Вторая мировая война Черчилль Уинстон

Руководитель проекта А. Шувалова

Технический редактор Н. Лисицына

Корректор Е. Аксёнова

Компьютерная верстка М. Поташкин, А. Фоминов

Художник обложки Ю. Буга

I: The Gathering Storm © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1948

II: Their Finest Hour © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1949

III: The Grand Alliance © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1950

IV: The Hinge of Fate © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1950

V: Triumph and Tragedy © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1951

VI: Closing the Ring © The Estate of Sir Winston S Churchill

First published by Casell 1953

© Издание на русском языке, оформление. «Альпина нон-фикшн», 2010

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *
МОРАЛЬ ЭТОГО ТРУДА

в войне – решительность;

в поражении – мужество;

в победе – великодушие;

в мире – добрая воля

Том 1

Надвигающаяся буря

Тема тома

как народы, говорящие на английском языке, из – за своего неблагоразумия, легкомыслия и добродушия позволили вновь вооружиться силам зла

Предисловие

Я рассматриваю тома настоящего труда «Вторая мировая война» как продолжение истории Первой мировой войны, изложенной мною в книгах «Мировой кризис», «Восточный фронт» и «Последствия». Если данный труд будет завершен, вместе они составят летопись новой Тридцатилетней войны.

Как и в предыдущих томах, я по возможности придерживался метода Дефо, автора «Записок кавалера», где рассказ о событиях его личной жизни служит той нитью, на которую нанизываются факты истории и рассуждения по поводу важных военных и политических событий. Я являюсь, пожалуй, единственным человеком, который занимал видное место в правительстве во время обоих величайших катаклизмов, известных истории. При этом если во время Первой мировой войны я занимал хотя и ответственные, но все же подчиненные посты, то во время второй битвы с Германией я пять с лишним лет был главой правительства Его Величества. Поэтому в настоящей работе я оцениваю события с иной точки зрения и с большим авторитетом, чем это возможно было в более ранних моих книгах.

Почти всю свою официальную работу я выполнял, диктуя секретарям. Меморандумы, директивы, личные телеграммы, памятные записки, составленные мною за то время, что я был премьер-министром, насчитывают в общей сложности около миллиона слов. Эти документы, составлявшиеся изо дня в день под влиянием событий и на основе сведений, имевшихся лишь в тот момент, несомненно, окажутся во многих отношениях несовершенными. Тем не менее в совокупности они дают представление об этих грандиозных событиях в свете их тогдашней оценки человеком, который нес главную ответственность за ведение войны и за политику Британского Содружества наций и империи. Я сомневаюсь, чтобы где-либо и когда-либо существовала другая подобная летопись повседневного руководства войной и государственными делами. Я не называю ее историей: это задача другого поколения. Но я с уверенностью могу утверждать, что это вклад в историю, который принесет свою пользу в будущем.

Эти тридцать лет практической деятельности и пропаганды моих взглядов составляют дело моей жизни, служат его выражением, и я согласен, чтобы обо мне судили по ним. Я придерживался своего правила – никогда не критиковать задним числом какое бы то ни было военное или политическое мероприятие, если только я ранее не высказывал публично или официально своего мнения о нем либо предостережения. Во многих случаях я даже смягчил резкость споров, имевших место в свое время. Мне не хотелось писать об этих разногласиях со столь многими людьми, которым я симпатизировал или которых уважал, но было бы неправильным лишать будущее уроков прошлого. На этих благородных, преисполненных добрых намерений людей, действия которых запечатлены на страницах данной книги, никто не должен смотреть свысока, не заглянув прежде в свое собственное сердце, не дав себе отчета в выполнении собственного общественного долга и не применив к собственному поведению в будущем уроков прошлого.

Не следует думать, что я ожидаю, что все согласятся с высказываемыми мною взглядами, и тем более, что я пишу в расчете на популярность. Выступая со своим свидетельством, я руководствуюсь теми принципами, которые исповедую. Мною было сделано все возможное для проверки фактов, однако из захваченных документов и других появляющихся материалов постоянно выявляется многое, что может представить в новом свете выводы, к которым я пришел. Вот почему важно опираться на подлинные записи соответствующего периода и на высказывания, которые делались в ту пору, когда все еще было неясным.

Президент Рузвельт сказал мне однажды, что он публично просил вносить предложения относительно названия, которое должно быть присвоено этой войне. Я тотчас же предложил свое: «Ненужная война». Войну, которая совсем недавно разрушила то немногое, что уцелело от мира после предыдущей битвы, легче было остановить, чем любую другую. Несмотря на все усилия и жертвы, принесенные сотнями миллионов людей, несмотря на победу правого дела, мы все еще не обрели мира и безопасности и нам грозят опасности большие, чем те, которые мы преодолели. В этом высшая точка трагедии человечества. Я надеюсь, что размышления над прошлым могут послужить руководством для будущего, что они позволят новому поколению исправить некоторые ошибки прошлых лет и тем самым дадут ему возможность управлять надвигающимися величественными событиями будущего в соответствии с нуждами и честью человечества.

Уинстон Спенсер Черчилль, Чартуэлл, Уэстерхэм, Кент, март 1948 года

Часть I

От войны к войне (1919–1939 гг.)

…Размышления над прошлым могут послужить руководством для будущего…

Глава 1

Безрассудство победителей (1919–1929 гг.)

По окончании мировой войны 1914 года почти все были глубоко убеждены и надеялись, что на всем свете воцарится мир. Это сокровенное чаяние всех народов легко можно было осуществить, твердо отстаивая справедливые убеждения и проявляя необходимый здравый смысл и благоразумие. Фраза «война за прекращение войн» была у всех на устах, и принимались меры к тому, чтобы претворить эту формулу в действительность. Президент Вильсон, олицетворявший, как все полагали, авторитет Соединенных Штатов, добился того, что идея создания Лиги Наций овладела умами. Английская делегация в Версале воплотила его идеи в форму документа, который навсегда останется вехой на трудном пути человечества. Победоносные союзники были в то время всемогущими, поскольку речь шла об их внешних врагах. Им приходилось, правда, сталкиваться с серьезными внутренними трудностями и многочисленными проблемами, на которые у них не было ответа, но на громадном пространстве Центральной Европы тевтонские державы, вызвавшие во всем мире смуту, лежали поверженные перед ними, а Россия, уже измолоченная германским цепом, сотрясалась гражданской войной и все больше подпадала под власть большевистской, или коммунистической, партии.

* * *

Летом 1919 года союзные армии стояли вдоль Рейна, а их плацдармы вдавались далеко в глубь побежденной, разоруженной и голодающей Германии. В Париже руководители держав-победительниц вели споры и дискуссии относительно будущего. Перед ними лежала карта Европы, которую им предстояло перекроить по своему усмотрению. После 52 месяцев отчаянной борьбы, полной опасностей, судьба тевтонской коалиции зависела от милости победителей, и ни один из ее четырех участников не мог оказать ни малейшего сопротивления их воле. Германия, главарь и предводитель преступных сил, которую считали главной виновницей катастрофы, обрушившейся на весь мир, находилась во власти победивших государств, которые и сами едва держались на ногах после пережитых ими мучений. К тому же закончившаяся война была войной народов, а не правительств. Жизненная энергия величайших наций вся без остатка излилась в гневе и кровавой бойне. Военных руководителей, собравшихся в Париже, вынесла туда на своем гребне самая мощная и самая яростная волна, когда-либо вздымавшаяся в истории человечества. Давно миновали времена Утрехтского и Венского договоров, когда аристократические государственные деятели и дипломаты – как победители, так и побежденные – собирались для вежливых и учтивых споров и, не ведая трескотни и разноголосицы демократии, могли перекраивать политические системы на основе принципов, разделявшихся всеми ими. Ныне десятки миллионов людей, доведенных до исступления страданиями и увлеченных различными доктринами, рассчитанными на массы, требовали, чтобы возмездие было осуществлено в полной мере. И горе руководителям, вознесенным ныне своим триумфом на головокружительные вершины, если за столом конференции они откажутся от того, что было завоевано солдатами на сотнях кровавых полей сражений!

Франция играла ведущую роль, на что ей давали право как ее усилия, так и понесенные ею потери. Около полутора миллионов французов погибло, защищая землю Франции от вторгнувшегося врага. Колокольни собора Парижской богоматери пять раз на протяжении ста лет – в 1814, 1815, 1870, 1914, 1918 годах – видели пламя, вырывавшееся из жерл прусских пушек, и слышали грохот их канонады. В течение ужасных четырех лет тринадцать провинций Франции находились в жестоких тисках прусского военного управления. Обширные районы систематически опустошались врагом либо покрывались развалинами в результате столкновения армий. От Вердена до Тулона не было такого дома, такой семьи, где бы не оплакивали своих погибших или не имели своих калек. Французам, которые сражались и страдали в 1870 году, – а таких в высших сферах было много, – казалось почти чудом, что Франция вышла победительницей из несравненно более страшной борьбы, которая только что закончилась. Всю свою жизнь они пребывали в страхе перед Германской империей. Они помнили превентивную войну, которую Бисмарк стремился развязать в 1875 году; они помнили грубые угрозы, вынудившие Делькассе уйти со своего поста в 1905 году; в 1906 году их потрясла марокканская угроза, в 1908 году – боснийский конфликт и в 1911 году – агадирский кризис. В Англии и Америке могли смеяться над «бронированным кулаком» кайзера и его речами о «сверкающем оружии», но в сердцах французов они звучали зловещим предвестником ужасных реальных событий. В страхе перед германским оружием они прожили почти пятьдесят лет. И вот ценой своей крови они сбросили с себя давно давившую их тяжесть. Наконец-то обретен мир и безопасность. В едином страстном порыве французский народ воскликнул: «Никогда больше!»

Однако будущее внушало мрачные предчувствия. Население Франции составляло менее двух третей населения Германии. При этом численность французского населения оставалась постоянной, в то время как германское население росло. Через десять лет, а быть может, и раньше, Германия должна была располагать вдвое большим, чем Франция, ежегодным контингентом молодежи призывного возраста. Германия почти в одиночку воевала чуть ли не с целым миром и едва не победила. Люди, осведомленные больше других, отлично знали, что исход великой войны не раз был под вопросом и лишь разного рода случайности перевесили роковую чашу весов. Какие имелись шансы на то, что в будущем на полях Франции или на Востоке снова появятся миллионные армии великих союзников? Разорение и потрясение, пережитые Россией, сделали ее совершенно непохожей на прежнюю. Италия могла оказаться на стороне противника. Великобритания и Соединенные Штаты были отделены от Европы морями и океанами. Франция, истощенная, с поредевшим населением, но чувствовавшая себя бесспорной госпожой момента, вглядывалась в будущее со смешанным чувством благодарного удивления и гнетущего страха. Где же была та безопасность, без которой все, что было завоевано, теряло свою ценность и сама жизнь даже в разгар победных торжеств становилась едва выносимой? Жизненной необходимостью была безопасность – безопасность любой ценой, любыми средствами, как бы ни были они суровы или даже жестоки.

* * *

В день перемирия германские армии в полном порядке начали отход на родину. Увенчанный лаврами генералиссимус союзных армий маршал Фош, повинуясь чувствам солдата, заявил: «Они хорошо сражались. Оставим им их оружие». Однако он потребовал, чтобы французская граница отныне проходила по Рейну. Германия могла быть разоружена, ее военная система полностью разбита, а ее крепости срыты; Германию можно разорить, ее можно обложить неограниченной контрибуцией; она может стать жертвой внутренних распрей – но все это минует через десять или двадцать лет. И тогда снова воспрянет несокрушимая мощь «всех германских племен», вновь запылают неугасимые огни воинственной Пруссии. Но Рейн, широкий, глубокий и быстро текущий Рейн, укрепленный и находящийся в руках французской армии, явится барьером и щитом, под прикрытием которого многие поколения французов смогут жить спокойно. Совершенно иными, однако, были настроения и взгляды стран английского языка, без помощи которых Франция была бы побеждена. Территориальные статьи Версальского договора оставляли Германию фактически нетронутой. Она по-прежнему оставалась крупнейшим однородным национальным массивом в Европе. Маршал Фош, услыхав о подписании Версальского мирного договора, удивительно верно сказал: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет».

* * *

Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными. Германия была принуждена к выплате баснословных репараций. В этом диктате нашли свое отражение гнев держав-победительниц, а также вера их народов, что побежденную страну или какое-либо сообщество людей можно обложить такой данью, которая способна возместить стоимость современной войны.

В действительности, однако, эти статьи не были выполнены. Напротив, в то время как общая сумма германских активов, захваченных странами-победительницами, составляла около одного миллиарда фунтов стерлингов, Германии было предоставлено несколько лет спустя, главным образом Соединенными Штатами и Великобританией, более полутора миллиардов фунтов, что дало ей возможность быстро ликвидировать разрушения, причиненные войной. Но так как эти, по видимости, великодушные действия все еще сопровождались механически повторяемыми воплями несчастного и озлобленного населения стран-победительниц и заверениями их правителей, что Германию заставят заплатить «все до последнего гроша», нечего было ожидать со стороны немцев благодарности или доброжелательности.

Германия уплатила или оказалась способной уплатить выжатую из нее впоследствии контрибуцию исключительно благодаря тому, что Соединенные Штаты щедро ссужали деньгами всю Европу, а ее – в особенности. В течение трех лет, с 1926 по 1929 год, США получили отовсюду в виде взносов в погашение долгов всего лишь около одной пятой той суммы, которую они предоставили Германии без всякой надежды на возврат. Ложные представления относительно помощи побежденной стране в сочетании с выгодной процентной ставкой по займам побудили и английских вкладчиков принять в них участие, хотя и в гораздо меньших масштабах, чем американских. Таким образом, Германия получила в виде займов два миллиарда фунтов стерлингов против одного миллиарда репараций, выплаченных ею в той или иной форме путем передачи своих активов или валютных ресурсов в иностранных государствах или путем ловких манипуляций с колоссальными американскими займами. Такова печальная история этой идиотской путаницы, на которую было затрачено столько труда и сил.

В кампании 1915 года центр борьбы переместился на русско-германский фронт, где действовало 107 немецких дивизий (в 1914 году – 52). Это обеспечило Франции и Англии передышку для мобилизации экономики на нужды войны.

В 1916 году наступление Юго-Западного фронта русской армии (Брусиловский прорыв) вынудило немцев перебросить на Восточный фронт с Западного и итальянского фронтов 30 пехотных и три кавалерийские дивизии. Оно облегчило положение французов у Вердена и заставило немцев прекратить наступательную Трентинскую операцию, способствовало ускорению распада Австро-Венгрии и выступлению Румынии на стороне Антанты. Русское наступление наряду с наступлением союзников на реке Сомма положило начало перелому в пользу Антанты в ходе Первой мировой войны.

* * *

Другой важнейшей трагедией был полный развал Австро-Венгерской империи в результате заключения Сен-Жерменского и Трианонского договоров. На протяжении многих столетий это уцелевшее воплощение Священной Римской империи давало возможность совместно жить, пользуясь преимуществами торговли и безопасности, большому числу народов, из которых в наше время ни один не обладал достаточной силой или жизнеспособностью, чтобы в одиночку противостоять давлению со стороны возрожденной Германии или России. Все эти народы хотели вырваться из рамок федерации или империи, и поощрение их в этом стремлении считалось либеральным политическим курсом. Происходила быстрая балканизация Юго-Восточной Европы, что имело своим следствием относительное усиление германского рейха, который, несмотря на усталость от войны и причиненные ею разрушения, оставался в целости и располагал в этом районе подавляющей мощью.

Каждый народ, каждая провинция из тех, что составляли когда-то империю Габсбургов, заплатили за свою независимость такими мучениями, которые у древних поэтов и богословов считались уделом лишь обреченных на вечное проклятие.

Вена, эта благородная столица, очаг так долго защищавшейся культуры и традиций, центр столь многих шоссейных, речных и железнодорожных путей, была оставлена коченеть от холода и голодать, подобно торговому центру в разоренном районе, покинутом большинством жителей.

Победители навязали немцам все то, что было идеалом, к которому издавна стремились либеральные страны Запада. Они были избавлены от бремени обязательной воинской повинности и от необходимости нести расходы, связанные с вооружением. Наконец, несмотря на то что они не располагали кредитом, им были навязаны огромные американские займы. В Веймаре была провозглашена демократическая конституция, соответствовавшая всем новейшим достижениям в этой области. После изгнания императоров избраны были ничтожества. А внизу этой шаткой конструкции бушевали страсти могучей, побежденной, но в основном оставшейся целой германской нации.

Предубеждение американцев против монархии, которое Ллойд Джордж не пытался рассеять, ясно показало поверженной империи, что в качестве республики она сможет рассчитывать на лучшее обращение со стороны союзников, нежели в качестве монархии. Если бы мы придерживались мудрой политики, мы увенчали бы и укрепили Веймарскую республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера, поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, как военные, так и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки конституционной монархии и ради нее стали бы уважать и соблюдать новые демократические и парламентарные порядки, оказались на время выбитыми из колеи. Веймарская республика при всех ее достоинствах и совершенствах рассматривалась как нечто навязанное врагом. Она не сумела завоевать преданность или захватить воображение германского народа. Одно время он пытался в отчаянии ухватиться за престарелого маршала Гинденбурга. Затем мощные силы устремились по воле волн. Пустота раскрылась, и через некоторое время в эту пустоту вступил неукротимый маньяк, носитель и выразитель самых злобных чувств, когда-либо разъедавших человеческое сердце, – ефрейтор Гитлер.

* * *

Франция была обескровлена войной. Поколение французов, с 1870 года мечтавшее о реванше, добилось триумфа, но гибельной для национального организма ценой. Зарю победы Франция встретила изможденной. Глубокий страх перед Германией обуял французский народ на другой же день после его ослепительного успеха. Именно этот страх побудил маршала Фоша требовать, чтобы граница Франции проходила по Рейну для обеспечения ее безопасности от гораздо более сильного соседа. Однако английские и американские государственные деятели считали, что включение во французскую территорию районов с немецким населением противоречило бы Четырнадцати пунктам, а также принципам национализма и самоопределения, на которых должен был основываться мирный договор. Поэтому они выступали против требований Фоша и Франции. Они заручились поддержкой Клемансо, пообещав ему, во-первых, совместную англо-американскую гарантию обороны Франции, во-вторых, демилитаризованную зону и, в-третьих, полное и длительное разоружение Германии. Клемансо согласился на это, невзирая на протесты Фоша и вопреки собственному чутью. Таким образом, Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо подписали гарантийный договор. Сенат Соединенных Штатов отказался ратифицировать договор[1]. Он не посчитался с подписью Вильсона. Нам, так считавшимся с мнениями и желаниями Вильсона во всем, что касалось установления мира, без особых церемоний было заявлено, что мы должны были бы лучше знать американскую конституцию. Французский народ, объятый страхом, гневом и смятением, тотчас же отказался от услуг Клемансо, этого сурового, властного человека с его мировым авторитетом и исключительными связями в английских и американских кругах.

«Неблагодарность по отношению к своим великим людям, – говорит Плутарх, – есть характерная черта сильных народов».

Однако со стороны Франции неблагоразумно было проявлять эту черту теперь, когда она была так прискорбно ослаблена. Восстановлению ее сил очень мало способствовало возобновление интриг между различными группировками и непрерывная смена правительств и министров, столь характерные для Третьей республики, – сколь бы выгодными или занятными эти интриги ни казались их участникам.

Пуанкаре, сильнейший из преемников Клемансо, пытался создать независимое Рейнское государство под покровительством и контролем Франции. Эта затея не имела ни малейших шансов на успех. Пытаясь принудить Германию к выплате репараций, он не поколебался с этой целью вторгнуться в Рурскую область. Эта мера, конечно, вынуждала Германию к соблюдению договорных обязательств, но она была сурово осуждена английским и американским общественным мнением.

Озлобление англичан против Германии, столь сильное вначале, очень скоро уступило место столь же сильному противоположному чувству. Возник разлад между Ллойд Джорджем и Пуанкаре, неуживчивый характер которого служил помехой его твердой и дальновидной политике. Обе страны разошлись как во взглядах, так и в действиях, и англичане стали усиленно проявлять свою симпатию к Германии и даже восхищение ею.

* * *

Едва была создана Лига Наций, как ей был нанесен почти смертельный удар. Соединенные Штаты отреклись от детища президента Вильсона, а затем его партия и его политический курс были сметены победой республиканцев на президентских выборах 1920 года.

На другой же день после победы республиканцев по ту сторону Атлантики восторжествовали изоляционистские идеи. Согласно этим идеям Европе надо предоставить возможность вариться в собственном соку и пусть она платит свои долги, как положено по закону.

На Вашингтонской конференции 1921 года Соединенные Штаты внесли далеко идущие предложения по морскому разоружению, и английское и американское правительства рьяно начали топить свои линкоры и разрушать свои военные базы. Все это делалось на основе довольно странной логики, согласно которой аморально разоружать побежденных, если и победители в свою очередь не лишат себя оружия. Англия и Соединенные Штаты осуждали Францию, которая была лишена и границы по Рейну, и гарантийного договора за то, что она сохранила, хотя и в сильно сокращенном размере, свою армию на основе всеобщей воинской повинности.

Соединенные Штаты дали понять Англии, что сохранение ее союза с Японией, который японцы так щепетильно соблюдали, будет служить помехой в англо-американских отношениях. В связи с этим союз был аннулирован. Этот акт произвел глубокое впечатление в Японии и был расценен как пощечина азиатской державе со стороны западного мира. Тем самым были порваны многие связи, которые в дальнейшем могли оказаться чрезвычайно ценными для сохранения мира. Таким образом, как в Европе, так и в Азии победоносные союзники быстро создавали обстановку, при которой во имя мира расчищался путь для новой войны.

Пока под неумолчный аккомпанемент благонамеренных банальностей, повторявшихся по обе стороны океана, происходили все эти досадные события, в Европе появился новый источник распри, более серьезный, чем империализм царей и кайзеров. Гражданская война в России завершилась полной победой большевистской революции. Правда, советские армии, двинувшиеся на покорение Польши, были отражены в битве под Варшавой, но Германия и Италия едва не стали жертвой коммунистических замыслов и пропаганды, а Венгрия действительно подпала временно под власть коммунистического диктатора Белы Куна. Хотя, по справедливому замечанию Фоша, «большевизм никогда не пересекал границ победителей», все же в первые послевоенные годы сотрясался весь фундамент европейской цивилизации. Фашизм был тенью или уродливым детищем коммунизма. В то же самое время, когда ефрейтор Гитлер оказывал услугу немецкому офицерству в Мюнхене, возбуждая у солдат и рабочих лютую ненависть к евреям и коммунистам, на которых он возлагал вину за поражение Германии, другой авантюрист – Бенито Муссолини предложил Италии новую форму правления, которая под предлогом спасения итальянского народа от коммунизма обеспечивала самому Муссолини диктаторскую власть. Так были поставлены на ноги эти родственные движения, коим суждено было в скором времени ввергнуть весь мир в еще более ужасную битву, которую никто не назовет окончившейся даже после их сокрушения.

* * *

Тем не менее оставалась еще прочная гарантия мира. Германия была разоружена. Вся ее артиллерия и иное оружие были уничтожены. Ее флот был уже потоплен в Скапа-Флоу самими немцами. Ее огромная армия была распущена. По Версальскому договору Германии разрешалось иметь для поддержания порядка в стране профессиональную армию, не превышающую сто тысяч человек, с длительным сроком службы, что лишало ее возможности накапливать для себя резервы. Теперь не было ежегодных очередных наборов рекрутов, которые проходили бы военное обучение; кадровый личный состав армии был распущен. Прилагались все усилия к тому, чтобы свести численность офицерского корпуса к минимуму. Германии не разрешалось иметь какую-либо военную авиацию. Запрещалось иметь подводные лодки, а германский военно-морской флот был ограничен незначительным количеством судов, тоннаж которых не должен был превышать десяти тысяч тонн. Советская Россия была отгорожена от Западной Европы кордоном неистово ненавидевших большевизм государств, которые порвали с бывшей империей царей, принявшей теперь новую, еще более ужасную форму. Польша и Чехословакия, гордо подняв голову, провозгласили независимость, и их позиции в Центральной Европе казались прочными. Увенчанная лаврами французская армия была самой могучей военной силой в Европе, с которой никто не мог равняться; на протяжении нескольких лет считалось также, что и французская авиация является первоклассной.

Вплоть до 1934 года могущество победителей никем не оспаривалось в Европе, да, собственно говоря, и во всем мире. На протяжении всех этих шестнадцати лет не было такого момента, когда бы три бывших союзника или хотя бы Англия с Францией и их друзья в Европе не были бы в состоянии простым усилием воли держать в границах вооруженную мощь Германии, выступая от имени Лиги Наций и используя ее международный авторитет. Вместо этого вплоть до 1931 года победители, и в особенности Соединенные Штаты, сосредоточивали свои усилия на том, чтобы вымогать у Германии ежегодные репарационные платежи, для чего ее подчиняли раздражающему иностранному контролю. Поскольку эти платежи могли производиться лишь благодаря гораздо более крупным американским займам, вся эта процедура сводилась к полнейшему абсурду. Единственным ее плодом было чувство вражды.

