Разведка боем Юрин Денис
Поверхностность суждений всегда приводит к парадоксам и к десятку противоречивых трактовок, казалось бы, неоспоримых с первого взгляда истин. Большинство людей принимают на веру общепринятую точку зрения и спокойно живут, не забивая голову сложными философскими рассуждениями; другие используют это себе во благо и набивают животы, умело подсовывая соседям выгодные им образы и идеи; есть и такие, кто уходит в монастыри, где годами пытаются объять необъятное, постичь непостижимое и в конце концов приходят к выводу, который неспособны доказать.
Жить и быть человеком трудно, морронам в этом плане гораздо проще, ведь само их существование не укладывается в прокрустово ложе двухцветного восприятия мира, а деяния воскрешенных Коллективным Разумом воителей не светлы, не темны и даже не серы. Морроны выведены могущественным создателем за привычную для людей систему ценностей; они уже не люди изнутри, и поэтому для многих – монстры в человечьем обличье, прагматичные, жестокие существа, не признающие ни мирских, ни духовных законов…
Дарк не искал оправданий и честно признался себе, что боялся сдвинуться с места, пока покрытые чешуей чудища не уснули. В этом плане Грабл повел себя куда храбрее или неосмотрительнее (в зависимости от того, как посмотреть), низкорослый соратник уже почти добрался до стражника, когда брошенный Аламезом кинжал сделал за него грязную работу. Что же касалось самого убийства хозяина адских псов, то Дарк также был с собой честен, признавшись самому строгому и неподкупному судье – совести, что в умерщвлении врага не было нужды. Он бросил кинжал со злости, а не руководствуясь соображениями необходимости. Без своих питомцев тюремщик не смог бы воспрепятствовать морронам, да и позвать на помощь других стражников ему бы не удалось… Зингер был уже близко и успел бы его оглушить.
Не видел моррон ничего зазорного и в том, что вот-вот собирался сделать с еще подергивающим конечностями телом противника. Хотя многие из людей, даже бывалые солдаты и офицеры, сочли бы такой поступок недостойным звания воителя, а не привыкшие к жестокости войны обыватели просто окрестили бы издевательством над трупом.
Дарк подошел к распахнутым вратам, лишь убедившись, что чудовища уснули, а до этого неподвижно стоял и терпеливо наблюдал, как соклановец обшаривает карманы убитого, лишая его тем самым части заслуженной добычи. Когда же звери отошли ко сну, настал черед для него действовать. Осторожно обойдя мерно вздыхавшее и слегка посапывающее тело ближайшего зверя, Аламез склонился над трупом стражника и, к неописуемому удивлению уже закончившего к этому времени мародерствовать Грабла, засунул ладонь в рот убитого. Проверка на ощупь зубов и десен не привела к желаемому результату, как, впрочем, и то, что Дарк сделал потом. Вместо того чтобы вынуть из горла трупа кинжал, моррон, наоборот, расширил рану и внимательно осмотрел ее края. Затем, рывком выдернув окровавленную сталь, Аламез отрезал у убитого палец и, поднеся его к самому носу, обнюхал.
– Ткани не восстанавливаются, даже малейшего прогресса не заметно. Он не вампир, и даже не их прислужник… обычный человек… – с нескрываемым сожалением оповестил об отрицательном результате осмотра Дарк, поднимаясь на ноги и откинув в сторону уже не нужный мизинец. – Странно!
– Чо странно-то, болван ты эдакий?! – не стал скрывать возмущения Грабл. – Он же из сыска королевского, а не из вампирского клана!
– Тебя не удивляет, что обычные люди таких диковинных зверушек приручили? Тебе это странным не кажется? Вот от кровососов такого «сюрприза» вполне можно было бы ожидать, – прояснил свою позицию Аламез, а затем задумчиво добавил: – По крайней мере, я счел бы это допустимым и даже в какой-то мере логичным.
– А шеварийцы вообще того… – также поднявшись на ноги, Грабл многозначительно покрутил пальцем около виска, – со странностями народец, но ведь все ж к этому как-то привыкли… Ты лучше мне другое объясни!
– Что именно? – спросил Дарк, все еще пребывавший в размышлениях; интуитивно чувствующий, что между огромными хищниками и кланом Мартел есть какая-то связь, но пока не в состоянии понять, какая…
– И чо, теперя дурнем прикидываться станешь?! Скажешь, что и этому фокусу тя Мартин не учил?! – прошептал Грабл, с опаской косясь на два огромных, чешуйчатых клубка, ровно дышащих и мерно поскуливающих в начальной стадии сна.
– Какому фокусу? – не сразу понял, о чем идет речь, Дарк, всерьез подумывающий, а не заняться ли ему повторно и более основательно зазорным, по мнению многих, препарированием трупа. – Если ты о псах, то я ни при чем… А разве ты ничего не слышал?
– Чо слышал? – в свою очередь, удивился Зингер, и лучшим доказательством его искренности было то, как забавно он вскинул густые брови и чуть не до ушей раздвинул поросшие изнутри кудрявыми волосами ноздри.
– Голос… голос в голове… – произнес Дарк, уже засомневавшийся, что глас, прозвучавший у него в голове, был обращением Коллективного Разума.
– А-а-а, ты про это… – успокоил товарища Грабл. – Слыхал, конечно, да токмо подумал, что это проделки твои да гентаровские… Лишь черту косматому ведомо, на что наш старикашка способен… Вот обидно и стало. Подумал, как это так? Тебя зверье успокаивать да мыслями общаться некромантушка обучил, а меня – фиг без масла! Погодь, так что ж это выходит?! Раз трюки маговские тут ни при чем, так почему зверье не накинулось на нас, а спать залегло? Почему к нам Разум обратился да и какие нам эти ящеро-шавки «свои»?!
– Я что, на Привратника Небесного похож, чтоб все про всех знать? – пожал плечами Дарк. – Не забивай голову чепухой! Дверь открыта, так чего ж мы тут торчим?! Дальше идти надо, а коль скучно, так пока о другом, более насущном поразмысли. Я вот не прочь твое предложение услышать, как покинуть потом тюрьму? Займись делом, а ребусы мироздания мы с тобой как-нить потом, за винцом у камина жаркого обсудим! – выпалил сгоряча Аламез и, чтобы не извиняться перед товарищем, которого напрасно обидел, быстро зашагал в глубь простиравшегося впереди темного коридора.
– Из-за тя ж, сумнительного такого, задержка возникла… – растерянно пробормотал Зингер вслед уже скрывшемуся из виду грубияну.
Как средства всегда обусловлены выбранной целью, как человек всегда одевается в зависимости от того, что он собирается делать (в красивый наряд на бал, а в латы на бой), так и внутреннее обустройство зданий всегда соответствует тому, что творится в их стенах. Халупу, в которой живут бедняки, можно назвать свинарником, но перепутать ее с хлевом все же нельзя. Размести во дворце полк солдат, и вскоре от былого величия не останется и следа: в роскошных палатах возникнет устойчивый запах портянок, натертые полы мгновенно потеряют свой зеркальный блеск под сотней-другой грязных сапог, а часть стен тут же снесут, чтоб офицерам было сподручнее приглядывать за поведением подчиненных. Жилище, достойное короля, превратится в большую казарму, как рано или поздно превращается в жалкую клячу любой резвый скакун…
Едва пройдя по коридору третьего тюремного уровня и заглянув за пару незапертых дверей, Дарк сразу заподозрил неладное и даже на всякий случай обнажил меч, хотя мог поклясться собственной жизнью, что поблизости нет ни единой живой души. В этой части подземелья тюрьмой и не пахло, морроны, как будто по мановению волшебной палочки, перенеслись из подземных казематов в дорогой бордель иль иное место для тайных встреч сильных мира сего. Со вкусом и притом довольно богато обставленные комнаты, представшие глазам морронов, нельзя было перепутать ни с мрачными сырыми узилищами, где заживо гниют заключенные, ни со служебными помещениями, где в перерывах между допросами трапезничают палачи или где после долгих, утомительных смен отсыпаются надзиратели. Скорее уж это были апартаменты, куда приходили высокопоставленные вельможи, чтобы проинструктировать дознавателей в вечно окровавленных фартуках, о чем расспрашивать узников. Здесь же вельможи и отдыхали, пока заплечных дел мастера (иногда в течение нескольких суток) выбивали из узников нужные сведения.
Похоже, направивший их сюда офицер вовсе не бывал за массивными стальными вратами, надежно охранявшимися переростками псами, а иначе бы он не стал утверждать, что недавно пойманных герканских агентов держат именно на третьем уровне. Дарку показалось это вполне логичным, так как чины из королевского сыска редко когда посвящали обычных тюремщиков в свои дела. Поскольку нижние уровни подземелья принадлежали им, в информировании тюремного начальства о перепланировке не было смысла.
Пройдя шагов сто, не более, морроны вновь оказались перед дверью, но только на этот раз с виду не столь прочной, обычных размеров, отделанной дорогими сортами дерева и запертой снаружи, а не изнутри. На инкрустированных створках не было видно даже замочной скважины, не то что засовов.
– Что за бред! – разочарованно просопел Грабл, подумавший в этот миг о шеварийцах еще хуже, чем обычно. – Пять-шесть комнатух стражи прошли, и снова дверь, снова ломиться! Вот незадача!
– Ошибаешься, во многом ошибаешься! Нам с тобой, наоборот, очень-очень повезло! – покачал головой Дарк, а затем, не томя товарища ожиданиями, решил поведать о своих догадках: – Это не каморки тюремщиков и дознавателей, а что-то вроде гостиницы для очень важных персон: секретных агентов сыска, высшего уровня и для приезжих из столицы вельмож. Пока палачи заключенных пытают, высокие чины здесь отдыхают, а уж заодно и думы о судьбах отчизны думают. За этой же дверью вовсе не камеры узников и не пыточные находятся…
– А что ж? – искренне удивился Зингер.
– Тайный ход, и ведет он в город, – огорошил товарища Дарк вполне разумным ответом. – А как ты думаешь дела государственные вершатся? Только тайно! Не всякого узника в тюрьму открыто доставить можно, да и далеко не все «нюхачи королевы» могут себе роскошь позволить не таясь, через ворота на допросы приходить.
– А где ж тогда узников содержат и пытают? – задал вопрос Грабл, подойдя к двери вплотную и оценивающе оглядев косяки.
– Как где? – усмехнулся Аламез. – Ты забыл, что еще два уровня ниже имеются. Возле самого входа лестница боковая была, к казематам она и ведет. Нам сейчас как раз туда возвращаться, а через эту дверь мы с тобой уйдем. Говорю же, нам уже подвезло, а если удача еще ширче улыбнется, так не одни подземелье покинем. И вообще, что за недотепа ты тугодумная?! Тяжко те, наверное, бедолаге, приходится жить с квадратной башкой?! Хорошо еще не спросил, почему остальных охранников не видно… – хмыкнул Дарк, но, поняв по задумчивому виду собрата, что для него эта истина не столь уж и ясна, решил снизойти до «разжевывания» явного: – Заведи парочку таких клыкастых страшил, и на жалованье охранничков можно смело сэкономить!
– Понятно, – кивнул в знак согласия нахмуривший брови Зингер, явно недовольный тем, как с ним разговаривает товарищ, но решивший приберечь боевой пыл на потом, то есть до обстановки, более благоприятствующей припоминанию былых обид и дружескому мордобою.
Аламез и не думал, что собрат воспримет его предложение по отходу как руководство к действию… практически как приказ незамедлительно расправиться с непрочной преградой в виде двери. Не успел Дарк и рта открыть, как Грабл резко отпрянул назад, а затем с силой ударил в косяк богатырским плечом. Жалобный треск тонкой древесины и прощальный скрежет сорванных петель оповестили об успешном завершении самовольного действа еще до того, как непрочный косяк отделился от стены, створки дверей с грохотом повалились на пол, а трофейный мундир не успевшего вовремя отпрянуть Дарка покрылся мелкой россыпью известки и щепы.
«Да что ж ты творишь-то?! Зачем сейчас-то ударил?! Хоть предупредил бы, что ль!» – хотел выразить свое недовольство Аламез, но не успел облечь мысли в форму слов. Легко расправившийся с дверью Грабл не стал дожидаться, когда его ворчливый товарищ отчихается да откашляется. Пока Аламез прочищал нос да отряхивал с одежды пыль, Зингер бросил быстрый взгляд в темноту простиравшегося впереди узкого прохода и, убедившись, что предположение напарника верно, молча прошествовал обратно по коридору. Путь на свободу был найден, он был совершенно свободен, и теперь оставалось лишь разыскать и избавить от кандалов тех, за кем, собственно, они в тюремное подземелье и пришли.
Хоть в сердце Грабла и закралась обида на, по его мнению, чересчур задиравшего нос Аламеза, но далее ворчливого брюзжания, трагично-смехотворного надувания щек да неприятного «подарочка» с дверью дело не зашло. Эмоции не заглушили глас рассудка, вещавшего, что на задании не следует ссориться. Когда вокруг враги, а впереди неизвестность, не время устраивать склоки и выказывать гонор. Неспешным шагом Зингер миновал коридор, дошел до лестницы на нижние ярусы и остановился, терпеливо поджидая перепачканного им же соратника. Впрочем, заскучать Грабл не успел, Дарк не был заправским чистюлей и стряхнул с себя только ту известковую пыль, что мешала ему видеть и затрудняла дыхание. Избавляться же от щепок моррон вовсе не стал, он только выдернул самые большие, те, которые прошили ткань тюремного мундира насквозь и неприятно кололи кожу.
Не прошло и минуты, как товарищи снова были рядом и молча, затаив в далеких уголках сознания обиду друг на дружку, продолжили вершить общее дело. На этот раз впереди спускался Грабл, а Дарк шел за ним следом, что по большому счету было без разницы, поскольку непропорционально крупная голова невысокого Зингера ничуть не заслоняла обзор.
Шеварийские зодчие не пренебрегали традициями своего чудаковатого народа и были приверженцами необычных архитектурных решений как на земле, так и в ее недрах. Не пройдя и двадцати ступеней вниз, морроны поняли, что ни первого, ни второго уровня в подземелье верлежской тюрьмы просто-напросто не было. Можно сказать, они не спускались по лестнице (хоть ступени под их ногами имелись, а руки касались перил), а шли по большому тоннелю, идущему куда-то в глубь матушки-земли. Стены необычного спуска по-прежнему были каменными, а вот над головами легионеров то и дело появлялась земля, из которой торчали то мелкие, то крупные корни деревьев и растений. Дарк не был знатоком флоры этих мест, да и вообще ко всему, что растет и зеленеет, относился исключительно потребительски, однако его поразило, как разросшимся корневищам удалось добраться до глубины, на которую они уже спустились.
На второй минуте спуска Грабл подал знак остановиться и, вытянув вперед руку с горевшим факелом, указал товарищу на небольшой проем в стене. Вопреки ожиданиям морронов там не было ни выхода на второй уровень, ни бокового ответвления с такой же скрипучей, пологой лестницей. Когда путники приблизились вплотную и осторожно заглянули внутрь отверстия, то увидели лишь каменный мешок рассчитанной на десяток узников камеры. С поросших от сырости мхом стен уныло свисали проржавевшие цепи, на некоторых из них еще болтались обглоданные крысами человеческие кости. Колодки, обрывки цепей, глиняные черепки, фрагменты скелетов и та гниющая мерзость, что когда-то давно была одеждой заключенных да их подстилками, валялись прямо на полу. Тюремщики даже не посчитали нужным сгрести их в отдельную кучу. Увиденное, бесспорно, навевало печальные мысли, но в то же время и радовало, ведь последний узник этого мрачного подземелья отмучился с полвека назад, никак не ранее. Заброшенная камера выглядела как коллективное захоронение, и по сути им и была. Здесь многие несчастные дождались смерти, а затем их тела еще долго распадались прямо на вонючих подстилках, ставших и смертным одром, пока крысы, влага, просачивающаяся сквозь стены, да относительно свежий воздух, идущий внутрь мешка через небольшое отверстие в потолке, не сделали свое дело – источили останки до кости.
Здесь не на что было смотреть, и путники отправились дальше, но уже через минуту натолкнулись на точно такое же узилище. От первой камеры оно отличалось лишь тем, что костей на полу было поменьше (с некоторых еще свисали ошметки гниющего мяса), кое-где по темным углам пищали голодные крысы, напуганные нежданным появлением чужаков, а на одной из прогнивших подстилок лежало живое тело; исхудавшее, обезображенное пытками, но дышащее и даже изредка тихо постанывающее. Даже когда морроны зашли внутрь камеры и, приблизившись вплотную, склонились над пребывавшим в бессознательном состоянии узником, то не смогли много сказать о замученном почти до смерти человеке.
– Это мужчина, – неизвестно зачем констатировал Грабл и без того явный факт, ведь сквозь дыру в разорванных штанах просвечивали первичные половые признаки. – То ли дряхлый старик, то ли здесь уже долго томится…
– Старик, но совсем не дряхлый! Возможно, тот, кого мы ищем, – уверенно заявил Дарк. – Посмотри на одежду! Ткань еще новая, не протерлась, не истлела и даже не выцвела. Попал сюда всего несколько дней назад, как раз по срокам подходит…
– Дурь не неси! – позабыв об осторожности, в возмущении выкрикнул Зингер. – Чо хламье-то тряпочное?! Ты на тельце само глянь… кожа да кости! А рожа-то, рожа?! Прям черепок, поверх кожей обтянутый, так и за год в застенках не состариться!
– В обычных, не спорю, так не состариться! – невозмутимо кивнул Дарк и поднес палец к губам, давая товарищу понять, что не мешало бы вновь перейти на шепот. – Но мы не в обычной стране, а в Шеварии. Не в обычную тюрьму наведались, а в казематы королевского сыска. Могу поклясться, что и пытки применялись не совсем обычные! Вместо того чтоб блажить, повнимательней глянь!
Действительно, на теле узника не было заметно ни ожогов, ни кровоточащих рубцов, ни открытых ран, ни иных следов от привычных, известных даже городским детишкам пыток. Его не подвешивали на дыбе и не жгли огнем, а похожие на высохшие палки конечности старика не знали ни растягивания, ни сдавливания. Кроме того, что арестант почти превратился в скелет, всего за несколько дней заключения лишившись и жировой прослойки, и большей части мышечной массы, нельзя было не заметить и иной особенности. По всему телу, как сыпь, шли мелкие, но глубокие выемки черного цвета. Они напоминали следы оспы, но были гораздо меньше. Складывалось ощущение, что кожу как будто истыкали иглой, предварительно опущенной в черную краску.
– Эх, Гентара б сюда, вмиг разобрался бы! – с сожалением вздохнул Грабл, а затем выместил зло на крысе, неосмотрительно близко подползшей к его ноге.
– Вряд ли, – покачал головой Дарк, стараясь не смотреть на то, что осталось от грызуна, безжалостно раздавленного сапогом. – Ты переоцениваешь возможности Мартина, считаешь его чуть ли не божеством, а ведь ему, как и нам, далеко не все известно и под силу!
– Хорош умничать, и без того тошно, – огрызнулся Зингер, похоже, вошедший в азарт крысиной охоты и подыскивающий новую жертву. – Чо делать-то будем?
– Если это и аптекарь Ланв, то толку от него уже никакого, – с сожалением покачал головой Дарк. – Старик без сознания, жизнь еле теплится… Попробуем в чувство привести, умрет. С собою забрать? Вряд ли даже до лестницы донесем. До него и дотронуться-то страшно, того и гляди, иль хребет пополам переломится, иль члены отвалятся… Как ни прискорбно, но надо идти дальше! Ринва в застенки недавно попала, и даже если ее уже пытали, то она всяко в лучшем состоянии…
– Согласен, – кивнул Зингер. – К тому ж девицы крепче… и боль меньше нас чувствуют, и больше мучений сдюжить могут.
В глубине души все же надеясь, что у его ног лежал не старик-аптекарь, а другой узник преклонных лет, Дарк развернулся и уже собирался направиться к выходу, как его внезапно остановили сильные пальцы Грабла, крепко вцепившиеся и больно сжавшие руку повыше локтя.
– Ты только глянь! – раздался за спиной Аламеза тихий вкрадчивый шепот, в котором чувствовались нотки трепетного страха.
Дарк рывком выдернул руку и резко развернулся, собираясь наградить не рассчитывавшего силы товарища звонкой затрещиной, однако уже занесенная для удара рука застыла в воздухе, а рот Аламеза сам собой открылся. Каким-то чудом медленно и, скорее всего, в муках умирающий пленник не только услышал их голоса, но и понял смысл разговора. Он смотрел на опоздавшую помощь слезящимися, полными сожаления и горечи глазами, а его потрескавшиеся от сухости, как будто покрытые коростой губы едва заметно и почти беззвучно зашевелились, изо всех сил стараясь выговорить всего два слова: «Послание… Кервиц».
– Ты Ланв, аптекарь Ланв?! – мгновенно позабыв о мести, Дарк снова склонился над умирающим и почти вплотную прильнул ухом к его пересохшим губам. – Что с тобой сделали? Кто тебя пытал? Я от фон Кервица, что ему передать?!
– Послание… камень… пустырь… третья башня от порта… сорок шагов, – из последних сил прошептал старик, а затем вдруг протяжно захрипел, набирая в грудь воздух, и на последнем выдохе почти выкрикнул: – Срочно доставить! Спасите Герк…!
Агент герканской разведки умер, испустил дух на руках Аламеза. В этот миг в сердцах обоих морронов появилась печаль, а на глаза навернулись слезы. Они видели много смертей как близких, так и совершенно незнакомых людей. И каждый раз, когда при них умирал настоящий солдат, не прекращавший борьбу до последнего вздоха, и с Граблом, и с Дарком творилось одно и то же: горечь в сердце, скупые слезы на глазах и неистребимое желание отомстить за смерть Человека с большой буквы.
Всему рано или поздно приходит конец; закончился и спуск на самое дно тюремного подземелья. По дороге морронам попалось еще несколько камер: одни были давненько заброшены, и в них не водилось даже подземных падальщиков – крыс; в других доживали последние минуты иль часы подвергшиеся пыткам мученики с точно такими же черными отметинами на коже. Женщин среди узников не было, так что легионеры в каменных мешках подолгу не задерживались. Вид чужих страданий – не самое лучшее зрелище, особенно если умирающий тебе вовсе не враг, а ты отчетливо осознаешь собственное бессилие хоть как-то помочь, хоть как-то облегчить муки медленно угасающей плоти.
Ступени оборвались внезапно, а все еще не закончившийся, ведущий куда-то вперед тоннель разительно отличался от всего, что морроны в ту ночь увидели в застенках верлежской стены. Пол, стены и потолок прохода казались не просто ровными, а идеально гладкими, вымощенными большими плитами, без заметных стыков. Стало гораздо светлее, хотя факелов впереди не было. Определенно, шеварийцам был известен какой-то более эффективный способ освещать, а заодно и согревать помещения, находящиеся глубоко под землей.
Дарк с Граблом на секунду застыли и, не сговариваясь, чертыхнулись, после чего обменялись многозначительными взглядами. У обоих возникло нехорошее предчувствие, но они подавили в себе ощущение близкой опасности, ведь выбора, собственно, не было, раз уж пришли, им следовало дойти до конца, пойти на неизвестной природы свет, не предвещавший ничего, кроме бед. Осторожно ступая по зеркальным плитам пола, легионеры пошли вперед, готовые дойти до цели и отразить атаку любого неизвестного противника, вздумавшего им помешать. Однако первая остановка произошла гораздо раньше, чем морроны предполагали, и виной тому, как ни странно, стали стены, на которых вдруг моментально проявились рисунки.
Художники часто украшают стены богатых домов и дорогую посуду изображениями живописных пейзажей иль живых людей, но Аламез еще ни разу не видел, чтобы украшенные малахитовым орнаментом «полотна» проступали из глубин камня сами собой, как будто почуяв тепло, исходившее от непрошеных гостей.
– Ишь, уродцы какие! – хмыкнул Зингер, на которого явление, которое можно было смело назвать чудом, не произвело должного впечатления, как не поражают мастера иллюзии жалкие трюки фокусника из бродячего цирка. – Тощие, узколобые, длиннющие, как жерди, мышц на тельце почти нет! А бабенки, бабенки какие отвратные… ни кожи, ни рожи; ни бедер, ни дынек! Вот только ноженки ничего… Чо, мазилка-художник нормальных людишек в натурщики подобрать не мог?!
– Это вовсе не люди! – едва качнул головой Дарк, завороженно наблюдая за то проступающими из камня, то растворяющимися прямо на глазах картинами бытовых сцен из прошлого, из очень далеко прошлого… пожалуй, даже из той поры, когда не только он сам, но и его пра-прадед еще не появился на свет. – Это эльфы… причем даже не те, которых я еще застал, а их далекие предки… – прошептал Аламез, чувствуя, как к горлу медленно подкатывается ком, а колени предательски подкашиваются.
– Вот чо, – выразил удивление потомок гномов, совсем не испытывающий того трепетного чувства, которое на несколько мгновений парализовало его товарища. – Все равно тощи у них бабы были, тощи, худосочны, уродливы да, поди, еще и холодны, как погост. Теперь ясно, почему эльфы выродились… с такими бедрами!
– Заткнись! – повысил голос Аламез, не желающий услышать рассуждения еще более пошлые.
– Тогда копытами шевели! Ишь, застрял тута, эстета какая! Нету у нас времечка мазне всякой дивиться! – засопел Грабл и, бесцеремонно схватив Дарка за локоть, потащил его за собой, туда, откуда шел свет.
Когда путь полон неожиданностей, то нечего дивиться большому сюрпризу в его конце. Тоннель вывел морронов в огромный, хорошо освещенный зал, который, собственно, и залом-то назвать нельзя. Повсюду были корни: большие и маленькие, толстые и тонкие; прямые да ровные, как тело змеи, и извивающиеся, разветвляющиеся. Одни из них, мерно мерцая, светились ярким, но неслепящим светом, другие свисали с потолка и, шевелясь, как водоросли, снабжали подземную нишу довольно свежим воздухом, третьи корневища причудливо сплетались между собой, образовывая странную конструкцию, заменявшую необычному помещению стены, потолок и пол. У Дарка тут же возникло ощущение, что какой-то злой колдун уменьшил его тело в тысячу раз, а затем посадил в плетеную корзину. Наверное, то же самое почувствовал и Грабл, отрывисто зашмыгавший носом, напрягший мышцы шеи, подозрительно озиравшийся по сторонам и обнаживший оружие.
– Что это?! Храм, что ль, какой?! А может, тайная лаборатория мага, обладающего влиянием при шеварийском дворе?! – не то чтобы спросил у товарища, а скорее просто высказал вслух предположение Аламез и тут же мысленно стал искать подтверждения или опровержения.
Дарк пребывал в растерянности, так бывает всегда, когда голова не в состоянии объяснить то, что видят глаза или слышат уши. Он не понимал ни природы диковинных корней, как будто почувствовавших присутствие чужаков и потихоньку пришедших в движение, ни назначения зала, ни того, каким образом шеварийский сыск связан с таинствами древнего, давно ушедшего из мира народа.
– Да пыточная это, болван… пыточная! – ворвался в голову погруженного в раздумье Аламеза грубый выкрик Зингера, вновь с силой сдавившего его многострадальный локоть и интенсивно затрясшего. – Вместо того чтоб глазки закатывать да рожи вумные строить, вон тудысь глянь!
Дарк недоверчиво повернул голову в сторону, куда дергавший его за руку товарищ тыкал пальцем, и тут же убедился, что Зингер был прав, хотя бы отчасти. Всего шагах в десяти перед входом на высоте трех-четырех метров от пола завис огромный клубок перепутавшихся между собою мелких и средних корней, в самом центре которого виднелось инородное пятно – тело человека. Пол и возраст запертого в центре клубка узника определить было нельзя, но по разорванной одежде, валявшейся на полу, Дарк сразу понял, что это женщина, притом довольно молодая, так что вполне могла быть Ринвой, посыльной фон Кервица. Держался клубок на трех свисавших с потолка толстых стволах корней, расходившихся ближе к своим концам на полсотни мелких отростков, которые и образовали удерживающий человека в воздухе клубок. От необычной клетки отходили еще десятка два-три тонких, но длинных корней: одни тянулись к плетеной стене и терялись среди более толстых, опорных корневищ, другие вели к небольшому зеркалу, водруженному на широкий постамент в виде поросшего молодыми побегами пня, и входили, как будто вживлялись в светло-коричневую раму из, возможно, живой древесины.
Аламез видел живое устройство впервые, но сразу догадался, для чего оно предназначено, и понял основной принцип действия. Грабл был совершенно прав – в этом зале на самом деле проводились дознания, однако пытками сам процесс получения сведений из пленных назвать было нельзя. Истязая плоть узника, палачи стремятся подавить волю жертвы, добиться признания, а основным средством воздействия является жуткая боль, причиняемая живым тканям. Здесь же боль и телесные повреждения были не инструментом достижения цели, а всего лишь побочным эффектом, не столь уж и существенным, с точки зрения быстро получавших нужные сведения мучителей. Механизм функционировал просто, хоть несведущим людям, какими являлись морроны, было совершенно непонятно, за счет чего? Тело жертвы помещалось в клубок из корней диковинного, неизвестного людям растения, и его мелкие отростки прорастали сквозь кожу узника и, добравшись до основных, нервных стволов, считывали информацию прямо из мозга, которая тут же выводилась на зеркало в виде движущихся образов или застывших картинок. Попутно с получением сведений корни-хищники высасывали из живого организма жизненные соки, именно этим и объяснялось то плачевное состояние, в котором они нашли Ланва и других узников.
Выработав правдоподобную гипотезу, Дарк с ходу решил проверить ее на деле, поэтому, приказав Граблу освободить пленницу, сам направился к зеркалу. К тому же моррон не только хотел убедиться, что прав, но и узнать, что удалось шеварийцам разузнать из головы девицы-агента. Увиденное вместо собственного отражения сильно разочаровало Аламеза, на гладкой, идеально ровной поверхности картинки исчезли и проступали столбцы каких-то символов. Одни значки моррон знал, поскольку когда-то очень-очень давно в военной академии Восточной Империи его заставляли изучать уже тогда мертвый язык – раннеэльфийский. Знакомых букв оказалось довольно много, примерно две трети всех символов. Дарк даже составил несколько слов, но перевести их так и не смог. Быстро устав и сдавшись, Аламез прекратил бессмысленное занятие и поспешил на помощь Граблу, который за все это время так и не смог ни распутать, ни разрубить окутавший жертву клубок.
Даже если бы потомок гномов был раза в два-три выше ростом, то все равно не сумел бы дотянуться до плетеной клетки ни рукой, ни мечом, поэтому Зингер упорно метал вверх мечи и даже умудрился таким образом перерезать два-три ствола. Действуя подобным образом, да еще в одиночку, он точно бы за пару суток управился. Не помогло Граблу и метание факела, пущенного в ход вслед за холодным оружием. Отчаявшись справиться с основным стволом, Зингер принялся вымещать злость на вспомогательных корнях, тех самых, что соединяли клетку со стеною и зеркалом и по большому счету роли никакой не играли, разве что их обрыв привел к исчезновению так и не расшифрованных символов.
– Ну, что ты творишь? Я ж просил, девицу освободить, а не диверсию устраивать, – с тяжким вздохом произнес Дарк, подойдя к товарищу почти вплотную и легонько нажав на средний по толщине корешок, вертикально проросший из пола и оканчивающийся плетеным набалдашником на уровне пояса Аламеза.
Уже в следующий миг тугое переплетение кореньев, висевшее над головами морронов, пришло в движение. Десятки, а то и сотни мелких ростков стали распутываться и отпустили пребывавшую без сознания жертву. Сначала обмякшее тело девушки повисло вниз головой, а затем (когда коренья отпустили ноги) быстро полетело к полу, прямо в руки опередившего Аламеза Грабла.
– Слышь, а она ничего! – не пытаясь скрыть ни похоть в глазах, ни вожделение в голосе, просопел Зингер, явно испытывающий удовольствие от того, что держал в руках и, как собака, обнюхивал обнаженную и довольно привлекательную девицу. – И мордашка красивая, и тельце пригожее, да и соков из нее не так уж и много высосали… всего на полпудика, кажись, похудала! Токмо вот пятна мерзкие белизну кожи портят!
– Нравится девка, так и носи! – ответил Дарк, отвернувшись, поскольку не желал смотреть, как неуместно и не вовремя у соклановца взыграло мужское начало. – Надеюсь, ты дашь ей сперва в сознание прийти, а уж потом примешься ухаживать!
– Одежку девичью подними, моралист драный! Раз уж мне девицу на себе переть, то хотя б тряпочками ручонки утруди! – ответил Зингер, явно недовольный тем, что его подозревают в непристойных намерениях, но бесспорно обрадованный, что в конце ночи ему достался такой приз.
– Ладно, давай выбираться отсюда! До рассвета должны уже в городе быть! – не стал развивать скользкую тему Дарк, поскольку в глубине души, конечно, завидовал товарищу, проявившему в нужный момент большее проворство.
Глава 8
Прощай, Верлеж!
Пьянство – зло, пьянство – болезнь, по сравнению с которой любой страшный мор лишь легкая и быстро проходящая простуда! Безудержное пристрастие к стакану намного пагубнее иных вредных привычек или недугов, поскольку способно сгубить не только не знающего меру в хмеле человека, но и все его окружение. Судьбе близких пьянчужки не позавидовать! Их жизнь похожа на сплошной кошмар. Они обречены на душевные страдания и вынуждены не только постоянно вдыхать отвратные винные пары, но и день за днем общаться с жалким подобием человека, готового за стакан всю родню в рабство продать. Члены семьи мужественно сносят порой совсем не безобидные выходки пропойцы-сородича, и их терпеливость можно хоть как-то понять, ведь он им не чужак, да и память о былых, проведенных им в трезвости днях оставляет какую-то, пусть и призрачную, надежду в «исколотых» хмелем сердцах. Но во имя чего страдают другие; те, кому неспособный отвечать за свои поступки любитель бутылки не сын, не отец и не брат? Те несчастные, кто просыпается в ночи от похабных песенок за окном, с трудом выводимых пьяными голосами. Те, к кому алчущий найти хоть какую-то мелочь, чтобы опохмелиться, наглец залез в дом и прошелся по чистой постели грязными сапогами. Те, кто не хочет драться с едва стоящим на ногах, но ищущим развлечений дебоширом. Те, кто долго очищает одежду и сапоги, испачканные в результате неожиданного опорожнения желудка перебравшего гуляки. Что бы ни лепетали заядлые гуманисты и моралисты, но люди страдают от пьяниц ничуть не меньше, чем от воров, мошенников, тиранов и душегубов! Так почему же пропойц не сажают в тюрьму, а позволяют им обитать среди нормальных людей и портить жизнь всем подряд: как уже отчаявшимся дышать полной грудью близким, так и совсем незнакомым людям? Все равно пользы от пьяниц обществу никакой, а наносимого вреда и не перечислить! Они не только медленно убивают сами себя, но и тащат в бездну безысходности других, а также поганят все, до чего дотягиваются их вечно трясущиеся, способные держать лишь стакан ручонки. Поступки пьяного непредсказуемы, а находиться с ним рядом все равно что стоять под наведенным на тебя арбалетом и гадать, нажмет ли чужой палец спусковой рычаг или все обойдется…
Завидев пьянчужку, тщетно пытавшегося выползти из сточной канавы, Дарк сразу захотел свернуть и продолжить путь по соседней улочке, благо, что в ранний час прохожих в восточных кварталах города практически не было. Однако Грабл, видимо, уже порядком утомился от утренней «прогулки» с прекрасной ношей на руках, да и не счел перепачканного грязью оборванца на четвереньках серьезным источником угрозы. Отрицательно замотав обильно покрывшейся потом головой, Зингер что-то пропыхтел в ответ на предложение товарища и, грузно переваливаясь с боку на бок, продолжил бег по прежнему маршруту.
Дурное предчувствие, к сожалению, не обмануло Аламеза. Стоило лишь Граблу с бесчувственным телом девицы на руках приблизиться к жертве ночного загула на расстояние в пару шагов, как наступила расплата за непростительную беспечность и пренебрежительное игнорирование мудрых советов. Прервав очередную, наверное, десятую, если не более, попытку встать на ноги и хоть этим стать похожим на человека, выпивоха грузно шлепнулся обратно в грязь и, тут же интенсивно задрыгав всеми четырьмя конечностями, что было мочи заголосил:
– Поживальцы Верлежа, зыркните, что средь бела дня деется! Насилушники заозерные совсем обнаглели! Девок наших прям в наглую тырят! – верещал покрытый грязью да коростой «страж общественного порядка», как будто плывя на спине по луже. – Поживальцы Верлежа, прервите дрыхню непросыпную, зыркните, что деется!
Нетрудно догадаться, почему пропойца принял морронов за насильников, лишивших прекрасную жертву чувств и теперь поспешно волокущих ее в укромный уголок. Любому на его месте первым делом пришла бы в голову именно эта банальная и более всего правдоподобная мысль. Не поразило Дарка и то, что человек в нетрезвом сознании перепутал раннее утро (ведь солнце хоть уже и встало, но еще не показало свой лик из-за крыш домов) с полуднем. Удивило Аламеза нечто другое, и прежде всего то, что обитатель сточной канавы принялся орать, в то время как его герканский собрат предпочел бы благоразумно промолчать, чтобы не получить по опухшей роже кованым сапогом.
Кроме того, непонятно почему пьянчужка сразу признал в морронах чужаков, ведь на Аламезе до сих пор красовался мундир шеварийского тюремщика, а могучий торс Грабла был совсем не виден под стройноногой ношей, которую он тащил, перекинув через плечо. Дарк также остался в недоумении, почему щуплый, пропитой мужичок неопределенного возраста принял девицу за шеварийку: то ли Ринва походила на местных жительниц стройностью свешивающихся вперед ног, то ли округлостью форм, от которых эти ноги начинались?
К сожалению, времени поломать голову над этими загадками пропитой шеварийской души совсем не было, как, впрочем, и на то, чтобы должным образом наказать лезущего не в свои дела смутьяна. Стоило лишь добровольному «стражу общественного порядка» и нравственности открыть рот, как в окнах всех ближайших домов задвигались открывающиеся ставни, а где-то поблизости раздалась тревожная трель сигнального рожка городской стражи. Наверное, как раз в это время поблизости проходил патруль, но морроны предпочли не выяснять, насколько солдаты были близко и с чем вскоре местные жители высунутся из окон в руках: с камнями, пращами или с наспех заряжаемыми арбалетами?
К сожалению, подпакостивший морронам выпивоха остался безнаказанным. Тяжелая, громоздкая ноша на плече (девица-агент была довольно крупного росточка, да и болезненной худобой не страдала) не позволила Зингеру даже пнуть надрывно верещавшего борца за невинность верлежских девиц. Дарк же побоялся стать вершителем заслуженного возмездия. Он просто побрезговал прикоснуться к грязному заморышу даже сапогом, ведь неизвестно, в каких канавах и сколько тот провалялся, да и отчего на коже опухшего лица проступили большие красные пятна, слегка прикрытые слоем засохшей грязи.
Не сговариваясь, но дружно на два голоса выругавшись, морроны поспешили в ближайшую подворотню, откуда и началась их увлекательная получасовая прогулка по верлежским задворкам и крышам каких-то халуп: то ли заброшенных домов, то ли чересчур больших, но небрежно сколоченных сараев.
«Вот ведь незадача, вот ведь не повезло напоследок! – размышлял про себя на бегу Дарк, помогая все еще несущему на руках девицу товарищу то перебираться через невысокие препятствия, например, мусорные кучи, овраги иль заборы, то взбираться по гнилым, буквально разваливающимся под пальцами стенам сараев на покатые, далеко не всегда ровные крыши. – В тюрьму довольно легко проникли, нашли, что хотели, да и выбрались из застенков тихо, незаметно полгорода миновали, а тут под самый конец и такой сюрприз! И что я этого опойку сразу не прибил! Надо было мне, дураку, кинжал метнуть, как только на улицу вышли! Оплошал я, да и Грабл хорош! Лень ему, видишь ли, было пару домов обойти! Не заупрямился бы напарничек, уже давно на пустыре возле башни были бы, да шаги до камня отсчитывали, под которым послание спрятано…»
Лишь удалившись от места происшествия на расстояние не меньше мили, морроны позволили себе остановиться и перевести дух. Аламез почти не запыхался и мог легко продолжить движение, но вот низкорослого богатыря изящная ноша совсем доконала. Со вздохом нескрываемого облегчения Грабл опустил нагую девицу на землю и прислонил ее податливое, безвольное тело спиною к забору.
– Все, дальше ты агентшу свою несешь! Я уже налапался, пора и честь знать! А иначе, какие из нас «насилушники», коль того… я один удовольствие получаю, а ты вон совсем не умаялся да ничуть не взопрел? – попытался пошутить Зингер, тут же плюхнувшийся на землю и растянувшийся на траве кверху часто вздымавшимся, еще более округлым, чем ранее, пузом. – Не корчь рожу недовольную, утруди ручонки, да и плечики свои хлипкие слегка напряги, чай, пополам не треснут!
– Поздно спохватился, радетель за справедливость! – усмехнулся Аламез, скидывая Ринве на живот ее рваную одежду, которую всю дорогу пронес в руках. – Дальше девицу не понесем, здесь оставим. Местечко тихое, спокойное, оклемается, да к своим уйдет, если, конечно, снова в пекло не полезет. Хотя вряд ли в герканской разведке дурех держат…
– Нет-уш-ки! – все еще лежа на земле, затряс взлохмаченной головой Грабл, выражая тем самым крайнюю степень недовольства. – Я тащил, теперича твой черед! Ишь ты, отлынивать вздумал, да еще под благовидным предлогом! А как же фон Кервиц твой?! Как он прознает, что это ты его посланницу из лап «нюхачей» вражьих вызволил?! Она ж в бессознанке пока и рожи спасителей своих не видела…
– Это как раз и неважно, – ответил Аламез, осматривая округу, а заодно уж и пытаясь прикинуть, сколько им осталось идти до видневшейся вдали на востоке крепостной стены. – Фон Кервиц только мне задание поручал, а значит, кроме меня, и некому было агента от пыток спасать. К тому же ее жизнь не столь и важна, благородного рыцаря в шпионском плаще интересует только послание, то самое послание, что на пустыре нас дожидается…
– А ты уверен, что оно еще там? Уверен, что письмишко это сейчас сыскари шеварийские не читают? – спросил отдышавшийся и даже севший на землю Зингер. – Они ж аптекаря пытали и из мозгов его все, что угодно, вытащить могли…
– Ошибаешься, – уверенно качнул головой все-таки на долю секунды засомневавшийся Аламез. – Послание там же, а иначе зачем шеварийцам было Ринву пытать? Кто ее послал и с какой целью, и без того понятно… Мало ты, друг, с сысками да разведками королевскими общался, там на каждую хитрость своя хитрость предусмотрена. Раз одни из головы агента сведения могут вытащить, то другие непременно найдут способ ее от посягательств чужих защитить. Зря, что ли, Ланв травничал, за ретортами с колбами вечера проводил? Снадобья всякие из травок варил… Мог и на этот случай подходящую микстуру приберечь. Руку даю на отсечение, что дознаватели от аптекаря так ничего и не узнали. Опытным агентом старик был, а иначе бы столько лет в Шеварии не прожил… Думаешь, это первое послание, что он на другой берег озера передает?
– Легко руку посечь давать, коль знаешь, что все равно отрастет, – хмыкнул Зингер, оттирая широкой ладонью взопревший лоб. – А все ж, если прознали, пронюхали как-то?
– Прознали, не прознали, ты еще на ромашке погадай! – проворчал Дарк. – К тайнику идти надо, там и проверим, кто из нас прав. А девица пусть здесь в чувства приходит. Коль письма не найдем, так за ней всегда вернуться успеем. Не думаю, что она раньше, чем через час, глаза открыть сможет.
– И чо только не выдумаешь, как только не обоснуешь мудрено, и все лишь бы бабенку на себе не тащить, – заворчал Грабл, лениво поднимаясь на ноги и снова готовясь в путь. – Не хошь с собой деваху брать, не бери, но только наперед учти, я те не из вьючной породы! В следующий раз на себе поклажу потащишь, а я величаво тряпчонку в руках понесу!
– Да, кстати о тряпчонках. Спасибо, что напомнил, – произнес Аламез, быстро расстегивая пуговицы тюремного мундира. – Переодеться сейчас как раз в самую пору, да и тебе обувку сменить не мешало б!
Зингер с досадой бросил взгляд на свои сапоги, точнее, на то, что от них осталось после схватки с волками и последующего бегства. Один был разодран клыками на пятке и с внутренней стороны, так что наружу высовывалась большая часть покрытой грязевой коркой ступни; у другого отсутствовала добрая треть подошвы, оставленная то ли на крыше одного из сараев, по которым проходило бегство, то ли где-то посреди мусорных куч. Одним словом, обувь нужно было срочно менять, но, к сожалению, сделать это оказалось непросто; без разбойного нападения на какого-нибудь прохожего-ротозея уж точно было не обойтись. Как назло, солнце уже поднялось над крышами верлежских домов, толпы проснувшихся горожан постепенно заполняли улицы, и рисковать свободой, а в их случае и жизнью, всего лишь из-за пары поношенных сапог Зингеру совсем не хотелось.
– Ничо, щас слегка подвяжу, и еще пару деньков сапожки мои протянут, – не столько ради обмана товарища, сколько ради утешения самого себя просопел Грабл, без зазрения совести отрывая от подола платья девицы лоскуты ткани и обвязывая их поверх разодранных сапог.
– И не стыдно мародерствовать? Тем более так бездумно… – усмехнулся Аламез, уже сбросивший с плеч казенный мундир и надевая прихваченный там же в тюрьме плащ прямо на голое тело. – Мог бы и от куртки тюремной рукава на подвязки оторвать, она же все равно больше без надобности.
– А мне цвет ее не нравится, да и примета дурная тюремные тряпки, даж на лоскуты разорванные, на свободе носить, – придумал на ходу отговорку Грабл, не желавший признать, что, не подумав головой, поспешил. – Ты б лучше, чем за другими следить, сам бы как следует запахнулся! Один меч из-под полы торчит, второй плащ оттопыривает, да и рукоять кинжала из-за рукава выглядывает. Аккуратнее надо!
– Ничего, – хмыкнул Дарк, естественно, догадавшийся об истинной причине плохого настроения товарища, – там, куда мы сейчас отправимся, никто к нам приглядываться особо не станет, а если и станет, то не за тем… На пустырь же идем, а не на людную площадь.
– Я предупредил, – сурово проворчал Грабл, завязав последний лоскут ткани красивым, большим бантом поверх носка правого сапога.
«Да, ты, дружище, франт!» – хотел поддразнить нахохлившегося, как заправский петух, Зингера Дарк, но передумал, поскольку побоялся, что будящая всю деревню утренним криком мирная птица в этот миг могла легко превратиться в больно клюющегося гуся. Молча, запахнув плащ и подтянув ослабевшую перевязь, Аламез пошел мимо заброшенного дома в сторону улицы. Моррон не оборачивался, поскольку знал, что товарищ идет за ним всего в паре шагов и что в данный момент за ними никто не наблюдает. Дарк всегда чувствовал, когда за ним следили, хоть и сам не знал, каким образом…
Одни слова четко отражают действительность, другие, как будто издеваясь над теми, кто их слышит, преломляют объективную реальность через субъективность индивидуального восприятия мира и как следствие не в состоянии ничего точно описать. «Третья башня от порта» – с этим все было понятно и просто. Оба моррона умели считать до трех и поэтому легко нашли искомый объект, однако на этом их поиски тайника с посланием не закончились, а, наоборот, только начались.
Дело в том, что отошедший несколько часов назад в мир иной герканский агент имел весьма своеобразное представление о том, что такое «пустырь». Дарк с Граблом долго высматривали возле башни поросшую сорняками, заваленную мусором да камнями пустошь, но так ее и не нашли. Вокруг возвышались лишь когда-то сгоревшие, а ныне заброшенные дома, которые никто не собирался отстраивать, но и не утруждался сносить, чтобы воздвигнуть на их месте нечто новое. «Сорок шагов» было еще более абстрактным описанием, поскольку шаг у каждого человека свой, к примеру, расстояние между ступнями при ходьбе Аламеза оказалось почти в полтора раза длиннее шага его низкорослого спутника. Четвертый ориентир показался путникам еще более призрачным. Морроны не знали, что подразумевал умирающий Ланв, когда произнес слово «камень»: маленький камешек, булыжник с голову взрослого человека или огромный обломок стены, а ведь в опустевшей пару лет назад округе имелось и того, и другого, и третьего превеликое множество…
– Ну, что, пойдем, пустырь поищем? – предложил Грабл, потирая ногу о ногу, которые, по всей видимости, сильно натерла наспех починенная обувь.
– Не стоит, – покачал головой Аламез. – Старик умирал, бредил, а значит, мог слова и перепутать. Возможно, хотел сказать «пустые дома», а не «пустырь»…
– Ага, а к сорока шагам еще пару сотен добавить забыл иль с башней чуток обсчитался… – с недоверием отнесся к высказанной гипотезе Зингер. – Чо делать-то бум?!
– Главное – не паниковать, – уверенно заявил Дарк, в голове которого уже созрел пошаговый во всех смыслах план поиска. – Аптекарь ростом был чуть повыше меня, а значит, и шаг его чуть длиннее. Сейчас пойду к башне и отсчитаю от сорока до сорока пяти шагов во все направления. Наделай пока что колышков, чтобы отметки поставить. В этом коридоре и будем тайник под камнем искать. Час потеряем, но зато хоть к какому-то результату придем. Найдем – наше счастье, а нет – так нет, сделали все, что смогли, пущай фон Кервиц не серчает, хватит с него и посыльной, из тюрьмы вызволенной… Если другие предложения имеются, я весь во внимании!
– От тридцати пяти до сорока пяти шагов зону поиска расширить надо, – внес уточнение Грабл, как ни странно, абсолютно согласный с планом товарища. – Аптекарь мог шаги сначала сам отмерить, а затем их для девицы пересчитать… так сказать, под ее ногу, ведь это она должна была письмо из тайника забрать. Так что на всяк случай сразу с запасом возьмем, а вот без колышков обойдемся, нечего дважды по одним и тем же завалам лазить. Боюсь, сапожки мои того не выдержат…
– Дело говоришь, – кивнул Дарк и тут же приступил от слов к действию.
В течение целой четверти часа морроны рыскали возле башни, обыскивая разрушенные огнем дома и заглядывая под все, что более или менее напоминало камень. Аламез, шедший по внешнему периметру поисковой зоны, уже почти завершил свой полукруг от стены до стены, когда у него за спиной раздался тихий свист более удачливого напарника. Видимо, Зингер все еще не исключал возможности, что шеварийцы могли выпытать у аптекаря местоположение тайника, поэтому вел себя осторожно и, вместо того чтобы оповестить Дарка о находке радостным криком, предпочел жесты и свист. Высунувшись по пояс из окна сгоревшего дома, Грабл призывно махал правой рукой, а в то же время подавал знак левой хранить молчание.
Аламезу показались такие меры предосторожности излишними, хоть местность была довольно дикой, однако спорить и уж тем более поднимать шум он не стал. Неизвестно, кто мог скрываться среди наполовину обвалившихся стен домов и в многочисленных завалах из недогоревших до конца и теперь медленно гниющих балок, остатков мебели, досок полов и перекрытий. В мертвом квартале могли найти пристанище кто угодно: беглые каторжники, разыскиваемые верлежскими властями убийцы, разбойники, воры, но только не агенты шеварийского сыска, которым были ведомы секреты древнего эльфийского народа. Уж они бы точно не промедлили, и если бы узнали о местонахождении тайника, то давно бы изъяли письмо, а вокруг устроили засаду на засаде. Враги не стали бы ждать, терпеливо наблюдая, пока морроны обыскивали местность, а напали бы сразу, тем более что брать герканцев живьем не было никакой необходимости. Задача слуг шеварийского короля состояла в том, чтобы не допустить утечку секретных сведений и не дать посыльным переправить донесение на другой берег озера, а не допросить герканских агентов, которые не знали ровным счетом ничего. В таких случаях охотники не церемонятся, а сразу хватают или отстреливают попавшуюся им в поле зрения дичь.
– Чо еле ноги волочишь?! На острую каменюку случаем сел иль быстро ходить не соответствует рыцарскому достоинству?! – проворчал Грабл, все еще лежащий толстым, крепким животом на жалобно поскрипывающем, частично обгоревшем, частично сгнившем подоконнике.
– А куда нам спешить, да и ты знак подавал вести себя осторожно, – прошептал подошедший вплотную к стене Аламез, уже давно не в силах злиться на прирожденного ворчуна, наверное, впитавшего недовольство окружающим миром с молоком матери.
– Я знак давал хавку широко не раззявить, а не плестись, как пьянчужка домой, где его женушка со сковородой в руках поджидает! – так же тихо прошептал Зингер, с опаской осматриваясь по сторонам. – Давай живее через окно ко мне залезай!
Дарку не хотелось лезть через находящееся довольно высоко окно, тем более что стена вокруг него была до сих пор покрыта толстым слоем сажи и копоти, так и не смытым дождями за годы запустения. Однако, похоже, иного способа попасть внутрь сгоревшего дома не было. Шеварийцы хоть и являлись сторонниками причудливых архитектурных форм да и строительством подвалов в жилищах пренебрегали, но возводили дома основательно, со знанием дела, практически на века. Толстая, в четыре кирпича кладка стен первого этажа выдержала натиск огненной стихии и по сей день гордо возвышалась над заброшенным пепелищем, а вот деревянные стены второго этажа и крыша, конечно же, поддались бушевавшему пламени, и хоть сгорели только наполовину, но обвалились, накрыв каменный мешок сверху и завалив вход в него.
Стараясь испачкать только плащ, а попутно и разглядеть, куда лезет, Дарк забрался внутрь каменных стен и, зажав рукой нос, огляделся. В помещении, погруженном в полумрак и в большей части своей не имевшем даже пола, было смрадно, сыро и душно. В ноздри моррона тут же ударил неприятный запах гниения (к счастью, только древесины, а не когда-то живых тканей). Стоявший поблизости Грабл ехидно улыбался. Сам он уже и присмотрелся, и принюхался, а теперь получал наслаждение при виде того, как пытается приспособиться к непривычной обстановке развалин его товарищ. Бесспорно, Дарку было неприятно находиться в некоем подобии могилы, да и злорадная ухмылка, победоносно сиявшая на губах Зингера, просто бесила, однако он все же был рад; рад, поскольку практически тут же увидел то, что они так долго и самоотверженно искали.
Посреди одного из многочисленных островков травы, как-то пробившейся и проросшей сквозь настил из головешек и гниющей древесины, возвышался валун размером в две-три головы взрослого человека. Все сомнения у Дарка сразу отпали, это был именно тот камень, который они искали, ведь сам собой неотесанный, не обработанный человеком камень закатиться внутрь дома не мог. Его сюда принесли специально, притом, судя по тому, что стороны валуна еще не были покрыты характерным для сырых помещений зеленоватым налетом, совсем недавно.
– Ты уже поднимал, проверял, что под ним? – спросил Аламез, стараясь не смотреть в лицо Граблу и не обращать внимания на уже начинавшую действовать ему на нервы ухмылку.
– Я те чо, конь двухжильный? – хмыкнул в ответ явно испытывающий терпение Дарка Зингер. – То девку тащи, то камни ворочай! Ишь нашел себе служку, Ваш Рыцарское Величье! Тебя, думаешь, зачем сюдысь позвал?! Вместе возьмемся и каменюку сдвинем!
– Так за дело! Хватит на месте топтаться да лыбиться, как деревенский дурачок! – не выдержал Дарк и, легонько оттолкнув стоявшего у него на пути соратника, шагнул к камню.
Грабл не нагрубил в ответ и даже не пнул соклановца (хоть соблазн был велик), когда тот проходил мимо, а лишь, убрав ухмылку с лица, пронзил спину Дарка гневным взглядом, затем, подавив в себе усилием воли переполнявшие его в этот миг чувства, безропотно взялся за общее дело. Надо сказать, что Аламез почувствовал и этот недобрый взгляд, и напряженность момента. Он понял, что игра во взаимные оскорбления зашла слишком далеко и может вскоре привести к нежелательным последствиям, например, к опухшим физиономиям обеих сторон и к полудюжине поломанных ребер.
Дружно взявшись и сделав всего один совместный рывок, морроны легко откатили валун, который вполне мог бы сдвинуть даже один из них. Глазам обрадованных успехом соклановцев предстало небольшое углубление в земле, в центре которого находилась шкатулка, обмотанная сверху тряпкой. Они не опоздали, а шеварийские дознаватели так и не выудили из головы замученного до смерти старика Ланва, где находится тайник. И лучшим доказательством тому стал небольшой свиток, покоившийся на бархатной подкладке и даже не скрепленный печатью, лишь обвязанный лентой.
Не видя смысла куда-то идти, чтобы прочесть тайное послание, а также доставить на герканский берег донесение непрочитанным, Дарк ловко развязал ленту и, подойдя ближе к окну, то есть туда, где было больше света, развернул скрученное в свиток письмо.
– Чо за бред? – слетело с губ Аламеза, никак не ожидавшего, что донесение тайного агента своему начальству в Маль-Форне будет написано не по-геркански, и даже не мудреными закорючками тайнописи, а по-шеварийски, притом очень неровным почерком и со множеством клякс.
– Чо, чо?! – издал гортанный звук, весьма отдаленно напоминавший смешок Грабл. – Послание, вот чо, но только написанное на здешнем языке да и, как по первым строкам понятно, в форме обычного письмишки, коими простолюдины с роднею, далеко живущей, обмениваются. Вумный такой, прям как селезень горделивый, а элементарщины уразуметь не в силах!
– Раз понял, так сам и читай! – не выдержал Дарк и буквально всунул послание в руки опять ехидно заухмылявшегося Грабла. – Только вслух, и сразу на наш, на герканский, переводи!
– Сам имперец, я из Филании родом, и когда это только герканский язык успел нам родным стать? – вновь со смешком проворчал Зингер, а затем развернул листок пошире, поднес его ближе к свету и, прищурившись, начал бегло читать, притом сразу по-геркански:
«Дорогой братец, давненько я тебе не писал, но на то были причины разные: и хворь одолела, и хлопот полон рот… Понять должен, тяжко калеке на поле приходится. И щас к писарчуку не пошел бы, да должен сообщить те кое-что важное, что и тебя, уж годиков десять как оженившегося и деревеньку родную покинувшего, напрямки касаемо. Сказ поведу о кровниках наших, проклятой семейке Говаро, что не токмо меня, но и всех соседей кознями мерзкими да характером склочным умучили. Как ты уехал, сладко им, злыдням, зажилось… разбогатели, да всех мужиков под себя подмяли. Полдеревни у них в услужении ходит, а многих дружков твоих верных совсем извели. Люди говорят, неспроста на семейку мерзкую богатство да благоденствие свалилось. Народец в открытую толковать не решается, но по дворам тихонько шепчется, что Говаро с колдуном каким-то могучим снюхались, и теперича он им во всех начинаниях, как торговых, так и урожайных, подмогает, но только мало все охальникам, еще большего хочется!
Со всеми недругами своими Говаро поквитались, вот и меня три года назад покалечили. Теперича меня не трогают, но, как завидят, каждый раз пакостно лыбятся. Смертушки моей не хотят, посколь считают, что жизня мне не всласть, и от виду мучений моих горемычных усладу, паскудники, получают. Но не о страданьях своих каждодневных я речь поведу, а о том, что Говаро против тебя удумали, как извести тебя в скором времени хотят… Поведали мне то люди хорошие: честные да добрые! Одних ты знаешь и дружбу ранее с ними водил, а другие – люд новый, из соседских деревень пришлый, но с кровниками нашими уже в раздор угодившие. Даю последнюю руку на отсечение, что не брешут они, что правду о помыслах Говаро сказывали, так что ты уж сомнениями не мучься, мне на слово поверь! Ты ж знаешь, я ж тя, своего старшого братца, никогда ни словом, ни делом не подводил.
Прежде всего, должен тя упредить, что о замыслах твоих проклятые Говаро как-то прознали. Ведомо им не только про убийц, что ты по их души мерзкие нанял, но и про набег, который ты с дружками своими на их хозяйство учинить на днях собрался. Планы твои поменяй немедля и не вздумай вблизи от деревеньки нашей показываться! Поджидают вас уже с дубинами, топорами да вилами враги числом немереным, да и колдовское отродье Говаро помощь всяко учинит, даж не сомневайся! Встретят вас в поле, так что даж до ограды вражиного огорода не доберетесь. Коль отменить нападения все ж не захошь иль не сможешь, то хотя б настороже будь иль хитрость какую удумай, а без того пропадешь, бесславно сгинешь!
Закончил бы я на этом письмишко, да только это не все вести, есть еще и печальней. Говаро всерьез за тя взяться решили, не дает им покоя жизнь твоя спокойная на стороне, извести тебя, звери окаянные, хотят, для чего народ всякий пришлый да недобрый со всей округи поднаняли… Как глянешь на чужаков – сразу в пот хладный бросает: бандюга на бандюге, разбойник на разбойнике! И кого только в шайке говаровской, что на юго-западной околице нашей деревеньки, почти на самом бережку озерка обосновалась, только нет: и с северных земель дикари прибывшие, и сброд с дальних югов, да и из твоей теперешней деревеньки парочка человечков отчаянных найдется. Ждут пока, ироды, отдыхают да оружие точат, а дело свое грязное на семнадцатый день от праздника Восхваления Небесных Ветрил свершить собираются, так что времени у тебя, братишка, ой как мало осталось! Ты уж поспеши, не оплошай!
А замышляют они вот что. На два отряда злодеи разделятся. Первый небольшим совсем будет, человечков пять-шесть всего… Они со стороны озерка безымянного, что возле твоей деревушки находится, зайдут и ограды все, что ты настроил, порушат, после чего все подряд палить начнут, чтоб пожар занялся да чтоб тебя со всеми верными дружками в суматохе на небеса и отправить. Другой же отрядец недругов поболее будет. Отправится в путь он заранее, посколь идти им долее придется. Где-то на тринадцатый-четырнадцатый день по окончании праздника святого выступят. Подберутся они к деревеньке твоей тайно, со стороны того самого леска подойдут, что ваши люди непроходимым и дремучим считают, куда даже самые отважные охотники не суются, посколь гиблые те места. Подручные же Говаро проходы как-то разведали. Думаю, без чар колдовских тут не обошлось! Как только пожар зачнется, злодеи большим числом, не менее двадцати – двадцати пяти головорезов, через топи да чащи пройдя, на северной околице деревеньки вашей внезапно окажутся, чтобы грабить да резать люд честной без разбору. Будь осторожен, брат, да соседей своих о злодействе задуманном предупреди, дабы не пострадали невинные! Написал бы те раньше, да о помыслах кровников наших вот только сего дня прознал. Молюсь за тебя, мой старший, любимый братишка, и за все твое милое семейство!»
– Вот и все, подпись не стоит, – закончил чтение Грабл, после чего, свернув письмо снова в свиток, принялся обматывать его ленточкой, позаимствованной из рук пребывавшего в задумчивости Дарка. – Я вот лично ни черта не понял, кроме того, что шеварийцы про планы герканцев прознали и в отместку им «поросеночка» весьма упитанного да пахучего подложить собираются. Чо делать-то со всей этой стратего-шпионо-бредятиной бум?
– Наша миссия закончена… почти закончена, – то ли отвечал на вопрос, то ли просто размышлял вслух все еще обдумывающий услышанное Аламез. – Прежде всего, выбираемся из этого склепа, муторно мне здесь как-то… не по себе. Вернемся в дворик, где подручную фон Кервица оставили, с ней письмо в Герканию и передадим. А самим нам, как можно быстрее Верлеж покинуть надо…
– Ну да, пора убираться, – кивнул Зингер, видимо, ничуть не горевавший по поводу предстоящего прощания с городом. – За нашими головами, поди, уже не только стража, но и сыск шеварийский охотится. Да и в Кенерварде делишки имеются, как-никак, а именно по дороге туда Анри увезли. Выручать усача нашего скорее надобно! Как бы его шеварийцы на съедение деревцам тож не отдали, с них станется…
– Там еще кое-какие дела появились, по крайней мере у меня, – огорошил Дарк спутника новой загадкой, на которую, однако, не собирался давать не только ответа, но и намека на правильное решение. – Кстати, что это за местечко такое? Почему этот город на картах не обозначен?
– Потому что дурень ты, простофиля-лопоух! – Убрав ценный свиток в шкатулку, Грабл картинно постучал себя пальцем по лбу. – Во-первых, потому что не те карты смотрел, торговые, поди, а не военные. Во-вторых, это не город и даже не городишко, а крепость, что юго-западней Верлежа находится, почти у самой границы. Есть там такой маленький, невзрачный кусочек землицы между Немвильским озером и лесом непроходимым. Геркания с Шеварией пятачок тот давно еще оспаривали, но во время последней геркано-филанийской войны, что сотню лет назад отгремела, шеварийцы потихоньку местечко отхватили и крепость многократно пожженную так знатно укрепили, что наши туда ужо не совались…
– Все сходится! – вновь заговорил загадками Дарк, но быстро опомнился. – Давай шкатулку, уходим!
– Что сходится? – спросил не любящий недомолвок между своими Грабл, но товарищ не удостоил его ответом.
Аламез принял шкатулку из рук соклановца и уже в следующее мгновение выпорхнул из окна наружу, где позабывшего об осторожности и сперва не выглянувшего моррона поджидал весьма неприятный сюрприз. Зингер, как назло, нагнулся, чтобы подтянуть ослабевший лоскут ткани на левом изуродованном ботинке. Он не видел, какая Дарка постигла участь, но зато отчетливо расслышал два последующих один за другим звука: глухой удар и шум падения на землю какого-то грузного предмета, по всей видимости, тела соклановца.
В критических ситуациях, когда совсем нет времени сообразить, что да как, одни люди впадают в ступор, другие действуют инстинктивно. Обычному человеческому мозгу просто не хватает времени выработать приемлемые решения, а также просчитать последствия, к которым те могут привести. Морроны же – иные существа, их головы более приспособлены к быстрым расчетам. Всего за краткие доли секунды мозг Зингера успел просчитать непредвиденно возникшую ситуацию, проанализировал все возможности, как то, кто на них напал, так и зачем, и выбрал оптимальный вариант действий – немедленно атаковать незаметно подкравшегося к ним врага. Вместо того чтобы разогнуться после починки обуви в походных условиях, Грабл, наоборот, присел, напрягая все группы мышц, почти вплотную прижался к полу, а затем резко оттолкнулся и прыгнул, точнее, взлетел, поскольку одним махом не только достиг окна, но и вылетел из него, изрядно напугав такой неимоверной прыгучестью занятого мародерством противника.
Появление моррона было эффектным, внезапным, но все же к стопроцентному успеху не привело, поскольку склонившийся над бесчувственным телом Аламеза злодей, наверное, спиной почувствовал летящую на него угрозу и успел отскочить. Вместо того чтобы сбить с ног врага, Зингер едва не раздавил немалым весом своего мускулистого тела распластавшегося по земле боевого товарища.
Бой не самое подходящее время для сантиментов, проявления дружеской заботы или сожалений. Наступив в миг приземления Дарку правой ногой прямо на локоть, Грабл тут же развернулся и собрался атаковать находившегося всего в нескольких метрах врага, однако мгновенно поменял свои планы и тут же застыл, притом не от испуга, а от изумления. Перед ним стояла девица, та самая посыльная герканской разведки, которую он на собственных руках вынес из подземной тюрьмы. Грозный вид прекрасной воительницы с развевающимися на ветру волосами и решимость в ее взоре напугали моррона еще меньше, чем легкий охотничий арбалет, нацеленный ему прямо в лицо. Лежащий на спусковом рычаге тонкий пальчик красавицы непременно привел бы боевой механизм оружия в действие, ступи моррон хоть шаг в ее сторону. Однако Зингер прервал едва начавшийся бой не потому, что страшился сыграть в опасную игру со смертью, а потому, что просто не видел смысла атаковать. Они с разведчицей не были союзниками, но и врагами тоже не были.
– Ты чо творишь, дура? – задал Грабл вопрос, расслабив плечи и сжатые до этого момента кулаки. – Мы ж те жизнь спасли! Я ж на собственном горбу тя, дурынду непутевую, из застенок сыска вытащил!
Девица ничего не ответила, но ни гневного взора, ни арбалета не отвела, хотя, с другой стороны, и стрелять не особо спешила. Похоже, после посещения шеварийской пыточной мыслительные процессы герканской агентки заметно замедлились. Она соображала, а может, и припоминала, что с ней случилось за последнее время. Зингер проявил благоразумие, не став торопить с ответом воительницу, и дал ей фору в несколько секунд, чтобы она смогла покопаться в собственной голове, тем более что и ему было над чем поразмыслить.
Он хорошо понимал, за чем девица пришла. Держа арбалет в вытянутой руке, другой агентка прижимала к груди бесценный трофей – отобранную у Аламеза шкатулку с посланием и была готова драться за него до последнего вздоха восхитительных алых губок. Если бы случай лишил ее оружия, то она, не раздумывая, пустила бы в ход и ровные, белоснежные зубки, и красивые пальчики с коротко остриженными ноготками. В остальном появление среди развалин герканской красавицы было, мягко говоря, странным. С тех пор как приятели оставили освобожденную пленницу в укромном местечке где-то на задворках домов, прошло всего менее двух часов. За это время агентка по имени Ринва (морроны не знали, было ли оно настоящим) успела не только прийти в себя и восстановить хорошую физическую форму после пыток, но и разжиться в чужом, враждебном городе одеждой да оружием. На ней было не платье, совсем не те разорванные обноски, которые Аламез прихватил с собой из тюрьмы, а новенький, обтягивающий стройную фигурку охотничий костюм. Он гармонично сочетался с высокими ботфортами и широким, кожаным поясом на тонкой талии, которая подчеркивала аппетитные округлости иных женских форм. Кроме арбалета, совсем не дрожащего в изящной, но крепкой руке, проворная девица где-то успела разжиться мечом, небольшим колчаном с болтами и кинжалом, по мнению Грабла, чересчур тонким и длинным для настоящего дела. Но больше всего поразило Зингера, что девица как-то умудрилась выследить их, ведь она попала в тюрьму после аптекаря, а значит, не знала, где находится тайник с донесением.
– Чо молчишь, как на выданье?! Шевели мозгами шустрее, не все ж из тебя высосали! – не выдержал Грабл чересчур затянувшейся паузы. – Ты не нападать, а руки нам целовать должна! За вызволение не мешало б и отблагодарить добрых дядь-спасителей!
– Прощу, что лапал меня, пока нес! – наконец-то подала голосок Ринва, надо сказать, довольно грубый и неженственный… плохо сочетающийся с прелестной внешностью. – Хватит такой благодарности?! Не вздумай дергаться, письмо все равно не получишь, а болт в лоб запросто!
– Зря ты, девка, так товарища моего поприветствовала, – не сводя глаз с разведчицы, Зингер кивнул на Аламеза, пребывавшего до сих пор без сознания и даже не шевелившего конечностями. – Мы тебе письмо сами отдать хотели, оно нам без надобности…
– За дуру держишь? – спросила Ринва, осторожно сделав небольшой шажок назад и, видимо, продумывая путь отступления.
– Да, держу! Надо ж, угадала! – рассмеялся Грабл и, демонстрируя отсутствие желания, вступать в схватку, тоже сделал пару шагов назад. – Торопилась куда-то, так беги, не мешаю! Знай лишь, коль еще раз дороги наши пересекутся, я таким благодушным не буду, и тя, шкодница эдакая, ремешком по мягкому месту так попотчую… позабудешь, что оно для сидения предназначено!
– Не слишком ли громкое заявление для того, в чью рожу болт смотрит?! – огрызнулась девица-агент. – Впрочем, почему б не проверить? Дай время, вот только задание выполню, тебя, заморыш, разыщу! Так уж и быть, дам тебе шанс убедиться, как брехня твоя расходится с делом!
– Ступай, не держу! – развел Зингер руками, а затем повернулся к девице спиной.
Казалось бы, моррон поступил опрометчиво, но на самом деле он прекрасно видел отражение девицы в луже под ногами и, если бы она попыталась выстрелить, успел бы отскочить. В самом худшем случае полетевший ему в спину болт всего лишь пронзил бы плечо. Грабл не сомневался, что смог бы одолеть девицу в бою на мечах даже с одной рукой. Игра, как казалось Зингеру, стоила свеч. Если бы Ринва служила не только герканской разведке, но и кому-то еще, то непременно попыталась бы расправиться с соотечественниками. Ее непредвиденное появление и агрессивная манера общения вызвали у Грабла подозрение, что посыльная перешла на сторону шеварийцев. Следующая пара секунд должна была показать, прав моррон или нет. Враг Геркании, а значит, при данных обстоятельства и их личный недруг, обязательно проявил бы себя – выстрелил бы в спину доверчивому глупцу, а затем перерезал бы горло его беспомощному напарнику.
Подозрения моррона оказались напрасными. Девица просто ушла, прихватив с собой шкатулку с посланием, но оставив взамен охотничий арбалет (наверное, в знак благодарности парочке чудаковатых незнакомцев за спасение). Зингеру всегда трудно давалось понять ход мыслей красивых женщин, хотя, впрочем, он уже давненько махнул рукой и оставил другим это неблагодарное занятие. Он воспринимал прекрасный пол таким, какой тот есть, и, надо честно признаться, весьма опасался иметь с его представительницами какие-либо дела иль даже мелкие делишки.
Боль – самый верный товарищ любого живого существа; товарищ, не льстивый и не сюсюкающий, а, наоборот, правдивый и требовательный. Она не гладит по головке пострадавшего бедолагу, а больно жалит его, заставляя встать, подняться, мобилизовать остаток сил и исправить свое плачевное положение. Боль – не жизнь, но она ее настоящая движущая сила, которая куда сильнее любых инстинктов и страстей. Стремясь избавиться от боли или хотя бы ее притупить, человек совершает настоящие чудеса и находит успокоение в движении, в действии. Боль – самая верная и нетребовательная спутница, она сопровождает нас на протяжении всей жизни, и поэтому каждый за долгие годы чего-то да добивается. Лиши человека боли, и он из работящего творца и творческого труженика превратится в аморфное, ленивое существо, едва движимое по инерции примитивными инстинктами, да и то которые через какое-то время станут медленно, но верно угасать. Лиши человека боли, душевной иль телесной, и он не захочет жить, просто не увидит в том смысла!
Пронзившая острым копьем затылок боль хоть и принесла страдания, но обрадовала Аламеза. Он чувствовал боль, а значит, был жив; а значит, его просчет, допущенный исключительно из беспечности, не стал роковой ошибкой. Дарк помнил все, что с ним произошло и как глупо он позволил себя оглушить не ведавшей ни благодарности, ни признательности девице-агенту. Прошлое отчетливо сохранилось в памяти моррона, а вот с осознанием настоящего возникали проблемы. Во-первых, Аламез помнил, что Ринва ударила его по голове, но откуда же тогда взялась боль в иных частях тела, лежащего к тому же не на траве и не на камнях, а на какой-то твердой, влажно-липкой поверхности? У Дарка сильно горели щеки, как будто с них содрали кожу; ныли и неприятно тянули мышцы спины, резало в локте и болел левый глаз с переносицей, которые он никак не мог повредить при падении. Во-вторых, все еще неподвижно лежащий и не спешащий подавать признаков жизни (порой с этим не стоит торопиться, ведь неизвестно, вокруг друзья иль враги) моррон не мог понять множество вещей. Почему его тело обдувает приятный, свежий ветер, которому неоткуда было взяться среди заброшенных руин? Почему до его как будто горящих огнем ушей доносятся плеск воды, крики кружащих над головою птиц и убаюкивающее хлопанье парусины? Почему мокрый пол, на котором он лежит, покачивается? А также почему в краткие перерывы между порывами ветра его начинает мутить от отвратного, стойкого и резкого запаха, исходившего от его же собственного тела? Единственный вывод, к которому смог прийти Дарк, был парадоксален с первого взгляда: он находится на корабле, плывущем по водам довольно большого водоема, скорее всего, Немвильского или, как говорили шеварийцы, Верлежского озера.
Понимая, что больше он все равно ничего не узнает, пока не поднимет веки, Дарк оперся на здоровый локоть и, чуть приподнявшись, открыл глаза. Увиденное поразило моррона настолько, что он даже засомневался, а пребывает ли он в сознании и не является ли все то, что предстало перед его мутным взором, абсурдным сонным кошмаром, не очень страшным, но довольно мерзким. Солнце стояло в зените и порядком припекало. Мерно раскачивающийся пол действительно оказался палубой корабля, медленно идущего под прямыми, едва колышущимися под ветром парусами от шеварийского побережья к центру Немвильского озера. Вдали за кормой виднелись крошечные башенки Верлежа и расплывчатые очертания стоявших на рейде военных судов.
Одному лишь факту пребывания на корабле можно было вдоволь подивиться, однако у Аламеза нашлись более основательные причины для недоумения. Его поразило и это судно, и собственный вид, надо сказать, довольно неожиданный и по меньшей мере непристойно-экстравагантный – не подобающий не только рыцарю, но и любому уважающему себя человеку.
Он был гол, практически гол, если не считать короткого, мерзко пропахшего нечистотами фартука, обвязанного вокруг поясницы и едва прикрывающего то, что в обществе принято стыдливо называть «срамом». Но это еще полбеды! Более всего ужасало Дарка, что его босые ноги по колени покрывала отвратительная, склизкая пленка еще недавно гнивших, а теперь медленно подсыхающих под палящим солнцем отходов. К счастью, обгоревшие, как будто слегка поджаренные солнечными лучами торс и руки моррона были испачканы намного меньше, однако аромат от них исходил точно такой же; терпкий, стойкий и омерзительный. На голове Аламез ощутил присутствие широкополой рыбацкой шляпы, полы которой так пропитались грязью, что на ощупь походили на скользкие и чешуйчатые рыбьи бока.
Судно же, на корме которого он находился, трудно было назвать кораблем, скорее уж, это был крупный, неуклюжий трехмачтовый плот, составленный из обломков настоящего корабля. Из-за низкой посадки слегка покачивающейся на волнах посудины и отсутствия верхней палубы моррону казалось, что громоздкая и непрочная конструкция вот-вот развалится, перевернется или просто пойдет ко дну, не выдержав веса огромной кучи мерзкого груза. Практически все судно являлось одной огромной свалкой отходов, из которой торчали мачты, ограниченной покрытыми грязью бортами, по тоненьким, скользким то ли от воды, то ли от слизи настилам медленно и осторожно перемещалась небольшая команда мусорщиков. Немного успокоило Дарка лишь то, что под одной из таких же, как на нем, липких и рваных рыбацких шляп виднелась голова Грабла. Его товарища практически нельзя было отличить от обычного верлежского мусорщика: та же шляпа, тот же фартук, прикрывающий лишь часть тела спереди, и та же грязь, как будто ставшая второй кожей.
Похоже, верлежские власти серьезно относились к вывозу мусора за пределы городских стен, однако отходы жизнедеятельности не закапывались на свалке где-нибудь посреди ничейного пустыря, как это делалось в герканских или филанийских городах, а сбрасывались в озеро, причем, скорее всего, вблизи герканского побережья.
У Дарка возникло много вопросов: каким образом они сюда попали и куда плывут, почему все его тело ноет, куда девалось послание, а также где его вещи, кто его раздел и зачем? На некоторые из них моррон наверняка смог бы ответить сам, лишь немного пообвыкнув к новой, весьма неприятной среде обитания. Однако к чему утруждать больную голову, когда имеется тот, кто может дать полный отчет? Сделав над собой небольшое усилие, Аламез сел на скользкой палубе кормовой надстройки и хотел поднять здоровую, не ноющую в локте руку, чтобы привлечь внимание Зингера, охотно и, скорее всего, совершенно добровольно помогавшего засорителям озерных просторов крепить снасти и поднимать для увеличения хода дополнительные паруса. К радости Дарка, лишний раз шевелиться не пришлось. Грабл тут же его заметил и, сунув в руки соседа канат, бойко побежал по узким мосткам к лестнице на корму, бывшую не только местом, где находится штурвал, но и относительно чистым пространством, на котором в перерывах между работой отдыхала, спала и трапезничала «пахучая» команда.
– Очухалси? С возвращеньицем! – вполне дружелюбно и без тени злорадства поприветствовал товарища Зингер, с ходу усевшись перед ним на корточки и тут же подсунув под самый нос пострадавшего свежую, еще бьющуюся в волосатой руке и шевелящую жабрами рыбину: то ли леща, то ли озерного карпа. – На, к роже приложи холодненькую, полегчает!
– Где мы и что произошло, пока я был без сознания? – решил сразу выяснить важное Дарк, отстраняя рукой интенсивно бьющий хвостом заменитель холодного компресса.
– Да ничего особливого и не случилось, – пожал плечами Грабл и ловко вышвырнул за борт уже бесполезную рыбину. – Из Верлежа мы выбрались, как и хотели…
– Я гол, рожа опухла, все тело ноет! Я весь в нечистотах, дрейфую на плавучей помойке к герканскому берегу, да еще в самой вонючей компании во всех королевствах. Как ты думаешь, насколько подробны и четки должны быть твои объяснения, чтобы у меня не появилось соблазна выдрать те бороденку по волоску? – стараясь, насколько это позволяли болевшие щеки, широко улыбнуться, спросил Дарк, глядя товарищу прямо в глаза. – Нет, друг милый, невнятной брехней не отделаешься. Давай все по порядку, подробно рассказывай, что да как?!
– Бороду тронешь, вслед за карпушкой за борт мигом отправишься! – на полном серьезе предупредил Зингер, подсунув под нос Аламеза волосатый кулак. – Не для таких, как ты лапунов, бородищу растил! Сам, слабак паршивый, три часа в отключке провалялся, а я его на се через весь город пер да от стражи прятал! Теперича же, видишь ли, Ваш Высокородная Благородь с побитой рожей, отчету с меня требует!
– Ладно, давай по делу, – примирительно произнес Дарк. – Начнем с того, кто меня так отделал?
– Да, никто… случай несчастный, превратное стечение обстоятельств, – буркнул Грабл, смущенно отводя взор и поглаживая зачесавшиеся то ли от грязи, то ли от стыда ладони. – Как тя оглушили, надеюсь, помнишь? Так вот, это та самая герканская шпионка была, Ринва то бишь… Посланьице, как ты и хотел, ужо у нее, можно не беспокоиться!
– Помню, зубы не заговаривай! – кивнул Дарк, осторожно оглаживая рукой все еще болевший затылок. – Одну шишку ты мне объяснил, а как с остальными побоями быть? Только не говори, что девица-красавица так зла была, так осерчала, что ногами рьяно пиналась…
– Да, я и не говорю, не намекал даж… – проворчал Грабл, а затем решил сознаться: – Это я тя по щекам шлепал, чтоб в чуйства привести, а ты все никак и никак, затем за уши драл, тож бесполезно… Ну, не рассчитал чуток силушки, переборщил, ты уж извиняй!
– Ага, я все не просыпался и не просыпался… а ты так на меня разозлился, так раздосадовался, что решил еще и рожу набить! – Дарк, осторожно дотронулся пальцем до опухшей части лица. – В глаз кулачищем зачем заехал?!
– А вот в этом не повинен! – так уверенно заявил Грабл, что Дарк просто не смог усомниться в правдивости его слов. – Ты сам упал, с плеча моего соскользнул, когда через город шли, да об ограду домишки одного так грохнулся неудачно. Я даж боялся, какой-то время одноглазым походишь, но повезло!
– Ладно, хватит о побоях! Допустим, не врешь! – тяжко вздохнул Аламез, не любивший выслушивать бездоказательные объяснения и принимать что-то на веру. – Давай по делу, но только времени попусту не трать! Баржа-то куда-то плывет…
– Плывет, плывет! – закивал Грабл. – Не боись, плывет, куда нам надо! А приключилось вот что… Девица донесение аптекаря хапнула и убегла, я ж с тобой на руках средь развалин остался. Пытался в чувства привести, без пользы все… Сперва подумывал, ты тогось… но дыхание было, а когда по роже тя хлестал, ты даж ругался… С четверть часа потратив, я тя в тенечке у соседнего домишки оставил, а сам разведать пошел, как нам из городишки выбираться. Как только до восточных ворот доплюхал, сразу понял, плохо дело… Усиленные патрули по городу рыщут, каждого герканца останавливают. Солдаты, стражники, ополченцы! Видать, всех на наши поиски «нюхачи королевы» подняли! Не выбраться из Верлежа было никак, все пути перекрыты, а воровские лазы мне не ведомы! – Грабл на миг замолчал, переводя дух, а затем продолжил рассказ: – Тут мне в головушку и закралась мыслишка одна… Когда я еще контрабандой в Альмире промышлял, был у меня знакомец, забавный такой паренек, но кончил плохо, споймали его…
– Не отвлекайся! – еле выговорил Дарк, щека которого еще больше опухла, а боль переместилась с глазницы на верхнюю челюсть.
– Ну, так вот, он товары всякие недозволенные через Герканию в Шеварию возил и обратно… Разболтался как-то по пьяни и признался, что в компаньонах у него ходит капитан «Чистюли-Красотки». Это та самая баржа, на которой мы щас плывем.
– Весьма ироничное название… – пробормотал Дарк, почувствовав, как заныли зубы уже и на нижней челюсти.
– Они товары тайно провозят, в кучах помойных… – никак не отреагировав на реплику, продолжил рассказ Зингер, – и в бочонках под днищем корабля. Береговая охрана им редко когда докучает, никому ж неохота по локти в дерьмо окунаться, чтоб долг служебный исполнять! Но иногда, когда в Верлеже что-то особое случается, досмотры бывают… Мусорщики хлам весь со свалок городских сгребают и в порт отвозят, там на баржу грузят, а она иль посреди озера разгружается, но чаще всего возле герканского берега хлам весь в воду скидывает. Дирвиг, так паренька-контрабандиста звали, на своей лодчонке к барже подплывал ближе к ночи, чтоб с дозорных кораблей не увидели, и товарами с шеварийцами обменивался.
– Да понял я, понял, – пробормотал сквозь сжатые зубы Дарк, боясь, что сейчас снова потеряет сознание.
– Когда Дирвига споймали, торги на озере прекратились, но, как известно, свято место долго не пустует… – продолжал Зингер, не замечая, что его товарищу становится все хуже и хуже. – Отправился я, значитца, в порт, нашел капитана «Красотки» и о вывозе нас договорился. Мы, контрабандисты, всегда друг дружке помогаем, даж если ранее лишь через посредничков дела имели. Наше братство куда крепче воровского будет, на том стоим!
– Сколько за провоз «братишка»-то взял?! – презрительно хмыкнул Дарк, внезапно почувствовавший облегчение. Зубная боль исчезла, и даже опухоль на щеке, как будто начала спадать.
– Тут дело такое… – Грабл внезапно замялся и стал отводить взгляд. – Мы с тобой в Верлеже пошумели… Пойми, не каждый день на тюрьму нападают да из лап сыска шпионов герканских вытаскивают… Слух о наших подвигах ужо по всему городу пошел. Опасался капитан, как бы стража особо тщательный досмотр не устроила, да так на деле оно и вышло. Ты только все, счастливец, продрых, а я вот очень перепужался, когда с полсотни солдат по кучам гнилья заползало… Всех обыскали, весь хлам обтыкали, даж под днище ныряли, а потом еще и каждого работягу по-шеварийски псалмы читать заставили, – на лице рассказчика возникла гримаса отвращения. – Рисковал капитан шибко, вот и…
– Сколько заплатил, спрашиваю? – стоял на своем Аламез, нутром почувствовавший, что прогулка по озеру в компании мусорщиков обошлась недешево.
– Да все, что у нас было, все и отдал! – наконец-то решился честно признаться Грабл. – Одежду, оружие, кошель и даж должон чуток остался, но это неважно! Главное, вон он Верлеж, вдалеке маячит, а мы тута, и от матросни помойной нас никто не отличил! Я по-шеварийски так лопотал, что никто в происхожденьице моем не усомнился! Твоя ж рожа побитая нам тож на руку сыграла, тя будить солдаты не стали, а коли бы вздумали, то у тя вон полрожи, как полупопица! Отбрехались бы, что языком шевелить не можешь!
– Ты хоть понимаешь, что натворил? – тихо произнес, почти прошептал Аламез, конечно же, отдавая себе отчет, что переплативший втридорога товарищ поступил верно, но пребывая в растерянности и не зная, что им делать без денег и практически голышом на чужом берегу. – Как мы до Кенерварда с тобой доберемся?! Вот в этих вонючих фартуках да шляпах по дорогам расхаживать будем?! Без оружия, когда вокруг одни враги?!
– Да ты не злись, оно все и к лучшему вышло! – попытался успокоить Аламеза Грабл. – В одежонке да с мечами в руках плыть очень неудобно… Поверь уж мне, я по личному опыту знаю! Ладно бы милю, ну две, а ведь нам с тобой с пол-озера проплыть придется!
Слова товарища заставили Аламеза вздрогнуть, он вдруг понял, что за испытание поджидало их впереди. Удалившись от Верлежа на милю, может, на две (точно определить расстояние на воде довольно трудно), судно с отходами на борту продолжало движение прежним курсом к середине Немвильского озера, а не повернуло на юго-запад, чтобы высадить их на берегу вблизи от Кенерварда.
– Да ты что ж, еще и о курсе не договорился?! Да за такие деньги… – чуть было не выкрикнул Дарк, готовый наброситься с кулаками на напарника.
– Охолонись! – утихомирил пришедшего в ярость Аламеза Зингер, с силой, до боли в костяшках, сжав ему кисть правой руки. – Не забывай, какая щас обстановка! Это ток кажется, что шеварийцы такие увальни непутевые и дураки, а на самом деле они за озерком во все два глаза приглядывают, да и третий, поди, тож наготове, в запаснике держат! Поверни «Красотка» хоть на градус от обычного курса, и полчаса не пройдет, как люгер патрульный появится! – Убедившись, что приступ гнева у Дарка прошел, Грабл разжал его руку. – А вот двух пловцов никто не приметит.
– Да ты хоть знаешь, сколько до берега плыть?! Я уж и не помню, когда в воду-то заходил… – печально вздохнул Аламез, сомневавшийся, сможет ли он добраться вплавь до берега.
– Захочешь – доплывешь! А не сдюжишь, значитца, я тя за волосняк потащу. До бережку уж как-нить доволоку, токмо ты уж особливо не брыкайся! – проворчал Грабл, бывший не в восторге ни от предстоящего заплыва с таким балластом на руках, ни от упаднического настроения товарища. – Ты б вместо того, чтоб панику разводить да себе нервишки надрывать, лучше б рассказал, какие-такие делишки у тя в Кенерварде еще появились… Чо ты из донесеньица понял, что я пропустил?
– Потом, когда и если до берега доберемся! Здесь слишком много лишних ушей, – ответил уже взявший себя в руки Дарк, многозначительно покосившись на снующих взад-вперед матросов.
– Потом так потом, – не стал настаивать Зингер, поняв, что это была всего лишь отговорка и что Дарк, боявшийся предстоящей водной прогулки, в данный момент просто не желал ничего объяснять. – Нам до места разгрузки еще полчаса плыть. Теперь шеварийцы хлам посреди озера сбрасывают, а к нашему побережью подходить опасаются. Как только команда паруса спустит да за лопаты возьмется, так нам в воду и сигать! Ты не боись, я ж рядом, я ж подсоблю, да и в водице озерной хищных рыбин не водится, так что за то, что у тя щас из-под фартука выползло и смешно так торчит, никто не укусит!
– Укусит, так отравится! – гордо заявил Дарк, поднимаясь с палубы. – А что откушено, заново отрастет, мы же морроны!
Глава 9
Читать бесплатно другие книги:
