Дар Афродиты Крючкова Ольга
— Ах, маменька, ну отчего такая спешка? До свадьбы еще неделя.
— Примеряй. Вдруг что надо подшить, словом, подогнать по фигуре.
Наташа поморщилась, но решила не нагнетать и так непростую обстановку, смилостивилась:
— Хорошо. Глаша! Помоги мне одеться.
Верная горничная была тут как тут.
— Как изволите-с, Наталья Дмитриевна, — и тотчас начала расстегивать крючки на домашнем льняном платье.
Девушка осталась в одной тонкой батистовой рубашке. Маменька оглядела дочь со всех сторон.
— Хороша фигурой вышла, ничего не скажешь. Прямо как я в молодости.
— Только вы, маменька, сей фигурой осчастливили папеньку, которого любили, — ехидно заметила Наташа.
Мария Ивановна хотела прикрикнуть на дочь, но осеклась: в сущности, та была права. Действительно, Мария Ивановна любила своего жениха, вот уже двадцать лет как мужа. Дмитрий по молодости лет был статен, красив, не глуп и, что немаловажно, владел приличным имением, да и у нее приданое насчитывало почти шесть тысяч рублей. Так что брак Марии Ивановны, урожденной Назаровой, был счастливым или почти таковым, если не считать последние события, лишившие ее сна и покоя.
Мария Ивановна все чаще в последнее время ощущала смутную тревогу и, как ни странно, угрызения совести. Она прекрасно понимала, что предстоящим браком, прежде всего, руководит их с супругом желание обосноваться в Санкт-Петербурге или Москве, иметь достойный выезд и, наконец, путешествовать по заграницам. Да и чего греха таить, она сама желала подняться по социальной лестнице и быть в родстве с графом Астафьевым.
Наташа подняла руки, Глаша сняла с нее нижнюю сорочку, та и вовсе осталась почти обнаженной, в одних кружевных панталонах. Мария Ивановна опять взглянула на дочь и, увидев ее молодую упругую грудь, покатые бедра и стройные ноги, почувствовала, как ком подступил к горлу: ведь всей этой красотой и молодостью будет обладать мужчина, которому минуло шестьдесят лет.
Она постаралась подавить в себе эти мысли: слово Дмитрия Федоровича — закон, а он желал предстоящего брака и всячески ему способствовал.
«Ах, если бы Дмитрий и граф не были связаны давней дружбой, — подумала барыня, — тогда я бы возможно… Что? — И сама ответила на свой вопрос: — Помогла бы дочери… Нет, это безумие! Да кто, этот гусар! Мот, пьяница, бабник! Все они таковы! Промотает все нами нажитое и, чего доброго, бросит Наташу! Нет, свадьба состоится!» — решила она.
Глаша зашнуровывала новый корсаж на Наталье Дмитриевне, стягивая его все туже и туже.
— Глаша, помилуй! — возмутилась девушка. — Я в нем задохнусь.
Горничная ослабила шнуровку, через пять минут сия «экзекуция» была благополучно завершена.
Теперь предстояло надеть платье. Наташа подошла к наряду, который лежал на кровати, раскинувшись во всей красе. На миг ей показалось, что платье — не белого цвета, а черного…
Она в нерешительности замерла, а затем резко отвернулась к окну. Мария Ивановна, приказала:
— Глаша, надевай юбку на Наталью Дмитриевну. Вы обе, — она обернулась к девкам, — помогите.
Девки подняли юбку с кровати, складки тончайшего белого шелка ниспадали, словно водопад.
— Матушка-барыня, красота-то какая! — воскликнула одна из девок. — Ничего краше я и не видывала…
Что и говорить, свадебный наряд Натальи был роскошным, его привезли аж из самой Москвы, модного дома Самсона фон Штеймана, который выписывал последние модели только из Парижа.
Юбка была настолько пышной, что стояла на полу. Под шелковой верхней насчитывалось пять нижних юбок, Наташа буквально залезла в них сверху.
Глаша застегнула многочисленные крючки. Теперь настал черед лифа.
Наташа выставила руки вперед, девки осторожно, дабы не попортить кружевные рукава, облачили молодую барыню.
Мария Ивановна любовалась дочерью, держа в руках фату, крепившуюся к изящной диадеме.
— Вот, Наташенька, а эту диадему тебе прислал его сиятельство…
Наташа села на стул перед зеркалом, стараясь не смотреться в него. Глаша прибрала ее растрепавшиеся волосы, а Мария Ивановна с особой торжественностью водрузила фату на прелестную голову дочери. Последним штрихом наряда были перчатки.
Глаша держала специальную длинную коробку, Мария Ивановна открыла ее и извлекла длинные, по локоть, кружевные перчатки. Девушка послушно надела их и посмотрелась в зеркало. Перед ее взором предстала молодая прекрасная невеста…
«Вот бы Константин увидел меня такой… Неужели мне так и придется выйти за старика? Я не переживу этого…»
От грустных мыслей ее отвлек всеобщий возглас одобрения и восхищения.
— Да, все прекрасно сидит! Ничего не стоит подшивать. Платье словно по тебе сшито, Наташенька! — воскликнула довольная маменька.
Девушка смотрелась в зеркало, не отрывая взгляда от своего отражения.
— Да, и последнее… Глаша, пойди в мою спальню, там, у зеркала, стоит бархатная коробочка, принеси ее.
Когда Мария Ивановна открыла бархатную коробку, Глаша и девки ахнули разом: перед ними переливалось драгоценным сиянием ожерелье невиданной красоты.
Мария Ивановна подошла к дочери и накинула ей на шею украшение. Наташе показалось, что вокруг нее обвивается холодная змея.
— Вот, это твой папенька подарил мне на свадьбу двадцать лет назад. Существует придание, якобы это ожерелье принадлежало графине де Монлюк.
Наташа потрогала камни ожерелья, они были холодны, как лед, и это показалось символичным. Чрезмерно затянутый корсет мешал дышать, девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха.
— Маменька, умоляю, снимите с меня все это… — пролепетала она и лишилась чувств.
Глаша и прислуга перекрестились: дурная примета, когда невеста, облаченная в свадебный наряд, теряет сознание.
9
Наташа лежала на полу, над ней хлопотала Мария Ивановна и Глаша, растиравшая той виски одеколоном. Наконец девушка открыла глаза.
— Боже мой, Наташенька! Ты слишком переволновалась… Белое платье, украшения — все это волнительно для невесты…
Глаша аккуратно сняла диадему с Наташи и принялась за шнуровку корсажа.
— Барыня, корсаж уж чересчур жесткий. Это что, мода такая нынче? — поинтересовалась она.
— Мода, мода… Наташа обопрись на меня, тебе надо лечь в постель, — хлопотала маменька.
Девушка молчала, полностью подчинившись горничной, которая пыталась разоблачить ее.
— Я хочу побыть одна, — пролепетала Наташа.
Мария Ивановна и прислуга, держащая свадебный туалет, удалились.
Наташа лежала бледная, Глаша сокрушалась:
— Наталья Дмитриевна, дюже вы переживаете… Смириться надобно. Может, все и переменится…
— К чему переменится? — не поняла девушка.
— Да к лучшему. Ведь корнет сказывал сообщить о дне свадьбы, — пояснила горничная.
Наташа давала себе ясный отчет в том, что может произойти, и решила действовать решительно — идти до конца.
— Свадьба в нынешнюю субботу. Папенька желает отвезти меня в Астафьево-Хлынское намедни, в пятницу, дабы с утра я облачилась в свадебный наряд уже в доме графа. Ему, видите ли, так спокойнее. Ну что ж, посмотрим. Глаша, дай мне перо и бумагу, я напишу записку корнету. Ты сможешь незаметно отнести ее? Не ровен час, люди следователя следят за усадьбой.
— То правда, все может быть. Но вы, Наталья Дмитриевна, не извольте беспокоиться, я все тропки знаю. Проберусь к дубу, никто и не заметит.
Наташа села за секретер, голова еще кружилась. Но она твердо сжала перо в руке и начертала на бумаге:
«Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего „жениха“, я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское…»
Поручик Корнеев развернул письмо Наташи и обомлел.
— Денис, друг мой, прочтите!
Корнет Краснопольский бегло прочитал:
— Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего «жениха», я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское… И что здесь такого?
— Да то, мой друг, что это Астафьево-Хлынское недавно купил мой дядя, граф Астафьев! Черт побери, корнет! — Поручик метался по комнате, словно разъяренный зверь.
— Позвольте, ничего не понимаю. Это что, ваш дядя? Он женится на Наташе!!! — наконец понял корнет.
— Вот именно!!! Что делать? Единственный человек, на которого я рассчитывал, оказывается моим заклятым соперником! Господи, за что?
Корнет растерялся.
— Но, но… Подождите, поручик… Придумаем что-нибудь.
— Что, Денис?! Я — в бегах, Наташу выдают замуж в субботу, да еще и за кого — за моего дядю! Это конец! — Поручик рухнул на стул, налил вина и осушил бокал до дна.
— Успокойтесь! А если написать графу обо всем, признаться.
— Корнет, вы меня удивляете! В любви — каждый за себя! Хорошо, что я не называл имя своей возлюбленной в письме…
— Константин, но вы — единственный наследник графа, насколько я понимаю.
— Да. И что это меняет?
— Неужели он разобьет два любящих сердца, тем более своего же племянника?!
— Право, не знаю, что и сказать, Денис… Может, действительно, украсть Наташу и обвенчаться в ближайшей церкви, а потом уже явиться к дяде?
— Возможно… — глубокомысленно изрек корнет, понимая всю сложность ситуации: кто знает, как отреагирует граф.
— А вдруг дядя откажет мне в помощи? И что тогда: я — без средств к существованию, да еще и неприятности с полицией. Что я дам Наташе?
— Тогда пусть она выходит за графа, — подытожил корнет.
— Нет, только не это. Она погубит себя!
— Значит, надо подумать, как лучше похитить «невесту» и обвенчаться с ней. Вряд ли родители проклянут ее, все же единственная дочь.
— Маски на лицо, пистолеты, и вперед, отобьем девушку в бою! — разгорячился поручик.
Корнет от души рассмеялся:
— Ну, любезный, вы и разбойник! Нет, надо действовать хитростью, иначе вас подстрелят и — прощай Наташа.
В ночь с понедельника на вторник Наташа спала плохо, постоянно ворочалась, не помогали даже успокоительные отвары пустырника и душицы. Мало того, что девушка заснула уже заполночь, ее одолевали сны, сменяя один другой.
Сначала ей приснился граф Астафьев, он поднял фату с ее лица и поцеловал… Наташа чувствовала отвращение даже во сне и застонала. Глаша вскочила с кушетки:
— Наталья Дмитриевна, что с вами?
Девушка открыла глаза.
— Дурной сон, Глаша, поди спать.
Она перевернулась на другой бок и попыталась заснуть, сон навалился тяжело. Снилось, словно едет она в дрожках с маменькой. Неожиданно на них нападает отряд разбойников: все в черных масках и черных плащах, что развеваются по ветру. Некто хватает ее из дрожек и сажает перед собой на лошадь. Маменька кричит вслед, ее крик слабеет и совсем удаляется и затихает…
Похититель привозит девушку в замок, что на высокой скале. Наташа молит его:
— Отпустите меня, сударь!
Но тот лишь смеется, его смех зловещ и страшен…
Злодей хватает свою жертву и на руках несет в спальню, где их ожидает огромная кровать. Он бросает на ложе невинную девушку и наваливается на нее…
— Господи, Наталья Дмитриевна! Проснитесь же! — Глаша трясла девушку, но та продолжала стонать. Наконец она очнулась.
— Что, что такое?
— Вы опять стонали и плакали во сне.
Наташа села, ее рубашка взмокла от холодного пота.
— Ужас-то какой, Глаша… Принеси мне рубашку свежую из комода… Ох, завтра ехать к графу…
Глаша переодела молодую барыню, накрыла одеялом, словно маленькую.
— Хотите, я посижу с вами, пока не заснете?
— Да, Глаша…
Наталья проснулась поздно, голова болела, словом, настроение юной барышни было отвратительное. Если бы не предупредительная Глаша, которая уже подготовила кувшин с водой для умывания, она бы вообще не встала с постели.
— Наталья Дмитриевна, вот и славно! Проснуться изволили.
Молодая барыня потянулась, зевнула и протянула:
— А-а-а… Это ты. Голова разламывается… Не хочу вставать. Да и зачем?
— А затем, Наталья Дмитриевна, что сегодня его сиятельство пожалуют. Неужто не спуститесь к нему в залу? Чай, барин-то расстроится и, не дай Бог, опять расправы учинять станет.
— Да, Глаша, ты, пожалуй, права. Надо вставать.
— Вставайте, вставайте, я вас умою, причешу. Какое платье сегодня пожелаете надеть?
— Глаша, да какая разница? Любое…
— Нет, Наталья Дмитриевна, его сиятельство и батюшка ваш должны видеть вас прибранной, нарядной, свежей.
— Ох, и умна ты Глаша! Быть бы тебе экономкой!
— Чай, буду еще…
Глаша поливала из кувшина Наталье на руки, та умылась и села перед зеркалом.
— Совсем я подурнела взаперти… А ты, Глаша, как считаешь?
Глаша взяла гребень и начала с кончиков расчесывать длинные волосы девушки.
— Побледнели вы малость. Так сколь переживаний с ентой свадьбой!
— Так, сегодня вторник, — рассуждала Наталья, — в субботу венчание и банкет в графском доме. — Девушку передернуло от этой мысли. — Ты, помнится, говорила, что сумеешь передать письмо Константину.
— Точно так-с, Наталья Дмитриевна, снесу его в дупло дуба. Проберусь, никто и не заметит.
После утреннего туалета Наталья села за секретер и бегло, на одном дыхании, написала:
«Константин, любовь моя!
В субботу я стану графиней Астафьевой, если в ход сих событий не вмешается провидение или… Словом, умоляю что-нибудь предпринять. Я готова к любому твоему решению, лишь бы только не выходить за постылого графа».
После обеда, в два часа по полудни, граф Астафьев приехал в Погремцовку навестить невесту и своих тестя и тещу.
Мужчины обнялись и расцеловались, какие могут быть церемонии между своими людьми, можно сказать, уже родственниками.
— Как Наталья Дмитриевна? — поинтересовался граф.
— Хорошо, сейчас она спустится в гостиную.
Наталья расправила кружева, которые пышно ниспадали с декольте и рукавов, и по требованию папеньки изволила направиться в гостиную.
— Ах, бонжур, Наталья Дмитриевна! — воскликнул граф при виде своей очаровательной невесты, что и говорить, она выглядела прекрасно в нежно-лиловом платье.
Девушка слегка поклонилась и невольно покраснела, что весьма понравилось жениху.
— Как ваше самочувствие, Павел Юрьевич?
— Прекрасно, жду с нетерпением субботы! — воскликнул граф.
У Наташи закружилась голова.
— Ах, ваше сиятельство, не желаете ли прогуляться по саду?
Граф и папенька просияли: вот наконец-то все и сладилось. Иначе и быть не могло!
Глаша незаметно выскользнула из дома через черный ход в кухне и направилась огородами к лесу. Она специально надела старый рваный сарафан, словно последняя дворовая девка, что сопли подолом утирает, взяла лукошко — если что, мол, идет по грибы и ягоды.
Она беспрепятственно достигла леса и пошла коротким путем, что должен был вывести прямо к главной проселочной дороге, на которой стоял «почтовый дуб». Горничная шла осторожно, не спеша, делая вид, что собирает ягоды. На самом же деле она постоянно оглядывалась по сторонам: не наблюдает ли кто за ней?
Так она прошла с полверсты, все было спокойно. И вот появился дуб. Предусмотрительная Глаша прошлась вдоль полянки, на которой росло дерево, пытаясь увидеть признаки опасности, но ничего так и не заметив, направилась прямо к «почтовому ящику». Она достала из-за пазухи письмо и быстро бросила его в дупло, затем снова прошлась по полянке и побрела в лес, решив собрать немного ягод для правдоподобности своего похода.
Константин, снедаемый страстью и нетерпением, метался по комнате. Молодая вдова Елизавета, искренне сочувствующая молодому поручику, всячески старалась успокоить его и подбодрить.
— Ну что вы, Константин, мечетесь, словно волк, обложенный охотниками со всех сторон? Чай, не все еще потеряно? Всегда найдется выход.
— Послушай, Елизавета, что она пишет: в субботу я стану графиней Астафьевой, если в ход сих событий не вмешается провидение... А каково? И где же мне взять сие проведение? Говорил я корнету: надобно напасть и отбить ее, увезти в ближайшую церковь и обвенчаться!
— Так-то оно так, Константин. — Женщина отложила вышивание и пристально посмотрела на поручика. — Денис прав: силой ничего не добьетесь. А если ее начнут защищать да палить из пистолетов, да подстрелят вас али Дениса да еще кого? Тогда вам будет не венец, а верная каторга.
— Эх! — поручик махнул рукой. — Денис обещал что-нибудь придумать, но…
Елизавета заговорщицки улыбнулась:
— Ну, Денис, может, пока не придумал, а я…
Константин встрепенулся:
— Говорите, умоляю вас, Елизавета!
— Хорошо, слушайте. Мыслю я сделать так…
Его сиятельство пробыл в доме Погремцовых почти до вечера, даже остался отужинать. Наташа старалась быть вежливой, натянуто улыбалась, в душе желая искусать старого сластолюбца.
Дмитрий Федорович наглядеться не мог на дочь и своего будущего зятя: еще год назад он о такой выгодной партии и мечтать не мог! Да теперь многое изменится: предводитель уездного дворянства, этот кичливый Николай Васильевич, будет лично здороваться за руку: ведь графского тестя вниманием не обойдешь! А полицмейстер… А калужское общество… Да что они теперь! Надобно подумать о жизни в Петербурге или лучше сразу — в Италию на теплые воды?
Наконец его сиятельство откланялся, приложился к ручке невесты, не обошел вниманием и будущую тещу:
— До скорого свидания, Наталья Дмитриевна! Прощайте, Мария Ивановна! — С хозяином дома граф обнялся: — Должен вам признаться, дорогой друг, — сгораю от нетерпения…
Дмитрий Федорович понимающе хлопнул графа по плечу.
— Немного уж осталось. Все пройдет благополучно, я уверен.
Но Мария Ивановна не разделяла мужниного оптимизма: она томилась тревожным предчувствием.
10
Накануне свадьбы, в пятницу, семейство Погремцовых пробудилось рано. Дмитрий Федорович лично обошел усадьбу, не забыл заглянуть и в комнату любимой дочери: та еще спала.
Несмотря на то что невеста не торопилась пробуждаться от сладостного сна, в котором видела своего возлюбленного, отнюдь не графа Астафьева, в доме началась суета.
Мария Ивановна приказала девкам упаковать вещи, которые понадобятся на церемонии, в особенности свадебное платье, оно было помещено в специальную коробку, в которой прибыло неделю назад из Москвы.
В спальню Натальи докатился шум, она проснулась, понимая, что настал тот самый день, когда… словом, когда ее беззаботная жизнь закончится и начнется другая, полная тоски и безысходности, если, конечно, не случится то, чего она так страстно желала.
Наташа отбросила одеяло и села на кровати. Глаша, стоявшая на своем боевом посту, около туалетного столика, произнесла:
— Доброе утречко, Наталья Дмитриевна!
— Чего ты радуешься? — огрызнулась барышня. — Какое доброе утро? Хуже утра у меня в жизни еще не было!
— Это, Наталья Дмитриевна, как посмотреть! Идите умываться.
Наталья нехотя встала и поплелась к туалетному столику.
— Глаша, ты хоть понимаешь, что родители продают меня старику за богатство?
— Да… — поддакнула горничная, поливая из кувшина.
— Чего «да»? — переспросила Наташа, фыркая от холодной воды. — И отчего вода простыла?
— Вода… — растерялась Глаша, — не знаю… верно, вы почивали долго.
Дверь распахнулась, в комнату вошла Мария Ивановна. Она бегло осмотрелась на всякий случай: ее не переставали томить дурные предчувствия, в душе она понимала, что предстоящий брак сделает дочь несчастной. Но, увы, отступать было поздно.
— Ты проснулась, душа моя? — обратилась Мария Ивановна к дочери.
— Как видите, маменька…
Родительница пристально взглянула на дочь, пытаясь постичь ее сокровенные мысли, но напрасно. Наташа и сама не знала, что ждало ее в ближайшие два часа. Девушка надула губки, по обыкновению:
— Маменька, могу я одеться? Или вы намерены присутствовать?
— Ты что же, матери стесняешься?
— Ну, как хотите. Мне все равно, — подытожила юная прелестница. — Глаша достань мое любимое платье, что из бирюзового шелка.
— Ах, мон шер! — воскликнула Мария Ивановна. — Невеста должна быть скромной! Это платье уж слишком яркое.
Наташа передернула плечами.
— В прошлом году, на осеннем балу у губернатора оно вам таковым не казалось. Отчего же теперь сей наряд стал слишком ярким?
— Повторяю тебе: невеста должна быть скромной.
— А я не хочу! — отрезала Наташа.
Мария Ивановна поняла, что назревает скандал, как говорится, на «ровном месте», и уступила:
— Хорошо одевайся как угодно. Только, будь любезна, пусть парикмахер — он ожидает в гостиной — потрудится над прической.
Наташа проигнорировала слова матери и, присев перед зеркалом, начала расчесывать волосы.
— Если ты вздумала разозлить меня — тебе не удастся! — воскликнула Мария Ивановна.
— Это не входило в мои планы. Впрочем, вы и так уже раздражены.
Мария Ивановна всплеснула руками.
— Почему ты постоянно перечишь?
— Потому, что замуж не желаю выходить! И имейте в виду: я доведу графа своими капризами до могилы…
Мария Ивановна издала приглушенный крик и, распахнув дверь, скрылась в полумраке коридора. Наташа, довольная собой, продолжила расчесываться.
— Наталья Дмитриевна, что ж вы сами-то? — Глаша принесла бирюзовое платье. — Отчего меня не позвали?
— Ничего, сама справлюсь. Глаша, ведь ты знаешь, что папенька отдает тебя в Астафьево?
— Да, Наталья Дмитриевна… Я рада этому.
Наташа повернулась и с благодарностью взглянула на преданную горничную.
— Жаль…
— Чего тебе жаль, Глаша? — переспросила Наташа.
— Не бывать мне экономкой при вашей милости.
Наташа подскочила со стула:
— Вот! И ты уверена, что Константин забыл обо мне и смирился с обстоятельствами!!!
— Но, Наталья Дмитриевна… Ведь пролетку и дрожки уже заложили, скоро — в Астафьево.
— Я смирюсь со своей печальной судьбой только в одном случае: под венцом рядом с графом, когда пойму, что все окончательно потеряно.
Семейство Погремцовых выехало из усадьбы. В пролетке ехал сам барин, Дмитрий Федорович, рядом с ним сидели двое здоровенных мужиков из прислуги, так, на всякий случай. Дмитрий Федорович, как некогда человек военный, решил перестраховаться и прихватил с собой отменный пистолет тульской работы, засунув его во внутренний карман камзола. Барин ощущал холодный металл оружия, проникающий через батистовую рубашку, его присутствие придавало чувство уверенности и безопасности. Мужики, сидящие напротив, также были вооружены ружьями. Управлял пролеткой сам Пантелемон, верный и преданный хозяйский пес.
Читать бесплатно другие книги:
