Слуга Люцифера Крючкова Ольга
– Ты, прав, carra mio[20]. Но она должна вырасти достойной и целомудренной, а это весьма сложно в нашем доме. Мальчики уже взрослые, они только и говорят о мужских удовольствиях. Подумай, что будет с твоей дочерью!
– Дорогая моя, La bella, целомудренна лишь та, которую никто не возжелал! Хорошо, я отправлю её с кормилицей и парой служанок в Субьяко, что в шестидесяти милях от Рима. Там находятся мои земли, дарованные инвеститурой[21] самого понтифика. Они принесут мне десять тысяч дукатов годового дохода. Да, кстати ей уже тринадцать. Ты думала о конфирмации[22]?
О чём Ваноцца думала, так это как раз о первом причастии. Она боялась проводить его здесь, в Риме, мало ли что Лукреция скажет священнику.
– Думаю, мы проведём конфирмацию в Субьяко. Наверняка, там есть домовая церковь или часовня.
– Да, часовня. Ну, пусть будет так, как хочешь. – Согласился Родриго. – Похвально, что ты так хлопочешь о детях. Да, кстати Хуан и Цезарь уже взрослые мужчины и пора им заняться делом. Что скажешь, если я отправлю Хуана в Испанию, ему исполнилось семнадцать и он вполне может выполнять мои поручения.
– Прекрасно! А что с Цезарем?
– Мальчик, бесспорно умён и образован. Думаю, через год я добуду для него сан кардинала или архиепископа. Иннокентий VIII питает amor sceleratus habendi[23] и торгует кардинальскими сутанами направо и налево. Если немного подзатянуть ремешок, то вполне можно раскошелиться. Последний раз он просил за сан десять тысяч дукатов.
Ваноцца округлила глаза, названная сумма соответствовала её трёхлетнему доходу от сдачи в наём недвижимости.
– Если ты решил, что Цезарь станет кардиналом, так тому и быть, – женщина прильнула на грудь любовника.
– Ваноцца, ты ничего не просишь для себя, – заметил Родриго.
– У меня всего в достатке, – ответила La bella и поцеловала Родриго в волосатую грудь.
Ваноцца вернулась домой в карете Борджиа почти за полночь. Она потихоньку проскользнула в дом, чтобы не разбудить прислугу. Проходя мимо спальни Лукреции, она услышала голоса:
– О! Как ты хорош! Ещё! Я хочу тебя!
Мадонна замерла: голос дочери… С кем она?
– Моя королева! Ты всегда ею будешь… – вторил ей мужской голос.
– Скоро вернётся наша матушка, – проговорила обольстительница. – Хотя, какое ей дело до нас… Она опять потащилась к отцу.
– О-о-о! – Цезарь достиг апогея и упал на кровать рядом с сестрой. – Ты уверена, что рождена от Борджиа?
– Конечно, он постоянно засыпает меня подарками, хоть мать и лжёт, что покупает их сама. Я-то знаю, правду… Думаю, и ты с Хуаном – не дела Кроче. Мы все от Борджиа…
– Но почему наш отец, вернее сказать, Джорджио дела Кроче, ничего не предпримет, зная, что мать изменяет ему столько лет? – удивился Цезарь.
– Ему выгодно молчать. Он старше матери почти на двадцать пять лет и не такой страстный любовник как кардинал.
Ваноцца слилась со стеной: произошёл инцест[24], то, что она боялась более всего.
– Madre di Dio![25]… – шёпотом произнесла она и хотела перекреститься, но рука замерла в воздухе. Теперь женщина сомневалась, в праве ли обращаться к Богоматери.
На следующее утро Ваноцца вошла в спальню дочери, решительно настроившись на серьёзный разговор:
– Лукреция! Будь добра, перестань притворяться, что спишь.
– А, матушка вы… Все в этом доме притворяются… А я что хуже других?.. – проговорила она еле слышно, потягиваясь на кровати под шёлковым покрывалом.
Ваноцца поняла, разговора не будет, да и о чем говорить, ведь «дело» сделано. Она собралась с мыслями и пошла в атаку первая:
– Твой отец Родриго Борджиа желает забрать тебя и поселить в своём поместье Субьяко, что под Римом.
Лукреция встрепенулась: мать говорит правду, неужели?
– Собери вещи, возьмёшь с собой Сильвию и двух служанок. Отправишься завтра утром. И не вздумай перечить мне! – разъярилась Ваноцца.
Лукреция и не собиралась это делать, напротив, радуясь, что обретёт долгожданную свободу вдали от дома.
Поместье Субьяко, bonum avitum[26] Борджиа, было роскошным. Дом с фонтанами, скорее напоминал виллу, нежели укреплённые замки соседей землевладельцев. Лукреция наслаждалась его простором и красотой.
Она почти каждое утро садилась на лошадь и отправлялась на прогулку. Земли, принадлежавшие кардиналу, тянулись бесконечно, и Лукреция могла путешествовать по ним целыми днями в сопровождении молодой компаньонки Сильвии и двух guardia[27]. Они часто останавливались на привал, отдохнуть и перекусить.
Один из guardia по имени Антонио был молод, хорош собой и Лукреция возжелала его. Она встала с расстеленного покрывала и посмотрела на небольшую рощу в пятидесяти шагах от их импровизированного лагеря.
– Сильвия, давай, кто первая добежит до рощи, та получит награду.
– Какую, сударыня? – поинтересовалась компаньонка.
Лукреция протянула ей руку, компаньонка поднялась, и та зашептала ей на ухо:
– Антонио хорош, не правда ли?
Сильвия кивнула.
– Я хочу его… А ты?
Сильвия округлила глаза:
– Сударыня, я… – запнулась она, – не могу.
– Понятно, ты – девственница. Непростительное упущение, дорогая, тебе ведь почти шестнадцать. В твоём возрасте уже рожают детей. Раз так, то отвлеки второго guardia, а я уединюсь с Антонио в рощице. И не смей нам мешать!
Дни текли своей чередой, похожие друг на друга как две капли воды: подъём не ранее полудня, завтрак в постели, туалет, прогулки на лошади, обед, вышивание или чтение рыцарских романов и, наконец, ужин. Лукреция обрела свободу, но изнывала от скуки. Ей хотелось приключений.
Однажды она приказала наловить кроликов и выпустить их на полянке около дома, затем взяла арбалет и перестреляла всех до единого. Сильвия украдкой рыдала, ей было жаль невинные создания. Лукреция же обозлилась на неё и чуть не ударила арбалетом с размаху: компаньонка увернулась по чистой случайности.
Неизвестно, чем бы закончилась скука госпожи, если бы в один из погожих сентябрьских дней, у ворот виллы не появился герольд верхом на лошади:
– Послание от графа Асмодео ди Неро[28] для госпожи Лукреции дела Кроче!
Лукреция надломила печать из сургуча и прочла:
«Signora![29]
Я – граф Асмодео ди Неро. Мой замок находится в десяти милях от Субьяко и известен как Creazione[30]. Послышав про вашу красоту, я дерзнул отправить сие послание, дабы выразить надежду, что вы посетите моё скромное жилище и удостоите счастья видеть истинную perluna[31].
Если согласитесь оказать мне честь, то я тотчас же пришлю за вами эскорт».
Приглашение оказалось весьма кстати. Лукреция тут же отписала короткий ответ:
«Signorina!
Благодарю за приглашение. Счастлива буду познакомиться с вами завтра днём».
В полдень следующего дня к вилле Субьяко приблизился конный эскорт с каретой, обтянутой чёрным шёлком с гербом, изображающим дракона изрыгающего пламя.
Лукреция, потратившая всё утро на свой туалет, появилась на пороге дома в сопровождении верной компаньонки Сильвии. Она была очаровательна, платье из голубого флорентийской тафты особенно оттеняло её глаза, придавая им блеск и глубину.
От эскорта отделился паж, облачённый в ярко красную курточку, и чёрный бархатный берет, украшенный плюмажем в тон одежды. Он подошёл к Лукреции и предложил ей руку. Затем подвёл к карете, распахнул дверку, украшенную драконом, подождав, когда госпожа и её спутница удобно разместятся.
Девушки удобно устроились на мягких сиденьях, предвкушая интересную встречу.
– Трогай! – дал команду кучер. Процессия медленно поползла по дороге среди поля, к ней присоединились два стража виллы Субьяко, приставленные к Лукреции заботливым отцом.
Девушки смотрели в окно на проплывающие мимо пейзажи, наконец, земли Борджиа закончились, начались совершенно незнакомые места.
Равнинная дорога перешла в просёлочную, затем резко сменилась на каменистую, идущую вдоль подножья горы.
Наконец дорога стала узкой, проходя по небольшому горному ущелью. Девушки выглянули в окно кареты, но кроме скал и голубого обрывка неба наверху, ничего не увидели.
Сильвия заёрзала от волнения. Она достала из рукава кружевной платок и постоянно им обмахивалась.
– Сильвия, неужели тебе жарко? – удивилась Лукреция.
Компаньонка ничего не сказала, лишь промокнула платком выступившие капли пота на лбу. Лукреция засмеялась:
– Трусиха!!! Вот, что значит, всю жизнь просидеть на одном месте!
Неожиданно девушки заметили, что карету и эскорт окутывают сумерки.
– Мы что провели в карете целый день? – удивились они. – И не испытали ни малейшего чувства голода и усталости?..
Глава 4
Через три года Дмитрий Владимирович Малышев ездил на работу и с работы на служебной «Победе». После окончания заочного отделения Московского техникума связи и Высшей партийной школы он уже занимал должность директора Кожевнического телефонного узла, отлично руководил вверенным ему предприятием, был убеждённым коммунистом и примером для молодёжи, несмотря на свои двадцать семь лет.
Шёл 1950 год. Москва активно застраивалась. Ирина Малышева как инженер-проектировщик недостаток в работе не испытывала, а напротив, поднималась по должностной лестнице. Детей у Ирины пока не было, и она полностью с самозабвением отдавалась работе. Ей дали группу молодых проектировщиков, окончивших института, и они окунулись в работу с головой. Ирина постоянно задерживалась на работе, но Дмитрий с пониманием относился к её профессиональным стремлениям и всячески их поддерживал.
Он частенько поговаривал:
– Расти, Иринка, расти. Будешь большим начальником, тогда и детей заведём.
Ирина не возражала против такой позиции мужа, она нажилась в тесноте и бедности, хотелось себя обеспечить материально, поездить по санаториям и курортам, да и, вообще, пожить в своё удовольствие. Что, собственно, Малышевы и делали. Дмитрий брал на работе путёвки по профсоюзной линии, и они каждый год отправлялись с женой то в Ялту, то в Анапу, то в Геленджик.
В плане обеспечения материального также всё было впорядке: гардероб Ирины ломился от шёлковых, креп-жоржетовых, шифоновых, шерстяных, муаровых платьев и костюмов, дополняли весь этот нарядный изыск две шубы, из серого каракуля и чернобурки, а также малахитовая шкатулочка с золотыми украшениями. О таком материальном обеспечении можно было только мечтать.
Наконец, несмотря на все импортные предосторожности, Ирина забеременела. Первым её порывом было: пойти сделать аборт. Дмитрий в данном вопросе занял жёсткую позицию и был категорически против. Он хотел ребёнка, причём девочку, такую же кареглазую красавицу как мама. Ирина уступила доводам мужа и через девять месяцев в июне 1951 года родилась Зинаида, или Зинуля, как называл свою малышку Дмитрий.
Дмитрий закупил всё, что положено новорожденному ребёнку, пока Ирина находилась в роддоме, причём самое лучшее. Зинулю, крохотную, сморщенную, завёрнутую в розовое байковое одеяльце привезли домой, на Даниловскую набережную. Ирина занималась ребёнком, Дмитрий продолжал рваться «наверх».
Когда Зинуле исполнилось одиннадцать месяцев, и она начала почти самостоятельно ходить, держась за мамину руку, Дмитрия перевели на новую должность в Министерство Связи.
Декретный отпуск Ирины истекал, надо было принимать решение: отдавать Зинулю в ясли, или же бабушке Лидии Петровне. Дмитрий предпринял ловкий шаг и при содействии министерских завязок получил трёхкомнатную квартиру в районе метро Фрунзенская вместо своей двушки и маминой комнаты. Зинуля оставалась под присмотром Лидии Петровны, Ирина же смогла, наконец, заняться любимым профессиональным делом.
Шли годы. Наступил 1953 год, который потряс страну смертью вождя, затем предательством Берии, начались развенчание культа личности, затем и оттепель шестидесятых.
Зинуле исполнилось десять лет. Она училась в третьем классе, но учёба особо не давалась, девочка ленилась и от занятий отлынивала. Спасал министерский авторитет отца. Ну, кто будет засыпать тройками и двойками дочь самого заместителя министра связи и коммуникаций СССР?! Отец осыпал учителей подарками и, естественно, в дневнике появлялись соответствующие подаркам оценки.
Однако стремительный карьерный рост отразился на здоровье Дмитрия.
Первый инфаркт случился у него как раз после дня рождения Зинули. Всё отметили, как положено: дочь засыпали дорогими куклами, венгерскими платьями, французскими лакированными туфлями. Дмитрий держался спокойно, старался быть весёлым, но Ирина хорошо, изучив мужа за пятнадцать лет совместной жизни, чувствовала, с ним что-то происходит и внутренне он напряжён.
Дмитрий уединился в кабинете под предлогом работы с документами. Ирина хотела возразить, дабы муж в день рождения дочери отдохнул и не думал о делах. Н сдержалась, потому, как понимала: бесполезно, Дмитрий сделает так, как считает нужным. Он долго не выходил из кабинета, Ирина боялась его тревожить, но женское сердце подсказало: «Беда!»
Когда Ирина вошла в комнату, Дмитрий лежал на письменном столе, рядом в свете включенной настольной лампы поблескивал кристалл. Она тут же вызвала скорую помощь, которая оперативно приехала, узнав, что плохо столь высокопоставленной особе.
Дмитрию тут же вкололи укол и увезли в министерскую клинику. Он провёл в ней ровно двадцать один день. Ирина постоянно навещала мужа, он же быстро шёл на поправку. Но её постоянно мучил вопрос: зачем в тот вечер Дмитрий взял кристалл?
Через месяц Дмитрий, как всегда, сел утром в свою чёрную «Волгу» с водителем, подбросил Ирину до Маяковки, затем отправился в министерство, благо, что по дороге. Дмитрий постоянно задерживался на работе, и Ирина к этому привыкла, но теперь он и вовсе поздно приходил. Она, грешным делом, подумала, что у мужа появилась любовница, но спрашивать не решалась, боялась осложнений и так ставшими не простых отношений.
Супруги Малышевы, так любившие друг друга пятнадцать лет назад, постепенно отдалялись друг от друга, каждый жил своей жизнью. Дмитрий «держался за кресло», вылететь из которого не составляло труда, сделай он хоть один неверный шаг. Ирина же, став руководителем проекта, полностью отдавалась делу, постепенно перестав обращать внимание на мужа, ведь в Моспроекте интересных мужчин было в достатке.
Ирина, как женщина ещё молодая, тридцати восьми лет, во всех отношениях интересная, пользовалась успехом у сослуживцев, многие из которых, будучи разведенными, поглядывали на неё как на лакомый кусочек, останавливал их только министерский муж. Но по истечении некоторого времени Ирина, понимая, чем вызвана их нерешительность, начала сама раздавать авансы направо и налево. Последовала нескончаемая череда любовников.
Дмитрий чувствовал измены жены, его это тяготило. В один прекрасный момент, поздно вечером, когда жена пришла из очередного ресторана, не утруждая себя объяснениями, он высказался:
– Ну, ладно, тебе наплевать на меня! А дочь?! Ты совсем не уделяешь ей внимания. Она уже большая и всё понимает.
Ирина сняла шубу, повесила на вешалку, с трудом стянула итальянские сапоги на шпильках, взглянула на мужа подвыпившим взглядом и отрезала:
– Твоя мама на что? Вот пусть и занимается ребёнком. А мне некогда, я жить хочу в своё удовольствие. Мне скоро сорок, а я ещё и не жила.
– Как не жила? А что же ты делала? – У Дмитрия аж глаза округлились от удивления.
– Из нищеты выбиралась, будь она проклята! Слушай, я тебя не трогаю, делай что хочешь! Ну и меня оставь в покое! Не устраивает, давай разведёмся, правда карьера твоя пострадает. Лучше, пусть всё будет как есть.
Дмитрий схватился за сердце.
– Мама, накапай мне сердечных капель!
Лидия Петровна, всегда любившая Ирину, не могла понять, что же случилось с невесткой в последнее время, быстро накапала сорок капель лекарства в стаканчик и принесла сыну. Ирина фыркнула и закрылась в своей комнате. В последнее время она даже с мужем перестала ездить на служебной машине, предпочитая добираться до работы на метро.
Первое время Дмитрий наблюдал в кристалле за похождениями жены, затем ему это занятие порядком надоело. Ухажёры были все на один манер – разведенцы, с захломлёной холостяцкой квартирой и скромными финансовыми возможностями. Дмитрий понимал, что ни кому из них жена не уйдёт, привыкла она жить по-другому, в сытости и достатке, с постоянными обновами и продуктовыми деликатесами из спецмагазина. Но в последнее время, она совершенно изменилась, создавалось впечатление, что у неё новый мужчина, и с ним всё гораздо серьёзней, чем с остальными. Если раньше Ирина пыталась соблюдать меры приличия, то теперь все формальности ей были безразличны, она откровенно шла на конфликт.
Дмитрий даже перестал задерживаться на работе, приезжал домой около восьми вечера и пытался пообщаться с дочерью. Зинуля огрызалась и грубила, переходный возраст был в самом разгаре, контакта между дочерью и отцом не получалось. Наконец, весенним вечером, когда Зинуля училась уже в девятом классе, позвонила классная руководительница и сообщила министерскому папе, как отвратительно учится и ведёт его ненаглядная дочь. Дмитрий был в бешенстве: раз подарки не помогают, значит, дело плохо – дочь распустилась совершенно. Он снял ремень, влетел в комнату чада, и устроил ей трёпку в лучших национальных традициях. Лидия Петровна пыталась защитить внучку, но безуспешно, в порыве гнева и ей перепало.
После всех этих эмоциональных разборок, Дмитрий упал в кресло, покрылся испариной, левую руку сводило, сердце настойчиво пыталось выпрыгнуть из груди. Лидия Петровна перепугалась не на шутку и вызвала скорую. Дмитрию вкололи укол и предупредили: ещё один подобный стресс и он – в морге! Вот туда Дмитрию совсем не хотелось, не для этого он из комнаты в бараке выбирался, чтобы в сорок два года умереть от сердца.
…В час ночи стало ясно: Ирина домой ночевать не придёт. «Хорошо хоть на следующий день выходной и можно отлежаться», – подумал Дмитрий. Он достал кристалл и увидел в нём такое, что даже в импортных фильмах за закрытых просмотрах не показывают.
Его Ирина лежала в кровати обнажённая под каким-то черноволосым мужиком с крепкой упругой задницей, и отдавалась ему с безумной страстью. Дмитрий почувствовал, как под левым соском загорелся старый военный ожог. Лица «Казановы» видно не было, только черноволосый затылок и перстень с кроваво-красным камнем на правой руке.
Дмитрия пронзила мысль: «Так это такой же перстень, как у мужика из моего видения в замке, в сорок пятом году! Подобный перстень не забудешь! Что это всё значит?»
Под левым соском жгло, перед глазами всё расплывалось. Дмитрий задыхался. Последнее, что он увидел: перед ним стоял голый черноволосый мужик, обнимал обнажённую Ирину, держа её прямо рукой за полную грудь, кроваво-красный камень загадочно блестел. Дмитрия стояли красные отблески рубина…
Дмитрий очнулся под капельницей, в реанимации, через три дня. Наши доблестные медики, можно сказать, вытащили его с того света. Рядом сидела Ирина, бледная, без макияжа, длинные каштановые волосы убраны в пучок – прямо как учительница из Зинкиной школы. Увидев, что муж пришёл в себя, она заплакала.
– Димулечка, прости меня, дуру! Наваждение на меня нашло, клянусь тебе, никогда больше вести себя так не буду.
Дмитрий говорить ещё не мог, он только слегка кивнул. Конечно, он простит жену, ведь любит её, и всё делал только для неё и карьеру, и доносы писал, и подглядывал, и подслушивал, и оговаривал. По крайней мере, Дмитрию так казалось, возможно, это было оправданием его подлости и низости, или того хуже, служения злу и пороку. Всякому делу, даже богомерзкому можно найти благородное оправдание из лучших побуждений.
В тот день, а точнее ночь, когда Дмитрия увезли в больницу на скорой помощи со вторым инфарктом, Ирина была с любовником. Она действительно переживала наваждение, по-другому не скажешь. Познакомилась она с Асмодеем, так звали любовника, в Московской консерватории, куда Ирина любила захаживать на концерты органной музыки. На одном из таких концертов известного немецкого музыканта и композитора Иеронима Зильбервальца, они и познакомились. Асмодей сам подошёл к Ирине и представился членом музыкальной труппы, говорил с лёгким немецким акцентом. В Москве немецкая труппа собиралась пробыть почти месяц, давая концерты, а затем отправиться в Свердловск.
Асмодей покорил Ирину интеллигентностью, воспитанностью и эрудицией, о чём они только не говорили. Ирина, стосковавшаяся по интеллектуальному общению, была на верху блаженства, не ожидая, что такие мужчины ещё остались, а не вымерли в прошлом веке.
На следующий день, вечером, Асмодей пригласил её в ресторан. Он прекрасно общался на русском, хотя с лёгким акцентом, так что казалось, он – из республик Прибалтики. За ужином Ирина окончательно потеряла голову и согласилась пойти к Асмодею в номер. С этого посещения всё и началось – такого секса и раскрепощённости у Ирины не было никогда. В постели она чувствовала себя естественно, не стесняясь своих желаний. Асмодей же как опытный любовник довёл Ирину до точки, она за вечер испытала столько оргазмов, сколько не испытывала за всю жизнь с мужем.
Во время следующей их встрече, Асмодей предложил Ирине уйти от мужа и уехать с ним в Германию. Ирина поначалу, попыталась возразить и вспомнила, что у неё есть дочь, но вскоре ей было абсолютно наплевать и на мужа, и на дочь, она жаждала только одного – сексуального удовольствия с любовником.
В ту ночь, когда Дмитрий видел в кристалле жену, в объятиях любовника, она не помнила почти ничего. Оставаться до утра в номере Асмодея Ирина не планировала, это было не безопасно, можно было привлечь к себе не нужное внимание органов госбезопасности за связь с иностранцем. Но когда она возлегла с ним на ложе, то забыла обо всём и потерялась во времени и пространстве.
Асмодей словно околдовал её и подчинил своей воле. Очнувшись утром в гостиничном номере, на чужой кровати, Ирина сначала растерялась, а затем быстро засобиралась домой. Асмодей пробудился, открыл свои карие, почти чёрные с поволокой глаза и сказал:
– Не спеши, ты ему уже не поможешь. Дело сделано. Твой муж знает, где и с кем ты провела ночь. Он всё видел и сейчас умирает в больнице.
Ирина выронила чулки из рук.
– Откуда он мог нас видеть?
– Да у Дмитрия есть такая способность видеть то, что не видят другие, – сказал Асмодей и перевернулся на другой бок, смачно зевнув.
– Кто тебе сказал имя моего мужа? – Ирина удивилась ещё больше. – И почему он умирает? Что за шутки?
– Мне ничего не надо говорить, я итак всё знаю. У него второй инфаркт, вот он и умирает. Какие уж шутки! Это просто игра… Когда ты стонала подо мной, тебе было глубоко наплевать на мужа, дочь и свекровь. Ты думала только об удовольствии, ты его получила. Смерть мужа – расплата за удовольствия. А как ты хотела! За всё надо платить!
– Кто ты? Ведь ты не музыкант из немецкой труппы, ты… – Ирина оборвала фразу, ответ пришёл сам собой.
– Да, да, именно. Но тот, кого ты хотела назвать – мой шеф, я всего лишь – его скромный помощник, а если быть точным – слуга Люцифера, падшего ангела. Мы можем заключить сделку, я верну тебе мужа и твою прежнюю обеспеченную жизнь, но при одном условии.
Ирина не верила своим глазам и ушам – перед ней слуга Люцифера. Это противоречило здравому смыслу и учению диалектического материализма, который она усердно изучала в институте. «Господи, за какие грехи!» – Подумала она.
– Поздно Господа поминать, не поможет! – Нагло заметил Асмодей.
– Не поздно, Господа просить о помощи никогда не поздно! Я раскаиваюсь в том, что сделала! Я не боюсь тебя и никаких сделок заключать не буду! Тебя нет и быть не может! Ирина схватила плащ и выбежала из номера.
– Склочная бабёнка попалась. Ещё в церковь пойдёт грехи замаливать, – пробурчал Асмодей. – А как всё хорошо начиналось в Брюгенвальде, в сорок пятом! Да и потом неплохо было. И вот: финита ля комедия! Кто бы мог подумать, что у неё такая сила воли! Я бы тогда, пожалуй, женил Малышева на другой девице, попроще и посговорчивей. Но, увы, с такими способностями, как у неё – ещё поискать! Все карты мне спутала, – он был явно разочарован.
Ирина действительно пошла в ближайшую церковь, нашла батюшку и рассказала о своих подозрениях. Он посмотрел на рабу божию, как на душевно больную, прочитал молитву, поинтересовался крещёная ли. Узнав, что крещёная, одел на шею Ирины образок со спасителем и сказал:
– Человек волен верить в Господа, ища у него защиты и поддержки, или в Дьявола, погрязая в грехе. Вы сами должны выбрать, каким путём пойдёте и кому душу свою вверите. Я могу сказать только одно: божьим заповедям следовать трудно, грешить легче и слаще.
– Спасибо, за наставление, – поблагодарила Ирина и направилась домой.
Когда она открыла ключом дверь, перед ней стояла в коридоре заплаканная дочь с немым укором. Ирина, ничего не говоря, приняла ванную, зачесала волосы в пучок, надела самое простое платье и тогда уже спросила Зинаиду:
– Лидия Петровна уже в больнице, у папы?
Зина округлила глаза.
– Откуда ты знаешь?
– Я теперь слишком много знаю. Собирайся, поедем вместе. В какую больницу увезли папу?
– Ну, как обычно, в министерскую.
Дмитрий поправился, но из министерства ушёл под предлогом здоровья. С приходом Леонида Ильича Брежнева начались постоянные перетрубации в министерстве, шерстили всех подряд. Дмитрий был уже не в состоянии расплетать постоянные интриги и попросил перевести на другую работу, поспокойней.
Его направили в Институт Связи. Бывший ректор как раз достиг возраста полного маразма и с почётом отбыл на давно заслуженную пенсию. Малышев (в сорок пять лет) приступил к исполнению новых обязанностей.
Ирина также работала в Моспроекте, руководила отделом, по выходным посещала церковь, Дмитрий знал о новом пристрастии жены, но делал вид, что не догадывается, да и потом в Советском Союзе свобода совести и вероисповедания прописаны в Конституции.
Дмитрий стал замечать, что после посещения женой церкви, ему становится плохо, он не может её обнимать, ожог под левым соском начинает саднить, сердце колоть. Дмитрий ничего не говорил Ирине о своих ощущениях, она, не понимая, что происходит, старалась, как можно меньше контактировать с мужем. Так они и жили по разным комнатам.
Дмитрий ушёл с головой в новую работу, надо было принять кучу дел, да ещё в них разобраться. Зинуля еле-еле закончила десять классов, Дмитрий устроил её к себе в институт на модный экономический факультет. В институте всё пошло по накатанной программе: раз Малышева Зинаида – вот тебе зачет по предмету, или хотя бы «удовлетворительно» на экзамене. Училась Зинуля, не напрягалась, со второго курса пребывала в любви, а на третьем – плоды сей любви стали заметны.
Жених Зинули был иногородним, без жилплощади, в Ярославле у него имелся частный дом и мама преклонного возраста. Так что жених, Серёга, был самого что ни на есть пролетарского происхождения – почти без средств к существованию.
От чего супруги Малышевы бежали всю жизнь без оглядки, настигло их через двадцать три года семейной жизни. Зинуля пребывала в полной прострации, она, похоже, до конца не соображала, что беременна и ждёт ребёнка со всеми вытекающими из этого последствиями. Она привыкла жить за родителями, которые решали все её проблемы: обеспечивали, одевали, обували, отец возил в институт на служебной машине. Поэтому ей, казалось, что беременность – шутка юмора, а мама за неё сама родит и воспитает ребёнка. Впоследствии так и получилось…
Родила Зинуля благополучно, Дмитрий напряг все свои связи, дочь положили в один из лучших роддомов Москвы. И вот летом 1970 года, в июле месяце, на свет появилась Вероника Малышева-Назарова, по фамилии молодого беспечного папаши. Папа Назаров сразу сдулся, бросил институт и укатил строить гидроэлектростанцию в Сибири, правда, что он мог построить с отсутствием строительной специальности, не столь важно.
Дмитрий, конечно, мог применить административные меры, по отношению к молодому ловеласу, но не захотел: сами, мол, воспитаем, на кой нам сдался «этот голомуд».
Вероничка росла под пристальным оком прабабушки Лидии Петровны. Зинуля оканчивала институт с горем пополам и вновь пребывала в очередной любви, которая также стала заметной, спустя некоторое время. На этот раз всё оказалось проще, она собрала вещи и на пятом месяце беременности, укатила с женихом, после защиты дипломного проекта, по распределению в небольшой городок Семиреченск, где остро нуждались в экономистах.
Писала Зинуля редко, единственное, что узнали Малышевы – у них родился внук Константин. Дмитрий посылал дочери денег переводами, старался поддержать молодую семью. Молодая чета Васильевых деньги получала исправно, но в ответ – «ноль эмоций».
Ирина уделяла внимание любимой внучке: окрестила её украдкой от мужа со свекровью, постоянно следила за ней и интересовалась её успехами, дарила подарки, по выходным водила на прогулки и в зоопарк, в общем, была образцово-показательной бабулей.
Однажды, посещая с внучкой зоопарк, она обратила внимание на некоего кавказца, перстень на его руке показался ей знакомым. Мужчина привёл своего юного отпрыска полюбоваться на наших далёких предков обезьян. Но кавказцы так хохотали над макаками, что все сомнения у Ирины развеялись, она ещё раз посмотрела на перстень и решила, что камень похож, но меньше по размерам и не такой насыщенно красный.
Вероничка любила бегемотиков, они плевались водой из своего бассейна – дети визжали от восторга. Вероничка увлеклась созерцанием животных, сидя в прогулочной складной коляске, очень удобной при переездах в транспорте.
Мимо Ирины кто-то прошёл, её обдало жаром, сердце защемило, во рту появился неприятный привкус. Она явно услышала: «Я предлагал тебе сделку, но ты отказалась, пеняй на себя… Расплата близка…» Она резко оглянулась, но рядом были только мамаши с детьми, в толпе пёстрых платьев мелькнул чёрный костюм, Ирина тряхнула головой и подумала: «Не может быть, столько лет прошло… Привиделось…»
Когда Ирина с внучкой приехали домой, её встретила рыдающая Лидия Петровна. Ирина вошла в комнату Дмитрия, он сидел за письменным столом, откинувшись на спинку стула, голова запрокинута назад, на столе перед ним серебрился кристалл.
В день смерти мужа Ирина убрала кристалл подальше от глаз, в комод, обмотав его старым цветастым платком. Она по наитию чувствовала, что эта красивая вещица хранит некую тайну…
Дмитрия похоронили с почестями – присутствовала вся проффесура института. Дочь Зинуля так и не пожелала проводить отца в последний путь, несмотря на то, что ей отправили срочную телеграмму. Она позвонила матери по межгороду и выразила сдержанные соболезнования. У Ирины создалось впечатление, что звонила не дочь, а посторонний человек. Как ни тяжело было признаться: они с дочерью стали чужими людьми.
Спустя сорок дней, Ирина разбирала бумаги в рабочем столе Дмитрия и обнаружила интересный свиток, увенчанный висячей печатью. Она развязала ленточку: из свитка выпал тетрадный пожелтевший листок, исписанный ровным почерком. Пробежав по нему глазами, Ирина ужаснулась. Недолго думая, она направилась на кухню, смяла свиток с листком – пергамент поддавался с трудом, запихнула их в кастрюлю и подожгла.
Теперь она поняла откуда взялось её благополучие и появление Асмодея. Ирина смотрела на догорающий огонь и крестилась, прося у Бога прощение за запоздавшее прозрение.
Вероника пошла в первый класс. Ирине исполнилось пятьдесят пять лет, она оформила пенсию, но продолжала работать, надо было поддерживать внучку. Ирина Малышева стала одним из ведущих архитекторов Москвы и её группе часто давали сверхсложные задания. Её статьи печатали в немецких, польских, чешских специализированных журналах, с ней консультировались даже специалисты дружественных республик. Карьера Ирины достигла своего апогея, она была удовлетворена жизнью, если не считать скоропостижной смерти мужа.
Дочь Зинаида развелась со своим Васильевым и переехала в Саратов с новым мужем. Все эти годы Зинаида и Вероника не виделись, Ирина отправляла несколько раз фотографии внучки в Саратов, но всё это осталось без ответа. Зинаиду совершенно не интересовала дочь. Да и вообще, её в жизни интересовала только одна особа – она сама.
Вероничка удалась не в маму. Девочка выросла спокойная, уравновешенная, хорошо училась, учителя нахвалиться не могли. Ирина занималась с внучкой рисованием, и она преуспевала в нём с всевозрастающим мастерством.
Вскоре вся квартира Малышевых была завешана акварелями и пастелями Вероники. Для наиболее удачных Ирина заказала рамки в багетной мастерской и развесила в своей комнате. Десять школьных лет полетели незаметно. Вероника блестяще закончила десятый класс и без проблем поступила в Институт Землеустройства на архитектурный факультет, решив пойти по бабушкиным стопам.
Лидии Петровне исполнилось восемьдесят пять лет, но она проявляла активный интерес к жизни: ходила в магазин, старалась готовить, вязала салфеточки и скатерти крючком. У неё здорово получалось, и вся её комната напоминала вязаный будуар. Вероничка рассекала в модных вязаных свитерах, перевязанных прабабулей из своих шерстяных французских кофт. Наступили трудные времена – в магазинах пропадало всё, что вчера ещё было на прилавках, и прабабушкино рукоделие было очень кстати.
Когда Вероника училась на третьем курсе, несгибаемая Лидия Петровна устроилась в кооператив, организованный предприимчивым соседом. Он заказывал надомницам модные вязаные вещи, а затем продавал их в небольшой палатке около метро Фрунзенская. Несмотря на свои годы, Лидия Петровна лихо орудовала спицами и крючком, Вероника также подключалась, когда было свободное время: так зарабатывали на жизнь.
Ирина работала на прежнем месте, но прошли сокращения, и её как пенсионерку попросили на заслуженный отдых, невзирая на все заслуги. Она вышла из положения и устроилась преподавать в Градостроительный техникум. Платили немного, но всё же к пенсии был ощутимый приработок.
В личной жизни Вероника была сдержанней своей матери. Она, конечно, увлекалась сокурсниками, молодых людей, причём умных и красивых, на факультете было достаточно. Но Вероника и её партнёры пользовались современными противозачаточными средствами и плоды любви на данном этапе жизни их миновали.
Когда Вероника училась на пятом курсе, умерла Лидия Петровна. Она долго не могла поверить, что придётся жить без прабабушки. Лидия Петровна была естественным продолжением дома, уюта, стабильности их маленькой женской семьи. Вероника заходила в её комнату и не могла избавиться от ощущения, что вот сейчас войдёт прабабушка, она просто вышла на кухню, или в другую комнату.
Ирине также не хватало свекрови – шутка ли прожить вместе почти тридцать пять лет! Со временем Ирина привыкла всё делать как свекровь: готовить, мыть посуду, стирать, перенимая её привычки и маленькие житейские хитрости. Теперь придётся жить вдвоём: бабушка и внучка.
Вероника окончила институт, блестяще защитилась. На дворе стоял 1992 год. Магазины были пусты, зарплата не выплачивалась месяцами, инфляция росла в геометрической прогрессии. Моспроект не нуждался в молодых кадрах, и Вероника пополнила армию безработных. Первое время она продолжала бизнес Лидии Петровны – вязала свитера и сдавала их на реализацию соседу. Но вскоре и на деньги от вязания, и на педагогическую зарплату Ирины, и на её пенсию прожить стало невозможно.
Вероника попробовала устроиться на работу и поняла, что без опыта и стажа может со своим дипломом претендовать только на уборщицу. Она продолжала вязать с остервенением, целыми днями.
Ирина Егоровна решила переступить через гордость и позвонить бывшему референту мужа, узнать как у него дела, вдруг, чем поможет. И чудо свершилось! Виктор Григорьевич, бывший референт Дмитрия Ивановича Малышева, узнал Ирину и, вспомнив, что она опытный проектировщик сразу же без обиняков предложил:
– Ирина Егоровна, хочу сделать вам выгодное предложение. Мой знакомый открывает фирму по строительству коттеджей, нужен опытный архитектор, а в перспективе и дизайнер интерьеров. Вы человек свой, надёжный, соглашайтесь.
– Хорошо, предложение действительно интересное. Только дизайном будет заниматься моя внучка. Она недавно закончила институт.
– Ну, внучка, так внучка. Считаю, что мы с вами договорились. Работать будете дома. Я присылаю к вам заказчиков, решаю финансовые вопросы и выдаю вам вознаграждение. Каждый занимается своим делом. В плане денег не обижу, не волнуйтесь.
На том и решили. Через неделю появился первый заказчик. Вероника открыла входную дверь и пригласила его войти. Мужчина был настолько толстый и неповоротливый, что еле-еле прошёл в дверной проём и проследовал в комнату. Пришлось посадить его на диван, на стуле он бы просто не уместился. Ирина Егоровна села напротив и начала выяснять, как заказчик представляет свой будущий коттедж. Всё, записав в блокнот, Ирина прикинула: получается нечто Шереметьевского дворца, по самым скромным подсчётам. Ирина сказала об этом толстяку.
– Не волнуйся, драгоценная моя, с зеленью у меня всё в полном порядке. Ты главное мне нарисуй, как положено, чтобы строители построить смогли, во сколько это вскочит, плевать! Я коттедж для души хочу, я о нём полжизни мечтал.
– Для подготовки проекта мне понадобится месяц, – сказала Ирина, совершенно не понимая при чём тут зелень – петрушка там, укроп и всё такое. Переспросить она постеснялась и поняла, что толстяк имеет своё тепличное хозяйство, дающее солидный доход.
– Как, скажешь. Главное, чтобы получилось всё, как мне хочется.
Толстый встал так, что диванчик скрипнул и малость покосился. Он поправил свой малиновый пиджак и с гордым видом последовал на выход.
Когда входная дверь закрылась за этим слоном, Ирина решила уточнить у продвинутой молодёжи:
– Вероника, а причём здесь зелень? Он её что выращивает?
– Бабуль, зелень – это доллары. Похоже, что он их действительно выращивает.
– В каком смысле?
– Да он – бандюган, по пиджаку видно.
– Ты хочешь сказать: бандит, – поправила Ирина Егоровна внучку.
– Ну, да.
– Не нравится мне всё это. Думаю, надо отказаться, – Ирина задумалась, неприятный холодный комок шевельнулся в желудке.
– Ага, откажись бабуль: с голода сдохнем или я в путаны пойду.
– Путаны – это что такое? – Не поняла Ирина Егоровна современного сленга.
– Ой, отстала ты от жизни! Проститутки это. С нашего курса по специальности никто не устроился. Чем только не занимаются, чтобы выжить. А тебе предлагают цивилизованный бизнес, и ты ещё думаешь! Какая нам разница, кто он. Сейчас деньги только у бандитов и у палаточников.
Ирина оценила доводы внучки и решила взяться за работу. Она с ужасом представила раскрашенную Вероничку в короткой юбке с ляжками обтянутыми розовыми колготками.
Размышления Ирины Егоровны прервал телефонный звонок.
– Квартира Малышевых, – по старинной министерской привычке произнесла Ирина в трубку.
– Тётя Ира, здравствуйте, – раздался голос её племяннице Полины Разумовской, пребывавшей после развода с мужем в постоянном затруднительном финансовом положении.
– А, Поля… Как твои дела? – Вежливо поинтересовалась тётушка, понимая, что речь пойдёт как всегда о деньгах.
– Ох, тёть Ир, хуже некуда. Последние два месяца в поликлинике задерживают зарплату. Мой бывший перестал платить алименты – у них вообще полный развал. Что делать, а тёть Ир?
Ирина Егоровна замолчала, она быстро прикидывала, какую сумму может одолжить Полине, мало того, что у самой с деньгами не густо, так племянница наверняка опять не вернёт долг.
– Полина, приезжай. Выручу и на этот раз.
– Спасибо, тёть Ир. Чтоб я без вас делала!
В трубке раздались гудки. «Что делать? Крутилась бы как все, словно уж на сковороде», – подумала Ирина.
– Ба, опять Полинка звонила? И ты дашь ей денег?
Ирина Егоровна утвердительно кивнула.
– Вероника, я знаю всё, что ты скажешь: что у Полины медицинское образование, она могла бы уколами подрабатывать и так далее. Но не забывай – она психоневролог!
– Бабуль, ты вообще о чём! – Возмутилась внучка. – Сейчас кандидаты наук на рынках шмотками торгуют! А ты: психоневролог! Подумаешь, невелика птица, чтобы в задницы старикам шприцы вставлять.
Читать бесплатно другие книги:
