Леди Альмина и аббатство Даунтон Карнарвон Фиона

Однако Альмина чувствовала себя полностью защищенной наследством, оставленным Альфредом де Ротшильдом, и не видела причин прекращать мотовство. В то время как лорд ворчал по поводу арендаторов, неспособных вносить плату, Альмина планировала бал для Евы, которой тем летом предстоял дебют в обществе. Ее не останавливали никакие расходы. На танцы до зари были приглашены сотни гостей, и «Таймс» сообщала, что народу собралось видимо-невидимо. Развлечения в Симор-плейс не прекращались. От шеф-повара требовалось, чтобы стол соответствовал роскошной обстановке, уровень которой, учитывая, что особняк отражал любовь Альфреда к сокровищам, означал из ряда вон выходящее. Это место, надо полагать, служило предметом сокровенных мечтаний лондонских поваров. Шефу была предоставлена полная свобода действий, подкрепленная финансово.

Именно страсть Альмины устраивать грандиозные приемы подтверждала ее твердое намерение повысить выдающееся положение Карнарвонов в послевоенном обществе. Типичный случай произошел в следующем году, в сезон 1920-го. Альмина и Ева посетили бал, устроенный сэром Эрнестом Кэсселом, одним из богатейших финансистов того времени, для своей дочери Эдвины. Альмина получила такое удовольствие, что заявила дочери: «Давай дадим бал завтра вечером». Ева пришла в ужас, не понимая, как можно это осуществить. (Ева всегда была приземленнее Альмины; возможно, она представила реакцию шеф-повара на приказание приготовить стол, достойный Симор-плейс менее чем за двадцать четыре часа.) Альмина сообщила Еве, что «уже пригласила всех присутствующих, так что я уверена: мы славно повеселимся».

Однако Альмина, похоже, не проинформировала мужа. Во всяком случае, он не любил большие званые приемы. Следующий день был пятницей, и Карнарвон шестичасовым вечерним поездом каждую пятницу уезжал в Хайклир. Ева догадалась по поведению отца: он почувствовал, что затевается нечто грандиозное. Альмина сбивалась с ног, стараясь все успеть, и постоянно теребила Робертса вопросом, отбыл ли уже его светлость. В конце концов муж уехал, но Робертс вынужден был сообщить Альмине, что Карнарвон удалился по лестнице черного хода и столкнулся с лакеями, вносившими десять дюжин омаров. Бал имел необыкновенный успех, но когда на следующий день Альмина прибыла в Хайклир, единственной реакцией Карнарвона стал заданный с улыбкой вопрос, не утомилась ли она. Умный человек знает, как выигрывать битвы.

Лорд Карнарвон мастерски исполнял прихоти наиболее капризных членов своего семейства. Обри отвлекался от нравственных страданий, проводя все больше времени в любимой Албании. В конце лета 1920 года на пути в Константинополь он обнаружил, что в поезде едет и премьер-министр Болгарии. Стамболийский представился Обри, который позже написал брату, что «парень смахивал на разбойника, продиравшегося сквозь заросли ежевики». Это явно не было таким уж порицанием, поскольку Обри просил Карнарвона пригласить Стамболийского в Хайклир, что тот должным образом и исполнил. Болгарский премьер расписался в гостевой книге 17 октября. В Первой мировой войне Болгария выступала на стороне Центральных держав, и Карнарвон нервничал по этому поводу, невзирая на заверения Обри, что гость настроен совершенно пробритански. Он решил пригласить кое-кого из знакомых востоковедов для поддержания разговоров; присутствовали также сэр Уильям Гарстин и Т.Э. Лоуренс. В результате приятно провели время все. Карнарвон показал Стамболийскому конный завод, ферму и обнаружил, что тот со знанием дела рассуждает о домашнем скоте, – совершенно неудивительно, ибо его гость был крестьянским сыном.

11 ноября 1920 года вся семья находилась в Лондоне на открытии мемориального памятника Дню перемирия. Сотни тысяч людей выстроились по обочинам улиц, чтобы отдать дань уважения, когда пушечный лафет с гробом Неизвестного британского воина, влекомый шестью лошадьми, начал свой путь по Лондону. Король Георг V торжественно открыл Кенотаф[52], и после двухминутного молчания тело неизвестного солдата, перевезенное из безымянной могилы во Франции, было доставлено на место его окончательного упокоения. Его сопровождали сто кавалеров креста Виктории[53], и гроб был похоронен с большой торжественностью в центральном нефе Вестминстерского аббатства. Георг V бросил в могилу горсть земли с поля битвы во Фландрии. Семьи людей, чье место погребения осталось неизвестным, подобно Фредерику Файфилду и Томми Хиллу, могли утешиться данью уважения, выраженной неизвестному воину. Этот момент подвел черту в страдании народа. Люди по всей стране оставались пораженными горем, но теперь родина по меньшей мере почтила своих погибших.

В следующем апреле у Мэри и Обри родился сын Оберон Марк Генри Иво Молине, названный в честь двоюродного брата и друга, все еще оплакиваемого Обри. Обри всегда проявлял исключительную эксцентричность по отношению к детям. По поводу беременности Мэри он писал своему брату Мервину: «Это чрезвычайно раздражает. Я всегда смотрел на детей как на большое несчастье, подобное публичному выступлению, обязанность и невыносимую обузу, и вот оно случилось». Но и он, и его семья нуждались в положительных новостях. Появление новорожденного было благотворным событием после того, как в течение нескольких лет жизнь представляла собой длинную череду похорон.

В январе 1921 года Карнарвоны, как обычно, отправились в Египет и столкнулись там с той же нестабильностью. Становилось ясно, что англичанам придется оставить протекторат. Саада Заглула вторично отправили в изгнание после организации демонстраций протеста против назначения его соперника султана Фуада премьер-министром. Как и в прошлый раз, общественность отреагировала мятежом. Именно во время прибытия Карнарвонов лорд Алленби покидал Каир, направляясь в Лондон, дабы убедить кабинет министров объявить независимость Египта.

На раскопках царила все та же знакомая атмосфера уныния. Несмотря на получение вожделенной концессии в Долине царей, Картер и Карнарвон не нашли пока ничего примечательного. Денежные заботы теперь острее докучали эрлу, чьи траты в Египте были огромными. В июле 1921 года он выставил на продажу мебель из Бретби-холла. Лорд уже продал землю Далвертонскому сельскому совету по пять фунтов за акр под строительство жилья.

Карнарвон мог продать свою землю, но ни в коем случае не расстался бы с предметами египетского искусства. Он собрал наилучшую частную коллекцию в мире и превратил курительную комнату в Хайклире в «Салон древностей». Стены были увешаны полотнами, веками пребывавшими во владении семьи. Над камином по-прежнему висел натюрморт голландского художника шестнадцатого века Яна Веникса, находящийся там и поныне. Но по обеим сторонам комнаты стояли темные шкафы высотой с долговязого мужчину, в которых были разложены изысканные экспонаты эрла: фаянсовая чаша, украшения из погребения королевы Тай, бронзовое зеркало 12-й династии возрастом около четырех тысяч лет, красивая статуя из сплава золота и серебра, несколько ваз, очаровательные предметы с изящно вырезанными животными и золотая статуя бога Амона в виде фараона Тутмоса III.

Говард Картер провел лето в Хайклире с другими друзьями из Египта – Леонардом Вулли и Перси Ньюберри. Новым гостем в этом году стал молодой мужчина по имени Броугрейв Бичем, чрезвычайно высокий импозантный джентльмен, четырнадцать лет представлявший в парламенте партию консерваторов от Уолтемстоу-Ист. Он познакомился с Обри через отца, также политика, и Обри – с характерным гостеприимством – пригласил его в Хайклир.

Кое-кто был весьма рад познакомиться с ним. Ева выезжала в общество уже три сезона и встречала Броугрейва на различных балах; она обожала танцевать с ним. Ева была красива и обаятельна, к тому же богата, так что никогда не испытывала недостатка в поклонниках. Но она отнюдь не представляла собой робкую мышку, готовую любой ценой заполучить мужа. Еще подростком Ева помогала матери выхаживать раненых солдат, когда в Хайклире размещался госпиталь, и несколько лет подряд ездила в Египет, разделяя страсть отца к древнему искусству. Девушка обладала ученым складом ума, приятным характером и прекрасно знала себе цену. То же самое можно было сказать и о ее родителях. Еве рекомендовали не торопиться с выбором мужа, она и вела себя соответствующим образом.

Броугрейв привлек ее внимание тем летом в Хайклире. Да и как могло быть иначе, если он возвышался над ней башней выше шести футов? Молодой человек был сыном политика-либерала и бывшего председателя совета директоров лондонского «Ллойда», сэра Эдварда Бичема, красив, рассудителен и являлся отличным членом компании. Молодые люди нежно флиртовали в гостиной, и Ева обнаружила, что предпочитает его всем, но решила подождать и посмотреть, как последующие месяцы повлияют на заинтересованность Броугрейва. Они наверняка вскоре увидятся в Лондоне.

Тем летом лорд Карнарвон провел с сыном несколько дней в Париже. Этот город они оба любили. Армейская карьера Порчи процветала, и большую часть года он жил в Гибралтаре. Именно там он встретил девушку по имени Кэтрин Уэнделл, американку без особых финансовых средств, но наделенную большим очарованием и миловидностью. Порчи всегда выделялся на светской сцене, куда бы ни попадал, и приобрел репутацию большого дамского угодника; но абсолютно не сомневался – Кэтрин «единственная, которую я даже вижу будущей леди Порчестер». Он, подобно Еве, не был настроен на опрометчивые поступки, и хотя имел свои предпочтения, молодой человек не спешил.

В конце 1921 года Говард Картер помогал лорду Карнарвону составить каталог для выставки, устраиваемой комитетом «Общества исследования Египта», видным членом которого являлся эрл. Карнарвон предоставил этому обществу основную часть своей коллекции для показа, который был проведен в Берлингтонском клубе изящных искусств и имел бешеный успех. Тогда же, в январе, оба отправились в ежегодное путешествие и провели в Египте три первых месяца 1922 года.

Обри также вернулся в одно из своих любимых мест – Константинополь; туда же прибыл и Порчи, направленный на стажировку в тамошнее посольство Великобритании. Критика Обри английской политики на Среднем Востоке вызвала подозрение правительства его королевского величества, так что какой-нибудь незначительный сотрудник посольства обычно отряжался для наблюдения, что именно он затевает. Как бы там ни было, этот чиновник плохо выполнил свое задание, поскольку возложил ее осуществление на лорда Порчестера, племянника Обри. Оба пришли в восторг от встречи, и за ужином в первый же вечер Порчи рассказал дяде, что ему поручено. Они решили состряпать несколько историй, чтобы поразвлечь начальников Порчи.

Порчи по своему обыкновению прекрасно проводил время. Он случайно встретил генерала Баратова, белого русского военачальника, которому доставил груз золота на побережье Каспийского моря, когда англичане еще пытались поддержать русскую армию в 1917 году. Порчи поручили это, поскольку он говорил по-французски, на языке общения, и должен был удостовериться, насколько сильно намерение русских сражаться. Ответ оказался не особо обнадеживающим: Баратов находился в чрезвычайно подавленном состоянии, явно улучшенном получением этого золота. С тех пор генерал потерял ногу и был вынужден бежать от большевистской революции. Он сидел без гроша в кармане и стал мрачнее, чем когда-либо. Порчи также вновь неожиданно натолкнулся на мисс Кэтрин Уэнделл. Она сопровождала свою мать в ее путешествиях, и все трое несколько раз отужинали вместе. Это оказалось достаточным, чтобы Порчи принял решение. Молодой человек сделал Кэтрин предложение выйти за него замуж – оно было принято – и пригласил ее встретиться со своими родителями, когда девушка позднее посетит Лондон.

