Семь колодцев Стародубцев Дмитрий
Засада! Сердце от страха остановилось. Я приготовился к смертельной схватке.
Между тем деревенские все прибывали. Вот из лесу вывалила главная толпа — Кальмар в драповом пальто, окруженный младшими товарищами.
Я прикинул: банда насчитывала не меньше трех десятков парней. Похоже, они собрали всю деревню.
— Попался, падла! — осклабился парень, который несколько дней назад угрожал мне ножом. — А вот теперь тебе точно конец!
… Это анекдот такой в то время ходил. Едет ковбой по прерии и вдруг видит, что за ним скачут индейцы. Очень много индейцев. Улюлюкают, машут ружьями.
«Конец!» — подумал ковбой.
«Это еще не конец! — вдруг не согласился внутренний голос. — Скачи от них!»
Ковбой врезал шпоры в бока лошади и погнал. Спустился с горы, подъехал к какому-то дереву, лошадь пала.
«Точно конец!» — решил ковбой.
«Нет, это еще не конец! — опять вмешался внутренний голос. — Отстреливайся!»
Ковбой начал палить почем зря, пока патроны не кончились. Убил не меньше пяти краснокожих. Индейцы уже со всех сторон окружили.
«Ну точно конец!» — окончательно решил ковбой.
«Не-а! Полезай на дерево!» — посоветовал внутренний голос.
Ковбой послушался, забрался на самую верхушку. Подъехали индейцы, достали пилу, стали пилить дерево.
«Конец!» — прикусил губу ковбой.
«Нет, еще не конец! — опять услышал он внутренний голос. — Пописай на вождя!»
Ковбой так и сделал.
«А вот теперь тебе точно конец!»
— Ну, давай один на один! — бросился ко мне парень.
Вдруг вмешался Кальмар и одним взглядом унял своего дружка.
— Ну что, хочется жить? — спросил с холодной небрежностью.
— Хочется! — ответил я честно.
— Ну так какого же хера ты все это замутил? Тебе было больше всех надо?
— Мне ничего не надо! — сказал я. — Но терпеть такой беспредел невозможно!
— Ах, беспредел! — приподнял мохнатые брови Кальмар. — А не беспредел, что вы наших ребят на дискотеке побили, пятеро на одного?
— Они сами напросились! Их никто не собирался трогать!
Вперед выпрыгнул маленький злющий парень с монгольским лицом.
— «Солнечный» — наш! И мы будем здесь делать все, что хотим. Понял? А вас всех порежем на кусочки!
— Монгол, заткни хайло! — отвадил его вожак. — Здесь говорю я!
— Я не спорю, Кальмар, но чего мы ждем? Давай скорее оприходуем его по полной программе!
Монгола поддержали еще человек пять — самые авторитетные пацаны.
Но Кальмар в чем-то сомневался. Он то поглядывал на меня, то осматривался, то о чем-то думал, ковыряя вмерзшую в снег ветку. Я, в свою очередь, в любую секунду ожидал нападения с его стороны — я часто сталкивался с тактикой «подлого» боя, когда сначала внимание противника усыпляют, а потом внезапно атакуют самым беспощадным образом.
Вдруг раздался хруст веток и топот десятков ног. Я и все деревенские резко обернулись. И каково же было мое удивление, когда я увидел своих ребят, почти в полном составе, бегущих сломя голову мне на выручку. Помнится, среди них не было только моего Игоря. Трус паршивый!
Деревенские, видимо привыкшие к массовым кровопролитным дракам, как по команде, приняли боевые стойки. Показались лезвия ножей и выкидушек, несколько человек хлопнули об деревья бутылки, и в их руках оказались «розочки» — опаснейшие бутылочные горлышки с длинными острыми краями.
Приблизилась моя маленькая армия. Почти у всех в руках были тщательно обструганные колы из хорошего дерева — мы заранее их заготовили и прикопали в нескольких местах. Впереди был готовый к самой отчаянной схватке Максим. Рядом сжимал зубы его друг Сергей. Даже Маркиз был здесь, трясущийся от страха и все же с длинным колом в руке. Как этот рыжий интеллигент, ботаник будет драться? Ума не приложу!
