Вторая мировая война Черчилль Уинстон

Глава 1

Война

1 сентября на рассвете Германия напала на Польшу. В тот же день утром последовал приказ о мобилизации всех наших вооруженных сил. Премьер-министр попросил меня посетить его вечером на Даунинг-стрит. Он сказал мне, что не видит никакой надежды на предотвращение войны с Германией и что для руководства ею предполагает создать небольшой военный кабинет в составе министров, не возглавляющих никаких министерств. Насколько он понимает, лейбористская партия не желает участвовать в национальной коалиции. Но он надеется, что либералы присоединятся к нему. Он предложил мне войти в состав военного кабинета. Я принял его предложение без возражений, и на этой основе у нас состоялся долгий разговор о людях и планах.

После некоторого размышления я убедился, что средний возраст министров, которые должны были образовать верховный орган по руководству войной, оказался бы слишком солидным, и поэтому после полуночи я написал Чемберлену следующее:

2 сентября 1939 года

Не слишком ли мы старая команда? Я подсчитал, что общий возраст всей шестерки, которую Вы мне вчера назвали, составляет 386 лет, или в среднем более 64 года! Им недостает года, чтобы выйти на пенсию по старости! Если же, однако, Вы добавите Синклера (49) и Идена (42), средний возраст снизится до пятидесяти семи с половиной лет.

Вот уже 30 часов как поляки подвергаются ожесточенной атаке, и меня крайне беспокоят слухи о том, что в Париже поговаривают о новой ноте. Я надеюсь, что Вы сможете обнародовать наше совместное заявление об объявлении войны не позднее чем на сегодняшнем вечернем заседании парламента.

Меня удивляло, что в течение всего дня 2 сентября, когда положение обострилось до крайности, Чемберлен хранил молчание. Я подумал, не предпринимается ли в последнюю минуту попытка сохранить мир, и оказался прав. Однако, когда после полудня собрался парламент, произошли короткие, но довольно бурные дебаты, во время которых нерешительное заявление премьер-министра подверглось резкой критике. Когда Гринвуд поднялся на трибуну, чтобы выступить от имени лейбористской оппозиции, Эмери – консерватор – крикнул ему: «Говорите от имени Англии!» Эта реплика была встречена бурными аплодисментами. Не было никакого сомнения, что палата настроена в пользу войны. Мне казалось, что она была настроена более решительно и выступала более единодушно, чем в аналогичном случае 2 августа 1914 года, при котором я тоже присутствовал. Вечером группа видных деятелей от всех партий пришла ко мне на квартиру в доме, расположенном напротив Вестминстерского собора, и выразила глубокое беспокойство по поводу того, выполним ли мы свои обязательства перед Польшей. Палата должна была снова собраться завтра в полдень. Ночью я написал премьер-министру следующее:

2 сентября 1939 года

Я ничего не слыхал от Вас после нашей последней беседы в пятницу. Я тогда понял, что должен буду стать Вашим коллегой, и Вы сказали, что об этом будет объявлено очень скоро. Не могу себе представить, что произошло за эти тревожные дни, хотя мне кажется, что теперь возобладали новые идеи, совершенно отличные от тех, которые Вы выразили мне, сказав: «Жребий брошен». Я вполне понимаю, что в связи с ужасной обстановкой в Европе возможны изменения метода, но до начала назначенных на полдень дебатов я считаю себя вправе просить Вас сообщить, каковы наши с Вами отношения, как общественные, так и личные.

Мне кажется, что, если лейбористская партия и, насколько я понимаю, либеральная партия будут отстранены, трудно создать действенное военное правительство на той ограниченной основе, о которой Вы говорили. Я считаю, что необходимо сделать еще одну попытку привлечь либералов и, кроме того, пересмотреть состав и численность военного кабинета, о котором Вы со мной говорили. Сегодня в палате общин чувствовалось, что духу национального единства нанесен ущерб очевидным ослаблением нашей решимости. Я не преуменьшаю трудностей, с которыми Вы сталкиваетесь в отношениях с французами. Но я надеюсь, что мы теперь примем свое решение независимо и тем самым покажем нашим французским друзьям пример, в котором они, быть может, нуждаются. Для этого нам понадобится самая сильная и самая сплоченная комбинация, которую только возможно создать. Поэтому я прошу не оглашать состава военного кабинета до нашего нового разговора.

Как я уже писал Вам вчера утром, я полностью в Вашем распоряжении и всегда готов помочь Вам в выполнении Вашей задачи.

Позже, 1 сентября я узнал, что 1 сентября в 9 часов 60 минут вечера Англия предъявила Германии ноту и что 3 сентября в 9 часов утра за ней последовал ультиматум. В утренних радиопередачах 3 сентября сообщалось, что премьер-министр выступит по радио в 11 часов 15 минут. Поскольку было ясно, что Великобритания, а также и Франция немедленно объявят войну, я подготовил короткую речь, которая, как я считал, будет соответствовать этому торжественному и ответственному моменту в нашей жизни и в нашей истории.

Премьер-министр сообщил по радио, что мы уже находимся в состоянии войны, и только он закончил свою речь, как раздался странный, протяжный, воющий звук, который впоследствии уже стал привычным. Жена вошла в кабинет, взволнованная случившимся, и похвалила немцев за точность и аккуратность. Мы поднялись на крышу нашего дома, чтобы посмотреть, что происходит. Стоял ясный и холодный сентябрьский день. Вокруг виднелись крыши домов и высокие шпили Лондона. Над ними уже медленно поднимались тридцать или сорок аэростатов заграждения. Мы по достоинству оценили правительство за этот явный признак готовности. Поскольку пятнадцатиминутное предупреждение, на которое мы рассчитывали, истекло, мы отправились в отведенное нам бомбоубежище, вооружившись бутылкой бренди и другими соответствующими медицинскими снадобьями.

Наше бомбоубежище находилось в сотне ярдов и представляло собой открытый подвал, не защищенный даже мешками с песком, в котором уже собрались жильцы полудюжины домов. Все были в веселом и шутливом настроении, как это свойственно англичанам перед лицом неизвестного.

Примерно через десять минут сирена снова завыла. Я не был уверен, что это повторная тревога, но по улице уже шел человек и кричал «Отбой!». Мы тут же разошлись по домам и занялись своими делами. Я отправился в палату общин, которая собралась ровно в полдень с соблюдением всей своей обычной неторопливой процедуры и краткими величественными молитвами. Премьер-министр прислал мне записку, прося зайти к нему в кабинет сразу же по окончании дебатов.

Чемберлен сказал мне, что он обдумал мои письма, что либералы не войдут в правительство, что он готов в известной мере учесть мои замечания о среднем возрасте и включить в состав военного кабинета трех военных министров, несмотря на их исполнительные функции, и что средний возраст будет около 60 лет. Это, сказал он, позволяет ему предложить мне военно-морское министерство, а также место в военном кабинете. Я был весьма рад этому, так как я, естественно, предпочитал, хотя и не высказывал этого, иметь определенную работу, а не сидеть и корпеть над работой, сделанной другими.

Ничего не было сказано, когда я буду официально назначен королем – и, действительно, это произошло лишь 5 сентября. Однако первые же часы войны могут иметь весьма серьезные последствия для флотов. Поэтому я уведомил военно-морское министерство, что приму дела немедленно и прибуду туда в 6 часов. В связи с этим военно-морское министерство любезно оповестило флот: «Уинстон вернулся». Итак, я снова возвратился в кабинет, который с болью и горечью покинул почти четверть века назад.

Вскоре начальник военно-морского штаба Дадли Паунд пришел ко мне. В период моего прежнего пребывания в адмиралтействе я немного знал его. Я ценил и уважал большие профессиональные и личные качества адмирала Паунда. Когда война со всеми ее успехами и неудачами наносила нам тяжелые удары, мы стали еще более верными товарищами и друзьями. И когда, спустя четыре года, он умер как раз во время победы над Италией, я горько оплакивал эту утрату для флота и страны.