Это время настало, и Порчи чрезвычайно нервничал. Он полностью осознавал, что отец крайне озабочен денежными проблемами и надеялся, что сын женится на богатой наследнице, как в свое время поступил он сам. Порчи написал Еве с просьбой о поддержке. Его сестра еще раз выступила в роли посредницы. Семья собралась в Симор-плейс, чтобы принять Кэтрин и ее мать. Несмотря на свое разочарование, эрл видел, что Порчи влюблен, а девушка восхитительна, так что позволил уговорить себя. У Альмины, как и следовало ожидать, энтузиазм бил через край, ибо ее волновало лишь, чтобы Порчи был счастлив, а Кэтрин принята в семью с должным размахом. Она погрузилась в приготовления к свадьбе.

Альмина решила 14 июля дать небольшой танцевальный вечер для Кэтрин в Симор-плейс: «Таймс» сообщила, что были приглашены тысяча гостей. Венчание свершилось тремя днями позже в церкви Святой Маргарет в Вестминстере, в той же самой, где двадцать семь лет назад Альмина Вумвелл вступила в брак с пятым эрлом Карнарвоном. Кэтрин была в простом атласном платье и фате до пола, спускавшейся с ее коротко подстриженных волос с модной завивкой. Невесту сопровождали восемь подружек в больших белых шляпах, украшенных страусиными перьями, и на фотоснимке новобрачные выглядели умиротворенными и счастливыми.

Естественно, с подачи Альмины, свадьба стала огромным событием. Церковь была набита битком, среди родственников и друзей присутствовали принц Джордж, герцог Кентский, маркиз Милфорд Хейвен, американский посол, герцог и герцогиня Мальборо, мисс Эдвина Эшли и лорд Луис Маунтбеттен, которые должны были заключить брачный союз на следующий день, и, конечно же, Элси, уважаемая вдовствующая графиня Карнарвон. Перечень гостей, должно быть, ошеломил невесту сонмищем титулованных вдов и аристократов. Ее собственные друзья из Америки, естественно, толпились небольшой кучкой.

Наблюдая за венчанием Кэтрин со своим сыном, Альмина не могла не вспомнить, как стояла на том же месте, отдавая свою жизнь на благо семьи Карнарвонов. Однако разница была существенной. Войдя в семью Гербертов, мисс Вумвелл была относительно неизвестна, но по меньшей мере за ней стояло ее состояние. Кэтрин такового не имела, и Альмине предстояло опекать ее. Она помогла миссис Уэнделл найти дом, в котором прошел свадебный прием, точно так же, как Элси много лет назад оказала помощь ей и ее матери Мари. Для такого случая арендовали особняк № 21 на Гросвенор-сквер, и новобрачным устроили оглушительные проводы. Генри и Кэтрин Порчестер провели несколько дней медового месяца в Хайклире перед отплытием в Индию, чтобы присоединиться к полку Порчи.

Альмина действовала с обычным размахом, но для Порчи женитьба на бесприданнице была гиблым делом. Эрл провел несколько месяцев, собираясь с духом для разговора с Говардом Картером, которого страшился. Лорд Карнарвон решил «свернуть» свою концессию на раскопки в Долине царей. Он просто не мог позволить себе продолжать ее. По оценкам, эрл затратил около пятидесяти тысяч фунтов (10 миллионов фунтов на сегодняшний день) в ходе четырнадцатилетних раскопок в Египте. Это были серьезные расходы даже для человека со средствами. Карнарвон продал три из четырех своих поместий и был одним из последних частных археологов. В начале года Великобритания отказалась от протектората и объявила Египет суверенным государством, так что эра английских археологов-аристократов клонилась к закату. Раскопки все больше становились уделом музеев или государственных учреждений. В довершение ко всему, хотя эрл и собрал огромную коллекцию предметов искусства и приобрел известность благодаря дотошному и научному методу проведения экспедиций, ему не удалось найти великое сокровище, захоронение, в которое они с Картером так долго верили.

Лорд сообщил Картеру о своем решении на вечере в Хайклире во время скачек в Ньюбери. Картер пришел в отчаяние и, не в состоянии переубедить лорда Карнарвона, просто сказал, что профинансирует последний сезон сам. Карнарвон знал, что это приведет его старого друга к банкротству, и, поразмыслив, растроганный желанием Картера рискнуть всем, чем тот обладал, эрл согласился оплатить последний сезон. В конце концов он был игроком, а поблизости от захоронения Рамзеса VI оставался неисследованный участок.

Оба вновь встретились в Лондоне в октябре. Лорд Карнарвон прибыл прямо с поминальной службы по погибшим на войне в Ньюбери, где епископ Оксфордский провел церемонию, собравшую восемь тысяч человек.

Настроение было мрачным. Оставался последний шанс для реализации мечты о славе Карнарвона и Картера. Они решили, что в этом году начнут раскопки раньше обычного. К январю у захоронения Рамзеса VI соберется слишком много посетителей, из-за чего будет практически невозможно исследовать то, что находилось под развалинами халуп местных рабочих.

Картер прибыл в Луксор в пятницу 27 октября. В следующую среду археолог начал работу. В понедельник, 6 ноября, менее чем через неделю, он послал лорду Карнарвону телеграмму, призванную изменить их жизнь:

«Наконец сделал чудесное открытие в Долине. Великолепное захоронение с нетронутыми печатями. Закрыл их до вашего прибытия.

Поздравляю».

19

«Чудесные вещи»

Говард Картер отправил телеграмму и возвратился в Долину царей, чтобы вновь засыпать лестницу, ведущую вниз, ко входу в захоронение. Они с Карнарвоном были коллегами и друзьями в течение пятнадцати лет, и археолог не собирался без своего шефа торопиться с тем, что, по его убеждению, являлось открытием всей жизни. Но какой же сдержанностью следовало обладать, чтобы решиться на такой шаг! Нюх Карнарвона и Картера или, точнее, их научно обоснованные предположения, тщательно лелеемые в течение многих лет, оправдались. И теперь Говард Картер собирался ждать две-три недели, требовавшиеся Карнарвону для прибытия. В течение этого времени захоронение требовалось беречь от грабителей могил, так что Картер стал воплощением скрытности, проинформировав как можно меньшее число людей, что он, по его предположению, обнаружил. И затаился в ожидании.

Археолог отправился из Луксора в Каир 18 ноября, но, прибыв туда, всего-навсего выяснил, что теплоход Карнарвона задерживается. Картер использовал вынужденную паузу, чтобы набрать команду экспертов для присутствия при открытии гробницы. Артур Кэллендер был известным химиком и давним другом. Услышав новость, он попросил Картера повторить ее. Известие звучало слишком невероятно, чтобы быть правдой: не разграбленная гробница фараона с сохранившимися печатями? Если Картер не лгал, это было совершенно беспрецедентным случаем в археологии. Кэллендер тотчас же согласился оказать содействие.

Лорд Карнарвон нетерпеливо мерил шагами палубу судна, отплывшего из Марселя, умирая от желания, чтобы оно двигалось быстрее. Ева сопровождала отца, но Альмина отсутствовала. Графиня находилась рядом с мужем в каждой поездке, которую он совершал в Египет со дня их свадьбы, но теперь недомогала, испытывая ужасные боли в челюсти и голове. По совету доктора Джонни Альмина неохотно осталась дома на тот случай, если ей потребуется лечение зубов. Она проводила мужа и дочь, потребовав, чтобы ее вызвали, если ее присутствие сможет принести пользу.

Вся семья осознавала, что стоит на карте. Они уже много лет обсуждали «ненайденное захоронение». Обоснованное предположение Картера частично покоилось на гипотезе американского египтолога Герберта Уинлока, что некоторые интересные обломки, найденные Теодором Дэвисом, предшественником Карнарвона и Картера в Долине царей, могли быть предметами, использованными при погребальных обрядах Тутанхамона. В то время Дэвиса не интересовали подобные мелочи, но они возбудили любопытство Уинлока, гостившего в Хайклире. Не ускользнули эти детали и от внимания Карнарвона и Картера.

В пятницу 24 ноября лорд Карнарвон и леди Эвелин прибыли в Луксор. Оба пребывали в напряженном возбуждении, все чувства обострились до предела. Ева очень любила Говарда Картера, но находила, что с ним трудновато иметь дело из-за его совершенно безудержной целеустремленности и сарказма. Теперь же следовало собраться с силами, чтобы выдержать все это в высшей степени проявления. Картер и Кэллендер не теряли времени на повторную расчистку лестницы от мусора, но только после полудня 26 ноября группка из четырех человек оказалась перед входом. Лорд Карнарвон писал: «Нас обуревали сомнения, найдем ли мы вторую лестницу, возможно, засыпанную, за этой стенкой или же попадем в помещение? Я попросил Картера вынуть несколько камней и заглянуть внутрь».

Картер сделал небольшую дыру, через которую смог просунуть свечу во внутреннее пространство. Он еще неоднократно опишет этот момент для газет. «Через некоторое время, когда мои глаза привыкли к свету, детали медленно появились из сумрака, странные животные, статуи и золото – повсюду мерцание золота. На одну минуту – взгляд в вечность… Я обомлел от потрясения и, когда лорд Карнарвон… с тревогой спросил: “Вы видите что-нибудь?”, – единственное, что смог выдавить из себя, были слова: “Да, чудесные вещи”».

Три сотоварища Картера испытали взрыв восторга, сопровождавшийся облегчением. С сердцем, бьющимся как молот, Картер расширил отверстие и уступил место Еве, которая, в свою очередь, заглянула внутрь. «Немного привыкнув к освещению, я поняла, что там находятся огромные позолоченные ложа с необычными изголовьями и ящики, ящики…» Картер больше не мог сдерживаться и принялся увеличивать проем, чтобы проникнуть в помещение. Археолог забрался внутрь и осторожно, благоговейно двинулся вперед, держа свечу над головой, чтобы свет ее проник как можно дальше в уголки этого пространства. Остальные последовали за ним и замерли как вкопанные при виде открывшегося их взору в мерцании свечи. «Мы осознавали, что обнаружили нечто совершенно уникальное и доселе невиданное». Карнарвон писал, что там находился трон «непревзойденной красоты… неописуемого изящества и изысканности… того периода, когда египетское искусство достигло одной из своих вершин». Наконец-то после пятнадцати лет поисков обнаружились сокровища фараонов. И, когда их зрение приспособилось, а ум лихорадочно впитал увиденное, члены группы осознали, что точно такое же значение, если не большее, имело отсутствовавшее там. Не было саркофага. А значит, должны существовать и другие помещения, возможно, целая их вереница.

Затем присутствующие обнаружили нечто «между двумя статуями в натуральную величину – стену, покрытую печатями, и внизу следы пролома, достаточно крупного, чтобы мог пролезть небольшой человек». Возможно, воры предыдущих тысячелетий ограбили внутреннюю камеру. Ошеломленный Карнарвон призвал остановиться. Картер согласился: существовали процедуры, которые следовало соблюсти.

