанных на скорую руку переделок. Оно во всей своей полноте выражало целостность архитектурного видения. Башенки в готическом стиле стали последним криком моды, когда ранневикторианская архитектура подпала под воздействие Средневековья в результате отторжения классицизма восемнадцатого века. Основным намерением при постройке здания было впечатлить посетителей статусом хозяина и хорошим вкусом строителей. Замок источал дух мужественности, демонстрируя эстетический подход, который отдавал предпочтение солидному стилю и взмывающей вверх громадине, а не услаждающей взор приятности.

Альмина и ее мать частенько наносили визиты в загородное поместье Альфреда де Ротшильда, Хэлтон-Хаус в Бакингемшире, постройка которого была закончена в 1888 году. Хэлтон опять-таки имел совершенно другой стиль: настоящая барочная фантазия, причем настолько буйная, что явилась воплощением «le style Rotschild»[12], названного так с некоторым пренебрежением. Теперь, глядя на Хайклир, молодая женщина должна была осознать одно: хотя замок был всего на пятьдесят лет старше Хэлтон-Хауса, его земли и окружение, великолепная башня цвета меда из батского камня представляли собой воплощение английской традиции, совершенно отличной от всего, что ей довелось видеть ранее.

Много лет назад, в октябре 1866 года, один чрезвычайно знаменитый посетитель, проезжавший через парк, пришел в такой восторг, что на подступах к замку воскликнул: «Как живописно, как живописно!»

Бенджамин Дизраэли, который в то время был министром финансов, а позднее дважды дорос до премьер-министра, приехал в Хайклир с Пэддингтонского вокзала на специальном поезде. Его встретили и провезли в экипаже мимо домика привратника Лондон-лодж, арка ворот которого поддерживается классическими колоннами и увенчана гербом Карнарвонов. Дизраэли, закутанный в пледы для защиты от осеннего холода, минуя рододендроновые рощи и развесистые полуторавековые ливанские кедры, смотрел вокруг в полном восхищении. Каждый вид, открывавшийся перед ним, захватывал. Когда путь пролегал мимо храма Дианы над озером Дансмер, башенки замка, находившегося на расстоянии мили, уже выглядывали поверх деревьев. Перед поворотом на подъездную дорогу к зданию Дизраэли обратил внимание на изогнутую средневековую изгородь оленьего заповедника. Кэпебилити Браун приложил немало усилий к созданию последнего участка подъездной дороги. Замок возникал наискосок от приезжего и, таким образом, казался больше, нежели на самом деле, и впечатлял еще сильнее. Пейзаж сам по себе создавал столь романтическое настроение, располагающее к творческой деятельности, что на следующий день Дизраэли и хозяин замка, четвертый лорд Карнарвон, предприняли чрезвычайно приятную прогулку по территории, залитой ослепительным солнечным светом, обсуждая государственные дела.

Четвертый эрл, отец мужа Альмины, пребывал в политике около сорока лет. Ко времени визита Дизраэли он занимал пост министра по делам колоний, должность, которая отвечала его страстной любви к путешествиям и заставила посетить Австралию, Южную Африку, Канаду, Египет и Новую Гвинею. Эрл уделял много времени путешествиям на своей яхте, а также многочисленным кратковременным миссиям по государственным делам в Европе. Он обладал пытливым умом и был одним из выдающихся знатоков классики, переводя как Гомера и Эсхила, так и Данте. В итоге этот политический деятель служил в составе трех правительств консерваторов. Его назначали государственным секретарем по делам колоний сначала лорд Дерби, затем Дизраэли, после чего лорд Солсбери произвел его в лорда-наместника Ирландии. Он приобрел отличную репутацию за свое трудолюбие, дотошность и принципиальность и дважды подавал в отставку со своего поста: один раз – отвергая подход Дизраэли к решению проблем Востока, а в другой – из-за остроты англо-иранской конфронтации.

Четвертый эрл и его супруга-графиня первыми ввели в обиход, – что вскоре стало модной тенденцией, – традицию устраивать приемы в знатных домах по уик-эндам. Они представляли собой не только светские собрания, но и благоприятную возможность для налаживания связей, так что благодаря видной роли эрла в общественной жизни Хайклир стал одним из центров власти.

Четвертому лорду Карнарвону выпала удача жениться на женщине, оказавшейся идеальной женой политика. Леди Эвелин была дочерью эрла Честерфилда, и пара обвенчалась в Вестминстерском аббатстве в сентябре 1861 года – впервые за много веков подобной чести была удостоена некоролевская чета. Искренняя, добрая, наделенная недюжинной сметливостью и чуткостью, леди Эвелин стала ценным приобретением для своего мужа. Приглашения в Хайклир рассылались политикам, государственным служащим, интеллектуалам и путешественникам. Гуляя по дорожкам парка или наслаждаясь отличным бренди и сигарами в курительной комнате, можно было обменяться опытом или найти благоприятные решения с большей легкостью, нежели в промозглой атмосфере Вестминстера.

У супружеской пары родилось четверо детей: Уинифрид, появившаяся на свет в 1864-м, Джордж Эдвард, сын и наследник, который впоследствии женится на Альмине, родившийся за четыре месяца до визита Дизраэли, и еще две дочери. Маргарет увидела свет в 1870 году, а Виктория – 30 декабря 1874-го.

Леди Карнарвон так и не оправилась после четвертых родов. Она прожила несколько дней, в течение которых королева Виктория постоянно справлялась о ее здоровье и состоянии ребенка. После кончины своего возлюбленного принца-консорта Виктория уже четырнадцать лет жила почти в полном затворничестве, но оставалась в курсе жизни друзей, и, услышав, что леди Карнарвон вряд ли выживет, ее величество выразила желание стать крестной матерью младенца.

После кратковременного улучшения Эвелин скончалась 25 января 1875 года. Ее муж был убит горем так же, как и ее мать, не отходившая от постели дочери в течение всей болезни. Дневники ее невестки, леди Портсмут, содержат горестное описание мужества и спокойствия умиравшей Эвелин. «Как болит мое сердце», – писала она. Гроб с телом леди Карнарвон выставили в библиотеке Хайклира, а затем погребли в семейной часовне на окраине парка.

Это стало тяжелой потерей для всей семьи. Рождение детей являлось опасным делом, и никто не был защищен от этого риска, невзирая на доступ к наилучшему лечению. Уинифрид исполнилось десять лет, Джорджу (по традиции известному под кличкой Порчи, производной от его титула сына эрла, лорд Порчестер) – восемь лет, Маргарет – четыре года, а Виктории всего три недели, когда их мать отошла в мир иной. Хотя в аристократических семьях о детях заботилась в первую очередь нянька, леди Карнарвон очень любили, и сердца ее детей были разбиты. После ее смерти их передавали то одной любящей, но престарелой тетушке, то другой. Это несколько хаотическое воспитание создало особенно сильную привязанность между двумя старшими детьми. Потеря матери в столь юном возрасте, возможно, весьма способствовала эмоциональной сдержанности пятого эрла, позже замеченной его сыном.

На некоторое время вечера по уик-эндам прекратились, а Хайклир и семья Карнарвонов облачились в глубокий траур. В Англии девятнадцатого века существовал строгий этикет, регламентировавший траур, особенно в свете решения королевы удалиться от общественной жизни после кончины принца Альберта в декабре 1861 года. Надлежало облачиться в особые наряды и ожидалось, что пережившие утрату отойдут от светской жизни. Вдовец должен был до года носить черный фрак, а дети – траурную одежду по меньшей мере шесть месяцев, чтобы почтить память усопшего родителя. Даже слугам вменялось ношение черных повязок. Ни одна дама или джентльмен не могли посещать – уж не говоря о том, чтобы устраивать, – балы хотя бы год после смерти близкого члена семьи.

Но в конце концов четвертый эрл решил, что пора продолжить полнокровную жизнь. В 1878 году он посетил родственников в замке Грейстоук в Озерном крае и обнаружил дом, звеневший смехом и болтовней. Должно быть, душа его воскресла к новой жизни, и он сделал предложение руки и сердца своей двоюродной сестре Элизабет (Элси) Хауэрд, двадцати двух лет от роду и на четверть века моложе его. За двенадцать лет счастливого брака у них родились два сына, Обри и Мервин. Приятельница лорда Карнарвона, леди Филлимор, писала своему мужу: «Эти двое счастливы вместе и излучают вокруг себя солнечный свет».

Нет никакого сомнения, что детство и отрочество детей значительно облегчило появление мачехи, с которой они были близки до конца ее жизни. Элси обладала явными задатками хорошей матери, и благодаря ее присутствию в Хайклире Порчи, всегда бывший болезненным ребенком, обрел нечто постоянное, что можно было назвать домом. Сам замок также возобновил свою роль как центр политической и общественной жизни.

Если Элси потакала детям, то отец Порчи совершенно недвусмысленно считал, что дисциплина и прилежание первоочередные желательные качества молодого джентльмена, которому суждено унаследовать существенные обязанности. Четвертый эрл любил розыгрыши, но и стремился служить обществу как в Хайклире, так и в министерстве. Он ожидал от своего сына усердной работы. «Хорошее образование является наилучшим наследством, которое мы можем дать своим детям», – заявил он.

Но, проявив любовь к книгам и чтению, его «величайшей утехе», Порчи не унаследовал прилежание отца в учебе. Юноша рано покинул Итон, какое-то время подумывал о военной карьере, но, не пройдя по медицинским показателям, отправился путешествовать по свету. К счастью, отец был щедр, обладал широким взглядом на вещи и понимал его беспокойный дух, поскольку сам был заядлым путешественником. Четвертого эрла временами огорчала бесшабашность сына, но он ценил его природную сообразительность и пытливый ум; в любом случае Порчи продолжал получать какое-то образование, поскольку вместе с ним постоянно находился наставник. Наследник титула неплохо владел французским и немецким языками, так же как и классическими, к тому же изучал математику, музыку и историю.

Двумя годами позже он поступил в колледж Святой Троицы Кембриджского университета и первым делом предложил соскрести краску со стен в своей комнате, чтобы обнажить находящиеся под ней оригинальные деревянные панели. Ему нравились антикварные магазины, он чаще появлялся на бегах в Ньюмаркете, чем в библиотеке. Молодой человек проучился два года, пока не купил стадесятифутовую яхту «Афродита», и отплыл из Виго к островам Зеленого мыса, из Вест-Индии в Рио. Он прослушал итальянскую оперу в Буэнос-Айресе, и его убедили не возвращаться через Магелланов пролив, слишком опасный в это время года. Его следующее путешествие состоялось в Южную Африку, где Порчи охотился на слонов и испытал ужасное потрясение, когда слон, преследуя его, загнал на дерево.

Он много читал о странах, которые посетил и узнал, исходив вдоль и поперек, и воспитал в себе терпение, самостоятельность и выдержку. Особенности жизни в море означали, что он должен быть членом команды, готовым встать у руля, если капитан мечется в горячке, или ассистировать хирургу во время операции на борту. Порчи обычно проводил лето в городе, посещая оперу, затем охотился в Бретби в Ноттингемшире, еще одном поместье Карнарвонов, или Хайклире, где пребывал часть осени перед отъездом в путешествие. Он равным образом коллекционировал книги, картины и знакомых. Невзирая на озабоченность семьи по поводу его нежелания заняться делом, наследник был избалован до мозга костей.

Это восхитительное времяпрепровождение было прервано смертью четвертого эрла в июне 1890 года в его доме на Портман-сквер в Лондоне. Порчи успел вернуться из путешествия в Австралию и Японию как раз вовремя, чтобы побыть у смертного одра отца. Здоровье эрла неуклонно ухудшалось с 1889 года, и друзья из всех слоев общества были тронуты его терпением. Говорили, что он наделен гениальным даром дружбы. Генерал сэр Артур Хардинг, старый приятель и ветеран Крымской войны, писал о нем: «Лорд Карнарвон был одним из величайших джентльменов, которых мне довелось когда-либо встречать, и хотя завоевать его доверие было непросто, если это удавалось, он раскрывал его в полной мере».

Гроб с телом привезли из Лондона и выставили в библиотеке, как это было с его первой женой. Леди Портсмут вспоминала, что «пустили специальный поезд из Лондона, чтобы привезти и увезти королеву [Викторию] и принца [Уэльского] в часовню на отпевание. Каноник Линдон прекрасно провел службу… Мне иногда казалось, что я пребываю во сне, но его последние слова были “очень счастлив”».

После его кончины осталось шестеро детей. Прямой наследник, Джордж, лорд Порчестер, теперь стал пятым эрлом Карнарвоном.

Наследование титула совершенно не означало немедленного изменения в образе жизни сына. После похорон отца и оглашения завещания лорд Карнарвон вновь пустился в путешествия, оставив Элси с Обри, Мервином и двумя младшими сестрами, Маргарет и Викторией (известной также под именем Вера). Они жили, перемещаясь между Хайклиром, Бретби в Ноттингемшире, Лондоне, собственным поместьем Элси Теварсал и виллой в Портофино, в Италии, которую четвертый эрл оставил своей вдове.

Уинифрид, старшая сестра лорда Карнарвона, только что вышла замуж за будущего лорда Бургклира. Леди Портсмут записала в своем дневнике: «Дорогая Уинифрид помолвлена с мистером Гербертом Гарднером – к сожалению – побочным сыном покойного лорда Гарднера, но если он будет заботиться о ней и обладает высокими принципами и добрым нравом, то чего же больше, – она такое милое дитя, и я желаю ей счастья».

Отец лорда Карнарвона был разумным, а также успешным человеком и обеспечил финансовое благополучие семьи. Поместья хорошо управлялись доверенным персоналом; ничто не удерживало нового эрла дома вопреки его вкусам и наклонностям.

Лорд Карнарвон, несомненно, любил своего отца – всю свою жизнь он говорил о нем с теплотой и уважением, – но как только все было улажено, а приличия соблюдены, он без колебаний принял наследство и повысил уровень своего и так роскошного образа жизни: еще больше путешествий, покупок антиквариата и всего прочего. Его поездка в Египет в 1889 году оказалась особенно затратной, ибо зажгла в нем пожизненную страсть, оказавшуюся весьма дорогостоящей.

Три года спустя он если и не разорился, то погряз в долгах. Яхты, редкие книги и сокровища искусства не достаются даром, к тому же расходы на содержание замка Хайклир и особняка в Лондоне на Беркли-сквер были значительными. Он являлся обладателем ста пятидесяти тысяч фунтов: крупная сумма, но не из ряда вон выходящая для молодого человека его класса в то время. Принц Уэльский оказался самым безденежным, но и самым экстравагантным из всех, сделав нормой жизнь совершенно не по средствам. Лорд Карнарвон был беспечным, однако вовсе не бесшабашным. В конце концов, он пошел в отца и знал, что ему вменено в обязанность защищать патриархальный – в основе своей феодальный – образ жизни, все еще существовавший в Хайклире. От него зависели целые семьи; и в любом случае этот аристократ не желал терять родные пенаты. Настало время искать путь для обеспечения своего финансового будущего.

3

Альмина-дебютантка

В августе 1893 года, через три месяца после представления Альмины при королевском дворе, она встретилась с лордом Карнарвоном, когда оба были приглашены Альфредом де Ротшильдом в Хэлтон-хаус на один из вечеров в уик-энд. Сэр Альфред был чрезвычайно привержен склонности принимать гостей самым ослепительным образом. Он, вне всякого сомнения, с удовольствием приветствовал лорда Карнарвона, отличного стрелка и сущий кладезь занимательных историй о путешествиях, а также обладателя одного из высших титулов и крупнейших поместий в стране.

Изнемогая под тяжким бременем долгов, пятый эрл, похоже, пришел к заключению: жениться на бесприданнице – вещь неразумная. И его внимание привлекла Альмина, окруженная слухами о ее связях с Ротшильдами.

Возможно, молодые люди впервые встретились 10 июля в Букингемском дворце на придворном балу, который Альмина посетила со своей теткой, леди Джулией и двоюродным братом. Этим событием открывался сезон дебютанток, и на нем присутствовали девушки, все впервые выходящие в высший свет, так же как, собственно говоря, каждый герцог, маркиз и эрл страны. Если учесть, что Альмине вряд ли улыбалась возможность получить приглашение на любое другое крупное светское празднество, устраиваемое кем-то из знати, это было практически ее единственным шансом привлечь внимание поклонника из сливок общества. Она не потратила его впустую.

Гардероб девушки на этот сезон был тщательно подобран после скрупулезных совещаний с матерью и теткой. Альмина увлекалась модой и, к счастью, располагала средствами на покупку самых изысканных платьев, шляп и драгоценностей. Существовали строгие правила относительно подобающих туалетов для каждого случая, а потому ее бальное платье должно было быть белым и относительно скупо украшенным, с минимальным количеством драгоценностей и перчатками почти до плеч. Консуэло Вандербильт, американская наследница, сочетавшаяся браком с герцогом Мальборо через шесть месяцев после свадьбы Альмины, была шокирована, явившись в Лондон в качестве дебютантки и будучи уже представленной в Париже. Во Франции девушки облачались в скромные платья, в то время как в Англии считалось общепринятым более низкое декольте, дабы сильнее обнажить плечи.

Во дворце присутствовали сотни дебютанток, и все они нервно осознавали, что выставлены напоказ, и жаждали повстречать прекрасного холостого мужчину. Они сидели со своими наперсницами, вооруженные бальными карточками – маленькой записной книжкой, в которую молодой человек мог занести свое имя рядом с вальсом или полькой. Это было мероприятие с высокой, но тонко завуалированной конкуренцией, способное определить судьбу девушки на всю жизнь.

Альмина была чрезвычайно прелестна, с красивой осанкой, – этакая маленькая куколка из дрезденского фарфора. И обладала всем тем грациозным шармом, который придала ей жизнь в Париже, признанной столице утонченной элегантности и роскошного декаданса. Лорд Карнарвон, должно быть, заметил ее, когда она танцевала, и отправился прямо к ней. Альмина же оказалась твердым орешком, совершенно не склонным к восторженным фантазиям, но ее сердце, надо полагать, дрогнуло, когда девушка опустилась в реверансе перед эрлом. За сим, возможно, последовал короткий разговор, приглашение на танец или даже на два, но не более того. Этого хватило, чтобы молодые люди очаровали друг друга. Покинув той ночью Букингемский дворец, Альмина была в восторге от только что встреченного молодого человека. Конечно, ей оставалось лишь ждать, что может из этого выйти. Милая барышня могла больше никогда ничего не услышать о лорде Карнарвоне. Но эрла задела за живое привлекательная девушка, и он наверняка знал, что, кроме шарма, красоты и живости, Альмина имеет друзей в самых состоятельных кругах Лондона.

Если молодой человек с хорошими данными искал значительного приданого, то его внимание, естественно, привлекали сказочно богатые финансисты, нажившие огромные состояния во время спекуляций 1860-х. Викторианский период считается веком строгой нравственности и чопорного поведения во всех сферах жизни, но он был также и эпохой материализма и бешеной самонадеянности. Империя расширялась, и вместе с ней росли британские коммерческие интересы. Головокружительные суммы денег делались в Сити людьми, готовыми предложить займы государству, «Вест-Индской компании» или даже отдельным предпринимателям. Одним из таких людей был сэр Альфред де Ротшильд, происходивший из семьи, которая вела дела в самом сердце финансирования британского имперского проекта в течение жизни двух поколений.

Отец Альфреда, барон Лайонел де Ротшильд, унаследовал состояние, накопленное за чрезвычайно короткое время его отцом, Натаном Майером де Ротшильдом. Натан приехал в Англию из Германии в 1798 году; за последующие тридцать лет он создал Ротшильдам репутацию первейших банкиров – инвесторов Европы. Барон Лайонел продолжил труды отца и в течение своей жизни предоставил британскому правительству займы примерно в сто шестьдесят миллионов фунтов, включая операцию 1876 года, когда он выдал четыре миллиона на покупку сорока процентов акций Суэцкого канала у египетского хедива[13]. Только на этой сделке оборотистый воротила получил чистый доход в размере ста тысяч фунтов. Его наследие отмечено блестящей прозорливостью и огромным влиянием: он стал первым евреем, которого допустили в палату общин в 1858 году, не вынуждая отказаться от собственной веры.

Альфред был вторым из трех сыновей Лайонела. Его старший брат Нэтти был произведен в пэры королевой Викторией в 1885 году, став первым евреем – членом палаты лордов, младший брат Леопольд больше интересовался скачками и состоял видным членом жокей-клуба. Альфред был трудолюбив, но любил и светскую жизнь. Он выступал в роли семейного банкира, хотя редко являлся на службу раньше обеденного часа. Альфред стал директором Банка Англии в двадцать шесть, и этот пост принадлежал ему в течение двадцати последующих лет. Когда в 1892 году британское правительство откомандировало его на международную финансовую конференцию, он был единственным финансистом, прибывшим туда с четырьмя лакеями, огромным количеством багажа и безукоризненной бутоньеркой.

Так что к тому времени, когда лорд Карнарвон в декабре 1892 года впервые отправился в Хэлтон-хаус, возможно, чтобы поохотиться, семья Ротшильдов состояла отнюдь не из изгоев общества. Их желание предоставить огромные деньги на службу короне вкупе с чрезвычайно щедрым участием в благотворительных делах означало, что они свои люди в обществе. Сэр Альфред всячески восхвалял социальную подвижность Викторианской эпохи.

Окончательно утвердила положение Альфреда его дружба с принцем Уэльским. Альфред получил воспитание английского джентльмена и стал близким другом принца в колледже Святой Троицы Кембриджского университета. У них обнаружилось удивительно много общего. Оба были немецкого происхождения[14], говорили на этом языке так же хорошо, как и на французском, и тем не менее являлись частью высшего английского общества. Они разделяли любовь к хорошей кухне, вину и жизни, исполненной удовольствий. Разница заключалась только в том, что Альфред в отличие от принца Уэльского мог это себе позволить.

Принца Берти, как его называла мать даже на шестом десятке, набожная и отошедшая от мирских дел королева Виктория держала в черном теле. Он периодически обращался в палату общин с прошением об увеличении денежного содержания, в обмен соглашаясь взять на себя некоторые обязанности, которые Виктория больше не стремилась выполнять. Мать постоянно докучала ему, ибо совершенно не доверяла сыну, невзирая на поддержку различных премьер-министров, включая Гладстона. Так что принц Уэльский не был перегружен работой и не имел достаточно средств для оплаты своих утех. Он постоянно испытывал крайнюю нужду в богатых друзьях, а Альфред был не только богат и чрезвычайно щедр, но и имел репутацию человека знающего, эстета, сибарита, остроумца и любителя элегантной одежды. Эта дружба не прекращалась в течение всей жизни принца Уэльского.

Фактически Альфреда больше недооценивала собственная семья, нежели окружающие, особенно жена старшего брата Эмма, считавшая его фривольным, подвластным прихотям и эксцентричным. Когда Альфред, никогда не состоявший в браке, завел роман с Мари Вумвелл, замужней женщиной, муж которой к тому же крал у ее семьи, ему выразили суровое неодобрение. Тот факт, что он обеспечивал Мари роскошное содержание в самом центре модного района Мейфэр и обожал ее ребенка, Альмину, рассматривался как еще одно доказательство неуважения к собственной семье.

Вопрос об истинном отце Альмины остается под вопросом, ибо когда девочка появилась на свет, Мари уже несколько лет проживала с Фредериком раздельно. Временами он появлялся в ее жизни. Мари и Альфред явно были близкими друзьями и любовниками, но ни в коем случае постоянно сложившейся парой.

Мари происходила из очень респектабельной среды. Ее отец являлся парижским финансистом, а мать родилась в состоятельной испанской семье. Девушка выросла в Париже, но проводила много времени в Англии. Две ее сестры удачно вышли замуж за титулованных английских джентльменов, но Мари повезло меньше. Фредерик Вумвелл был младшим сыном баронета, и на свадьбе присутствовали несколько видных представителей аристократии. Но этот джентльмен оказался дурным человеком, пьяницей и вором; хотя у Вумвелл был сын, также названный Фредом, суд вынес решение о раздельном проживании супругов, когда Мари стало невмоготу переносить проступки мужа. (Бесшабашный Фредерик в конце концов умер за шесть лет до замужества Альмины, таким образом избавив ее от дополнительных помех и дав возможность своему брату, сэру Джорджу Вумвеллу, занять его место в день свадьбы и передать девушку жениху.)

Когда Мари встретилась с Альфредом де Ротшильдом, она была чрезвычайно одинока. Все еще молодая и привлекательная женщина была доведена до крайности тем, что муж покрыл себя позором, а у нее осталось очень мало денег. Мари, должно быть, приводило в восторг общество человека, баловавшего ее с такой щедростью. Похоже, Альфред и Мари поддерживали хорошие отношения всю жизнь, но шанса вступить в брак не возникло даже после кончины Фреда Вумвелла, ибо Альфред не желал ни отказаться от свободы холостяка, ни жениться на католичке. Когда Мари родила дочь, Альфред просто не мог надышаться на нее, и хотя не признал ребенка официально, необычное имя Альмины, представлявшее собой сочетание родительских имен, хотя и зашифрованное, указывало на ее истинное происхождение. Ее мать всегда звали Мина, к этому были просто добавлены первые две буквы имени отца ребенка.

В последние годы девятнадцатого века отношение к амурным связям – по меньшей мере среди высших классов – было толерантным, если соблюдались приличия. Супружеская измена являлась меньшим злом, чем развод. Позор, даже для женщин, состоял не в самом проступке, а в его демонстрации. Хотя некоторые из Ротшильдов были вне себя от гнева (свидетельство, возможно, менее устойчивого положения в обществе), а Мари не принимали в высших слоях общества (не только из-за этой связи, но в основном поскольку ее муж впал в немилость), эти тесные отношения процветали в укромном уголке, на который предпочитали не смотреть и вежливо соглашались не замечать его существования.

Альмина получила домашнее воспитание от гувернантки, как это и было принято для девушек из верхних слоев среднего и высшего классов. Требовалось достичь хорошей начитанности и овладеть светским мастерством, нужным для «гостиной», что означало музыку, танцы, пение и рисование. Обычно туда входили также уроки французского языка, но Альмина уже бойко щебетала по-французски, поскольку выросла во французской семье.

В детстве, и в Париже, и в Лондоне, Альмину в день рождения навещал ее «крестный отец», сэр Альфред, и всегда приносил роскошные подарки. Альмина хорошо знала своего благодетеля, особенно повзрослев, и очень его любила. Он обожал девочку, и, вероятно, однажды Альмине рассказали правду о ее рождении. В конце концов, это ни для кого не было секретом.

К семнадцати годам она регулярно посещала Хэлтон-Хаус вместе с матерью. Альфред превосходил самого себя, веселье лилось рекой – единственной целью этих собраний было развлечение. Великолепие так и било через край. Альфред, любивший музыку, обожал дирижировать оркестрами, приглашенными из Австрии играть для гостей, с помощью палочки, инкрустированной бриллиантами. У него был частный цирк, в котором он исполнял роль инспектора манежа. Финансист оборудовал электрическое освещение, чтобы гости могли должным образом оценить его изысканную коллекцию предметов искусства. Альфред мог быть фривольным, но всерьез коллекционировал работы Тициана и Рафаэля, являясь к тому же крупным меценатом и доверенным лицом фонда «Коллекции Уоллеса»[15]. В Хайклире до сих пор хранятся несколько прелестных севрских и мейсенских фарфоровых изделий, почти наверняка подаренных Альфредом Альмине.

Альмина в полной мере наслаждалась этой атмосферой, когда никаких денег не жалели в погоне за удовольствием и приобретением красивых вещей. Ее всю жизнь баловали, но теперь появилось место, где она могла покрасоваться. Были заказаны элегантные туалеты, дневные и вечерние, шляпы и перчатки, подобранные по цвету. Для моды 1890-х типичны корсеты, стягивавшие талию в рюмочку, по вечерам обнаженные плечи, тьма кружевных отделок и веера из перьев. То были времена изобилия для высших классов, а гардероб Альмины являлся ее арсеналом в битве за подходящего мужа. Несомненно, приличия были соблюдены и в ее одежде, и знакомствах с мужчинами, но Альмина определенно посещала танцы, ужины и концерты, все обычные увеселения в загородном доме Альфреда, неизменно в сопровождении матери, и всегда на виду. Вне досягаемости критического взгляда лондонского общества Альмина имела возможность встретиться в строжайших условиях с людьми, с которыми не могла общаться в городе. Лицо ее рдело от румянца, и, учитывая небольшой рост, красоту и обаяние, она начала привлекать внимание.

Сэр Альфред осторожно распространил слух, что готов дать значительное состояние за своей «крестной дочерью» в случае ее замужества. Лорд Карнарвон был очарован Альминой на придворном балу в июле; узнав же благоприятные новости о перспективах, молодой человек обзавелся приглашением на вечер с ее присутствием в Хэлтон-Хаусе в августе 1893 года. Они провели уик-энд, немного лучше узнав друг друга. Их никогда не оставляли одних, но вполне можно было ухитриться пофлиртовать, не привлекая внимания, в гостиной или прогуливаясь по саду. Ее должен был привести в восторг этот красивый холостяк, занимательный молодой аристократ. Лорд Карнарвон мог проявлять сдержанность при большом стечении народа, но обладал даром человека, способного пробудить интерес узнать его лучше. У Альмины в любом случае живости хватило бы на двоих, и между ними возникло определенное влечение. Однако ухаживание должно было занять длительное время, чтобы дать свои плоды. После встречи с Альминой Карнарвона в декабре пригласили в Хэлтон-Хаус поохотиться, но затем наступил длительный перерыв. Он отправился в путешествия и зимой, как обычно, покинул Англию для более теплых краев, и нет никаких упоминаний о следующей встрече в ноябре 1894 года, пока не минул почти год. Тем не менее если у лорда и имелись какие-то сомнения или же незавершенные детали договоренности, они, похоже, нашли свое решение, ибо в декабре 1894 года Альмина была приглашена вместе с матерью провести уик-энд в Хайклире.

Общество собралось небольшое: только Альмина, Мари и еще трое друзей. Альмина, должно быть, знала, что стоит на пороге своего будущего в качестве графини Карнарвон. Все закулисные действия происходили под надзором ее отца. Процесс, которому положили начало, когда внимание лорда было привлечено ею и ее перспективами, близился к завершению. Прибыв в тот уик-энд в Хайклир, девушка чувствовала себя как на иголках, поскольку на карту была поставлена ее дальнейшая судьба. Если она и нервничала, это не оставило никакого следа на ее подписи в книге гостей Хайклира. Буквы выведены каллиграфическим почерком, выцветшими чернилами, с изящными вытянутыми закруглениями. Почерк Альмины почти копирует манеру письма ее матери, чье имя написано немного ниже на той же странице.

Мисс и миссис Вумвелл явно оправдали возложенные на них ожидания, поскольку этого визита оказалось достаточно, чтобы заключить сделку. Во время этого уик-энда пятый эрл попросил Альмину стать его женой. Лорд Карнарвон не представлял собой ярко выраженного романтика, но он был джентльменом, был охвачен любовью и, осведомившись у миссис Вумвелл, может ли рассчитывать на руку ее дочери, приготовился просить красивую молодую девушку стать его невестой. Возникает искушение представить, как хозяин замка и Альмина совершили прогулку к храму Дианы, богини любви, на расстоянии мили от дома, и хозяин замка, возможно, выбрал именно этот момент. Но поскольку был декабрь и погода, вероятно, не благоприятствовала пешим прогулкам, лорд скорее всего разговаривал с Альминой в музыкальной комнате или же в гостиной. Естественно, девушка ответила: «Да».

Необычное дело, но о помолвке не было объявлено в «Таймс», хотя лорд Карнарвон преподнес в подарок Альмине великолепные жемчуга. Они хранились в семье поколениями; есть прекрасный портрет Анны-Софии, первой графини Карнарвон работы Ван Дейка, на которой эти украшения обвивают ее шею.

Брачное соглашение обсуждалось далее соответствующими адвокатами сторон, и по возвращении в город эрл нанес визит сэру Альфреду.