Значительную часть ночи 3 сентября я провел в беседах с руководителями департаментов, а утром 4 сентября взял в свои руки руководство министерством. Как и в 1914 году, задолго до всеобщей мобилизации были приняты меры предосторожности против любых неожиданностей. Еще 15 июня были призваны крупные контингенты офицеров и рядовых резерва. 9 августа король инспектировал резервный флот, полностью укомплектованный для учений, а 22 августа были дополнительно призваны различные классы резервистов. 24 августа парламент принял закон о чрезвычайных полномочиях, и одновременно флоту приказали выйти на свои военные базы. По существу, наши главные силы уже в течение нескольких недель находились в Скапа-Флоу. После решения о полной мобилизации флота мобилизационный план военно-морского министерства осуществлялся беспрепятственно и, несмотря на некоторые серьезные недостатки – в частности, не хватало крейсеров и судов для борьбы с подводными лодками, – к началу войны, как и в 1914 году, флот оказался на высоте своих огромных задач.

Читателю, вероятно, известно, что я был достаточно знаком с работой военно-морского министерства и с королевским военно-морским флотом. Четыре года – с 1911 по 1915-й, когда на меня возлагалась обязанность подготовить флот к войне, а также руководство адмиралтейством в первые десять напряженных месяцев, – были самыми яркими годами моей жизни. Я накопил колоссальное количество фактических сведений и немало узнал о флоте и о войне на море. После ухода из военно-морского министерства я многое изучил и много написал о флоте. Я неоднократно выступал на эту тему в палате общин. Я всегда сохранял тесный контакт с военно-морским министерством, и, хотя в эти годы я был его самым ярым критиком, работники его доверяли мне многие свои секреты. В период моей четырехлетней деятельности в исследовательском комитете по вопросам противовоздушной обороны я имел доступ ко всем новейшим изобретениям в области радара, который теперь непосредственно касался военно-морского флота. Поэтому, когда я приступил к своим обязанностям, я считал, что имею в своем распоряжении, несомненно, самое лучшее в мире оружие для морской войны, и был уверен, что у меня будет достаточно времени, чтобы восполнить упущения мирного времени и справиться со всеми в равной мере неизбежными неприятными неожиданностями войны.

Положение на море резко отличалось от того опасного положения, которое было в 1914 году. Мы тогда вступили в войну, имея соотношение 16: 10 по крупным боевым кораблям и 2: 1 по крейсерам. Тогда мы мобилизовали восемь эскадр, каждая из которых насчитывала восемь линкоров, эскадру крейсеров и флотилию мелких судов, а также имелось большое количество отдельных крейсеров. Я ожидал тогда решающего сражения с более слабым, но все же грозным флотом противника. Теперь же немецкий флот только начал восстанавливаться и не имел достаточного количества кораблей, чтобы построить боевой порядок. Строительство двух больших линкоров, «Бисмарка» и «Тирпица», тоннаж которых значительно превосходил ограничения, установленные договором, могло быть закончено не ранее чем через год. Строительство легких линейных крейсеров «Шарнхорст» и «Гнейзенау», тоннаж которых немцы обманным путем увеличили с 10 тысяч до 26 тысяч тонн, закончилось в 1938 году. Кроме того, у немцев были три карманных линкора 10 тысяч тонн водоизмещением каждый – «Адмирал граф Шпее», «Адмирал Шеер» и «Дойчланд», а также два быстроходных крейсера водоизмещением по 10 тысяч тонн, вооруженных восьмидюймовыми орудиями, шесть легких крейсеров, 60 эсминцев и другие более мелкие суда. Таким образом, надводный флот немцев не мог угрожать нашему господству на море. Не подлежало никакому сомнению, что английский военно-морской флот превосходил немецкий как по силе, так и по численности. Не было также основания предполагать, что общая боевая подготовка нашего флота была плохой. Если не считать недостатка в крейсерах и эсминцах, английский флот, как всегда, находился на высоком уровне. Перед ним стояли огромные и многочисленные задачи.

Английский торговый флот в начале войны был примерно таким же, что и в 1914 году. Его тоннаж превышал 21 миллион тонн. Средний размер судна увеличился, и поэтому численность судов уменьшилась. Однако не весь этот тоннаж можно было использовать для торговли. Военно-морскому флоту требовались самые различные вспомогательные суда, которые можно было брать главным образом из числа первоклассных лайнеров. Все виды вооруженных сил нуждались в судах для специальных целей: армия и военно-воздушные силы – для перевозки солдат и техники за моря, а военный флот – для различных работ на морских базах и в других местах, и в частности для доставки горючего в стратегические пункты, разбросанные по всему миру.

Тоннаж, потребовавшийся для всех этих целей, составил около 3 миллионов тонн, и к этому следует добавить нужды судоходства других стран Британской империи. В конце 1939 года после окончательного подсчета приобретений и потерь оказалось, что общий тоннаж, оставшийся для коммерческих целей, составил около 15,5 миллиона тонн.

Когда я пришел в адмиралтейство, у меня уже было определенное представление о стратегическом положении на море. Противнику жизненно важно было сохранить господство на Балтийском море. Поставки из Скандинавии, шведская руда и прежде всего оборона против возможных русских десантов на протяженном и незащищенном северном побережье Германии, от которого Берлин в одном месте находится всего лишь в 100 милях, диктовали германскому военно-морскому флоту необходимость сохранить господство на Балтийском море. Поэтому я был уверен, что на этом первом этапе Германия не поступится своим господством на Балтике. Следовательно, хотя немцы могут послать подводные лодки, крейсера или, возможно, даже один карманный линкор для нарушения наших коммуникаций, они не рискнут ни одним кораблем, который им необходим для сохранения господства на Балтийском море. Германский флот, восстанавливавшийся в это время, при сложившихся обстоятельствах должен был считать это своей первоочередной и почти единственной задачей. Для поддержания превосходства на море и для осуществления нашего основного наступательного мероприятия – блокады мы должны были, конечно, сохранить превосходящие силы флота в наших северных водах. Однако нам казалось, что не будет никакой необходимости держать слишком крупные военно-морские силы для наблюдения за вылазками из Балтийского моря или из Гельголандской бухты.

Безопасность Англии значительно повысилась бы, если бы при помощи воздушных налетов нам удавалось хотя бы временно выводить из строя Кильский канал – эту боковую дверь из Балтийского моря.

Еще не будучи в военно-морском министерстве, я вполне согласился с его мнением о том, какую большую угрозу представляют собой подводные лодки. Хотя высокие технические качества прибора «Асдик» были проверены во многих сражениях с подводными лодками в начале войны, наши средства борьбы против подводных лодок были далеко не достаточны, чтобы предотвратить наши серьезные потери. Высказанное мною в то время мнение, что «вполне возможна успешная борьба с подводными лодками во внешних морях, и особенно в Средиземном море, и что потери неизбежны, но они не смогут повлиять на ход событий», не было ошибочным. Ничего особого не произошло в первый год войны с немецкими подводными лодками. Битва за Атлантику была отложена на 1941 и 1942 годы.

В соответствии с преобладающим мнением в военно-морском министерстве до войны я недооценил угрозу или последствия нападения на английские военные корабли с воздуха. «Мне кажется, – писал я за несколько месяцев до войны, – можно предполагать (потому что об этом очень трудно судить точно), что нападение авиации на английские военные корабли при их нынешнем вооружении и обороне не помешает осуществлению их полного господства на море». Однако препятствия, хотя и преувеличенные, к передвижению нашего флота скоро стали серьезными. Авиация почти сразу же оказалась ужасной угрозой, особенно на Средиземном море. Мальта, имевшая лишь незначительную противовоздушную оборону, представляла собой проблему, которую невозможно было сразу разрешить. С другой стороны, в первый год войны ни один крупный английский корабль не был потоплен авиацией.

Первоначальный состав военного кабинета, намеченный Чемберленом, был почти сразу же увеличен под давлением обстоятельств. Теперь он уже включал министра иностранных дел лорда Галифакса, лорда – хранителя печати сэра Сэмюэля Хора, министра финансов сэра Джона Саймона, министра координации обороны лорда Чэтфилда, министра без портфеля лорда Хэнки, военного министра Хор-Белиша, министра авиации сэра Кингсли Вуда. В военный кабинет теперь вошли три военных министра, одним из которых был я. Кроме того, необходимо было, чтобы министр по делам доминионов Иден и министр внутренних дел и национальной безопасности сэр Джон Андерсон всегда присутствовали на заседаниях, хотя они фактически и не были членами военного кабинета. Таким образом, состав военного кабинета возрос до одиннадцати человек. Решение включить трех военных министров серьезно затрагивало положение лорда Чэтфилда как министра координации обороны. Но он принял это решение со свойственным ему добродушием.

Кроме меня, все остальные министры руководили последние годы нашими делами или имели отношение к тому положению, с которым мы сейчас столкнулись как в дипломатической, так и в военной областях. Иден вышел в отставку с поста министра иностранных дел в феврале 1938 года. Я не занимал государственных должностей в течение одиннадцати лет, поэтому не нес никакой ответственности за прошлые события или за недостаточную подготовленность, которая выявилась теперь. Наоборот, в последние шесть или семь лет я постоянно предсказывал те беды, перед лицом которых мы теперь оказались. Итак, вооруженный могущественной машиной военно-морского министерства, на долю которого пала сейчас вся тяжесть активной борьбы с противником, я не испытывал никаких неудобств; но если бы я их и испытывал, они были бы устранены любезностью и лояльностью премьер-министра и его коллег. Всех этих людей я знал очень хорошо. Большинство из нас сотрудничало на протяжении пяти лет в кабинете Болдуина, и мы, конечно, поддерживали постоянный контакт, дружественный или полемический, в течение всего периода изменений, происходивших в парламентской жизни. Однако сэр Джон Саймон и я представляли старшее политическое поколение. Поэтому я считал, что мне придется напрячь все силы, чтобы не отстать от поколения, находившегося теперь у власти, и идти в ногу с новыми молодыми гигантами, которые могли появиться в любое время. В данном случае я полагался не только на свои знания, но и на рвение и умственную энергию.

С этой целью я вернулся к тому режиму, которого придерживался в бытность мою в адмиралтействе в 1914–1915 годы и который, как я убедился, значительно повышал мою работоспособность. Ежедневно вскоре после полудня я ложился по крайней мере на час отдыхать и полностью использовал мою счастливую способность сразу же засыпать крепким сном. Таким образом, мне удавалось втиснуть полтора рабочих дня в один день. В намерения природы не входило заставить человечество работать с восьми утра до полуночи без освежающего забвения, которое, если оно даже и продолжается всего каких-нибудь двадцать минут, позволяет восстановить все жизненные силы. Я с сожалением ложился в постель, как ребенок, каждый раз после полудня, но зато бывал вознагражден тем, что мог потом работать ночью до двух часов или даже позже – иногда значительно позже – и начать новый день в 8–9 часов утра. Этот порядок, который я соблюдал на протяжении всей войны, я рекомендовал и другим в тех случаях, когда им приходилось в течение длительного времени выжимать последнюю каплю сил из своего организма.

Глава 2

Задача военно-морского министерства

Весь мир был поражен, когда за сокрушительным натиском Гитлера на Польшу и объявлением Англией и Францией войны Германии последовала длительная гнетущая пауза. Чемберлен в частном письме, опубликованном его биографом, назвал этот этап «сумерками войны»[44]. Я нашел это выражение настолько удачным, что взял его в качестве заглавия этой книги. Французские армии не начали наступления на Германию. Завершив свою мобилизацию, они оставались в бездействии по всему фронту. Против Англии не предпринималось никаких воздушных операций, помимо разведки; немецкая авиация не предпринимала никаких воздушных нападений на Францию. Французское правительство просило нас воздерживаться от воздушных нападений на Германию, заявив, что это вызвало бы репрессии против незащищенных французских военных предприятий. Мы ограничивались тем, что разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев. Этот странный этап войны на земле и в воздухе поражал всех. Франция и Англия бездействовали в течение тех нескольких недель, когда немецкая военная машина всей своей мощью уничтожала и покоряла Польшу. У Гитлера не было оснований жаловаться на это.

В противоположность этому война на море с первого же часа началась с полной интенсивностью и поэтому морское министерство стало активным центром событий. 3 сентября все наши суда плавали по всему миру, занимаясь своим обычным делом. Вдруг они натолкнулись на заранее тщательно расставленные немецкие подводные лодки, особенно на западных подступах. В тот же день в 9 часов вечера вышедший из Англии пассажирский пароход «Атения» водоизмещением 13 500 тонн был торпедирован и затонул; погибло 112 человек, включая 28 американских граждан. Через несколько часов весь мир узнал об этой возмутительной жестокости. Во избежание всяких недоразумений в Соединенных Штатах германское правительство немедленно выступило с заявлением о том, что лично я приказал спрятать бомбу на пароходе для того, чтобы его гибель поставила под угрозу отношения между Германией и Америкой. В некоторых недружественных кругах этому отчасти поверили. 5 и 6 сентября у берегов Испании были потоплены «Босния», «Ройал Сентр» и «Рио Кларо»; спаслась только команда «Рио Кларо». Все это были ценные суда.

Первая же служебная записка, написанная мною в адмиралтействе, была связана с вопросом о вероятных масштабах угрозы подводных лодок в ближайшем будущем:

Начальнику разведывательного управления военно-морского министерства

4 сентября 1939 года

Представьте мне доклад о том, какими силами располагает немецкий подводный флот в настоящий момент и какими он будет располагать в ближайшие несколько месяцев. Сообщите отдельно данные об океанских и малых подводных лодках. Укажите предполагаемый радиус действия в днях и милях для тех и других.

Мне тотчас же сообщили, что у противника имеется 60 подводных лодок, а к началу 1940 года их будет 100. Подобный ответ был представлен 5 сентября и заслуживает внимательного изучения. Число судов большого радиуса действия было внушительным и свидетельствовало о намерении противника возможно скорее перейти к операциям далеко в открытом море.

Морское министерство разработало подробные планы увеличения количества наших судов для борьбы с подводными лодками. В частности, оно приняло меры к установке на 86 самых крупных и быстроходных траулерах приборов «Асдик». Переоборудование многих траулеров уже шло полным ходом. Кроме того, у морского министерства была детальная программа строительства крупных и малых эсминцев, а также крейсеров и многих вспомогательных судов. С объявлением войны эта программа автоматически стала осуществляться. Предыдущая война показала огромные достоинства системы конвоев. В течение нескольких дней морское министерство установило контроль за движением всех торговых судов, и капитаны должны были подчиняться указаниям о маршрутах и о присоединении к конвоям. Однако нехватка конвойных судов заставила морское министерство вести политику обходных маршрутов на океанах впредь до того, как противник перейдет к неограниченной подводной войне. Система конвоев была введена и первую очередь у восточного побережья Англии. Однако потопление «Атении» нарушило эти планы, и мы немедленно ввели систему конвоя в Северной Атлантике.

Система конвоев была полностью подготовлена, и судовладельцы уже регулярно привлекались к консультациям по вопросам обороны, которые их непосредственно касались. Более того, были изданы инструкции, которыми капитаны должны были руководствоваться при осуществлении многих непривычных для них задач, с которыми они неизбежно могли столкнуться во время войны.

Были установлены специальные сигнальные и другие приборы для того, чтобы капитаны могли занять свое место в конвое. Моряки торгового флота с решимостью глядели в лицо неизвестному будущему. Не довольствуясь пассивной ролью, они требовали оружия. Международное право всегда оправдывало применение торговыми судами оружия в целях самообороны, и оборонительное вооружение всех торговых судов дальнего плавания наряду с обучением их команд представляло собой неотъемлемую часть планов военно-морского министерства, к осуществлению которых оно немедленно приступило. Заставить подводную лодку атаковать в погруженном состоянии, а не при помощи пушек в надводном положении – значило не только дать нашему судну большую возможность скрыться, но и вынудить атакующего более расточительно, а часто и бесполезно расходовать драгоценные торпеды. Предусмотрительность позволила сохранить орудия, оставшиеся от первой войны, для использования их в борьбе против подводных лодок. Однако мы испытывали серьезную нехватку зенитных орудий. Потребовалось много месяцев, чтобы обеспечить торговым судам надлежащую самозащиту от налетов авиации, и суда тем временем несли тяжелые потери. Мы в первые же дни наметили вооружить в течение ближайших трех месяцев тысячу судов, установив на каждом хотя бы по одному противолодочному орудию. Этот план был фактически осуществлен.

Кроме защиты нашего судоходства нам нужно было очистить моря от немецких торговых судов и прекратить всякий ввоз в Германию. Блокада проводилась со всей суровостью. Для руководства этой политикой было создано министерство экономической войны, в то время как контроль за ее осуществлением был поручен военно-морскому министерству. Сейчас, как и в 1914 году, открытые моря были почти тотчас очищены от вражеского судоходства. Немецкие суда либо укрылись в нейтральных портах, либо, будучи перехваченными, потоплены командами.

Тем не менее до конца 1939 года союзники захватили и использовали 15 судов общим водоизмещением 75 тысяч тонн.

Система конвоирования судов, отправляющихся за границу, была введена почти немедленно. 8 сентября начали действовать три главных маршрута, а именно: из Ливерпуля и из Темзы в западную часть океана и прибрежное конвоирование в районе между Темзой и Фортом. Штат работников для руководства конвоями в этих и многих других портах в самой Англии и за границей был включен в военный план, и люди уже были отправлены по месту назначения. Тем временем всем судам, находившимся в Ла-Манше и Ирландском море и не имевшим конвоя, было предложено вернуться в Плимут и в Милфорд-Хейвен. Плавание без конвоя запрещалось. В заморских владениях были предприняты меры для конвоирования судов, направляющихся на родину. Первый такой караван вышел из Фритауна 14 сентября и из Галифакса и Новой Шотландии 16 сентября. К концу месяца система конвоирования судов, отправлявшихся из Темзы и Ливерпуля и возвращавшихся из Галифакса, Гибралтара и Фритауна, действовала уже полностью.

После введения системы конвоев следующая военная задача заключалась в том, чтобы обеспечить безопасную базу для флота. 5 сентября в 10 часов вечера у меня состоялось длительное совещание по этому вопросу. Оно заставило вспомнить многое. В условиях войны с Германией Скапа-Флоу – лучшая стратегическая точка, базируясь на которую английский военно-морской флот может как контролировать выходы из Северного моря, так и осуществлять блокаду. Во время предыдущей войны лишь за два года до ее окончания было решено, что Большой флот обладает достаточным превосходством, чтобы его можно было перебросить в расположенный южнее Росайт, преимущество которого заключалось в том, что там был замечательный док. Однако в настоящий момент, учитывая большую отдаленность от немецких воздушных баз, база в Скапа-Флоу обладала явными преимуществами, и поэтому адмиралтейство в своих военных планах остановилось именно на ней.

Осенью 1914 года Большой флот был охвачен беспокойством. Стали поговаривать о том, что «немецкие подводные лодки проникают в гавани». Теперь, в 1939 году, нужно было считаться с двумя опасностями: во-первых, со старой опасностью проникновения подводных лодок и, во-вторых, с новой опасностью с воздуха. На этом совещании я с удивлением убедился, как мало принято мер для защиты от современных средств нападения и в одном и другом отношении. Противолодочные боковые заграждения новой конструкции были установлены во всех трех главных входах, но они состояли лишь из одной линии сетей. Источником беспокойства по-прежнему оставались узкие и извилистые подступы к восточной стороне Скапа-Флоу, которые были защищены лишь брандерами, оставшимися с прошлой войны и теперь дополненными двумя или тремя новыми. Учитывая увеличившийся размер, скорость и мощь современных подводных лодок, в ответственных кругах не считали более убедительными старые доводы о том, что сильное течение делает эти входы непреодолимыми для подводной лодки. В результате этого совещания, состоявшегося на второй день после моего прихода в военно-морское министерство, был издан ряд приказов об установке дополнительных сетей и определение мест затопляемых брандеров.

Новая опасность с воздуха почти целиком игнорировалась. Не считая двух зенитных батарей, установленных для защиты нефтяных цистерн флота и стоянки миноносцев, Скапа-Флоу не имела никакой противовоздушной обороны. Один аэродром, расположенный в Керкуолле, мог быть использован самолетами морской авиации, когда флот находился на базе, но не было принято никаких мер для немедленного привлечения королевских военно-воздушных сил к участию в обороне, а береговая радарная станция, несмотря на то, что она действовала, была не вполне эффективной. Были утверждены планы базирования двух эскадрилий истребителей в Уике, но это можно было практически осуществить лишь в 1940 году. Я потребовал разработки немедленного плана действия. К нашей противовоздушной обороне предъявлялись настолько большие требования, наши ресурсы были настолько ограничены и наши уязвимые пункты, включая весь огромный Лондон, настолько многочисленны, что было бы бессмысленно просить многого. С другой стороны, нам нужно было оборонять от воздушного нападения лишь пять или шесть крупных судов, каждое из которых имело свое собственное мощное зенитное вооружение. Для того чтобы как-нибудь сдвинуть дело с мертвой точки, адмиралтейство решило предоставить две эскадрильи морских истребителей на то время, когда флот будет находиться в Скапа-Флоу.

Казалось, самое главное заключалось в том, чтобы как можно скорее обеспечить суда орудиями, а пока что флоту оставалось снова, как в осенние дни 1914 года, начать «игру в прятки». На западном побережье Шотландии имеется много закрытых стоянок, которые можно легко защитить от подводных лодок при помощи сигнальных сетей и непрерывного патрулирования. Во время прошлой войны мы убедились, что маскировка представляет собой хорошую гарантию безопасности, но даже в те дни любопытство разведывательного самолета, к тому же, возможно, заправляемого горючим руками предателя, наполняло наши сердца страхом. Теперь, когда самолеты имели достаточный радиус действия, чтобы в любой момент заснять с воздуха все Британские острова, у нас не было никакой возможности надежно укрыться от нападений крупного масштаба как со стороны подводных лодок, так и авиации. Но так как нам приходилось заботиться об очень немногих судах, которые можно было часто передвигать с одного места на другое, и поскольку у нас не было никакого другого выхода, мы пошли на этот риск.

В первые две или три недели войны до окончания комплектования наших вспомогательных флотилий для борьбы с подводными лодками для того, чтобы восполнить пробелы, мы решили довольно широко использовать авианосцы для эскортирования невооруженных, неорганизованных и неконвоируемых судов, большое количество которых приближалось в это время к нашим берегам. Это был риск, но риск оправданный. Для этой цели был использован также авианосец «Корейджес», сопровождаемый четырьмя эсминцами.

17 сентября вечером двум эсминцам пришлось выйти на охоту за подводной лодкой, атаковавшей торговое судно. На закате, когда «Корейджес» стал под ветер для того, чтобы его самолеты могли сесть на палубу, он встретился с подводной лодкой, хотя при его неопределенном курсе был лишь один шанс из ста, что такая встреча произойдет. Из 1260 человек его экипажа утонуло 500, включая его командира капитана 1-го ранга Мейкиг Джонса, который отказался покинуть корабль. За три дня до того еще один из наших авианосцев, которому впоследствии суждено было прославиться, «Арк Ройал», выполняя аналогичное задание, также подвергся нападению подводной лодки. К счастью, торпеды прошли мимо, а атаковавшую его подводную лодку немедленно потопили эсминцы сопровождения.

Одной из самых актуальных морских проблем, стоявших перед нами, была проблема эффективной борьбы с надводными рейдерами, которые неизбежно должны были появиться так же, как это произошло в 1914 году.

12 сентября я написал следующую служебную записку:

Военно-морской министр начальнику военно-морского штаба

12 сентября 1939 года

Планы использования крейсеров

В прошлом мы пытались защищать свою торговлю от внезапных нападений с помощью крейсеров, причем, учитывая огромные океанские пространства, которые надлежало контролировать, мы руководствовались принципом «чем больше, тем лучше». В поисках вражеских рейдеров и крейсеров даже небольшие крейсера могли играть свою роль, и в случае с «Эмденом» нам пришлось собрать более 20 судов, прежде чем удалось его поймать. Однако планы дальнего прицела требуют создания нового поискового соединения. В то время как крейсерская эскадра, состоящая из четырех судов, может вести поиски на фронте, скажем, 80 миль, один крейсер, сопровождаемый авианосцем, может охватить по крайней мере 300 миль, а если принять в расчет движение судна, то охватываемое расстояние увеличится до 400 миль. С другой стороны, можно опасаться, что рейдеры будущего будут представлять собой мощные суда, охотно вступающие в единоборство с отдельным кораблем. Простым увеличением числа небольших слабых крейсеров мы не сумеем очистить моря от мощных рейдеров. Более того, такие слабые крейсера явятся легкой добычей. Рейдер, который удастся наконец окружить, сумеет уничтожить один слабый корабль и прорваться сквозь кордон.

Каждое поисковое соединение должно быть способно найти, захватить и уничтожить противника. Для этой цели потребуется ряд крейсеров, более мощных, чем крейсера водоизмещением по 10 тысяч тонн, или крейсерские пары нашего десятитысячетонного типа. Их должны сопровождать небольшие авианосцы самого малого водоизмещения, несущие на борту одну или две дюжины самолетов. Идеальным поисковым соединением было такое – мощный корабль или два менее мощных корабля, плюс один авианосец, плюс четыре крупных эсминца, плюс два-три относительно быстроходных танкера специальной конструкции. Такое соединение было бы защищено в плавании от подводных лодок и могло вести поиск на огромной площади и уничтожить при обнаружении любой одиночный рейдер.

Эта политика формирования охотничьих групп, изложенная в моей служебной записке, политика создания правильно составленных охотничьих групп, способных вести поиски на большой площади и одолеть любой рейдер, попадающийся в районе поиска, осуществлялась нами, насколько это позволяли наши ограниченные ресурсы, и я коснусь этого вопроса в последующих главах. Та же идея в более развернутой форме была затем принята Соединенными Штатами в виде системы оперативных групп, явившейся важным вкладом в искусство войны на море.

К концу сентября у нас не было особых оснований для разочарования результатами первого этапа войны на море. Я чувствовал, что достаточно глубоко вник в работу этого большого министерства, которое я так хорошо знал и любил. Я теперь знал, где что делается и где что предполагается делать. Я знал, где что находится. Я посетил все главные военно-морские базы и виделся со всеми командующими. По существующему положению военно-морской министр «несет ответственность перед короной и парламентом за всю деятельность военно-морского министерства», и я, бесспорно, был готов нести эту ответственность не только по форме, но и по существу.

В общем, сентябрь был вполне успешным и плодотворным месяцем для нашего военно-морского флота. Мы совершили огромный, трудный и опасный переход от мира к войне. В первые несколько недель нашему торговому флоту, подвергшемуся неожиданному нападению немецких подводных лодок, вопреки официальным международным соглашениям о подводной войне, пришлось поплатиться. Однако теперь система конвоев уже действовала полностью, и наши торговые суда, десятками выходившие каждый день из наших портов, имели на корме орудия, иногда зенитные, и ядро обученных артиллеристов.

Траулеры, снабженные прибором «Асдик», и другие небольшие корабли, вооруженные глубинными бомбами, подготовленные нашим министерством еще до начала подводной войны, каждый день вступали в строй, имея на борту обученные команды. Мы все считали, что первая атака немецких подводных лодок на английские торговые суда отбита и что угроза находится под надежным и усиливающимся контролем. Было очевидно, что немцы будут строить подводные лодки сотнями, и никто не сомневался, что целые стаи их уже находятся на стапелях на различных этапах строительства. Через год-полтора мы должны были ожидать начала широкой подводной войны. Однако мы надеялись, что к тому времени наши многочисленные новые флотилии и суда для борьбы с подводными лодками, строительство которых осуществлялось в первую очередь, будут готовы и значительно превзойдут силы противника. Острый недостаток в зенитных орудиях, особенно в орудиях калибра 3,7 дюйма, и «Бофорс», к сожалению, мог быть восполнен лишь через много месяцев. Однако были приняты меры к тому, чтобы в пределах наших возможностей обеспечить оборону наших военно-морских баз. А тем временем флот, господствовавший на океанах, должен был продолжать «игру в прятки».

На морских просторах противник пока не представлял какой-либо угрозы нашим интересам. После временного прекращения плавания по Средиземному морю наши суда вскоре снова стали пользоваться этим неоценимым коридором. В то же время переброска экспедиционных войск во Францию протекала бесперебойно. Флот метрополии «где-то на севере» был готов пресечь любую вылазку, которую мог предпринять противник своим небольшим числом тяжелых кораблей. Блокада Германии осуществлялась теми же методами, что и в предыдущей войне. Отряд патрулирования в северных водах охранял район между Шотландией и Исландией, и к концу первого месяца войны мы захватили около 300 тысяч тонн товаров, предназначавшихся для Германии, против 140 тысяч тонн, потерянных нами в результате действий врага на море. На океанах наши крейсера выслеживали немецкие корабли и в то же время обеспечивали защиту наших торговых судов от нападения рейдеров. Таким образом, немецкое торговое судоходство прекратилось. К концу сентября около 325 немецких судов общим водоизмещением 750 тысяч тонн стояли в иностранных портах без движения. Поэтому их так мало попало в наши руки.

Наши союзники тоже играли свою роль. Французы принимали активное участие в контроле над Средиземным морем. Во внутренних водах и в Бискайском заливе они помогали нам вести войну с немецкими подводными лодками, а в центральной части Атлантики крупные силы, базировавшиеся на Дакар, были включены в разработанный союзниками план борьбы против надводных рейдеров.

Молодой польский флот тоже отличился. Еще в начале войны три новейших эсминца и две подводные лодки, «Вилк» и «Ожел», бежали из Польши и, несмотря на немецкие корабли в Балтийском море, успешно достигли Англии. История бегства подводной лодки «Ожел» весьма поучительна. Выйдя из Гдыни, когда немцы вторглись в Польшу, она сначала плавала в Балтийском море, а затем 15 сентября зашла в нейтральный порт Таллинн, чтобы высадить своего больного капитана. Эстонские власти решили интернировать лодку, выставили охрану, изъяли карты и вынули затворы из орудий. Однако командир лодки не растерялся и, сломив сопротивление охраны, вышел в море. В последующие недели за подводной лодкой непрерывно охотились дозоры на море и в воздухе, но в конце концов ей удалось выбраться из Балтийского моря в Северное, несмотря на отсутствие карт. Здесь она сумела сообщить по радио одной английской станции свое местонахождение, и 14 октября ее встретил и сопроводил английский эсминец.

В сентябре президент Рузвельт обрадовал меня личным письмом. Я встретился с ним лишь один раз во время прошлой войны на обеде в Грейз Инн, и эта великолепная юная и мощная фигура произвела на меня большое впечатление. Однако тогда мы лишь поздоровались друг с другом.

Президент Рузвельт – Черчиллю

11 сентября 1939 года

В мировую войну мы занимали с Вами одинаковые посты, и я хочу сообщить Вам, как я рад Вашему возвращению в военно-морское министерство. Я понимаю, что стоящие перед Вами проблемы осложняются новыми факторами, но в основном они не слишком изменились. Я хочу, чтобы Вы и премьер-министр знали, что я всегда буду рад, если Вы лично будете держать меня в курсе всего, о чем Вы хотели бы меня осведомить. Можете в любое время посылать мне запечатанные письма через свою или мою дипломатическую почту.

Я очень рад, что Вы успели закончить книги о Мальборо до того, как все это началось. Я прочел их с большим удовольствием.

Я сразу же откликнулся на письмо, подписав его псевдонимом «Бывший военный моряк». Так началась наша долгая и памятная переписка, включающая, пожалуй, по тысяче писем с обеих сторон и продолжавшаяся до смерти Рузвельта, последовавшей пять с лишним лет спустя.

Глава 3

Гибель Польши

Английское правительство стало очевидцем быстрого и почти механического уничтожения более слабого государства в согласии с методами и давними планами Гитлера. Польша была открыта германскому вторжению с трех сторон. Всего армии вторжения состояли из 56 дивизий, в том числе 9 танковых. Из Восточной Пруссии 3-я армия (8 дивизий) наступала к югу на Варшаву и Белосток.

4-я армия (12 дивизий), наступавшая из Померании, имела приказ уничтожить польские войска в Данцигском коридоре и двинуться затем на юго-восток к Варшаве по обоим берегам Вислы. Граница у познанского выступа удерживалась германскими резервными войсками, стоявшими в обороне, но на их правом фланге к югу находилась 8-я армия (7 дивизий), в задачу которой входило прикрывать левый фланг войск, наносящих главный удар. Нанесение этого удара было поручено 10-й армии (17 дивизий), направлявшейся прямо на Варшаву. Южнее 14-я армия (14 дивизий) имела две задачи: во-первых, занять важный промышленный район к западу от Кракова, а затем в случае успеха на главном фронте направиться непосредственно к Львову на юго-восток Польши.

Таким образом, немецкие войска должны были сначала просочиться в расположение польских войск на границе, а затем окружить их двумя охватывающими ударами и разгромить.

На Польшу было брошено свыше полутора тысяч современных самолетов. Им предстояло прежде всего разгромить польскую авиацию, затем поддержать армию на поле боя и, кроме того, наносить удары по военным сооружениям, железнодорожным и шоссейным коммуникациям и повсюду сеять ужас.

По численности и вооружению польская армия не могла тягаться с наступавшим противником, да и диспозицию ее нельзя было признать разумной. Все польские вооруженные силы были разбросаны вдоль границ Польши. Резервов в центре не было. Гордо и высокомерно отвергая германские притязания, поляки тем не менее боялись, как бы их не обвинили в провокации, если они проведут мобилизацию заблаговременно, чтобы противостоять накапливавшимся вокруг них силам. 30 дивизий, представлявших лишь две трети польской действующей армии, были готовы или почти готовы принять на себя первый удар. Быстрота, с которой развивались события, и энергичное вмешательство германской авиации не позволили остальной части польских вооруженных сил выйти на передовые позиции, пока все не было кончено, и они приняли участие лишь в последних фазах катастрофы. Таким образом, на большом протяжении 30 польских дивизий оказались лицом к лицу с почти вдвое превосходящими силами, не имея за своей спиной никакого прикрытия. Они уступали немцам не только численно; они сильно отставали и в артиллерии, а девяти германским танковым дивизиям они могли противопоставить лишь одну бронетанковую бригаду. 12 бригад польской кавалерии мужественно атаковали полчища танков и бронемашин, но не могли причинить им вреда своими саблями и пиками. 900 самолетов первой линии, из которых, пожалуй, лишь половина была современной конструкции, были захвачены врасплох, а многие уничтожены еще на земле.

По плану Гитлера германские армии выступали в поход 1 сентября; впереди них германская авиация наносила удар по польским эскадрильям на аэродромах. За два дня польская авиация была фактически уничтожена. За неделю германские армии вторглись в глубь Польши. Повсюду им оказывалось мужественное, но тщетное сопротивление. Все польские армии на границах, кроме познанской группы, фланги которой были глубоко изогнуты, были отброшены назад. Лодзинская группа была расколота надвое главными силами германской 10-й армии. Половина отступила на восток, к Радому, другая была вынуждена отступать на северо-запад. В прорыв устремились две танковые дивизии, двигавшиеся прямо на Варшаву. Севернее германская 4-я армия достигла Вислы, форсировала ее и двинулась вдоль реки, наступая на Варшаву. Только польская северная группа сумела несколько задержать германскую 3-ю армию. Вскоре поляки были обойдены с флангов и откатились к реке Нарев, единственной, где заранее была подготовлена довольно сильная оборонительная система. Таковы были результаты первой недели блицкрига.

Вторая неделя ознаменовалась ожесточенными боями, и к концу ее польская армия, насчитывавшая номинально около двух миллионов человек, перестала существовать как организованная сила. На юге 14-я германская армия двигалась к реке Сан. К северу от нее были окружены и разгромлены четыре польские дивизии, отступившие к Радому. Две танковые дивизии 10-й армии достигли предместья Варшавы, но, не имея за собой пехоты, не смогли подавить отчаянное сопротивление населения города. К северо-востоку от Варшавы 3-я армия обложила столицу с востока, а ее левый фланг достиг Брест-Литовска в ста милях за линией фронта.

Внутри этих варшавских клещей сражалась и гибла польская армия. К ее познанской группе присоединились дивизии из торуньской и лодзинской групп, отброшенные натиском немцев. Теперь познанская группа насчитывала 12 дивизий, и через ее южный фланг 10-я германская армия стремительно шла на Варшаву, защищенная лишь относительно слабой 8-й армией. Уже находясь фактически в окружении, польский командующий познанской группой генерал Кутшеба решил ударить на юг по флангу основных германских сил. Эта смелая польская контратака, известная под названием «Битва на реке Бзура», вызвала кризис, захвативший не только германскую 8-ю армию, но и часть 10-й, отвлеченной от наступления на Варшаву, и даже корпус 4-й армии с севера. Под натиском всех этих мощных сил, под сокрушительными ударами с воздуха, не встречавшими никакого сопротивления, познанская группа десять дней вела свою славную борьбу. 19 сентября она была окончательно стерта с лица земли.

В то же время сомкнулись внешние клещи. 12 сентября 14-я армия достигла предместий Львова и, двинувшись на север, 17 сентября соединилась с частями 3-й армии, прошедшими через Брест-Литовск. Всякая возможность бегства для смелых одиночек исключалась. 20 сентября немцы назвали битву за Вислу «одной из величайших битв всех времен на уничтожение».

Наступила очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти незащищенную польскую восточную границу и покатились широким фронтом на запад. 18 сентября они оккупировали Вильнюс и встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске.

Гибель Польши и ее полное покорение шли быстрыми темпами. Незахваченными оставались Варшава и Модлин. Блестящее сопротивление Варшавы, в значительной мере возникшее из стихийного сопротивления ее граждан, заранее было обречено на неудачу. После многих дней сильной авиационной бомбардировки и артиллерийского обстрела, причем много артиллерийских орудий было быстро переброшено по автострадам с неподвижного Западного фронта, Варшавское радио перестало исполнять польский национальный гимн и Гитлер вступил в развалины города. Модлин, крепость в двадцати милях ниже по течению Вислы, принял остатки торуньской группы и боролся до 28 сентября. Так за один месяц все было кончено, и страна с населением 35 миллионов человек попала в беспощадные тиски тех, кто добивался не только ее завоевания, но и фактического порабощения и даже уничтожения большей части ее населения.

Мы видели великолепный образец современного блицкрига: тесное взаимодействие на поле боя армии и авиации; усиленная бомбардировка коммуникаций и городов, представлявших сколько-нибудь заманчивую цель; вооружение активной «пятой колонны»; широкое использование шпионов и парашютистов; а главное – непреодолимый натиск огромных масс танков. Поляки были не последними, на чью долю выпало это тяжелое испытание.

Советские армии продолжали наступать к линии, предусмотренной соглашением с Гитлером. 28 сентября состоялось официальное подписание русско-германского договора о разделе Польши.

Я по-прежнему был убежден в глубоком и, на мой взгляд, непреодолимом антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на нашу сторону силой событий. Я не давал поэтому воли возмущению, которое вызвала у меня и у моих коллег по правительству их равнодушная жестокая политика. У меня никогда не было никаких иллюзий на их счет. Но во всяком случае они не были нам ничем обязаны. Кроме того, в войне не на жизнь, а на смерть чувство гнева должно отступить на задний план перед целью разгрома главного непосредственного врага. Поэтому в меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил:

«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».

В выступлении по радио 1 октября я заявил:

«Польша снова подверглась вторжению тех самых двух великих держав, которые держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух польского народа. Героическая оборона Варшавы показывает, что душа Польши бессмертна и что Польша снова появится, как утес, который временно оказался захлестнутым сильной волной, но все же остается утесом.

Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…

Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Эго противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России».

Премьер-министр был полностью согласен со мной. «Я придерживаюсь того же мнения, что и Уинстон, – писал он в письме своей сестре, – замечательное выступление которого по радио мы только что слышали. Я думаю, что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не могу поверить, чтобы она сочла победу Германии и последующее установление германского господства в Европе отвечающими ее интересам»[45].

Глава 4

Проблемы военного кабинета

4 сентября состоялось первое заседание военного кабинета. На заседание были приглашены начальники штабов видов вооруженных сил, а также некоторые видные государственные деятели – министры, не входившие в состав военного кабинета. С этих пор мы совещались ежедневно, а зачастую и дважды в день. Каждое утро начальник имперского генерального штаба генерал Айронсайд, стоя у карты, делал пространные обзоры, которые очень скоро не оставили у нас ни малейшего сомнения, что сопротивление Польши будет быстро сломлено. Каждый день я представлял кабинету министров доклад военно-морского министерства, обычно содержавший списки английских торговых судов, потопленных немецкими подводными лодками. Началась переброска во Францию английских экспедиционных войск в составе четырех дивизий, и министерство авиации выражало сожаление по поводу запрещения бомбардировать военные объекты в Германии. В остальном большие дела вершились на внутреннем фронте, и, конечно, шли бесконечные разговоры о внешней политике, особенно о позиции Советской России и Италии, и о политике, которой следует придерживаться на Балканах.

Самым важным мероприятием было создание комитета сухопутных сил под руководством сэра Сэмюэля Хора, в то время лорда – хранителя печати. Этот комитет должен был заниматься выработкой рекомендаций военному кабинету по созданию армии. Я участвовал в работе этого небольшого комитета, который собирался в здании министерства внутренних дел, и однажды, заслушав доклады генералов, я согласился с ними в том, что нам следует приступить к созданию армии в 55 дивизий, а также военных заводов и тыловых служб всех видов, необходимых для обеспечения армии при действиях на поле боя. Мы рассчитывали, что через полтора года две трети этих сил, а это довольно значительные силы, либо уже будут посланы во Францию, либо будут готовы для отправки на фронт. Члены военного кабинета разошлись во мнениях и только через неделю или больше решили принять рекомендацию комитета сухопутных сил о создании армии численностью 55 дивизий или, вернее, поставить перед собой такую задачу.

Я считал, что как член военного кабинета я обязан придерживаться общей точки зрения, и я не отказывался подчинить свои собственные ведомственные нужды основному плану. Я стремился найти общую почву с премьер-министром, а также передать ему все свои знания в этой области, накопленные до этого. Поощренный его вежливостью, я написал ему ряд писем по различным проблемам по мере их возникновения. Я не хотел вступать с ним в споры на заседаниях кабинета и всегда предпочитал излагать все на бумаге. Почти во всех случаях мы приходили к согласию, и хотя вначале у меня создалось впечатление, что он держится настороже, тем не менее я рад сказать, что с каждым месяцем его доверие и доброжелательность, видимо, росли. Об этом свидетельствует и его биограф. Я писал также другим членам военного кабинета и министрам, с которыми у меня были ведомственные и другие дела. Военному кабинету несколько мешало то, что он редко собирался без секретарей и военных экспертов. Это был серьезный и работоспособный орган, а преимущество свободного обсуждения вопросов без всяких формальностей и протоколов людьми, столь тесно связанными общей задачей, очень велико. Подобные заседания служат важным дополнением к официальным встречам, когда делаются дела, а решения заносятся на бумагу в качестве руководства к действию. И то, и другое необходимо для решения труднейших вопросов.

Меня весьма глубоко волновала судьба огромной массы тяжелой артиллерии, которая была произведена в прошлую войну в мою бытность министром боеприпасов. Для производства такого рода оружия требуется года полтора, а для армии, независимо от того, находится ли она в обороне или в наступлении, очень важно иметь в своем распоряжении массы тяжелой артиллерии. Я еще достаточно хорошо помнил борьбу, которую пришлось выдержать Ллойд Джорджу с военным министерством в 1915 году, все политические страсти, разгоревшиеся по вопросу о создании сверхтяжелой артиллерии. Я помню, что этот план оправдал себя на практике. Характер войны на суше, когда он наконец выявился восемь месяцев спустя, в 1940 году, резко отличался от того, что было в 1914–1918 годах. Однако, как мы увидим, эти тяжелые орудия сыграли важную роль в обороне страны. В это время я был убежден, что у нас есть клад, которым глупо было бы пренебрегать.

Я написал письмо премьер-министру по этому и другим вопросам.

Военно-морской министр – премьер-министру

10 сентября 1939 года

Я надеюсь, Вы не будете возражать, что я посылаю Вам несколько замечаний конфиденциально.

1. Я по-прежнему считаю, что нам не следует первым начинать бомбардировку, за исключением разве района, непосредственно прилегающего к зоне действия французских войск, которым мы, конечно, должны помочь. В наших интересах, чтобы война велась в соответствии с наиболее гуманными концепциями, и в неизбежном процессе повышения суровости и жестокости нам лучше следовать за немцами, а не опережать их. С каждым днем население Лондона и других крупных городов получает новые убежища, и через пару недель у нас будет гораздо больше сравнительно надежных бомбоубежищ, чем сейчас.

2. Вы, должно быть, знаете, что нам сообщили о состоянии наших небольших экспедиционных войск: у них не хватает танков, обученных расчетов для минометов и прежде всего тяжелой артиллерии. Надо ожидать справедливой критики, если обнаружится, что у нас не хватает тяжелых орудий… В 1919 году, после войны, когда я был военным министром, я распорядился свезти на склады массу тяжелых орудий, смазать их и содержать в порядке. Мне помнится также, что в 1918 году по заказу главного командования мы сделали две двенадцатидюймовые гаубицы для использования в нашем наступлении в Германии в 1919 году. Они так и не были применены, но это было последнее слово техники. Нельзя так просто ими пренебрегать… Мне кажется, необходимо сначала срочно посмотреть, что делается на складах, а затем немедленно привести все в порядок и выпустить боеприпасы новейшего образца. Если речь будет идти о тяжелых орудиях, то военно-морское министерство может прийти на помощь, так как мы очень благосклонно относимся ко всему большому…

3. Вы, вероятно, хотите знать, каких принципов я придерживаюсь при пересмотре программы строительства новых судов. Я предполагаю пока прекратить всякое строительство, за исключением трех или четырех новых линкоров. В настоящее время меня не интересуют суда, которые не смогут вступить в строй до 1942 года. Это решение должно быть пересмотрено через полгода. В результате этого изменения я получаю возможность помочь армии. С другой стороны, мне придется принять решительные меры к тому, чтобы скорее ввести в строй москитный флот для борьбы с подводными лодками. В данном случае большое значение имеет количество. Многие суда будут готовы в 1940 году, но их будет недостаточно, учитывая, что придется отражать нападения 200 или 300 немецких подводных лодок летом 1940 года…

Военно-морской министр – премьер-министру

15 сентября 1939 года

Поскольку я уезжаю до понедельника, мне хотелось сообщить Вам свою оценку создавшейся обстановки.

Мне кажется маловероятным, чтобы немцы предприняли наступление на западе в это позднее время года… Их план, очевидно, состоит в том, чтобы продолжать наступление через Польшу, Венгрию и Румынию к Черному морю, и не исключено, что у них есть договоренность с Россией, в соответствии с которой она получит часть Польши и вернет себе Бессарабию… Гитлеру очень важно использовать свои восточные связи и источники продовольствия на зимние месяцы, чтобы таким образом создать у своего народа впечатление непрерывных успехов и уверенность в ослаблении нашей блокады. Поэтому я не думаю, что он начнет наступление на западе, пока не соберет свою легкую добычу, которая его ждет на востоке.

Тем не менее я считаю, что мы должны тщательно подготовиться к обороне на западе. Нужно сделать все, чтобы заставить Бельгию принять необходимые меры предосторожности вместе с французскими и английскими армиями. Тем временем необходимо использовать все средства для срочного укрепления французской границы с Бельгией. В частности, надо построить противотанковые препятствия: вбить в землю рельсы, вырыть глубокие рвы, построить надолбы, заложить мины в одних местах и подготовить все для затопления других мест и т. д. – все это вместе должно образовать глубокоэшелонированную оборону. Наступление трех или четырех германских танковых дивизий, которое оказалось столь успешным в Польше, может быть остановлено лишь с помощью естественных препятствий, защищаемых храбрыми войсками и мощной артиллерией… Без естественных преград атаку танков отразить невозможно.

Я очень рад, что орудия, которые я велел приберечь на складах в 1919 году, теперь могут быть использованы. На этих складах оказалось 32 двенадцатидюймовых орудия, 145 девятидюймовых, большое количество восьмидюймовых, около 200 шестидюймовых орудий, гаубицы и множество боеприпасов. Фактически это артиллерия не только наших небольших экспедиционных войск, а большой армии. Надо немедленно отправить часть этих орудий на фронт, чтобы наши солдаты, испытывающие недостаток в других видах оружия, не страдали от нехватки тяжелой артиллерии…

Надеюсь, что Вы со вниманием отнесетесь к тому, что я Вам пишу. Я это делаю, руководствуясь только желанием помочь Вам в выполнении Вашего долга и выполняя свой собственный.

16 сентября премьер-министр ответил мне:

Все Ваши письма я прочел самым внимательным образом и если я на них не ответил, то только потому, что вижусь с Вами ежедневно, а также потому, что, насколько я мог убедиться, наши с Вами взгляды почти совпадают… По-моему, кампания в Польше показала, что все дело в авиации, которая установила безраздельное господство в воздухе и парализовала действия наземных войск… Поэтому мне кажется, хотя я еще подожду доклада комитета сухопутных сил, прежде чем принять решение, что абсолютный приоритет должны получить наши планы быстрого увеличения военно-воздушных сил, а масштабы наших усилий на суше должны определяться теми ресурсами, которые останутся после того, как мы увеличим свою авиацию.

Военно-морской министр – премьер-министру

18 сентября 1939 года

Вполне согласен с Вами, что авиация нам нужна в первую очередь, и я даже иногда думаю, что именно она, возможно, проложит путь к победе. С другой стороны, доклад министерства авиации, с которым я только что ознакомился, содержит много огромных и недостаточно обоснованных требований, которые в настоящее время неосуществимы и которые, если им отдать абсолютное предпочтение, могут задержать выполнение ряда других неотложных военных мероприятий.

Мое настойчивое желание, чтобы планы создания армии были рассчитаны на 50–55 дивизий, объясняется моими сомнениями, согласятся ли французы на такое разделение функций, при котором мы будем действовать на море и в воздухе, а им придется вести почти все самые кровопролитные бои на суше. Конечно, такое положение устраивало бы нас, но мне не нравится мысль, что нам придется продолжать войну одним.

Предоставление абсолютного приоритета любому министерству чревато серьезной опасностью. В прошлой войне военно-морское министерство пользовалось своим приоритетом произвольно и эгоистично, особенно в последний год войны, когда наш военно-морской флот занимал господствующее положение и к тому же имел поддержку американского военно-морского флота. В общих интересах я все время сдерживаю подобные тенденции.

Я думаю, что было бы разумно сообщить французам о нашем намерении создать армию в 50–55 дивизий. Но будет ли она создана через два года, через два с половиной или три года, этот вопрос должен решаться в зависимости от обстоятельств.

В каждой войне, в которой английский военно-морской флот претендовал на господство на морях, ему приходилось расплачиваться тем, что он предоставлял противнику множество целей, по которым тот мог наносить удары. Капер, крейсер-рейдер и прежде всего подводная лодка причиняли в самых разнообразных условиях войны огромный ущерб жизненным линиям нашей торговли и снабжения продовольствием. Поэтому мы всегда вынуждены были прежде всего думать об обороне. Из этого вытекает опасность того, что мы можем ограничиться оборонительной военно-морской стратегией и будем настроены соответствующим образом. Современные события усугубили эту тенденцию. В двух великих мировых войнах, когда я известное время руководил морским министерством, я всегда старался бороться с этой навязчивой идеей обороны, изыскивая различные способы контрнаступления. Заставить противника гадать, где ему будет нанесен следующий удар, – вот что может необычайно облегчить процесс благополучной доставки в порты сотен конвоев и тысяч торговых судов. В Первой мировой войне я надеялся найти в Дарданеллах, а позже в атаке на Боркум и другие Фризские острова возможность захватить инициативу и вынудить более слабую морскую державу изучать в первую очередь свои собственные проблемы, а не наши. Будучи вновь призван в военно-морское министерство в 1939 году, как только были удовлетворены неотложные нужды и предотвращены непосредственные опасности, я не мог довольствоваться политикой «конвоя и блокады». Я упорно искал способа нападения на Германию морскими средствами.

Прежде всего пришла на ум Балтика. Господство английского флота на Балтике, возможно, повлекло бы за собой решающее преимущество. Скандинавия, избавленная от угрозы германского вторжения, была бы таким образом вовлечена в нашу систему военной торговли, если бы не стала фактически совместно воюющей с нами стороной. Английский флот, овладевший Балтикой, сможет протянуть руку России, что будет иметь решающее значение для всей советской политики и стратегии. Эти факты не оспаривались ответственными и осведомленными людьми. Господство на Балтике было бы явным и высочайшим достижением не только для королевского военно-морского флота, но и для Англии.

На четвертый день работы в военно-морском министерстве я попросил морской штаб подготовить план операции в Балтийском море. Отдел планов быстро ответил, что Италия и Япония должны придерживаться нейтралитета, что угроза воздушного нападения представляет серьезное препятствие, но что во всех других отношениях эта операция оправдывает детальное ее планирование и в случае, если ее сочтут осуществимой, должна быть предпринята в марте 1940 года или ранее. Тем временем я вел длительные беседы с руководителем отдела военно-морского строительства сэром Стенли Гудоллом, одним из моих друзей еще с 1911–1912 годов. Гудолл сейчас же загорелся этой идеей. Я назвал план «Кэтрин» в честь Екатерины Великой, ибо в глубине моих помыслов была Россия. 12 сентября я смог написать подробную памятную записку соответствующим властям.

Адмирал Паунд ответил 20 сентября, что успех операции зависит от того, присоединится ли Россия к Германии, а также от того, будет ли обеспечено сотрудничество Норвегии и Швеции. Паунд сказал, что мы должны быть в состоянии выиграть войну против любой возможной комбинации держав, несмотря ни на какие силы, посланные в Балтику. Тем не менее он высказывался за изучение возможностей. 21 сентября он согласился, чтобы адмирал флота граф Корк-энд-Оррери, офицер выдающихся способностей и знаний, был привлечен к работе в адмиралтействе, получив в свое распоряжение отдел и соответствующий штат и любую информацию, необходимую для изучения и планирования проекта наступления в Балтике.

Одной из моих первоочередных обязанностей в военно-морском министерстве было изучение программ нового кораблестроения, которые начали осуществляться с начала войны. Мне очень хотелось построить несколько крейсеров по 14 тысяч тонн водоизмещением с орудиями 9,2 дюйма, с хорошей броней, способной выдержать обстрел восьмидюймовыми снарядами, с большим радиусом действия и с гораздо большей скоростью, чем у «Дойчланда» или другого немецкого крейсера. До сих пор этому препятствовали договорные ограничения. Теперь, когда мы были свободны от них, более срочные военные дела не позволяли нам заниматься такими планами, рассчитанными на столь длительные сроки.