Члены группы выбралась обратно и остановились, взирая друг на друга в сгущающихся вечерних сумерках. Все были воодушевлены. Карнарвон и Картер, взаимно поздравляя, хлопали друг друга по спине. У Картера был такой вид, будто он вот-вот лопнет от возбуждения. Артур Кэллендер, казалось, не мог поверить в выпавшую на его долю удачу, а Ева, вне себя от радости за любимого отца, с грустью думала, как захочется Альмине побывать здесь, когда она получит извещение.

Засим последовало распитие напитков на террасе «Винтер палас отель», после чего лорд Карнарвон заказал телефонный разговор с женой и, подобно Картеру и Кэллендеру, вынужден был несколько раз повторить, прежде чем Альмина уяснила, о чем, собственно, говорит муж. Кто смог бы заснуть после того, что они увидели? Позднее этой же ночью компания тайно вернулась для исследования второго, частично закрытого помещения. Картер, леди Эвелин и Карнарвон должны были просто увеличить пролом, чтобы проскользнуть внутрь.

Они потеряли дар речи. Им удалось найти ее: погребальную камеру Тутанхамона. Первопроходцы осторожно положили несколько тростниковых корзин у нижней части фальшивой двери. Внимание посетителей отвлечет пара покрытых золотом статуй в натуральную величину.

На следующее утро Картер отправил извещение Энгельбаху, местному главному инспектору Департамента древностей, информируя его о происшедшем. Энгельбаху говорили о лестнице, первоначально найденной Картером, и он присутствовал, когда Кэллендер и Картер начали вновь убирать мусор. Но главный инспектор, как и почти все другие, полагая, что Долина царей опустошена, и считал излишним болтаться у лестницы Картера в пятницу вечером.

Теперь Энгельбах послал представителя департамента для сопровождения группы Карнарвона, когда та вернулась к захоронению. Обеспечили подключение к электросети в долине, так что в помещении сейчас можно было отчетливо увидеть все детали. Картер позже писал в своей книге «Гробница Тутанхамона»: «Миновали три, возможно, четыре тысячи лет после того, как нога человека ступала на пол, на котором ты стоишь, и тем не менее… Закопченная лампа, отпечаток пальца на свежеокрашенной поверхности, прощальная гирлянда, уроненная на порог, – создавалось ощущение, что все это произошло только вчера… Подобные мелкие бытовые подробности уничтожают время…»

Карнарвон и Картер замерли в изумлении, лишь начиная постигать масштаб предстоящей им судьбоносной работы. Потребуется целая армия экспертов для извлечения, описания и сохранения каждого отдельного предмета, возрастом по меньшей мере три тысячи двести лет. Им также придется немедленно обеспечить безопасность гробницы. Любая находка, содержащая золото, обладала притягательностью магнита для грабителей захоронений. Уже на эту ночь на верху лестницы, спускающейся к первой камере, был поставлен вооруженный стражник, а на следующий день Карнарвон нанял военного полицейского Ричарда Адамсона для надзора за безопасностью. Карнарвон построил для него полицейскую будку, чтобы обеспечить укрытие от палящего солнца, и Адамсон практически поселился в ней.

Первый осмотр для посетителей провели в среду 29 ноября. Должен был состояться обход с Говардом Картером, после чего следовал обед. Леди Алленби представляла своего супруга, верховного комиссара Великобритании; были также приглашены господин Лако, главный инспектор древностей; начальник местной полиции и, что имело решающее значение для последующих событий, корреспондент «Таймс» Артур Мертон.

Со времени объявления независимости произошла череда убийств подданных Великобритании, и было введено чрезвычайное положение, так что не стоило привлекать слишком большого внимания к происходящему. Но, что еще важнее, пока никто из официальных лиц не осознал великую значимость обнаруженного. Господин Лако и его помощники вообще пропустили официальное открытие: они были слишком заняты и прибыли только на следующий день.

К тому времени, как они появились, «Таймс» уже опубликовала первую статью о том, что стало самой освещаемой новостью на долгое время. Впоследствии уже не суждено было появиться теме, которой посвятили бы большее число колонок, чем Карнарвону, Картеру и Тутанхамону. Мертон, будучи хорошим газетчиком, немедленно учуял значимость показанных ему находок. Представители мировой прессы тут же стянулись в Луксор, разбив лагерь в садах гостиницы, когда были заняты все номера для проживания. «Таймс» обратилась к Альмине с просьбой написать эксклюзивную статью о ее путешествиях на раскопки в Египет, что та должным образом и сделала.

Площадка раскопок подверглась осаде, и это тотчас же создало проблемы для людей, старавшихся выполнять свою кропотливую работу. Карнарвон и Картер приняли решение вновь опечатать гробницу, пока они будут общаться с прессой и набирать команду экспертов себе в помощь.

Однако же наряду со стремлением продолжить это дело возникло огромное желание отпраздновать выдающееся событие. Карнарвон устроил вечер, открытый для всех в «Винтер палас отель». Поздравительные телеграммы потоками шли со всех концов света. Одна из первых поступила от короля Фуада, который тепло поблагодарил обоих мужчин за работу. Господин Лако, отбросив в сторону прежнее равнодушие, направил им письмо с благодарностью за бескорыстное отношение и научные исследования.

Масштаб интереса со стороны мировой общественности, не говоря уж о беспрецедентном историческом и культурном значении находки, расколол ее открывателей. Карнарвон решил вернуться с Евой на родину, чтобы спланировать дальнейшие действия. Лорд убыл с возрастающим чувством беспокойства по поводу битвы столкнувшихся интересов, напряжения и соперничества, невольно развязанной археологами.

Карнарвон и его дочь вернулись в Великобританию знаменитостями. 22 декабря лорд по просьбе короля посетил Букингемский дворец, дабы усладить слух их королевских величеств рассказом об открытии. Король и королева требовали все больших подробностей, и Карнарвон перечислил бесценные предметы в первом помещении и расписал изысканное мастерство их изготовления. Он уверил короля, что в ходе дальнейших поисков обнаружится и захоронение фараона.

Семья провела Рождество в Хайклире в состоянии легкого потрясения. В канун Рождества они сочинили совместное письмо Картеру. Послание Карнарвона было длительным перечнем текущих задач и предназначалось для отправки с доктором Гардинером, отплывавшим в Египет в начале января, ибо лорд попросил его присоединиться к группе экспертов. Карнарвон сообщал Картеру, что договорился об использовании ими автомобиля марки «Форд», который существенно облегчит ученым жизнь. В пакет был вложен сливовый пудинг[54].

Ева написала, в какое возбуждение привела ее радость за Говарда, полностью заслужившего этот успех после стольких лет тяжелой работы. «Безусловно, репортеры докучают и денно, и нощно… нет ни часа, ни одного места, где бы вы ни столкнулись с ними». Девушка отметила, что ее отец действительно утомился от всеобщего внимания, но если ей требуется подбодрить его, она просто напоминает о грядущем обнаружении саркофага, и это напоминание «о святая святых всегда действует подобно магнуму[55] шампанского». Ева купалась в лучах славы первой женщины, пересекшей порог погребальных камер. «Я никогда не смогу достаточным образом отблагодарить Вас за допуск в эти помещения – это был наилучший момент моей жизни».

Альмина посылала свою любовь, благословение и поздравления с успехом после многострадального упорства в преследовании цели. Она обсуждала, как укротить газеты в отношении своего мужа и высказывала различные практические соображения на этот счет. Леди Карнарвон также извещала Картера о своем слишком плохом самочувствии, чтобы присоединиться к экспедиции. Ей предстояла операция на челюсти.

После Рождества Картер возобновил работу. Он рассматривал различные предложения о помощи, решая, какие из них стоит принять. Мистер Литгоу из нью-йоркского музея «Метрополитен» прислал поздравительную телеграмму, и его участие было утверждено. К нему присоединились еще четыре американских египтолога, включая видного профессора Чикагского университета Джеймса Брестеда. Гарри Бертон был взят в качестве официального фотографа, а мистер Лукас, специалист-химик при египетском правительстве, также дал свое согласие. Бригада направилась в Каир для закупки мягкой набивки, веревок, упаковочных материалов и стальной решетки, которую установили на входе в захоронение.

Как правило, Картер пребывал в раздражении, его выводили из себя постоянные вмешательства прессы. Все, чего он хотел, так это продолжить свою неотложную кропотливую работу. 27 декабря бригада начала извлекать первые предметы и перемещать их в гробницу Сети II, где могло быть выполнено дальнейшее обследование перед транспортировкой в Каир. Картер полностью сосредоточился на методичном освобождении входной камеры, и его доводила до умопомрачения необходимость общаться с нескончаемым потоком журналистов и якобы персонами особой важности, неизменно обладавшими «спецпропуском». Его труд был тяжелым и напряженным, пространство – тесным и душным, а предметы – чрезвычайно хрупкими. По каждому возникали трудности: как остановить распад вещи на кусочки, каким образом заново нанизать бусы или предотвратить усадку дерева, подвергнутого воздействию горячего воздуха. По разумению Картера, все это являлось намного более важным, нежели разговор с представителями средств массовой информации или туристами.

Тем временем в Лондоне Карнарвон вплотную занимался именно этим. Он вел переговоры с компанией «Пате-синема» о съемках на кинопленку, с директорами Британского музея и музея Метрополитен в Нью-Йорке и – очень каверзные – с газетой «Таймс». Он обнаружил, что газета только что заплатила тысячу фунтов стерлингов за пятнадцать эксклюзивных телеграфных сообщений[56] от экспедиции на гору Эверест. После длительных согласований с Картером (тот прислал ему условия в зашифрованном виде) лорд Карнарвон решил подписать соглашение, предоставляющее газете исключительное право на интервью и черно-белые фотографии. Он должен был получить по договору пять тысяч фунтов и сохранял все права на любую книгу, лекцию или фильм. Карнарвон поставил условие, что «Таймс» обязана бесплатно передавать статьи египетской прессе и «Ньюбери уикли ньюс», но могла взимать сбор с прочих газет.

Конечно, это чистой воды схема извлечения прибыли, в которой была отчаянная нужда, если учесть затратность всей операции, но она также предназначалась для упорядочения рабочих условий на площадке. В теории археологи должны были иметь дело только с одной группой журналистов. Однако этот план обернулся своей пагубной стороной, когда остальная пресса, взбешенная отстранением от самого крупного события в истории, усилила травлю и разразилась разного рода оскорбительными репортажами о планах Карнарвона и Картера. Их изображали в самых мрачных красках как высокомерных авантюристов, намеренных закрыть Долину царей для туристов.

Готовясь к возвращению в Египет, Карнарвон собрал в кулак всю свою решимость. С его точки зрения, проблема прессы была урегулирована, несмотря на нелепые заголовки в газетах. Он попрощался с «бедной Альминой», которая, как он писал Картеру, «занималась различными вещами, делая их очень хорошо», но все еще была слишком слаба для путешествия. Муж уговаривал ее поехать на лечение в Париж, где она будет меньше находиться на виду у прессы, и присоединиться к ним в любое время, когда сможет. Затем лорд Карнарвон простился с сыном и невесткой. Он радовался, что сумел застать их перед отплытием в Индию с полком Порчи. Молодая пара оставила ему Сюзи, маленького трехногого терьера, принадлежавшего Порчи в бытность его подростком. Лорд Карнарвон принял собачонку, и она спала на его постели, когда новый хозяин пребывал в Хайклире.