Лорд Бургклир, зять Карнарвона, писал своей жене Уинифрид о женитьбе ее брата. «Порчи должен был встретиться с А. Ротшильдом и Альминой, все практически улажено. Я действительно рад… (на самом деле) П. не из тех, кто женится просто из-за денег… девушка нравится ему, а раз так, то все остальное приложится. Несомненно, ты услышишь об этом от него и от других, так что не буду распространяться на данную тему, но, полагаю, ты можешь не забивать себе голову этим предметом и надеяться на самое лучшее».

Когда все было решено к его полному удовлетворению, лорд Карнарвон быстро зафрахтовал паровую яхту и отплыл в Южную Америку со своим большим другом принцем Виктором Далипом Сингхом.

Мари и Альмина вторично нанесли визит в Хайклир в отсутствие жениха, чтобы лучше освоиться со своей будущей семьей и домом. Они познакомились с Уинифрид, старшей сестрой эрла, и Обри, его младшим сводным братом. Вумвеллы уже встречались с Элси, вдовствующей графиней, которая отнеслась к ним с чрезвычайной добротой и была, как всегда, очаровательна. Женщины начали планировать свадьбу, и Альмина просто кипела от возбуждения. Элси пригласила Альмину навещать ее в городе, хотя Мари Вумвелл, всегда желанная гостья в загородном доме, все еще не могла быть принята в Лондоне.

Теперь Альмина большую часть времени проводила в Лондоне с Элси в городском особняке Карнарвона на Беркли-сквер и ликовала каждой частичкой своего тела так, как и положено помолвленной восемнадцатилетней барышне в ожидании свадьбы. Лорд Бургклир в письме своей жене пишет: «Я видел Элси, она очень добра к Порчи – и А., которая буквально не выходит оттуда. Не думаю, что она может хранить это в тайне, – ее буквально распирает… похоже, она по уши влюблена и спрашивает, почему нельзя обвенчаться и отправиться в путешествие на яхте вместе?»

Но Альмина была не просто возбуждена. Она, что неудивительно, испытывала потребность в этой привязанности и энтузиазме. После жизни, проведенной в тени, она явно наслаждалась перспективой обрести большую стабильность, не только социально, но и эмоционально. Мари и Анна, казалось, были чрезвычайно близки; тот факт, что Мари всю жизнь была частым гостем в Хайклире, свидетельствует о прочности этих отношений. Но, невзирая на относительную толерантность, допускаемую семейным положением ее родителей, тревожность и разочарование, причиняемые demi-mondaine[16] статусом ее матери и неприглядными художествами покойного мужа Мари, Фредерика Вумвелла, являлись, несомненно, значительными. Это было совершенно очевидно для лорда Бургклира. В том же письме он отметил: «Бедная малышка, похоже, в отчаянии… (как я уже сказал Элси) от желания обрести как приличную семью, так и мужа». И очень мило добавил: «Я надеюсь, что Порчи будет вести себя с А. так, как мы».

Договор был составлен ко дню свадьбы, но выполнен только месяцем позже, для большей верности после того, как счастливое событие свершилось. Тремя сторонами являлись Альфред де Ротшильд, Альмина Вумвелл – теперь графиня Карнарвон – и пятый эрл. Карнарвон, надо полагать, был поражен многочисленными прекрасными качествами Альмины и уже любил ее, но почувствовал и благоприятную возможность для сделки. Эрлы Карнарвон и ранее женились на богатых наследницах, приобретая таким образом различные поместья, и он отчетливо осознавал, что аристократический образ жизни требовал вливания новых денег для его поддержания.

Первый пункт гласил, что Альфред де Ротшильд будет пожизненно ежегодно выплачивать леди Карнарвон или лорду Карнарвону, если она умрет первой, двенадцать тысяч фунтов в год. Лакею в Хайклире в то время платили жалованье в размере двадцати двух фунтов в год, так что по масштабам нашего времени этот годовой доход составляет шесть с половиной миллионов фунтов. Это в дополнение к тому, что лорд Карнарвон попросил Альфреда уплатить его значительные долги до свадьбы, дабы обеспечить молодому человеку возможность начать семейную жизнь с чистого листа. Альфред с готовностью соглашался на все, проложив для этих двух молодых людей путь в позолоченный мир, где они могли удовлетворить любое свое желание, даже самое экстравагантное…

4

Триумф ее светлости

Альмина прибыла в Хайклир как пришелица со стороны, но охваченная сильнейшим возбуждением и уверенностью в себе. А разве могло быть иначе, если, судя по последним событиям, ей в конце концов удалось объединить общественный престиж, обретенный в замужестве, со сказочным богатством своего отца? Теперь впервые в жизни она испытывала уверенность и в своем положении, и в своей роли. Новобрачная обладала титулом, говорившем ей, кем она является: теперь Альмина Вумвелл стала пятой графиней Карнарвон.

Но в девятнадцать лет и эта роль, и этот титул были ей не по плечу. Она носила титул графини, но оставалась также и девушкой, то уверенной в себе, то вновь сомневающейся. Переезд в Хайклир если и не побуждал к смирению (Альмина никогда в жизни не испытывала тяги к смирению), то определенно ошеломлял. Следы желания Альмины утвердиться в этом месте буквально видны по всему замку. Она приказала выгравировать и вытиснить свои новые инициалы и корону Карнарвонов на бесчисленных предметах домашнего обихода, от книг для посетителей до писчебумажных принадлежностей, дорожных сундуков, белья, обеденных меню и визитных карточек.

Прибыли ее дорожные сундуки, набитые одеждой, и новобрачная занялась размещением вещей в шкафах и комодах Хайклира. Она привезла с собой доверенную служанку, мисс Мэри Адамс, свою камеристку, которая помогла ей распаковать багаж и устроиться на новом месте. Ей, единственной из всей челяди, было дозволено спать на том же этаже, что и хозяйка. Мэри была союзницей и подругой, еще одной пришелицей в Хайклире, ставшей ушами и глазами ее светлости в людской, связующим звеном между челядью и новой хозяйкой. В первые недели после свадьбы, объезжая поместье, встречаясь с местным дворянством и арендаторами, пытаясь утвердиться на новом месте, Альмина привыкла полностью полагаться на Мэри.

Альмина всегда была особым ребенком, которому потакали; на нее изливался поток материнской любви и деньги отца. Замужество пробудило в ней чувство собственной значимости. Но, став графиней Карнарвон, девушке пришлось приноравливаться к миру, в котором она отнюдь не являлась центром вселенной. Мебель и великолепные картины принадлежали не ей и даже не ее мужу, но самому замку, Хайклиру, как полноправному хозяину. Жизнь этого семейного гнезда, где в течение многих лет одно убранство накладывалось на другое, отражавшее вкусы его обитателей, должна была поддерживаться из поколения в поколение. Когда сюда прибыла Альмина, гостиная нуждалась в обновлении. Среди прочих свадебных подарков Альфред де Ротшильд преподнес ей несколько штук зеленого шелка, и новобрачная использовала их для драпировки стен. Руководствуясь вкусом отца, она переоборудовала помещение в стиле ancien regime[17], с позолоченными потолками и дверьми. Зеленый шелковый дамаск[18] был подсмотрен в гостиной Марии Антуанетты в Версале. На мебели восемнадцатого века, так любимой Альминой, выставили мейсенский фарфор.

Через шесть недель после свадьбы лорд Карнарвон оставил Хайклир и отправился в Шотландию, чтобы пострелять дичь, как это вошло у него обычай, когда 12 августа открывался сезон охоты на куропаток. С учетом поправившихся денежных обстоятельств он решил посвятить этому занятию целый месяц, охотясь за куропатками в болотистом месте близ Балморала. Альмина могла поехать с ним, могла не ехать, но не было ни малейшей вероятности, что ради нее он изменит своим привычкам.

Новобрачная же была чрезвычайно настроена ехать с Карнарвоном в Шотландию ради его охотничьих забав. В обычаи дам не входило сопровождать джентльменов, к тому же Альмина не особенно увлекалась верховой ездой, но она наслаждалась пребыванием с мужем и начала ближе знакомиться с его друзьями. Лорд Карнарвон, отличный стрелок, привез с собой множество близких друзей: их королевских высочеств принца Виктора и принца Фредди Далипа Сингха и, среди всех прочих, Джеймса Резерфорда, своего управляющего Хайклиром. Общество было явно мужским, и Альмина, вероятно, чувствовала себя скорее украшением, нежели участницей, но вокруг расстилался великолепный пейзаж, место было чрезвычайно популярным и модным, учитывая близость к Балморалу, который обожала королева Виктория.

Тем временем Альфред де Ротшильд вел искусную закулисную работу в Лондоне. Он надеялся устроить посещение замка Хайклир принцем Уэльским. Это засвидетельствовало бы воцарение Альмины и наложило печать королевского одобрения. Хайклир славился как одно из наиболее увлекательных мест для охоты в Англии, принц же мог не сомневаться, что угощение будет изысканным и обильным, а вина – наилучшими, которые только смог раздобыть Альфред де Ротшильд. Личный секретарь наследника королевы подтвердил даты визита.

Королевская персона приняла приглашение на середину декабря, и Альмина с головой погрузилась в приготовления. Карнарвон продолжал переезжать из одного поместья в другое с теми же друзьями. Он поехал в Бретби, в свой особняк в Ноттингемшире и в Шелфорд для охоты на болотах. Фактически к первому декабря лорд Карнарвон занимался стрельбой уже более шестидесяти дней.

Возвратившись в Хайклир, Альмина потратила огромные суммы на перемену обстановки, наем дополнительного персонала и закупку провизии. Непохоже, что она встречалась с принцем ранее: хотя королевская особа был другом Альфреда, он не навещал Хэлтон-Хаус одновременно с ней. Советы Альфреда по деликатным вопросам, гарантировавшие успешный прием, пришлись как нельзя более кстати. Эти два человека общались друг с другом в течение многих лет либо в Мальборо-Хаус, лондонском доме принца, либо в Хэлтон-Хаус или Симор-плейс, лондонском особняке Альфреда, где принц наслаждался интимными ужинами, устраивать которые доставляло такое наслаждение Альфреду. Принц Уэльский был гурманом и, как будущий король и император, чрезвычайно величавым. Альмина хотела продумать самые незначительные удобства, чтобы все было обильным и идеально восхитительным, именно таким, каким и должно быть, и соответствовало привычкам вельможного гостя. Она израсходовала кучу денег на эту затею, потратив по сегодняшним меркам триста шестьдесят тысяч фунтов на трехдневный визит.

Первой задачей было переоборудовать спальню для принца Уэльского. Заказали большую кровать (сократить количество потребляемой пищи было выше сил наследника короны, и его талия достигала в окружности около четырех футов), и новая французская мебель, вазы и часы заполонили помещение, обитое красным шелковым дамастом[19]. Таким же образом отделали соседнюю комнату для переодевания.

Альмина заплатила восемьсот пятьдесят шесть фунтов тринадцать шиллингов компании «У. Тернер Ллойд и К», специализированному подрядчику по отделке, расположенному на Маунт-стрит, Мейфэр. Ковры поставила фирма «Тербевилль Смит и К» за триста двенадцать фунтов тринадцать шиллингов два пенса. Фарфор, лампы и занавеси приобретались и брались напрокат. На бильярдных столах перетянули сукно; закупили сотни наилучших восковых свечей.

Были взяты напрокат дополнительные экипажи и лошади, а также заказаны железнодорожные вагоны для доставки всего и всех в Хайклир. Перечень различных подарков дает представление о размахе подготовки. В ноябре были сделаны подношения четырем инспекторам на вокзале Пэддингтон, и все начальники станций от Рединга до Уитчерча, Ньюбери, Хайклира и Бургклира поживились от твердого намерения Альмины не упустить ни одну мелочь, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Подарки получили также почтмейстеры, полицейские надзиратели и все фермеры – арендаторы поместья.

Что касается еды, которой предстояло стать центром событий, то хозяйку не остановили никакие расходы ни на провизию, ни на кухонный персонал. Приемы пищи строго планировались заранее, и Альмина отрядила Стритфилда в Лондон для найма шеф-поваров и официантов из ресторана «Савой», заказа цветов от «Вейча» в Челси и закупки невероятного количества припасов, вина и шампанского. Стритфилд израсходовал двести пятнадцать фунтов четыре шиллинга четыре пенса (примерно двадцать две тысячи фунтов по нынешним ценам) на мясо, цыплят, яйца, фрукты и шоколад от «Шарбонеля».

Стоический Стритфилд был доверенным лицом в постоянном услужении у семьи и привык выполнять указания не моргнув глазом. В душе он тем не менее смотрел на все это мотовство неодобрительно. Стритфилд служил кастеляном Хайклира восемь лет и в свое время был свидетелем довольно многих увеселений для сильных мира сего, но вкусы четвертого эрла в устройстве развлечений явно не поднимались до размаха Альмины. И, конечно, счет на покупки для этого уик-энда более чем в четыре раза превышал его годовое жалованье, что явно не ускользнуло от его глаз.

Когда наконец наступил день визита, Альмина собственноручно написала карточки с меню на этот вечер, как всегда, по-французски. Некоторое время заняла подготова размещения гостей за ужином, ее туалеты были заранее заказаны у Эдамса. Для каждого дня требовались пять или шесть перемен. Необходимым минимумом для того времени был утренний туалет, еще один для прогулки после полудня, пятичасового чая, а затем вечерние платья.

Альмина стояла рядом с мужем подле окованной железом двери из дерева грецкого ореха замка Хайклир, дабы приветствовать принца Уэльского, когда тот сойдет с экипажа. Опускаясь в глубоком реверансе, Альмина лелеяла надежду, что сделала все возможное, чтобы обеспечить развлечение и достойный прием королевской персоны. Громада замка нависала над ними в тусклом свете зимнего дня, освещенная ста пятьюдесятью масляными лампами, а свечи обеспечивали мягкую подсветку галерей и новой гостиной.

Эрл и графиня Карнарвон приложили немало усилий, продумывая выбор гостей. По обычаю приглашались также близкие друзья принца Уэльского и некоторые знакомые из его постоянного окружения в Мальборо-Хаус, чье общество явно доставляло ему удовольствие. В итоге собралось большое общество, включавшее членов семьи, лорда и леди Бургклир и друзей: среди них эрл и графиня Уэстморленд, лорд Эшбертон, лорд и леди Челси, Невилли и Коулбруки. Пригласили также русского посла, друга принца Уэльского. Конечно, эта толпа присутствовала там частично для собственного удовольствия, но ее также позвали для развлечения принца, подобрав гостей с учетом его интересов.

Ужин в тот вечер превратился в эпикурейский пир, и принц воздал ему должное. Альмина уже получила многочисленные комплименты своему изысканному вкусу, красоте гостиной, которую обставила сама, и удобной спальне, предоставленной в его распоряжение. Принцу нравилось все, и ужин не должен был разочаровать его. Он начался супом, консоме, затем подали рыбное блюдо: тюрбо на гриле а-ля Дюглер (Адольф Дюглер был одним из самых знаменитых парижских шеф-поваров девятнадцатого века и в течение многих лет готовил для семьи Ротшильдов). Затем последовали блюда, сервируемые перед основным: паштеты и цыпленок. Далее подали различные виды жаркого, большое количество дичи, начиненной паштетом из гусиной печенки, сопровождаемые овощными гарнирами. Все завершилось апельсиновым суфле и разнообразными сортами мороженого.

После развлечений (как следует из учета расходов, в музыкальной комнате для гостей играл оркестр) подали небольшой легкий ужин из холодной говядины и мяса фазана. Совершенно неудивительно, что принц полностью насытился и отошел ко сну в отличном расположении духа. Альмина, надо полагать, вздохнула с облегчением.

Охота состоялась на следующий день, и уж это было заботой Карнарвона. Поместье Хайклир насчитывало два охотничьих угодья: Биггз и Уоррен. Более высокая меловая пустошь была, собственно говоря, кроличьим заповедником и не возделывалась, чтобы обеспечить отличное место для охоты. Сановных охотников набралось восемь: его королевское высочество принц Уэльский, лорд Уэстморленд, лорд Бургклир, лорд Челси, достопочтенный Сеймур Фортескью, сэр Эдвард Коулбрук, М. Булатселл и лорд Карнарвон. Совместно они настреляли огромное количество птиц и кроликов – это была скорее эпоха количества, нежели качества.

Книга замка по учету дичи повествует об использовании всей добычи, настрелянной в Хайклире, – ничто не пропало даром. Она велась на основании цифр, предоставляемых эконому главным егерем, которым во время посещения принца Уэльского являлся человек по имени Кросс, его вскоре заменил долго находившийся в услужении Генри Мейбер. Просматривая ее страницы, можно проследить светскую жизнь замка из года в год, и в основном там фигурируют относительно скромные перечни дичи, подаваемой гостям на вечерах в доме во время уик-энда. Но на страницах, учитывающих охоту принца, колонки заполнены, списку не видно конца. Как и все остальное, связанное с этим трехдневным посещением, экстравагантность изумляет.

Обычно стрелкам полагалось по шесть фазанов, но принцу отдали двенадцать. Длинный перечень получателей свидетельствует о широких светских связях принца: дичь отправили в подарок российскому послу и Нелли Мельбе[20], а также мистеру Хорэсу Вулсу, издателю журнала «Истина», хорошо известному исследовательскому изданию. (Возникает искушение представить это тонкой взяткой прародителю папарацци – принц часто становился объектом сплетен в средствах массовой информации, что совершенно неудивительно, поскольку он весь свой век был страстным прожигателем жизни.) Пару птиц отослали Мари Вумвелл, матери Альмины, некоторые пожертвовали в больницу Ньюбери, даже официанты, оркестр и наемные лакеи получили фазанов. Осветителям, однако, выдали кроликов.

Визит был отмечен огромным успехом. Он не мог пройти более безупречно, и Карнарвон, надо полагать, был восхищен, что его жена так хорошо справилась со всей этой затеей. Она ослепила гостей и надзирала за целой серией изысканных ужинов и развлечений. Воспитание Альмины «для гостиной», несомненно, обеспечило рождение отличного организатора и талантливой хозяйки – она блеснула в роли графини Карнарвон.

Миниатюрная девятнадцатилетняя женщина уже больше не была наивной барышней, как заметил шесть месяцев назад лорд Бургклир, отчаянно стремившейся обрести приличную семью и испытывавшей головокружение от восторга по поводу своего будущего. Она стала женой, великосветской дамой. Она одержала триумфальную победу.

5

Жизнь в людской

Конечно, нельзя оспаривать тот факт, что триумф Альмины полностью зависел от целой армии других людей. Восхищенные взоры светского общества были устремлены на нее, но на самом деле замком управлял Стритфилд, не покинувший этого поста до последних дней своей жизни. Этот мужчина прекрасно осознавал, что кастелян – более постоянная принадлежностью замка, нежели новая графиня. В конце концов, он-то знал лорда Карнарвона намного дольше, чем его суженая. Небольшое королевство Хайклир продолжит существование и далее, а его штат просто будет выполнять свою работу и выжидать, как сложатся обстоятельства.

В пору дорогостоящей поездки в Лондон за покупками Стритфилду исполнилось тридцать девять лет. Будучи холостяком, он жил в самом замке, а не в одном из коттеджей для прислуги, предназначенных для супружеских пар и семей. В соответствии с рангом кастеляна в его распоряжение была предоставлена большая квадратная гостиная в цокольном этаже, рядом с таким же кабинетом экономки. Это было царство Стритфилда, где он проводил досуг и откуда руководил жизнью верхних этажей Хайклира. Помещение украшали индийский ковер и большое мягкое кресло. В одном углу стояли старинные напольные часы, а вся комната была заставлена конторками из красного дерева и столами, что придавало ей деловой вид, подходящий облеченному большой ответственностью человеку.

Стритфилд вел бухгалтерский учет домашнего хозяйства, заказывал провизию и заведовал винными погребами и сейфом, в котором хранилось столовое серебро семьи. Сейф был огромной комнатой высотой в полный человеческий рост и содержал несколько знаменитых предметов, собранных великим знатоком, эрлом Честерфилдом, а также драгоценности и прочие наследственные реликвии. Эти предметы были тщательно завернуты в муслин и покоились на полочках, обтянутых байкой.

Лицо Стритфилда украшали бакенбарды в виде бараньих котлеток; кастеляну было свойственно не произносить звук «х» там, где это надлежало делать, и прибавлять, где этого не полагалось. Шестой эрл вспоминал его как невозмутимую личность, душой и телом преданную лорду Карнарвону и еще более – Хайклиру, как человека, никогда не выходившего за рамки профессиональной манеры поведения, но питавшего слабость к детям. Он любил ерошить волосы Порчи, когда тот был маленьким, – фамильярный жест, от которого Стритфилд благоразумно отказался, когда молодой лорд из подготовительной школы отправился в Итон. Лишь в 1897 году он женился на учительнице из Эссекса по имени Эдит Эндрюс и переехал в один из коттеджей в парке, которые хозяева замка бесплатно предоставляли в распоряжение прислуги в знак благодарности за безупречную работу.

Спальня Стритфилда была одним из самых больших помещений на втором этаже, предназначенном для челяди. У ливрейных лакеев и камердинера при покоях, Робертса, комнаты были поменьше, все в пределах досягаемости всевидящего ока Стритфилда, чтобы прислуга не ускользнула из-под его надзора. Комнаты лакеев выходили окнами во двор, а конюхи и кучера проживали над конюшнями, окаймлявшими три другие стороны двора.

Положение мистера Робертса являлось довольно-таки необычным, ибо иметь камердинера при покоях было признаком большой роскоши. Альфред содержал в своем штате такое лицо, и Альмина, подобно Альфреду, находила чрезвычайно полезным иметь человека, исполнявшего эту роль. Робертс был кем-то вроде камердинера «с широким кругом обязанностей». Ему поручили массу мелких заданий, начиная с присмотра за достаточным запасом писчей бумаги и чернил у лорда и леди Карнарвон, до получения визитных карточек у посетителей, объявления имен прибывших гостей и поддержания связи с Фернсайдом, безраздельно преданным лорду личным камердинером, и мисс Адамс. Когда приезжали гости, круг его обязанностей распространялся и на званые вечера. Робертсу надлежало следить, чтобы пребывание каждого гостя отличалось изысканным комфортом.

Должность экономки-домоправительницы в начале пребывания Альмины в Хайклире занимала миссис Эмили Бриджлэнд. К ней обращались как к «миссис» из вежливости, ибо на самом деле она была незамужней девицей. Гостиная миссис Бриджлэнд располагалась рядом с кабинетом Стритфилда, но в отличие от его темного и заставленного тяжелой мебелью помещения ее комната была более светлой и уютной. Там располагались два дивана, обтянутые парчой, и большой шезлонг из розового дерева, а также письменный стол и швейная машинка. Домоправительница знала, где находятся ключи к каждой комнате, и носила на цепочке вокруг талии ключи от буфетов с фарфором, располагавшихся неподалеку от ее гостиной. Она столь же ревностно оберегала фарфор, как Стритфилд – столовое серебро.

Каждый день в десять ноль ноль миссис Бриджлэнд поднималась по лестнице для челяди на первый этаж замка. Гостиная леди Карнарвон располагалась точно под ее спальней, и туда можно было спокойно добраться по различным лестницам. Альмина только что сменила обстановку этого помещения. Пол отныне застилал толстый розовый ковер, а изящная лепнина в георгианском стиле дополнялась нежно-розовыми стенами, на которых развесили очаровательную коллекцию картин маслом и миниатюр. То была умиротворяющая комната, залитая светом, где графиня могла без помех обсудить хозяйственные дела с миссис Бриджлэнд. Как и все в Хайклире, устройство цокольного этажа являлось зеркальным отражением жизни наверху, так что подобно расположенным рядом комнатам миссис Бриджлэнд и Стритфилда здесь соседствовали покои леди и лорда Карнарвон. Миссис Бриджлэнд могла испросить у леди Карнарвон указаний и обсудить планы на день: когда прибывают и убывают гости, какие развлечения планируются на послеобеденное время, каковы меню для обеда и ужина. Как только они завершали свои дела, миссис Бриджлэнд возвращалась тем же путем и распределяла задания через старшую горничную и повара.

На стенах коридора, протянувшегося по всей длине здания, от задней двери до винных погребов, находилась панель с колокольчиками, в которые звонила семья, желая привлечь внимание. Сие устройство располагалось между комнатами управляющего и экономки, всего было шестьдесят шесть колокольчиков, по одному для каждой из парадных комнат и спален семьи и гостей. В распоряжении Стритфилда имелся мальчик на побегушках, немедленно призывавший либо горничную, либо лакея, когда колокольчик заходился звоном.

На каждый звонок отвечал особый слуга. Стритфилду, Фернсайду и лакеям следовало обеспечить должное приветствие гостей, известить об их приезде и удовлетворить все потребности новоприбывших. Горничные старшего ранга должны были находиться под рукой, дабы прислуживать особам женского пола. Но многие из персонала редко общались с гостями, поскольку лишь лакеи присутствовали на каждом обеде или ужине. Девушка с кухни могла месяцами в глаза не видеть членов семьи, не имея повода подниматься наверх, а Альмина редко спускалась вниз.

Незамужние служанки жили в главном здании замка на третьем этаже и в комнатах в башне, куда вела винтовая лестница. В каждой комнате имелись кровать и камин, где можно было согреть воду для умывания, но некоторые младшие горничные размещались по двое. Спальни предназначались строго для сна, поскольку для отдыха имелись людская и гостиная, так что истинно личные помещения отсутствовали. Спальни подлежали инспекции в любое время, и хотя миссис Бриджлэнд ни в коем случае не проявляла деспотических наклонностей, она серьезно относилась к своим обязанностям, открывая шкафы и заглядывая под кровати в поисках свидетельств какого бы то ни было проступка. Политика нравственности и соблюдения общественных правил поведения были такой же частью обязанностей дворецкого и домоправительницы, как и наблюдение за винным погребом, хранение ключа от сейфа со столовым серебром, заказ провизии или надзор за горничными. Принятые на службу девушки, обычно в возрасте семнадцати или восемнадцати лет, зачастую впервые жили отдельно от своей семьи. Старшему персоналу был присущ элемент пастырской заботы, ибо следовало выявлять нарушения любого рода, поскольку таковые могли создать помехи в бесперебойном ведении хозяйства.

Девушки проживали на порядочном расстоянии от мужской части персонала, что было задумано совершенно умышленно, но они равным образом были удалены и от земли в случае пожара. Средства спасения в таком случае сами по себе весьма устрашали. Возле комнат были развешаны писаные масляной краской объявления, гласившие: «В случае пожара пользуйтесь спуском». Тяжелые туннели из парусины были оснащены железными крюками, которые следовало зацепить за оконные рамы. Дальний конец прочно удерживала пара мужчин, стоявших внизу на газоне. Должно быть, эти приспособления проявили себя действенным средством спасения, ибо позднее не одно поколение вспоминало, как проходили учения при объявлении пожарной тревоги. Горничные знали, что самое главное – надеть толстые свитера и прижать руки к телу, чтобы не задеть локтями металлические обручи туннеля.

Существовали правила, регулирующие взаимоотношения в цокольном этаже, столь же хитроумные, как и наверху. Стритфилд обедал с миссис Бриджлэнд и мистером Фернсайдом, личным камердинером лорда, в комнате дворецкого. Их обслуживал младший лакей. Мистер Робертс, камердинер при покоях, и мисс Адамс восседали во главе стола для горничных и лакеев в людской, женщины – на одной стороне стола, мужчины – на другой. Иерархия тщательно соблюдалась, старшая горничная сидела по правую руку от Робертса, в то время как дворецкий и помощник дворецкого сидели по обе стороны от камеристки леди Карнарвон. Владения шеф-повара существовали совершенно отдельно. Горничные и лакеи гостей размещались в соответствии со степенью приоритетности: ранг титула приглашенной семьи и размер ее собственности изучался столь же тщательно миссис Бриджлэнд, корпевшей над «Дебреттом»[21] в своей комнате, как и Альминой, составлявшей план размещения за столом в парадной столовой.

Во времена Альмины существовало по меньшей мере восемнадцать человек внутреннего персонала мужского пола, подчинявшихся по строго иерархической структуре мистеру Стритфилду. Даже одежда отражала их положение. Стритфилд менял галстук на белый, когда лорд Карнарвон переодевался для ужина, поскольку именно кастелян прислуживал в столовой. Лакеи равным образом должны были сменить свои ливреи на короткие белые панталоны с темно-синими сюртуками и надеть пудреные парики. Женский персонал был обряжен в синие платья с белыми передниками и чепчики с небольшими оборками: чем более ответственная задача возлагалась на служанку, тем замысловатее выглядел ее чепец. На самом верху служебной лестницы миссис Бриджлэнд могла распрощаться с передником, в самом же низу девушка-посудомойка имела только одно рабочее платье и огромное количество фартуков, которые была обязана постоянно менять.

Хозяйство замка работало как часы, новоприбывшие ставились на низшие должности, чтобы овладеть соответствующими навыками. Каждый слуга в замке имел задания для различного времени суток. Самая низшая по званию из всех слуг, посудомойка, вставала в шесть часов, чтобы разжечь огонь на кухне, дабы старший персонал мог выпить по чашке чая. Она яростно мыла посуду во время приготовления и принятия пищи, а потому была по локти в мыльной пене и жире с завтрака и еще долго после того, как семья закончит ужин. Горничная могла урвать час относительного отдыха в середине дня. С другой стороны, горничные поднимались ни свет ни заря, чтобы начать огромную и жизненно важную работу по растапливанию каминов по всему зданию. Младшая горничная начинала с чистки решетки в камине экономки и практиковалась в этом занятии ежедневно до тех пор, пока не обретет сноровку и можно было не сомневаться, что она не запачкает ковры в парадных комнатах.

Камины следовало очищать от золы предыдущего дня и затем наполнять чистой белой бумагой к приходу лакея, который принесет горячие уголья для растопки. После завтрака горничные начинали убирать комнаты и застилать постели, на эту работу уходило время до обеда, если семья принимала гостей. Тогда персонал обедал в полдень в людской, за час до обеда семьи в час пополудни. Послеобеденное время приносило еще целый ряд обязанностей. Как только Карнарвоны и их гости напьются чая и удалятся в библиотеку поиграть в безик[22] или отправятся на прогулку в парк, горничные должны были устранить все признаки пребывания в опустевших комнатах, взбивая подушки, опустошая пепельницы и подметая ковры, дабы удалить следы обуви. Задача первостепенной готовности в парадных комнатах могла быть завершена, когда присутствующие в доме отправлялись переодеться для ужина, но, конечно же, это означало только новую работу в спальнях. Надлежало растопить камины и поднять наверх бесчисленные ведра горячей воды. Ванные комнаты были оборудованы в Хайклире только в 1897 году, так что до этого омовения совершались в ванных, установленных перед каминами в спальнях. Если в замке гостили тридцать человек, это означало тридцать каминов и тридцать ванн, подлежащих наполнению. Поэтому приходилось бегать вверх и вниз по черным лестницам, стараясь не разлить воду, подаваемую лакеями. Даже когда провели водопровод, определенное количество горячей воды все равно поднималось наверх. Старые обычаи отмирали неохотно, и многие гости предпочитали пользоваться скорее кувшином и тазиком, нежели мраморными ваннами.

Главная кухня в Хайклире была большим помещением с высоким потолком, со стенами, выложенными плиткой выше человеческого роста. На одной стене висели огромные изящные часы в деревянном корпусе, чтобы все могли соблюдать жесткий график, требуемый поваром, а в середине комнаты стоял громадный стол. Гвендолен Грей, которая начинала посудомойкой, а затем стала кухонной девушкой, впоследствии припоминала «гигантскую плиту, сжиравшую пять ведер угля поутру и пять после обеда, длинный, выскобленный добела стол, полки со сверкающей медной утварью – и, будучи посудомойкой, как же я гордилась этими медными кастрюлями!»

Эрл и графиня ели четыре раза в день: завтрак, обед, пятичасовой чай и ужин; от каждого приема пищи оставалось огромное количество «объедков», особенно от званых ужинов. Проживая в замке, лорд и леди Карнарвон редко пребывали без общества гостей, но даже в будний день рабочая нагрузка была безжалостной. Время от времени не обходилось без погрешностей. Дороти Уикс во времена Альмины служила кухонной девушкой и через много лет рассказала, как ее светлость пожаловалась на попавшиеся ей в капусте листья дуба. На следующий вечер Альмина приготовила капусту сама, но озорная Дороти подбросила в блюдо пару листков. Жалоб не последовало.

Повариха имела свою собственную комнату, признак ее высокого статуса, и еда в Хайклире воспринималась очень серьезно. Ей помогали три девушки и посудомойка. Вдобавок к главной кухне и двум посудомойным помещениям имелась тихая комната для дополнительной кладовой и работ типа домашнего консервирования, которые не были непосредственно связаны с повседневными требованиями кухни. Надлежало иметь под рукой множество утвари: от кастрюль для тушения до кастрюль для консервирования – и не просто котлы для рыбы, но и емкости для лосося и тюрбо. Формы различных размеров и видов использовались для первых холодных блюд, таких, как заливные, mousselines[23], а также фруктовые желе и пудинги, подававшиеся красиво украшенными.

Ужин объявлялся Стритфилдом точно в восемь вечера. В обычные дни ужин подавали два лакея, но если присутствовали десять или более гостей, дежурили четыре лакея, и им надлежало пудрить волосы, – обычай, от которого отказались только в 1918 году. Посудомойка вспоминала: «Как же далеко приходилось идти второму лакею, чтобы принести блюда в столовую! Если в меню было суфле, я до сих пор слышу миссис Мэки, стоящую у раздаточного окошка с мольбой к лакею: “Беги, беги, беги пошустрей!”» Иногда дворецкий приносил записку на серебряном подносе от его светлости по поводу чего-то, связанного с обедом. Миссис Мэки называла эти послания своими «полюбовными записками»[24].

Как эрл, так и леди Карнарвон ели немного. Лорд Карнарвон неторопливо наслаждался турецкими сигаретами, выкуриваемыми за бренди вместе с гостями в столовой. Дамы пили кофе в гостиной. Альмина не любила уделять слишком много времени ужину, поскольку прислуге еще предстояло все убрать и помыть, готовясь к следующему дню.

На кухне всегда оставалось большое количество отходов от жарки и варки, так что местные жители приносили судки, и Минни Уиллс, в 1902 году поступившая в Хайклир посудомойкой, отдавала им некоторое количество еды в обмен на один или два пенни, опускаемых в прорезь аккуратного деревянного ящичка; на Рождество эти монеты делились между слугами.

В конце концов челядь садилась за горячий ужин в людской, расположенной прямо под парадной столовой. Это было просторное помещение, большую часть которого занимал массивный трапезный стол из дуба. «Наши харчи были такими же хорошими, как и в господской столовой», – поведала миссис Харт, давнишняя обитательница Хайклира, начинавшая четвертой горничной. Она вспоминала, как обучалась танцам в людской, где часто пели хором, собравшись вокруг пианино. Горничные завершали рабочий день горячим какао под надзором старшей горничной в гостиной для прислуги, отдельном от людской помещении, намного уютнее ее – полной кресел и украшенной репродукциями в рамках.

Безусловно, глупо притворяться, что жизнь домашней прислуги была столь уж идиллической. В некоторых знатных домах любая прислуга женского пола, у которой появлялся «ухажер», то есть поклонник, немедленно увольнялась – такая практика сегодня показалась бы варварской, – хотя Хайклир в этом отношении более либерален, поскольку среди персонала поместья заключались многочисленные браки. Жалованье нельзя было назвать щедрым, но, безусловно, включались стол и жилье, так что деньги удавалось экономить, и служба в таком хозяйстве, как у Карнарвонов, обычно считалась хорошим местом с возможностями для продвижения. К 1890-м изменения в законодательстве позволили слугам получать недельный оплаченный отпуск один раз в год, а также половину нерабочего дня в воскресенье и иногда – свободный вечер в течение недели. Во время званых приемов работа изматывала, но, когда семья пребывала в Лондоне или заграницей, благоприятных возможностей расслабиться было больше.

Несмотря на тяжелый труд, в Хайклире отношение к прислуге, как правило, вовсе не было тираническим. Минни Уиллс имела обыкновение говорить, что пришла из дома, который нельзя было назвать счастливым, а Хайклир стал для нее истинным домашним очагом по сравнению с родными пенатами. Пианино в людской и забота, проявляемая в виде какао в конце рабочего дня, являлись свидетельством доброжелательной атмосферы. Для челяди устраивались поездки в Ньюбери, а позднее – на лошадиные бега. В библиотеке также ежегодно организовывался танцевальный вечер, на который приглашалась прислуга из всех больших поместий в окрестностях. Лорд и леди Карнарвон традиционно стремились сделать Хайклир «домом доброты». Уинифрид, золовка Альмины, с одобрением упоминала об этом. Как выразилась горячо любимая няня шестого эрла Мосс: «Никто из замка Хайклир никогда не попадет в ад».

Возможно, именно на одном из этих танцевальных вечеров или на бегах Минни и Артур Хейтер, конюх, впервые заговорили друг с другом. Это стало началом длительной дружбы, в конце концов переросшей в любовь. Естественно, близкие отношения между слугами были относительно обычным явлением, но могли получить дальнейшее развитие, только если пара вступала в брак, ибо, помимо моральных норм поведения, они вели чрезвычайно обособленный образ жизни. Поскольку для женщины замужество означало конец работы, многие служанки оттягивали вступление в брак в течение нескольких лет, пока не обеспечивали себе более надежное финансовое будущее. Некоторые женщины также предпочитали продвижение по служебной лестнице, дабы стать экономкой или камеристкой. Это могло сыграть свою роль и в длительном ухаживании Артура за Минни.

Хайклир представлял собой симбиотическую структуру, и ключом к ее успеху было взаимное уважение. Пятый эрл гордился своей учтивостью, присущей Старому Свету, и это задавало тон всему хозяйству. Он интересовался благосостоянием прислуги и фермеров поместья; зачастую делалось пожертвование в фонд помощи арендатору, пострадавшему от падежа скота, выделялись и средства на лечение слуг. Это отношение поддерживалось его преемником. Шестой эрл писал в своих воспоминаниях, что считал персонал стержнем хозяйства, и откровенно признавал свою неспособность управлять Хайклиром без неоценимой помощи дворецкого (Роберта Тейлора), прослужившего у него сорок четыре года.

Замок, конечно же, представлял собой всего лишь часть поместья. Это имение было натуральным хозяйством с собственной кузницей, лесопилками, плотниками, каменщиками, молочной фермой и мастерскими электриков. Имелись овощные огороды, фруктовые сады, теплицы и пивоварня, держали свиней и скот. Была охрана и привратники, садовники, егеря и лесники.

На землях поместья произрастали огромные сады, и, как во всех крупных имениях, качество цветов, предназначенных для среза, и продуктов для кухни являлось предметом большой гордости. Главным садовником в 1895 году был Уильям Поуп, рьяный труженик, ревностно охранявший вверенную ему территорию. Под его началом трудились от двадцати до двадцати пяти работников. Размер огражденного стеной огорода составлял добрые пять акров, за ним располагался очаровательный сад, окаймленный сливовыми деревьями, чьи плоды славились своим изысканным вкусом.

Задачей мистера Поупа было не только производить продукцию в течение всего года, но и получать максимальные урожаи и хранить их таким образом, чтобы ничто не пропадало даром. Для продления сезона у стен, выходящих на юг, выстроилась линия теплиц. Виноградник, персиковые деревья и оранжерея нагревались бойлером, а дождевая вода собиралась со всех стоков. Теплицы, выходящие на север, обеспечивали замок различными видами цветов, их дополняли розы из розария, а также предназначенные для среза цветы с клумб.

Молочная ферма располагалась неподалеку от плодовых садов, и, когда семья жила в городе, молоко и сыры отправлялись в лондонский особняк в небольших серебряных бидончиках. Эти бидончики все еще теснятся в одной из дюжин кладовых в подвалах замка. Хлам накапливается во всех домах, и закутки и закоулки Хайклира дают более чем достаточно места для добра, собиравшегося столетиями.

Напротив молочной фермы возвышался сеновал с запасом корма, предназначенного коровам, а рядом с ним, под защитой стен большого огорода, находились курятники. Влажное болотистое поле, простиравшееся к западу от огорода, засаживалось картофелем.

Каждое утро Поуп посылал старшего садовника, Сэмюеля Уорда, узнать у повара его потребности. В Хайклире работали садовниками несколько парней из семьи с говорящей фамилией Дигвид[25], один из которых мигом доставлял на кухню необходимые фрукты и овощи.

Лесопилки располагались за полем для игры в крикет возле Уайт-оук, большого приземистого здания, в котором проживал управляющий, Джеймс Резерфорд, и были модернизированы новейшими пилами, работавшими от паровых двигателей. Разделение труда по управлению замком и имением соответствовало устоявшейся традиции: все за пределами замка находилось под недреманным оком лорда, и если Альмина не стала медлить с переоборудованием гостиной, то Карнарвон потратился на новейшее оборудование для лесопилок. Владельца поместья чрезвычайно привлекали различные машины, он просто наслаждался достижениями техники, столь быстро появлявшимися в 1890-х.

Двор лесопилки загромождали высокие штабеля различного вида древесины. Плотники поместья были обеспечены солидным запасом брусьев, напольной доски, балок и столбов – всем, что им требовалось. Под началом главного лесничего Уильяма Стори трудились тридцать человек, и, как и в садах, в частности одна семья, Эннеты, поколениями работала лесниками.

Генри Мейбер, ставший главным егерем в 1896 году, крупный, крепко сбитый мужчина, переехал в Хайклир из Восточной Англии. Он ездил верхом на кобе[26] и увлеченно изучал окрестности. Мейбер проживал со своим семейством в доме под названием Бродспиэр, выходившем на обширные лужайки, спланированные Кэпебилити Брауном. Дом располагался неподалеку от загонов для выгула птицы в Пенвуде, соседней деревне. Здесь выращивали молодых фазанов, а затем выпускали на исходе весны в леса поместья и оставляли там доходить до зрелого возраста как раз к сезону охоты.

Это было чрезвычайно престижное место, поскольку охотничьи угодья Хайклира принадлежали к числу крупнейших эдвардианского периода. Лорд Карнарвон считался одним из лучших стрелков страны, а его близкие друзья, лорд де Грей и лорд Эшбертон, соперничали с ним за это звание. Эти вельможные охотники были бы беспощадны в своих суждениях, если бы сочли, что лорд Карнарвон не должным образом устроил гон зверя или же его подвел егерь. Мейбера всегда чрезвычайно заботила погода, местонахождение птиц, а также возможность обеспечить лорду желаемую добычу. У него были четыре помощника и пятнадцать человек в распоряжении. Всем им предоставили коттеджи, и они проживали в самых дальних уголках поместья, чтобы патрулировать границы для защиты от браконьеров. Главный егерь подчинялся как лорду Карнарвону, так и майору Резерфорду.

Подобно всей прочей челяди в поместье, Мейбер выражался без обиняков. Однажды утром он приветствовал лорда Карнарвона следующими словами: «Извините меня, милорд, пока вы еще не подошли, я прошу вас встать с подветренной стороны, потому как миссис Мейбер сказала, что больно уж этим утром дыхание у меня неприятное».

Некоторые из садовников подрабатывали за дополнительную плату загонщиками во время зимней охоты. Один паренек из семейства Дигвидов был перехватчиком на гоне для Мейбера, когда тот застал его справляющим нужду у дерева. «Эй ты, Дигвид, брюквенная твоя башка, кончай разбрасывать навоз и займись своим делом!»

У него был сын, Чарлз Мейбер, который вырос, изучил окрестности и, в свою очередь, занял должность главного егеря.

Георгианский двор с кирпичной оградой U-образной формы к западу от замка вмещал в себя небольшую пивоварню, а также верховых и ездовых лошадей в обширных, мощенных камнем стойлах. Здесь же держали и экипажи. Конюхи размещались в помещениях, расположенных наверху, по два человека в комнате, их сундуки, набитые пожитками, стояли в торце кроватей. Артур Хейтер прибыл, чтобы занять место младшего конюха и кучера в 1895 году. Паренек родился в семье фермеров, и новая должность была явной ступенькой вверх. Артур любил ходить за лошадьми и блестяще управлялся с ними, шепотом утешая, когда они были в подавленном состоянии. На конюшне стояла по меньшей мере дюжина лошадей, на каждую пару приходилось по конюху, так что работа тут кипела вовсю. Артур подчинялся главному кучеру, Генри Брикеллу, который вез хозяев в день их свадьбы. Брикелл, сдержанный мужчина, находился в услужении с давних пор и пользовался большим доверием.

Никто не мог знать этого, но Хайклир вступал в золотой период. Жившие и работавшие там застали ослепительный расцвет безмятежного существования. Правила соблюдались всеми: миры хозяев и людской взаимодействовали в соответствии со строгим регламентом. Новая графиня, даже с грандиозными идеями и деньгами для их претворения в жизнь, вряд ли могла бы осуществить большие долговременные перемены. В 1895 году Британская империя была на вершине своего расцвета, королеву Викторию отделяли всего два года от бриллиантового юбилея, и Великобритания, вне всякого сомнения, являлась наиболее процветающей и мощной страной на земном шаре. То было время мира и прогресса, наивысшей веры в свои силы. Угрозу старым обычаям представляли не личности наверху, а новые технологии и крупные политические силы, преобразующие общество и равновесие в Европе.

Но если бы вы спросили Генри Брикелла, что он думает о будущем, он, возможно, не проявил бы такого уж большого оптимизма. Престиж его работы падал все ниже как знамение грядущих перемен ввиду пристрастия лорда Карнарвона к техническим новинкам. Пятый эрл исследовал возможности, открывающиеся с использованием новой лошадиной силы – автомобиля.

6

Переодевание к ужину

Лорд и леди Карнарвон отправились на Рождество в Хэлтон-Хаус через неделю после того, как попрощались со своим августейшим гостем, принцем Уэльским. Довольные друг другом, самими собой и окружающим миром, они не имели оснований сомневаться, что жизнь в обозримом будущем продолжится восхитительной чередой балов, охот и путешествий за границу. Супружеская чета с нетерпением ожидала, как их будет беспредельно баловать Альфред, который, будучи евреем, тем не менее праздновал Рождество с большим размахом и соблюдением традиций. Праздник служил предлогом для званого вечера, и, хотя хозяин дома не собирался участвовать в религиозных ритуалах, следовало насладиться красотами светской стороны сего явления. Это было предсказуемо веселое событие с участием закадычного друга Карнарвона, принца Виктора Далипа Сингха, пестрое сборище людей разных культур, твердо намеренных отпраздновать как свою собственную, удачно сложившуюся судьбу, так и повеселиться по поводу любого благочестивого торжества.

Супруги Карнарвон регулярно навещали Хэлтон-Хаус в первые годы совместной жизни. Не прекращался постоянный круговорот между Хайклиром, Лондоном, Бретби в Дербишире и Пикстоном в Сомерсете, сюда же следует добавить заграничные путешествия. Отдавая должное привязанности Альмины к городу своего детства, не покидавшей ее всю жизнь, они частенько отправлялись в Париж, останавливаясь обычно в отеле «Ритц», выезжая в Булонский лес или, если погода в конце недели выдавалась хорошей, на скачки в Лонгшан.

Для лорда Карнарвона это было относительно размеренным существованием по сравнению с длительными плаваниями на другой конец света. Для Альмины же, однако, мир раздвигался быстрее и дальше, чем когда-либо. Молодые девушки не путешествовали так, как это доводилось мужчинам. Их держали взаперти и дрессировали для перехода из дома отца в дом мужа. Только теперь, став графиней Карнарвон, Альмина смогла наконец увидеть мир. За первое десятилетие своего замужества она многократно сопровождала супруга во Францию, Италию, Германию, Египет, Америку и на Дальний Восток.

Пребывая в Хайклире или в своем лондонском особняке, Карнарвоны всегда принимали гостей. Это было занимательное существование на публике по сравнению с семейной жизнью большинства супружеских пар в наши дни. Они почти не оставались наедине, а дом всегда был полон челяди и гостей. Летом устраивались вечера по случаю скачек и теннисные турниры в конце недели; осенью начиналась охота. В течение всего года не прекращались местные праздники и приемы в саду, и на все эти события супруги приглашали популярных звезд общественных деятелей, новобрачных, интересных людей и прочую блестящую публику.

В мае 1896 года, почти год спустя после собственной свадьбы, они пригласили погостить новобрачных герцога и герцогиню Мальборо. Консуэло Вандербильт была американской наследницей баснословного состояния, на которой девятый герцог, совершенно не скрывая этого, женился из-за денег. Она была красивой и обаятельной девушкой, но на самом деле супруги испытывали отвращение друг к другу. Ради этого брака оба были вынуждены отказаться от людей, которых действительно любили, а Консуэло, в то время семнадцатилетнюю девушку, принудила к замужеству ее властная мать. Позже она вспоминала, как плакала под фатой, произнося слова брачного обета.

Консуэло упоминала о своем первом лондонском сезоне, о том лете 1896 года, в сдержанных тонах. «Те, кто знал Лондон 1896 и 1897 годов, с примесью сердечной боли вспомнят блестящую вереницу празднеств». Частью этих празднеств, безусловно, были неизбежные приемы по уик-эндам в Хайклире.

Консуэло и Альмина странным образом находились в аналогичном положении. Обе были красивыми молодыми богатыми наследницами, заключившими брак с аристократами из-за своих прав на семейные состояния и невзирая на торгашеское происхождение этих денег. Обе были отщепенками. Альмина считалась изгоем, будучи незаконнорожденной, над Консуэло постоянно насмехались за ее американское происхождение, делавшее ее недостойной титула герцогини. Но на этом сходство заканчивалось. Консуэло была глубоко несчастна до и во время своего замужества и в 1906 году получила право раздельного проживания с герцогом Мальборо. Альмина была по уши влюблена в день своей свадьбы, и чета Карнарвонов в течение многих лет наслаждалась счастливой семейной жизнью душа в душу.

Почувствовали ли молодые женщины что-то общее в тот уик-энд? Поговорили ли о неудачах, которые претерпели в ходе своего обучения на звание «хозяйки замка»? Консуэло всегда вспоминала, что была совершенно не готова к строгому соблюдению приоритетности рангов в своем новом мире. Герцогиня по рангу являлась выше маркизы, которая предшествовала графине, но существовали бесконечные различия между герцогинями, маркизами и графинями, следовало учитывать древность каждого титула, к тому же женщины в годах имели преимущество перед более молодыми, вследствие чего порядок мог быть полностью перестроен. Однажды на приеме во дворце Бленхейм, родовом гнезде своего мужа, Консуэло усомнилась в порядке, в котором женщины должны покидать столовую[27]. Не желая показаться грубой, она замешкалась в дверном проеме и получила толчок в спину от разъяренной маркизы, прошипевшей ей: «Медлить – так же неучтиво, как и нестись сломя голову».

Возможно, было облегчением поговорить с кем-то, понимающим, что наряду с комфортом и привилегиями всегда присутствовала постоянная боязнь совершить «неприглядный поступок», поскольку очень немногие в этом мире строгих правил этикета оказались бы готовы превратить все в шутку. А условности служили для напоминания женщинам, что вместе с титулом они рискуют потерять все черточки своей индивидуальности. Альмина и Консуэло приноравливались к тому, что их личные пожелания и устремления имели намного меньшую важность, нежели основные задачи, стоящие перед ними: произвести на свет наследника титула[28] и поместья и выполнять роль великосветской дамы.

Трудно представить лучшее время для подобного разговора, поскольку невозможно уловить момент для приватной беседы в доме, где находилось до восьмидесяти человек. Но тяга поделиться секретами пересиливает многое, и всегда обнаруживались способы обойти условности. Например, считалось неподобающим играть в игры по «дням Господним»[29], так что для женщин стало модным проводить время после полудня, гуляя парами для разговоров tte--tte[30]. Престиж в обществе измерялся количеством приглашений, полученных дамой на такую прогулку. Определенно привлекательность этого фланирования по красивому парку частично сстояла в благоприятной возможности откровенного разговора или же по меньшей мере более искреннего, нежели за чаепитием в гостиной.

Организация приема гостей на уик-энд таила в себе бесчисленные опасности совершить оплошность или упустить из виду жизненно важную деталь. Альмина блестяще выдержала крещение огнем – посещение принцем Уэльским замка в декабре, – но ее бурная деятельность и огромные траты свидетельствовали как о некотором волнении, так и об избыточном проявлении чувств. Она могла попытаться подбодрить новоиспеченную герцогиню на основе своего шестимесячного опыта и большего знакомства с английскими обычаями. Ее советы пришлись бы весьма кстати несколько месяцев спустя, когда герцогиня должна была дать прием по случаю своей первой охоты в Бленхейме, опять-таки в честь принца Уэльского.

Ко времени визита четы Мальборо в Хайклир супружество между Консуэло и герцогом уже стало расхожим примером начисто лишенного любви, но выгодного брачного союза. Любопытство и сочувствие Альмины могли стать поводом для нескольких вопросов во время прогулки молодых женщин. Однако речь не идет о не стесненных этикетом сплетнях. Весь облик Альмины предполагает, что она обладала чувством глубокого достоинства. Молодая женщина только что достигла такого положения, при котором могла гулять под ручку с герцогиней, и обе они не хотели выделиться в отдельное братство чужестранок или совершить великий грех неучтивости. Альмина была чрезвычайно чувствительна к любому намеку, что ведет себя опрометчиво. Стыд являлся мощным ограничителем и ощущался в ее поступках, как подтверждал позже сын графини.