Некоторое время две противоборствующие группы общей численностью свыше пятидесяти человек стояли глаза в глаза, грязной руганью и движениями задирая друг друга.
Кальмар с суровым лицом и решительным взглядом, как и полагается предводителю, спокойно шагнул назад, за спины своих бойцов, и сунул руку в карман. Что у него там? Может быть, нож или, не дай бог, пистолет? Ведь от него можно ожидать всего…
Назревало нечто невообразимое! Я со всей очевидностью представил, что произойдет через минуту, через пять минут жестокого боя!
Наконец атмосфера между деревенскими и моими ребятами накалилась до такой степени, что между ними пробежал какой-то мощный разряд. Все заорали, заревели, как безумные, и бросились вперед.
Еще мгновение, и будет поздно! Многие из этих славных ребят, с которыми я успел так подружиться, вернутся домой с увечьями или вовсе искалеченные, а кто-то наверняка падет смертью храбрых! Вот такой у них получится отдых. И все из-за меня!
— Стойте! — Я в несколько прыжков оказался посередине, между деревенскими и своими товарищами. — Стойте же!!!
Я выставил в стороны руки, пытаясь остановить предстоящее столкновение.
— Стоять, всем сказал!
И меня послушались. Слишком неожиданным оказался мой поступок. Сначала остановились Максим и все, кто был с ним, а затем притормозили деревенские.
— Ребята! — обратился я к своим легионерам. — Я сам разберусь, идите по корпусам!
— Как же так! — удивился Максим, крайне недовольный тем, что я пошел на попятную. — Ты же сам говорил!..
— Я еще раз повторяю: уходите! Иди, Максим! Забирай всех. Со мной все будет хорошо. Мы просто поговорим…
— Ни хрена себе! Ты хочешь, чтобы мы тебя здесь бросили?..
— Да ты затрахал уже! Сколько можно тебе повторять?!
— Да сам ты затрахал! А уговор?..
Пока шла эта перебранка деревенские не вмешиваясь, молча и с некоторым удивлением смотрели то на меня, то на моих друзей. Мои действия были для них более чем необъяснимы, ведь я добровольно обрекал себя на верную погибель.
Наконец мои верные соратники, мои храбрые друзья, готовые биться насмерть за своего предводителя и за честь нашего доблестного союза, покраснели, опустили головы и с побитым видом поплелись прочь. Осмелевшие деревенские что-то обидное выкрикивали им вслед, и от этого мои милые друзья еще больше краснели и еще ниже опускали головы. Сейчас они походили на вдребезги разгромленную и отступающую с позором армию.
Ушли.
— Ну чего? — Ко мне с язвительной миной подкрался Монгол. — Обосрались, козлы!
Он схватил меня за рукав и попытался при помощи подножки повалить в снег. Я устоял и даже отшвырнул его в сторону. Монголу на помощь было пришли несколько телогреечных подростков, но тут вперед вышел Кальмар и вдруг сказал то, от чего все оцепенели, будто им объявили суровый приговор.
59
— Так! Кто его тронет, будет иметь дело со мной! Все поняли? Не слышу?
— Да, поняли… — послышались угрюмые ответы.
— Монгол, тебя тоже касается!
— Да понял я! — нехотя огрызнулся тот.
— Отлично!
И тут Кальмар вдруг протянул мне свою огромную, в шрамах лапищу:
— Я никогда не встречал таких людей! Ты настоящий мужик!
Я будто во сне, чуть помедлив, пожал ему руку.
Кальмар предложил мне выпить, потом, когда мы распили по кругу несколько бутылок самогонки, он распустил свое войско, еще сожалевшее, что бойни так и не произошло, и мы отправились с ним в деревню. Дальнейшее я плохо помню. Помню, мы были у Кальмара дома и пили, пили, потом гуляли по деревне, хулиганили по мелочам, потом отправились в «Солнечный», потом… Потом я проснулся поздно утром в своем номере. Меня взволнованно тряс за плечо мой сокурсник Игорь.