С другой стороны, строгое соблюдение статей мирного договора о разоружении в любой период до 1934 года обеспечило бы на неограниченный срок без всякого насилия и кровопролития мир и безопасность человечества. Однако, пока нарушения оставались мелкими, этим пренебрегали, когда же они стали серьезными, от этого начали уклоняться. Так была отброшена последняя гарантия длительного мира. Преступления побежденных находят свое объяснение, но, конечно, отнюдь не оправдание, в безрассудстве победителей. Если бы не это безрассудство, не было бы ни соблазна, ни возможностей для преступления.

* * *

На этих страницах я пытаюсь воспроизвести некоторые из событий и впечатлений, из которых в моем сознании складывается история самой страшной трагедии, когда-либо обрушивавшейся на человечество за всю его бурную историю. Она проявилась не только в уничтожении жизней и материальных ценностей, неотделимом от войны.

Во Второй мировой войне всякие связывавшие людей узы исчезли. Немцы совершили под гитлеровским владычеством, на которое они сами позволили себя обречь, такие преступления, которые во всей истории человечества не имеют себе равных по масштабам и чудовищности злодеяний. Массовое и систематическое истребление шести или семи миллионов мужчин, женщин и детей в немецких лагерях смерти затмевает своей чудовищностью резню, наспех учинявшуюся Чингисханом, масштабы этой последней кажутся сравнительно ничтожными. Отвратительные бомбардировки немцами открытых городов с воздуха вызвали двадцатикратный по своей мощи ответ со стороны все возраставших воздушных сил союзников. Он достиг своего кульминационного пункта в применении атомных бомб, которые стерли с лица земли Хиросиму и Нагасаки.

И вот мы наконец миновали период такого материального разрушения и упадка морали, какие в прежние века нельзя было себе даже и представить. Но после всего пережитого и достигнутого нами мы все еще стоим перед проблемами и опасностями ничуть не менее, а несравненно более грозными, чем те, с которыми мы с таким трудом справились.

Как один из тех, кто жил и действовал в те дни, я ставлю своей целью показать прежде всего, как легко можно было бы предотвратить трагедию мировой войны; как злонамеренность порочных была подкреплена слабостью добродетельных; как в структуре и обычаях демократических государств, если только они не сольются в более крупные организмы, отсутствуют те элементы устойчивости и убежденности, которые только и могут обеспечить безопасность простым людям. Мы увидим, как призывы к благоразумию и сдержанности могут стать главным источником смертельной опасности; как средний курс, избранный под влиянием стремления к безопасности и спокойной жизни, может оказаться ведущим к катастрофе. Мы увидим абсолютную необходимость широких международных действий, постоянно совместно осуществляемых многими государствами, независимо от каких-либо перемен в их внутренней политике.

Нетрудно было сохранить Германию в течение тридцати лет разоруженной, а победителей – должным образом вооруженными. Тем временем, даже если бы не удалось достигнуть примирения с Германией, следовало создавать и всемерно укреплять подлинную Лигу Наций, способную обеспечить соблюдение договоров, с тем чтобы они могли изменяться лишь на основе обсуждения и соглашения. Когда три или четыре могущественных правительства, выступая совместно, потребовали самых страшных жертв от своих народов и эти жертвы были добровольно принесены ради общего дела, когда наконец долгожданный результат был достигнут, казалось разумным ожидать, что согласованность действий будет сохранена, хотя бы в наиболее существенном. Однако победители не смогли выполнить этого скромного требования, несмотря на всю свою мощь, цивилизацию, знания и науку. Они жили сегодняшним днем, без уверенности в будущем и от одних выборов до других, пока через каких-нибудь двадцать лет не прозвучал страшный сигнал, оповестивший о Второй мировой войне.

Глава 2

Мир в своем зените (1922–1931 гг.)

В 1922 году в Англии появился новый лидер. В годы мировой драмы Стенли Болдуин не был известен и не привлекал к себе внимания. Во внутренних делах его роль также в то время была скромной. Во время войны он был начальником одного из управлений в министерстве финансов, а в описываемый период – министром торговли. Руководящее положение в английской политике он стал занимать с октября 1922 года, когда вытеснил Ллойда Джорджа, и до мая 1937 года, когда, осыпанный почестями и окруженный всеобщим уважением, он сложил с себя тяжкое бремя своих обязанностей и с достоинством молча удалился в свою усадьбу в Вустершире.

В начале 1923 года Бонар Лоу отказался от поста премьер-министра, удалился от дел и вскоре скончался, сраженный жестоким недугом. Его преемником на посту премьера стал Болдуин.

Так начался четырнадцатилетний период, который можно назвать «правлением Болдуина – Макдональда». В течение всего этого времени Болдуин был если не официально, то фактически либо главой правительства, либо лидером оппозиции. Поскольку же Макдональд никогда не располагал достаточным большинством, Болдуин в обеих своих ролях – в правительстве или в оппозиции – являлся руководящей политической фигурой в Англии. Эти два государственных деятеля управляли страной вначале поочередно, а затем в политическом содружестве.

Около пяти лет я жил рядом с Болдуином, на Даунинг-стрит, 1. Почти каждое утро, направляясь в министерство финансов, я заглядывал к нему, чтобы потолковать несколько минут. Поскольку я был одним из его ближайших коллег, я нес свою долю ответственности за все, что произошло в тот период. Эти пять лет были ознаменованы весьма значительным восстановлением экономики страны. Это был период деятельности умелого, уравновешенного правительства, которое из года в год постепенно добивалось заметного улучшения.

Особенно отличилось наше правительство в Европе. В Германии пришел теперь к власти Гинденбург. Фридрих Эберт, лидер германской социал-демократической партии до войны и первый после поражения президент Германской республики, умер в конце февраля 1925 года. Предстояли выборы нового президента. Народ был измучен и сбит с толку всем тем, что ему пришлось пережить, а многочисленные партии и группы боролись друг с другом за власть и влияние.

Вся эта смута породила сильное желание обратиться за помощью к старому фельдмаршалу фон Гинденбургу, проживавшему в достойном уединении. Гинденбург оставался верен изгнанному императору и был сторонником восстановления монархии «по английскому образцу».

Соперниками Гинденбурга на выборах выступали кандидат партии католического центра Маркс и коммунист Тельман. В воскресенье 26 апреля вся Германия голосовала. Разница между числом голосов, собранных первыми двумя кандидатами, неожиданно оказалась незначительной:

Гинденбург – 14 655 760,
Маркс – 13 751 615,
Тельман – 1 931 151.

Несмотря на то что прославленное имя Гинденбурга, его нежелание выставлять свою кандидатуру и незаинтересованность в победе на выборах давали ему огромные преимущества перед его соперниками, он был избран большинством менее чем в миллион голосов, не получив абсолютного большинства. Когда сын Оскар разбудил его в 7 часов утра, чтобы сообщить об избрании, он с упреком сказал ему: «Зачем тебе понадобилось будить меня на целый час раньше? Ведь ничего бы не изменилось и в 8 часов». С этими словами он вновь уснул и проспал до обычного своего часа пробуждения.

Во Франции избрание Гинденбурга расценили вначале как возрождение германской угрозы. В Англии реакция была более спокойной. Я всегда желал, чтобы Германия восстановила свою репутацию и чувство собственного достоинства, чтобы улеглось озлобление, порожденное войной, и поэтому отнюдь не был огорчен этой новостью.

«Он весьма здравомыслящий старик», – сказал мне Ллойд Джордж при следующей нашей встрече.

Таким он и был в действительности, пока не покинули его силы. Даже некоторые из наиболее непримиримых его противников были вынуждены признать: «Лучше ничтожество, чем Нерон»[2]. Однако Гинденбургу было уже 77 лет, а срок его полномочий исчислялся в семь лет. Мало кто ожидал, что он снова будет избран. Он всячески старался сохранять беспристрастность по отношению к различным партиям, и годы его президентства, несомненно, дали Германии возможность обрести умеренную силу и спокойствие, не создав какой-либо угрозы для ее соседей.

* * *

В феврале 1925 года германское правительство направило меморандум тогдашнему премьер-министру Франции Эррио. В этом меморандуме выражалась готовность Германии принять такой пакт, по которому державы, имеющие интересы на Рейне, прежде всего Англия, Франция, Италия и Германия, взяли бы на себя на длительный срок торжественное обязательство не вести войны против стран – участниц пакта. Роль гаранта должно было взять на себя правительство Соединенных Штатов. Кроме того, для Германии был бы приемлемым пакт, ясно гарантирующий сохранение существующего территориального положения на Рейне. В августе французы в полном согласии с Великобританией дали Германии официальный ответ. В качестве первого и необходимого шага Германия должна была безоговорочно вступить в Лигу Наций. Германское правительство приняло это условие. Это означало, что положения договоров оставались в силе, если только (или до тех пор пока) они не будут изменены по взаимному соглашению, и что не давалось никаких определенных обязательств относительно сокращения вооружений союзников.

На этой основе 4 октября была создана конференция в Локарно. На берегу тихого озера собрались делегаты Англии, Франции, Германии, Бельгии и Италии. Результаты конференции были таковы: во-первых, общий гарантийный договор между пятью державами; во-вторых, германо-французский, германо-бельгийский, германо-польский и германо-чехословацкий арбитражные договоры; в-третьих, специальные соглашения между Францией и Польшей и между Францией и Чехословакией, в силу которых Франция обязывалась оказать им помощь, если вслед за нарушением Западного пакта[3] они подвергнутся неспровоцированному вооруженному нападению. Таким образом, западноевропейские демократии согласились при всех обстоятельствах поддерживать мир между собой и сплоченно выступать против любого из них, кто нарушит договор и совершит агрессию против братской страны.

Что же касается Франции и Германии, то Великобритания торжественно обязалась прийти на помощь тому из этих двух государств, которое станет объектом неспровоцированной агрессии. Это далеко идущее военное обязательство было принято парламентом и горячо одобрено народом. Обязательство это не имеет себе подобных в истории.

Вопрос о том, брали ли Франция или Англия на себя какое-либо обязательство по разоружению вообще или же разоружению до какого-то определенного уровня, не был затронут. Я в качестве министра финансов был привлечен к обсуждению всех этих вопросов еще на ранней стадии. Мое личное мнение относительно этой двусторонней гарантии сводилось к следующему: пока Франция остается вооруженной, а Германия разоруженной, Германия не может напасть на нее; Франция никогда не совершит нападения на Германию, если это автоматически повлечет за собой превращение Англии в союзницу Германии. Таким образом, хотя этот план и казался опасным (ибо он фактически обязывал нас принять участие на стороне той или другой державы в любой могущей возникнуть франко-германской войне), вероятность подобной катастрофы была очень невелика и во всяком случае это был самый хороший способ предотвратить ее. Было очевидно, что создалась бы опасность, если бы Германия когда-нибудь более или менее догнала Францию по вооружениям и тем более если бы она стала сильнее Франции. Но все это как будто исключалось торжественными обязательствами договора.

* * *

Локарнский пакт касался лишь обеспечения мира на Западе, но была надежда, что продолжением его явится, по тогдашнему выражению, «восточное Локарно». Мы были бы очень рады, если бы оказалось возможным ограничить опасность возникновения когда-либо в будущем войны между Германией и Россией в соответствии с теми же принципами и с помощью тех же средств, что и возможность войны между Германией и Францией. Но даже штреземановская Германия не была склонна окончательно отказаться от своих притязаний на Востоке или согласиться с территориальными положениями мирного договора, касающимися Польши, Данцига, Польского коридора и Верхней Силезии. Хотя мы продолжали свои попытки, никакого прогресса на Востоке достигнуто не было. После заключения нашего Локарнского договора и эвакуации Рейнской области, осуществленной французской армией и контингентами союзных войск раньше срока, предписанного в Версале, установилось дружественное отношение к Германии. Новая Германия заняла свое место в Лиге Наций. Под плодотворным влиянием американских и английских займов восстановление Германии шло очень быстро. Ее торговля расширялась с невероятной быстротой, повышалось внутреннее благосостояние страны. Франция с ее системой союзов тоже, казалось, занимала в Европе надежные позиции. Статьи Версальского договора, касающиеся разоружения, не были открыто нарушены. Германского военно-морского флота не существовало. Германская авиация находилась под запретом и еще не родилась. В Германии имелись многочисленные круги, решительно отвергавшие, хотя бы только по соображениям благоразумия, идею войны, а германское верховное командование не могло и думать о том, что союзники позволят немцам перевооружиться.

1929 год почти до конца своего третьего квартала протекал под знаком надежд и видимости растущего процветания, особенно в Соединенных Штатах. Чрезвычайный оптимизм породил настоящую оргию спекуляций. Были написаны книги, в которых доказывалось, что наука и становящийся все более организованным деловой мир справились наконец-то с таким явлением, как экономический кризис. «По-видимому, мы уже навсегда покончили с экономическими циклами, какими мы знали их прежде», – заявил в сентябре президент нью-йоркской биржи. А в октябре на Уолл-стрит обрушился внезапный жестокий ураган.

Все богатство, так быстро накопленное в предшествующие годы в виде бумажных ценностей, исчезло. Процветание миллионов американских семей, выросшее на гигантском фундаменте раздутого кредита, внезапно оказалось иллюзорным. Мощные промышленные предприятия оказались выбитыми из колеи и парализованными. За биржевым крахом, в период между 1929 и 1932 годами, последовало непрерывное падение цен и как следствие этого сокращение производства, вызвавшее широкую безработицу.

Последствия этого расстройства экономической жизни затронули весь мир. В связи с безработицей и сокращением производства произошло свертывание торговли. С целью защиты внутренних рынков были введены тарифные ограничения ввоза. Всеобщий кризис повлек за собой острые денежные затруднения и парализовал внутренний кредит. А это в свою очередь привело к тому, что разорение и безработица широко распространились по всему миру. Последствием этого явились бедствия, обрушившиеся на Германию и другие европейские страны.

Глава 3

Подстерегающая опасность

В моей книге «Последствия» я суммировал некоторые впечатления тех четырех лет, что протекли между перемирием и сменой правительства в Англии в конце 1922 года. Эта книга писалась в 1928 году, когда я остро ощущал надвигавшуюся катастрофу.

«Война начала вступать в свои права потенциального истребителя рода человеческого лишь на заре двадцатого столетия христианской эры. Объединение человечества в крупные государства и империи и пробуждение у народов коллективного самосознания позволили планировать и осуществлять кровопролитие в таких масштабах и с таким упорством, о которых раньше не имели даже представления. Все благороднейшие качества отдельных личностей были собраны воедино ради усиления разрушительной мощи массы. Надежные финансы, возможности, предоставляемые всемирным кредитом и торговлей, накопление крупных резервов капитала – все это позволяло на длительные периоды переключать энергию целых народов на дело разрушения.

Демократические институты создали средства для выражения воли миллионов. Образование не только позволяло всякому разбираться в ходе конфликта, но и сделало каждую отдельную личность подготовленной к выполнению стоящей задачи. Печать явилась средством объединения и взаимного возбуждения. Религия, благоразумно не касаясь основных причин конфликта, беспристрастно предлагала всем воюющим сторонам свою поддержку и утешение во всех известных ей формах. Наконец, наука в ответ на неистовые домогательства людей раскрыла перед ними свои сокровища и тайны и вложила в их руки средства почти предельного совершенства.

В связи с этим появились многочисленные новшества. Вместо того чтобы брать измором укрепленные города, стали методически ослаблять или пытаться ослаблять с помощью голода целые государства.

Все население так или иначе принимало участие в войне, и все в равной мере стали объектом нападения. В небе открылись пути, по которым смерть и ужас могли обрушиваться далеко за линиями фронтов на женщин, детей, стариков и больных – на тех, кого в прежних войнах щадили по необходимости. Великолепная организация железных дорог, пароходного сообщения и автомобильного транспорта позволяла доставлять в нужные пункты и постоянно использовать в деле десятки миллионов людей. Медицинский уход и хирургия, достигшие блестящего развития, снова и снова возвращали людей в строй для участия в бойне. Ничто не должно было пропадать зря. Последний вздох умирающего – и тот обращался на цели войны.

Война прекратилась столь же внезапно и повсеместно, как и началась. Человечество подняло голову, окинуло взором зрелище разрушения, и как победители, так и побежденные перевели дух. В сотнях лабораторий, в тысячах арсеналов, заводов и всевозможных бюро люди, резко затормозив, прекратили работу, которой были поглощены. Их проекты были отложены в сторону, не доведенные до конца, неосуществленные, но их знания сохранялись. Военные ведомства во всех странах поспешно собрали полученные ими данные, их вычисления и открытия в папки с надписью “для последующего рассмотрения”.

В этих-то условиях мы и вступили в тот период истощения, которому было присвоено наименование “мир”. Он дает нам по крайней мере возможность оценить общую обстановку. При этом вырисовывается ряд печальных фактов, таких же твердых и неотвратимых, как горы, очертания которых проступают сквозь туман. Установлено, что отныне в войнах будут участвовать целые народы: все будут прилагать максимум усилий, все будут испытывать на себе ярость врага. Установлено, что народы, считающие, что на карту поставлено их существование, не остановятся перед применением любых средств ради своего спасения. Вполне вероятно, более того, несомненно, что среди орудий, которыми они будут располагать в следующей войне, окажутся средства и методы массового неограниченного разрушения, которые, будучи применены, могут выйти из-под контроля.

Человечество никогда ранее не находилось в подобном положении. Не достигнув заметных успехов в моральном совершенствовании и не обретя более мудрого руководства, оно впервые получило в руки орудия, могущие послужить ему вернейшим средством самоистребления. Таков тот конечный пункт в истории судеб человечества, которого люди достигли. Им следовало бы остановиться и поразмыслить над своей новой ответственностью. Смерть стояла навытяжку, послушная, выжидающая, готовая к услугам, готовая массами косить людей, готовая по первому знаку сокрушать – без надежды на восстановление – то, что уцелело от цивилизации. Она ждет только слова команды. Она ждет их от слабого, сбитого с толку существа – давней своей жертвы, а ныне, в этом единственном случае, – своего хозяина».

* * *

Все это было опубликовано 1 января 1929 года. Я не мог бы написать иначе и в день Нового года теперь, восемнадцать лет спустя.

* * *

Еще ранее, в 1925 году, я записал некоторые мысли и вопросы технического характера, о которых было бы неправильно не напомнить сегодня:

«Не существует ли несравненно более действенных способов использования энергии взрыва, нежели все те, что были открыты до сих пор? Нельзя ли создать бомбу величиной не более апельсина, которая обладала бы таинственной способностью разрушать сразу целые кварталы домов или даже сосредоточивала бы в себе разрушительную силу тысяч тонн пороха, так, чтобы одним ударом сметать целые селения? Нельзя ли бомбы, хотя бы и существующих типов, сбрасывать автоматически с самолетов, которые управлялись бы по радио или с помощью каких-либо лучей, без пилота, и которые могли бы бесконечной вереницей посылаться на бомбежку вражеского города, арсенала, лагеря или верфи?

Что же касается отравляющих газов и химической войны во всех ее формах, то пока что написана лишь первая глава этой ужасной книги. Нет сомнения, что каждое из этих новых средств разрушения изучается по обе стороны Рейна со всей научной тщательностью и терпением, на которые только способен человек. И почему мы должны полагать, что эти средства ограничиваются областью неорганической химии? В лабораториях многих больших государств, без сомнения, разрабатываются способы методически вызывать эпидемии различных болезней и сознательно насылать их на людей и животных. Ржа, губящая посевы, сибирская язва, уносящая людей и скот, чума, поражающая не только армии, но и целые районы, – вот над чем работает военная наука, безжалостно продвигаясь вперед».

Все это было написано почти четверть века назад.

* * *

Вполне естественно, что гордый народ, потерпевший поражение в войне, будет стремиться как можно скорее снова вооружиться.

Ввиду этого на победителей ложится ответственность за то, чтобы постоянно держать своего поверженного противника разоруженным. Для этого они должны проводить двоякую политику. Во-первых, оставаясь сами достаточно хорошо вооруженными, они должны с неустанной бдительностью и твердостью проводить в жизнь статьи мирного договора, запрещающие возрождение военной мощи своего недавнего противника. Во-вторых, они должны сделать все, что только возможно, чтобы примирить побежденный народ с его участью, помогая своими благожелательными действиями побежденной стране достигнуть максимального благоденствия, а также всеми средствами стремиться заложить фундамент подлинной дружбы и общности интересов, дабы все меньше оставалось побудительных мотивов вновь обращаться к силе оружия.

* * *

Создание армии, охватывающей все мужское население большой страны, – это задача гигантских масштабов. Победоносные союзники по предложению Ллойд Джорджа установили для германской армии предельную численность в сто тысяч человек и воспретили всеобщую воинскую повинность. Поэтому эта армия стала тем ядром, из которого предстояло при благоприятном случае вновь сформировать многомиллионную армию. Сто тысяч бойцов представляли собой сто тысяч командиров. Как только было бы принято решение о расширении армии, рядовые могли стать сержантами, а сержанты офицерами.

Никакая иностранная инспекция не могла в мирный период установить, каковы были качества тех ста тысяч человек, которые составляли разрешенную Германии армию. Но дело было не в этом. Только для охраны германских границ требовалось от трех до четырех миллионов обученных солдат. Для того чтобы создать национальную армию, которая могла бы сравниться с французской армией, а тем более превзойти ее, нужно было не только готовить командные кадры и восстановить старые полки и другие воинские формирования, но и ввести по всей стране обязательную воинскую повинность для всех мужчин, достигающих призывного возраста. Добровольческие отряды, молодежные организации, различные разновидности полиции и жандармерии, ассоциации ветеранов – все эти неофициальные и по существу нелегальные организации могли играть свою роль в промежуточный период. Но без всеобщей воинской повинности скелет не мог обрасти мясом и мускулами.

Таким образом, Германия лишена была возможности, не прибегая в течение нескольких лет к всеобщей воинской повинности, создать армию, способную противостоять французской армии. Это была черта, которую нельзя было перешагнуть без явного, вопиющего нарушения Версальского договора. Все эти годы германская армия могла поддерживать и лелеять свой боевой дух и традиции, но она не могла даже мечтать о том, чтобы вступить в состязание с вооруженной, обученной и организованной людской силой, которая естественно и непрерывно рождалась французской военной системой.

* * *

Создателем ядра и структуры будущей германской армии был генерал фон Сект. Уже в 1921 году Сект был занят разработкой как тайных, так и явных планов создания большой германской армии и вел почтительные споры с Межсоюзнической военной контрольной комиссией по поводу различных своих мероприятий. В триумфальные дни 1940 года его биограф генерал фон Рабенау писал:

«Было бы трудно провести ту работу, которая была осуществлена в период 1935–1939 годов, если бы с 1920 до 1934 года руководящий центр оставался соответствующим нуждам маленькой армии».

Так, например, мирный договор требовал сокращения численности офицерского корпуса с 34 тысяч до 4 тысяч человек. Все средства были пущены в ход для преодоления этого рокового барьера, и, невзирая на все усилия Союзной контрольной комиссии, разработка планов возрождения германской армии продолжалась.

В Берлине под вывеской департаментов реконструкции, науки и культуры сосредоточились несколько тысяч штабных офицеров, переодетых в штатское, которые вместе со своими помощниками были поглощены тщательным обдумыванием прошлого и будущего.

Рабенау дает по этому поводу следующие разъяснения:

«Без Секта сегодня (1940 год) не существовало бы генерального штаба в его немецком понимании – генерального штаба, который является детищем многих поколений и который не может быть создан в один день, какими бы талантами и трудолюбием ни отличались офицеры. Преемственность концепции необходима, чтобы сохранить руководства, невзирая на волнующие испытания действительности. Знания и способности отдельных личностей недостаточны. В войне нужны получившие органическое развитие способности большинства, а для этого требуются десятилетия… Если мы не хотели, чтобы при наличии у нас маленькой стотысячной армии и генералы наши были маленькими, необходимо было дать большой простор теоретической мысли. С этой целью начали проводиться в широких масштабах практические учения или военные игры… не столько для тренировки генерального штаба, сколько для создания контингента высших командиров».

Эти последние должны были уметь мыслить подлинно военными категориями.

Сект настаивал на том, чтобы избегать ложных доктрин, внушенных чьим-либо личным опытом периода великой войны. Все уроки этой войны тщательно и систематически изучались. Были приняты новые принципы обучения и введены самые разнообразные учебные курсы. Все существующие военные наставления были переписаны заново – не для стотысячной армии, а для вооруженных сил германского рейха. Для того чтобы сбить с толку назойливо любопытных союзников, публиковались целые разделы этих наставлений. Те же, что предназначались для внутреннего употребления, оставались тайными. В качестве основного принципа утверждалась необходимость теснейшего взаимодействия всех важнейших родов войск.

В течение нескольких лет практиковалось в небольших масштабах краткосрочное обучение солдат неофициальным порядком. Солдат, проходивших такое обучение, называли «черными», то есть нелегальными. Начиная с 1925 года работа по подготовке «черных» была передана в ведение министерства рейхсвера и финансировалась из государственных средств. Разработанный генеральным штабом в 1925 году план качественного совершенствования армии и увеличения ее численности сверх предела, установленного мирным договором, предусматривал, что число существовавших в то время пехотных дивизий – легально их было семь – должно быть сначала удвоено, а затем утроено. Однако конечной целью Секта было иметь минимум 63 дивизии. Факт превышения стотысячного предела, установленного для германской армии, был официально признан только в апреле 1933 года, хотя ее численность уже давно превзошла эту цифру и продолжала неуклонно возрастать.

* * *

Мирный договор запрещал Германии иметь военную авиацию, и в мае 1920 года она была официально распущена. В своем прощальном приказе Сект выражал надежду, что она снова воспрянет и что до тех пор будет сохранен ее дух. Этому он всячески способствовал. Первым его шагом было создание в министерстве рейхсвера особой группы опытных бывших офицеров авиации, существование которой скрывалось от Союзной контрольной комиссии и которая всячески ограждалась от своего собственного правительства. Эта группа постепенно расширялась, пока «авиационные ячейки» не были созданы в различных управлениях и инспекционных органах министерства, а служащие военно-воздушных сил не оказались весьма широко представленными в армии. Во главе департамента гражданской авиации стоял офицер с большим военным опытом, ставленник Секта, заботившийся о том, чтобы контроль над гражданской авиацией и ее развитие осуществлялись в соответствии с военными нуждами. Штат этого департамента так же, как штат управления гражданского авиатранспорта и различных других замаскированных организаций военной и морской авиации, в основном состоял из бывших офицеров военно-воздушных сил, не имевших представления о коммерческой авиации.

Еще до 1924 года в Германии появилась в зачаточной форме сеть аэродромов и заводов гражданского самолетостроения, и немцы приступили к подготовке пилотов и обучению технике пассивной противовоздушной обороны. Коммерческая авиация демонстрировала уже изрядные успехи, а создание сети планерных клубов содействовало распространению тяги к летному делу как среди мужчин, так и среди женщин. На бумаге численность персонала, пользовавшегося правом летать, была строго ограничена. Однако эти постановления наряду со многими другими были обойдены Сектом, которому удалось при потворстве германского министерства транспорта заложить прочный фундамент хорошо налаженной авиационной промышленности и будущих военно-воздушных сил.

В вопросах, касавшихся военно-морского флота, немцы прибегали к подобным же уверткам. По Версальскому договору Германии было разрешено сохранить лишь небольшие военно-морские силы, личный состав которых не должен был превышать 15 тысяч человек. Для увеличения его немцы прибегали к всевозможным ухищрениям. В состав гражданских министерств были тайно включены военно-морские организации. Армейские береговые укрепления на острове Гельголанд и в других местах не были разрушены, как это предписывалось мирным договором, и в скором времени ими завладела германская морская артиллерия. Немцы незаконно строили подводные лодки и обучали в других странах их будущих командиров и матросов. Делалось все, чтобы сохранить кайзеровский военно-морской флот и подготовиться к тому дню, когда он сможет снова открыто занять свое место среди других флотов.

Серьезный прогресс был достигнут и в другой решающе важной области. Ратенау в 1919 году, будучи министром восстановления, положил начало основательной реконструкции германской военной промышленности.

«Они уничтожили ваше оружие, – говорил он генералам. – Но это оружие так или иначе устарело бы еще до начала следующей войны. В этой войне будет применено совершенно новое оружие, и та армия, которая в наименьшей степени будет скована устаревшим вооружением, будет обладать огромным преимуществом».

Большая изобретательность была проявлена, чтобы обеспечить страну оборудованием, необходимым для производства в будущем военных материалов. Станки, которые были установлены для производства военной продукции и вновь могли быть приспособлены для тех же целей, были сохранены на гражданских предприятиях в гораздо большем количестве, чем этого требовали обычные производственные нужды. Государственные арсеналы, построенные для войны, не были закрыты, как это предписывалось мирным договором.

Таким образом, был приведен в действие план, согласно которому все новые промышленные предприятия, а также многие из старых – тех, что были построены с помощью американских и английских займов, предоставленных на нужды восстановления, – с самого начала предназначались для скорейшего перевода на военное производство. Таким образом, в то время как победители полагались на имевшиеся в их распоряжении массы устаревшего вооружения, в Германии год за годом создавался огромный промышленный потенциал для производства новых видов вооружений.

* * *

Все это время союзники располагали реальной возможностью и правом помешать всякому зримому или осязаемому перевооружению Германии. И Германия должна была бы подчиниться решительному и единодушному требованию Англии, Франции и Италии и сообразовать свои действия с предписаниями мирных договоров. Обозревая вновь историю этих восьми лет, с 1930 по 1938 год, мы видим, как много времени было в нашем распоряжении. По крайней мере до 1934 года перевооружение Германии можно было предотвратить, не жертвуя ни одной человеческой жизнью. Дело было не в отсутствии времени.

Глава 4

Адольф Гитлер

В октябре 1918 года, во время английской газовой атаки под Комином, один немецкий ефрейтор от хлора на время потерял зрение. Пока он лежал в госпитале в Померании, на Германию обрушились поражение и революция. Сын незаметного австрийского таможенного чиновника, он в юности лелеял мечту стать великим художником. После неудачных попыток поступить в Академию художеств в Вене он жил в бедности сначала в австрийской столице, а затем в Мюнхене. Иногда работая маляром, а часто выполняя любую случайную работу, он испытывал материальные лишения и копил в себе жестокую, хотя и скрытую обиду на мир, закрывший ему путь к преуспеянию. Но личные невзгоды не привели его в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую благородную аномалию: он еще больше проникся непомерно сильным чувством верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и германским народом. Когда началась война, он со страстной готовностью схватился за оружие и прослужил четыре года в баварском полку, на Западном фронте. Таково было начало карьеры Адольфа Гитлера.

Когда зимой 1918 года, беспомощный, лишенный зрения, он лежал в госпитале, его личные неудачи представлялись ему частью катастрофы, обрушившейся на весь германский народ. Потрясение военного поражения, крушение законности и порядка, торжество французов – все это причиняло выздоравливающему ефрейтору острую боль, которая пронизывала все его существо и рождала те невероятные безмерные силы духа, которые способны привести и к спасению, и к гибели человечества. Ему казалось, что падение Германии не может быть объяснено обычными причинами. Где-то должно было скрываться гигантское и чудовищное предательство. Одинокий, замкнувшийся в себе, маленький солдат размышлял и раздумывал над возможными причинами катастрофы, руководимый лишь своим узким личным опытом. В Вене он вращался среди членов крайних германских националистических групп. От них-то он и услышал о зловредных подрывных действиях другой расы, врагов и эксплуататоров нордического мира – евреев. Его патриотический гнев и зависть к богатым и преуспевающим слились в единое чувство всеподавляющей ненависти.

Наконец этот ничем не примечательный пациент, по-прежнему одетый в военную форму, которой он почти по-мальчишески гордился, был выписан из госпиталя. Какое же зрелище представилось его исцеленным глазам? Конвульсии, вызываемые поражением, были ужасны. В окружавшей его атмосфере отчаяния и безумия ясно выступали очертания красной революции. По улицам Мюнхена стремительно носились бронеавтомобили, осыпавшие торопливых прохожих листовками или пулями. Его собственные товарищи, нацепив вызывающие красные повязки на рукава своих военных мундиров, выкрикивали лозунги, яростно проклинавшие все то, что было дорого ему. Внезапно, как это бывает во сне, все стало совершенно ясно. Германии нанесли удар в спину, и теперь ее терзали евреи, спекулянты и интриганы, скрывавшиеся в тылу, ненавистные большевики, организаторы международного заговора еврейских интеллигентов. Он ясно видел свой долг: спасти Германию от этих бичей, отомстить за причиненное ей зло и повести высшую германскую расу по пути, предназначенному ей судьбой.

Офицеры его полка, глубоко встревоженные мятежными и революционными настроениями своих солдат, были очень рады, что нашелся хоть один человек, сохранивший в душе какие-то устои. Ефрейтор Гитлер пожелал остаться на военной службе и нашел себе работу в качестве «инструктора по политическому просвещению», или агента. Прикрываясь этим званием, он занимался сбором информации о деятельности мятежных и подрывных элементов. Офицер органов безопасности, на которого он работал, поручил ему посещать собрания местных политических партий всех оттенков. Как-то вечером в сентябре 1919 года ефрейтор отправился на митинг германской рабочей партии, проходивший в одной из мюнхенских пивных. Здесь он впервые услышал выступления против евреев, спекулянтов и «ноябрьских преступников», заведших Германию в пропасть, – выступления, совпадавшие с его собственными тайными убеждениями. 16 сентября он вступил в эту партию, а вскоре после этого в соответствии со своими военными функциями взял на себя руководство партийной пропагандой. В феврале 1920 года в Мюнхене состоялся первый массовый митинг германской рабочей партии, на котором руководящую роль играл уже сам Адольф Гитлер, изложивший в 25 пунктах программу партии. Он стал теперь политическим деятелем и начал свою борьбу за спасение нации.

В апреле он был демобилизован и весь отдался делу расширения рядов партии. К середине следующего года он вытеснил первоначальных лидеров и, загипнотизировав своим темпераментом и духом массу рядовых членов партии, подчинил партию своему личному контролю. Его уже называли фюрером. Партия купила газету «Фёлькишер беобахтер» и сделала ее своим центральным органом.

Коммунисты очень скоро распознали своего врага. Они пытались срывать гитлеровские митинги, и в конце 1921 года он организовал свои первые штурмовые отряды. До тех пор все движение ограничивалось местными рамками Баварии. Но в тех бедственных условиях, которые существовали в Германии в эти первые послевоенные годы, многие немцы в самых различных уголках рейха начинали прислушиваться к речам нового проповедника. Горячее возмущение, вызванное во всей Германии французской оккупацией Рура в 1923 году, обеспечило гитлеровской партии, которая именовалась теперь национал-социалистской партией, массу сторонников. Падение марки разрушило основы благополучия германской средней буржуазии, многие представители которой в своем отчаянии стали сторонниками новой партии и находили облегчение своему горю в ненависти, мести и патриотическом угаре.

Гитлер с самого начала дал ясно понять, что путь к власти лежит через агрессию и насилие против Веймарской республики, рожденной позором поражения. К ноябрю 1923 года фюрер имел вокруг себя группу решительных сторонников, среди которых наиболее видными были Геринг, Гесс, Розенберг и Рем. Люди действия, они решили, что наступил момент попытаться захватить власть в Баварии. Генерал фон Людендорф своим участием в путче дал возможность организаторам этой авантюры использовать военный престиж своего имени. До войны принято было говорить: «В Германии революции не будет, ибо все революции в Германии строго запрещены». В данном случае эта формула была возрождена местными мюнхенскими властями. Полиция открыла стрельбу по демонстрантам, тщательно избегая генерала, который продолжал идти вперед, пока не оказался среди полицейских, встретивших его весьма почтительно. Около 20 демонстрантов было убито. Гитлер во время стрельбы бросился на землю, а затем исчез вместе с другими партийными лидерами. В апреле 1924 года его приговорили к четырем годам тюремного заключения.

Хотя германские власти поддержали порядок, а германский суд наказал виновных, среди немцев было широко распространено мнение, что наказуемые – это плоть от их собственной плоти и что власти играют на руку иностранцам, жертвуя самыми верными сынами Германии. Срок заключения Гитлера был сокращен с четырех лет до тринадцати месяцев. За эти месяцы, проведенные в Ландсбергской крепости, он успел в общих чертах закончить «Майн кампф» – трактат, излагавший его политическую философию. Он посвятил эту книгу памяти павших в недавнем путче. Ни одна книга не заслуживала более тщательного изучения со стороны политических и военных руководителей союзных держав в ту пору, когда Гитлер пришел в конце концов к власти. В ней было все: и программа возрождения Германии, и техника партийной пропаганды, и план борьбы против марксизма, и концепция национал-социалистского государства, и утверждения о законном праве Германии на роль руководителя всего мира. Это был новый коран веры и войны – напыщенный, многословный, бесформенный, но исполненный важных откровений.

Главный тезис, лежащий в основе «Майн кампф», очень прост: человек есть воинственное животное; отсюда нация, будучи сообществом борцов, представляет собой боевую единицу. Всякий живой организм, прекращающий борьбу за существование, обречен на уничтожение. Страна или раса, перестающие бороться, точно так же обречены на гибель. Боеспособность расы зависит от ее чистоты. Отсюда необходимость очищения ее от чуждых, загрязняющих ее элементов. Еврейская раса ввиду ее повсеместного распространения по необходимости является пацифистской и интернационалистской. Пацифизм же – это страшнейший из грехов, ибо он означает отказ расы от борьбы за существование. Поэтому первый долг всякого государства состоит в том, чтобы привить массам националистические чувства. Для отдельной личности не имеет первостепенного значения уровень ее интеллектуального развития; сила воли и решительность – вот важнейшие качества, которые от нее требуются. Человек, обладающий врожденной способностью командовать другими, представляет гораздо большую ценность, чем многие тысячи людей, склонных покорно повиноваться чужой воле. Только грубая сила обеспечивает выживание расы. Отсюда необходимость военной организации. Раса должна бороться: если она бездействует, она покрывается ржавчиной и погибает. Если бы германская раса была своевременно объединена, она уже теперь была бы повелительницей всего земного шара. Новый рейх должен объединить все до тех пор распыленные германские элементы Европы. Раса, потерпевшая поражение, может быть спасена, если она восстановит веру в свои силы. Прежде всего надлежит научить армию верить в свою непобедимость. Чтобы восстановить германскую нацию, необходимо убедить народ в том, что вернуть себе свободу силой оружия вполне возможно. Принцип аристократизма является здравым в своей основе. Интеллектуализм нежелателен. Конечная цель образования – воспитать немца, который требовал бы минимального обучения для превращения его в солдата. Величайшие перевороты в истории были бы немыслимы, если бы движущей силой их не являлись фанатические и истерические страсти. С помощью буржуазных добродетелей – мира и порядка – ничего достигнуть бы не удалось. Мир находится сейчас на пути к такому перевороту, и новое германское государство должно позаботиться о том, чтобы раса была подготовлена к предстоящим последним и величайшим решениям на нашей земле. Внешняя политика может быть неразборчивой в средствах. Дипломатия не должна предоставлять стране героически гибнуть, напротив, она должна заботиться о том, чтобы страна могла выжить и процветать. Двумя единственно возможными союзниками Германии являются Англия и Италия. Ни одна страна не вступит в союз с трусливым пацифистским государством, управляемым демократами и марксистами. Если Германия сама не позаботится о себе, никто о ней не позаботится. Ни торжественные обращения к небесам, ни благочестивые надежды на Лигу Наций не вернут ей утраченных территорий. Они могут быть возвращены лишь силой оружия. Германия не должна повторять старую ошибку – бороться со всеми своими врагами сразу. Она должна выбрать самого опасного из них и атаковать его всеми своими силами. Мир перестанет быть антигерманским только тогда, когда Германия вернет себе равенство прав и снова займет свое место под солнцем. Во внешней политике Германии не следует проявлять никакой сентиментальности. Совершить нападение на Францию исключительно по эмоциональным мотивам было бы глупо. В чем Германия нуждается – это в расширении своей территории в Европе.

Довоенная колониальная политика Германии была ошибочной, и от нее следует отказаться. В целях своего расширения Германия должна обращать свои взоры к России и в особенности к Прибалтийским государствам. Никакой союз с Россией недопустим. Вести войну вместе с Россией против Запада было бы преступно, ибо целью Советов является торжество международного иудаизма.

Таковы были «гранитные основы» его политики.

* * *

Победители, подавленные и поглощенные своими собственными заботами и межпартийными распрями, почти не обратили внимания на неустанную борьбу Адольфа Гитлера и его постепенное превращение в фигуру национального масштаба. Прошло много времени, прежде чем национал-социализм, или нацистская партия, как его стали именовать, приобрел столь сильное влияние на массы германского народа, на вооруженные силы, государственный аппарат и на массы промышленников, не без основания страшившихся коммунизма, что он стал такой силой в жизни Германии, с которой весь мир вынужден был считаться. Когда в конце 1924 года Гитлера выпустили из тюрьмы, он заявил, что ему понадобится пять лет, чтобы реорганизовать свое движение.

* * *

Одна из демократических статей Веймарской конституции предусматривала, что выборы в рейхстаг должны проводиться раз в два года. Предполагалось, что эта статья обеспечит массам германского народа возможность осуществлять полный и постоянный контроль над своим парламентом. На практике это лишь означало, что они постоянно жили в атмосфере лихорадочного политического возбуждения и непрерывных избирательных кампаний. Успехи Гитлера и его доктрин могут, таким образом, быть точно прослежены. В 1928 году он располагал всего 12 мандатами в рейхстаге. В 1930 году эта цифра увеличилась до 107, а в 1932-м – до 230. К тому времени влияние и дисциплина национал-социалистской партии давали себя чувствовать уже во всем строе Германии; всякого рода запугивания, оскорбления и зверства в отношении евреев приобрели широчайшее распространение.

За фасадом республиканских правительств и демократических институтов, навязанных победителями и потому ассоциировавшихся с поражением, действительной политической силой в Германии и устойчивым элементом государства в послевоенные годы являлся генеральный штаб рейхсвера. Это он назначал и смещал президентов и кабинеты. В лице маршала Гинденбурга он нашел символ своей власти и исполнителя своей воли. Но в 1930 году Гинденбургу было уже 83 года. С этого времени его характер стал портиться, а умственные способности ослабевать. Он становился все более дряхлым, а также все более пристрастным в своих суждениях и деспотичным. Генералам давно уже было ясно, что придется искать подходящего преемника престарелому маршалу. Однако к моменту начавшихся поисков нового человека подоспел бурный рост и укрепление национал-социалистского движения. После провала мюнхенского путча в 1923 году Гитлер провозгласил программу соблюдения строжайшей законности в рамках Веймарской республики. Однако в то же самое время он разрабатывал планы и поощрял расширение военных и полувоенных формирований нацистской партии. Вначале очень малочисленные отряды СА, штурмовые отряды, или коричневорубашечники, с их небольшим дисциплинированным ядром СС достигли такой численности и силы, что деятельность их и потенциальная мощь стали внушать серьезную тревогу рейхсверу. Всесторонне обдумав смысл происходящего в стране, рейхсвер при всем своем нежелании вынужден был признать, что в качестве военной касты и организации, стоящей в оппозиции к нацистскому движению, он уже не способен сохранять свой контроль над Германией. Общей для обеих групп чертой была их решимость вывести Германию из пропасти и отомстить за ее поражение. Но в то время как рейхсвер олицетворял собой регламентированный строй кайзеровской империи и представлял интересы феодальных, аристократических, землевладельческих и других состоятельных классов германского общества, СА в значительной мере превратились в бунтарское движение, раздуваемое недовольством эмоционально возбудимых или озлобленных подрывных элементов и отчаянием разоренных людей.

Ссориться с нацистской партией означало бы для рейхсвера раздирать побежденную страну на части. В 1931 и 1932 годах руководители армии пришли к выводу, что им следует как в своих собственных интересах, так и в интересах страны объединить свои силы с теми самыми элементами, которым они до сих пор противостояли в вопросах внутренней политики со всей твердостью и суровостью, присущими немцам. Со своей стороны Гитлер, хотя и был готов воспользоваться любым тараном, чтобы прорваться в цитадель власти, всегда считал за образец руководителей великой и блестящей Германии, внушавших ему чувство восхищения и преданности еще в юношеские годы.

Таким образом, естественные предпосылки для соглашения между ним и рейхсвером имелись с обеих сторон. Руководители армии постепенно пришли к заключению, что влияние нацистской партии в стране столь сильно, что Гитлер является единственно возможным преемником Гинденбурга в качестве главы германского государства. Гитлер, со своей стороны, понимал, что для осуществления его программы возрождения Германии необходим союз с правящей верхушкой рейхсвера. Сделка была заключена, и руководители германской армии стали убеждать Гинденбурга рассматривать Гитлера как кандидата на пост канцлера рейха. Согласившись ограничить деятельность коричневорубашечников, подчинить их генеральному штабу, а со временем если понадобится, то и вовсе их ликвидировать, Гитлер заручился поддержкой самых влиятельных сил в Германии, достиг вершины административной лестницы и добился явного перемещения центра верховной власти в германском государстве. Далеко продвинулся ефрейтор!

Глава 5

Годы нашествия саранчи[4] (1931–1935 гг.)

Английское правительство, образованное в результате всеобщих выборов 1931 года, внешне казалось одним из сильнейших, а на деле было одним из слабейших в истории Англии. В атмосфере сильнейшего ожесточения с обеих сторон Макдональд, премьер-министр, порвал с социалистической партией, создание которой было делом всей его жизни. С этого времени, возглавляя правительство, которое именовалось национальным, а в действительности было по преимуществу консервативным, он погрузился в угрюмую пассивность. Болдуин предпочитал суть власти ее форме и преспокойно правил, оставаясь в тени. Министерство иностранных дел возглавлял сэр Джон Саймон, один из лидеров либералов – участников коалиции. Основную работу правительства внутри страны исполнял Невилл Чемберлен, сменивший в скором времени Сноудена на посту министра финансов. Почти за пятилетний период пребывания у власти этого правительства – с января 1931-го по ноябрь 1935 года – вся обстановка на Европейском континенте коренным образом изменилась.

* * *

Между тем вся Германия была в движении, в стране развертывались важные события.

В течение года, последовавшего за падением кабинета Брюнинга в мае 1932 года, произошло очень многое. Папен, сменивший Брюнинга на посту канцлера, надеялся, что ему удастся управлять страной, опираясь на поддержку со стороны окружения президента Гинденбурга и крайней националистической группы в рейхстаге. Решающий шаг был сделан 20 июля, когда было насильственно смещено социалистическое правительство в Пруссии. Когда прусский премьер-министр заявил, что он подчинится лишь физической силе, его спросили: «А какая сила вам требуется?» После чего его попросту вытащили из-за стола.

В августе 1932 года Гитлер прибыл в Берлин по личному вызову президента. Момент для решающего шага, казалось, наступил. За спиной фюрера стояли 13 миллионов германских избирателей. Он мог претендовать на важное место в правительстве. Его положение сейчас в известной мере напоминало положение Муссолини накануне похода на Рим. Но Папену не было никакого дела до новейшей истории Италии. Он пользовался поддержкой Гинденбурга и не собирался уходить в отставку. Старый маршал увидел Гитлера. Тот не произвел на него никакого впечатления. «Этого человека назначить канцлером? Я его сделаю почтмейстером – пусть лижет марки с моим изображением». В дворцовых кругах Гитлер не пользовался таким влиянием, как его соперники.

Громадные массы избирателей были охвачены тревогой и брожением. В ноябре 1932 года по всей Германии снова, в пятый раз за один год, состоялись выборы. Нацисты понесли потери, и их 230 мандатов сократились до 196 – разница досталась коммунистам. Тем самым позиции Гитлера были ослаблены. 17 ноября Папен вышел в отставку и канцлером вместо него стал Шлейхер. Гитлер вместе с Папеном и националистами объединились теперь против него, а коммунисты своей уличной борьбой с нацистами и своими антиправительственными забастовками содействовали тому, что дальнейшее его пребывание у власти стало невозможным. Папен решил воспользоваться своим личным влиянием на президента Гинденбурга. Не будет ли в конце концов наилучшим выходом из положения умилостивить Гитлера, взвалив на него всю ответственность и все бремя власти? Наконец Гинденбург с неохотой дал свое согласие. 30 января 1933 года Адольф Гитлер вступил на пост канцлера Германии.

Все, кто собирался или мог оказать сопротивление новому порядку, скоро почувствовали на себе руку хозяина. 2 февраля всякие митинги или демонстрации германской коммунистической партии были запрещены, и по всей Германии началось изъятие припрятанного оружия, принадлежащего коммунистам. Кульминационный момент наступил вечером 27 февраля 1933 года. В здании рейхстага вспыхнул пожар. Были вызваны отряды коричневорубашечников, чернорубашечников и их вспомогательные части. За одну ночь было арестовано четыре тысячи человек, в том числе члены Центрального комитета коммунистической партии. Проведение этих мероприятий было поручено Герингу, в то время министру внутренних дел Пруссии. Они служили подготовкой к предстоящим выборам и обеспечивали поражение коммунистов, самых грозных противников нового режима. За организацию избирательной кампании взялся Геббельс, которому не приходилось занимать ни ловкости, ни рвения.

Однако в Германии еще имелись многочисленные силы, не желавшие подчиниться, оказывавшие сопротивление или проявлявшие активную враждебность гитлеризму. Коммунисты и те многочисленные немцы, которые в своей растерянности голосовали вместе с ними, получили 81 мандат, социалисты – 118 и националисты Папена и Гугенберга – 52. Гитлер же получил 17 миллионов 300 тысяч голосов, поданных за нацистов, и 288 мандатов. Только так – всеми правдами и неправдами – удалось Гитлеру получить на выборах поддержку большинства германского народа. Он имел в рейхстаге 288 мандатов против 251 мандата остальных партий, большинство всего в 37 мандатов. При соблюдении обычной процедуры цивилизованного парламентарного правительства столь значительное меньшинство пользовалось бы большим влиянием и должным уважением в государстве. Но в новой нацистской Германии меньшинствам суждено было убедиться в том, что у них нет никаких прав.

21 марта 1933 года в гарнизонной церкви в Потсдаме, близ гробницы Фридриха Великого, Гитлер открыл первый рейхстаг третьего рейха. В церкви сидели представители рейхсвера – символ непреходящей германской мощи – и старшие офицеры штурмовых и охранных отрядов, новые представители возрождающейся Германии. 24 марта большинство рейхстага, подавив или запугав всех противников, 441 голосом против 94 приняло решение о предоставлении канцлеру Гитлеру чрезвычайных полномочий сроком на четыре года. Когда объявили результаты голосования, Гитлер обернулся в сторону социалистов и крикнул: «А теперь вы мне больше не нужны!»

В обстановке всеобщего возбуждения, порожденного выборами, ликующие колонны национал-социалистов продефилировали мимо своего вождя по улицам Берлина в языческом факельном шествии. Их борьба была долгой. Смысл ее трудно постигнуть иностранцам, в особенности тем, которые не испытали боли поражения. И вот наконец явился Адольф Гитлер. Но он был не один. Он вызвал из глубин поражения темные первобытные страсти, скрытые в самом многочисленном, самом крепком, жестоком, противоречивом и злополучном народе Европы. Он магически воскресил страшного идола, всепожирающего Молоха, став одновременно его жрецом и воплощением.

В мою задачу не входит описание невероятной жестокости и подлости, с помощью которых создавался этот аппарат ненависти и тирании, подлежавший теперь дальнейшему совершенствованию. Для целей настоящего повествования необходимо лишь указать читателю на новый и страшный факт, перед лицом которого очутился все еще ничего не подозревавший мир: Германия была под властью Гитлера и Германия вооружалась.

* * *

В то время как в Германии совершались все эти страшные перемены, правительство Макдональда – Болдуина считало себя обязанным в течение некоторого времени продолжать навязанную финансовым кризисом политику резкого сокращения и ограничения наших и без того скромных вооружений и упорно закрывало глаза на тревожные симптомы в Европе.

Французы, хотя их политическая жизнь по-прежнему отличалась текучестью и непрерывными изменениями, не имевшими, впрочем, сколько-нибудь существенного значения, упорно цеплялись за свою армию, видя в ней центр и главную жизненную опору Франции и всех ее союзов. Эта позиция вызвала по их адресу нарекания как со стороны Англии, так и со стороны Соединенных Штатов. Мнения печати и общественности основывались отнюдь не на действительном положении вещей, но враждебные настроения были сильны.

Когда в мае 1932 года все партии превозносили в палате общин достоинства разоружения, министр иностранных дел предложил новый принцип классификации видов оружия, использование которых должно быть разрешено или осуждено. Он назвал это качественным разоружением. Разоблачить ложный вывод было легче, чем убедить депутатов. В своем выступлении я заявил:

«Министр иностранных дел сказал нам, что трудно подразделить оружие на категории наступательного и оборонительного оружия. Это действительно так, ибо почти любое оружие может быть использовано как для обороны, так и для наступления, как агрессором, так и его невинной жертвой. Чтобы затруднить действия захватчика, тяжелые орудия, танки и отравляющие вещества предполагается отнести к зловредной категории наступательного оружия. Но германское вторжение во Францию в 1914 году достигло своего наивысшего размаха без применения какого-либо из указанных видов оружия. Тяжелое орудие предлагается считать наступательным оружием. Оно допустимо в крепости: там оно добродетельно и миролюбиво по своему характеру. Но выдвиньте его в поле, а в случае необходимости это, конечно, будет делаться, – и оно тотчас же становится гадким, преступным, милитаристским и подлежит запрету в цивилизованном обществе. Возьмем теперь танк. Немцы, вторгшись во Францию, закрепились там и за каких-нибудь пару лет уничтожили 1 миллион 500 тысяч французских и английских солдат, пытавшихся освободить французскую землю. Танк был изобретен для того, чтобы подавить огонь пулеметов, благодаря которым немцы держались во Франции, и он спас огромное множество жизней при очищении французской территории от захватчиков. Теперь, по-видимому, пулемет, являвшийся тем оружием, с помощью которого немцы удерживали 13 французских провинций, будет считаться добродетельным и оборонительным оружием, а танк, послуживший средством спасения жизни союзных солдат, должен всеми справедливыми и праведными людьми быть предан позору и поношению…

Более правильной классификацией явилось бы запрещение оружия массового уничтожения, применение которого несет смерть и ранения не только солдатам на фронте, но и гражданскому населению – мужчинам, женщинам и детям, находящимся далеко от этих районов. Вот в каком направлении объединенные нации, собравшиеся в Женеве, могли бы, мне кажется, действительно надеяться продвинуться вперед…»

В конце своего выступления я сделал свое первое официальное предостережение относительно надвигающейся войны:

«Я весьма сожалел бы, если бы увидел, что военная мощь Германии и Франции в какой-либо мере уравновешивается. Тот, кто говорит об этом как о чем-то справедливом или даже видит в этом проявление честности, совершенно недооценивает серьезности обстановки в Европе».

* * *

В период пребывания у власти так называемого национального правительства английское общественное мнение все более склонялось к тому, чтобы отбросить в сторону всякие заботы относительно Германии. Тем не менее когда в 1932 году германская делегация на Конференции по разоружению категорически потребовала отменить всякие ограничения ее прав на перевооружение, она встретила серьезную поддержку в английской печати. «Таймс» писала о «своевременном устранении неравенства», а «Нью стейтсмен» – о «безоговорочном признании принципа равенства государств». Это означало, что 70 миллионам немцев следовало разрешить перевооружиться и готовиться к войне, в то время как страны, вышедшие победителями из недавней ужасной битвы, не имели даже права что-либо возразить против этого. Равенство статуса победителей и побежденных, равенство между Францией с населением 39 миллионов человек и Германией, население которой почти вдвое больше!

Правительство Его Величества опубликовало 16 марта 1933 года документ, получивший по имени своего автора и вдохновителя название «план Макдональда». Исходным пунктом плана было принятие французской концепции армий с кратким сроком службы – в данном случае он определялся в восемь месяцев, после чего устанавливалась точная численность войск для каждой страны. Численность французской армии, составлявшая в мирное время 500 тысяч человек, сокращалась до 200 тысяч, а германской – соответственно увеличивалась до такого же размера. К этому времени германские вооруженные силы, хотя и не располагавшие еще массовыми обученными резервами, которые может дать лишь систематическое обучение новых контингентов рекрутов в течение ряда лет, по всей вероятности, уже насчитывали более миллиона ревностных добровольцев, отчасти уже вооруженных. При этом заводы, поддающиеся конверсии и частично уже переведенные на выпуск военной продукции, производили для этих добровольцев многие виды новейшего вооружения.

К концу Первой мировой войны Франция, как и Великобритания, располагала огромным количеством тяжелых артиллерийских орудий, в то время как орудия германской армии были уничтожены, как того требовал мирный договор. Макдональд стремился ликвидировать это явное неравенство, предлагая с этой целью установить для орудий подвижной артиллерии предельный калибр в 105 миллиметров, или 4,2 дюйма. Существующие орудия калибром до 6 дюймов могли быть сохранены, но при замене старых орудий новыми допускался калибр не свыше 4,2 дюйма. Собственно британские интересы, отличные от интересов Франции, ограждались сохранением до 1935 года ограничений военно-морских вооружений Германии, установленных мирным договором, по истечении же этого срока предлагалось созвать новую морскую конференцию. Германии запрещалось иметь военную авиацию на период действия соглашения, но три союзные державы должны были сократить свои собственные военно-воздушные силы до 500 самолетов каждая.

Я с величайшим возмущением наблюдал за этой атакой на французские вооруженные силы и за попытками установить равенство между Германией и Францией.

Однако французы имели мужество настоять на том, чтобы уничтожение их тяжелого вооружения было отсрочено на четыре года. Английское правительство приняло эту поправку с условием, что согласие Франции на уничтожение ее артиллерии будет зафиксировано в специальном документе, который должен быть подписан немедленно. Франция подчинилась этому требованию, и 12 октября 1933 года сэр Джон Саймон, посетовав на то, что Германия изменила за последние недели свою позицию, представил проект этих предложений на рассмотрение Конференции по разоружению.

Результат был совершенно неожиданным. Гитлер, ныне канцлер и хозяин всей Германии, со дня своего прихода к власти отдал приказ решительно развертывать по всей стране подготовку к войне как в учебных лагерях, так и на предприятиях и теперь ощущал свою силу. Он не потрудился даже принять те донкихотские предложения, которые ему навязывали. С презрительным жестом он приказал германским представительствам покинуть и Конференцию по разоружению, и Лигу Наций. Такова была судьба «плана Макдональда».

Читатель, надеюсь, простит, если я позволю себе личное отступление менее серьезного характера.

Летом 1932 года в связи с работой над моей книгой «Жизнь Мальборо» я посетил его старые поля сражений в Нидерландах и Германии. Наша семейная экспедиция совершила приятную поездку по маршруту знаменитого похода Голландия – Дунай, проделанного Мальборо в 1705 году. Мы переправились через Рейн у Кобленца. Пока мы продвигались по этим красивым местам от одного знаменитого древнего города к другому, я, естественно, расспрашивал о гитлеровском движении и убедился, что это – главный предмет размышлений каждого немца. Я, так сказать, ощутил атмосферу гитлеризма. Проведя день на поле битвы в Бленхейме, я отправился в Мюнхен и прожил там несколько дней.

В отеле «Регина» один джентльмен представился кому-то из моих спутников. Фамилия его была Ганфштенгль. Он много говорил о фюрере, с которым, по-видимому, был весьма близок. Так как он показался мне веселым и разговорчивым человеком и к тому же прекрасно говорил по-английски, я пригласил его к обеду. Он чрезвычайно интересно рассказывал о деятельности Гитлера и о его взглядах. Чувствовалось, что он совсем им очарован. По всей вероятности, ему было поручено войти в контакт со мной, и он явно старался произвести приятное впечатление. После обеда он сел за рояль и так хорошо исполнил множество пьес и песен, что мы получили огромное удовольствие. Он, казалось, знал все мои любимые английские песни. Он прекрасно умел развлечь общество. Как оказалось, в то время он был любимцем фюрера. Он сказал, что мне следовало бы встретиться с Гитлером и что устроить это нет ничего легче. Гитлер ежедневно приходит в этот отель около 5 часов дня и будет очень рад увидеться со мной.

В то время у меня не было какого-либо национального предубеждения против Гитлера. Я мало знал о его доктрине и о его прошлом и совсем ничего не знал о его личных качествах. Я восхищаюсь людьми, которые встают на защиту своей потерпевшей поражение родины, даже если сам нахожусь на другой стороне. Он имел полное право быть германским патриотом, если он желал этого. Я всегда хотел, чтобы Англия, Германия и Франция были друзьями. Однако в разговоре с Ганфштенглем между прочим спросил:

«Почему ваш вождь так жестоко ненавидит евреев? Я могу понять ожесточение против евреев, которые в чем-нибудь провинились или выступают против своей страны, мне понятно также, когда противодействуют их попыткам захватить господствующее положение в какой бы то ни было области. Но как можно быть против человека только потому, что он от рождения принадлежит к той или другой нации? Разве человек властен над своим рождением?»

По-видимому, он все это пересказал Гитлеру, так как уже на следующий день, около полудня, явился с весьма серьезным видом и сообщил, что мое свидание с Гитлером, о котором он со мной договорился, не состоится, так как в этот день фюрер в отель не придет. Больше мне не пришлось видеться с Путци (это было его ласкательное имя), несмотря на то, что мы прожили в этом отеле еще несколько дней. Так Гитлер упустил единственный представлявшийся ему случай встретиться со мной. Впоследствии, когда он был уже на вершине своего могущества, мне довелось получить от него несколько приглашений. Однако к тому времени многое изменилось, и я уклонился от них.

* * *

Пока в Европе совершались эти угрожающие изменения в соотношении военной мощи победителей и побежденных, на Дальнем Востоке также выявилось полнейшее отсутствие согласия между неагрессивными миролюбивыми странами. События здесь приняли точно такой же катастрофический оборот, как и в Европе, и причиной этого послужил все тот же паралич мысли и действий, поразивший руководителей бывших и будущих союзников.

Экономический шквал 1929–1931 годов затронул Японию не меньше, чем весь остальной мир. За период с 1914 года ее население увеличилось с 50 миллионов до 70 миллионов человек. Число металлургических заводов возросло с 50 до 148. Стоимость жизни непрерывно повышалась. Производство риса в стране оставалось на неизменном уровне, а импорт его обходился дорого. Потребность в сырье и во внешних рынках была настоятельной. В условиях жестокой депрессии Англия и сорок других стран ощущали с течением времени все большую необходимость применять ограничения или устанавливать высокие тарифы на ввоз японских товаров, производившихся на фабриках с такими условиями труда, которые не могли идти ни в какое сравнение с европейскими или американскими нормами. Китай в большей, чем когда-либо, мере являлся для Японии главным рынком сбыта текстильных и других изделий и почти единственным ее источником угля и железной руды. Поэтому утверждение контроля над Китаем стало главной задачей японской политики.

В сентябре 1931 года под предлогом местных беспорядков японцы оккупировали Мукден и зону Южно-Маньчжурской железной дороги. В январе 1932 года они потребовали роспуска всех китайских организаций антияпонского характера. Китайское правительство ответило отказом. Тогда японцы высадились 28 января в северной части международного сеттльмента в Шанхае.

Китайцы мужественно сопротивлялись. Несмотря на то что у них не было самолетов, противотанковых орудий и другого современного вооружения, они более месяца оказывали сопротивление. В конце февраля, понеся чрезвычайно тяжелые потери, они были вынуждены отойти со своих фортов в заливе Усун и занять позиции примерно на расстоянии 12 миль от побережья. В начале 1932 года японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. Через год к нему была присоединена захваченная японцами китайская провинция Жэхэ, а в марте 1933 года японские войска, проникшие далеко в глубь беззащитных районов, достигли Великой Китайской стены. В этой агрессивной акции нашли свое выражение возросшая мощь Японии на Дальнем Востоке и изменившийся уровень ее военно-морских сил.

В феврале 1933 года Лига Наций заявила, что государство Маньчжоу-Го не может быть признано. Хотя на Японию не было наложено санкций, равно как не было принято каких-либо других мер в отношении нее, 27 марта 1933 года Япония вышла из Лиги Наций. Во время войны Германия и Япония находились в противоположных лагерях, теперь же они смотрели друг на друга уже совсем по-иному. В то самое время, когда от Лиги Наций особенно требовались активность и сила, обнаружилось, что ее моральный авторитет не имеет какой-либо физической опоры.

Глава 6

Атмосфера сгущается (1934 г.)

В Риме без восторга отнеслись к вступлению Гитлера в 1933 году на пост канцлера Германии. Нацизм рассматривали там как грубую и крайнюю версию фашизма. Притязания великой Германии в отношении Австрии и в Юго-Восточной Европе были общеизвестны. Муссолини предвидел, что ни в одном из этих районов итальянские интересы не будут совпадать с интересами новой Германии. И ему не пришлось долго ждать подтверждений этому.

* * *

Присоединение Австрии к Германии составляло одну из самых заветных целей Гитлера. На первой же странице «Майн кампф» говорится: «Германская Австрия должна возвратиться в лоно своей великой германской родины». Поэтому нацистское правительство Германии с момента прихода к власти в январе 1933 года посматривало в сторону Вены. Гитлер еще не мог позволить себе вступить в конфликт с Муссолини, который громко возвестил о своей заинтересованности в Австрии. Даже при просачивании в эту страну, а также в своей подпольной деятельности в Австрии тогда еще слабая в военном отношении Германия должна была соблюдать осторожность. Однако нажим на Австрию начал сказываться с первых же месяцев. Австрийскому правительству непрестанно предъявлялись требования о включении членов австрийской нацистской партии – сателлита Германии – в состав кабинета и о назначении их на важнейшие посты в правительстве. Австрийские нацисты проходили обучение в специальном Австрийском легионе, организованном в Баварии. Взрывы бомб на железных дорогах и в туристских центрах, немецкие самолеты, сбрасывавшие дождь листовок на Зальцбург и Инсбрук, – все это нарушало мирную жизнь республики. Позициям австрийского канцлера Дольфуса в равной мере угрожали давление социалистов в стране и германские покушения на независимость Австрии. Но это была не единственная угроза, нависшая над австрийским государством. Следуя дурному примеру своих германских соседей, австрийские социалисты создали собственную армию, которая должна была дать им возможность попирать волю избирателей. Все эти опасности вырисовывались перед Дольфусом в 1933 году. Единственной страной, к которой он мог обратиться за защитой и от которой он уже получил заверения в поддержке, была фашистская Италия. В августе 1933 года Дольфус встретился с Муссолини в Риччионе. Между ними было достигнуто полное личное и политическое взаимопонимание.

* * *

До середины 1934 года правительство Его Величества в основном могло еще управлять ходом событий, не рискуя войной. Оно могло в любое время, действуя в согласии с Францией и через посредство Лиги Наций, оказать сильнейший нажим на гитлеровское движение, которое вызывало глубокий раскол среди немцев. Это не привело бы к кровопролитию. Но благоприятный момент уже подходил к концу. На горизонте все яснее вырисовывалась вооруженная Германия, подчиненная нацистскому контролю. И все же, сколь ни покажется это невероятным, даже на протяжении значительной части этого решающего года Макдональд, опираясь на политический авторитет Болдуина, продолжал прилагать усилия к разоружению Франции. Я могу лишь процитировать бесплодный протест, с которым я выступил в парламенте 7 февраля:

«А что, если после того, как мы уравняем французскую армию с германской и сократим ее до размеров последней, после того, как мы добьемся равенства для Германии и эти перемены вызовут соответствующую реакцию в Европе, что если Германия заявит нам тогда: “Как вы можете держать великую страну с 70-миллионным населением в таком положении, при котором она лишена права иметь военно-морской флот, равный по силе крупнейшим флотам мира?” Вы скажете на это: “Нет, мы не согласны. Армии – дело других народов, флоты же – это вопрос, затрагивающий интересы Англии, и мы вынуждены сказать – нет”. Но каким образом сможем мы сказать это “нет”?.. Никогда мы не были столь уязвимы, как сейчас. До войны я часто слышал критические замечания по адресу либерального правительства… Гораздо большая ответственность ляжет на тех, кто ныне стоит у власти, если вопреки нашим желаниям и надеждам беда все же случится.

Ни один из уроков прошлого не усвоен, ни один из них не учтен в нашей практике, между тем как положение теперь несравненно опаснее. Тогда у нас был флот и не было никакой угрозы с воздуха. Тогда флот являлся надежным щитом Британии… Теперь мы не можем этого сказать. Это проклятое, дьявольское изобретение и усовершенствование методов войны с воздуха коренным образом изменили наше положение. Мы уже не та страна, какой мы были всего 20 лет назад, когда мы были островом».

Затем я потребовал, чтобы были приняты три следующих определенных решения. В отношении армии: в Англии, как и во всей Европе, должна быть начата реорганизация наших гражданских предприятий, с тем чтобы они могли быть быстро переключены на обслуживание военных нужд. В отношении флота: мы должны вернуть себе свободу в области проектирования. Мы должны освободиться от Лондонского договора, который ограничивает Англию в строительстве желательных для нее типов судов. Далее, авиация. Мы должны располагать авиацией столь же мощной, как авиация Франции или Германии, в зависимости от того, какая из них сильнее.

Правительство имело подавляющее большинство в обеих палатах парламента, и ему не было бы отказано ни в чем. Ему надо было лишь с верой и убежденностью внести свои предложения по обеспечению безопасности страны, и соотечественники поддержали бы его.

* * *

В этот момент перед лицом германской угрозы появился некоторый проблеск европейского единства. 17 февраля 1934 года английское, французское и итальянское правительства опубликовали совместную декларацию в поддержку независимости Австрии. 17 марта Италия, Венгрия и Австрия подписали так называемые Римские протоколы, предусматривавшие взаимные консультации в случае возникновения угрозы какой-либо из трех договаривающихся сторон. Но Гитлер становился все сильнее, и в течение мая и июня подрывная деятельность на всей территории Австрии усилилась. Дольфус немедленно направил сообщение об этих террористических актах главному советнику Муссолини по иностранным делам Сувичу вместе с нотой, выражавшей сожаление по поводу неблагоприятного действия, оказываемого ими на австрийскую торговлю и на туристов.

С этими материалами в руках Муссолини отправился 14 июня в Венецию, чтобы впервые встретиться с Гитлером. Германский канцлер, в коричневом макинтоше и фетровой шляпе, сошел с самолета и очутился среди сверкающих мундиров фашистов, предводительствуемых блистательным и дородным дуче. Увидев своего гостя, Муссолини шепнул адъютанту: «Он мне не нравится».

Во время этой странной встречи состоялся лишь общий обмен мнениями, сопровождавшийся взаимными поучениями относительно достоинств диктатуры германского и итальянского образца. Муссолини был явно удручен как обликом своего гостя, так и его манерой выражаться. Общее свое впечатление он выразил двумя словами: «болтливый монах». Ему удалось, однако, вырвать у Гитлера кое-какие заверения в том, что германский нажим на Дольфуса будет ослаблен. После этой встречи Чиано заявил журналистам: «Вот увидите – теперь ничего больше не произойдет».

Однако наступивший затем перерыв в деятельности немцев не был результатом призывов Муссолини, а объяснялся тем, что Гитлер был поглощен в то время своими внутренними делами.

* * *

С приходом Гитлера к власти вскрылись глубокие расхождения между фюрером и многими из тех, кому он был обязан своим выдвижением. Штурмовые отряды, руководимые Ремом, все в большей степени становились представителями более революционных элементов партии. Среди старых членов партии имелись горячие сторонники социальной революции, такие как Грегор Штрассер. Они боялись, что Гитлер, достигнув первой ступени, будет попросту перетянут на свою сторону существующей иерархией – рейхсвером, банкирами и промышленниками. Он был бы не первым революционным вождем, отталкивающим ногой ту самую лестницу, по которой он взобрался на головокружительные вершины. В представлении рядовых членов СА (коричневорубашечников) январский триумф 1933 года должен был принести им свободу грабить не только евреев и спекулянтов, но и все состоятельные классы общества. В некоторых партийных кругах вскоре начали распространяться слухи о величайшем предательстве вождя. Под их влиянием начальник штаба Рем принял энергичные меры. В январе 1933 года отряды СА насчитывали 400 тысяч человек. К весне 1934 года Рем завербовал и организовал около трех миллионов человек. Гитлер в своем теперешнем новом положении был обеспокоен ростом этой гигантской машины, которая, хотя и заявляла о своей горячей преданности его имени и в большей своей части действительно была глубоко предана ему, начинала тем не менее ускользать из-под его личного контроля. До тех пор он обладал личной армией. Теперь у него была государственная армия. Однако он не желал менять одну на другую. Он хотел иметь обе, с тем чтобы в случае надобности использовать одну для контроля над другой. Поэтому ему приходилось вступать теперь в борьбу с Ремом.

«Я полон решимости, – заявил он в те дни руководителям СА, – жестоко подавить всякую попытку низвергнуть существующий строй. Я буду самым решительным образом препятствовать возникновению второй революционной волны, ибо она неизбежно породила бы хаос. Всякий, кто осмелится выступить против установленной государственной власти, будет сурово наказан, какое бы положение он ни занимал».

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Учебное пособие включает в себя курс лекций, практикумы, тесты для самопроверки. Курс лекций совмеща...
Цель данного практикума – научить студентов негуманитарных вузов эффективному речевому воздействию, ...
Изучение грамматики современного русского языка предполагает не только усвоение теоретических сведен...
Учебное пособие включает обзор и систематизацию многочисленных работ отечественных и зарубежных авто...
В пособии приведены лингводидактические материалы по аспектам обучения специальному переводу (общест...
Журналист, писатель и ученый А. А. Антонов-Овсеенко, внук знаменитого революционера, посвятил свою к...