Рок-н-ролл под Кремлем – 2. Найти шпиона Корецкий Данил

Глава 5

Недострой холодной войны

Кое-кто считал Хоря человеком легкомысленным, импульсивным, попросту говоря – раздолбаем рода человеческого. И все-таки диспозицию Хорь понимал прекрасно. Он не стал задерживаться дома и пяти минут – разбудил Ритку, поставил на ноги, набросил на нее ветровку, сунул в руки сумочку с деньгами и билетами и усадил в такси. Выезжая со двора, они разминулись с каким-то наглухо затонированным «Лендкрузером». Хорь вначале напрягся, но потом решил, что вряд ли это по его душу, поскольку времени прошло совсем немного, а интереса для недоброжелателей он представлял еще меньше. Вот Леший – это другое дело. Но Леший способен позаботиться о себе сам, чего не скажешь про Ритку…

Через полтора часа они с Риткой, окончательно проснувшейся и посвежевшей (две чашки двойного кофе из автомата и заверения в вечной любви из самой глубины черного Хорева сердца), благополучно прошли регистрацию на днепропетровский рейс и вышли в зону ожидания. Еще через двадцать пять минут их «Ту-154» вырулил на взлетную дорожку, дождался команды диспетчера и, разогнавшись, взлетел в черное ночное небо.

Хорь вернулся в Москву через девять дней вечером и снова поступил вопреки представлениям о его легкомыслии и импульсивности. Он попросил таксиста припарковаться в соседнем дворе и подождать. Потом прошел к трансформаторной будке, которая украшала вид из окна его с Риткой спальни и настолько прочно сцепилась в сознании с плотскими утехами и утренним похмельем, что сейчас у него случилось что-то вроде эрекции, а к горлу подступила легкая тошнота.

Укрывшись за будкой, он провел необходимые наблюдения. Какой-то джип, возможно, тот же самый «Лендкрузер», с выключенными фарами стоял у его подъезда. Сквозь тонированные стекла пробивались голубые огоньки магнитолы, отчетливо слышались приглушенные удары низких частот. Внутри кто-то сидел. Это вполне мог оказаться новый хахаль соседки со второго этажа, который терпеливо ждет, когда ее муж отправится в свою клинику на ночное дежурство. Хорю очень хотелось поверить в то, что это именно чей-то хахаль, в эту минуту он очень хорошо относился ко всем на свете хахалям, оберам, факерам, и даже к электровибраторам на батарейках относился с каким-то дружеским расположением, потому что нет на свете более мирного занятия, чем трахнуть чью-то жену или подружку.

Но у него не получалось поверить. И в темном окошке на лестничном марше родного четвертого этажа почудился Хорю какой-то зловещий огонек. Сигарета? Да нет, скорее всего, и вправду – почудилось. Только и всего. Ну кто он такой, чтобы его пасли вторую неделю? Обладатель несчастных пятнадцати рублей царским серебром (заметим в скобках – бывший обладатель). Ну, еще случайный, можно сказать, свидетель неудачной разборки томилинских с… как же их назвать-то? «Неверовские»?., пусть будут «Неверовские»… Короче, неудачная разборка, в результате которой у кого-то из разбирающихся сторон рванула граната или что-то в этом роде. При чем тут он, Хорь?… Абсолютно верно: ни при чем.

Но возвращаться домой он не стал. Может, в другой раз. Он несколько раз звонил на домашний и мобильный телефон Лешего, первый не отвечал, второй был недоступен. Потому ехать к Лешему домой Хорь также посчитал бессмысленным. Он переночевал в общежитии юрфака, естественно, братался с новыми друзьями – Драгоном и Брюсом, а также с друзьями новых друзей, стараясь все же обходиться без особого фанатизма, чтобы назавтра проснуться человеком. Человеком проснуться не получилось, а приблизительно в четыре часа утра одного из следующих дней Хорь снова вспомнил о Лешем и снова набрал его номер. Результата не было. В этом крылся какой-то неприятный подтекст. Он позвонил Вано, который был в этом надземном мире единственным человеком после Хоря, с кем Леший поддерживал связь. Вано сказал, что Леший больше недели не давал о себе знать.

И тут до Хоря дошло, что Лешего попросту убили. Хорь понял это с такой очевидностью, словно прочел в газете заметку «Смерть легендарного диггера», сопровожденную фотографией трупа, где можно сосчитать дырки в теле. Оторопелый, он отправился в «Козерог», где портрет Лешего, скорее всего, уже обвязан траурной лентой… отправился, забыв, при каких обстоятельствах посещал это заведение последний раз, и, только увидев черное пятно на асфальте парковки, вдруг вспомнил.

Хорь не повернул обратно, но зашел в «Козерог» через кухню. И правильно сделал. Матвей Хабибулович подвел его к окошку раздаточной и показал на молодого человека с мясистой мордой и фигурой качка, одетого, словно понарошку, в мятые пыльные джинсы и стоптанные туфли. Молодой человек тянул за стойкой пиво и лениво поглядывал по сторонам.

– Вон тот спрашивал о Лешем, – сказал Хабибулович. – Второй день приходит. Что-то он мне не нравится…

Хорю он тоже не понравился. Он представил себе, как этот мясистый наматывает на кулак Риткины волосы и бьет ее лицом о дверной косяк. Что ж, такой – сможет… Но, по крайней мере, раз эти уроды ищут Лешего, значит, Леший, возможно, все еще жив.

Где его, живого, искать, Хорь теперь хорошо знал. Он одолжил у Вано «залазную» одежду, сапоги, пятнадцать метров шнура, фляжку с «диггерской микстурой» – коньяком и за три дня прошел все мало-мальски пригодные для жилья бомбари, подвалы и тепляки, где Леший мог найти пристанище. Вот же болван, думал Хорь, вот кремлевский мечтатель, горлум, подземный король, морлок, мать его так… все страдал, что приходится вылезать из своего вонючего мрака на свет, страдал – и вот, получай! Кто это сказал: чтобы поставить человека на место, Бог иногда выполняет его заветные желания? Хорошо сказано. Сиди теперь, Леший, сиди в любимой канализации по колено в любимом говне, сиди без питья и жратвы, без пива и свежих батареек, без баб и верных друзей, сиди, наслаждайся. Мир у твоих ног, можешь засунуть его в жопу!

Но все, чем увенчались трехдневные поиски, были только растерзанный рюкзак Лешего, обнаруженный в безымянной говнотечке, куда его могло принести хоть с Красной Пресни, хоть с Измайлово, – да еще пара хмырей с китайскими коногонами, явно не местные, с которыми Хмырь разминулся только благодаря счастливой случайности. Завидев впереди свет, он трижды щелкнул камнем по бетонной стене – так диггеры определяют своих, чтобы не нарваться на людей в погонах и прочих монтеров[16]. Ну а эти отреагировали именно так, как реагируют представители вышеназванных категорий обитателей подземного мира: замерли, перешептались, а потом ломанулись навстречу. Ответного пароля, естественно, не дали.

Хорь выполнил стандартный отход: до первой развилки – влево, до первой развилки – вправо, и так далее. Ушел. Одного он видел мельком, схоронившись за трубами коллектора под потолком. «Химка» необычная на нем, с черно-оранжевыми разводами, камуфляжного типа, вот только где прятаться в таком камуфляже, с каким ландшафтом сливаться – совершенно непонятно… На Альфа Центавра разве что, на Тау Кита какой-нибудь. И рация – он по ней переговаривался втихую, словно жевал что-то. Ну да, а фонари почему-то – китайские…

На самом деле фонари были отечественными, советскими, только выпущенные ограниченной серией для экипировки специального отделения 10-го отдела КГБ СССР, имевшего условное наименование «Туннель». Люди, которые ими пользовались, делали это по привычке, так же как по привычке покупали и носили высокие армейские ботинки, подобные тем, которые когда-то получали по вещевой карточке. Хотя подразделение «Туннель» было упразднено в годы разрушительных реформаций силовых структур, эти люди продолжали торить подземные тропы, только делали это уже не по служебной необходимости, а ради своих личных интересов. Они переродились и теперь жили не по законам, приказам и инструкциям, а по «правилам» и «понятиям», называли друг друга не по званиям, фамилиям и именам, а по кличкам. Двое встреченных Хорем откликались на «погремухи» Самокат и Ломоть. Они имели уникальную подземно-боевую подготовку и были вооружены, хотя оружие им уже давно не полагалось. Но под землей нет ни милиции, ни контрразведки, ни военной прокуратуры, так что бояться им было некого. Наоборот, это их следовало бояться, и вовремя сориентировавшийся Хорь, скорей всего, спас себе жизнь.

После этой встречи Хорь вспомнил о последней замуровке, где, судя по рассказу Лешего, им было строго заказано появляться. Испытывать судьбу Хорь не любил, но первокурсницам нужны свежие басни, желательно с трупами – ха, ха! – к тому же хмыри двинулись на юг, а посему он должен двигаться в противоположную сторону. А замуровка как раз на юге.

Там все оставалось в прежнем дефлорированном виде, новую кладку положить не успели, только рядом с дырой в стене валялись оставленные монтерами красно-белые «заградиловки», разбитые кем-то в дрова, и на потолке рядом с Хоревой жвачкой и «елочкой» Лешего появился зачеркнутый квадрат, которым обозначалась компания придурков с Бауманки, повернутых на оружейных складах.

Хорь понимал, что для укрытия это место не годится – слишком оживленный маршрут, да и любая дырка в стене привлекает зевак не меньше, чем плакат с надписью «Пиастры». Соседство с трупом тоже не добавляет этому месту привлекательности. Но в практичном уме Хоря выстроилась простая схема: раз бандюки не хотят никого сюда пускать, значит, здесь что-то есть, – а раз что-то есть, то Леший за полторы недели должен был сунуться сюда и проверить. А если Леший сунулся, он мог что-то оставить после себя. По крайней мере, свой труп.

Трупов не было. Ни Лешего, ни бомжа. Остался только смрад, который не выветрится, похоже, до следующего тысячелетия. Но труп едва не появился, когда Хорь приблизился к двери подвала, той самой филенчатой двери, за которой находился осыпавшийся ледник.

Дверь была прикрыта на восемь десятых, а Хорю, в котором парадоксальным образом сочетались легкомысленное отношение к личной гигиене и низкий порог рвотного рефлекса, – ему как-то не улыбалось касаться этой двери рукой. Стоя сбоку, он поддел ее носком сапога и толкнул от себя. Тут же раздался грохот, который сперва врезал по барабанным перепонкам, словно огромной мухобойкой, а потом забил уши Хоря звенящим стеклом тишины. В двери образовалась рваная дыра, куда легко прошла бы голова Риткиной мамаши вместе с ее праздничной прической «вавилонская башня».

