Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности Альпер Мэтью

12. Функция молитвы, или Почему слова исцеляют

«Люди, сообщавшие об усилении духовности, упоминали о присутствии энергии или силы — Бога — которая ощущалась как исходящая извне. Именно те, кто ощущал это присутствие, пользовались наибольшими медицинскими преимуществами независимо от их веры»^{87}.

Герберт Бенсон

Каждая религия призывает верующих ежедневно молиться. В исламе совершать намаз требуется пять раз в день. В больницах, храмах, на спортивных стадионах и кладбищах мира представители всех культур умоляют некую сверхъестественную сущность о помощи и содействии в преодолении жизненных трудностей и страданий. Никогда не молятся вслух или про себя лишь очень немногие. В сущности, молитва как действие носит настолько всеобщий характер, что трудно не назвать ее инстинктом.

Более того, широко известно, что процесс молитвы обладает явными целительными свойствами. Эти представления задокументированы настолько подробно, что в современных магазинах целые стеллажи отведены книгам на данную тему — как правило, под сомнительными заголовками из категории «нью-эйдж». Несмотря на то, что во многих таких книгах предлагается духовное/мистическое объяснение упомянутого феномена, я буду обращаться к тому же предмету лишь в той мере, в какой смогу предложить для этого феномена физиологическую интерпретацию.

Повсюду в мире представители разных культур говорят и пишут о целительных свойствах молитвы. По словам Герберта Бенсона, «во многих культурах присутствует вера в таинственную целительную энергию и термины для ее обозначения. Древние египтяне называли ее «ка», жители Гавайских островов — «мана», индийцы — «прана»^{88}.

Поскольку этот феномен представляется кросскультурным по своей природе, возможно, мы имеем дело с еще одной генетически унаследованной характеристикой человека как вида. Отсюда вытекает необходимость существования какого-нибудь физиологического механизма или ряда механизмов, отвечающих за активизацию способности к исцелению, которой мы, по всей видимости, обладаем.

Есть свидетельства тому, что молитва укорачивает промежуток времени, необходимый для восстановления после болезни или хирургической операции. Очевидно, в процессе молитвы человек пользуется способностью заживлять раны, исцелять и предотвращать болезни. Каким образом этот механизм может действовать в нас? Как может такое действие, как молитва, иметь необыкновенные целительные свойства? Что это — чудо или просто еще одна генетически унаследованная физиологическая реакция на конкретный раздражитель?

Очевидно, в процессе молитвы человек пользуется способностью заживлять раны, исцелять и предотвращать болезни

Как нам известно, человеческий организм — целостная система взаимосвязанных органов. Если функции одного из этих органов нарушаются, страдает весь организм. К примеру, задача почек — выводить из организма токсины. Если почки работают плохо, невыведенные токсины оказывают негативное воздействие на организм в целом. Еще пример: если у человека здоровое сердце и система кровообращения, его ткани и органы полностью обеспечены кислородом, поэтому функционируют с максимальной эффективностью. А нарушения в работе сердца или системы кровообращения неизбежно сказываются на всех прочих частях организма.

Этот принцип применим ко всем нашим органам, следовательно, и к мозгу тоже. Значит, если мозг, центр управления организмом, функционирует неэффективно, нарушается работа всего организма. Одна из многочисленных функций мозга — направлять тревожность в позитивное русло. Если же мозг не справляется с этой функцией надлежащим образом, тревога оказывает негативное воздействие на весь организм.

Здоровая, нормальная тревожность служит нашим преимуществом, так как обостряет реакцию на экстренные ситуации. Но в самой своей нездоровой форме вредная и вынужденная тревожность вызывает приступы паники, тошноту, бессонницу, диарею, выпадение волос, язвы, сердцебиения, мышечное напряжение, симптомы преждевременного старения, мигрени, потерю аппетита, всевозможные расстройства пищевого поведения и аддиктивные расстройства, депрессию, шизофрению, аффективные расстройства, предрасположенность к простудам, гриппу, вирусным и даже раковым заболеваниям, не говоря о многом другом. Все перечисленное усиливает нагрузку на организм, следовательно, повышает уровень тревожности.

Как уже отмечалось, задача механизма эго — надзор за состоянием всего организма. Следовательно, на механизм эго ложится бремя всей тревожности, неизбежно связанной с этой огромной ответственностью. На этот компонент нашей физиологии приходится огромное напряжение. Если механизм эго не в состоянии адекватным образом снять это напряжение, он не может функционировать с максимальной эффективностью.

В соответствии с принципами работы организма как системы взаимосвязанных органов, нарушение функций механизма эго негативно отражается на работе организма в целом. Любое напряжение, с которым не может справиться механизм эго, в конце концов воздействует на какую-нибудь другую часть нашего организма. И поскольку у каждого из нас есть органы и системы, более уязвимые, чем все остальные, зачастую именно они оказываются жертвами чрезмерной тревожности. То же самое справедливо и для тех органов, которые уязвимы из-за недомогания, ввиду восстановления после травмы, болезни, операции. Эти части организма либо еще слишком слабы, либо только находятся в процессе выздоровления, потому они особенно подвержены побочному воздействию нашей чрезмерной тревожности. Значит, снижение уровня тревожности сокращает продолжительность процесса восстановления. Вдобавок тревожность может ослабить не только любой компонент организма, но и всю нашу иммунную систему. Снижая уровень тревожности, мы оптимизируем работу своей иммунной системы, опять-таки сокращая продолжительность процесса исцеления.

По-видимому, сосредотачивая внимание на том, что мы воспринимаем как трансцендентное, то есть молясь или медитируя, человек как вид способен изменять свою физиологию таким образом, чтобы снизить уровень стресса и спровоцировать цепную реакцию исцеления в организме.

Но что именно представляет собой механизм, с помощью которого молитва снижает стресс? По-видимому, человек от природы склонен верить в сверхъестественные сущности, способности которых значительно превосходят его собственные. В трудные времена людям свойственно обращаться к этим «высшим» силам за помощью или покровительством. Так как мы верим, что те же божества создали все сущее, мы верим и в то, что наши создатели питают к нам некие отцовские или материнские чувства. По этой причине мы верим, что, когда обращаемся к нашим богам за помощью, то есть молимся, те же боги приходят к нам на помощь. Родители дарили нам заботу и защиту, когда мы были детьми, и мы подсознательно верим, что наши боги существуют, чтобы заботиться о нас и защищать нас теперь, когда мы повзрослели. Как отмечалось ранее, вполне возможно, что естественное продолжение присущего нам стремления к родительской защите подстегивает нейрофизиологическое возникновение веры в Бога или в богов.

Так как мы подсознательно верим в существование сверхъестественных сил, обладающих и могуществом, и склонностью помогать нам, мы считаем необходимым молиться этим силам. Мы подсознательно верим, что наши мольбы будут услышаны, поэтому наш уровень тревожности снижается, таким образом избавляя нас, то есть нашу функцию эго, от избыточного психобиологического напряжения. Благодаря снижению тревожности — избавлению нашей функции эго от чрезмерного напряжения — весь наш организм, в том числе иммунная система с ее способностью к регенерации, может функционировать максимально эффективно. В этом случае от напряжения меньше страдает не только больной или выздоравливающий орган: вся наша иммунная система работает лучше и может способствовать завершению процесса исцеления. Полагаю, в этом и заключается основополагающая причина целительных свойств такого действия, как молитва.

Именно в снижении тревожности заключается основополагающая причина целительных свойств такого действия, как молитва

Несмотря на то, что это утверждение не подкреплено исчерпывающими доказательствами, я даже готов добавить, что дети в семьях, где родители пренебрегают своими обязанностями, обычно не так здоровы, как их заботливо выращенные сверстники. Когда мы растем в любви и заботе, то чувствуем себя более уверенно, нас меньше мучают страх и тревога. Более того, полагаю, что люди, которыми в детстве пренебрегали, с большей вероятностью подвержены различным заболеваниям и недомоганиям во взрослом возрасте. Точно так же, как дети, почти не имеющие поддержки родителей, более подвержены болезням, взрослые в отсутствие духовной поддержки — без богов, к которым можно обратиться за надеждой или помощью, — вероятно, тоже более склонны к заболеваниям.

Все вышесказанное помогает объяснить физические истоки исцеляющих и регенеративных свойств, неразрывно связанных с процессом молитвы, но как быть с более кардинальными примерами исцеления верой, когда люди мгновенно излечиваются от таких серьезных недугов, как слепота или паралич? В подавляющем большинстве случаев исцеление верой оказывается мнимым, и в то же время я могу поверить, что в отдельных редких случаях человек способен мгновенно исцелиться от тяжелой болезни или избавиться от увечья.

Как центр управления организмом мозг играет важную роль почти во всех функциях организма. Поскольку испытывающий напряжение механизм эго способен вмешаться в работу любой части организма, он может оказать негативное воздействие на все прочие функции мозга. Более того, так как все нервные пути сходятся в мозге, измученный стрессом мозг может негативно повлиять на любую часть организма. К примеру, когда мы идем, мы делаем это не потому, что наши ноги самостоятельно приняли такое решение, а потому, что мы посредством мозга приказали им идти. Следовательно, в состоянии стресса мозг теоретически может вызвать паралич идеально функционирующих ног. Таков характер любого психосоматического заболевания, которое исходит не из самой пораженной части организма, а из центральной нервной системы, мозга. Значит, во внимании нуждается не пораженная часть организма, а центральная нервная система, которая, как уже было сказано, чрезвычайно восприимчива к воздействию психологического напряжения (тревожности). По этой причине люди, страдающие психосоматическими заболеваниями, обычно вылечиваются не с помощью традиционных методов или медикаментов, а скорее благодаря избавлению от чрезмерной тревожности, нарушающей нормальное функционирование некоторых частей организма.

Вот почему плацебо зачастую демонстрируют исцеляющие свойства, которыми они якобы обладают. Одной веры в то, что кто-то способен исцелить воображаемую болезнь, достаточно, чтобы снизить уровень тревожности до такой степени, чтобы функция эго пациента действовала более эффективно, таким образом нормализуя работу остальной нервной системы. Следовательно, пациент с параличом психосоматического происхождения вновь может начать ходить, если сила веры всего лишь снизит его уровень тревожности.

Такую реакцию особенно эффектно вызывают методы так называемых «целителей веры». Рассмотрим пример слепого, который на собрании верующих вдруг «чудесным» образом с помощью целителя веры обретает зрение. В нескольких задокументированных случаях такого исцеления указывается, что, по словам пациента, ни один врач не мог найти органическую причину его недуга, а значит, и подобрать подходящее лечение. Дело в том, что психосоматические болезни берут начало не в предположительно «больной» части организма, а в ослабленной функции эго.

Причиной подобного напряжения зачастую становится детская травма, последствия которой так и не нашли выхода, или же подавленное чувство вины. Воспоминания прошлого могут иметь мощное и бурное эмоциональное содержание, вмешивающееся в работу функции эго. Для того чтобы защитить свой «исполнительный процессор», без которого мы совершенно беспомощны, организм переносит напряжение на другую часть организма, возможно, даже для того, чтобы отвлечь нас от психологической боли. И вместо того чтобы избежать болезненных воспоминаний, способных полностью сломить нас, мы «ломаемся» лишь частично — слепнем, глохнем, немеем, становимся калеками, и все перечисленное свидетельствует о могуществе воспоминаний.

В итоге мы обращаемся к целителю веры, который хоть и не в силах творить чудеса, зато умеет пользоваться функцией молитвы, таким образом помогая пациентам с психосоматическими заболеваниями излить чрезмерную тревожность в молитвенных призывах. Обращаясь к функции молитвы, целитель веры в действительности лишь способствует «мозговому катарсису» того, кто страдает чрезмерной тревожностью. В каком-то смысле целитель веры действует подобно плацебо. Пациент с психосоматическим заболеванием, которому помогли пробудить в себе присущую ему от рождения веру в бога, способного «исцелять» и «спасать», в значительной мере избавляется от своих тревог. После осуществления этой задачи напряжение, от которого прежде страдала нервная система пациента, спадает до такой степени, что пациент с психосоматическим заболеванием вдруг чудесным образом «исцеляется» от своего недуга. По сути дела, целитель веры помогает страдающему сбросить излишнюю тревогу, вызвавшую психосоматическое заболевание.