Сюзи осталась в замке, а Ева и лорд Карнарвон вновь покинули Хайклир, еще с большими надеждами и ожиданиями, нежели в последний раз, всего несколько недель назад. Все внимание пятого эрла было сосредоточено на цели его поездки, а не на отъезде. Он не бросил последнего взгляда на замок, когда вместе с дочерью ехал в автомобиле по парку к поезду, который должен был доставить их в Саутгемптон. Да и зачем? Лорд Карнарвон собирался вскоре вернуться, причем с множеством новых экспонатов для своей коллекции древностей. Но он никогда уже не увидит родное гнездо, в котором прожил всю жизнь.

20

Свет гаснет

Когда 25 января 1923 года лорд Карнарвон и леди Эвелин ступили на красный ковер, расстеленный на платформе небольшой железнодорожной станции в Луксоре, их встретило восторженное ликующее общество. В своем возбуждении эрл, всегда бывший рассеянным, забыл в железнодорожном вагоне два вставных зуба – они были возвращены ему на алой подушечке. Еве преподнесли букет цветов, а вспышки камер мировой прессы так и засверкали, когда они с отцом и Картер пробирались через толпы. Картер прямиком отправился на площадку; Ева комфортабельно устроила отца в «Винтер палас отель» и переговорила с шеф-поваром по поводу меню для различных обедов и ужинов. Планировалось множество развлечений, и Еву радовала перспектива выступить в роли хозяйки бок о бок с отцом. «Таймс» поручила Артуру Мертону круглосуточно описывать все события. Репортер сообщал, что «невозможно остаться равнодушным к чрезвычайно дружественному, даже сердечному отношению египтян к лорду Карнарвону. Он любит их и любит Египет».

Нельзя сказать, чтобы та же доброжелательность характеризовала отношения с остальной прессой. Долина была полна людей, как журналистов, так и туристов, слоняющихся вокруг, чтобы увидеть драгоценные предметы искусства, переправляемые в полевую лабораторию. Когда у них падало настроение, а это неизбежно случалось, они давали волю своей раздражительности. Критика в газетах становилась все более резкой и, похоже, могла повлиять на основополагающие отношения с египетским Департаментом древностей. Карнарвон, оставив Картера и его бригаду за работой, отправился в Каир, чтобы урегулировать проблемы и подготовиться к торжественному открытию погребальной камеры.

Днем, назначенным для прорыва, стала пятница 16 февраля. К этому времени входные камеры были полностью освобождены и остались только две черно-золотые статуи стражей, уставившихся друг на друга поверх опечатанного входа в погребальное помещение Тутанхамона. У захоронения собралось около двух десятков человек: лорд Карнарвон, леди Эвелин, достопочтенный Мервин Герберт (сводный брат Карнарвона), достопочтенный Ричард Бетелл (личный секретарь Карнарвона, недавно нанятый им для помощи с перепиской), Говард Картер, Артур Мейс, Артур Кэллендер, профессор Брестед, Гарри Бертен с его кинокамерой, доктор Алан Гардинер, мистер Литгоу и мистер Уинлок из музея Метрополитен, сэр Уильям Гарстин, сэр Чарлз Каст, конюший короля Георга V и мистер Лако из Департамента древностей, мистер Энгельбах с тремя местными инспекторами и Абдель-Халим-паша, представлявший правительство короля Фуада.

Картер начал вынимать камни из заложенного входа, действуя сверху вниз. Он сложил небольшой настил, чтобы закрыть отверстие, через которое они втроем вошли внутрь в первый раз. Через полчаса собравшиеся смогли увидеть нечто, смахивавшее на прочный лист золота на расстоянии всего нескольких футов за входом. Картер протолкнул внутрь матрас, чтобы защитить этот предмет и продолжал осторожную работу с помощью Лако и Кэллендера в течение еще двух часов, показавшихся бесконечными. Когда процесс был закончен, их взорам представилась большая золотая усыпальница, такого же размера, как и предшествующая камера, в которой они находились, но примерно на четыре фута ниже.

Картер, Карнарвон и Лако, наклонившись, проследовали в узкий проход, протягивая электрический провод, чтобы обеспечить себе побольше света. Стены камеры покрывали яркие росписи сцен из «Книги мертвых», причем фигуры были больше натурального роста. В одном углу стояли семь магических весел, требовавшихся усопшему фараону для переправы через воды загробного царства. Две золотых дверцы гробницы были покрыты картушами и иероглифами и удерживались в закрытом состоянии перекладинами и веревками. Осторожно вынув перекладину и развязав веревки, они открыли наружные двери, обнаружив внутри другую золотую гробницу с ненарушенными печатями.

Остальные присутствующие следовали за ними. Картер обратил внимание на очередную камеру, сокровищницу, вмещающую гробницу с балдахином из кремового алебастра, которую он позже описал как одно прекраснейших произведений, которые ему когда-либо довелось видеть. Погребальная камера наполнилась людьми, онемевшими от изумления. Они находились в святая святых, разглядывая блеск исчезнувшего мира.

Для одного дня было вполне достаточно. Теперь предстояло заняться саркофагом, но и Карнарвону, и Картеру было совершенно ясно, что с ним следует обращаться с величайшим почтением и оставить там, где он был установлен – в Долине царей. Они удалились, до глубины души потрясенные увиденным. Два человека, руководившие процессом, были изнурены и напряжены до крайности, испытывая радость наравне с озабоченностью.

С 19 по 25 февраля захоронение открыли для прессы и публики. Картер и Карнарвон надеялись таким образом смягчить гнев средств массовой информации. Это не сработало. Американские журналисты, взбешенные, что в отличие от экспертов США им не разрешен полный доступ к открытию, начали сообщать ложные сведения, будто Карнарвон хочет увезти мумию Тутанхамона в Англию. Лорд был рассержен и уязвлен. Картер пребывал на грани срыва, измученный бесконечными остановками. В его дневнике сухо записано: «Посетители в захоронении, отданном визитерам», – в течение восьми последующих дней.

Отношения между мужчинами накалились. 21 февраля Карнарвон навестил «Замок Картера» в попытке сгладить острые углы. У них состоялся горячий спор, и Карнарвон вернулся в гостиницу. Ева была опытным посредником и помогла утешить отца и умиротворить Картера. Она знала, как много эта дружба значит для обоих. При ее поддержке Карнарвон 23 февраля написал примирительное письмо Картеру, и пятью днями позже они совместно решили закрыть гробницу и передохнуть. Картер остался дома и провел несколько спокойных суток, встречаясь лишь со старыми друзьями, сэром Джоном и леди Максвелл. Карнарвон нанял dahabiyah (лодку-домик для плавания по Нилу) и проплыл до Асуана в обществе Евы, Чарлза Мейса и сэра Чарлза Каста. Он был совершенно изможден, но речной ветерок и мягкое покачивание восстановили его силы. Единственным раздражающим моментом были ночные комары. Один из них укусил его в левую щеку. Ко времени своего возвращения в Луксор лорд порезал укус, бреясь любимой старой бритвой с рукояткой из слоновой кости.

Лорд Карнарвон вернулся в Луксор 6 марта; страсти улеглись, и они с Картером восстановили согласие. Несколькими днями позже друзья обсуждали в номере лорда Карнарвона следующий этап работы. Эрл все еще чувствовал себя утомленным и пожаловался Картеру на неважное состояние.

Доктора порекомендовали больше отдыхать, так что он лег в постель, а Ева поспешила в Каир проводить на теплоход до Марселя свою горничную Мирей, жертву египетской жары, возвращавшуюся в Англию. Картер ежедневно навещал Карнарвона, и тот, казалось, окреп, так что 14 марта последовал за леди Эвелин в Каир и поселился в отеле «Континенталь». Однако лорд все еще недомогал и был вынужден покинуть одно светское мероприятие, чувствуя себя «очень неважно».

Ева постоянно ухаживала за ним, стараясь подавить все возрастающую тревогу. Здоровье ее отца всегда оставляло желать лучшего, но в Египте он обычно чувствовал себя хорошо. Несколькими днями позже она написала Картеру, сообщая, что Пьер Лако свалился с инфлюэнцей, и добавила: «Но, главное, отец очень, очень плохо чувствует себя… все железы на его шее вспухли… и у него высокая температура». Учитывая недавнюю травлю в прессе, Ева старалась держать в секрете прогрессирующую болезнь отца. Девушка закончила письмо словами: «Мне хотелось бы, дорогой, чтобы Вы присутствовали здесь».

Доктор Алан Гардинер, также находившийся там, написал своей жене: «Нашим большим горем в последние несколько дней стало серьезное заболевание Карнарвона… Эвелин просто великолепна, действительно чудесная маленькая девушка, полная мужества и здравого смысла и преданная своему отцу. Я и впрямь чрезвычайно люблю ее».

Мистер Литгоу сообщил Картеру, что Карнарвон слег с заражением крови и положение тяжелое. К тому времени как Ричард Бетелл, секретарь лорда Карнарвона, написал ему, что переезжает в отель для оказания помощи, Картер уже получил телеграмму от Евы, умоляющей его приехать в Каир, и готовился к отъезду. Началась паника. Ева дала телеграмму Альмине, а генерал сэр Джон Максвелл телеграфировал воинскому начальнику Порчи в Индии с просьбой предоставить тому трехмесячный отпуск по семейным обстоятельствам и ускорить немедленный отъезд в Египет. Порчестер выехал в тот же день после обеда, оставив жену Кэтрин паковать вещи для возвращения в Англию.

Альмина получила телеграмму от Евы в Симор-плейс. Графиня уже много недель болела и практически ни с кем не виделась, кроме доктора Джонни. Однако она обожала говорить по телефону и регулярно общалась с Евой и мужем, поэтому знала, что состояние его ухудшается и работу отложили, пока все не отдохнут. Она еще не была готова поверить в серьезность сообщения Евы. Карнарвон тяжело болел за две тысячи миль от дома, а дочь явно охватил ужас.

Это была та ситуация, для урегулирования которой Альмина обладала всеми нужными качествами. Она немедленно позвонила де Хэвилленду и поинтересовалась фрахтовкой самолета с летчиком. Затем бросила в саквояж кое-какую одежду, сообщила доктору Джонни, что они немедленно убывают в Египет, и отправилась на аэродром Кройдон. Они вылетели в трехместном самолете в Париж, доехали поездом до Лиона и пересели на второй самолет, чтобы лететь прямиком в Каир. Путешествие, на которое ушло бы морем три недели, заняло у них трое суток. Альмина вихрем подлетела к постели мужа и, остановившись только чтобы обнять Еву, занялась его выхаживанием. Она достаточно часто занималась этим раньше и рассчитывала на полное выздоровление. Ее муж достиг часа своего триумфа; он просто обязан был выздороветь.

27 марта «Таймс» написала, что лорду Карнарвону стало лучше. Король прислал ободряющее послание. 28 марта газета сообщила об ухудшении состояния Карнарвона. 30 марта Симор-плейс выпустил бюллетень: «Пациенту немного лучше, температура 38,9°; положение все еще очень серьезное». К 3 апреля пресса извещала о здоровье Карнарвона каждые несколько часов. Его болезнь стала основным событием: от нее зависела следующая глава в саге о Тутанхамоне, державшей в напряжении весь мир.

Первого апреля Алан Гардинер навестил Карнарвона. «У него был ужасный кризис около 6 часов… я ужасно переживал из-за этого… и эта бедная девочка. У меня просто разрывается сердце от ее преданности, она просиживает там дни и ночи, измотанная, и ждет. Вчера его состояние сочли безнадежным, но Эвелин и леди Карнарвон не сомневались, что он выкарабкается. Этим утром больной настоял, чтобы его побрили, и ему стало намного лучше».

Ко времени прибытия Порчи у Карнарвона развилась пневмония, и он бредил. Альмина начала терять надежду. Генри не спускал глаз с мечущегося в лихорадке отца, которого едва знал, но который, как лишь недавно начал осознавать молодой человек, нежно любил его. Война разделила их именно в то время, когда мужчины могли бы стать друзьями, а теперь, похоже, было слишком поздно, чтобы наверстать упущенное.

В первые часы четверга, 5 апреля, Карнарвону, похоже, на краткое время стало лучше. «Я услышал зов, я готовлюсь». Вскоре он скончался.

Альмина, рыдая, преклонила колени подле его кровати и ласково закрыла ему глаза. Одна из медсестер побежала за Порчи и леди Эвелин. Когда они направились к комнате отца, коридор отеля погрузился во тьму. Свет погас по всему Каиру. В замке Хайклир любимый терьер лорда Карнарвона Сюзи взвыл, разбудив экономку, в комнате которой спал, и издох.

Ева была безутешна, она поцеловала руки отца, и брат помог увести ее из комнаты. Говард Картер, Алан Гардинер, доктор Джонни, супруги Бетелл и Максвелл собрались в гостиной, и, пока Порчи утешал свою сестру, доктор Джонни ушел оказать помощь Альмине.

Этой ночью никто уже не сомкнул глаз. На следующее утро новый эрл Карнарвон зашел к Картеру. С потемневшими от изнеможения глазами тот читал некрологи о своем дорогом друге и руководителе. Все египетские газеты в знак уважения вышли с траурными рамками. Со всех концов мира хлынула волна телеграмм, на сей раз выражавших сочувствие, а не поздравления.

Альмина пребывала в полном смятении. Дети заволновались по поводу ее здоровья, но мать убедила их: они должны продолжать свою жизнь и покинуть Египет, она же займется приготовлениями по доставке тела лорда Карнарвона на родину. Так что Эвелин и Порчи отправились в Порт-Саид, где встретились с Кэтрин, направлявшейся из Индии, и возвратились в Англию. Порчи, всегда недолюбливавший Египет, с трудом дождался отплытия. Ева раньше обожала эту страну; но никогда больше туда не возвращалась.

Пока Альмина занималась организацией бальзамирования тела мужа, прессу наводнили измышления по поводу «проклятия фараонов». Самая животрепещущая тема в мире продолжала раздуваться. «Таймс» сообщала более взвешенно: «Миллионы людей, которые обычно не думают… о древностях, наблюдали за развитием великой авантюры [лорда Карнарвона] с глубоким и все возрастающим интересом». Вопрос заключался в том, что же произойдет далее?

Говард Картер оставался с Альминой в Каире, пока она не отбыла 14 апреля с телом лорда Карнарвона в Англию на пароходе «Малова» компании «П энд О». Картер вернулся в Луксор на следующий день, совершенно пав духом. За неделю в его дневнике не появилось ни одной записи. Он был исключительно замкнутым человеком с ограниченным числом близких друзей и совершенно растерялся без человека, бок о бок с которым работал в течение пятнадцати лет и совершил величайшее археологическое открытие всех времен. Друзья должны были спланировать совместное вскрытие саркофага Тутанхамона. Но Карнарвону, увы, не суждено было увидеть самые сокровенные тайны захоронения. Именно Говарду Картеру выпал жребий во всех подробностях лицезреть необычную погребальную маску Тутанхамона без участия человека, сделавшего это возможным.

Альмина и доктор Джонни совершили длительное путешествие на родину. Лорд Карнарвон выразил в завещании пожелание, чтобы его похоронили в простой могиле на вершине холма Бикон, рядом с остатками крепости времен железного века, с видом на поместье Хайклир. Они сошли на берег в Плимуте, где их встретила леди Эвелин, и увезли тело лорда Карнарвона специальным железнодорожным рейсом в Хайклир. Альмину покинул весь ее боевой дух; это возвращение домой разительно отличалось от преисполненного надежды порыва всего несколько недель назад.

30 апреля, прелестным свежим утром через два дня после их возвращения, скорбящие собрались в семейной часовне. Высокие двери в здании из песчаника и кирпича со сводчатым потолком были широко распахнуты, открывая выложенный зеленой и кремовой плиткой пол, и скамьи с красивой резьбой. Облаченные в черное гробовщики осторожно вынесли гроб и, погрузив в армейский санитарный автомобиль, закрепили для последнего путешествия.

Семья просила не беспокоить их во время церемонии, но на это не приходилось рассчитывать из-за газетной шумихи, длившейся с момента открытия гробницы Тутанхамона.

Автомобиль направился к вершине холма мимо молочной фермы, теплиц и коттеджей арендаторов. Когда он проезжал перед замком, к нему присоединились три длинных черных автомобиля с Эвелин, Кэтрин, тремя любимыми сестрами лорда Карнарвона, – Уинифрид, Маргарет и Верой, – и его братом Мервином. Был там и лорд Бургклир, Обри же находился на вилле в Портофино, слишком больной для такого путешествия, измученный дополнительными проблемами из-за ухудшавшегося зрения. Присутствовали также доктор Джонни и майор Резерфорд, управляющий. Альмина уехала в автомобиле одна четвертью часа ранее. Процессия вилась вниз по Липовой аллее, великолепному променаду, окаймленному деревьями со светло-зеленой листвой, с парком, простирающимся по обеим сторонам, проследовала под аркой у Винчестерского домика привратника и остановилась около площадки для игры в гольф, заложенной лордом Карнарвоном двадцать лет назад на нижних склонах холма Бикон.

Молодой лорд Карнарвон вышел из санитарного автомобиля, майор Резерфорд и доктор Джонни – из машин. К ним присоединилась группа верных слуг, которые уже ждали у подножия холма, включая мистера Стритфилда, мистера Фернсайда, мистера Блейка, мистера Стоури и мистера Мейбера. В сопровождении священников Хайклира и Бургклира мужчины начали подниматься к могиле, вырытой и освященной накануне. Крутой подъем пролегал между старыми кустами можжевельника и боярышника.

Санитарная машина и легковые автомобили продолжили путь к краю площадки для игры в гольф, где по пологому склону могли подняться по выступу холма. Автомобили выстроились в ряд на продуваемой ветрами вышине в девятистах футах над уровнем моря, на фоне неба – мрачная картина над роскошными лесистыми пейзажами внизу. Их ряд замыкала санитарная машина, которую втащили сюда трактором.

Альмина, вся в черном, стоя у могилы, приветствовала скорбящих. Они останавливались, чтобы окинуть взглядом великолепную панораму. Обожаемый последним лордом Хайклир лежал перед ними как на ладони, от конного завода до ферм, озер, подъездных дорог и лесов. В сердце всего этого гнездился викторианский замок и парк вокруг него, усеянный всяческими постройками, созданными еще его предками. Это выглядело таким контрастом с пылью и пустынями Египта. Пятый эрл выбрал величественное, изолированное место погребения, впечатляющее совершенно иным образом, чем бесплодные барханы и островерхие скалы египетской родины фараона Тутанхамона.

Восемь человек из поместья извлекли гроб из санитарной машины и поставили на деревянные носилки над могилой. Гроб был изготовлен из старого дуба, выросшего в парке, и покрыт пурпурной, отороченной горностаем мантией покойного эрла, надевавшейся по случаю коронационных торжеств; поверх водрузили его небольшую корону. В одиннадцать часов утра преподобный мистер Джефсон и преподобный мистер Бест провели простую заупокойную службу, о которой и просил лорд Карнарвон. Как только она завершилась, мантия и корона были переданы Джорджу Фернсайду, верному камердинеру покойного эрла. На пластине на гробе была выгравирована надпись: «Джордж Эдвард Стэнхоуп Молине Герберт, эрл Карнарвон, родился 26 июня 1866 года, скончался 5 апреля 1923 года».

Скорбящие медленно отошли в сторону, прижимая носовые платки к глазам, оставив коленопреклоненную Альмину у могилы ее супруга. Над головами гудел биплан, нанятый газетой «Дейли экспресс»; с него фоторепортеры делали моментальные снимки вдовы, опубликованные на следующий день. Тогда, как и теперь, пресса не могла удержаться от сенсаций.

Вокруг смерти эрла продолжали роиться слухи. Говорили, будто копать землю на вершине холма Бикон было так тяжело, что гроб пришлось установить вертикально, а любимого терьера похоронили рядом с ним. В течение последующих лет слухи и завораживающее умы поверье о «проклятии фараона» только усиливались, порождая самые дикие теории. Делались далеко идущие выводы из некоторых совпадений, связывавших эрла с Тутанхамоном: лорда Карнарвона беспокоили боли в колене, а результаты компьютерной томографии позволяют предположить, что у Тутанхамона был перелом колена. Возможно, причиной кончины обоих стал укус комара: лорд Карнарвон порезал место укуса на лице, оно инфицировалось, в конечном итоге явившись причиной смерти, когда последующее заражение крови доконало больного. Эксперты позже обнаружили, что Тутанхамон, возможно, заразился малярией, переносимой комарами. Даже форма головы лорда Карнарвона представляла интерес для теоретиков. Эрл часто шутил, что никогда не терял своих шляп из-за случайной путаницы с другими, поскольку они годились только для его слегка куполообразной головы. Позже эксперты затратили немало времени, оценивая форму головы Тутанхамона, поскольку, похоже, она была куполообразной от рождения. От мысли, что фараона ударили по голове, теперь отказались – вмятины скорее возникли при мумификации.

Но для семьи пятого эрла значение его смерти было более глубоким, хотя и не совсем простым. Обри писал о кончине своего брата: «Никогда не знаешь, сколь дорог тебе человек, пока не оказывается слишком поздно». Эти двое мужчин всегда были близки, но тем не менее сия избитая истина неотступно терзала Обри. Эвелина осиротела без своего обожаемого отца; Альмина также пережила потрясение. Что же касается Порчи, бремя на его совести оказалось, возможно, самым тяжелым. Сын никогда не был близок с отцом, а теперь судьба вынудила его стать наследником. Спускаясь по холму и охватывая взором поместье, которым ему отныне предстояло управлять, молодой человек размышлял о коренном перевороте, свершившемся в его жизни.

Альмина тоже ощущала этот переворот, но сосредоточилась на том, чтобы обеспечить достойный уход из жизни человеку, чье открытие захоронения фараона сделало его национальным героем. Он желал скромного погребения в кругу близких, но теперь следовало почтить кончину знаменитости. Альмина двумя днями позже устроила поминальную службу в церкви Хайклира для узкого круга друзей, персонала поместья и арендаторов. Еще одну службу организовали мэр и корпорация Ньюбери в церкви Святого Николая. Затем леди Карнарвон вернулась в Лондон и устроила более масштабную мемориальную службу, открытую для всех, в храме Святой Маргарет, в Вестминстере, где ее сын венчался год назад, а она заключила брачный союз с эрлом в 1895 году. Службу посетили сотни людей, включая Элси, преданную мачеху лорда Карнарвона, и мистера Броугрейва Бичема, ставшего близким другом леди Эвелин и желавшего оказать свою поддержку.

В тот же самый день еще одна поминальная служба прошла в соборе Всех Святых в Каире. Египетские газеты изложили подробности заболевания эрла и его похорон на холме Бикон в мельчайших деталях. Там присутствовало много друзей и коллег, желавших оказать дань уважения любившему Египет великодушному английскому джентльмену, чье открытие принесло стране неоценимое признание и престиж. Аббас Хилми аль-Масри, выдающийся египетский поэт, воздал должное лорду Карнарвону в прекрасно сформулированной речи, заявив, что тот внес вклад в славу Египта таким образом, «с которым не смог бы сравниться Сахбан, величайший арабский оратор».

Лорду Карнарвону было всего пятьдесят семь лет, когда он скончался, но старый метод ведения дел в Долине царей и в Хайклире ушел вместе с ним. С этого времени именно египетское правительство притязало на наследие фараонов, а в Хайклире впервые в двадцатом веке титул и поместье перешли к преемнику. Современный мир, с его ликвидацией привилегий для одних и расширением свобод для других, никого не обошел стороной.

21

Наследство

Все изменилось для Альмины, когда ее муж скончался в мае 1923 года. Всю жизнь эту женщину поддерживали мужчины, любившие и баловавшие ее. Сначала благодаря своему отцу, Альфреду де Ротшильду, а затем мужу она без усилий получала доступ в знатные дома и к видным людям, ведя самый изысканный образ жизни, какой только могла дать Британская империя. Она устраивала приемы, создавала госпитали, осыпала всех вокруг себя подарками, а взамен наслаждалась привилегиями высшего общества и своего высокого положения в нем.

Во время войны Альмина использовала свои возможности, личные качества и таланты в Хайклире и на Брейнстон-сквер исключительно на благо людей. Овдовев в сорок семь лет, она осталась в одиночестве. Порой женщина ощущала себя опустошенной и совершенно подавленной горем. Впервые в жизни бывшая супруга эрла Карнарвона потеряла уверенность в себе. А ведь надо было подумать о многом и принять массу решений.

Альмина начала с нескольких основополагающих деталей. Как она будет называться теперь, больше не являясь графиней Карнарвон? Уже существовала одна вдовствующая графина Карнарвон, неутомимая Элси, не прекращавшая, несмотря на седьмой десяток, бурной деятельности. Она в основном проживала в своем доме в Лондоне, чтобы помогать «Обществу голосовой терапии» и множеству других объединений и благотворительных организаций. Поскольку этот вариант был закрыт для нее, Альмина дала объявление в «Таймс», что хотела бы быть известной как Альмина, графиня Карнарвон.

Потом встал вопрос переселения из Хайклира. Согласно традиции при воцарении нового преемника бывшие держатели титула и обитатели поместья элегантно удалялись со сцены. Естественно, старое поколение не выставляли на улицу, и в любом случае у Альмины был собственный особняк на Симор-плейс, но даже при этом ей предстояло пережить все превратности переезда. Отныне Хайклир стал домом новых эрла и графини Карнарвон, а не ее.

Порчи был всецело предан идее поддержания благосостояния Хайклира, но ему исполнилось всего двадцать четыре года и к тому же не довелось жить в поместье в зрелом возрасте. У него не было благоприятной возможности наблюдать в подробностях, как функционирует это хозяйство, а его жена, выросшая в совершенно ином окружении в США, должна была учиться наравне с ним.

Вдобавок к изменениям в домашнем кругу следовало также принимать во внимание международный масштаб события. Человек, которому была предана Альмина, умер в апогее своих трудов и славы. Осталось огромное незавершенное дело, в настоящее время застопорившееся в Египте и нуждавшееся в приложении всех ее сил для возобновления. Начало этой работе с точки зрения переговоров с египетским правительством, различными музеями и средствами массовой информации едва было намечено.

У Альмины возникло несколько существенных проблем. Пятый эрл умер, не упомянув в своем завещании концессию в Долине царей. Его вдова хотела продолжать работу в гробнице Тутанхамона в память о своем супруге. Для нее это означало оказание финансовой помощи Говарду Картеру, чтобы тот мог завершить проект. Альмина заявила Картеру, что выделит средства на раскопки, а значит, ему следует подготовить план на будущий сезон. 12 июля графиня Карнарвон также подписала соглашение с мсье Лако из Департамента древностей, дававшее ей право затратить еще год на освобождение гробницы, начиная с ноября. Остальная часть Долины царей уже больше не являлась частью концессии.

Говард Картер почти все лето провел в Англии и несколько раз навестил Хайклир, где помог Альмине надежно упаковать бесценную коллекцию древностей эрла. Она была совершенно уникальна, стоимость многих предметов составляла более двадцати тысяч фунтов. В своем завещании лорд Карнарвон отказал различные экспонаты Британскому музею и музею «Метрополитен» в Нью-Йорке, но и Картер, и Альмина надеялись, что, если коллекции предстоит поступить в музей, основная ее часть останется единым целым.

Картер, конечно же, с большим облегчением осознавал, что его труды более не находятся под угрозой, и был чрезвычайно благодарен Альмине, но тосковал по обществу старого друга и их сотрудничеству. Археолог не привык к праздности и затратил много времени на подготовку книги. «Гробница Тутанхамона» была опубликована в том же году. Картер посвятил ее своему «любимому другу и коллеге лорду Карнарвону, скончавшемуся в час своего триумфа. Если бы не его неустанная щедрость и постоянное ободрение, наши труды никогда не увенчались бы успехом. Его суждениям в искусстве не было равных. Его усилия, внесшие столь большой вклад в расширение наших познаний по египтологии, навеки обретут почет в истории, и я всегда буду хранить память о нем».

После смерти лорда Карнарвона бедный Картер пребывал в постоянном унынии. Однако его целеустремленность не поколебалась, и ученый в конечном итоге завершил свою задачу, но это далось нелегко. Они с Альминой оказались вовлеченными в распри с Департаментом древностей, продолжавшиеся до конца следующего года. Проблемы начались, когда Картер возобновил работу в ноябре 1923 года. Археолог не мог примириться с постоянными препятствиями и в конце концов полностью закрыл гробницу. Египетское правительство тут же запретило ему появляться и на площадке, и в его лаборатории. Для народа, исследующего возможности своей только что обретенной свободы, это было идеальной ситуацией для возвращения раскопок под руководство египтян. Изнурительное противостояние с египетским чиновничеством, юридические доводы, мешающие соблюдению прав и обязательств и множество мелких свар только усугубили депрессию Картера.

Решение египетского суда принесло разочарование Альмине и Картеру. Были допущены ошибки, которые, возможно, не произошли бы, останься в живых лорд Карнарвон. Однако графине удалось убедить египетские официальные лица позволить Картеру завершить раскопки и подготовить описание захоронения. Для человека, всего-навсего хотевшего, чтобы его оставили в покое для продолжения работы, этого было достаточно.

Тем временем на родине предстояло сражаться со все возрастающим объемом бумажной волокиты. Пятый эрл оставил Хайклир в майоратное наследование сыну и его потомкам, но почти все остальное, от лошадей до прочих особняков, перешло к Альмине. Образовалась сложная налоговая ситуация, поглощавшая уйму времени и обрещавшая поглотить также массу денег. Именно этого Карнарвон прозорливо опасался в течение многих лет, еще с тех пор, как суперналог Ллойд Джорджа стал законом в 1910 году, а тариф ежегодного налога начал расти с незначительной суммы, которой можно пренебречь, до шестидесяти процентов дохода в 1919 году. Естественно, нации требовалось возродиться после войны, выплачивать пенсии раненым и вдовам, а также построить тысячи домов для «достойных героев» по призыву Ллойд Джорджа, но финансовое состояние старого класса землевладельцев неожиданно изменилось.

Лорда Карнарвона постоянно волновало превышение счета в банке Ллойда и вид на будущее. Большую часть состояния эрла, как и многих аристократов, составляло недвижимое имущество, а не финансовые средства, он и тратил деньги на светскую жизнь скорее по сложившейся привычке, нежели в соответствии с тщательно рассчитанным чистым доходом. Всего за несколько месяцев до смерти лорд написал управляющему Резерфорду с просьбой урезать все расходы, насколько это возможно, но запоздал с этой мерой, и теперь Порчи, наследник, и Альмина, его вдова, столкнулись с существенными налогами на наследство.

Налог на наследство, подлежащий уплате при переходе большого поместья от одного поколения к другому, стал еще одним фискальным кошмаром, преследовавшим класс землевладельцев, особенно после 1920 года, когда налоги возросли. Для уплаты сборов, которыми облагалась огромная недвижимость, надлежало быстро найти средства, и зачастую это означало, что особняк должен быть либо продан, либо лишен своего содержимого. Ситуация с Хайклиром, как всегда, облегчалась за счет денег Ротшильда. Альмина вела себя стоически – для нее проблема заключалась в том, с какой картиной расстаться, но сумма оказалась слишком огромной, а весь процесс – осложненным. Это означало, что денег, завещанных Джорджу Фернсайду, Альберту Стритфилду и прочим давним друзьям и персоналу, нельзя выплатить до окончательного уничтожения всех препон. Альмина же хотела заниматься делом. Она всегда избирала эту тактику, когда на нее оказывалось давление, и теперь вихрем мчалась из Симор-плейс на ужин, навещала Порчи и Кэтрин в Хайклире, пользовалась заботой друзей и выезжала в Париж за покупками. Она также стала проводить больше времени в обществе подполковника Яна Деннистоуна, с которым познакомилась через его бывшую жену, свою подругу.

Альмина встретилась с Дороти Деннистоун, когда их общий друг, генерал сэр Джон Кауэнс, умирал в 1921 году; женщины чрезвычайно сблизились, и Дороти постоянно навещала Хайклир. Сэр Джон был блестящим квартирмейстером, сыгравшим решающую роль в Первой мировой войне, но его репутацию подмочили любовные похождения. Одним из них был роман с Дороти, на некоторое время получившей право раздельного проживания со своим мужем. После развода четы Ян Деннистоун часто пребывал в одиночестве. Подполковник был вынужден пользоваться креслом-каталкой, поскольку перенес тяжелый перелом бедра, к этому присовокупились серьезные финансовые неприятности, но Ян был добр, обаятелен и стал хорошим другом графини Карнарвон после смерти ее мужа. Женщина никогда прежде не оставалась одна и почувствовала, что ее влечет к Яну. Альмина ухаживала за ним, и они стали проводить все больше времени вместе.

Среди всех этих напастей Карнарвоны все-таки получили и хорошую новость: Ева собралась замуж. Она уже несколько сезонов встречалась с мистером Бичемом, и ее любовь и уважение к нему возрастали с каждым днем. Молодой человек излучал веселье, и им нравилось танцевать вместе. Когда отец умер, Ева почувствовала себя совершенно обездоленной. Броугрейв предложил ей свою поддержку и тем летом часто гостил в Хайклире.

Он пытался пойти по стопам своего отца в качестве члена парламента, но безуспешно. Он был кандидатом от национальных либералов в Ловестофте после того, как его отец ушел в отставку, но потерпел сокрушительное поражение. Эти всеобщие выборы стали сущим побоищем для расколовшейся Либеральной партии, но Броугрейв сражался отважно, хотя предпочел бы карьеру в бизнесе. Однако он пожертвовал своими предпочтениям, главным образом, чтобы угодить своей матери, леди Бичем. Броугрейв очень заботился о родителях после того, как его старший брат Эдуард погиб во Франции в 1914 году.

Веселый и непосредственный, он хорошо ладил как с Альминой, так и с Порчи и Кэтрин. Броугрейв неважно играл в гольф и неплохо – в бридж, а скачки доставляли ему удовольствие только потому, что ими увлекалась Ева. Помимо его личных качеств, девушка ценила, что он нравился ее отцу. Оба разделяли страсть к автомобилям и часто выезжали прокатиться в «бугатти» лорда Карнарвона. Броугрейв проявлял чудеса изобретательности, чтобы развеселить Еву и заставить ее вновь улыбаться. Если у нее портилось настроение, девушка просила его спеть «Боже, храни короля». Броугрейв был совершенно лишен музыкального слуха и так фальшивил, что все покатывались со смеху. Честно говоря, он был единственным человеком, за которого Ева серьезно думала выйти замуж, и ко всеобщему удовольствию свадьба была назначена на октябрь.

Другой радостью стало известие, что Кэтрин, графиня Карнарвон, беременна своим первым ребенком. Дитя должно было появиться на свет после Рождества. Хайклиру вновь суждено было стать домом для детей, и, невзирая на все печали, в воздухе запахло обновлением.

Облегчение от хороших новостей продлилось недолго. Большую часть весны Обри пребывал в совершенно подавленном состоянии из-за ухудшающегося здоровья, а в начале года даже не смог собраться с силами, чтобы приехать из Италии на поминальную службу по своему брату. Но к лету больной почувствовал себя несколько лучше и с женой Мэри вернулся в Англию. В июле они гостили в Хайклире. Это стало его последним посещением. Затем Обри отправился в Пикстон и обратился к докторам. Он всегда был худ, но теперь стал просто кожа да кости, почти ослеп и потерял всю свою жизненную энергию для борьбы с нескончаемыми недугами и утратой зрения.

Один из докторов, явный шарлатан, дал ему необычную рекомендацию: если он удалит все зубы, то зрение восстановится. Бедный Обри, должно быть, пребывал в отчаянии, потому что уцепился за эту мысль и последовал совету. Оказалось, что у него была язва двенадцатиперстной кишки, начался токсикоз, вызвавший сепсис, как и у его брата. Элси примчалась к постели сына, они с Мэри работали посменно, чтобы сбить температуру, но в эпоху, предшествующую открытию пенициллина, никакой уход не смог бы его спасти. Начался бред, и 26 сентября Обри скончался.

Обри было всего сорок три года; после него осталось четверо маленьких детей. Некрологи воздавали должное его неукротимому духу и объему жизнедеятельности, который он ухитрился вместить в столь короткий жизненный срок. Покойный был выдающимся лингвистом и путешественником, он сражался и вел переговоры в Великой войне, являлся членом парламента, боролся за права малых народов, особенно Албании, сочинял стихи и обзавелся преданными друзьями по всему миру благодаря своему замечательному обаянию. Его жена, мать, младший брат Мервин и сводные сестры Уинифрид, Маргарет и Вера, похоронили его в Рашфордской церкви на Эксмуре. Поминальная служба на Пиккадилли изобиловала его друзьями.

Его мать Элси, похоронившая мужа и старшего сына, стоически продолжила жизненный путь. Она прожила жизнь с достоинством и целеустремленностью, побуждая окружающих следовать ее примеру. После смерти любимого сына она учредила больницы, школы и противомалярийные клиники в Албании, а также поселение для беженцев под названием «Герберт» в память о нем.

За год произошло две кончины, и теперь все хотели сосредоточиться на свадьбе Евы. Мэри, вдова Обри, и Альмина объединили усилия, чтобы организовать ее. Мэри оказала неоценимую помощь, поскольку Альмина занималась покупкой нового дома. Они с Яном решили пожениться и переехать в Шотландию.

8 октября 1923 года леди Эвелин Герберт обвенчалась с Броугрейвом Бичемом в церкви Святой Маргарет в Вестминстере. За ней по центральному проходу следовали десять подружек невесты, а передал ее жениху брат, эрл Карнарвон. Существует красивая фотография этой пары, выходящей из церкви, буквально излучающей счастье. Броугрейв, почти на фут выше Евы, улыбается прямо в объектив, чрезвычайно довольный женитьбой на любимой женщине. На Еве платье с заниженной талией, изобилующее украшениями, и модная длинная кружевная фата, отброшенная назад, новобрачная смеется, наклонившись к кому-то, желающему ей счастья. Она таинственным образом напоминает молодую Альмину.

В конце 1923 года в «Таймс» появилось небольшое объявление: Альмина, леди Карнарвон и подполковник Ян Деннистоун сочетались браком в бюро записей актов гражданского состояния в Лондоне. Единственными присутствующими были Ева и Броугрейв. Альмина и ее новый муж встретили Рождество в доме, только что купленном в Шотландии, а Ева и Броугрейв уехали в Хайклир, чтобы провести праздник с Кэтрин и Порчи. Доктор Джонни тоже присутствовал там. Царила атмосфера радостного ожидания, связанная с рождением ребенка, но состоялось и прощание. Это было последнее Рождество Стритфилда на службе у семьи Карнарвон. Он решил уйти на покой, а на его место в качестве кастеляна должен был заступить Джордж Фернсайд. Стритфилд прослужил почти сорок лет, и «пережил» Альмину, свидетелем прибытия которой стал в далеком 1895 году. Графини приходят и уходят, а кастеляны остаются на всю жизнь.

Штат нового лорда Карнарвона был самым маленьким за всю историю замка. Майора Резерфорда сменил один из его сыновей, но он настоял на урезании расходов, которого потребовал еще пятый эрл перед своей смертью. Наступили времена экономии. Но и теперь, невзирая на потрясения, поразившие общественную систему после войны, Хайклир был совокупностью взаимозависимых людей, живших и работавших в полном согласии. После войны бытовало мнение, что большим английским загородным домам пришел конец. На самом деле все обернулось иначе. Невзирая на экономические и политические подъемы и падения двадцатых и тридцатых, Хайклир оставался местом для блестящих приемов. Их уровень поддерживался, и как говорил Ивлин Во, это было «очень хайклирным», то есть «великолепно исполненным». Романист время от времени посещал замок: сначала он женился на племяннице пятого эрла, Эвелин, дочери Уинифрид, а во втором браке на Лоре, опять-таки племяннице Карнарвона, но дочери Обри Герберта.

К 1939 году в услужении у шестого эрла находилось меньше людей, нежели у его отца, но жизнь замка продолжалась почти без изменений (двадцать три прислуги в доме и все работники поместья). И лишь Вторая мировая война бесповоротно изменила английское общество. Но пока в Хайклире все шло своим чередом.

Альмина стала бабушкой 17 января 1924 года. Кэтрин родила здоровенького мальчика, следующего наследника титула и поместья, которого назвали Генри Джордж Реджинальд Молине Герберт. Лежа в колыбели, которой пользовалась Альмина для его отца и тетки, новый лорд Порчестер начал свою жизнь в Хайклире, обожаемый родителями и всей семьей. Ева и Броугрейв приезжали почти каждый уик-энд, и Ева с Кэтрин чрезвычайно сдружились. Новые приятели заполнили гостиные и спальни. Вместо старомодных вальсов и полек из окон летними вечерами лились джазовые мелодии и чарльстон.

Нового лорда Порчестера окрестили в апреле 1924 года. Малыша отвезли в церковь Хайклира в небольшом щегольском фаэтоне, в котором его покойный дед имел обыкновение разъезжать по парку. Местные жители из новообразовавшегося городка Хайклира и даже Ньюбери собрались, чтобы приветствовать присутствовавших на крещении и заполнили всю церковь. Хорошенький малыш рос в большой любви и привязался к своей бабушке Альмине, когда та начала стареть.

Через год Ева родила дочь, Патрисию Эвелин, кузину второго ребенка лорда и леди Карнарвон. Ей дали имя Пенелопа.

Альмина восхищалась своими внуками, и радость вновь заполнила Хайклир. Приезжая, она испытывала и гордость, и ностальгию, но ее собственная жизнь теперь протекала в ином месте. Деннистоун часто недомогал, и Альмина посвятила себя уходу за ним. Это нисколько ее не тяготило, ведь уход за больными был великой целью ее жизни.

Множество дел отвлекало ее внимание с конца Великой войны: ухудшающееся здоровье покойного мужа, затем открытие захоронения Тутанхамона, мгновенно поставившее семью в центр внимания, и, конечно же, его драматичная, ошеломляющая кончина. Альмине и Яну Деннистоуну пришлось большую часть следующего года провести в дрязгах длительного, подорвавшего их репутацию судебного процесса, возбужденного бывшей женой Яна, Дороти[57], но Альмина не переставала думать о создании больницы. В 1927 году лечебница открылась, и она назвала ее Альфред-хаус[58] в честь своего любимого отца, сделавшего возможной всю ее необыкновенную жизнь.

Эпилог. Наследие Альмины

Прошло сто лет после того, как девятнадцатилетняя девушка прибыла в Хайклир с сундуками и дорожными чемоданами, набитыми платьями, шелками, шляпами, муфтами и изящными туфельками, а замок все еще является домом семьи Карнарвон. Построенный по восхитительному проекту третьего эрла, замок Хайклир представляет собой выдающуюся дань времени.

Альмина присутствовала на похоронах и королевы Виктории, и ее сына Эдуарда VII, а также на обеих коронациях. Она была хлебосольной хозяйкой, часто устраивавшей развлечения для своей семьи и друзей, среди которых имелись политики, авантюристы, генералы, хирурги, египтологи, тренеры скаковых лошадей, банкиры и авиаторы.

Ее не смущали траты огромных денег на исполнение замыслов. Многие наши надежды терпят крах из-за отсутствия достаточных ресурсов для воплощения их в жизнь. Благодаря обожавшему ее щедрому отцу недостаток денег никогда не становился препятствием для нее, так что эта женщина «мыслила масштабно» и, пока был жив ее первый муж, определенно преуспевала.

Во время Первой мировой войны Альмина затратила колоссальную энергию, помогая другим, не задумываясь о затратах времени и денег, просто ежечасно выполняя то, что требовалось для каждого человека. Она помогла спасти бесчисленное количество жизней, и ни мужчины, которых выходила, ни их семьи никогда не забывали этого. Сегодня о госпитале в Хайклире свидетельствуют лишь рассказы. До сих пор приезжают посетители, чтобы поделиться своими воспоминаниями или узнать немного больше о родственниках.

Поддержка Альмины и ее уход за мужем несколько раз спасали ему жизнь, а их длительное и счастливое супружество позволило ему продолжать работу в Египте, удовлетворяя свою страстную увлеченность. Карнарвон и Картер образовали уникальное содружество – два чудака, целеустремленных и упорных. Захоронение Тутанхамона по сю пору осталось единственным погребением, найденным не разграбленным – Святой Грааль, открывший несказанное сокровище. Кульминацией его открытия, как во многих захватывающих событиях, стала трагедия в момент триумфа, но история мальчика-царя с тех пор волнует воображение людей по всему миру, от школьников до выдающихся академиков.

Даже сегодня египтологи благодарны Альмине за ее щедрую поддержку Говарда Картера после смерти пятого эрла. Она продолжала финансировать его бригаду и лабораторию, пока он не закончил тщательные раскопки и описание каждого отдельного объекта. В 1936 году в качестве признательности за поддержку египетское правительство возвратило Альмине тридцать шесть тысяч фунтов, что покрыло ее затраты за этот период.

Влияние Ротшильда все еще чувствуется в Хайклире в драпировке стен из зеленого шелкового дамаска, там же стоит красивое пианино Альмины. Спальня Стэнхоупа сохранила свою обивку из красного шелка со времен посещения принца Уэльского в 1895 году.

Любовь Альмины к комфорту, основанная на последних достижениях техники, сделала Хайклир одним из первых домов, полностью оборудованных водопроводной системой для снабжения холодной и горячей водой. Та же самая система используется и сегодня, хотя трубы заменили. Хозяйка позаботилась и об электроснабжении, что намного уменьшило количество используемых свечей и масляных ламп, а также опасность возникновения пожара – угроза, жертвой которой становились другие крупные домовладения, подобные Хайклиру.

Альмина любила хорошее общество и вкладывала огромную энергию в организацию больших уик-эндов в Хайклире, как и любая хозяйка эдвардианской эпохи. Ее страсть к лучшему в богатой французской кухне до сих пор чувствуется в подаваемых там блюдах. Шеф-повар Хайклира предлагает некоторые из ее рецептов, например, gratin[59] с крабами, большим количеством сливочного масла и сливок, запеченный ягненок под травами и богатейший выбор десертов на шоколадной основе.

Огромные средства, переданные Альмине Альфредом де Ротшильдом при ее вступлении в брак, стали поворотным пунктом в поддержании финансового состояния Карнарвонов, поскольку долги были ликвидированы, а дела поместья велись на более прочной основе. Хотя многое из собственности мужа было продано для уплаты налогов на наследство или долгов, деньги Альмины и движимое имущество ее отца, а также выгодная сделка, которую она в конце концов заключила с музеем Метрополитен[60] по коллекции египетских древностей лорда Карнарвона, возможно, спасли Хайклир для будущих поколений ее семьи.

Пожалуй, самое большое наследство Альмина оставила в области медицины. Она осознала, что послеоперационный и посттравматический уход являются таким же этапом лечения, как и наилучшие хирургические методики и самое новейшее оборудование. Альмина понимала правильно слово «уход». Она осознала, что забота и обстановка в ее госпитале в Хайклире должны стать резким контрастом для пациентов, прошедших через ужасы Западного фронта. Альмина обращалась с ними как с гостями загородного дома, подавалось только наилучшее угощение с времяпрепровождением и отдыхом в парадных комнатах замка и в парке для тех, кто мог туда выйти. Она была ярой сторонницей гигиены: идеальная чистота одежды сестер милосердия и всех предметов домашнего обихода являлась повседневной заботой, внимание уделялось малейшим деталям. Альмина знала, что сестрам милосердия приходится иметь дело как с психологическим, так и с физическим страданием, и в ее подходе главным было проявление доброты, утешение и порядок. Для достижения цели она использовала все чудеса Хайклира, и многие письма от пациентов и их семей воздают должное ее целеустремленности.

Она считала, что недостаточно обученный или плохо управляемый персонал спустя рукава выполняет свою задачу по уходу. Ей было ясно, что это приведет к антисанитарии, падению духа пациентов и последующему росту смертности. Ее подопечные всегда занимали ее мысли. Будучи приверженцем новых хирургических методик, Альмина смогла привлечь в свой госпиталь ведущих докторов того времени, но и при этом считала, что хороший уход не менее важен. Тяжелые бактериальные инфекции создавали проблемы в окопах, но их не стали бы терпеть в Хайклире.

Альмина видела свой долг в помощи и заботе о раненых и больных воинах. Ее щедрый дух и христианский взгляд на мир призывали ее делиться своим богатством. Невысокая ростом, она излучала обаяние подобно мощному источнику энергии и воли.

Она прожила долгую жизнь[61], как и ее сын. Впоследствии замок уже не подпадал под повторную уплату налогов на наследство; он сохранился в неприкосновенности до эпохи иного подхода к старым загородным домам. Создание «Английского наследства»[62] пришлось как раз ко времени и горячо приветствовалось, ибо стало коренным поворотом в деле сохранения многих исторических зданий Соединенного Королевства и их содержимого.

Замок Хайклир, подобно его alter ego, аббатству Даунтон, остается сегодня родным домом для множества людей, неотделимых от его истории, как это было во времена Альмины. Исследуя их жизненный путь, например, в случае Обри и его матери Элси, я ощутила сильную любовь к «настоящим» действующим лицам. Встречи с родственниками персонала тех времен также пролили бесценный свет на жизнь «в людской».

Сегодня и в замке, и в поместье все еще обитают семьи, поколениями работавшие и проживавшие там. Они являются носителями историй своих предшественников. Уход на покой возможен, но не обязателен. Новое поколение учится у старого. «Новички» проработали здесь по пятнадцать – двадцать лет, а «настоящие люди из замка» могут оставаться до пятидесяти. Некоторые собираются проработать лишь короткое время, но не в силах покинуть это место.

Задача, стоящая перед Хайклиром, состоит в обеспечении жизнеспособности замка и хозяйственной деятельности поместья для сохранения своего богатого наследия. Это та же самая проблема соотношения экономической составляющей и сохранности, которая стояла перед Альминой. Мы надеемся, что если бы графиня была жива, она испытала бы чувство гордости, ведь многое из любимого ею сохранено и дела ее продолжают жить в правнуке и его семье.

Признательность

Я должна выразить благодарность и любовь моему терпеливому мужу Джорди за его помощь в исследованиях и редактировании. Благодарю также моих сестер, особенно Сару, за последовательную шлифовку моих мыслей и языка. У меня не хватает слов, чтобы должным образом отблагодарить Патрисию Литем за ее веселые истории.

Фирма «Ходдер и Стаутн» стала неоценимым партнером этого предприятия, а также поручила меня заботам более чем квалифицированного редактора Хелен Койл. Она сохраняла чувство юмора, даже когда наша работа затягивалась за полночь.

Благодарю Кевина Моргана и Майка Блэра с Ай-ти-ви[63], которые представили меня фирме «Ходдер и Стаутн» и, таким образом, помогли создать книгу в рекордный срок. Часть исследования для этого проекта использовалась также для программы Ай-ти-ви «По стране», которая постаралась визуально ознакомить зрителей с замком Хайклир и его поместьем, истинным «Аббатством Даунтон».

Персонал Хайклира вел себя выше всяких похвал, оказывая поддержку самыми разнообразными способами. Дэвид Раймилл, наш архивариус, был безупречно дотошен и сведущ, Кэндис Бовал организовала мою работу и помогла моим исследованиям, а Дункан Макдугал оказался неоценим в розыске фотографий и архивных дел. Шеф-повара Пол и Роб заботились, чтобы я не умерла с голоду, а домашняя прислуга, Дайэна Мойс и Луиш Коэлью, спокойно выполняли свою работу подле меня, убираясь и подавая мне бесчисленные чашки чая. Благодарность также многим другим, прощавшим мою забывчивость, и Джону Гандиллу, поощрявшему мое продвижение, когда он прерывал меня, что всегда приветствовалось.

За пределами замка большую помощь оказал и ускорил мою работу персонал Бодлианского архива; благодарность доктору Верене Леппер (Государственные музеи Берлина), представившей меня сначала доктору Малеку, хранителю архива (Восточный институт, Оксфорд), – а уж он позволил мне прочесть дневники Говарда Картера, – затем музею Метрополитен Нью-Йорка, выделившему мне время для чтения документов в его архивах. Большое содействие оказал Петер Старлинг в музее Медицинского корпуса Королевской армии, предложив книги для прочтения и помощь в исследовании документации по Первой мировой войне.

Я равным образом благодарна Джулиану Феллоузу, которого посетило вдохновение написать сценарий сериала «Аббатство Даунтон», основанного на истории замка Хайклир и снятого компанией «Карнивал филмз», и Питеру Финчмэну (главному исполнительному директору «Ай-ти-ви»), принявшему смелое решение поддержать его. Это было несравненное путешествие. Столько людей познакомились с Хайклиром и были захвачены его телевизионным двойником.

Содержание писем

Письмо от Чарлза Клаута леди Альмине, написанное вечером в день его свадьбы, в 1918 году, в Озерном доме поместья Хайклир, где они с Мэри Уикс, секретарем Альмины, проводили медовый месяц.

«Озерный дом

2 июля

Моя дорогая леди Карнарвон!

Я хотел бы назвать Вас «моя дорогая крестная мать-фея», поскольку буду всегда думать о Вас, именно так. В этой небольшой записке я пытаюсь выразить мою благодарность за все, что Вы сделали и делаете для Мэри и меня. Мне не удастся передать в письме все, что я чувствую, но я постараюсь направить свой жизненный путь в соответствии с той верой, которую Вы вложили в меня, и употреблю все усилия, чтобы отплатить Вам всеми средствами, имеющимися в моем распоряжении, за огромную помощь, оказанную мне, дабы положить новое начало моей жизни.

Могу ли я еще раз поблагодарить Вас за те роскошные подарки, которые вы преподнесли мне. Я в восторге от запонок, просто очаровательных, что же касается блюда, то, полагаю, я никогда не захочу ужинать вне семейного очага при наличии таких красивых вещей, предназначенных для использования дома. Я также благодарен за заботу и те усилия, которые Вы приложили к устройству мельчайших обстоятельств моей женитьбы, и за любезное предоставление в наше распоряжение этого дома.

Вы увидите по тому немногому, упомянутому мной, насколько невозможно отблагодарить Вас за все в этой записке, но, надеюсь, поверите мне, если я еще раз повторю, что моя жизнь будет попыткой доказать, насколько я достоин Вашей помощи и доверия.

С наилучшими пожеланиям и любовью от искренне Вашего

Чарлза У. Клаута».

Письмо от Мэри Уикс леди Альмине, написанное на другой день после ее свадьбы с Чарлзом Клаутом.

«Озерный дом

3 июля

Среда

(Приписка вверху слева. Простите эту неприглядную бумагу, но белую писчую еще не привезли.)

Моя дорогая леди-крошка!

Огромное спасибо за Ваше ласковое письмо, которое я с таким удовольствием получила сегодня утром.

Как я могу отблагодарить Вас за все, что Вы сделали для меня! Я просто жажду рассказать Вам, что ощущаю в отношении Вашей чудесной любви и привязанности, но увы! Никакие слова не смогут должным образом выразить то, что я действительно чувствую. Вы не могли бы сделать больше для Вашей дочери Евы. Какие прекрасные воспоминания я понесу с собой в будущее, и как бы я была счастлива, если бы могла быть только наполовину такой хорошей и добросердечной, как Вы. Надеюсь, что всегда буду оправдывать доверие добрейшей леди-крошки, которая так хорошо мне знакома, действительно ставшей матерью для меня в последние семь лет и, уверена, останется ею в будущем.

Полагаю, Чарлз написал Вам вчера после вечернего чая. Я была утомлена, так что приняла ванну и легла.

Здесь – превосходно, и нет недостатка ни в чем. Еда, уход и внимание просто идеальны.

Я собираюсь написать лорду Карнарвону, он был так мил со мной во вторник и пробуждает страстное желание узнать его ближе. Какие же чудесные отец и мать у Порчи и Евы, меня во вторник взволновала мысль, осознают ли они это.

Итак, моя дорогая леди-крошка, тысяча благодарностей за все, что Вы сделали и делаете для меня!

С любовью от нас обоих

Ваша любящая

Мэри (К)».

Страницы: «« 1234

Читать бесплатно другие книги:

Книга позволит привлечь больше клиентов на сайт без дополнительных инвестиций в рекламу за счет созд...
В мире так много слов, что они перестали узнавать друг друга, а мы перестали узнавать их. Мы говорим...
Практическое руководство адресовано бухгалтерам, руководителям организаций и индивидуальным предприн...
Целые партизанские войны разворачиваются в сфере интеллектуального права. Владельцы патентов на изоб...
Александр Абдулов, Владислав Галкин, Андрей Краско, Николай Еременко, Игорь Кио, Наталья Гундарева…...
Анна Самохина, Леонид Филатов, Любовь Полищук, Василий Шукшин, Владимир Турчинский, Семен Фарада......