Люблю, убью, умру… Тронина Татьяна

– Как его зовут? – спросила Аглая.

– Александр.

– А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет…

Я по возможности подробно описала внешность Саши.

– Как будто я его видела… – задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. – Ей-богу, ты так хорошо его описала, что…

– Да где ты его могла видеть! – с досадой воскликнула я. – Что ты придумываешь…

– Тут и видела! – вдруг воскликнула Аглая. – Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.

– Что ты придумываешь! – с отчаянием повторила я.

– Ничего я не придумываю! – возмутилась она. – Вон, выгляни в окно – он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.

Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и… уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно – но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.

– Это он! – с удивлением прошептала я.

– Вот, а ты мне не верила… – удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. – Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?

– Ну, наверное, стеснялся…

– Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется… Тоже мне – «одной звезды я повторяю имя…»! Хороша звезда…

Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.

– Осторожнее! Совсем озверели!.. – рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: – Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..

Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.

– До свидания, Елизавета Аркадьевна! – крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.

– До свиданья… – машинально отозвалась я.

За ажурной старинной оградой ходил туда-сюда Саша – как будто встревоженный и недовольный.

– Саша, вы? – На этот раз улыбка вырвалась у меня сама собой.

– Господи, Лиза… – Он бросился ко мне, схватил за руки. – Я уж думал, что никогда не найду вас! Только почему же мы на «вы»…

– Ах, я и забыла, что ты честный человек… Нет, правда, Саша, как ты меня нашел?

– Ты же сказала маме, где работаешь, а в Москве не так уж много филологических институтов. Я приезжал сюда несколько раз… Ты так неожиданно сбежала тогда, не оставила ни адреса, ни телефона!

– Что-то случилось?

– Случилось, – сказал Саша. Он так это сказал, что сразу стало ясно, что это «случилось» касается только меня.

– Елизавета Аркадьевна… – раздалось за моей спиной.

– Что? – оглянулась я. Сквозь ограду просунул голову Ковальчук и смотрел на меня своими круглыми, абсолютно непроницаемыми небесно-синими глазами. – Что вам, Ковальчук?

Он подумал немного, словно не зная, что сказать, но потом все-таки сказал, кивнув на Сашу:

– А это кто? Он вам кто?

– Господи, какой дурак… – засмеялась я. – Саша, отойдем.

Мы отошли к дороге, и я пояснила:

– Это студент. Лекции только что закончились… Некоторые ребята ужасные раздолбаи и балбесы, но в общем-то они очень славные.

– Понятно, – кивнул Саша. – Кстати, ты не выглядишь их преподавательницей. Ты даже моложе их смотришься.

– Ну, спасибо… Так что же случилось?

– Нестерпимое желание увидеть тебя. Я проснулся утром, зашел в твою комнату и увидел, что тебя нет. Только записка… Я даже накричал на маму.

– Бедная Нина Ивановна!

– Ничего, мы с ней уже помирились. Но я и правда до вот этого самого момента, то есть до тех пор, пока не увидел тебя сейчас, был действительно не в себе. Слава богу, ты нашлась. – Он не сдержался и обнял меня.

Я украдкой поглядела в сторону ограды – из-за нее на нас смотрели несколько пар любопытных глаз. Черт возьми, студенты мои, кажется, думают, что только у них может быть личная жизнь!

– Что же мы будем делать? – спросила я.

– Что хочешь, я сегодня свободен. Пойдем куда-нибудь?

– Хорошо, – согласилась я. – Только ни в какое кафе я не хочу, пойдем в какой-нибудь парк. Сегодня хорошая погода, солнышко…

– Это потому, что я нашел тебя… Только не пойдем, а поедем. Я на машине.

– Ах да…

Сейчас я посмотрела на автомобиль Саши внимательнее. Вишневого цвета иномарка смотрелась весьма представительно, о чем я не замедлила ему сообщить.

– Ну что ты! – засмеялся он. – Ей пятнадцать лет. Правда, еще очень крепкая старушка.

Мы сели и поехали. Куда – мне было совершенно неважно. В том состоянии, в какое я впала при виде Саши, я была, кажется, готова любоваться даже трубами какой-нибудь электростанции. Саша нашел меня!

Возле одного из светофоров образовалась небольшая пробка. Мы остановились, Саша положил голову на сложенные на руле руки и посмотрел на меня.

– Мне казалось, что я тебя не узнаю, когда увижу, – вдруг сказал он. – Так бывает, когда долго кого-то не видишь, да? А теперь вижу, что ты еще лучше, чем я себе представлял. Ты красивая. Нет, ты даже не просто красивая, ты…

– Какая? – засмеялась я. – Ну, скажи!

– Прекрасная. Ты красивая, и ты прекрасная. Чувствуешь оттенки?

– Чувствую… Только нам уже сигналят сзади!

Мы поехали дальше. Мимо мелькали дома, витрины, рекламные вывески. Когда-то давно, в прошлой жизни, меня тоже катали так. И тоже на иномарке, правда, более новой. Хотя при чем тут марка машины и год ее выпуска?

– О чем ты думаешь?

– Так, ни о чем… Хотела тебя спросить – не слишком ли много комплиментов за единицу времени?

Он быстро взглянул на меня и твердо ответил:

– Нет.

Мы подъехали к парку Победы.

– Как тебе это место? Если хочешь, то можно в какой-нибудь другой парк поехать…

– Нет-нет! Очень хорошее место. Здесь много фонтанов, а я люблю фонтаны. Правда, на них лучше смотреть ночью, когда темно и горит подсветка…

– До темноты не так уж и долго… – посмотрел он на часы.

Мы оставили машину на стоянке и побрели по длинной аллее. Мимо со свистом проезжали роллеры.

– Какая-то дорога странная, – пробормотал Саша, глядя себе под ноги. – Что это здесь нарисовано? Колечки, цветочки…

– Я знаю что: по этой самой аллее бродят молодожены…

– Бродят! Ты сказала – бродят…

– Ну да, не кросс же они тут бегают…

С ним было легко и весело. «Да, влюбилась, – сказала я себе. – Я точно влюбилась, без всякого там «кажется»… И мы идем по аллее молодоженов, что само по себе очень символично. А вдруг именно Саша станет моим мужем?»

И я посмотрела на своего спутника совсем другими глазами.

– Ты тоже об этом подумала? – спросил он вдруг.

– О чем? – Я решила не рассказывать ему о той мысли, которая только что мелькнула у меня в голове. Я, конечно, не ханжа, но мы и так слишком форсировали события.

– Нет, сначала скажи…

– Вот еще!

– Хорошо, – кротко произнес он. – Я тогда тоже ничего не скажу. Только ты потом мне напомни.

– Когда – потом?

– Ну, когда-нибудь потом…

– Нет, мне надо точнее!

– Потом, – туманно повторил он и повернул меня к себе, – когда-нибудь…

Мы целовались на этой самой аллее, а мимо нас со свистом проскакивали роллеры. Я чуть приоткрыла глаза – светило вечернее солнце, и весь горизонт был залит золотом…

Напрасно я переживала, что не увижу фонтанов с подсветкой, – время промчалось незаметно. В очередной раз отвечая на Сашин поцелуй – мы стояли за Никой Самофракийской, на какой-то площадке под навесом, – я обнаружила, что уже ночь.

Мы сначала бродили вокруг одних фонтанов – веселых, распустившихся белыми и желтыми зонтиками, потом пошли к другим, с красной подсветкой, которые символизировали кровь погибших. Я призналась, что мне немного не по себе – довольно жуткое, тягостное зрелище…

– Но завораживает, – сказал Саша.

– Да, завораживает…

Время стремительно приближалось к ночи.

– Что же делать? – сказал он просто. – Я не в силах с тобой расстаться.

Мне вдруг стало наплевать на все приличия и на соблюдение каких-то там дурацких церемоний. Я и так уже пропала.

– Что же – аналогично, – кивнула я.

– Мой милый маленький профессор…

– Я еще даже не доцент пока!

В результате мы поехали ко мне домой.

…Наблюдать за Сашиным пробуждением было очень интересно.

Сама я уже минут десять как проснулась и теперь смотрела на него. Он тихо дышал, потом, наверное, почувствовал мое движение рядом – чуть задрожали его ресницы, он слегка пошевельнулся. И, не открывая глаз, протянул руки в мою сторону. Я отодвинулась к краю постели. Еще некоторое время я ускользала от его ищущих рук, но в конце концов он поймал меня.

– Ну, куда ты убегаешь? – сонным голосом пробормотал он. – Ты моя, моя, моя… Не пущу!..

Это было интересно и приятно – потому что он начал искать меня, еще находясь на зыбкой грани между реальным и нереальным миром.

– А кофе в постель? – строго спросила я. – Приличные люди в это время подают кофе в постель!

– Что? – встрепенулся Саша. – Ах, ну да… сейчас я встану… Где у тебя кофе?

– Не надо никакого кофе! – засмеялась я, обнимая его. – Я пошутила… Если честно, я не очень-то и люблю его…

– Кстати, я тоже, – оживился он.

– Мне сегодня на работу идти ко второй паре, так что время у меня есть, – важно произнесла я, выскальзывая из его рук. – Я, пожалуй, приготовлю тебе завтрак.

– О, это было бы здорово! – с энтузиазмом воскликнул он.

– А ты, наверное, маменькин сынок? – спросила я. – Привык, чтобы за тобой ухаживали, да? Кормили, гладили рубашки…

– Да, конечно!.. Но зато я умею быть очень благодарным…

Мы болтали – полушутя, полусерьезно, потом переместились на кухню, где я вплотную занялась приготовлением завтрака. Не мудрствуя лукаво, я соорудила настоящую глазунью: желтки были глазами, а нос, рот и брови я нарисовала на яичнице кетчупом.

– Боже, это же настоящий шедевр! – восхитился Саша. – Даже есть жалко… Кстати, а ты что будешь есть?

– Вот, йогурт в стаканчике и апельсин…

– И все? – ужаснулся он. – Теперь понятно, почему ты так и не выросла!

– Ты что, хочешь сказать, что я лилипутка?

– Нет, ты – ми-ни-а-тюр-ная. Ты такая хорошенькая… – Он вдруг забыл о глазунье и полез обниматься. – А тебе обязательно идти на работу?

– Саша!

Потом он отвез меня на работу. А вечером встретил…

Мы были почти неразлучны, и я с некоторым удивлением прислушивалась к себе. Я совсем не уставала от непрерывного общения с Сашей. Не раз в своей прошлой жизни я слышала, что я эмоционально холодна и вечно соблюдаю некую дистанцию, словно храню в своей душе бог весть какие важные тайны.

Но сейчас ничего этого не было. Я скучала по Саше, даже если мы расставались только до вечера. Я все время стремилась к нему – он был теплый, милый, мягкий, его хотелось ласкать и гладить, словно плюшевую игрушку…

– Послушай, я все хотел спросить тебя… – однажды сказал он, находясь у меня дома. – Ты что, совсем одна?

– О чем ты?

– Ну, я все смотрю, как ты живешь… ни одной фотографии нигде… У тебя что, ни одного даже самого завалящего родственника нет? Какого-нибудь там двоюродного дяди или троюродной племянницы…

– Представь себе, нет, – вздохнула я полушутя. – Сиротинушка я горемычная…

– Нет-нет! – тут же ринулся он в атаку. – Ты не одна! Я буду тебе за всех родственников сразу… Я тебе не говорил?

– Что?

– Что я люблю тебя…

– Не припомню, если честно.

– Так вот сообщаю: я тебя люблю! – Саша прижал меня к себе, уткнулся носом мне в шею, стиснул так сильно, что я едва не задохнулась. – И я отказываюсь от всех своих родственников… чтобы только ты любила меня!

– Какой же ты свинтус, Саша! Слышала бы тебя сейчас Нина Ивановна…

– А ты? Ты меня любишь? Между прочим, а ты разве не свинтус? Ты мне до сих пор не сказала, что любишь меня!

– Люблю, – вдруг произнесла я. И тут же продолжила стихами: – «Не спрашивай: ты знаешь, что нежность безотчетна, и как ты называешь мой трепет – все равно; и для чего признанье, когда бесповоротно мое существованье тобою решено…»

– Это кто? – завороженно спросил Саша. – Мне еще ни одна девушка не читала стихи…

– Это Мандельштам. А девушки – дуры, могли бы заучить пару строчек наизусть, косили бы под интеллектуалок… У тебя их было много?

– Кого?

– Ну, дур… то есть девушек?

– Я не помню, – совершенно искренне сказал Саша.

Однажды, в конце сентября, когда теплая осень еще гуляла по городу, я вдруг вспомнила наш с Сашей разговор. Не весь, а только ту его часть, которая касалась моих предполагаемых родственников.

Что поделать – у меня и в самом деле их не было. Ни сестры, ни брата, ни двоюродного дяди, ни троюродной племянницы. Мама умерла четыре года назад, когда я заканчивала аспирантуру в своем родном Филологическом институте, а папу я не видела ни разу в жизни, у меня даже фотографии его не было. А ведь родители мои были официально расписаны, я носила фамилию и отчество вполне определенного человека…

Дело заключалось в моей маме.

Очень давно, когда я была еще младенцем, она поссорилась с папой. Навсегда. К нам даже алименты не приходили, поскольку мама их и не требовала. Но он же был, тот человек, чью фамилию я официально носила… Интересно, жив ли он? И почему он не проявляет никакого интереса к моему существованию?

Наверное, он очень обиделся на маму, раз так и не появился в моей жизни. Мама не только умела обижаться, но с легкостью наносила смертельные обиды другим людям.

Она умудрилась поссориться даже со своей лучшей подругой Алисой. Я помнила эту Алису – вечная сигарета в мундштуке и ряды рябиновых бус на шее…

Словом, своего отца я не видела. И вот сейчас мне вдруг очень захотелось посмотреть на него. Именно сейчас, когда, казалось бы, моя жизнь была заполнена Сашей.

«Почему нет? – подумала я. – Я хочу найти своего отца, и ничего странного в моем желании нет. Странным является то, что до сих пор эта мысль мне почему-то даже в голову не приходила!»

Своей мыслью я немедленно поделилась с Аглаей. Мы с ней сидели за столиком в институтской столовой, в закутке для преподавателей. За стеной, в общем зале, шумела студенческая братия, налегая на суп харчо и поджарку с рисом плюс компот из сухофруктов – на третье.

– Зачем это тебе? – удивилась Аглая.

– Ну как же так – я прожила почти половину жизни и ни разу не видела своего родителя…

– Ну ладно… – пробормотала Аглая, поправляя указательным пальцем очки, сползшие к кончику носа, – против любопытства не попрешь. А как ты собираешься искать своего папашу?

– Как? Да очень просто – где-то дома должны быть записаны его данные. Время и место рождения. Имя я его знаю – осталось только обратиться в Мосгорсправку.

– Не надо в Мосгорсправку, – вдруг важно произнесла Аглая. – У Леонида Ивановича есть доступ к базе данных. Позвони мне вечером…

И я ей позвонила. И сообщила все, что знала о своем отце: Аркадий Елисеевич Синицын, родился в Москве в тысяча девятьсот сорок седьмом году.

На следующий день ближе к последней паре Аглая прибежала ко мне на кафедру и сунула какую-то бумажку.

– Вот адрес… Мне сейчас некогда, мои лабораторную пишут… Нашелся твой родитель!

– Ты уверена, что это он? – с сомнением произнесла я. – Как быстро все…

– Он, он! В Москве только один Аркадий Елисеевич Синицын такого возраста. И он, кстати, живет совсем неподалеку.

– Да, минутах в пятнадцати ходьбы, – задумчиво произнесла я, глядя на адрес. – Я, пожалуй, прямо сейчас и зайду к нему.

– Может, хоть позвонишь сначала? Тут и телефон есть…

– Нет-нет, я лучше зайду. Сюрприз будет!

– Да уж… – неопределенно пробормотала Аглая. – Ладно, я побежала. Потом все расскажешь!

Улица Жарикова, дом семь… Неизвестно, что меня там ждет… Я хотела позвонить Саше, сказать, куда иду, но потом передумала – в конце концов дело касалось только меня.

Дошла я даже быстрее и оказалась в тихом московском дворе, засыпанном желтой листвой.

Старый сталинский дом с просторным гулким подъездом. Лифт был тоже старый, я уж и забыла, что бывают такие конструкции с открывающимися вручную дверями…

Подошла к квартире и позвонила – сердце сжалось от волнения и страха. А вдруг здесь живет не мой отец, а всего-навсего однофамилец? Нет, это не самое худшее. Гораздо неприятнее будет, если Аркадий Елисеевич не пожелает со мной разговаривать. Решит, например, что дочка спустя почти тридцать лет явилась к нему выбивать наследство. А мне и не надо ничего, я просто хочу на него посмотреть…

Дверь открыл седоватый небритый мужчина в мятых брюках и футболке с изображением легендарной группы «Бони М».

– Вам чего? – хмуро спросил он.

Секунду помедлив, я назвала полное имя своей матери.

Мужчина вздрогнул, тень пробежала по его лицу.

«Точно, он!» – почти с уверенностью подумала я.

– Проходите, – с усилием произнес мужчина, отступая назад.

Он провел меня в большую неубранную комнату, в которой стоял застарелый запах табака. Нет, нельзя было сказать, что здесь живет опустившийся человек, просто – берлога старого холостяка.

– Садитесь, вот кресло… – пробормотал он. Но сам не сел, а стал ходить по комнате взад-вперед. – Вы, наверное, Елизавета… Ее дочь. Господи, я сразу мог догадаться, кто вы такая! Очень, очень похожи…

– Разве? Мне кажется, мы с мамой совсем не похожи. Аркадий Елисеевич, я…

– Что?

– Вас не удивляет, что я решила разыскать вас…

– Нет, не удивляет. – Он наконец остановился. Встал возле пыльного окна, сложив руки на груди, и начал пристальным, немигающим взглядом всматриваться в мое лицо. – Знаете, я как будто ждал чего-то такого… Знал, что рано или поздно она появится в моей жизни!

– Она не появится, – дрожащим голосом возразила я. – Ее уже нет… Мама умерла несколько лет назад.

– Да? – Он дернулся точно от удара током и вдруг стал хохотать – громко, истерично и как будто немного театрально даже… Меня этот смех покоробил, хотя в душе я все время ждала подобной реакции. Я подозревала, что они с мамой расстались после какой-нибудь ужасной ссоры. Наверное, он до сих пор не может ей простить. – Она наконец в аду – боже, какое счастье!

Нет, такое было уж слишком!

– Перестаньте! – закричала я. – Что бы там ни было у вас с ней в прошлом, оно не имеет никакого значения, потому что это уже в прошлом! Осталась я, и я хотела бы…

– А при чем тут вы? – спросил Аркадий Елисеевич, мой потерянный и вновь найденный родитель.

– Как – при чем? – опешила я. – Я вроде как ваше имя ношу… Я ваша дочь.

– Дочь?! Ну да, дочь… – Он перестал смеяться, и его небритое лицо потемнело еще сильнее. – Дочь. Лизонька.

Аглая была права – незачем мне было сюда приходить. Сколь же глупы приступы сентиментальности, которые накатывают иногда на людей, особенно на женщин. Отец сто лет меня не видел, почему я вдруг решила, что он обрадуется мне?!

– Ладно, я пойду, – сказала я и встала с кресла.

– Нет уж, погоди… доченька. – Он почти силой заставил меня сесть обратно. – Столько лет прошло… Свиделись наконец-то!

«Да, здорово он на маму обиделся, – мелькнуло у меня в голове. – Но не убьет же он меня! Я вроде как ни в чем перед ним не виновата… А вдруг он просто сумасшедший?» Мне стало совсем страшно.

– Мне ничего от вас не надо, – твердо произнесла я. – Я просто хотела вас увидеть. Хотя бы один раз. Это нормально…

– Ну да, очень нормально. А что, дорогая доченька… – вдруг ехидно прищурился он. – Мама тебе ничего не рассказывала обо мне?

– Ничего. Она не хотела…

– Как это похоже на нее! – воскликнул Аркадий Елисеевич словно про себя. – Как похоже… Я мог бы сразу догадаться, что она оставила тебя, Лизонька, в полном неведении!

И он швырнул в меня журнальный столик. «Сумасшедший!»

Я бросилась в первую попавшуюся дверь – это оказалась ванная – и задвинула щеколду. В ванной было темно и пахло каким-то мерзким одеколоном.

– Открой! Слышишь – открой! – забарабанил он в дверь что было сил.

Он долго барабанил в дверь и орал что-то неразборчивое. Можно было не надеяться, что соседи этот шум услышат, по той же причине – очень толстые стены. Я, конечно, и не думала открывать.

Я сидела на холодном полу и плакала… Зачем я пришла сюда?!

– Слышь, ты, Лизавета… – вдруг произнес он за дверью. – Выходи. Я больше не буду. Это на меня так, нашло.

– Ничего себе нашло! – закричала я, зарыдав в голос. – Ты же мне отец родной… Чуть не убил меня!

За дверью опять воцарилась тишина, а потом он сказал:

– Я не твой отец.

– Что?

– То, что слышала. Я не твой отец.

– А кто вы?

– Разгадай загадку – я муж твоей матери, но я не твой отец…

– Отчим? – опешила я.

– Нет, и не отчим даже… Я тебе совсем никто.

Человек за дверью, похоже, окончательно образумился и теперь говорил усталым, скучным голосом. Интересно, обманывает или нет?

– А вы не ошибаетесь? – осторожно произнесла я.

– Нет.