Обращаясь к функции молитвы, целитель веры в действительности лишь способствует «мозговому катарсису» того, кто страдает чрезмерной тревожностью

Всем вышесказанным я намеревался продемонстрировать следующее: когда мы исцеляемся в процессе молитвы, наше исцеление становится не результатом чуда, а скорее последствием чисто физиологической реакции на снижение уровня тревожности. Тот факт, что представители всех культур заявляют об исцеляющих свойствах молитвы, побуждает меня верить, что человек как вид обладает определенным набором реагирующих на молитвы механизмов, которые существуют у нас в мозге и предназначены для того, чтобы мы могли вынести психологическое напряжение, вызванное тяготами жизни и неизбежностью смерти.

13. Обращение в веру, или Как становятся новыми людьми

«Кому открылась мышца Господня?.. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни».

Книга пророка Исайи 53:1–3

Когда мы говорим о том, что кто-либо «возродился в вере», обычно мы имеем в виду, что человек обратился в религиозную веру. Когда мы видим, как тот, кто всегда вел мирскую жизнь, вдруг приобщился к организованному культу или религии, обычно это происходит в результате религиозного обращения. Когда знакомый, с которым мы раньше посещали бары и бейсбольные матчи, вдруг начинает целыми днями раздавать религиозные брошюры на улицах и кричать каждому прохожему «Иисус — Спаситель!» или «Кришна — просветление!», такая перемена чаще всего происходит в результате обращения в веру.

Возможно, в кругу общения каждого из нас есть люди, которые претерпели столь резкую личную метаморфозу, или, по крайней мере, каждый из нас сталкивался с подобными людьми, проповедующими новообретенную веру в аэропортах или на улицах. Так или иначе, тот факт, что этот психологический феномен с определенной частотой встречается в каждой популяции и в каждой религии, подразумевает, что он представляет собой еще один неотъемлемый аспект нейронной деятельности, присущей человеку как виду.

Мы не только музыкальные, эмоциональные и лингвистические, но и «обращающиеся» животные, чувство личной идентификации которых может внезапно и радикально преобразиться таким образом, что в осознанном опыте начнут преобладать религиозные соображения. В своей книге «Виды религиозного опыта» (Varieties of Religious Experience) Уильям Джеймс одним из первых описал это поведение, присущее только человеку. Как выразился Джеймс, «когда говорят, что человек «обратился в веру», это означает, что его религиозные идеи, ранее существовавшие на периферии его сознания, теперь занимают центральное место, а религиозные стремления служат обычным центром приложения его энергии»^{89}.

У людей, переживших религиозное обращение, индивидуальность заменяется идеологией, оставляя совсем немного места для личного роста или самовыражения. Так как обращенный верит, что его новообретенная вера определяет все сразу, чувство личной ответственности он целиком направляет на некое религиозное кредо или Бога. С точки зрения обращенного, все, что происходит, свершается потому, что так повелел Бог. Какими бы заурядными или приземленными ни были происходящие события, Бог внезапно начинает восприниматься как несущий ответственность за все. Если происходящее носит неблагоприятный характер, то лишь потому, что «пути Господни неисповедимы». Трагедии вызывают реакцию «нет худа без добра», так как восприятие всех событий, как хороших, так и плохих, сглажено ощущением бескорыстной любви со стороны высшей силы, — любви, про которую основатель методизма Джон Уэсли говорил, что во время его собственного обращения почувствовал «как необычно согрето сердце». Может быть, как видно на примере медитативного, мистического и околосмертного опыта (глава 15), эти ощущения непосредственно связаны с изменениями в нейрофизиологии человека?

У людей, переживших религиозное обращение, индивидуальность заменяется идеологией, оставляя совсем немного места для личного роста или самовыражения

Что касается самого процесса обращения, иногда он происходит медленно и постепенно, но в подавляющем большинстве случаев совершается внезапно. Многие психологи, в частности Э. С. Эймс, предпочитали «применять термин «обращение» исключительно к внезапным случаям религиозных изменений»^{90}. Дж. Э. Коу также полагал, что использование термина «обращение» следует ограничить теми случаями, в которых индивид претерпевает радикальную и неожиданную религиозную метаморфозу. Существует лишь одна причина, по которой само ядро личности может измениться так же внезапно и радикально — психоорганический синдром, или психоз. Поскольку оба значатся в списке DSM — IV (Руководства по диагностике и статистике психических расстройств), остается лишь удивляться, почему мы не рассматриваем религиозное обращение в том же негативном свете, то есть как патологию, а не «благодать».

Существует лишь одна причина, по которой само ядро личности может измениться так же внезапно и радикально — психоорганический синдром, или психоз

При изучении этиологии религиозного обращения необходимо рассмотреть триггеры, вызывающие этот опыт. По мнению психолога Пола Джонсона, «подлинное религиозное обращение обычно происходит как результат кризиса, вызывающего сильную озабоченность и ощущение конфликта, не имеющего выхода»^{91}. В своей книге «Религиозное обращение: биопсихологическое исследование» психолог С. де Санктис утверждает, что «все обращенные говорят о своем кризисе, своих усилиях и пережитых конфликтах»^{92}. В своей работе «Когнитивные и эмоциональные предпосылки религиозного обращения» С. Ульман рассматривает проведенные им исследования, в которых он сравнивал психологические характеристики людей, претерпевших религиозное обращение, и тех, с кем ничего подобного не происходило. Ульман обнаружил, что

…обращенные вспоминали детство, которое было менее счастливым и в большей мере наполненным страданиями, чем у необращенных. Эмоции, связанные с воспоминаниями подросткового возраста, сходны с детскими, к последним добавляются сильный гнев и страх для обращенных и отсутствие таковых для необращенных. Обращенные также отличаются от необращенных менее выраженной любовью и восхищением в адрес отцов и большим равнодушием и гневом, направленными на них^{93}.

После изучения 2174 случаев религиозных обращений психолог Э. Т. Кларк отмечал, что «внезапные обращения в веру связаны со страхом и тревогой»^{94}.

Занявшись поиском закономерностей, мы обратим внимание на то, что внезапным когнитивным метаморфозам подобного типа наиболее подвержены люди с нестабильным ощущением своей личности, патологиями развития эго, люди, подвергавшиеся жестокому обращению со стороны родителей или пренебрегаемые ими, те, кто рос без любви и никогда не чувствовал себя уверенно в окружающем мире. Когда такой ребенок вырастает, ему недостает внутренней силы и уравновешенности, необходимых для того, чтобы выдержать неизбежные жизненные испытания и невзгоды, в итоге этот человек оказывается в состоянии эмоционального кризиса. Когда его кризис достигает порогового значения, происходит срыв, в результате которого страдающий человек тянется к той или иной религии и вскоре обращается в нее.

При продолженных исследованиях выяснилось, что после обращения таких крайне неуравновешенных людей в веру их эмоциональное состояние обычно менялось к лучшему. Согласно исследованию, проведенному Дж. Б. Праттом, «до обращения в веру участникам исследований было свойственно увязать в ощущениях собственного ничтожества, сомнений в себе, пренебрежения, которые ослабевали после обращения или которые удавалось преодолеть в результате обращения»^{95}. Однако еще одно исследование показало, что «обращению обычно предшествуют болезненные ощущения, а после него преобладающие сомнения, тревожность, внутренние конфликты и отчаяние сменяются безмятежностью, покоем и оптимизмом»^{96}. По-видимому, тем, кто страдает острыми эмоциональными расстройствами, обращение в веру приносит ощутимую пользу.

Поэтому многие религиозные группы намеренно разыскивают тех, кто измучен одиночеством и отчаянием, зная, что именно такие люди с наибольшей вероятностью обращаются в веру. Богослов Льюис Рэмбо указывает, что некоторые религиозные группы, например евангельские христиане, стараются направлять свои усилия на наиболее уязвимых людей. К примеру, в больших городах некоторые церкви уделяют особое внимание тем, кто недавно развелся, зная, что в первые полгода после развода обращение разведенного человека в веру наиболее вероятно. Эта практика поиска людей, находящихся в состоянии кризиса, особенно очевидна в тюрьмах, где уровень стресса достигает критического значения, а обращения в веру носят массовый характер. Еще один пример — поиск потенциальных новообращенных среди уязвимых участников таких групп, как Анонимные алкоголики, едоки, игроки и должники: в работе каждой из них в соответствии с обновленной программой «12 шагов» подчеркивается важность религии и веры в Бога как основного инструмента в борьбе против зависимого поведения. Когда кто-либо пытается преодолеть зависимость, уровень стресса в его жизни резко возрастает, в итоге человек становится первым кандидатом на роль новообращенного в веру.

Многие религиозные группы намеренно разыскивают тех, кто измучен одиночеством и отчаянием, зная, что именно такие люди с наибольшей вероятностью обращаются в веру

Поскольку в каждой популяции есть те, кто демонстрирует внезапное изменение поведения такого типа, это позволяет предположить, что религиозное обращение скорее всего представляет собой еще одну характеристику, присущую нашему виду, генетически унаследованную рефлекторную реакцию на острый кризис или тревожность. И если это действительно физиологический рефлекс, следовательно, должен существовать некий нейрофизиологический механизм, отвечающий за возникновение подобной поведенческой реакции.

По-видимому, способность человека выдерживать трудности жизни настолько низка, что природе пришлось для экстренного случая снабдить наш вид запасной идентичностью, религиозной, чтобы заменить мирскую, когда та уже не в состоянии избавить нас от чрезмерной тревожности. В зависимости от того, в какой степени мы предрасположены к обращению, у каждого из нас есть личный болевой порог и уровень давления, которое мы в состояние выдержать до того, как станем настолько уязвимыми, чтобы претерпеть когнитивную метаморфозу религиозного типа. Вероятно, когда человек достигает своего личного порога тревожности, то вместо саморазрушительного поведения, например злоупотребления наркотиками или других зависимостей, маскирующих боль, «нормальное», мирское «я» прекращает действовать и сразу заменяется альтернативным гиперрелигиозным. Сразу после завершения когнитивной метаморфозы человек ощущает избавление от всех тревог, которые ассоциировались с его предыдущей идентичностью. Все былые опасения и тревоги улетучиваются, вытесненные эйфорической удовлетворенностью, ощущением уверенности и безопасности. Неудивительно, что многие обращенные называют себя «спасенными».

Человеческое эго — весьма нежный орган. У человека, выросшего в отсутствие заботы, могут развиться всевозможные проявления неуверенности, неврозы и даже психозы. Когда обладатель слабого ощущения своего «я» достигает подготовительных этапов взрослой жизни, он не чувствует себя готовым или способным принять жизненные обязанности. Вероятно, именно поэтому обращение в веру «обычно происходит в подростковом возрасте»^{97}. Это предположение подтверждает психолог Пол Джонсон, который после пяти исследований с участием более 15 тысяч человек пришел к выводу, что «средний возраст обращения в веру — 15,2 года»^{98}.

Это не значит, что религиозное обращение происходит только в подростковом возрасте: оно может произойти в любом возрасте, когда человек чувствует себя особенно уязвимым и находящимся под угрозой. Тем не менее именно подростки обычно страдают от растущего уровня тревожности, поскольку в юности родители и общество впервые объясняют нам, что скоро нам придется самостоятельно обеспечивать себя и заботиться о себе. Более того, как раз будучи подростками, мы впервые примиряемся с концепцией собственной смертности.

При всех этих заботах, вопросах, давлении и обязанностях, внезапно обрушивающихся на нас, неудивительно, что на той же стадии развития, как правило, в возрасте 15–20 лет, люди не только обращаются в веру, но и с наибольшей частотой совершают самоубийства, употребляют наркотики, страдают от нарушений пищевого поведения, депрессии и шизофрении. Неудивительно, что большинство обращений в веру происходит в том же самом возрасте: исследователи предположили, что рост религиозности может привести к снижению случаев саморазрушительного поведения. Что касается наиболее саморазрушительного из всех действий, суицида, У. Т. Мартин в своей статье 1984 г., озаглавленной «Религиозность и процент самоубийств в США» сообщал, что «посещение церкви отрицательно коррелирует с процентом самоубийств».

Религиозное обращение может произойти в любом возрасте, когда человек чувствует себя особенно уязвимым и находящимся под угрозой

Эти выводы подтверждаются исследованиями Г. Г. Кёнига, который в своем труде «Старение и Бог» (Aging and God) заключал, что у пожилых людей «вера подавляет суицидальные мысли». Опрашивая участников исследований, Кёниг обнаружил: многие признавались, что «обещание счастливой загробной жизни» помогало им препятствовать суицидальным наклонностям. В другом исследовании команда С. Стэка и А. Вассермана выяснила, что вера в загробную жизнь помогает противостоять саморазрушительным порывам. По-видимому, те, кто не верит в духовную реальность, более подвержены саморазрушительному поведению, чем те, кто обладает такой верой. Возможно, именно по таким причинам, несмотря на все понимание, какие радикальные изменения личности вызывает обращение в веру, мы не относим эту метаморфозу к психологическим расстройствам. И в то же время следует отметить: хотя мы спокойно миримся с обращением к основным мировым религиям, обращение человека к «несанкционированным» религиям, или культам, вызывает гораздо больше возражений, зачастую побуждая родных или общество вмешаться и предпринять попытку вырвать новообращенного из когтей группы, мотивы и влияние которой воспринимаются как корыстные и негативные. Независимо от того, как мы предпочитаем воспринимать этот исключительно человеческий феномен, нам следует признать, что он представляет собой еще одну кросскультурную характеристику нашего вида, следовательно, скорее всего, наследуется генетически, подтверждая предположение, что человеческая духовность и религиозность — продукты наших биологических особенностей, а не мистического воздействия или Бога.

14. Почему существуют атеисты?

«Что будет с теми из нас, кто хотел бы уверовать, но не способен на это? Что станет с теми, кто не хочет и не может верить?»

Ингмар Бергман. Седьмая печать

При обсуждении основных положений биотеологии чаще всего звучит такой вопрос: «Если человеческая духовность представляет собой неотъемлемую характеристику нашего вида, если мы действительно «запрограммированы» верить в духовную реальность, в Бога, почему же тогда существуют атеисты?» И действительно, если человек как вид «запрограммирован» верить в духовную реальность, чем объяснить существование тех, кто в нее не верит?

Все мы принадлежим к одному виду, тем не менее в мире не найдется даже двух абсолютно одинаковых людей. Какими бы похожими мы ни были, каждый представляет собой уникальную совокупность физических и когнитивных особенностей. Одни из нас ростом выше среднего, другие — ниже. Одни обладают исключительной остротой зрения, другие слепы от рождения. Одни наделены поразительными музыкальными или математическими способностями, другие по своей природе совершенно неспособны ни к музыке, ни к математике. По сути дела, распределение каждой генетически наследуемой черты можно представить графически в виде колоколообразной гауссовой кривой.

Приведем в качестве примера такую базовую физическую характеристику, как зрение. Большинство представителей нашего вида обладают средней остротой зрения, следовательно, соответствуют средним значениям, выпуклой части кривой, однако в каждой популяции существует и сравнительно небольшой процент людей, острота зрения которых соответствует суживающимся концам графика. Если на одном конце кривой находятся те, кто рождается с превосходным зрением, то на другом, скорее всего, будет находиться столь же малочисленная группа людей, рождающихся со слабым зрением, а самое крайнее положение займут совершенно слепые люди.

Поскольку это положение можно применить к любой присущей человеку физической черте, оно относится и к когнитивной сфере. Возьмем, к примеру, музыкальные способности. Большинство людей рождается со среднестатистическими способностями и может до определенного предела развить их, чтобы сочинять музыку или играть на каком-либо инструменте, вместе с тем в каждой популяции есть небольшой процент людей, музыкальные способности которых соответствуют двум суживающимся концам кривой. С одной стороны, в каждой культуре найдется меньшинство людей с врожденными музыкальными способностями. Самое крайнее положение на кривой занимают способности еще меньшего количества исключительно одаренных людей (то есть таких гениев, как Моцарт). Противоположный конец той же кривой — имеющийся в каждой популяции столь же малый процент людей, музыкальные способности которых ниже среднего уровня. В отдельных случаях эти люди не имеют музыкального слуха: они слышат, но не различают оттенки звука, потому не могут даже учиться музыке.

Для всех наших способностей, в том числе когнитивных, должен существовать физиологический источник, порождающий ту или иную способность. К примеру, наша способность видеть напрямую связана со свойствами глаз и зрительной корой головного мозга. Так и наша музыкальная способность напрямую связана со свойствами тех частей мозга, которые отвечают за порождение способностей к музыке. Следовательно, можно утверждать: если Моцарт и подобные ему великие музыканты рождаются с необычно развитой музыкальной частью мозга, у тех, кто не настолько одарен, скорее всего эта же часть мозга менее развита.

Разумеется, не следует полностью исключать и фактор влияния внешней среды. Хотя все мы рождаемся с определенным потенциалом развития любых способностей, степень, в которой мы реализуем эти латентные способности, зависит от того, как мы будем развивать их. Если я, к примеру, с раннего детства начну получать музыкальное образование, то, несомненно, со временем буду обладать более развитыми музыкальными способностями, чем при рождении. Но каким бы интенсивным ни было мое обучение музыке, сравняться с Моцартом мне не удастся никогда — просто потому, что мне от рождения не досталось такого же генетического потенциала, позволяющего достичь его уровня.

То же самое справедливо и для противоположного сценария. К примеру, если бы Моцарт родился в крестьянской семье и был бы вынужден обрабатывать землю, не имея возможности заниматься музыкой, он никогда не достиг бы того же уровня развития способностей, который демонстрировал в действительности. Вместо этого он просто вырос бы «парнем, который умеет ловко насвистывать, работая на пашне». Увы, латентные моцарты, эйнштейны и микеланджело скорее всего умирают ежедневно, не получив ни малейшего признания — просто потому, что им так и не представилась возможность реализовать врожденный генетический потенциал. Следовательно, можно предположить, что, хотя жизненный опыт (воспитание) играет значительную роль в нашем когнитивном развитии, мы способны подняться лишь настолько высоко, насколько позволяет нам врожденный генетический потенциал (природа).

Латентные моцарты, эйнштейны и микеланджело скорее всего умирают ежедневно, не получив ни малейшего признания — просто потому, что им так и не представилась возможность реализовать врожденный генетический потенциал

Однако какое отношение все это имеет к вопросу существования атеизма? Поскольку духовность и религиозность, по всей видимости, проистекают из особых областей мозга, разве это не значит, что вышеупомянутый принцип «колоколообразной кривой» применим и к этим неотъемлемым склонностям? Если мы действительно наделены духовным и религиозным механизмами на нейрофизиологической основе, логично будет предположить, что среднестатистический представитель любой отдельно взятой популяции наверняка обладает средним потенциалом одной или другой умственной способности[27]. Что касается суживающихся концов той же кривой, то в каждой популяции должен быть небольшой процент людей, рождающихся со способностью обладать любой из этих двух конкретных когнитивных характеристик, выраженной лучше или хуже среднего значения.

Те люди, потенциал которых соответствует середине духовной/религиозной кривой, скорее всего обладают достаточными духовными/религиозными умственными способностями, чтобы быть предрасположенными к вере в некую форму трансцендентальной реальности. Это наши массы, центральная часть духовной колоколообразной кривой, те, кто продолжает хранить духовные идеалы и религиозные учреждения, как неотъемлемую составляющую каждого человеческого сообщества.

Что касается суживающихся концов кривой, то на одном из них находятся те, кто рождается с чрезмерно развитой духовной/религиозной функцией, те, в чьем осознанном опыте духовность/религиозность играет преобладающую роль. Крайний случай — те, кто еще в юности произносит с кафедры прочувствованные проповеди, и рождается, как говорится, «одухотворенным». Именно эти люди часто становятся пророками, ревнителями веры, мистиками, фундаменталистами, мучениками, духовными лидерами, родившись со значительной предрасположенностью к гиперрелигиозности, или же с качеством, которое можно назвать чрезмерно развитой духовно-религиозной функцией.

На противоположном конце той же кривой — те, кого можно назвать духовно/религиозно ограниченными или неполноценными, родившиеся с необычно неразвитой духовной/религиозной функцией. Человек, родившийся слепым, невосприимчив к свету, а люди, родившиеся с недоразвитой духовной функцией, невосприимчивы к духовности, неспособны полностью охватить разумом, оценить, постичь концепцию или подтекст какой-либо духовной реальности. Такие люди редко ощущают (если вообще ощущают) потребность в поклонении и молитве, в размышлениях о духовной реальности, о боге, душе и загробной жизни. Их столкновение с духовным опытом крайне маловероятно. Это сообщество духовно отсталых, или, если придерживаться музыкальной метафоры, лишенных духовного слуха людей. Человек может родиться не только без способностей к математике или музыке, но и с дефицитом духовных или религиозных способностей. Это и есть нейрофизиологические истоки предрасположенности к агностицизму и атеизму, свойственным нашим рационалистам и секуляристам.

Люди, родившиеся с недоразвитой духовной функцией, невосприимчивы к духовности, неспособны полностью охватить разумом, оценить, постичь концепцию или подтекст какой-либо духовной реальности. Дефицит духовных или религиозных способностей — нейрофизиологический исток предрасположенности к агностицизму и атеизму, свойственных нашим рационалистам и секуляристам

Для того чтобы учесть внешний фактор, следует осознать, что атеизм обусловлен не только одними генами. Во многих случаях атеистами становятся те, кто наделен духовностью, но вырос в нерелигиозном или недуховном окружении, в результате чего их внутренние склонности атрофировались и заменились светским мировоззрением. В то же время есть люди, которые, несмотря на присущую им духовность, разочаровались в организованной религии, предпочли подавить внутренние наклонности и стали отрицать веру в какую бы то ни было религию или Бога[28].

15. Опыт околосмертных состояний, или Приоткрытые двери в другую реальность

«Не всегда чудесны тайны».

Иоганн Вольфганг Гёте

Все мы в той или иной степени знакомы с феноменом так называемого опыта околосмертных состояний. Кто-то пережил его сам, кто-то просто слышал о нем от друга или участника какого-нибудь телевизионного ток-шоу — так или иначе, об опыте околосмертных состояний (ОСС) сообщают репрезентативные группы населения всего мира, следовательно, этот опыт должен представлять собой еще одну неотъемлемую часть когнитивного опыта человека. Как и в случае с другими кросскультурными примерами поведения, распространенность ОСС указывает на то, что он является следствием генетически унаследованной черты, биологической реакцией, рефлексом, вызванным конкретными раздражителями. Обычно ОСС интерпретируют как «духовный» по характеру результат столкновения с потусторонним миром, как и в случае других видов духовного опыта, однако я считаю, что все это не более чем эффекты исключительно нейрофизиологических процессов.

Упоминания об ОСС встречаются еще в «Государстве» Платона и тибетской «Книге мертвых», о подобном опыте с тех пор сообщали представители почти всех мировых культур. Платон в «Государстве» приводит историю Эра, сына Армения, которого считали умершим, а он ожил и рассказал о том, как побывал на небесах и вернулся к живым. Во время предполагаемого околосмертного опыта Эр видел «столп, очень похожий на радугу, только ярче и чище… протянувшийся через все небо». В истории Эра Платон излагает свои представления о бессмертной душе и загробной жизни. В этом отношении ОСС свойственно играть значительную роль в усилении веры в духовную реальность и жизнь после смерти.

Рассказы об околосмертных состояниях играют значительную роль в усилении веры в духовную реальность и жизнь после смерти

Исследуя частоту ОСС в современном обществе, Институт Гэллапа в 1982 г. опубликовал в масштабах США опрос, озаглавленный «Приключения в бессмертии», призванный изучить отношение взрослых американцев к жизни после смерти. Один из вопросов звучал так: «Вам случалось когда-либо оказываться на грани смерти и испытывать при этом необычные ощущения?» 15 % респондентов ответили на него утвердительно. Более того, тот же опрос позволил сделать вывод, что ОСС пережило восемь миллионов североамериканцев. В подобном опросе, проведенном в Китае (Feng and Lin, 1976 г.), 42 % опрошенных утверждали, что располагают ОСС, подтверждая предположение о кросскультурном характере этого явления.

Что вызывает ОСС? Почти всегда ОСС возникает в результате сокращения притока крови к мозгу и/или недостатка кислорода — обычно из-за шока вследствие острой инфекции (септический шок), ишемии миокарда (кардиогенный шок), остановки сердца или воздействия анестезии. По-видимому, ОСС неразрывно связан не с духовной, а с физической реальностью.

Одно из самых распространенных заблуждений, касающихся ОСС, — убежденность, что в этом случае мы действительно умираем, а потом возвращаемся к жизни, что на самом деле просто невозможно. Например, некоторые ошибочно полагают, что человек умирает сразу после остановки сердца. Однако сердце — всего лишь насос, снабжающий организм обогащенной кислородом кровью. Клетка умирает примерно через шесть минут после того, как лишается нормального притока кислорода. Только когда клетки мозга мертвы, мы умираем по-настоящему, той смертью, после которой ранее живой организм уже не оживает.

Несмотря на то, что международных стандартов для определения ОСС не существует, исследования показали явное сходство в описании этого феномена, — сходство, которому не мешают проявляться культурные границы (Fenwick, 1997 г.; Feng and Lin, 1976 г.; Parischa and Stevenson, 1986 г.). Например, большинству опрашиваемых прежде всего запомнились острая боль и страх, которые вдруг сменились ощущением спокойствия, умиротворенности и блаженства. В поисках подтверждения нейрофизической модели этого феномена Д. Б. Карр предположил, что вышеупомянутые ощущения, возникающие во время ОСС, могут объясняться выбросом в крови эндогенных опиоидов (эндорфинов).

После этого ощущения спокойствия или эйфории следующим по частоте симптомом ОСС оказывается внетелесный опыт (ВТО). В этом случае человек описывает, как выходит из своего физического тела и во многих случаях даже получает возможность увидеть самого себя сверху[29]. На этой стадии те, кто утверждал, что пережил ВТО, испытывали ощущение, будто «мысленно двигали конечностями», хотя врачи, присутствовавшие в том же помещении, могли подтвердить, что их подопечные оставались совершенно неподвижными. Подобные галлюцинации или конфабуляции возникают у пациентов с поражениями правой теменной доли, что лишний раз указывает на возможность проследить подобный опыт вплоть до нейрофизической активности, а не считать, что он вызван неким духовным «я» или душой.

Еще один распространенный симптом ОСС, подобный тому, о котором упоминал Платон, описывают как ощущение движения вниз по темному туннелю, навстречу ослепительному белому сиянию, которое часто интерпретируют как имеющее религиозный смысл, например исходящее от райских врат. Такие описания, в которых фигурирует ослепительный или пронзительно-яркий белый свет, можно приписать активности зрительного нерва в ответ на нарушенное снабжение кислородом. На той же стадии опыта человеку нередко кажется, будто он окутан не только светом, но и присутствием Бога.

Как и пациенты с височной формой эпилепсии или те, кто экспериментировал с энтеогенными веществами, люди, получившие опыт ОСС, неизменно интерпретируют его в духовном ключе. Как сообщалось в Journal of Neuropsychiatry,

…употребление галлюциногенов и височная (лимбическая) эпилепсия дают почти такие же ощущения, какие описывают пережившие околосмертные состояния. Нарушение функций мозга вызывает деперсонализацию и дереализацию, экстаз, отсутствие ощущения времени и пространства, а также прочие ощущения, способствующие религиозно-нуминозной интерпретации^{99}.

Поэтому неудивительно, что довольно много людей, переживших ОСС, утверждают, будто бы он усилил их веру в духовную реальность, Бога, душу и загробную жизнь. Тем не менее, независимо от того, как мы предпочитаем толковать этот опыт, нам следует спросить себя: действительно ли он трансцендентален, или, как в случае со всеми прочими видами духовного опыта, мы имеем дело с рядом исключительно нейрофизических явлений?

Один из ключей к этой загадке найден в ходе исследований доктора Карла Янсена, который выяснил, что «опыт околосмертных состояний можно вызвать с помощью диссоциативного вещества кетамина»^{100}. Далее в отчете доктора Янсена сказано: «Ясно, что ОСС возникают ввиду блокады рецепторов мозга (препаратосвязывающих участков) для нейротрансмиттера глутамата. Эти связывающие участки называются NMDA-рецепторами (связывающими N-метил-D-аспартат). Условия, вызывающие ОСС (то есть низкое содержание кислорода, слабый приток крови, низкий уровень сахара в крови) вызывают выброс глутамата и гиперактивизацию NMDA-рецепторов. Условия, провоцирующие выброс глутамата, могут также спровоцировать выброс кетаминоподобных химических веществ мозга и привести к изменению состояния сознания»^{101}.

Обнаружено также, что внутривенное введение 50–100 мг кетамина вызывает все симптомы, обычно ассоциирующиеся с околосмертными состояниями (Sputz, 1989 г.; Jansen, 1995, 1996 гг.). Тимоти Лири, в 60-х гг. ХХ в. снискавший сомнительную славу защитника психоделиков, называл свои опыты с кетамином «экспериментом добровольного умирания» (Leary, 1983 г.).

Поскольку, как видно из названия, ОСС возникает в тех случаях, когда под угрозой находится наша жизнь, нет ничего удивительного в том, что организм вырабатывает химические вещества, вызывающие состояние спокойствия и безмятежности. К примеру, худшее, что можно сделать во время смертельно опасного кровотечения, — запаниковать, тем самым ускоряя частоту сердечных сокращений и темп кровопотери. Скорее, нашим преимуществом в этом случае будет способность организма вызвать состояние спокойствия и эйфории, замедлить сердечный ритм и снизить темп кровопотери. Очевидно, мы имеем дело с адаптивной функцией ОСС, задача которой — успокоить нас во время угрожающих жизни процессов и повысить наши шансы на выживание.

Подобно тому, как энтеогенные вещества провоцируют в нас духовные/мистические переживания, нейротрансмиттер глутамат, а также его синтетический аналог кетамин могут вызвать все симптомы околосмертного состояния. Это свидетельствует о том, что, подобно всем прочим видам духовного опыта, ОСС проистекает не из какой-нибудь неземной, эфирной души, а берет начало в нейрохимии нашего мозга. По-видимому, ОСС — результат действия некоего нейрофизиологического механизма, позволяющего нашему виду справиться с ошеломляющей болью и тревогой, которые ассоциируются с условиями, представляющими угрозу для жизни. Повторю еще раз: хотя подобные физические свидетельства вовсе не доказывают, что никакой духовной реальности не существует, они определенно говорят в пользу возможной справедливости такого предположения.

16. «Говорение языками», или Вселение богов и духов в человека

«Глоссолалия — всеобщий религиозный феномен».

С. Л. Мэй

Еще одна разновидность религиозного поведения, к которой следует обратиться, — глоссолалия, также называемая экстатическим состоянием или, чаще, «говорением языками». Глоссолалия представляет собой еще один всеобщий тип поведения, посредством которого человек приходит в состояние транса, по описанию очень похожее на духовный/мистический опыт, рассмотренный в главе 3.

Для того чтобы подтвердить кросскультурный характер глоссолалии, этнолог Джордж Дженнингс изучил этот исключительно человеческий феномен, представленный в рамках различных мировых культур, в число которых вошли культ пейота у североамериканских индейцев, культы индейцев хайда с северо-западного побережья Тихого океана, шаманизм Судана, культ Шанго на западном побережье Африки и Тринидада, культ вуду в Гаити, культы австралийских аборигенов, культы аборигенных народов субарктических районов Северной Америки, шаманизм Гренландии, культ даяков Борнео, культ зора в Эфиопии, сибирский шаманизм, культы индейцев чако в Южной Америки, курандеро в Андах, кинка в африканском Судане, африканские шаманы тонга.

В христианском обществе глоссолалию можно проследить до писаний Нового Завета (Деян 2:1–42), в которых Павел и Лука указывают, что «говорение языками» было известным атрибутом раннехристианской церкви. Согласно этим писаниям «говорение языками» считалось признаком вселения Святого Духа в тело христианина.

Как и многие другие виды духовного/мистического опыта, глоссолалия обычно возникает в официальной религиозной обстановке. К примеру, христиане-пятидесятники проводят специальные «собрания возрождения», предназначенные для создания атмосферы, способствующей приобретению участниками экстатического опыта. Подобно вращающимся дервишам в исламе, которые в экстазе кружатся на одном месте, желающим испытать глоссолалию требуется привести себя в схожее состояние религиозного рвения. Сразу после достижения этого «высшего» состояния посвященный невольно начинает говорить что-то неразборчивое, выкрикивать обрывки слов и звуки, — все это и дало феномену его название. В отличие от других разновидностей духовного/мистического опыта, люди, практикующие глоссолалию, часто описывают свои ощущения как религиозный экстаз и восторг.

Согласно Новому Завету «говорение языками» считалось признаком вселения Святого Духа в тело христианина

Так должны ли мы верить, что этот опыт — истинный пример вселения духа в человека? На самом ли деле неразборчивые речи, результат «говорения языками», — высказывания богов нашими устами? Или и в этом случае мы имеем дело с еще одним рефлексом на нейрофизиологической основе?

О биологической стороне процесса глоссолалии пока известно немногое, но применение электроэнцефалографии (ЭЭГ) помогло понять, что характеристики волн мозга заметно меняются при вхождении в состояние, которое участники процесса называют «помазанным» (Woodruff, 1993). А именно: обнаружилось, что при вхождении в это высшее состояние волны мозга участников внезапно меняли ритм с альфа на бета, таким образом подтверждая, что подобный опыт непосредственно связан с нейронной активностью.

Физическая связь между данным типом религиозного опыта и нашей нейрофизиологией была вновь подтверждена в ходе экспериментов В. С. Рамачандрана и С. Блейксли в 1998 г., когда выяснилось, что главную роль в процессе глоссолалии играет правое полушарие головного мозга. Кроме того, опыты с участниками, подверженными глоссолалии, показали, что изменение температуры левого и правого полушарий также свидетельствуют о том, что «опыт «говорения языками» может быть связан с усилением активности правого полушария»^{102}.

Вот еще один пример опыта, который зачастую считается «духовным» по характеру, но несмотря на это с помощью науки мы убеждаемся, что он исходит не из божественного источника, а порожден деятельностью человеческого мозга.

17. Почему Америка настолько религиозна? Биоисторическая гипотеза

«Мы, граждане США, в настоящее время представляем собой наиболее глубоко религиозный народ на Земле»^{103}.

Дайана Экк

«Мы — религиозный народ, институты которого предполагают существование Всевышнего».

Судья Верховного суда Уильям О. Дуглас^{104}

«На Бога мы уповаем».

Надпись на банкнотах США

Согласно недавним демографическим исследованиям и статистическим данным, по-видимому, существует обратная связь между процветанием страны и степенью религиозности ее населения. То есть чем больше процветает страна, тем выше в ней процент тех людей, которые считают себя нерелигиозными, агностиками, атеистами, светскими, не причисляют себя ни к одной из религий, и чем ниже уровень благосостояния страны, тем больше в ней тех, кто называет себя религиозными людьми.

Эту корреляцию подтверждает «Отчет о развитии человечества» за 2004 г., подготовленный в рамках Программы развития ООН и представляющий собой рейтинг 177 стран мира в зависимости от так называемого индекса развития человеческого потенциала. Данный индекс предназначен для оценки здоровья общества по таким показателям, как уровень младенческой смертности, уровень грамотности взрослого населения, доход на душу населения и уровень образования. Согласно отчету за 2004 г., первые строчки в этой рейтинге заняли Швеция, Норвегия, Австралия, Канада и Нидерланды. Все пять стран характеризовались не только исключительно высоким уровнем нецерковного атеизма: «Из 25 стран, имеющих самый высокий индекс развития человеческого потенциала все, кроме одной Ирландии, имели самый высокий уровень нерелигиозности, процент атеистов в них — наибольший на планете. И наоборот, в странах, имеющих самый низкий индекс развития человеческого потенциала, последних пятидесяти, наблюдалось отсутствие хоть сколько-нибудь значимого процента атеистов»^{105}. Более того, «что касается уровня грамотности, то согласно отчету ООН о социальном положении в мире (2003 г.), все 35 стран с наивысшим уровнем неграмотности среди молодежи (процентом населения в возрасте 15–24 лет, не умеющего ни читать, ни писать), характеризовались высокой религиозностью и статистически незначительным уровнем распространения атеизма»^{106}.

Кроме того, в статистически менее религиозных странах выше уровень гендерного равенства и равноправия в целом, а более религиозные страны входят в число тех, где степень угнетения максимальна, как и уровень гендерного неравенства.

В статистически менее религиозных странах выше уровень гендерного равенства и равноправия в целом, а более религиозные страны входят в число тех, где степень угнетения максимальна, как и уровень гендерного неравенства

Вот лишь некоторые статистические данные, подкрепляющие вышесказанное: 42 % западногерманцев и 72 % восточногерманцев либо атеисты, либо агностики (Shand, 1998 г.), 85 % шведов не верят в Бога (Davie, 1999 г.), 44 % британцев не верят в Бога (ВВС, 2004 г.), 65 % жителей Японии не верят в Бога (Norris and Inglehart, 2004 г.), 54 % жителей Франции атеисты или агностики, 44 % голландцев атеисты или агностики (Froese, 2001 г.), 54 % израильтян называют себя нерелигиозными (Yuchtman-Ya'ar, 2003 г.), 31 % израильтян не верит в Бога, и кроме того, 6 % населения страны затруднились с ответом, следовательно, к атеистам или агностикам можно причислить 37 % (Kedem, 1995 г.). Из перечисленных стран все, кроме Израиля, входят в число двадцати «самых удобных для проживания стран мира» согласно рейтингу ООН, составленному в 2005 г. на основании индекса развития человеческого потенциала.

И наоборот, в большинстве стран Ближнего Востока, Азии, Южной Америки и Африки менее 1–2 % населения либо нерелигиозны, либо не верят в Бога[30].

А теперь — вопрос, который я так старательно приберегал напоследок: в какой же список входит Америка? Где наша статистика? И еще: согласуется ли она со статистическими корреляциями, полученными по данным опросов во всех других странах? Если отвечать коротко — ничего подобного. Мы — вопиющая аномалия.

По данным опроса Института Гэллапа, опубликованным в ноябре 2003 г., 60 % американцев сообщили, что религия играет «очень важную» роль в их жизни. Между тем в Канаде и в Великобритании, двух странах, культурное сходство которых с нашей мы считаем наиболее выраженным, лишь 28 % и 17 % отвели религии важное место в своей жизни. Исследование, проведенное аспирантами Городского университета Нью-Йорка в 2001 г., выявило, что 85 % американцев причисляют себя к приверженцам той или иной религии.

Согласно базирующемуся в Великобритании агентству по изучению общественного мнения ICM опрос, проведенный в январе 2004 г., показал, что 91 % американцев верит в сверхъестественное, 74 % — в загробную жизнь, 82 % считает, что вера в Бога или высшую силу меняет человека в лучшую сторону, 76 % верят, что Бог или высшая сила оценивает их поступки, а 71 % заявляли, что готовы «умереть за своего Бога/веру». Для сравнения: лишь 5 % американцев не верят в бога или в высшую силу (Gallup, 1999 г.). Более того, по данным опроса, проведенного ABC News в феврале 2004 г., 60 % американцев верят в буквальное толкование таких библейских событий, как Сотворение мира (как в Книге Бытия), момент, когда расступились воды Чермного моря, в предание о Ноевом ковчеге.

Очевидно, что Америка в значительной мере религиозная страна. В сущности, из 50 стран с наибольшим процентом жителей, считающих себя нерелигиозными, Америка занимает сорок четвертое место, а за ней следуют такие слаборазвитые страны, как Уругвай, Казахстан, Эстония и Монголия. Более того, если ни одна из перечисленных выше стран даже близко не подходит к первой десятке рейтинга самых удобных для жизни стран по индексу развития человеческого потенциала, Америка входит в эту десятку.

Откуда же взялось это поразительное несоответствие? Как получилось, что столь процветающая страна, как США — с низкой младенческой смертностью, высокой грамотностью взрослого населения[31], высокой степенью гендерного равенства, высоким средним доходом на душу населения и уровнем жизни, страна-изобретательница такого множества успешных технологий, общество, существующее в условиях повсеместного распространения научной культуры, страна ученых, удостоенных максимального количества Нобелевских премий в области естественных наук (пять стран, следующих за Америкой по количеству Нобелевских премий, в 1901–2003 гг. получили в общей сложности меньше премий, чем она: Америка — 137, Германия — 49, Великобритания — 47, Франция — 18, Нидерланды — 11, Россия — 11), — явно религиозна? Напрашивается вопрос: что такого особенного в Америке, если она бросает вызов социальной статистике, систематически наблюдаемой почти во всех других странах мира?

В соответствии с биотеологическими предпосылками этой книги, мне хотелось бы предложить генетическую гипотезу данного феномена: говоря о национальном характере, необходимо прежде всего обратиться к происхождению нации, которую предстоит охарактеризовать. В случае с Америкой о происхождении нации рассказывает история иммигрантов из Европы XVII в. Почему все эти люди покинули Европу, чтобы поселиться на другом континенте? Они руководствовались различными причинами, в том числе стремлением к экономическому процветанию, но если и существует единый общий знаменатель, объединяющий почти все первые сообщества европейцев, обосновавшихся в Северной Америке, то это поиски свободы вероисповедания: независимо от пола, религиозные убеждения этих переселенцев были настолько непоколебимы, что они решили рискнуть жизнью и здоровьем, чтобы исповедовать свою веру так, как они считали нужным.

Первой из этих религиозных групп, основавших колонию в Северной Америке, стали отцы-пилигримы. В XVI–XVII вв. религиозная группа пуритан добивалась, как видно из ее названия, чистоты Англиканской церкви путем реформирования ее политики и устранения любых напоминаний о римском католичестве и папизме. Эта группа дала начало еще более радикальной сепаратистской секте, многие приверженцы которой переселились из Англии в Лейден, Голландия, чтобы исповедовать свой вариант христианства. Группа, известная под названием отцов-пилигримов, отделившаяся от лейденской, решила создать свою общину в Новом Свете, где в 1620 г. основала Плимутскую колонию.

Под угрозой гонений со стороны Англиканской церкви из Англии в Северную Америку устремилась вторая волна пуритан, в 1630 г. основавших колонию Массачусетского залива. Более 20 тысяч пуритан эмигрировали в Америку из Англии с единственной целью — беспрепятственно исповедовать свою религию.

Обнадеженные успехом первых пуританских общин, по стопам пуритан вскоре двинулись и другие религиозные диссиденты. Одной из первых таких групп стали гугеноты — французские протестанты. К тому времени зверства совершали уже обе стороны: католики и протестанты развязали войну, охватившую большую часть Европы. Самым страшным конфликтом стала резня в Париже в 1572 г. — Варфоломеевская ночь, во время которой тысячи гугенотов были убиты католиками. Несмотря на издание в 1598 г. Нантского эдикта, подкрепившего шаткое перемирие, напряжение между религиозными группами в конце концов вынудило гугенотов искать «пастбища, где трава зеленее»; в итоге почти четыреста тысяч гугенотов эмигрировали в разные части света, в том числе британские колонии в Северной Америке.

Во времена правления английской династии Стюартов в XVII в. католики постоянно подвергались притеснениям. Движимый чувством священного долга Джордж Калверт, член британского Парламента и бывший протестант, принявший католичество, в 1632 г. получил на территорию между Пенсильванией или Виргинией документ от Карла I, в дальнейшем известный под названием «Мэрилендская грамота». Калверт предложил желающим присоединиться к нему возможность свободно исповедовать свою веру, и в 1634 г. два судна, «Ковчег» и «Голубь», доставили первых колонистов в Мэриленд, где они основали первую в Новом Свете католическую общину.

На протяжении многих лет евреи из Голландии, преуспевавшие на принадлежащих этой стране территориях Бразилии, внезапно столкнулись с угрозой со стороны инквизиции. Это произошло после захвата бразильских земель португальцами в 1654 г. После того как одного из местных евреев сожгли на костре, двадцать три еврейских беженца из голландской Бразилии отплыли в Новый Амстердам (будущий Нью-Йорк), искать религиозного убежища. Именно там, в Новом Амстердаме, вновь прибывшие мужчины и женщины создали первую в Северной Америке еврейскую общину и построили первую синагогу. Это переселение стало первой из трех отдельных волн еврейской эмиграции в Америку. Вторую волну в XIX в. образовало многочисленное сообщество евреев, переселившихся в Америку из Германии в поисках лучшей жизни. Третья, и самая большая, волна эмиграции — бегство из Польши и России в 1881–1906 гг. евреев, спасающихся от погромов, которые совершались с одобрения царя.

В 1652 г. в Англии религиозная община сложилась во главе с харизматичным лидером Джорджем Фоксом, основателем движения квакеров. Квакеров, которых в то время воспринимали как радикально настроенных пуритан, подвергали в Англии жестоким гонениям за попытку отойти от ортодоксального христианства. К 1680 г. более десяти тысяч квакеров было заключено в тюрьмы Англии, где некоторых их них замучали до смерти. Убежищем квакерам стал Новый Свет, когда глава общины Уильям Пенн получил от Карла II грамоту на земли в колонии Пенсильвания. К 1685 г. в квакерских общинах Пенсильвании насчитывалось восемь тысяч человек.

В ходе Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) многие протестантские общины Германии, а именно меннониты, окунанцы (братья Шварценау), последователи Швенкфельда, моравские братья, стали жертвами религиозных гонений. Узнав об этом, Уильям Пенн, к тому времени основавший квакерскую общину в Пенсильвании, занялся распространением в угнетенных религиозных группах Германии литературы, в которой расписывались преимущества жизни в Пенсильвании, и звучали призывы переселяться туда. В ответ тысячи жителей Германии отплыли в Новый Свет, где в Пенсильвании обрели свободу вероисповедания. Ввиду массовой иммиграции такого множества разных религиозных групп колония стала, по выражению одного автора, «пристанищем для изгнанных сект».

Общины Нового Света называли «Библейским содружеством», так как они, по сути дела, представляли собой теократические государства, где Библию толковали как свод общественных законов

Общины Нового Света называли «Библейским содружеством», так как они, по сути дела, представляли собой теократические государства, где Библию толковали как свод общественных законов. К 1606 г. Англиканская церковь приобрела в Виргинии официальный статус, а в 1610 г. к закону о ней было добавлено положение об обязательном посещении церкви. Та же тенденция продолжалась, закон об Англиканской церкви распространился на Нью-Йорк в 1693 г., Мэриленд в 1702 г., Южную Каролину в 1706 г., Северную Каролину в 1711 г. и Джорджию в 1758 г., примеру которых вскоре последовали остальные колонии. В результате такого притока преимущественно религиозно-ориентированных сообществ, к 1700 г. 75–80 % населения колоний регулярно посещало церковь, новые здания которой возводили ускоренными темпами.

Прежде чем я изложу выводы, относящиеся к перечисленным выше данным, мне хотелось бы предложить аналогию: представьте себе, что мы собрали всех музыкантов Нью-Йоркского филармонического оркестра, человек двести, не просто увлеченных музыкой, но и обладающих несомненным врожденным талантом, и переселили их на далекий остров. Теперь представим, что двести лет спустя мы навестили выживших потомков этих переселенцев: наверняка несложно предположить, что мы скорее всего найдем общество, буквально пропитанное музыкальной культурой. Да, поскольку основатели этого сообщества постараются привить любовь к музыке своему потомству и дать ему музыкальное образование, во многом образование музыкальной культуры можно приписать внешним факторам. Тем не менее неужели нелогично будет допустить, что отчасти музыкальность этого сообщества стала результатом врожденных способностей и склонностей, переданных вместе с музыкальными генами предков? Даже если за прошедшее время на острове появятся новые иммигранты, в том числе с почти полным или полным отсутствием таланта или склонности к музыке, что удивительного в том, что богатое музыкальное наследие острова отчасти сохранится?

Этот случай представляет собой гипотетический пример эффекта основателя или первопроходца, одного из аспектов процесса эволюции, известного как генетический дрейф, при котором небольшая группа значительно более многочисленной популяции мигрирует на изолированную территорию, унося с собой уникальный генетический коктейль, благодаря которому через несколько поколений может возникнуть совершенно новый вид, или, в случае с человеком, — новая раса или культура, обладающая уникальными физическими характеристиками и, возможно, даже генетически унаследованной предрасположенностью к определенному поведению.

Приведем реальный пример этой силы в действии: «Эффектом основателя, вероятно, объясняется почти полное отсутствие третьей группы крови (В) у американских индейцев, предки которых прибывали крайне малочисленными группами через Берингов пролив в конце последнего ледникового периода, около десяти тысячелетий назад. Менее давние примеры — такие религиозные изолированные группы, как окунанцы или амиши старого обряда в Северной Америке. Эти секты основаны небольшими группами мигрантов, прибывших из гораздо более значительных по численности общин Центральной Европы. С тех пор эти общины остаются почти полностью закрытыми для иммиграции представителей других американских популяций. В результате частота встречаемости генов группы крови у них кардинально отличается от наблюдаемой в соседних популяциях как в Европе, так и в Северной Америке^{107}. Ввиду этого генетического изоляционизма среди амишей невероятно высок процент распространения синдрома Эллиса-ван Кревельда, сопровождающегося полидактилией (лишними пальцами на руках и ногах).

В пример можно также привести потомков небольшой группы европейских евреев-ашкенази (ашкеназы) XV в., настолько изолированной, что для них по сей день велик риск приобретения таких передающихся генетическим путем неврологических заболеваний, как болезнь Гоше, болезнь Ниманна-Пика, болезнь Тея-Сакса. Более того, в недавней статье, опубликованной в Journal Biosocial Science (издание Cambridge University Press), высказано предположение, что распространение этих болезней у ашкенази и уникальная для них частота встречаемости генов могут ассоциироваться с предрасположенностью к более высокому уровню интеллекта. Таким образом утверждается, что некоторые генетические штаммы, появившиеся в результате генетической изолированности, способны влиять на специфические когнитивные характеристики. Это предположение подтверждает генетик Л. Б. Джорд: «Множество географических, климатических, исторических факторов внесло свой вклад в закономерности распространения генов человека, наблюдаемые в мире сегодня. К примеру, демографические процессы, связанные с колонизацией, периодами географической изоляции, социально подкрепленной эндогамией (межнациональными браками) и естественным отбором, влияют на частоты аллелей в некоторых популяциях»^{108}.

С учетом всего вышесказанного разве трудно предположить, что мы, поселив на каком-нибудь острове группу гиперрелигиозных людей, через несколько поколений обнаружим, что их потомки тоже чрезвычайно религиозны? И значит, вполне возможно, что в результате генетического дрейфа первые общины колониальной Северной Америки привезли с собой усовершенствованные «религиозные» гены, обеспечив своему потомству выраженную склонность к повышенной религиозности?

Как указывает мой краткий экскурс в историю колоний, первые американские поселенцы были преимущественно европейскими ревнителями веры, набожными, непреклонными, фанатичными фундаменталистами; они отказывались ассимилироваться и принимать официальную религию того времени, бросали вызов инквизиции, преследованиям, расправам и изгнаниям, лишь бы сохранить свою веру. Поскольку речь шла о выборе между культурной ассимиляцией или возможной смертью в тюрьме, в результате казни или в изгнании, разве трудно предположить, что столь опасный путь могли выбрать лишь самые набожные, гиперрелигиозные люди?

Колониальная иммиграция в Северную Америку — уникальное событие в истории человека, вероятно, самая массовая миграция представителей разных народов из разных стран на одну территорию, миграция, вызванная специфической социальной задачей — сохранением религиозной веры. И хотя большинство потомков этих американских первопроходцев жило не в такой строгой изоляции, как амиши, «в первые два века своего существования Новая Англия была на удивление гомогенной по характеристикам своего населения»^{109}. Эту гомогенность усиливал тот факт, что на протяжении долгих лет после войны за независимость США, вплоть до 30-х гг. XIX в., численность иммигрантов удерживалась на уровне менее нескольких тысяч человек в год, так что «во времена обретения независимости иммиграция оказывала мало влияния на рост численности населения страны»^{110}. К 1830 г. численность населения Америки составляла примерно 13 миллионов человек, и менее 500 тысяч из них были уроженцами других стран.

С середины XIX в. американская история представляет собой чередующиеся периоды усиления и ослабления иммиграции, в итоге за промежуток 1820–1992 гг. общую численность населения Америки, достигшую к этому году примерно 255 миллионов, пополнили 57 миллионов иммигрантов (это не означает, что почти 200 миллионов человек — «чистокровные» потомки первых поселенцев, так как следует учитывать и то, что 57 миллионов иммигрантов дали столько потомства, что оно составило значительную часть этих 255 миллионов). Значит, попытки вычислить генетическое взаимодействие между более поздними иммигрантами и первыми колонистами почти невозможны[32]. Но при этом, несмотря на интенсивное перемешивание генофонда в американском плавильном котле, согласно оценкам, «потомки англоязычных протестантов составляют около 45 % нынешнего населения США»^{111}, свидетельствуя о том, что гомогенность в значительной степени сохранилась по сей день. В конце концов, если после пяти столетий расселения по планете и нередких межнациональных браков евреи-ашкенази смогли частично сохранить генетическую идентичность, почему нельзя предположить, что и первым американским поселенцам это удалось?[33]

Да, с колониальных времен генофонд Америки не раз пополнялся за счет бесчисленного множества людей, переселяющихся в США по соображениям, далеким от религиозных. Тем не менее можно утверждать, что семена религиозности уже посеяны и распространились по культурному ландшафту страны, а также ее генофонду, достаточно широко, чтобы оказывать влияние, отражение которого мы видим в современной религиозной статистике. Сегодня в США насчитывается больше религиозных культов и сект, чем в любой другой стране мира, — свыше 1500 основных религиозных конфессий, более двухсот исключительно христианских телеканалов и радиостанций, более трехсот тысяч местных общин, свыше 530 тысяч священнослужителей, значительно больше, чем в любой другой стране. Все это свидетельствует об американской свободе и разнообразии, и в некоторой степени — об особенностях заложенной в нас генетической программы.

18. Функции вины и морали, или Почему мы поступаем так, как поступаем

«Специалисты в области естественных и гуманитарных наук вместе должны задуматься о том, что пришла пора на некоторое время забрать этику у философов и рассмотреть с точки зрения биологии»^{112}.

Э. О. Уилсон

«Нравственных явлений не существует, есть лишь нравственная интерпретация явлений».

Фридрих Ницше

Точно так же, как представители каждой культуры наделены способностью испытывать чувства печали, им присуща и способность испытывать чувство так называемой вины — полное раскаяния осознание какой-либо допущенной ошибки. Отсюда можно сделать вывод, что чувство вины — еще одна генетически наследуемая характеристика человека как вида. Следовательно, можно предположить, что должен существовать некий нейрофизиологический механизм, порождающий этот опыт, а это, в свою очередь, подразумевает, что у нас могут быть «гены вины», побуждающие наш мозг развивать те нейронные связи, которые формируют в нас этот «механизм вины». Но каковы истоки этого особенного чувства? Для чего оно предназначено? И еще: каким образом это чувство связано с нашими духовными функциями?

Для того чтобы понять сущность вины, сначала надо составить представление об эволюции этого чувства. В период возникновения органической материи большинство форм жизни на Земле существовало независимо друг от друга — в отличие от существования группами. Это явление объяснялось прежде всего тем, что в древнейшие времена все живое воспроизводило само себя неполовым путем, а значит, не имело потребности в объединении. При бесполом размножении один не имеющий пола одноклеточный организм порождает другой, создавая точную копию самого себя. Характер этой стратегии размножения таков, что необходимости во взаимодействии двух организмов одного и того же вида просто не возникает.

Но жизнь продолжала развиваться, и вскоре появились организмы, имеющие половую принадлежность. При половом размножении этих новых организмов требовалось, чтобы два представителя одного и того же вида, по одному каждого пола, объединили свои гены и дали потомство. Эта новая стратегия воспроизведения давала организмам преимущество, способствуя большему разнообразию потомства. Такое разнообразие повышало вероятность появления наиболее выигрышных адаптаций. А чем больше полезных адаптаций, тем выше шансы вида на выживание.

Однако, несмотря на появление полового размножения, большинство видов остались «несоциальными» («необщественными»), то есть каждый отдельный организм вел преимущественно одинокую жизнь. Разница заключалась в том, что теперь представителям двух разных полов требовалось встретиться хотя бы раз в жизни, чтобы произвести потомство. Такие встречи чаще всего проходили в брачный сезон, типичный для вида, две особи разных полов встречались в первый и последний раз только для того, чтобы спариться и разойтись в разные стороны. Более того, у таких видов мать, отложив яйца, обычно забывала о них и никогда не заботилась о своем потомстве.

Время шло, формы жизни становились все более разнообразными, постепенно складывалась новая эволюционная тенденция: отдельные организмы начали жить вместе, образуя группы. В группе каждый организм чувствовал себя увереннее, чем в одиночестве. Держась все вместе, отдельные особи не только успешнее защищались от хищников, но и эффективнее охотились и собирали пищу. Благодаря силе и стабильности, которые давала эта социальная адаптация, групповая динамика стала «предпочтительной» эволюционной тенденцией, особенно у позвоночных, в частности, у млекопитающих.

Однако наряду со всеми преимуществами, у нового группового существования появились и некоторые недостатки[34]. Для того чтобы рассмотреть недостатки образования групп, необходимо обратиться к источнику этой адаптации. Перед тем как начали появляться группы, отдельные организмы жили сами по себе, совершенно обособленно. Так как древнейшие формы жизни вели исключительно одинокое существование, они не удосуживались задумываться о других представителях своего вида. Поэтому все поведение особи было обусловлено эгоистичными побуждениями. Получился мир, в котором планария планарии — враг.

Древнейшие формы жизни вели исключительно одинокое существование

Когда в процессе эволюции организмы начали сосуществовать друг с другом в группах, эгоистичные побуждения перестали быть преимуществом каждой особи. Очевидно, что стремление каждой особи в группе только к собственному благу, независимо от выживания других особей, не способствует выживанию группы. Поэтому формам жизни, которые в процессе эволюции начали сосуществовать в виде тесно связанных групп, понадобились новые адаптации, помогающие гармонично сочетать заботу о потребностях особи с заботой о потребностях сообщества. Другими словами, организмы должны были развить в себе способность умерять потребности так, чтобы они служили не только им самим, но и нуждам группы. Эгоистичные поступки внезапно стали представлять угрозу для группы, а она, в свою очередь, — угрозу для каждого индивида в этой группе. Хотя каждая особь увеличивает силу группы, следовательно, становится для нее преимуществом, все они обладают своими наборами эгоистичных побуждений, в итоге одновременно представляют потенциальную угрозу.

Этот недостаток — не единственный возникший вместе с появлением групп. Как только отдельные организмы начали жить в непосредственной близости друг от друга, выросла вероятность распространения заразных болезней. У менее социальных видов особь, зараженная инфекционным заболеванием, с гораздо большей вероятностью умирает, не успев заразить никого из сородичей. Но поскольку социальные организмы тесно контактируют друг с другом, заразившись, кто-нибудь из них способен инфицировать все сообщество.

Третья проблема, связанная с образованием групп, — потенциальная угроза генофонду вида. Поскольку группа предназначалась для защиты ее членов, теперь даже у слабейших представителей вида прибавилось шансов на выживание. Живущий изолированно слабый, больной или увечный организм вряд ли выживет. А в группе даже самые слабые члены по крайней мере частично защищены группой от внешних угроз. Следовательно, при социальном устройстве сообщества выше вероятность, что слабый индивид проживет достаточно долго, чтобы дать потомство, следовательно, передаст свои «неполноценные» гены будущим поколениям, таким образом оказав негативное влияние на генофонд группы и вида в целом.

Предположим, к примеру, что один из организмов несоциального вида родился с недоразвитой ногой или слабым зрением. В этом случае ему будет не только трудно охотиться или искать пищу, но и защищаться от хищников. А в группе особь с подобным физическим недостатком получит гораздо больше шансов выжить, так как его защищает группа. Значит, хотя объединение в группы представляет собой на редкость полезную адаптацию, в то же время оно является угрозой для генофонда конкретного вида.

У организмов, ведущих одиночный образ жизни, самые слабые особи наиболее уязвимы, следовательно, имеют меньше всех шансов на выживание. В итоге с каждым новым поколением слабейшие представители вида отбраковываются вместе с их генами. В результате этой динамики каждое новое поколение каждого вида должно становиться более приспособленным к требованиям физического окружения, чем предыдущее. Новое поколение должно быть более сильным, приспособленным, энергоэффективным, и значит, с большей вероятностью оно выживет.

Но к социальным видам этот принцип уже не применим. У таких видов правилом становится выживание не только самых приспособленных, но и самых слабых. Нарушается закон выживания самого приспособленного, основной принцип естественного отбора и эволюции органической жизни в целом. Значит, изменятся и законы распределения вероятности выживания любого такого вида.

Какие бы преимущества ни давала жизнь в группах, защита слабейших представителей генофонда каждого социального вида угрожает расстроить процесс естественного отбора. У социальных животных генофонд с каждым новым поколением не становится крепче — в нем наблюдается застой. С целью компенсации этих недостатков у социальных организмов должны были появиться новые адаптации.

Обходя новые препятствия, социальные организмы начали развивать новые механизмы, позволяющие устранять проблемы. Один такой механизм принял облик так называемого «остракизма». В этом случае у социальных видов развивался механизм, позволяющий отделять генетически здоровые особи от больных, увечных, в целом слабых[35].

Когда у социальных животных развился механизм, с помощью которого они смогли выявлять дефекты (заболевания или увечья) у других представителей своего вида, появился и побочный механизм, побуждающий живые существа испытывать чувство отторжения по отношению к физическим отклонениям. Действие этого механизма проявляется в том, как здоровые организмы инстинктивно сторонятся слабых, избегают их, а в некоторых случаях даже проявляют воинственность по отношению к слабым, больным или увечным сородичам. Такое поведение можно увидеть у молодняка многих млекопитающих, которые чуждаются, мучают, а иногда даже убивают самых слабых, или «заморышей» в своем выводке. У нашего вида, которому, вероятно, в наибольшей степени присуща склонность к дискриминации, поведение, связанное с остракизмом, особенно очевидно у детей, так как лишь при условии достаточной социализации они привыкают проявлять больше сочувствия к умственно или физически неполноценным индивидам.

Явление остракизма помогает разрешить две основных проблемы, связанные с жизнью в группах. Поскольку многие болезни имеют внешние проявления (струпы, открытые язвы, признаки инфекций, нездоровый цвет лица, слабое телосложение, воспаленные глаза и пр.), социальные животные получают возможность подвергать остракизму больных, таким образом пресекая распространение заразных болезней. Кроме того, рефлекс остракизма способствует изгнанию социальными животными тех представителей своего сообщества, гены которых не соответствуют стандарту, тем самым укреплять генофонд группы и вида в целом.

Даже при условии устранения этих двух угроз все равно остается внутренняя угроза для группы, вызванная деструктивным, но необходимым эгоизмом, присущим каждому ее представителю. Каким образом природа соразмеряет противоречивые потребности особи, движимой инстинктом самосохранения, и потребности, связанные с сохранением группы? Очевидно, что ни один организм не в состоянии выжить, полностью утратив инстинкт самосохранения и заботясь исключительно о благе окружающих. В то же время ни одна группа не сможет выжить, если каждый ее член будет одержим исключительно самосохранением при полном пренебрежении потребностями товарищей по группе. По этой причине природа методом естественного отбора разработала новый механизм, уравновешивающий две важные, но противоречивые потребности.

До появления человека угроза, которую представляло для группы эгоистичное поведение ее членов, умерялась эволюционной стратегией, известной как иерархическая система. В условиях иерархической системы каждый представитель группы вступает с остальными в физическое соперничество различных видов (не обязательно предполагающее контакт — исход может определиться благодаря одним только жестам и позам), и так продолжается до тех пор, пока ранг каждой особи в иерархии не будет точно определен. Особь, доказавшая, что она сильнее всех, будет доминировать над остальными, станет вожаком. Этому доминирующему индивиду (часто называемому также альфа-самцом или альфа-самкой) первому достанется пища, когда она появится. Еще важнее то, что он или она первым выберет себе брачного партнера. В итоге сочетание генов самого приспособленного самца с генами самой приспособленной самки даст самое приспособленное потомство.

Несмотря на то, что группу составляют особи, в целом движимые эгоистичными стремлениями, иерархическая система поддерживает в группе стабильность и порядок. При таком развитии событий, несмотря на то что периодически члены группы поддаются искушению продемонстрировать эгоистичные порывы, в целом их инстинкты контролирует иерархическая структура. К примеру, если кто-то попытается присвоить себе больше причитающейся ему доли добычи, то ему неизбежно воспрепятствует кто-нибудь из особей более высокого ранга. Если этот же алчный член группы пожелает оспорить свой ранг, то может в любой момент вызвать на физический поединок другого члена группы. Если тот, кто бросил вызов, побеждает, то его ранг в группе повышается. Если проигрывает, то либо сохраняет прежний ранг, либо в некоторых случаях может быть даже подвергнут наказанию за попытку узурпировать чужое место и нарушить порядок в группе. В условиях иерархической системы группа сохраняется за счет простого закона господства наиболее приспособленного. Так, ни в коем случае более слабый член группы не может претендовать на верховную власть: ему бросят вызов и вновь принудят к подчинению. Таким образом физическая сила помогала сводить счеты и поддерживать гармонию и порядок у социальных видов до появления человека.

С возникновением человека все изменилось. В некотором смысле люди занимают крайнее положение в физической иерархической системе. В отличие от всех прочих видов умственные способности дают каждому человеку возможность порабощать или убивать других. Если до появления людей слабый член группы бросал вызов высокоранговому сородичу, то его протест подавляли исключительно физической силой. Но с появлением человеческого интеллекта даже самые слабые физически члены сообщества получили возможность убивать других людей, а значит, занимать их место. Даже самый слабый представитель человеческого сообщества способен, к примеру, при желании взять тяжелый предмет, оглушить самого сильного товарища по сообществу и забить его насмерть. При нашей развитой способности изобретать и изготавливать орудия иерархические линии стали безвозвратно размытыми. В свете нашего интеллекта власть приобрела совершенно новый смысл. Человеческое общество уже не опиралось исключительно на грубую физическую силу с целью поддержания стабильности в нем. Требовалось какое-то новое устройство, чтобы выжил если не весь вид, то хотя бы группа. В этот момент нашей эволюции возникла нравственная функция.

Подобно тому, как все культуры демонстрируют выраженное поведение, которое можно классифицировать как «духовное», все они демонстрируют и другой тип поведения — «нравственный». Нравственное поведение можно охарактеризовать как склонность нашего (и только нашего) вида оценивать каждый поступок как либо продуктивный, либо деструктивный по отношению к благополучию группы. Те поступки, которые признаны продуктивными для группы, носят кросскультурное название «хороших», а те, которые вредят группе, называют «плохими». Это стремление отличать «хорошее» поведение от «плохого» наглядно демонстрирует тот факт, что в каждой культуре есть списки правил и норм (законов), в которых «хорошие» поступки поощряются, а деструктивные, или «плохие», — наоборот. Наши биологические предки подвергали остракизму тех сородичей, которые представляли угрозу для группы, и мы делаем то же самое, только более изощренным способом.

Несмотря на наличие у нашего вида чрезвычайно развитого общественного инстинкта мы все еще в значительной степени руководствуемся эгоистичными и деструктивными порывами. Поэтому нашему виду необходимо развитие нравственной функции. Наши предки умели отличать физически здоровые и приспособленные особи от больных и увечных, а у человека, поведение которого отличается большей сложностью, возникла необходимость развить в себе способность отличать «здоровое» поведение от «нездорового». Опять-таки, поведение, которое мы воспринимаем как полезное для группы, мы называем «хорошим», а то, которое считаем вредным, называем «плохим».

Несмотря на наличие у нашего вида чрезвычайно развитого общественного инстинкта мы все еще в значительной степени руководствуемся эгоистичными и деструктивными порывами

Пользуясь своей языковой функцией, люди получили возможность составлять сначала устные, а затем и письменные списки тех видов поведения, которые они воспринимали как потенциально вредные для группы. Как только эти правила были сформулированы и приняты, группе пришлось подвергать остракизму или наказывать любого человека, нарушившего любой из ее «законов». Чтобы блюсти закон, у нас развилось стремление наказывать тех, кто его нарушает. По сути дела, карательная функция у человека развилась в дополнение к нравственной. Эта карательная функция представляет собой наше стремление систематически подвергать остракизму и/или наказывать тех, кто нарушает законы нашего общества. Боязнь такого наказания удерживает большинство представителей нашего вида от проявлений своих эгоистичных стремлений. С тех пор как у нас развилось стремление блюсти свои законы, группа получила возможность выживать, несмотря на наши эгоистичные порывы. Полагаю, если бы такая функция не развилась в нас, то группы, не говоря уже о виде в целом, скорее всего поддались бы силам анархии и вымерли.

Хотя у всех людей в мозге есть одинаковые речевые центры, в каждой культуре, находящейся под влиянием конкретных исторических и прочих внешних обстоятельств, сложился свой специфический язык. Каждый язык уникален, но в любом случае ему присущи определенные всеобщие характеристики. Аналогично, хотя наш вид в целом наделен одинаковыми духовными/религиозными побуждениями, в условиях каждой культуры с характерными для нее обстоятельствами развилась своя уникальная религия. Но опять-таки, какими бы уникальными ни были религии, все они имеют явное сходство. И хотя наш вид обладает одинаковой нравственной функцией, в условиях каждой культуры развился свой нравственный кодекс, под внешними различиями которого скрывается несомненное сходство. К примеру, инцест и убийство относятся к поступкам, запрещенным повсеместно, — табу. Причина существования таких всеобщих табу в том, что мы как вид «запрограммированы» нейрофизиологически испытывать отторжение при виде подобных поступков. Заложенная в нас «программа» просто не могла быть другой, так как эти поступки представляют явную угрозу для жизни группы.

Первым свидетельством нашей запрограммированности на нравственное поведение можно назвать невероятный случай железнодорожного рабочего Финеаса Гейджа, который в 1848 г. стал жертвой несчастного случая при взрывных работах: металлический прут проткнул его череп насквозь. Гейдж выжил, его интеллект не понес значительного ущерба, а личностные качества радикально изменились. До несчастного случая Гейджа знали как честного и добропорядочного семьянина и усердного труженика. Но уже через несколько недель после случившегося он превратился в безответственного и безнравственного бродягу, лживого, вороватого и склонного к мошенничеству. Позднее исследования показали, что прут прошел сквозь префронтальную кору головного мозга Гейджа, и это позволило предположить, что именно пострадавшая часть мозга играет решающую роль в нравственном и социальном логическом мышлении. Таким образом, этот случай проложил путь для нейробиологической интерпретации нравственного сознания.

До несчастного случая Гейджа знали как честного и добропорядочного семьянина и усердного труженика. Но уже через несколько недель после травмы мозга он превратился в безответственного и безнравственного бродягу, лживого, вороватого и склонного к мошенничеству

Недавние исследования, проведенные Антонио Дамасио из Университета Айовы, вновь подтвердили то же предположение:

Дамасио и его коллеги нашли двух участников исследования, префронтальной коре головного мозга которых был нанесен ущерб в возрасте младше 16 месяцев. Оба ребенка, казалось, полностью оправились. Но с возрастом в их поведении начали проявляться отклонения: они воровали, лгали, словесно и физически нападали на других людей, были плохими родителями своим внебрачным детям, выказывали явное отсутствие угрызений совести и неумение строить планы на будущее^{113}.

Более того, оказалось, что очевидные внешние причины такого поведения отсутствуют: оба участника исследований выросли в прочных семьях со средним доходом и имели хорошо воспитанных братьев и сестер. На основании этих исследований Дамасио сделал вывод:

По-видимому, ранняя дисфункция в некоторых областях префронтальной коры головного мозга вызывает аномалии в развитии социального и нравственного поведения независимо от социальных и психологических факторов, которые, насколько можно судить, не сыграли значительной роли в состоянии участников исследования^{114}.

В подкрепление результатов Дамасио, доктора Рикардо де Оливейра-Соуза и Хорхе Моль из отдела неврологии и нейровизуализационных обследований в центре LABS и Hospitais D'or в Рио-де-Жанейро, Бразилия, методом магнитно-резонансной томографии (МРТ) получили снимки тех областей мозга, которые активизировались, когда пациент обдумывал этические вопросы. В исследовании участвовало десять пациентов, мужчин и женщин в возрасте от 24 до 43 лет; их просили сделать ряд нравственных суждений во время МРТ.

Участникам исследования через наушники давали послушать ряд утверждений — например, «при необходимости мы нарушаем закон», «каждый имеет право на жизнь» и «будем бороться за мир». В каждом случае участников просили мысленно оценить суждение, решить, «верное» оно или «неверное». Кроме того, участники прослушивали высказывания, не имеющие нравственного подтекста — например, «камни сделаны из воды», «ходьба полезна для здоровья», — и оценить их тем же образом^{115}.

Результаты сканирования мозга, проведенного в те моменты, когда участники исследования обдумывали нравственно-этические проблемы, показали, что процесс принятия нравственных решений ассоциируется с активизацией одной из областей лобного полюса, известной под названием поля Бродмана 10, или среднедорсолатеральной префронтальной коры головного мозга. В соответствии с результатами, полученными доктором Дамасио, исследователи, проводившие эксперименты с МРТ, также обнаружили, что «люди с травмами этого участка мозга могут демонстрировать выраженную антисоциальную активность»^{116}.

Более того, по-видимому, мы обладаем склонностью проецировать свои духовные представления на нравственные. К примеру, поступки, воспринимаемые как «хорошие», в духовном контексте считаются «богоугодными», «добродетельными», «благими», то есть поступками, к которым благосклонны наши боги. В то же время мы склонны воспринимать деструктивные, или «плохие», поступки, как вызывающие осуждение наших богов. Действия, которые мы обозначаем как «плохие», в духовном контексте получили кросскультурное название «зла» — еще одного понятия, слово или символ для которого есть в каждой культуре. В подкрепление этой мысли можно отметить, что представители каждой культуры придерживаются веры в «злые» силы или сущности (например, демонов), цель которых — побудить наши бессмертные души искушать судьбу. Вдобавок демоны вредят нам и заставляют нас страдать. Кроме того, почти во всех культурах мира есть представление о месте, где обречены вечно страдать души тех, кто совершал «зло». Ад, Нифльхейм, Тартар, геенна, Джаханнам, бхуми, кармавачара, Аид — примеры мест, которые в разных культурах мира считают вместилищем «злодейских» душ после смерти.

В то же время души тех, кто творил «добро», в разных культурах считают достойными награды богов. Представители почти всех культур верят, что есть место, где души творивших «добро» получают вознаграждение после смерти — неважно, как называется это место: рай, нирвана, счастливые охотничьи угодья, Вальгалла или Елисейские Поля. Все перечисленное указывает на то, что нравственное сознание должно быть неразрывно связано с духовным. В этом свете нравственное сознание, точно так же, как и духовное, следует рассматривать исключительно как проявление еще одного генетически унаследованного стремления, еще одного компонента, присущего когнитивной деятельности человека. Следовательно, такие понятия, как «добро» и «зло», надлежит воспринимать, подобно всем порожденным физиологией представлениям, как субъективные концепции, относящиеся к конкретному способу, которым мы, люди, «запрограммированы» воспринимать и интерпретировать реальность, а не то, что содержится в абсолютной или трансцендентальной истине.

Такие понятия, как «добро» и «зло», надлежит воспринимать как субъективные концепции, относящиеся к конкретному способу, которым мы, люди, «запрограммированы» воспринимать и интерпретировать реальность, а не то, что содержится в абсолютной или трансцендентальной истине

Несмотря на появление нравственных и карательных порывов, эгоизм, присущий нашему виду, по-прежнему побуждал нас бросать вызов законам общества. Именно в этом случае природе пришлось путем естественного отбора вводить еще два механизма, уравновешивающих эгоистичные стремления и потребности группы.

Первыми из этих новых адаптаций, возникших в нас, стали альтруистические побуждения. Для того чтобы уравновесить наш эгоизм, природа предусмотрела для нашего вида способ противопоставить стремлению служить только себе стремление служить другим представителям нашего сообщества. Благодаря альтруизму у людей возникла потребность служить окружающим почти с той же решимостью, с которой они заботились о себе.

Как и в случае с любой другой характеристикой, у каждого индивида альтруизм развит в определенной степени. Среднестатистический человек наделен средним стремлением к альтруистическому поведению, вместе с тем существуют люди, у которых это стремление снижено или обострено. Одна из крайностей — имеющийся в каждой культуре процент людей, в программу которых заложен недостаточно выраженный альтруизм; поступки этих людей продиктованы преимущественно эгоизмом. В нашем обществе подобные индивиды представлены алчными эгоистами, олигархами, эксплуататорами, скупцами и ворами, людьми, которым почти или совсем нет дела до окружающих, способными заботиться лишь о собственных корыстных интересах — можно сказать, что эти люди лишены социального сознания. В их осознанном опыте желание отдавать или помогать другим не играет значительной роли.

Другая крайность — присутствующий в каждой культуре небольшой процент лиц, обладающих чрезмерно развитым альтруизмом и наделенных очень сильным стремлением отдавать. Такие люди более склонны играть роль социальных реформаторов, филантропов, миссионеров, сотрудников благотворительных организаций и социальных работников, и этот перечень далеко не полный. Так или иначе, эти люди зачастую больше озабочены благополучием других, нежели собственным.

Вторую черту, возникшую в ходе естественного отбора, чтобы помочь нам умерить эгоизм, я назову функцией вины. Как уже упоминалось ранее, представители каждой культуры способны испытывать чувства вины, и это указывает, что механизм вины должен был возникнуть у нашего вида в дополнение к нравственным и альтруистическим побуждениям. Если нравственная и карательная функции служат нам средством выявления и последующего наказания тех, кто в большей мере подчиняется своим эгоистичным стремлениям, то функция вины побуждает нас осуждать и наказывать самих себя за совершение таких же эгоистичных поступков, которые мы считаем достойными порицания у других. Как нервная система побуждает нас отстраняться от таких источников потенциальной опасности, как огонь, так и чувство вины представляет собой механизм, побуждающий нас инстинктивно отказываться от совершения таких потенциально опасных социальных поступков, как убийство, инцест и воровство. Несмотря на то, что многие эгоистичные поступки способны принести нам минутную выгоду, они представляют угрозу для жизни группы, и значит, поскольку группу образуем все мы, в итоге грозят нам. Парадокс, но в наших интересах не проявлять чрезмерного эгоизма.

С появлением чувства вины наши нравственные функции обратились на нас самих таким образом, чтобы мы были «запрограммированы» испытывать отвращение к собственным эгоистичным наклонностям так же, как к чужим. Постоянно ощущая влияние самокритики, каждый человек вынужден бдительно следить за собственными эгоистичными инстинктами.

Как и в случае со всеми прочими чертами, каждый человек предрасположен испытывать чувство вины в определенной степени. Среднестатистический представитель какой-нибудь популяции скорее всего обладает средней способностью испытывать вину, но в каждой популяции есть небольшой процент лиц, для которых характерны крайние проявления этого чувства.

С одной стороны, есть люди с недостаточно развитой функцией вины, которые, несмотря на все старания общества изменить их, не в состоянии ощутить раскаяние. Как правило, это социопаты и психопаты — люди, которые имеют четкое представление о действительности и вместе с тем способны действовать эгоистично, не испытывая раскаяния. Можно сказать, что у них нет ни социального, ни нравственного сознания. Поскольку такие люди не считают нужным сдерживать эгоистичные порывы, зачастую они относятся к преступным элементам.

По словам Николаса Регуша, автора книги «Точка перелома: ваша потенциальная склонность к насилию» (Nicholas Regush, The Breaking Point: Understanding Your Potential for Violence), статистические исследования показали, что в репрезентативной группе каждой культуры обнаруживается склонность к психопатии, указывая на то, что это психосоциальное заболевание может брать начало в мозговой деятельности. «Согласно общим оценкам примерно 1 % всего населения имеет психопатические наклонности, а среди заключенных он достигает 20 %»^{117}.

Подкрепляя нейрофизиологическое объяснение психопатических поступков, психолог Роберт Хэйр из Университета Британской Колумбии сообщал:

По-видимому, у психопатов реже обычного активизируются области мозга, связывающие эмоциональные воспоминания с другими функциями мозга. Исследователи пришли к этому выводу, сравнивая волны мозга участников с психопатией и волны мозга так называемых нормальных людей. Сбор данных проводился во время выполнения языкового теста, в котором требовалось реагировать на нейтральные и эмоционально нагруженные слова. С тех пор исследования со сканированием мозга показали: когда психопаты реагировали на эмоциональные слова, части их мозга, имеющие отношение к регулированию эмоций (миндалевидное тело) и долгосрочному планированию (одна из областей фронтальной коры головного мозга), продолжали бездействовать; эти же области мозга у нормальных участников активизировались в ответ на те же самые слова^{118}.

На другом конце колоколообразного графика распределения чувства вины находится имеющаяся в рамках каждой культуры группа лиц, обладающих гиперактивной функцией вины. Этих людей изводит чрезмерное ощущение вины независимо от того, совершали они какие-нибудь предосудительные поступки или нет. Слишком придирчивые к себе, исполненные вины, они ощущают постоянную потребность критиковать, осуждать, наказывать самих себя. По словам Карен Хорни, такой человек «настаивает на своей вине и решительно сопротивляется любым попыткам оправдать его». К тем, кто страдает этой когнитивной дисфункцией, зачастую относятся «кающиеся грешники» и аскеты, склонные к самобичеванию и самоуничижению. Они воздерживаются от удовольствий и потворства самим себе, так как постоянно нуждаются в наказаниях и лишениях.

Еще одно свидетельство в поддержку генетической гипотезы проявления чувства вины — тот факт, что иллюзия вины, ложное ощущение совершения какого-нибудь предосудительного или «греховного» поступка, является распространенным симптомом шизофрении. Эта конкретная иллюзия возникает как кросскультурный синдром заболевания, нейрофизиологическая основа которого нам известна, и это подтверждает предположение о том, что опыт вины по характеру является нейрофизиологическим, что это неотъемлемая составляющая когнитивной деятельности человека.

Так как же наша функция вины связана с духовной функцией? В самом общем виде объяснение звучит так: когда мы поступаем неправильно, наше чувство вины обращено к тому, кто пострадал в результате нашего проступка. В то же время людям присуща выраженная склонность испытывать чувство вины за свои проступки перед богами. Это очевидно, так как в каждой культуре есть понятие греха. Когда мы нарушаем законы нашего общества, мы говорим, что совершили преступление. Когда мы нарушаем то, что считаем законами наших богов, мы говорим, что совершили грех. Слово для обозначения этого понятия есть в каждой культуре, значит, чувству вины, усиливающему нашу тревожность, свойственно стимулировать религиозное сознание.

Еще одно подкрепление гипотезы о неразрывной связи нашей функции вины с нашей же духовной/религиозной функцией — наличие во всех культурах обрядов покаяния или искупления вины за совершенные грехи. Несомненно, раскаяние напрямую связано с чувством вины.

Когда среднестатистический человек совершает предосудительный поступок, его уровень тревожности растет. Во многом эту тревожность можно приписать боязни возмездия со стороны общества и высших сил. Более того, тревога, вызванная чувством вины, склонна стимулировать духовное/религиозное сознание, таким образом побуждая людей обращаться к Богу. Этим можно объяснить, к примеру, почему так много заключенных в тюрьмах обращаются в какую-либо веру.

Нравственная тревожность, в основе которой лежит чувство вины и раскаяние, усиливает внимание к религиозным вопросам… По сути дела, для многих людей существование нравственности невозможно без официальной религии и веры в Бога^{119}.

Когда мы обдумываем или совершаем антиобщественный поступок или «грех», например убийство, у нас возникают неприятные ощущения, задача которых — не позволять нам поддаваться подобным порывам. Поскольку эти ощущения загадочным образом исходят изнутри, нам свойственно толковать их как знак, что боги неотступно следят за нами или карают нас. Более того, в результате внутренне присущего характера этих ощущений, мы интерпретируем такие принципы, как «не укради» или «не убий», как бесспорные истины, заложенные в нас некой божественной или трансцендентальной силой.

По той же причине многие убеждены, что нравственность зависит от приверженности официальной религии или богу. По той же причине атеистов зачастую клеймят как безнравственных по своей сути людей, что я считаю не чем иным как необоснованной предвзятостью. Как выражал те же чувства Эйнштейн, «этическое поведение человека должно с успехом опираться на сочувствие, воспитание, социальные узы; в религиозном фундаменте нет необходимости. Человек неудачно избрал путь, если он нуждается в таких сдерживающих факторах, как боязнь наказания и надежда на вознаграждение после смерти».

Несмотря на то, что атеист может и не быть физиологически запрограммирован проявлять выраженные религиозные или духовные наклонности, его нравственные центры могут быть более развитыми, чем у откровенно религиозного и/или духовного человека. Опять-таки, мы говорим о трех разных типах интеллекта, трех разновидностях «программы» (нравственной, духовной, религиозной), трех режимах сознания, которые могут быть такими же уникальными, как наши способности к языкам, музыке или математике. Следовательно, вероятность, что атеист окажется безнравственным человеком или социопатом, не выше, чем у того, кто верит в Бога. Значит, религию и нравственность не следует считать синонимами, как не являются синонимами атеизм и безнравственность. В ответ на старания заклеймить их, некоторые атеисты называют себя светскими гуманистами, указывая на свое чувство нравственной и социальной ответственности.

19. Логика Бога: новая «духовная» парадигма

«Мы есть то, что мыслим. Все, что является нами, возникает в наших мыслях. Своими мыслями мы творим мир».

Будда

«Проекция определяет восприятие. Мир, который ты видишь, — то, что ты дал ему, ничего более. Это свидетельство твоего состояния души, внешнее проявление внутреннего. Как человек мыслит, так он и воспринимает мир. Следовательно, не стремись изменить мир: измени лучше свои представления о мире».

Неизвестный автор

«По-настоящему совершать открытия — это не искать новые ландшафты, а смотреть новым взглядом».

Марсель Пруст

«Эволюция сознания занимает центральное место в эволюции земной жизни… изменение сознания — главное событие последующего эволюционного преображения»^{120}.

Ш. Ауробиндо

А если Кант был прав? Что, если все наши представления о действительности — на самом деле не что иное, как продукты порожденных внутренне когнитивных явлений, ощущений, восприятий, «внешнее проявление внутреннего»? В таком случае нам предстоит смириться с тем, что все наши интерпретации «реального» или «истинного» субъективны, связаны с тем, как наш вид запрограммирован воспринимать мир.