В полной тишине Хорь смотрел на эту дыру, расположенную на уровне живота, – нет, не только живота, а весьма обширной области, в которую среди прочего входил и живот, – смотрел, словно на самого себя, разорванного пополам, забрызганного кровью и содержимым собственных кишок, подыхающего в страшных мучениях… и, медленно переведя взгляд вдоль воображаемой линии, увидел коротко обрезанный ствол охотничьей двустволки-самострела, выглядывающий из-под кучи мусора.

Потом тишина исчезла, ее место заняли звуки, доносящиеся, как ему показалось, со стороны главного тоннеля. Звуки человеческой речи. И это было хуже всего. Хорь не то что испугался – Хорь перессал так, что упал на брюхо, как подкошенный, и, не помня себя, помчался мелким тараканьим бегом… хрен знает куда. Просто помчался.

Он не был героем, как Леший, не был хладнокровным самоубийцей, как Леший, он не был склизким горлумом, как Леший, и другом он был не таким преданным, как Леший, он любил жизнь и красивых баб с тугими задницами, любил хорошую выпивку под жирного гуся с яблоками, он был обычный человек, он был – Хорь, он хотел встретить смерть в последней четверти двадцать первого века под теплым одеялом, и желательно, во сне. Он проклял себя, спустившегося в этот подвал по каким-то туманным и романтическим причинам, он проклял Лешего, заразившего его этой туманностью, романтизмом и этой беспричинностью. Если бы его сей момент поставили перед выбором: жизнь друга или твоя собственная жизнь, Хорь не думал бы и секунды, потому что знал единственно правильный ответ. Но в сложившейся ситуации не звучало никакого вопроса. И четкого ответа тоже не было.

Он обнаружил себя на краю ямы, образовавшейся на месте ледника. Его руки уже не дрожали. Он действовал, как автомат. Как биологический механизм, борющийся за выживание. Он в два удара вогнал между плитами пола скальный крюк, закрепил шнур скользящей петлей и спустился вниз. Встав на твердую поверхность, не давая себе времени задуматься над последствиями и развесить сопли, он дернул конец. Петля наверху развязалась, шнур упал к его ногам. Всем спасибо, все свободны.

Дверь в вентиляторную была заперта и выглядела такой же неприступной, как и в прошлый раз. Возможно, снова завалили снаружи или просто повесили замок. Но пока оставались другие варианты, Хорю не было резона ломиться туда. Оставалось только развернуться на триста шестьдесят градусов, проделать обратный путь по «коридору с лампочками» (лампочки, кстати, уже не горели), миновать пролом в стене, через который он вошел сюда, и топать по коридору дальше. Во время прогулки с Лешим в эту часть они не заглядывали.

Изоляция на кабелях, висящих вдоль стены, была покрыта сетью сухих трещин, в нескольких местах кабеля были просто перепилены. Метрах в тридцати от пролома Хорь обнаружил дверной проем, за которым открылось какое-то помещение вроде предбанника. Слева на стене висел настенный телефонный аппарат, почти такой же, как у Лешего дома, – огромный, черный, похожий на правительственный «ЗиС», с пожелтевшим от долгого времени пользования и грязных пальцев кольцом под номерным диском. И номера набиты каким-то непривычным старомодным шрифтом, с утолщениями и засечками. Телефонный провод был обрезан. Внизу, под аппаратом, стоял, накренясь, колченогий стул.

«Место дежурного», – решил Хорь. Наверное, когда-то здесь был и стол, и даже банкетка уместилась бы – места вполне хватало. Хорь с уважением глянул на кабеля на противоположной стене: ясно, что не обычную горсеть здесь охранял дежурный, здесь что-то поважнее было!

В следующей комнате обнаружились остатки большого пульта. К нему с потолка струился целый ручей проводов, скрепленных эбонитовыми держателями. Два провода шли от металлического щита, один, покрытый ядовито-красной изоляцией, выдергивался аккурат из толстого настенного кабеля.

Пульт был давно мертв, но все равно производил впечатление, как мертвый мамонт. Или динозавр. Слепые зрачки разбитых сигнальных лампочек, проржавевшие тумблеры и рычажки, один из листов облицовки сорван, и оттуда торчат пучки перепутанных проводов. Под лампочками и переключателями – потускневшие надписи. Посветив под острым углом, Хорь разобрал: «Линия 001», «Резервное питание»… «Совмин»… «Кремль»…

«Правительственная связь», – екнуло внутри Хоря. Правительственная. Сталинская еще. Хрущевская, в крайнем случае. Святая святых… По этим ошметкам, как по нервным волокнам, когда-то проходили команды, решавшие судьбу не только страны, но и всей планеты.

Ялта. Тегеран. Северная Корея. Куба. Карибский кризис. Хорь выдернул один позеленевший медный стержень из кабеля, уставился на него. Попытался представить потоки электронов, со скоростью света проносившиеся через это сечение, словно неутомимые черные гонцы, рушившие потом судьбы и дома… или, наоборот, возвышающие и поднимающие из руин… корректирующие жизненные пути целых поколений. Хорь загнул медный провод в фигуру, напоминающую кукиш, и осторожно опустился в железное кресло с полуоторванной спинкой, которая пружинисто покачивала уставшее тело.

Да, так когда-то и сидел здесь оператор важнейшего государственного объекта, о котором простые смертные, топчущие асфальт в тридцати метрах вверху, ничего не подозревали. Да и никто ничего не подозревал. Тогда государственные секреты не утекали из всех щелей, не фонтанировали из газет и радиоточек… Судьба болтунов в те годы была печальна…

Слева, у стены – короткая оружейная пирамида. Над пультом – полуистлевший листок с обесцветившимися прыгающими буквами раздолбанной пишущей машинки. Поднеся фонарь ближе, Хорь с трудом прочел первые слова заголовка: «Памятка постового объекта УПС…» Дальше читать не стал, только глянул на подпись внизу: «Командир в/ч 7861/05 подполковник Караваев». Размашистая синяя роспись расплылась, но чернильный ореол не достал до цифр, обозначающих дату: «16 мая 1956 года».

Так вот кто и когда расставлял здесь постовых! Но ведь должны же были эти постовые как минимум хотя бы в туалет ходить, а как максимум – выбираться наружу, к жене, к детям, к борщу со сметаной… не приковывал же их здесь подполковник Караваев цепями!..

Туалетная комната, точнее, сантехнический узел с руиной унитаза посередине (деревянный стульчак! Антика! – Хорь видел такой у своей бабули в коммуналке на Гжельском проезде) и душевая, где изъеденная ржавчиной головка душа походила на исполинскую садовую лейку, обнаружились в П-образном отводе коридора. Это уже кое-что. Подробный осмотр Хорь оставил на потом, а пока пошел дальше. Обратил внимание на просторные трубы вентиляции, идущие под потолком, – Леший говорил, что сейчас такие не катают (и зря не катают), – что ж, тоже может пригодиться на всякий худой случай.

Еще две комнаты. Металлический лист на стене с лампочками и множеством оборванных проводов – система местного оповещения? Снова узкий коридор. Поворот, на этот раз Г-образный.

Коридор заканчивался в нескольких метрах впереди. Заканчивался очень прозаически: обломки мебели, доски, куски цемента – мусорный тромб от пола до потолка. Хорь откинул несколько досок, с большим трудом выдернул обтянутую кожей спинку кресла – судя по всему, при жизни оно имело роскошные викторианские формы, – отбросил несколько бетонных глыб, похожих на застывшую лаву. И остановился. Глыбы ему не понравились, они натолкнули на мысль, что коридор могли заарматурить и залить раствором, замуровать на веки вечные.

Он вернулся к санузлу. Диггеры разбираются в канализации не хуже слесаря-сантехника. Раз есть туалет, значит, обязательно имеется сливной стояк диаметром двадцать сантиметров, ведущий на нижний уровень. И шахта, в которой скрывается этот стояк. Иначе никак быть не может.

Хорь достал свою кувалду. Разбил до основания унитаз, разбил кусок стены, куда уходила труба канализации. За стеной действительно открылась шахта с заглубленным стояком. Места оставалось немного, но опытный диггер мог кое-как пролезть, вытянув руки вверх и перекинув рюкзак со спины на плечо. И сделав глубокий выдох, Хорь выдохнул и полез вниз.

Опустившись до уровня, когда руки уже не доставали края отверстия в стене, а ступни еще не достигли следующего стыка трубы, на который можно было упереться носком сапога, Хорь понял, что застрял. Он кряхтел, выкачивал из себя остатки воздуха, даже жвачку выплюнул, елозил ладонями по шершавому бетону, но не продвинулся больше ни на миллиметр. Круглый бок гальки, выглядывающий из бетона, который он выбрал в качестве ориентира, оставался на прежнем месте. Ноги беспомощно болтались внизу, а копчик уперся в какую-то преграду и трещал под весом тела, отзываясь дикой болью на любую попытку шевеления. Хорь застыл и приказал себе успокоиться. Всего каких-то пять дней, и тело усохнет на одну пятую объема и само проскользнет дальше… Только как быть с копчиком, усохнет ли он тоже вместе с остальным телом? Он вспомнил мультфильм про Винни-Пуха, заглянувшего в гости к Умному Кролику. Потянул носом в надежде вызвать спасительный чих. Чихнул – чуть не обмочился от боли. Нет, так не пойдет.

Он завел руки как можно дальше назад, нащупал холодный бок трубы. Уперся в нее и попробовал повернуть тело, чтобы вывести копчик из опасной зоны. В одну, в другую сторону, разминка… Потом уперся коленями в стену, рванул что было сил по часовой стрелке. Темнота окрасилась на миг в багровые тона, но Хорь благополучно проскользнул дальше. Сапог ткнулся в утолщение на месте стыка труб. Бетонную скалу впереди сменил хрупкий гипсокартон – кончился культурный слой сороковых-шестидесятых, начались родные девяностые.

Хорь несколько раз ткнул коленом, послышался приглушенный звук падающей и разбивающейся плитки, кусок гипсокартона с треском вывалился наружу. Он сполз еще ниже и, расширяя освободившимися руками пролом, вылез из шахты. Унитаза здесь не было. И душевой тоже. Возможно, они появятся когда-нибудь потом, а пока в этой комнатушке был устроен склад стройматериалов. Штабеля из мешков с цементом, штукатуркой, клеевым раствором, ящики с плиткой. Чтобы пробраться к двери, Хорю пришлось изрядно попотеть, расчищая себе путь. Дверь была заперта на стандартный французский замок, который он даже открывать не стал – просто выломал.

Хорь вышел в длинный бетонный коридор, такой же, что и тот, наверху, только шире и выше. Та же темнотища. Только кабели вдоль стен – новенькие, лоснящиеся, густо пахнущие свежей изоляцией, и датчики со светодиодами через каждые десять метров. Хорь помахал рукой перед одним из датчиков – никакой реакции. Он подумал-подумал, потом достал из кармана пластинку «риглиса», пожевал и прилепил над притолокой стальной двери.

Если бы диггерам за их диггерские заслуги выдавали что-то вроде Нобелевской премии, он мог быть включен в список номинантов. И если бы ФСБ составило список самых тяжких диггерских преступлений, то Хорь мог бы рассчитывать на высшую меру. Он метил в Лешего, а попал… м-м… пожалуй, он попал в самую что ни на есть «десятку».

Это был современный секретный объект, стопудово. Бетонные коридоры, комнаты, переходы, стальные двери различной толщины, с задраивающими штурвалами. Некоторые двери рассчитаны на автоматическое закрывание, и на сером полу секторы их движения закрашены черно-желтыми полосками. Силовые кабели, кабели связи – тоже наверняка не горсеть. Пунктирные указатели с цифровыми обозначениями – № 4а 4б… Номера подземных объектов, возможно.

Надпись на стене: «Бункер 2. Дезактивационный пункт». На стальной двери табличка со значком радиации и предупреждением: «Вход в одежде строго воспрещен! Одежду погрузить в контейнеры!». Ага, вот и ядерной войной запахло. Хорь дернул дверь, но она даже не дрогнула. Попробовал покрутить штурвал, но он не сдвинулся с места.

Двинулся дальше. Еще одна жирная красная стрелка с надписью внутри: «Эвакуатор». Хорь пошел по стрелке, дошел до Х-образного перекрестка, где один из рукавов коридора оканчивался многотонной стальной дверью с надписью: «Вход строго по пропускам категории „А“!» Рядом находился маленький щит с узкой прорезью для электронного ключа. Что еще за пропуска такие? Высшего командования? Депутатов Госдумы? Или членов правительства?

Он завернул в другой рукав, где коммуникации еще не были проведены, а бетонный тоннель заканчивался, переходя в ребристую монтажную трубу из скрепленных огромными болтами стальных крепежных колец. Через десяток метров кольца обрывались, уступая место сырой глинистой почве, остро пахнущей прелью и соляркой. В конце хода, заполняя собой почти все сечение тоннеля, стоял выкрашенный лимонно-желтым агрегат на широких танковых гусеницах, похожий на помесь экскаватора и бронепоезда.

Хорь подошел вплотную. Для этого пришлось перебраться через вал уплотненного грунта – такие остаются в свежепрорытых кротовьих ходах. Похоже, что это машина-крот… Он залез на выступающий конвейер, подошел к зализанной формы кабине с узкими толстыми стеклами. Массивная дверь открылась легко, внутри было достаточно места, но панель управления по сложности напоминала командный пульт летающей подводной лодки. Хорь потряс головой, вылез наружу, по железному мостику обошел кабину и убедился в правильности мелькнувшей догадки.

Впереди имелась огромная, в диаметр тоннеля, конусообразная фреза, наполовину утопленная в грунте. Желоба, отводящие разрытую землю, были забиты желтовато-серой породой. Действительно, машина-крот. Проходческий щит – вот что это такое!

Как опытный диггер, Хорь представлял себе процесс прокладывания тоннелей, ходил на всякие выставки, однажды ему довелось даже посидеть в кабине проходческого комбайна, не «Ловата», конечно, не «Херренкнехта» – с фрезой двенадцати метров в диаметре, а в обычном российском «Кристалле». Это тоже вполне впечатляло… А вот такой серьезный агрегат, как этот, он видел лишь издалека. В каком-то фильме со Шварценеггером. Шварц конкретно продырявил конусообразным буром какого-то конкретного негодяя…

Ладно. Но почему этот комбайн стоит здесь? Значит, где-то неподалеку находятся и монтеры? Может, обедают где-нибудь в уголке? Непохоже… Или у них сегодня выходной? Нет, людьми здесь и не пахнет. Или разработку давно забросили по каким-то причинам? Похоже, что так. Работы прекратили внезапно, бросили комбайн и ушли, а объект законсервировали. Мало ли под землей недостроев…

Размышляя таким образом, Хорь пробирался между сырой, в глубоких шрамах от рабочей фрезы, стеной и металлическим боком комбайна, направляясь к кабине, когда ход его мыслей и действий прервал посторонний звук.

Шаги. Они раздавались из четвертой, еще не исследованной им ветки. Словно кто-то в стельку пьяный пытается отплясывать чечетку в дальнем конце коридора. Вот тебе и люди, подумал Хорь. Вернее, человек. Один. Хорь вернулся назад, к Х-образной развилке, выключил фонарь и спрятался в нише со стальной дверью. Иногда до слуха долетал неясный низкий гул… нет, мычание. Отплясывает чечетку заплетающимися ногами и мычит себе под нос. Им тут что, «Столичную» на обед подают?…

Впереди мелькнул тусклый, как от спички, огонек. Шаги приближались медленно. Они не свернули в рукав, где стоит комбайн, а направились дальше, к нише, где сидел Хорь, и санузлу, то бишь складу стройматериалов. Хорь присел на корточки, опершись спиной о дверь. Сердце выдавало сто двадцать ударов в минуту. На бровь сползла горячая капля пота.

Кто это? Под землей редко встречаешь друзей, причем, чем глубже, тем это правило справедливей… И куда он идет? Ведь там, в конце коридора, – тупик, заканчивающийся санузлом, то бишь складом стройматериалов… Ему что, плитка понадобилась? Призрак пьяного облицовщика дяди Васи из пятьдесят шестого года? Или подполковник Караваев проверяет свои посты? А может, вернулся водитель проходческого комбайна? Кто сидел в моей кабине?!

В конце концов, проем ниши перед Хорем выступил из темноты, как телеэкран, на котором показывают ночную сцену из фильма ужасов. Света от налобного фонаря незнакомца хватало ровно настолько, чтобы подчеркнуть окружающий мрак. В левой части «экрана» появилась корявая ссутуленная фигура, едва двигающаяся на присогнутых ногах, медленно переместилась в правую часть и исчезла.

Хорь ждал и слушал. В конце коридора шаги остановились. Потом он услышал клокочущие звуки – то ли смех, то ли плач, как в песне поется…

Потом в темноте прозвучало слово. И волосы Хоря под шапкой зашевелились. Он решил, что ослышался, но спустя минуту его снова окликнули по имени:

– Хорь!

И вдруг разбросанные пазлы в обалдевшей Хоревой голове сложились в невероятную картинку. На картинке был нарисован Леший, похожий на призрака из фильма ужасов, – ссутуленный, кривой… но это был Леший. И это его слабый голос звучал в темноте:

– Ты здесь? Хо-орь!..

Хорь вышел из своего укрытия и включил фонарь. В тот же миг фигура в дальнем конце коридора медленно и бескостно, словно тряпичная кукла, сложилась в темную груду на полу.

Большинство альпинистов, погибших в разные времена на разных маршрутах, нашли свою смерть не по дороге на вершину, а уже спускаясь с нее. Это обидно. Леший и Хорь побывали на своем перевернутом Эвересте, вряд ли им в этой жизни когда-нибудь удастся забраться глубже и дальше. Но дорога назад оказалась не меньшим испытанием. Даже большим.

В тоннеле они проторчали еще сутки. Леший пришел в себя через несколько часов, принял несколько глотков «диггерской микстуры», две таблетки аспирина и уснул. Он высох и почернел, он дышал как дырявый баян, у него был жар, он бредил, и единственная членораздельная фраза, которую он произнес, перед тем как уснуть, была очень странной:

– Слышь, Хорь, я под то самое излучение попал… Видишь, шерстью оброс… В обезьяну мутировал, блин…

Никакой шерсти на Лешем не было, но крыша у него явно покривилась. Овощ, одним словом, а не диггер.

Пока он спал, Хорь отправился исследовать четвертую ветку, откуда возник его товарищ. Ничего особенного. Десять метров, двадцать, тридцать – кабеля, кабеля. Потом он уткнулся в еще одну стальную дверь. Здесь уже никаких надписей не было. Все. Аллес. Ветка здесь заканчивалась… Но откуда же Леший тогда взялся-то? Неужели через дверь прошел, как белый человек? Хорь попробовал стронуть с места многотонную плиту – конечно, ничего не получилось. Он повернул назад и стал внимательно осматривать стены. В пяти метрах от двери под самым потолком наружу вылезала вентиляционная труба – она наверняка продолжалась там, за дверью. Но и по трубе Леший при всей своей худобе и при всем своем желании пролезть бы не смог – тесно, и ребенок застрянет. Хорь вспомнил давний их разговор, когда речь зашла о карликах, лилипутах, – Леший хотел использовать кого-нибудь из них для подобных случаев. Мысль здравая, конечно… Но ведь сам-то он не карлик!

В конце концов, Хорь нашел то, что искал. Над самым уровнем пола, полускрытый гирляндой кабелей, виднелся квадратный пролом полметра на полметра. Хорь встал на корточки, примерился. По сравнению с канализационной шахтой вроде бы и раздолье. Но прежде чем лезть, надо осмотреться. Света налобника не хватало, он отстегнул от пояса большой фонарь и посветил в дыру. Черт!

С той стороны, как отражение в искривленном зеркале, на него смотрело чье-то лицо. Уродливое морщинистое пятно, серая волосатая амеба, испуганно съежившаяся в ярком свете фонаря… круглый красноватый глаз… вмиг схлопнувшиеся тяжелые веки… Хорь отшатнулся и едва не выронил фонарь. Но за секунду до этого лицо по ту сторону пролома тоже скрылось, провалилось во тьму. А потом из-за стены раздался дикий разъяренный вопль, от которого у Хоря взмокли и зачесались подмышки. И еще… то ли эхо с той стороны ответило многократным отражением вопля, то ли ответил кто-то другой. Другие, точнее сказать.

К Лешему Хорь возвращался бегом. На полусогнутых. И голова его все время почему-то была повернута назад, так что он едва не врезался в стену. В общем, к такому повороту событий он оказался не готов, если честно. Монтеры – да, менты – да, пусть даже эфэсбэшники. Но только не эти… вампиры в Суссексе, кошмары на улице Вязов, резьба бензопилой и все такое.

Леший лежал на своем прежнем месте, как ни в чем не бывало. Хорь ему стекловаты всякой натаскал, подстелил, чтобы не холодно было. Он и лежал без всяких признаков жизни.

– Вставай, эй! Подъем!

Хорь потряс его за плечо, даже через одежду чувствуя болезненный жар.

– Вставай!!

Отвесил ему несколько пощечин. Леший дернулся, замычал, приподнял голову.

– Что? Куда?

– Духи идут! Талибы! Засада! Смываемся! – выкрикнул ему на ухо Хорь, оперируя более привычными для Лешего образами.

Леший заерзал, уперся руками в пол, встал на четыре точки.

– Ну!

Хорь обхватил его сзади, помогая подняться. Леший встал, покачиваясь, ища руками опору. Вид у него был не очень бодрый. Хорь развернул друга лицом к санузлу, влил в рот остатки коньяка из фляги и сказал:

– Нам туда! Быстро!

В голову пришла запоздалая мысль, что дыру в тоннеле, наверное, можно чем-то забаррикадировать, камень какой-нибудь на полтонны или вон – плитки со склада натаскать… Но для этого пришлось бы возвращаться туда, в темноту. Где, возможно, уже кто-то есть. Возвращаться не хотелось.

Он схватил Лешего под локоть и потащил за собой в санузел. Леший двигался неуверенно, как перебравший монтер, и сам был похож на пришельца с того света. Хорь живо представил предстоящий им обратный путь через узкую шахту канализационного стояка и понял, что будут проблемы.

Но проблемы решились как бы сами собой… если можно так сказать. Когда они приблизились к шахте, на верхнем уровне послышался шум, постепенно переросший в грохот. Из дыры в гипсокартоне вылетело облако пыли, а следом обрушился целый камнепад – застывшие куски раствора, булыжники, доски, обрезки арматуры, – который мгновенно забил пустоты между трубами и, порвав остатки стены, словно бумагу, вылетел в комнату, под ноги едва успевшему отскочить Хорю.

«Замуровали, – подумал он. – Кранты…»

Но это было еще не все.

Когда грохот утих, со стороны коридора опять раздался знакомый визг. Хорь резко повернулся к Лешему. Леший стоял, наклонив по-птичьи голову, на его лице впервые появилось осмысленное выражение. Он тоже слышал.

– Нас не выпустят отсюда, – пробормотал тихо Хорь. – Это жопа… жопа… жопа… жопа… жопа…

Он сам не заметил, как стал подвывать на мотив какой-то идиотской песенки из телесериала.

– Выключи фонарь, – сказал ему Леший.

– Что? – не понял Хорь. Он очнулся, подобрался, захлопнул отвисшую челюсть. – Выключить? Охренел, что ли, совсем? Там рожи такие, я видел… Чтоб они нас в темноте по суставам разобрали?

– Выключи свой фонарь, – повторил Леший. – Свет их раздражает, приводит в ярость…

Хорь помотал головой.

– Да ты что, совсем не соображаешь? В темноте нам сразу конец!

Хорь захлопнул дверь, хотел защелкнуть замок, но вспомнил, что сам же его и сломал несколько часов назад. Подобрал с пола обрезок арматуры, просунул через дверную ручку и косяк. Подергал – м-да… Высадят в два счета. Где же отсидеться?

– Ну? – рявкнул он на Лешего. – Так и будешь стоять? Думай, что делать!

– Я видел их там, – с трудом произнес Леший, кивнув головой куда-то в сторону – Они… Не тронули. Они только света боятся… Бесятся.

– Вот и хорошо, – сказал Хорь. – Пошли.

У него вдруг созрел план. Не давая себе времени одуматься и испугаться по-настоящему, он выдернул арматурину, распахнул дверь и, как ошпаренный, выскочил в коридор. Ух!.. Самое замечательное, что он даже не знал, не представлял, кого именно ожидал здесь увидеть – здоровенных гоблинов, как в кино, или таких зелененьких, с ушками… Хорь побежал, сжимая в руке арматуру. Луч его фонаря прыгал из стороны в сторону, хлестал враждебную темноту. Тоннель был пуст, по крайней мере, в этой части… но далеко впереди что-то бликануло, словно кошачьи глаза. Хорь очень надеялся, что туда ему бежать не придется.

А вот и третья ветка, где комбайн. Хорь метнулся вправо, железный прут в его руке с лязгом задел железный бок машины. Он оглянулся.

– Леший!

Лешего не было. Отстал, придурок отмороженый… Отстал!

– Я здесь, – послышалось вдруг из коридора.

Хорь повернул голову. Нет, идет. Идет. Только коногон выключил. Идет на ощупь. Чтоб, значит, не раздражать этих гоблинов…

– Да скорее!! – прошипел Хорь.

Он взобрался по ступенькам к кабине, посветил внутрь, морально готовый к тому, что там опять окажется какая-нибудь рожа. Рожи не оказалось. Хорь повернул ручку, открыл дверь и плюхнулся на водительское кресло, холодное и твердое, как камень.

– Ползи сюда! – свистящим шепотом позвал он Лешего. – Здесь они нас хрен достанут!

У Лешего был такой вид, словно он следовал за Хорем как бы из вежливости, чтобы не слишком расстраивать товарища, но причина такого поспешного бегства ему как бы не совсем ясна. Леший протиснулся в кабину, Хорь подвинулся, уступая ему место, прижался боком к правой дверце.

– Запрись. Там блокиратор… Нажми. Сюда они не доберутся. Двери прочные, стекла бронированные, спецзакалка, чтобы камнями не разбило…

Да, похоже, место надежное. Плохо другое – они сидели спиной ко входу в ветку и могли проглядеть момент нападения. Хотя, какая разница… Нет, главная неприятность в том, что они не могли сидеть в этой кабине вечно. И с этим ничего не поделаешь.

– Я видел тот пролом, – сказал Хорь. – Ну, откуда ты явился. Там рожа какая-то торчала. На человека вроде как бы смахивает… но не так чтобы очень. Это что такое было?

– Не знаю, – помолчав, сказал Леший. – Я тоже видел. Раньше… Там их много.

– Это где – там? – Хорь снова перешел на шепот. Он нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну, но закурить так и не решился и вместо сигареты сунул в рот пластинку «риглиса». – Где ты был вообще все это время? Где бродил?

Леший подумал, повспоминал что-то и неопределенно пожал плечами. Потом проговорил монотонно, уставившись на свои грязные ладони:

– Трудно сказать. Заблудился я… Искал выход. Не знаю, сколько времени. Думал, ноги протяну. Что-то видел… такое. Много разной хренотени… Улицы. Дома. Не знаю. Возможно, мне все это привиделось.

Он повернулся к Хорю, внимательно посмотрел на него.

– Я вот даже насчет тебя, Хорь, как-то не вполне уверен теперь… В смысле, что не брежу и что ты не снишься мне.

– Сожри лучше таблетку, Кастанеда, – мрачно сказал Хорь и сыпанул ему на ладонь аспирин. – И коньяку. А потом уже говори – уверен или не уверен.

– Не знаю. Мне кажется, я все-таки нашел… – продолжил Леший. И осекся.

Снаружи послышался шум, стальная обшивка загудела. Хорь, повернув голову, увидел за окном страшные перекошенные рожи. Они плющились о стекло, пытаясь сквозь него вломиться внутрь.

Он отшатнулся, больно ушибся обо что-то локтем. В дверь тяжело ударил камень. Еще камень и еще. В дверь, в окно, спереди, сзади… Удары посыпались со всех сторон. Когда Хорь открыл глаза, ему показалось, что весь комбайн облеплен какой-то шерстистой массой, из которой торчат длинные цепкие лапы и уродливые, словно сплющенные с боков, головы. Дверь тряслась и колотилась, грозя сорваться с петель.

– Нет, ты видел?! – орал Хорь, как резаный. – Да их тут тыщи!!..

Он глянул на побелевшее лицо Лешего, отвернулся и впился глазами в пульт управления.

– Знаешь, как это включается?… Быстро! Давай!.. Давай же!!..

Он готов был разреветься, как нервная дамочка, у которой на оживленном перекрестке заглох автомобиль. Но Леший не сказал ни слова. Его рука уже нашаривала что-то на пульте и под ним. Он нашел какую-то рукоятку, резко рванул, внутри, в утробе проходческого щита что-то провернулось, как проворачивается мотор автомобиля от рывка заводной ручки. Еще рывок. Локоть Лешего больно ударил в левое бедро Хорю. На этот раз нечто в моторном отсеке провернулось на оборот больше.

– Давай ты попробуй! – тяжело дыша, сказал Леший. – У меня сейчас силы нет.

Перегнувшись через товарища, Хорь дернул за рукоятку. Раз, другой, третий… Ду-ду-ду… Ду-ду-ду-ду…

Когда-то он так заводил лодочный мотор, правда, с большим успехом.

«А вдруг там соляры нет? – окатило его вдруг. – Или масла? Или еще чего-нибудь?… А вдруг…»

Хорь рванул стартер в очередной раз. Мотор взревел. Комбайн сильно тряхнуло, под ногами что-то завибрировало. Неожиданно включились фары, освещая копошащиеся на стеклах бесформенные тела… Раздались то ли крики, то ли визги ярости. Картина напоминала разворошенное крысиное гнездо, гигантский крысятник. Бр-р-р-р…

Хорь отвалился обратно на свое место. Он с надеждой смотрел на товарища. Леший знает, Леший все знает, даже когда помирать будет, он все будет знать… Леший внимательно осмотрел пульт, втянул носом сырой спертый воздух и повернул красный рычаг. Раздался резкий свист, и кабина заходила ходуном – это включилась передача на рабочую фрезу, конический резец начал вращаться, вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Леший нажал вперед рычаг передачи. С лязгом заерзали по грунту гусеницы, комбайн двинулся вперед.

Гр-р-рах! Резец уперся во что-то впереди и тут же проткнул препятствие, проглотил его, раскусил и выплюнул, швырнув в сторону кабины тяжелые комья земли, камней и, возможно, еще чего-нибудь. Бур, словно распробовав вкусное блюдо, с жадностью вгрызался дальше, дробя землю, передняя часть комбайна задралась, наехав на насыпанную им же самим гору… Леший тихо выругался, саданул кулаком по большой синей кнопке – и внизу со скрежетом зашевелились металлические клешни, выгребая землю из-под гусениц и вминая ее в пол и стены.

Хорь заставил себя глянуть в окно, морально готовый к чему угодно, – но готовился зря, никаких рож там уже не было. Ничего не было, только обгрызенная фрезой, исходящая паром суглинистая стена. Все смело потоками земли и камней, все очистило, как очищает колючими струями ржавую оковку пескоструйная машина.

Грохот, лязг, скрежет, рывки – из-за защитного экрана летели комья грунта. Из-за шума разговаривать было нельзя, и Хорь только завороженно смотрел на товарища, удивляясь разносторонности его натуры. Ну где Лешак научился управлять проходческим щитом?

Фреза надсадно завыла, на пульте вспыхнула красная надпись: «Полость», и тут же рабочая передача автоматически отключилась. Мотор продолжал гудеть, но вой исчез: фреза замедляла ход. Агрегат остановился.

А Леший уже бочком-бочком, суетливо и неловко, как подраненный, выбирался из кабины, тянул его за собой. Он показывал вперед, туда, куда светили фары. Но Хорь ничего не видел, даже грунтовой стены: вокруг бура зияла черная пустота!

– Вперед, быстрее!