Темная сторона города (сборник) Резанова Наталья

Суонк вытащил из кармана большой механический будильник.

– Что ж, время у нас еще есть, – кивнув карлику, он скрылся за дверью.

Ариадна и майор проследовали за ним в столовую. Там, среди просторов Дикого Запада, их уже ждали полные чашки со знаменитым чаем профессора Суонка – черным, как ночь, и крепким, как лучший виски. После пережитого приключения Ариадна не отказалась бы и просто от порции хорошего виски, но замена была вполне адекватной. К тому же на столе стоял черничный пирог, а до черничных пирогов она была сама не своя.

Когда с большей частью пирога было покончено, пришло время и для разговоров. Ариадна вытерла губы, темно-синие после черники, салфеткой и повернулась к профессору.

– Так что же вы хотели нам показать?

– О да, – сказал Суонк. – Тебе это понравится…

Он достал нотные листы и разложил их на столе, прижав чашками, солонкой и сахарницей, чтобы не разлетелись.

– Особый приз тому, кто первый заметит, что здесь не так, – сказал профессор, колючим взглядом обводя присутствующих.

– А какой приз? – встрепенулась Ариадна.

– Для тебя – последний кусок пирога.

Ариадна уставилась на листы с нотами. Она, конечно, была сытой, как удав, проглотивший пару кроликов, но черничный пирог – всегда черничный пирог. Однако, сколько она ни всматривалась, ничего особенного не заметила. Ноты как ноты, написанные нетвердой детской рукой.

– Не, – замахал руками майор Хопп. – На меня не рассчитывай. Мне эти музыкальные закорючки, что твоя китайская грамота.

– Вовсе не обязательно уметь читать ноты, – сказал профессор. – Смотри шире.

Майор сдвинул брови, но задачка оказалась ему не по зубам, и он отрицательно покачал головой.

– Сдаюсь. Можешь выкладывать карты.

– Помнишь, что говорила мать девочки про эти ноты?

– Что ее дочь собирается стать композитором и что-то там сочиняет.

– Именно. Марта работала над сюитой. А здесь у нас законченное произведение – видишь? – Суонк ткнул пальцем в слово «FIN» на последнем листе.

– Это ничего не значит, – сказала Ариадна. – Может, она не дописала середину или вносила какие-то исправления…

– Ты видишь хотя бы одну помарку или вычеркнутую ноту?

– Нет, но…

– Думаешь, она просто так играла сюиту перед выступлением? Она репетировала. Это полностью законченное произведение, и Марта собиралась исполнить его на концерте. Как сюрприз для всех, включая собственную мать.

– Допустим, – согласилась Ариадна. – Только не вижу в этом ничего криминального. Это был ее концерт, она имела полное право играть все, что ей вздумается. К тому же подобное выступление – лучшее место для премьеры. Захотелось девочке похвастаться талантами, вот и все.

– Мы еще не знаем, что это за сюита, – напомнил Суонк. – Поэтому мы не знаем, чего именно ей захотелось. А главное…

Он глубоко вдохнул.

– Мы не знаем, кому это захотелось.

– В смысле? – растерялась Ариадна. – Марте Эрфурт…

– А кто такая Марта Эрфурт? – прищурился профессор. – Чтобы раскрыть любое преступление, перво-наперво нужно определиться с тем, кто жертва.

– Но мы это знаем!

– Неужели? Посмотри на нее, – профессор передал Ариадне фотокарточку. – Что ты видишь?

Минуты три Ариадна таращилась на снимок. Разглядывала со всей старательностью, пытаясь найти хоть малейшую червоточину – кривые гоблинские зубы или чересчур остроконечные уши. Но ничего подобного. С фотографии улыбался настоящий златокудрый ангел, только что без крыльев. Ариадна вернула фотографию Суонку.

– Симпатичная юная барышня. Даже слишком. Наверняка в нее влюблены все мальчишки из ее класса…

– Именно, – кивнул Суонк. – Это идеальная девочка. Красивая, как с картинки, при этом еще и умная и необычайно одаренная. Все ею восхищаются, она получает призы на взрослых конкурсах, и вообще у нее нет недостатков. Готов поспорить, что, когда она была маленькой, с ней не было никаких проблем. Она прекрасно спала по ночам, не капризничала из-за еды и научилась ходить гораздо раньше сверстников. Первым ее словом было «мама», вторым – «мамочка». Она всегда убирала игрушки, да и сейчас в комнате у нее идеальный порядок. Мать для нее – лучшая подруга, и ни разу в жизни они не поругались.

– Жуть какая. Разве такое возможно?

– Тебе виднее, – сказал Суонк. – Я же никогда не был маленькой девочкой.

– Как-то это неправильно, – покачала головой Ариадна. – Она идеальная, но как-то не для себя, что ли…

– Именно, – кивнул профессор. – Прекрасная дочь для ее матери. Она – олицетворение ее желаний и несбывшихся надежд. Помнишь, Эльза говорила, что хотела поступать в консерваторию, но родители не позволили?

– Ну да… Но такое часто бывает. Родители хотят для своих детей того, чего недополучили сами. Это такая психологическая компенсация. К тому же у Марты нет отца, не удивительно, что мать так на ней сосредоточена – подспудное чувство вины и все такое…

– Вот здесь интересный момент. Этот неизвестно откуда взявшийся отец. Когда он появился?

– На вечеринке в клубе, – сказала Ариадна. – В этом-то вообще нет ничего удивительного. Подобные молодые люди стаями бродят по ночным клубам. Подцепят девчонку на ночь, а наутро и след простыл. Я слышала, что у них даже существует что-то вроде соревнований.

– Это не ответ на вопрос «когда?».

– Что-то они там отмечали, – нахмурилась Ариадна. – И еще – тогда Эльза напилась…

– Именно! Первый и последний раз в своей жизни. Единственный раз она позволила себе расслабиться.

– И попалась на крючок! – сказала Ариадна. – Для подобных охотников за юбками пьяная девушка – сущий подарок.

– Либо случилось нечто другое. Меня смущает, что Эльза не может вспомнить ни имени, ни лица своего кавалера. Помнишь, я говорил про затухание чудес?

Ариадна надула губы.

– По-моему, вы чересчур усложняете. Обычная история. Не самая красивая, но…

– Была бы обычной, если бы ее дочь, – профессор взмахнул фотографией, – не исчезла таинственным образом. А это заставляет внимательнее присмотреться к деталям.

– Думаете, отцом Марты был не человек?

– Я думаю о том, а был ли у нее вообще отец?

Ариадна чуть не подавилась куском пирога.

– Ну, знаете… – сказала она, стуча себя кулаком по груди. – Может, я чего не понимаю в этой жизни, но, по-моему, отец есть всегда – так или иначе. Эльза же не ящерица и не пчела, чтобы размножаться партеногенезом, уж простите за грубость…

– Никто и не говорит о размножении. Но что мы имеем? Дочь, воплощающую все надежды и чаянья своей матери. И этот ребенок ни с того ни с сего исчезает, оставив после себя лишь сюиту для флейты. И я хочу спросить, а существовал ли этот ребенок вообще? Или была только мечта Эльзы о таком ребенке?

– Что значит «только мечта»? Она помнит, как ее рожала. Да сотни людей видели Марту, даже тысячи – ее ведь показывали по телевизору.

– Они видели то, что хотела Эльза – ее воплотившуюся мечту. И Марта делала все, чтобы так и было. Но что она с этого имела?

– В смысле? Родительскую любовь и заботу, Эльза же в ней души не чаяла. Все для нее делала и всегда была рядом…

– Именно так, – кивнул Суонк. – Можно сказать, она отдала ей всю свою жизнь, все свои силы и время, а заодно – свои мечты, желания и стремления. Она была полностью на ней сосредоточена.

– Гиленгач, – вдруг сказал майор Хопп. Он хлопнул себя по коленям.

Профессор повернулся в его сторону.

– Ты выиграл кусок пирога. К несчастью, моя замечательная помощница съела все до последней крошки.

– Чего-чего? Гилен…

– Гиленгач, – повторил майор. – А ведь действительно похоже…

– Что еще за гиленгач? Это какой-то из видов гоблинов? Вроде мисы или нафты?

– Не совсем, но… – профессор потер подбородок. – Существует множество легенд о чудесных детях удивительной красоты и невероятных способностей. Раньше их считали детьми богов – определить отца всегда представляло некоторые сложности. Даная и золотой дождь, Леда, которая снесла яйцо, и прочие подобные истории. И соответственно их дети – Персей, Елена Прекрасная… Красивые, одаренные, и их способности проявлялись в самом раннем возрасте. Но беда в том, что многие из этих чудесных детей не были настоящими людьми. Очень удобно списывать их удивительные способности на божественное происхождение, но на самом деле все обстоит несколько иначе – люди сами наделяли их этими способностями… Потому что есть такое существо, как гиленгач.

Профессор щелкнул ногтем по чашке.

– Гиленгач не совсем гоблин, хотя они близки по природе. Он куда менее разумен, в том плане, что у него практически отсутствуют собственные устремления. По большому счету, он лишь отражает то, чего от него хотят видеть – впитывает желания и мечты и выплескивает их наружу…

– Но зачем?

Суонк задумался.

– Просто он так живет. В этом нет злого умысла, это форма мимикрии, одна из лучших, что мне известна. Гиленгач проникает в организм человека, после чего начинает развиваться и рождается, как самый обыкновенный ребенок. Ну, почти обыкновенный – ребенок этот отличается удивительными способностями, развит не по годам. Слышала выражение – «дитя – не нарадуешься»? Вот это именно тот случай. Дело в том, что гиленгач питается радостью, как мары питаются страхом. Впрочем, я не стал бы называть это паразитизмом – со своей стороны он дает тысячу и один повод для этой радости. С таким ребенком можно не бояться, что умрешь в одиночестве, всеми брошенный и забытый, – гиленгач всегда будет рядом, что бы ни случилось.

Майор Хопп теребил седой ус.

– Одного не понимаю – сказал он. – Где Эльза могла его подцепить? Мне казалось, их уже почти не осталось. Со всей этой гигиеной, мытьем рук перед едой и прочими делами.

– Да как вообще можно подцепить такую…

Ариадна едва удержалась, чтобы не сказать «тварь». С другой стороны, это слово казалось совсем неуместным по отношению к златокудрой Марте Эрфурт. Было очень странно думать о ней не как о милой потерявшейся девочке, а как о гиленгаче, паразите, питающемся чужой радостью. Да и вообще, еще непонятно, кто и на ком паразитировал в большей степени.

– Она должна была проглотить яйцо, – сказал профессор. – Или личинку, но это срабатывает только в южных странах, где принято употреблять в пищу всяких гусениц, особо не разбираясь, что именно за гусеницу ты съел.

– Личинку, – Ариадну передернуло. – И эта личинка похожа на…

– На личинку. Бледно-желтый червячок, правда, морда у него выглядит точь-в-точь как человеческое лицо.

– Текила, – сказала Ариадна. – На той вечеринке они пили текилу, и Эльзе выпал шанс проглотить червячка. Это ведь могла быть та личинка? Не думаю, что в том состоянии она присматривалась, человеческое лицо у нее или нет…

Профессор Суонк уважительно приподнял бровь.

– Молодец, – похвалил он. – Наградил бы тебя пирогом, да ты и так весь съела.

Ариадна расплылась в улыбке – с учетом чернильных усов, живая иллюстрация к поговорке «Доброе слово и кошке приятно». Майор Хопп меж тем продолжал накручивать ус.

– Но загадка так и осталась загадкой, – сказал он. – Допустим, девчонка и в самом деле гиленгач. Но это никак не объясняет ее таинственного исчезновения.

– Не скажи, – покачал головой Суонк. – По своей природе гиленгач близок к подменышу, хотя и является более адаптированной формой. И его можно изгнать – приблизительно теми же методами. Выставить на мороз или, наоборот, поместить в печь, высечь крапивой или орешником… Есть и другие средства. Если гиленгач чувствует направленную угрозу, срабатывает защитный механизм – он прячется, как улитка в раковину, после чего окукливается, и начинается новый цикл. Единственное, что меня смущает, – угроза должна исходить от матери. Для него очень болезненно лишиться источника радости, которая его и питает. Но не похоже, чтобы от Эльзы исходила какая-либо угроза для Марты…

Он постучал пальцами по пачке нот, лежащей на столе.

– А куда он прячется? – спросила Ариадна. – Я помню гримерку – там нет места, где бы Марта, кем бы она ни была, могла затаиться.

– Да и Жестянка сразу бы ее нашла, – напомнил майор. – Нет такого места, где от нее можно скрыться.

– Места нет, – кивнул Суонк. – Но есть форма. Гиленгач – существо с идеальной способностью к мимикрии. Он может прикинуться чем угодно, особенно в момент, когда чувствует угрозу. Поскольку он лишь отражает желания, мы видим то, что хотим видеть, а не то, что есть на самом деле. Только так его и можно вычислить.

– Как-то это сложно, – поморщилась Ариадна. – У меня от этих рассуждений и догадок голова идет кругом…

– Привыкай, – сказал профессор. – Кстати…

Он вытащил сложные электронные часы с множеством циферблатов.

– Не пора ли нам навестить нашего гениального друга?

Из личного дневника майора Бенджамина Хоппа:

«Не понимаю я современную музыку. Куда подевались простые, красивые песни?»

Из-за двери мастерской Джаскониуса доносился грохот и лязг, будто карлик изо всех сил бил молотком по железному тазу. В самой лавке щеглы и канарейки в панике скакали в клетках и, видимо, громко щебетали, но расслышать их не было никакой возможности.

– Что-то мой компаньон разошелся! – крикнул профессор Суонк.

Ариадна развела руками. Джаскониус был увлекающейся натурой, и такие вещи, как шум, и то, что этот шум может кому-то мешать, его никогда не смущали. Впрочем, не исключено, что на самом деле карлик вел сейчас неравную битву с ожившей статуей Ганеши, возражавшей против распиливания на части.

На мгновение грохот стих, но на смену ему пришли не менее жуткие звуки – какофония инструментов, словно полдюжины музыкантов решили устроить концерт, но не смогли договориться, что они будут исполнять. У Ариадны аж зубы свело, перепуганные мурашки забегали по спине и рукам.

– Ох, – застонал майор, хватаясь за голову. – Ты уверен, что нам стоит туда идти?

Вместо ответа Суонк шире распахнул дверь и зашагал по пыльному коридору. Ничего не оставалось, как стиснуть зубы и пойти следом.

Карлик жил и работал в подвале с голыми стенами и крошечными окнами под самым потолком. Ариадна всегда подозревала, что среди предков Джаскониуса затесалась парочка гномов – иначе откуда такое стремление жить под землей? Больше всего мастерская походила на монашескую келью, вырубленную в скале. Из всей мебели здесь имелась лишь низенькая кушетка да покосившийся табурет; на стенах не было даже намека на обои. А что больше всего смущало Ариадну – она никак не могла найти место, где Джаскониус хранил инструменты и детали, из которых он собирал свои изобретения. Они просто появлялись в нужный момент, как по взмаху волшебной палочки, – начиная от отвертки и заканчивая новейшим компьютером или мотором гоночного болида. Очевидно, это было одним из свойств волшебной лавки – давать ему все необходимое, за редкими исключениями, вроде статуи индуистского бога.

Когда они вошли в мастерскую, Джаскониус сидел по-турецки перед «искусственным музыкантом» и что-то печатал на массивной печатной машинке с неподвижной кареткой. Лысина карлика блестела бисеринками пота.

От машинки отходил пучок струн, и все они дрожали, стоило только карлику нажать на клавишу. Посредством сложной системы блоков и противовесов струны соединялись с «искусственным музыкантом».

Ганеша восседал на небольшом помосте. Он еще сохранял сходство со зловещим богом затерянного города, но теперь на слоновьей морде странным образом появилось виноватое и смущенное выражение. Бронзовые руки были распилены в нескольких местах и скреплены гибкими шарнирами и резиновыми трубками. Мощный насос непрерывно качал по толстым шлангам воздух внутрь статуи.

В руках Ганеша держал гармошку, гитару, бубен, трещотку и тромбон – те инструменты, которые удалось найти в лавке. И на всех он пытался играть – бренчал по струнам, раздувал меха гармошки, размахивал трещоткой и тряс бубном. Тромбон, связанный отдельными трубками с насосом, ревел, как гиппопотам, наступивший на доску с гвоздями.

Вся конструкция была полной нелепицей, нарушавшей десять из десяти законов физики, логики и здравого смысла. И тем не менее она работала… Так было почти со всеми изобретениями Джаскониуса. Никто, кроме самого карлика, не понимал, как они функционируют. Но Джаскониус это знал настолько точно, что этого оказывалось вполне достаточно, чтобы начинал работать самый жуткий и нелепый механизм. Карлик обладал такой непрошибаемой верой в свою гениальность, что горы должны были водить вокруг него хороводы.

Майор Хопп громко выругался.

– Вот зараза! Ну ты даешь, мой маленький друг! Гений, вот ты кто! И как можно было до такого додуматься?

Джаскониус скривился. Любая похвала была слишком мала для него.

Массивные руки Ганеши-музыканта с шипением опустились, однако инструментов он не выпустил. Сейчас он был похож на рок-звезду, готовящуюся выдать очередной ударный хит.

– А как это работает? – не удержалась от вопроса Ариадна.

– Пневматика. Если тебе известно такое слово.

– А! Ну понятно, – со знающим видом сказала Ариадна.

Разумеется, ничего она не поняла, да и ответ Джаскониуса ничего и не объяснял. Но лучшего она все равно не дождется – растолковывать принципы работы своих изобретений карлик считал пустой тратой времени. А так можно его позлить – это было забавно.

– Ха! – сказал Джаскониус, прекрасно знавший все ее уловки. – Давайте сюда свои ноты.

Профессор Суонк передал ему листы. Джаскониус вставил первый в каретку печатной машинки и стал медленно прокручивать барабан.

– Считывающее устройство, – сказал он, отвечая на незаданный вопрос. – Надо загрузить в него произведение, установить темп, и можно начинать…

Струны, соединявшие печатную машинку со статуей, натянулись, стал слышен тихий звон; искусственный музыкант слегка приподнялся, из щелей со свистом вырывался воздух. Металлические пальцы дрожали на грифе гитары и клавишах гармошки.

Один за другим Джаскониус прогнал через каретку всю сюиту. Ганеша трясся сильнее и сильнее, казалось, он того и гляди не выдержит, и если не начнет играть, то развалится на части. Попросту лопнет от переполнявшей его музыки.

– Вы уверены, что это сработает? – спросила Ариадна. – Марта писала свою сюиту для флейты, а вовсе не для гитары с гармошкой…

– Конечно, сработает, – заявил майор. – Хорошая песня – всегда хорошая песня, сыграй ты ее хоть на флейте, хоть на стиральной доске.

Старый вояка подпрыгивал от нетерпения, ожидая, когда Джаскониус запустит свое устройство. Наконец с вводом данных было закончено. Карлик вытер вспотевшие ладони о штанины и со всей силы ударил по клавише «пробел».

Машинка звякнула. Натянутые струны пришли в движение, точно детали хитроумного ткацкого станка, – все быстрее и быстрее. Ганеша вскинул руку и затряс над головой бубном.

– Вступление, – тоном знатока сказал Хопп.

– Тихо! – зашипела на него Ариадна, и майор тут же прикусил язык.

Сюита начиналась медленно и величественно, как рокот волны, катящейся по прибрежной гальке в преддверии шторма. Тоскливо запела гармошка, выводя замысловатую мелодию. Из-за подбора инструментов сюита звучала немного на французский манер. Ариадне же она напомнила все и сразу – что-то досталось от Баха и от Моцарта, что-то от простенькой детской песенки, а что-то от модного поп-хита, который крутили по радио.

Но чем дальше, тем более несвязным становилось произведение. Сперва это было едва заметно – одна-другая лишняя или неправильная нота. Но постепенно их становилось все больше, пока наконец сюита не превратилась в бессмысленный и неприятный шум. Несколько раз мелодия пыталась прорваться – появлялась на несколько секунд, как голова утопающего среди бурных волн, но затем окончательно исчезла в жуткой какофонии.

Джаскониус морщился, будто только что съел килограмм лимонов. Профессор Суонк стоял с непроницаемым лицом, но по тому, как он едва заметно хмурил брови, Ариадна догадалась, что и ему мелодия неприятна. И только Хопп улыбался и притопывал ногой – видимо, у майора начисто отсутствовал музыкальный слух.

Наконец все закончилось. Металлическая рука Ганеши опустилась, и он застыл в ожидании аплодисментов. Которых не последовало.

– Какая мерзость, – сказал Джаскониус. – Кто вообще сочинил такую гадость?

– Правда? – удивился майор. – А мне понравилось…

– Пфф! У тебя просто мозги не встали на место после контузии.

Майор надулся.

– Ну, знаешь… Рок-н-ролл тоже отказывались принимать, говорили, что это бессмысленное сотрясание воздуха.

– Любая музыка – бессмысленное сотрясание воздуха, а рок-н-ролл – особенно.

– Это не рок-н-ролл, – громко сказал профессор Суонк, и что-то в его голосе заставило всех замолчать. – Здесь нечто совершенно иное…

Он взял нотные листы и еще раз просмотрел последние страницы.

– Попроси нашего Паганини проиграть этот эпизод, – Суонк указал пальцем нужный отрывок. – Только чуточку помедленнее…

– Уверен? По-моему, мы слышали более чем достаточно…

Тем не менее карлик все же запустил Ганешу. По второму прослушиванию сюита прозвучала не менее жутко.

– Кошмар, – сказала Ариадна, когда все закончилось. – Это точно не рок-н-ролл.

– Зато я, кажется, знаю, где спряталась наша Марта.

– И где же? – Ариадна чувствовала, что разгадка плавает у поверхности и поймать ее не сложнее, чем ленивую рыбу в мелкой реке. Но у нее не получалось, и от этого она немного злилась.

– Где прячут дерево?

– В лесу. – Это была старая, всем известная задачка.

– А книгу?

– В библиотеке?

– Разумеется. Ну а где прятаться музыканту?

Ариадна задумалась.

– В оркестре?

– Тоже неплохо. Но я имел в виду другое. Музыка – вот самое надежное укрытие. Хорошо и тем, что на виду, прямо под носом, и тем, что никому и в голову не придет там искать.

– Э… – протянула Ариадна. – Как можно спрятаться в музыке?

– Ты даже не представляешь, сколько свободного пространства есть между нотами. И потом, у нас здесь не просто музыкант, а гиленгач – существо с невероятными способностями к мимикрии. Марта не закончила свою сюиту, это гиленгач спрятался в ней. Но поскольку музыкальное произведение это больше, чем просто набор звуков, в тех местах, где он скрылся, мы слышим бессмысленный шум.

– Звучит как-то нелепо…

– Всякое случается, – пожал плечами Суонк. – Наш мир – удивительное место. Я слышал про одного писателя, который вписал себя в короткий рассказ. Так что спрятаться внутри сюиты для флейты не такое большое достижение.

– А ведь и правда, – сказал майор. – Когда Жестянка искала Марту, она рычала на эти ноты. Но я подумал, что это потому, что они пахнут девчонкой… Кто бы мог подумать, что они и есть девчонка!

– Похоже, Инесса Пална оказалась умнее нас всех, вместе взятых.

– Пфф! – сказал Джаскониус. – Ну это как раз не сложно.

Ариадна потерла кончик носа.

– Ну хорошо, – сказала она. – Допустим, гиленгач замаскировался под музыку и ноты. Но что это нам дает? Как нам его оттуда вытащить?

– Пока он не окуклился, время еще есть, – сказал профессор. – Но должны ли мы это делать? Все-таки это не настоящий ребенок Эльзы…

– Не нам это решать.

Профессор Суонк медленно кивнул.

– Возможно, ты и права…

– Может, проиграть сюиту в обратную сторону? – предложил майор. – Я слышал, так можно расшифровать всякие секретные послания.

– Почему бы и нет? – Суонк повернулся к Джаскониусу. – Справится твой чудесный музыкант с такой задачей?

– Спрашиваешь! – карлик застучал по клавишам.

Проигранная задом наперед сюита Марты звучала ничуть не лучше – все тот же бессмысленный хаос звуков. Ноты так и остались нотами, звуки – звуками, и никакой маленькой девочки.

– Дела… – протянул майор Хопп, когда стихли последние аккорды. – Что же нам теперь делать?

– Чтобы вытащить гиленгача, надо выяснить, почему он спрятался… А здесь без Эльзы не обойтись.

– Я могу позвонить Седрику, – Ариадна вытащила мобильник. – Думаю, он сможет ее вызвать. Не сюда, так в Филармонию…

– Тогда действуй, – махнул рукой профессор. – У нас осталось не так много времени.

Из личного дневника майора Бенджамина Хоппа:

«Ну, хоть кому-то в этой жизни повезло…»

Инспектор Пирс встретил их в фойе Филармонии.

– Эльза уже приехала. Ждет наверху. Надеюсь, у вас есть чем ее порадовать.

Затем он повернулся к Ариадне.

– Слушай, в «У Марио» мест не оказалось, я заказал столик «У Луиджи» на девять. Как тебе?

– Вполне. Один водопроводчик ничем не хуже другого.

У майора Хоппа отвалилась челюсть. Он уставился на профессора и прохрипел:

– Когда?

– Даже не спрашивай, – сказал Суонк. – Есть вещи, которые выше моего понимания.

Вслед за Седриком они поднялись в гримерку. Когда они вошли, Эльза мерила комнату шагами и кусала ногти. Вид у нее был совсем подавленный, круги под глазами стали заметно темнее.

– Вы нашли ее? – задыхаясь от волнения, спросила она, не успел Суонк переступить порог. – Где она? Что с ней случилось?

– Не спешите, – остановил ее профессор. – Прежде я хотел бы еще раз с вами поговорить.

– Поговорить? Да какие разговоры? Я рассказала все, что могла! Где моя девочка?

– Успокойтесь. И присядьте, – профессор говорил мягко, но перечить ему было невозможно. Эльза молча опустилась на стул.

– Вопрос может показаться вам странным, – Суонк остался стоять, опираясь на трость. – Но что для вас важнее – ваша дочь или ее достижения?

– Что за глупости! – вспыхнула Эльза. – Разумеется, дочь! Или вы думаете, что, если бы у нее не было талантов, я бы стала ее меньше любить?

– Хорошо.

– Только… – Эльза замялась. – Все ее достижения, ее способности – это часть ее? Я люблю ее не за это, но я люблю это в ней.

– Еще лучше, – кивнул Суонк. – Теперь вопрос посложнее… Вы будете любить ее в любом случае, кем бы она ни оказалась?

– Что вы имеете в виду? – Эльза выпрямилась на стуле, лицо ее приобрело напряженное выражение. – Я чего-то не знаю про свою дочь? Она с кем-то спуталась? Это в школе, да?

– О нет, насчет этого можете не беспокоиться. Просто ваша дочь… Она не такая, как другие дети. И к ней нужен особый подход.

– Вы мне это говорите? – Эльза прищурилась. – Знаете, меня сюда вызвали не для того, чтобы я выслушивала советы доморощенного психолога или кто вы там… Я хочу знать, где моя дочь!

– А я не даю советов, – сказал профессор. – Я предупреждаю. Если хотите ее сохранить, вам придется отказаться от себя.

Эльза подняла на него взгляд.

– А я и есть она. Марта – это вся моя жизнь, без нее меня не будет.

Ариадна не знала, как к этому относиться. Ей было жалко эту женщину, полностью отдавшую себя дочери, которая даже не была человеком… С другой стороны, осуждать Эльзу она тоже не могла. Как не могла осуждать и Марту, которая, с одной стороны, полностью подчинила себе мать, но с другой – точно так же жила ради нее. Единственная разница между ними заключалась лишь в том, что гиленгач действовал согласно своей природе, для Эльзы же это был сознательный выбор. Конечно, для себя Ариадна не хотела бы таких отношений – ни с родителями, ни с детьми, когда они появятся, ни с кем-либо еще. Но она не Эльза.

– Что ж, – сказал профессор Суонк, видимо, придя к похожему решению. – Тогда перейдем к делу. Я хочу, чтобы вы вспомнили день, когда Марта исчезла. Вы были за дверью, так? И слышали, как она репетирует.

– Да. А потом музыка вдруг оборвалась… Я немного подождала и…

– Но если вы ее слышали, значит, и она могла вас слышать?