— Бля, ты где был-то вчера?
— С Кальмаром пил, — совсем буднично ответил я, шаря глазами по столу в поисках графина с водой.
— Как с Кальмаром? Вы же враги?
— Теперь мы друзья не разлей вода!
— Ух ты! Здорово! А мы с тобой уже попрощались!
— Как там ребята? — поинтересовался я.
— Ребята? — Игорь отвел глаза. — Ребята все разъезжаются. С утра уже человек десять на станцию поехали… Маркиз вещи собрал… Тоже думает свалить…
— А почему?
— Как почему? — Игорь некоторое время подбирал слова, наверное, чтобы как можно мягче объяснить происшедшее. — Все решили, что ты струсил… Что ты предал их… Что теперь все развалилось и их никто не защитит…
— Все же совсем наоборот! Я их не предал, а спас! — подскочил я.
— Пойди, объясни им это!
Наконец я обнаружил на подоконнике графин с водой и опустошил его в несколько глотков.
— Дай закурить.
Игорь протянул сигарету.
— Что ж, бог с ними! — сказал я, глубоко затягиваясь. — Если они сейчас не поняли, что произошло, то поймут когда-нибудь потом!
Игорь рассеянно пожал плечами.
— А ты-то где вчера был, когда назревала драка? — неожиданно спросил я его.
— Я? — Он посмотрел на меня лживым взглядом. — Я в сральнике сидел, был не в курсе. Понос прошиб — до самого утра с толчка не слезал…
— Ладно, забыли… — Я слишком давно знал Игорька, и его поступок и эта ложь меня совершенно не удивили. Да и в драке он вряд ли пригодился бы… И все же он редкостный гад!
Днем мы провожали Маркиза. Ждали автобус. Пили на автобусной остановке яблочное вино. То и дело подходили деревенские и здоровались со мной за руку, угощали сигаретами без фильтра и папиросами. Потом в номере корпуса я долго убеждал Максима и Сергея остаться, но они, впрочем прекрасно понимая причину моего вчерашнего поступка, решили от греха подальше следующим утром последовать примеру остальных. Они, как и все остальные, были сломлены, их боевой дух был на нуле.
Ночь я провел в комнате Алены. Между нами ничего не было, кроме душещипательных разговоров и более чем скромных ласк, и все же я запомнил эту ночь на всю жизнь. На всю жизнь в память врезалась маленькая чудесная белокурая головка на моей груди…
Все разъехались. Свалили. Унесли ноги. Сбежали. Девчонки тоже. И Алена. Уехали почти все взрослые. «Солнечный» опустел. Только мы с Игорьком смело рассекали тут и там, не боясь никого и ничего. Оставалось отдыхать еще шесть дней.
Однажды в пустой столовой я встретил директора «Солнечного». Он попытался проскочить мимо, но я проходил слишком близко, и он вынужден был меня заметить. Его аж передернуло, когда он здоровался. Он с такой поспешностью буркнул приветствие и отвел взгляд, что я едва не рассмеялся. Трусливый подонок!
Деревенские слонялись по «Солнечному», как у себя дома. Нас с Игорем они не трогали, хотя я замечал, что у некоторых, типа Монгола, очень чесались кулаки. Но страх перед вожаком был сильнее. Несколько раз я пил с Кальмаром — он оказался довольно неплохим парнем, хотя его судьба с детства была напрочь исковеркана. Поножовщина по пьянке. Сначала «малолетка», потом взрослая колония… Мы договорились как-нибудь встретиться в Москве.
За три дня до окончания смены Кальмар застрелил директора «Солнечного». Администраторша, которая когда-то хотела меня вытурить, оказалась близкой родственницей Кальмара — ведь почти весь персонал дома отдыха был набран из числа местных жителей. Она-то и сообщила ему, что директор разослал во все самые высокие инстанции «телегу» на него. Кальмар дождался директора у входа в административный корпус и выстрелил в упор. Потом пошел домой и упился самогонкой. Ночью его взяли. И я наконец понял, что тогда прятал в кармане своего драпового пальто Кальмар…
Двенадцать лет спустя, когда обезумевшая страна, затопленная по пояс паленой водкой и техническим спиртом «Роял», тунеядствовала и отчаянно голодала, однажды ночью Игорек с подельниками отправился на железнодорожную товарную станцию, грабить вагоны. Бывший прапорщик-охранник лечебно-трудового профилактория, зарабатывавший на продаже больным алкоголизмом и наркоманией водки и легких наркотиков, с некоторых пор безработный пьяница, Игорь вот уже несколько лет промышлял воровством, а пару раз даже крупно наживался, что позволяло ему несколько месяцев вести беззаботный и даже расточительный образ жизни. Но в этот раз с самого начала не заладилось. Сначала нарвались на сторожа, которого пришлось чуть-чуть придушить, потом настучали по башке случайному свидетелю, который некстати оказался рядом. А когда на одном из вагонов, где должна была находиться импортная тушенка, уже сорвали пломбу, появилась вооруженная охрана. Все бросились врассыпную.
Игорь, волоча за собой свою потрепанную сумку-тележку, с которой обычно ходил на дело, поскольку чем больше с собой унесешь, тем больше заработаешь, первым прыгнул под товарный вагон. Быстро перебрался на другую сторону и нырнул под вагон следующего состава. Крики, мат, несколько выстрелов. Игорь спешил, как мог, до крови раздирая об острую гальку руки и колени. Под третьим вагоном тележка застряла. «Иго-рюха! Бросай ее! — крикнул дружок-подельник. — Да бросай же, урод, поймают!» Но Игорь ни за что не хотел лишаться ценного имущества и изо всех сил тянул за алюминиевую ручку, пытаясь высвободить сумку. Крики и топот приближались.
«Вот вам, а не моя сумка!» — подумал Игорь, который всегда был довольно прижимистым. Он подлез под колесо вагона и попытался отогнуть прут, торчавший из земли, за который задела материя сумки. Тут состав дернулся и двинулся…
Махина надвигающегося железного колеса и хрупкая человеческая голова…
Нет, он выжил. Я случайно его встретил несколько лет спустя. Изуродованное лицо, лысый кривой череп в жутких шрамах. Одет бедно, по-деревенски. И взгляд, странный, почти безумный.
Он с трудом меня вспомнил.
Несколько минут спустя я угощал его водкой в баре. Он рассказал, что переехал в деревню и работает в кочегарке. Мол, всем доволен выше крыши. Что в этом тухлом городе делать? Показывал мне пролом в своем черепе и заставлял щупать железную пластину под кожей.
— Я могу умереть в любую секунду! — похвастал он. — Так врач сказал. Особенно если буду бухать.
Выпив несколько рюмок, Игорь вдруг поведал мне об инопланетянах, с которыми ежедневно общается, а далее и вовсе превратился в омерзительного алкоголика-безумца. Несколько раз он на секунду терял сознание. Мне было до боли его жалко — он стал совершенным дегенератом, и я придумал какое-то оправдание, чтобы внезапно уйти. Я сунул ему в карман крупную купюру и пожал его вялую, черную от въевшейся угольной пыли руку.
— А помнишь «Солнечный», Маркиза, Алену, Кальмара? — вдруг спросил он.
Я был уже у двери, остановился и удивленно оглянулся, поскольку прощался с абсолютно невменяемым человеком. Его глаза были полны слез, а взгляд вдруг стал осмысленным и тоскливым.
— Помню, братан! Как не помнить?.. Я ушел.
60
Продав крупную партию тайваньских тренажеров и круто отдохнув вместе с Валентином Федоровичем на Кипре, я вернулся в Москву, покрутился полгода, безрезультатно, сел и задумался: что дальше? Дело в том, что вся моя торговая империя в связи с жесточайшей конкурентной борьбой и постепенным насыщением рынка товарами потихоньку разваливалась, потому что зиждилась на быстро отживающих понятиях и подходах. Нет, обороты по-прежнему были огромными — несколько миллионов долларов в месяц, и у меня работали сотни людей, но толку во всем этом было мало, поскольку все больше и больше средств уходило на зарплату, налоги, рекламу, взятки чиновникам, а живой прибыли было все меньше и меньше.
Ах, где мои старые добрые триста процентов прибыли!
Однажды я начал строительство сети бензоколонок и везде всё утвердил, раздав слугам народа положенные подношения, но вскоре на меня наехали такие крупные акулы, что даже Валентин Федорович предпочел не высовываться, а лишь посоветовался с кем-то наверху и порекомендовал мне быстренько продать проект за любые деньги, которые предложат, и после этого некоторое время «не отсвечивать». «Каждому свое, — философски рассудил он. — Я тебя предупреждал: это не твой уровень!»
Я послушался.
И посетила меня скорбная-скорбная мысль: ведь вся эта безостановочная борьба на износ, все эти финансовые свистопляски, все эти бесконечные переговоры, совещания, разборки, налоговые проверки — все это мне совершенно не нужно. Ведь я ничего не зарабатываю! Какого же хрена я кручусь круглые сутки, как белка в колесе?! Ради чего?!
А ради того, чтобы все, кто меня окружает, все эти дармоеды во главе с Валентином Федоровичем, хорошо жили, намазывали на хлеб не только масло, но и икру, черную. Ведь все они, в отличие от меня, имеют, и имеют, благодаря моей доброте, очень прилично. Я их беспроцентно кредитую, помогаю с машинами и жильем, отправляю в отпуск в Турцию и в Хорватию, а они думают только об одном: чтобы все это продолжалось как можно дольше, вопреки здравому смыслу. И не дай бог, я задумаю всему положить конец! Они это не переживут, потому что разом всё потеряют! А реально на меня и на мои доходы им наплевать. «Он уже достаточно наворовал, ему хватит!» — желчно думают они.
Да и вообще, я больше чем уверен, что ОНИ меня просто ненавидят. Хотя бы за то, что вынуждены мне подчиняться, хотя бы за то, что я вроде бы богат, а они бедны, за то, что всецело от меня зависят, и за то, что я умный, а они не очень.
То есть не они существуют для меня, как и положено, поскольку я их нанял, чтобы компания получала прибыль, а я существую для них. И при этом я один за все отвечаю и рискую всеми деньгами, которые заработал за много лет беспросветного труда и риска!
Вот такой совок получается! Вот такое народное предприятие выходит! Вот такой парадокс!
И вот ежедневно они мобилизуют меня на борьбу со всеми проблемами, подогревают, звонят безостановочно, следят за мной, чтобы не соскочил, плетут интриги, входят в сговоры, рисуют на компьютере красивые презентации с графиками роста продаж и соответственно доходов. То есть изображают живую деятельность, движение вперед, созидание. Но только я-то вижу, что все это фикция, я бы даже сказал — фрикция (хотя каламбурчик вряд ли удачный: в хорошей фрикции есть своя функция, есть свой твердый резон, а вот в фикции нет ничего). В позапрошлом месяце я потерял сто пятьдесят тысяч долларов, а в прошлом уже триста.
Короче, рано или поздно всему этому придет конец, и по-хорошему мне надо самому все остановить. И чем скорее, тем дешевле!
Спортивными тренажерами заниматься больше не хотелось, тем более после всех проблем, которые преодолевались с таким трудом. А еще в России появилось огромное количество новых поставщиков. Заходя в спортивные магазины, я теперь наблюдал длинные шеренги самых разных тренажеров, среди которых я без труда узнавал и продукцию Сэма — этот козел нашел, наверное, себе новых партнеров в нашей стране. К черту тренажеры!
Как-то раз я лениво лежал в джакузи, в курящихся клубах пара, томился тупым унынием и дремучим страхом и без особого желания посасывал охлажденное пиво. Сквозь дверь в ванную комнату я слышал безостановочную нервозную трель моих телефонов — двух сотовых и двух городских, но вылезать из воды было в облом, и так не хотелось вдаваться в новые проблемы, что я напряжением воли заставил себя отвлечься и прибавил поток воды.
Дела были дрянь. Весь пройденный за все эти годы путь казался бессмысленным. Молодость уже прошла, а я и не жил вовсе, так — существовал, проведя большую часть времени в четырех стенах своего кабинета. А сколько во мне было жажды, вдохновения, огня! Я и музыку-то в машине слушал только такую: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор, тореадор!» А еще часто повторял своим соратникам: «Выше голову, друзья! Нам предстоят великие дела!»
Я надменно стоял на высоком холме в тени развевающихся знамен, за моей спиной уходили за горизонт развернутые во фронт боевые фаланги — легионы моих надежд, а передо мной лежал беззащитный, рыхлый, почти уже сдавшийся на волю победителя наивный мир, и я собирался одним ударом, бешеной атакой всех своих идей покорить его. А затем украсить пурпуром своих побед московские улицы и высотки!
Первое время так и было. И главное, все получалось настолько легко, непринужденно, в стиле походки Челентано по пристани в фильме «Блеф», что я было подумал, что так будет продолжаться всю жизнь.
«О, как жестоко я ошибался!» — как бы сказал Шекспир устами своего героя.
И что теперь?! Все упущено, просрано! И сил уж нет! Поздно пить боржоми, когда почки отваливаются!
Что же делать?
Господи! Хотя я в Тебя и не верю, почему так?!
А еще бесконечно скучно! Скучно, поручик!
Скучно, потому что забавная и захватывающая игра в бизнес быстро превратилась в утомительное хождение по кругу в лабиринте, у которого нет ни входа, ни выхода. И еще это головокружительное количество неизвестных, и кровавая бойня разборок и конкурентной борьбы, и непредсказуемый финансовый результат…
Нервы, натянутые струной, готовы лопнуть…
В тот день я впервые подумал о самоубийстве. Просто взял да и подумал. Я сразу понял, что ни при каких обстоятельствах не смогу этого сделать — не из-за страха, хотя и это немаловажно, а из-за того, что слишком горд. Но мысленно я это все-таки совершил и даже испытал попутно ни с чем не сравнимое блаженство: наконец-то долгожданный покой! И катитесь вы все к такой-то матери! Или вы думали, что я не найду способа от вас сбежать?
Упившись пивом, я «поплыл» и заснул прямо в ванной. Тут-то я и увидел этот самый Никробрил-продукт. Сначала я подумал: почему Никробрил-продукт? Какое странное название, даже какое-то аптечное. И почему продукт? Это же не йогурт и не колбаса? Да и имя это совсем ЕМУ не идет. Но потом я внимательно присмотрелся и понял: ёпрст и прочие буквы, действительно вылитый Никробрил-продукт! ЕГО никак по-другому и не назовешь. Как же я сразу не догадался!
И тут же толпа закричала, размахивая руками: «Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!» А потом ко мне подъехали на золотой колеснице Юлий Цезарь и Клеопатра, все такие разодетые, праздничные. Они сошли на землю, и Юлий приветствовал меня, как равного, и сказал мне отеческим тоном:
— Никробрил-продукт — вот что самое важное в жизни! Дерзай, я в тебя верю!
А Клеопатра благосклонно улыбнулась и поцеловала меня в щеку, а потом нежной ручкой стерла с моей перепачканной щеки помаду.
И тогда народ опять возопил:
— Да здравствует Гай Юлий Цезарь! Да здравствует царица Египта Клеопатра! Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!
А потом мы сели пировать, и гостей было не меньше двух тысяч, и я так перебрал, что никак не мог вспомнить, что я хотел Цезарю сообщить. Впрочем, гости тоже перебрали и уже выстроились в длинную очередь к блева-тельницам. Потом я вспомнил:
— О великий император! Забыл тебе сказать: опасайся Брута!
Иронично усмехнулся на то Юлий Цезарь и ответил мне грустно-задумчиво:
— В жизни каждого человека есть свой Брут!..
Очнулся я глубокой ночью оттого, что вода в ванной совершенно остыла и я замерз. Я вылез, запахнулся в халат и юркнул на кухню, где напился чаю с бутербродами. Потом уселся за компьютер и машинально напечатал крупными жирными буквами:
НИКРОБРИЛ-ПРОДУКТ
Тут же вспомнил свой сон: «Хм, странный сон, очень странный! Как это Юлий Цезарь сказал: «В жизни каждого человека есть свой Брут!» Мудро сказано, прямо по-императорски… А этот, Никробрил-продукт, совсем даже ничего. Что-то в нем есть такое… Какая-то таинственная мощь. А еще красота. А еще любовь!»
без номера
Что я?
Кто я?
И зачем?
Почему?
И кому это надо?
И ради чего все?
И что делать?
И что не делать? И кто прав? А кто не прав? Кто виноват? Перед кем?
К чему вообще это все? И может, этого не надо?
Здесь бы я добавил:
Зло?
Добро?
Бог?
Дьявол?
Любовь?
Ненависть?
В конце концов:
Жизнь?
Смерть?
Жить в общем-то неплохо. Тем, кто умеет это делать.
Кто умеет наслаждаться каждым мгновением своего бытия, в какой бы мелочи ни заключалось удовольствие. Жизнь она такая… такая… такая в целом офигительная!
А адреналин риска? А игра? А книги? А природа?
Сколько наслаждения в простом дыхании, созерцании, в спокойной поступи!
А сколько удовольствий нам предписано? А как они глубоки, если постараться? И сколько разнообразных тончайших чувств мы можем испытывать?
И все-таки… Что я? Кто я? И зачем?
Эти вопросы я задаю себе бесконечно часто, потому что не могу жить просто так, как все, — лежать в дерьме и хрюкать — спокойно ждать, пока превратишься в подвяленный окорок.
61
Но почему грусть застилает глаза?
Что такое Счастье? В чем он заключается? Как быть счастливым?
Поверьте! Я не нашел ни одной книги, где есть прямые, честные и исчерпывающие ответы. Одни лживые сопли. На самом деле никто ничего не знает!
А жить все-таки хорошо!
Сколько переживаний и радости в любви!
А азарт соревнования?
Отправившись на свое первое в жизни нормальное свидание, Вовочка не появился ни в этот день, ни на следующий. Я то и дело набирал его домашний номер, но он, к моему глубокому недовольству, был напрочь занят, что, между прочим, красноречиво свидетельствовало о том невообразимом ажиотаже, который инициировало мое объявление в газете.
Что произошло? Может быть, Вовочка меня развел, как лоха? Может быть, вместо свидания, он просто поехал к своим старым собутыльникам и ушел в запой? Ведь на те деньги, которые я ему дал, можно гулять не меньше недели. Или он дома и просто не соизволил мне позвонить? Или с ним что-то случилось?
Я передумал все, что только может прийти в голову такому замечательному фантазеру, как я. В любом случае я не мог найти себе места и страдал из-за невозможности что-либо узнать. Не страх за Вовочку, а чисто любопытство снедало мое сердце.
На четвертый день, утром, перед работой я заехал к нему домой. Дверь открыл его отец.
— А Вова дома? — спросил я, уже не питая никакой надежды, поскольку, будучи дома, Вовочка всегда сам открывал дверь. Впрочем, может быть, он спит в сиську пьяный?
— Нету его, Александр Владимирович! — взволнованно заговорил отец, впрочем давно привыкший к выкрутасам сына. — Поехал в пятницу к Людмиле какой-то в гостиницу и с тех пор не объявлялся.
— Может, запил опять? — поделился я очевидным соображением.
— Может, и запил. Кто его, оболтуса, знает? Я ушел ни с чем.
Вечером того же дня я сидел у телевизора и ожесточенно переключал программы, злясь, то на бесконечный рекламный блок, то на очевидно предвзятые репортажи. Вдруг запиликал домофон. Я бросился к окну, откуда был виден мой подъезд, и разглядел у входа огромного детину, растерянно тыкающего пальцами в кнопки переговорного устройства, — Вовочку. Легок на помине, свиное рыло!
— Где ты шлялся, гопник! — Я впустил его в квартиру. — Ты же все свидания сорвал!
Вовочка никак не мог отдышаться — лифт в моем подъезде был на ремонте.
— Где, где! — сердито ответил он. — В заложниках я был!
— Это как это? — Я всплеснул руками. — Ну-ка заходь…
Мы вошли в столовую, я предложил гостю поесть, но он попросил лишь газировки.
— Значит, подъехал я к этой гостинице, — начал свой рассказ Вовочка. — Она уже ждет. Ну, ничего так выглядит, моложе своих лет. Вот… Познакомились. Я ей вроде тоже понравился. Ну, поднялись в номер. Она в этой гостинице какая-то… э-э… главная администраторша, поэтому все хозяйство в ее распоряжении. — Вовочка говорил путано и использовал неимоверное количество грязи и матерных слов, так что, настукивая по клавиатуре компьютера эти строки, я вынужден был немного просеять его речь, чтобы она была более-менее понята читателем и пропущена редактором. — Диваны, цветы искусственные, телевизор, ванна, э-э… шампуни там всякие. Людмила — ну эта администраторша, предложила мне сразу заняться сексом. Я думал, что мы шуры-муры, туда-сюда, может, поговорим для начала. А она вот так вот запросто. Ну, я конечно обрадовался. Сколько уже времени мормышку не парил!
— Да ладно лапшу клеить к ушам! — язвительно усмехнулся я. — Небось каждый день гонял морковку под одеялом?
— Не под одеялом, а в ванной… Но с бабами не трахался!
— Верю, давай дальше!
— Ну вот, — продолжил Вовочка. — Она расстелила кровать. Предложила выпить. Я отказался. Выпила сама. Водки. Разделись. В душ по очереди сходили. Груди у нее, как две гири. Между ног — дремучий лес. Жопа чуть меньше, чем у меня. Ну, короче в моем вкусе. Тебе бы конечно она не понравилась, но мне в самый раз. Она попросила сначала полизать. Нет проблем! Я целый час ее ублажал. Работал языком, как бормашина. Она два или три раза кончила. Прямо текло все. Ей очень понравилось…
Рассказ Вовочки все больше и больше меня разжигал. Я слушал, затаив дыхание.
— Потом она у меня отсосала. Прямо… э-э… взаглот… Твой шкворень у нее во рту конечно вряд ли поместился бы, но у меня маленький — ты же знаешь. Так что прямо губами мне в пах упиралась… Никогда в жизни у меня так не отсасывали. Ну вот… Потом я кончил прямо ей в горло. Она все заглотила, даже облизнулась…
— Здорово! — завистливо восхитился я. — Но… но как же ты оказался в заложниках?
— А ты дослушай! — Вовочка налил себе еще один полный стакан кока-колы. — Короче, она предложила перекусить. Позвонила куда-то. Пришла другая женщина, помоложе, прикатила тележку. А на ней гусь жареный и куча жратвы. Все из ресторана. Эта вторая — Юля, осталась. Мы поели. Они выпили коньяка. Потом предложили мне переспать втроем…
— Наверное, так изначально было задумано! — предположил я.
— Я тоже так подумал, — кивнул Вовочка.
— А тебя не тянуло с ними выпить?
Читать бесплатно другие книги:
