Рок-н-ролл под Кремлем – 2. Найти шпиона Корецкий Данил
«Молодец, папка, – в который раз подумал Юра. – Еще одна его заповедь: сигареты ерунда, мелочь, а пользу могут принести большую…»
– А когда я картины отдал и деньги получил, они со всех сторон выскочили… Оказалось, все сфотографировано, и разговор записан, и накрутили статей целый букет: и контрабанда художественных ценностей, и незаконные валютные операции, и антисоветская агитация!
Генандр зло усмехнулся:
– То говорили, что мои картины – мазня, полное говно, а тут оказалось – «художественные ценности»! Я потом на шконке рассуждал сам с собой: зачем? И понял: да, меня подставили, чтобы прикрыть другую птичку. Поважнее да поценнее…
На середине сигареты лицо Генандра стало мертвенно-бледным, на лбу выступила испарина. Он оскалил крупные зубы, изобразил на лице широкую улыбку и громко сказал:
– Ладно, дело прошлое. Я в полном порядке. Да. Когда прибыл с зоны, сначала жил в Подмосковье, на сто первом километре. На мне ведь каинова печать стояла… Потом «минус» сняли, вернулся в Москву. Родители не отказались, не выгнали, начал жить заново. А в Мордовии я хорошо писать научился. Вот парадокс! Начальник прочухал, что художник. Заставил свой портрет написать. Что делать? Там целые дни свободные, комнату выделили. Написал!!
Юра невольно представил себе этот отчаянный оскал на лице своего ровесника, который вдруг загремел в политическую зону. По нынешним меркам, ни за что.
– От страха написал! – махнул рукой Полосухин, и оскал превратился в обычную улыбку. – Сейчас бы, конечно, отказался. А тогда… В юности все мы великие! Все – Дега! Сезанны! Какой такой портрет?! А тут… И начальника… ха-ха… срисовал, и его жену… деток… Потом начальника оперчасти, его семейство… Потом зама по режиму…
Он раздавил сигарету о кусок подвернувшегося картона.
– Благодаря этому и выжил. – Он поднял глаза на Юру. – Мне одного раза хватило. Спрашивайте. Сдам – всех. Помню – все. Хотя к вашему ведомству никакого отношения никогда не имел. На агентурной связи не состою.
– Меня интересует один человек, – сказал Юра. – Семьдесят второй год. Квартира в центре Москвы. Подобие салона: встречи, обеды, много молодежи. Хозяин – дядя Коля. Его жена – Нина Степановна…
– Так он и упек меня в зону! – вдруг дико заорал Генандр. – Дядя Коля! Ха! Хрен-с-два! Он такой же «дядя Коля», как я Джордж Буш!
– Подождите, Геннадий Андреевич… – мотнул головой Юра. – Он умер?
– Такие сами не умирают! Цветет и пахнет, сука! – почти в истерике кричал художник. – Он в Сокольниках держит «бордельеро», как он любит выражаться! Бар «Фиеста»! Сауна, бильярд, массажи на любой вкус!.. Притон, короче. Только его никто не трогает. И не тронет. У него пол-Москвы в друзьях, это точно!
Он встал с шаткого стула, согнувшись добрел до горы картонных листов, одним движением спихнул все на пол, обнаружил кресло и повалился в него.
– Я бы его своими руками, своими руками…
Евсеев достал свой блокнот.
– Николай… Как его фамилия?
Генандр развел руками.
– Никакой он не Николай, а Ильяс! Хотя не удивлюсь, если у него несколько паспортов – очень скользкий тип! А настоящая фамилия – Бакиев. Родом откуда-то с Кавказа. Внешность нехарактерная: глаза голубые, рыжий. Только волосы красил. Бакиев Ильяс… Это он меня свел с тем иностранцем…
«Интересно, – подумал Евсеев. – Если резидент иноразведки знакомит молодого человека с иностранцем, то только для того, чтобы продать черту еще одну душу… „Сдавать“ его резиденту не было никакого смысла. Да и не те у него отношения с КГБ, чтобы доверительно сотрудничать!»
– А почему вы решили, что он вас и подставил? – поинтересовался капитан. – Больше никто про это дело не знал?
Генандр поморщился.
– С Профессором я советовался… Но он не такой, он тихий, его чистая политика интересовала… Он меня даже не дослушал… Нет, это Бакиев, больше некому!
«Ай да Профессор! Артист! Вот тебе и старичок – божий одуванчик! Недаром говорят, что предатели больше ненавидят предаваемых людей, чем те предателей… Даже проститута придумал!»
– А, ну если так, другое дело, – вслух сказал Евсеев. – Расскажите-ка вы мне еще вот что…
Отец – молодец. Еще и еще раз молодец. Терпение – главный закон! Как он говорит: если терпеливо идти по следу, то можно настичь врага и через пятьдесят лет…
А ведь он и находил фашистских прихвостней десятилетия спустя!
Юра Евсеев вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку. Тоже папкина наука: никогда не записывай при допрашиваемом. Кивай, улыбайся и запоминай. А потом, когда останешься один, – запиши.
Юра выпал из мастерской Генандра в самом центре Москвы, прошелся по дворам, переполненным колясками, няньками, детишками, пока не нашел трухлявую скамейку под очень старой и опасно наклонившейся липой. Оглянулся: свора орущих детей и любопытных нянек была далеко. Еще подумал, что липа не имеет права рухнуть, а скамейка не имеет права провалиться, и уселся, и все записал, что рассказал Генандр. Все, кроме лирики и переживаний. Вот даже адрес квартиры «дяди Коли». Обыск бы там провести, а? А что найдешь – спустя тридцать-то лет?… Ну хотя бы побывать в этом историческом месте, понюхать воздух.
Вопрос: Помните ли ребят-студентов по именам?
Ответ: Их было слишком много. Нет, пожалуй. Сережек было несколько, это точно… Но Сергей – слишком уж распространенное имя, это как Иванов-Кузнецов среди фамилий, так что неудивительно…
Вопрос: Среди студентов были курсанты военных училищ?
Ответ: Да.
Вопрос: Ракетчики? Артиллеристы?
Ответ: Не знаю. Стриженные под бокс – помню. Естественники сильные, физика там, математика – да. Это было.
Вопрос: «Кубинцами», «латиносами» среди них никого не называли?
Ответ: А что это такое? Почему?… А-а, из Кубинского училища… «Кубинцы», хм… Не помню. Кем там только друг друга не называли.
Вопрос: Может, запомнился кто-то из курсантов? Хоть чем-нибудь?
Ответ: У одного парня была очень красивая девушка. Он пару раз с ней приходил. Высокая, стройная. Звали Варя. Как курсанта звали – не помню, а она – Варя. Потом кто-то сказал, что это не настоящее ее имя, своего имени она почему-то стеснялась и всем представлялась Варварой. Почему именно Варварой – не знаю.
Юра встал со скамейки, спрятал книжку в карман.
Надо выяснить, действительно ли в районе Сокольников действует бар-сауна «Фиеста». И фамилию-имя-отчество хозяина. Лучше это сделать через милицию, так естественней. Неужели попался старый паук? Да, гад он, видимо, отменный. Но Генандра органам не сдавал – сто процентов!
Через час в районной милиции он рассматривал паспортную карточку Бакиева. Фотография была давняя, но и на ней он выглядел немолодым. Правильные черты лица, жесткий прищур, уверенный взгляд…
Почитал установочные данные. Все сходилось с рассказом Генандра: голубоглазый осетин, 10 марта 1937 года рождения, «рыбка» по гороскопу, значит… Интересно. «Рыбки», они все больше по искусству: Микеланджело, Шопен, Тарковский… С другой стороны – разве это не искусство – жить всю жизнь в Москве двойной жизнью, вербовать пацанов, быть практически разводящим в жестокой игре разведок и оставаться невидимым…
Развлекательно-оздоровительный комплекс «Фиеста» бросался в глаза издалека. Два этажа, выкрашенные яркой оранжевой краской, радостно выделялись на обшарпанном фасаде жилой девятиэтажки, как праздники на фоне унылых беспросветных будней. И строгие секьюрити на хорошо освещенных ступеньках входа, и шикарные автомобили на охраняемой стоянке, и прибывающие развлекаться и оздоровляться гости в модной и супердорогой одежде, и внимательные телекамеры, чутко поглядывающие по сторонам, – все это резко отличалось от темных подъездов с устойчивым запахом мусоропровода, вытоптанного двора с никогда не высыхающей лужей посередине, замордованных жильцов, озабоченно обходящих огороженную парковку… «Два мира – две судьбы», – как выражались в советские годы коммунистические идеологи, бичуя жирующих капиталистических миллионеров и жалея угнетенных тружеников – рабочих. Правда, писали они о цитадели мирового зла – Америке.
Внезапно идиллическая картина этого оазиса благополучия была нарушена. Ко входу подкатил фургон «скорой помощи», скрипнули тормоза, но вместо врачей наружу выпрыгнули затянутые в камуфляж и закованные в броню люди в масках и с автоматами в руках. Опытные секьюрити не стали заслонять грудью вход в заведение, а быстро легли на бетон и закрыли головы руками, чем сберегли себе здоровье.
Прокладывая дорогу, спецназ ворвался внутрь, следом вошла группа людей в штатском. Обычная развлекательно-оздоровительная обстановка «Фиесты» в мгновение ока изменилась: солидные посетители бара и казино стояли раком, упираясь дрожащими руками в стену, из саун и отдельных кабинетов вытаскивали утративших респектабельность голых толстых мужчин и гораздо более привлекательно выглядящих молодых женщин. Дамы визжали, мужчины угрюмо молчали, только требовали разрешения позвонить.
Когда Юра Евсеев поднялся в богато обставленный кабинет директора, тот уже сидел в наручниках в кресле под охраной автоматчика. На полу валялся мобильный телефон с выскочившей батареей, на полированной столешнице лежали пакетики с белым порошком.
– Успел позвонить, – сообщил старший группы захвата и жадно отпил «Эвиан» из початой бутылки. – А кокаин был в ящике стола и в кармане.
– Кто вы такие?! – властно спросил задержанный. – Где наш участковый? Где куратор от ОБЭП? Где начальник милиции, прокурор? Почему вы творите произвол на чужой территории?
В жизни Ильяс Бакиев выглядел лучше, чем на фотографии. Уверенный в себе мужчина с ухоженным холеным лицом. Он действительно не был похож на кавказца. Уже два года, как он овдовел: Нину Степановну доконало высокое давление. Детей у них, оказывается, не было. Молодая любовница Марина, которую он иногда выдавал за свою дочь, двадцать лет назад вышла замуж за иностранца и уехала то ли в Австрию, то ли в Германию, то ли в Бельгию…
– Что вы так на меня смотрите? Что вас заинтересовало?
Евсеев действительно не мог оторвать от него взгляда. Это был первый материализовавшийся через тридцать лет призрак из прошлого. Но за ним обязательно появятся другие…
– Кто вы такой? За что меня арестовали?
Евсеев пожал плечами.
– Сейчас там оформляют проституток, у бармена нашли наркотики. Кстати, точно в таких пакетах, как эти. Значит, организация притона разврата – раз. Хранение и сбыт наркотиков – два! Сейчас посмотрим, что у вас в сейфе. Где ключи?
У входа в кабинет послышался шум: громкие голоса и пререкания. Потом зашли два мужчины – такие же респектабельные и солидные, как те, которые подпирали стены в баре и казино. Но, судя по тому, что их не поставили раком, а пропустили в охраняемое помещение, они были облечены властью.
– Я прокурор района, – отрекомендовался тот, что постарше, раскрывая бордовую книжечку. – А это начальник милиции. Кто вы такие и по какому праву производите обыск? Я ничего не знаю, районный суд санкцию не давал! Я позвонил в городской суд, там тоже никто не выписывал санкцию!
Начальник милиции стал рядом.
– И я не знаю, что происходит на моей территории! Это нарушение законности!
– Я им так и сказал! – Ильяс Бакиев заметно приободрился и выставил перед собой руки в наручниках. – Как преступника, заковали…
– Немедленно снимите! – приказал прокурор.
Юра Евсеев постарался сделать каменное «комитетское» лицо. Он молча извлек удостоверение и поднес к лицу вначале одного посетителя, потом другого. Те внимательно прочитали и озадаченно переглянулись.
– А санкцию дал городской суд, просто вам об этом не сказали. Вот она!
Он показал официальную бумагу с подписями и печатями.
– Гм, – прокурор покрутил документ в руках и скривился, будто откусил кусок лимона без сахара. – Ну, раз так…
– Только все равно надо оповещать, – примирительным тоном сказал начальник милиции. – Мало ли что может произойти… Вплоть до перестрелки…
Внимательно наблюдающий за происходящим «дядя Коля» все понял и обессиленно откинулся на спинку кресла.
Обыск в квартире «дяди Коли» ничего не дал. За эти годы ее неоднократно ремонтировали, обновляли: меняли мебель, выбрасывали старый хлам. Евсеев внимательно пересмотрел фотографии в двух оставшихся альбомах, но, кроме семьи Бакиевых и их друзей, на снимках никто не фигурировал. Соседи поменялись, выросло новое поколение, и никто не помнил курсанта из 70-х годов. Разве что старые стены…
Евсеев несколько раз обошел квартиру, посидел в узкой комнате с окном-бойницей, как собака, «занюхивающая» запаховый образец, дышал воздухом, всей обстановкой, словно пытаясь впитать дух прошлого. Он даже спустился в бойлерную… Здесь ничего не изменилось, старая латаная дверь была той же самой, которую открывал специально подготовленным ключом завербованный курсант. Юра прошелся между ведер, тряпок, дворницких лопат и прочей рухляди, заглянул в углы. Что он надеялся найти в запыленном подвале? Коробку от электронного сканера-передатчика? Шифры и инструкции? Или пытался почувствовать, что ощущал молодой человек, делающий первый шаг по опасной шпионской тропе?
Потом они привезли Бакиева в Управление, и Евсеев развернул бланк протокола. Дело шло к полуночи, и проводить допрос можно было только в случае крайней необходимости. Но вряд ли в данном случае кто-либо мог такую необходимость отрицать.
– Во-первых, здравствуйте, дядя Коля! – начал Юра, внимательно глядя задержанному в глаза.
Допрашиваемый напрягся.
– Почему дядя Коля? Ну, называли меня так когда-то давно, так что? Тогда в Москве было лучше жить русскому, вот я русским и представлялся… Разве это запрещено?
– Конечно, нет, – успокаивающим тоном сказал Евсеев. – А кто вас так называл?
– Да все и называли! Разве что Нина Ильясом иногда звала… Но только дома, и без посторонних.
– И курсант вас так называл?
– Ка… Какой… курсант? При чем здесь курсант? – лицо «дяди Коли» покрылось смертельной бледностью, и Евсеев понял: на этот раз никакой ошибки нет, перед ним действительно сидит резидент ЦРУ. Но догадки, как, впрочем, и бледность, к делу не пришьешь.
– Тот самый курсант-ракетчик, которого вы опекали, давали кров, дом, пищу, доставали билеты на концерты… И которого подготовили для вербовки сотрудником ЦРУ Кертисом Вульфом. Вот о каком курсанте я говорю.
Ильяс Бакиев онемел и впал в ступор. Он сидел неподвижно, на миг Юра подумал, что он потерял сознание.
– Ах, вот оно что, – наконец произнес «дядя Коля». – То-то я смотрю – столько лет меня никто не трогал, а тут вдруг взялись… И не заступается никто из старых друзей… А вы старые дела вспомнили…
Он закрыл лицо ладонями.
– Эти дела не стареют, – сказал Юра. – И сроков давности по ним нет.
– Я устал, – глухо пробился сквозь ладони голос разоблаченного резидента. – И мне надо подумать. Давайте отложим разговор до завтра… До утра.
Юра кивнул:
– Что ж, до завтра так до завтра.
Но продолжить допрос не удалось. Утром «дядя Коля» был найден в камере мертвым. Отравлен цианистым калием, капсула с которым была вмонтирована в коренной зуб еще несколько десятилетий назад. Отвинтить коронку он через столько лет не смог и сломал ее, грызя табуретку. Смерть наступила мгновенно. Он лежал на полу, вцепившись раскрошенными зубами в изгрызенную и окровавленную деревянную ножку, как старый волк, попавший в капкан и не сумевший разгрызть холодную сталь.
Еще один след к шпиону из прошлого оборвался навсегда.
Глава 7
Ключ к секретам – Леший
На пятнадцать лет он устарел, этот трехтонный осколок «холодной войны», а потому должен был замолчать навсегда, постепенно сойти с орбиты и, в конце концов, сгореть в атмосфере. Но этого не произошло. То есть вначале он замолчал, но не навечно, как замолкают обычно отработавшие свой срок спутники-шпионы. Что-то изменилось в планах Разведывательного Управления, что-то изменилось в нем самом, и теперь Old Jazzy, «Старый Живчик», как свойски называли операторы Центра контроля низкоорбитальный спутник видовой разведки «Лакросс-2», внезапно ожил, скорректировал орбиту, развернул крылья солнечных батарей и вновь заявил о себе на ультракоротких волнах определенного диапазона.
Би-бип-бип-бип-би-бип…
Чувствительные антенны Центра фиксировали радиосигналы, как музыку сфер, усиливали их, очищали от космических помех и подавали на криптографические терминалы для расшифровки.
Бииип-би-бип-биип-биип-би-бип…
В четких наушниках внимательных операторов начавший вторую жизнь «Лакросс» звучал день и ночь, звучал громко и порой бессмысленно, как надоедливый шлягер по радио. Чем-то он напоминал состарившуюся поп-звезду вроде Тома Джонса, решившую вдруг вернуться из небытия на тучные нивы былой славы и повихлять еще одряхлевшими телесами, поорать в микрофон и собрать неубранные когда-то колоски успеха: «Секс-бамб, секс-бамб, ю май секс-бамб!..»
– Ай да «Лакросс», ай да сукин дед! – обменивались сообщениями астрономы-любители, пользователи «космических» Интернет-сетей, для которых любой пустячный «чих» в звездном небе становится предметом оживленных комментариев. – Не иначе к войне готовится!
Какое-то время даже последние факты из половой жизни легендарной Памелы Суинкли, недавно лишенной девственности в темных коридорах обсерватории Хейла, не пользовались у них такой популярностью, как приключения старого, выжившего из ума спутника-ветерана на стодвадцативосьмикилометровой орбите.
Правда, длилось это оживление недолго. Постепенно активность старого шпиона перестала привлекать внимание, а потом корейцы вывели на орбиту свой спутник, у которого в первые же сутки посыпалась солнечная батарея, и про «Лакросс» постепенно забыли.
Среди профессиональных космических наблюдателей из военных ведомств различных стран активность спутника-ветерана с самого начала не вызвала никакого ажиотажа. Для них это был лишь сигнал, косвенно свидетельствующий о старте некой новой операции американской разведки, смысл и содержание которой никому не известны… И установить их со станций слежения не представляется возможным, поскольку до космического шпиона не дотянешься, а радиопередач над чужой территорией он не ведет.
А значит, никакого смысла суетиться нет, ибо надо заниматься неотложной повседневной работой: отслеживать новые космические объекты, распознавать признаки выведенного на орбиты оружия, принимать сообщения от своей агентуры, разбросанной по всему миру. Записали «Лакросс» в журнал наблюдений, доложили руководству, и все. Мало ли что где и у кого шевелится… Правда, один из младших офицеров Эльбрусской станции слежения, известный в очень узких кругах бабник и рифмоплет, написал по этому поводу песенку на трех аккордах, начинавшуюся словами: «Бабье лето. Шевелится старый хрен…»
А он тем временем утвердился на новой орбите, этот старичок с уже «неактуальными» на начало двадцать первого века очертаниями, отдаленно напоминающими стиральную машину, и чудовищными, по меркам эпохи борьбы с целлюлитом, габаритами. Каждые девяносто минут его сканер автоматически включался, чтобы считать данные с кольбановского «патефона», установленного в бетонном колодце правительственной связи неподалеку от деревни Колпаково, под Москвой.
Интересно, чувствовали ли что-нибудь особенное парочки, занимающиеся любовью после сельской дискотеки здесь, в нескошенной траве полосы отчуждения? Осязали ли таинственную связь с космосом колпаковские выпивохи, пьющие самогонку под сало и свежие яйца на чугунной крышке колодца специальной связи? Может, местных ворон беспокоили невидимые человеческому глазу флюиды, поднимающиеся к небу? Или собаки деревенские как-то по-особенному лаяли на быструю красную звездочку, пересекающую ночное небо?… Нет, ничего подобного не происходило. Не чувствовали, не осязали, не лаяли. Что, в общем и целом, соответствует научной картине устройства мира.
А «Лакросс» тем временем вращался по орбите, словно старая виниловая пластинка, внимательно принимал информацию с исправно работающего «патефона» профессора Кольбана, а оказавшись в зоне приема Центра, сбрасывал ее на остронаправленные чувствительные антенны… Секретные сведения немедленно расшифровывались и докладывались по инстанции.
Бииип-бип-бибип-би…
«Выплата денежного довольствия личному составу за май-июль будет осуществлена в ноябре-декабре, в связи с недофинансированием Министерства из госбюджета. Прошу провести разъяснительную работу с офицерским и рядовым составом…»
Би-би-биип-бип-бип-бибип…
«В связи с изложенным выше приказываю: провести командно-штабные учения войск Северо-Западного округа в декабре текущего года, обеспечив взаимодействие всех родов войск…»
Биби-бип-биип-би-би-бип…
«– Так это где, на берегу? – Нет, не совсем. Там охранная зона пятьсот метров. – А на хера мне такая дача? – Лишней-то не будет… Не захотите – можно продать… – Ну ладно, хер с тобой, строй! А вообще-то, если расти хочешь, то надо лучше стараться… – Учту, товарищ генерал-лейтенант, виноват…»
Этот диалог оперативники аналитического отдела посчитали расшифрованным неправильно, привлекли в помощь филологов-русистов и специалистов по логике, долго ломали голову: о чем говорили заместитель командующего Южным военным округом и начальник отдела Министерства обороны. Но ни к какому определенному выводу так и не пришли.
Би-биипи-бипи-би-бип…
«Создайте комиссии и продлите срок действия сертификатов еще на три года. Проверку боеспособности изделий осуществляйте выборочно в течение определенного срока продленной готовности…»
Виниловая пластинка вращалась, сложнейшие технические системы работали исправно, но результаты громоздкой и дорогостоящей операции не оправдывали ожиданий.
В Лэнгли теперь были хорошо информированы об успешном ходе учебных маневров 46-й пехотной дивизии на полигоне под Самарой. И о приказе начальника Московского округа об организации осенних сборов среди уволенных в запас. И о серьезных проблемах с заготовкой овощей на зиму в гарнизонах Николаевской области… И о нехватке портянок и кальсон для нового призыва в воинские части Владивостока… Но вряд ли все это относилось к категории стратегически важной информации. Так обычные граждане, без всяких ухищрений и больших затрат, узнают из песни модного артиста о том, что вода мокрая, а небо голубое. Ценные сведения, ничего не скажешь…
Конечно, в этом сером портяночно-продуктовом потоке будней Российской армии попадались и крупинки золота – например, сообщение об отгрузке со складов тиходонского завода «Прибор» партии радиолокационных прицелов для ракетного комплекса «Шмель» в экспортном «тропическом» исполнении, которое косвенно подтвердило данные иранской резидентуры о готовящейся секретной сделке между Тегераном и Москвой. Но это были только крупинки. Ни одного слова о русско-китайских переговорах в паутину «Лакросса-2» не попало. А ведь именно ради этого и проводилась операция «Рок-н-ролл», за которую агент Джефферсон получил полмиллиона долларов.
– Я своей головой отвечаю за работу «патефона», – сказал Лоуренс Кольбан.
Его огромная уродливая голова, с кустиками жестких волос, предмет множества благоговейных легенд и обидных шуток, на редкость уверенно и горделиво держалась на узких плечах. Зеленый мятый пиджак, белая, впадающая в желтизну рубашка, черные, со многими «стрелками» брюки, коричневые штиблеты и носки цвета яичного желтка – все, кто знал профессора, согласились бы, что сегодня он особенно тщательно подбирал свой гардероб.
– Также я отвечаю за апгрейд программного обеспечения «Лакросса». У вас есть претензии к работе программ? Или, может, мой сканер барахлит?
– Претензий нет, – отворачивал свой хищный монголоидный лик Ричард Фоук. Когда он смотрел в глаза Кольбана, ясно-голубые и в какой-то мере (изрядной, говоря откровенно) безумные, его почему-то подмывало открыть средний шкафчик своего бюро и проверить, не скис ли припрятанный там бурбон.
Профессор был техническим гением, он внес неоценимый вклад во многие ключевые операции Управления, но Директор ЦРУ отказался общаться с ним напрямую. Поэтому сейчас начальник русского отдела испытывал смешанные чувства.
– Система работает, дает результаты… У нее, возможно, хорошее будущее. Возможно. Но дело не в этом…
– А в чем? – искренне удивился профессор Кольбан. – Парни в моей лаборатории сверхсрочно сделали «патефон» и третью неделю ждут обещанного бонуса. Они прикупили модные плавки до колен, доски для серфа, заказали билеты на Гавайи с открытой датой, сделали модные татуировки… все как полагается… А бонуса нет. И начальство крутит носом, словно я ему кота в мешке подсунул… В чем дело? И этот срочный сбор, зачем он?
Кольбан театрально повернулся и перевел взгляд с Ричарда Фоука на остальных участников экстренного совещания. Руководитель технического сектора, и непосредственный начальник профессора, Дэвид Варнс, коренастый, с чуть удлиненными – в пределах допустимых для госслужащего, волосами, поправил дорогие дымчатые очки и сделал нейтральное лицо. Главный аналитик, элегантный Мел Паркинсон – в сером приталенном костюме и правильно подобранном галстуке, деловито рисовал какую-то мудреную схему из соединенных стрелочками квадратиков и кружочков. Худощавый афроамериканец Алан Фьюжн, в черном свитере, черных джинсах и черных мягких туфлях, как и положено шефу агентурно-оперативного отдела, неприметно сидел в углу и без крайней необходимости не открывал рта.
Хотя совещание собрали неожиданно, пожалуй, один Кольбан был не в курсе дела. А дело заключалось в том, что неделю назад, в это же время, Фоук сидел в кабинете Директора, получая разнос средней интенсивности. Звучит мирно, где-то даже обыденно – «средней интенсивности». Но это лишь для тех, кто не знает, что у Директора бывает лишь две градации нагоняев – мелкий и средний. Сильный нагоняй будет уже в другом месте, в другом ведомстве и при другой зарплате…
В общем, Директор изучил последние отчеты по «Рок-н-роллу», ознакомился с отдельной папкой, где лежали распечатки снятых с «патефона» переговоров. Что-то его в этих распечатках насторожило, и он вызвал Паркинсона, начальника аналитического сектора. А тот разложил рядом со сверхсекретной разведывательной информацией выдержки из открытой российской прессы и Интернет-изданий, которые практически ничем от нее не отличались. Сравнительный анализ, который совершенно не требовал сложной аналитики, сразу обозначил суть проблемы. Тогда-то Фоук и был вызван «на ковер».
– Вы знаете, в какую сумму обошлась операция «Рок-н-ролл»? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Директор.
Начальник русского отдела переступил с ноги на ногу.
– Гонорар агента Джефферсона – пятьсот тысяч долларов, разработка и создание сканера-передатчика – еще почти столько же, остальные расходы на техническое обеспечение мне полностью не известны…
– Я вам скажу, – доброжелательно кивнул Директор. – Один миллион восемьсот пятьдесят тысяч долларов. А сколько стоит полугодовая подписка на русские газеты?
Вряд ли кто-то другой в Управлении ответил бы на этот вопрос, но Фоук много лет занимался Россией и был хорошим специалистом, профессионалом. Что в данном случае не облегчало его положения. Скорее наоборот.
– Семьсот-восемьсот рублей на полгода. Примерно тридцать долларов…
Директор ударил ладонью по столу. Несильно. Но мало кто видел такие проявления его ярости.
– Зачем, спрашивается, зачем посылать агента к черту на рога, рисковать, пускать два миллиона на ветер, изобретать какие-то сканеры, оживлять старые спутники, когда проще за сто долларов подписаться на «Коммерсант», «Красную Звезду» и доступ к русским Интернет-ресурсам?
«Незачем», – напрашивался единственный и ожидаемый ответ, но давать его было нельзя.
– Мы зафиксировали шифрованный разговор между заместителем командующего Южным военным округом и начальником отдела кадров Министерства обороны, – как можно тверже произнес Фоук. – Они применяли условные обозначения даже при разговоре по закрытой линии связи. Это не криптографическая, а логико-смысловая зашифровка…
Директор молча пролистал распечатки, нашел нужную, наморщил лоб и пожевал губами.
– Гм… Действительно! Дословный текст не имеет смысла… Получается ерунда: как может подчиненный строить дачу начальнику? Ведь это серьезное преступление, которое невозможно скрыть! А уж говорить об этом по правительственной связи… Невероятно! И потом, разве может начальник ругать его за это, да еще с использованием ненормативной лексики? Действительно, похоже на зашифровку! И что за этим стоит?
– Мы проводим логико-смысловую экспертизу! – приободрился Фоук. – К тому же информация по прицелам для РК «Шмель»… В газетах ничего подобного не найдешь…
Директор несколько смягчился.
– Что ж, определенные результаты действительно есть. Но операция «Рок-н-ролл» есть только часть операции «Враждебная дружба». Ведь именно переговоры русских с китайцами представляют для нас стратегический интерес. Именно о них ждет доклада Президент США! Но о русско-китайских переговорах в распечатках ничего нет! Поэтому попрошу активизировать работу именно в этом направлении…
Фоук почтительно кивнул:
– Есть активизировать работу, господин Директор!
Вернувшись в свой кабинет, начальник русского отдела заперся с аналитиком Паркинсоном, и до конца дня они составили дополнения к плану операции «Рок-н-ролл». Сегодня Фоук доводил измененные планы до сведения всех ведущих сотрудников Службы.
– Претензий к технической стороне вашей работы нет, – сказал Фоук Кольбану. – Речь идет о другом…
Профессор Кольбан издал губами звук, похожий на свист спущенной камеры.
– О чем же? Лично я ничего не понимаю.
Все он прекрасно понимал. И Фоук прекрасно понимал, что профессор все прекрасно понимает.
– Мы зацепили какое-то периферийное нервное окончание, – терпеливо пояснил шеф. – Теперь нам необходимо добраться до центральной нервной системы. Нужна самая важная точка. Которая все контролирует.
– Прямой президентский канал, – прокашлявшись, подал голос Дэвид Варнс, начальник технического сектора.
Кольбан посмотрел на него.
– Да, – подтвердил Фоук. – Именно президентский.
– И где его искать? – прищурился Кольбан.
– Под резиденцией русского Президента, – сказал Варнс. И тут же уточнил: – Мощный коммутационный узел должен располагаться прямо под Кремлем.
– Может, проще поставить «жучки» непосредственно в кремлевском кабинете Президента? – поинтересовался Кольбан и было непонятно: любознательность это или сарказм.
– И веб-камеру в его спальне, – устало вздохнул Варнс, похожий на крупного флегматичного дога. – Оставьте, Кольбан. Вряд ли кто-либо может похвастать таким уровнем агентурного проникновения.
Алан Фьюжн молча наклонил голову. Подобные проникновения относились к его компетенции.
– Вот теперь я действительно все понял, – обиженно сказал Кольбан. – Вам нужен новый «патефон». Потому что старый вы повесили не на тот кабель.
– Да, нужен новый сканер, – сказал Фоук, пропустив мимо ушей последнюю фразу. – Более мощный. Рассчитывайте, что трансляцию ему придется вести со значительной глубины: сорок, пятьдесят, шестьдесят метров… и это могут быть шестьдесят метров самого качественного во всей России железобетона. Вместе с тем у сканера должна быть небольшая масса и скромные габариты. Не больше прежних. Заостряю ваше внимание: работать с ним будут в экстремальных условиях.
Кольбан прокашлялся, собираясь сказать что-то, но промолчал.
– В общем… Руководить вами непосредственно будет лично мистер Варнс, он же ответит на все ваши вопросы…
Слово «идиотские» так и вертелось на языке, но Ричард Фоук умел владеть собой и вслух его не произнес.
– Желаю вам эффективно и плодотворно сотрудничать… Вы свободны.
Лицо Фоука внезапно осунулось, «раскиселилось», словно он сбросил с себя тяжелый и неприятный груз. Или наоборот – только готовился взвалить его на себя. Кольбан и Варнс поднялись и вышли из кабинета, причем Кольбан взял с места в галоп и тут же начал бомбить начальника техсектора своими вопросами, которые действительно часто соответствовали опущенному воспитанным Фоуком эпитету.
– Ну а теперь, что касается вашей части работы…
Фоук повернулся к переставшему рисовать Паркинсону, потом посмотрел на Фьюжна, который слился с черной кожей высокого и глубокого кресла, став почти невидимым. За все это время он не издал ни звука, кажется, даже не пошевелился ни разу, словно его и не было.
– Доложите ваши результаты, Мел…
Аккуратно разложив на столе узкие аристократичные ладони, Паркинсон любовался полетом беспокойных галочьих стай за окном кабинета. Когда Фоук обратился к нему, он переложил ладони на другой манер и наклонил голову.
– Да, сэр. Я готов… Можно начать с обобщений?
– Давайте, дружище, – махнул рукой Фоук. Он сам не знал, кто из них больше действует ему на нервы – полусумасшедший гений Кольбан или безупречно воспитанный педант Паркинсон. – Давайте… Все что угодно.
– Мой отдел поднял весь доступный нам пласт информации о московских подземельях, – размеренным голосом произнес Паркинсон. – Так вот, четкого ответа ни на один из поставленных перед нами вопросов нет.
– Вопросов было всего два, – напомнил на всякий случай Фоук.
– Да. Первый – схемы подземных коммуникаций специального назначения, спецтоннели. В нашем распоряжении оказалось более двух десятков карт разного масштаба и исполнения. И каждая из них противоречит другой. Очевидно, какая-то их часть была изготовлена на Лубянке с целью дезинформации, какая-то часть является плодом воображения, слухов, легенд, циркулирующих в определенной среде. Вам приходилось слышать про людей, увлеченных путешествиями под землей?
– Да, это сталкеры, – сказал Фоук, показывая хорошее знание русской литературы.
– Почти, – кивнул Паркинсон. – Диггеры. В их форумах нередко упоминается легендарная «Карта Стрельца», где якобы отмечены все пройденные когда-либо и кем-либо из московских диггеров маршруты. По легенде, первым эту карту начал рисовать в 1922 году некто Евгений Ротмистров, археолог, член всероссийского комитета по изучению культурных недр, нашагавший под Москвой более полутора тысяч верст. После его смерти карта якобы передавалась из рук в руки, следующие поколения диггеров уточняли и дописывали маршруты…
Паркинсон артистично приподнял правую руку с сомкнутыми кольцом большим и указательным пальцами.
– И все это на поверку оказалось лишь красивой сказкой. Никакого археолога Ротмистрова в Комитете по культурным недрам не было. Никакой преемственности между поколениями диггеров нет, поскольку диггерством в самом широком смысле этого слова до последнего десятилетия занимались только маргиналы и беглые преступники. «Карты Стрельца» тоже не существует, если не считать того, что восемь из числа обнаруженных нами схем украшены графическими символами, изображающими силуэт стрелы. Но это не прибавляет им никакой ценности.
– Как-то безрадостно все это, – хмуро отозвался Фоук. – И что же, вообще никаких подлинных карт? Ведь спецобъектами пользуются… Как же агенты кей-джи-би умудряются там не заблудиться?
– Карты есть, – Паркинсон снова тщательно разложил на столе свои ладони, словно это был невиданной ценности шифровальный прибор.
– В первую очередь те, которыми пользуются офицеры правительственной связи. Они нам недоступны. Но есть и другие. В Москве существуют как минимум две серьезные диггерские группировки, а также диггеры-одиночки… Это волки на собачьей свадьбе. В отличие от большинства народа, который время от времени тусуется в колодцах теплосети, они обладают обширной и достоверной информацией. У них нет собственных сайтов, они не общаются на Интернет-форумах, не дают интервью в газеты и ТВ. Замкнутая каста. Для удобства я буду называть их далее «ультрадиггерами»… Так вот, предполагаю, что группы ультрадиггеров не пересекаются между собой, здесь что-то вроде молчаливого соперничества, которое пока что не переходит в открытую вражду… Хотя это лишь вопрос времени. Обмен информацией между ними маловероятен, но каждая группа имеет свои тщательно проработанные карты на электронных носителях. Каждый шаг, каждый маршрут фиксируется. Все проверяется и перепроверяется, дополняется и так далее… Честная работа, поскольку делается для себя. Эти карты, в отличие от официальных под грифом «совсекретно», вполне могут быть нам доступны.
– Каким образом? – спросил Фоук. – И откуда вы вообще знаете о существовании этих «ультра», если они не тусуются и не общаются?
Он терпеть не мог этой наукообразной каши, которую любил разводить Паркинсон. «Далее… поскольку… полагаю…» Сказал бы ясно и коротко: возможности Управления не позволяют нам найти документацию по интересующему вопросу, поэтому придется пользоваться наработками всяких кустарей, возможно, наркоманов и уголовников.
– Здесь мы подходим ко второму вопросу, а именно – к возможным источникам необходимой нам информации, – сообщил Паркинсон тоном колледжского преподавателя. – Мое заявление основывается на анализе потоков неформального общения внутри узкоспециализированных групп…
Фоук поморщился, как от зубной боли.
– …Это неподцензурная информация, выплескиваемая в так называемых форумах и чатах. У московских диггеров – не «ультра», замечу, а обычных диггеров, молодых людей от четырнадцати до двадцати пяти лет, – это привычный способ широкого общения. Там они знакомятся, находят друзей, сплетничают, хвалятся своими удачными «заглублениями», делятся приобретенным опытом. И постоянно ссылаются на неких своих узкоспециализированных авторитетов. Первый по частоте ссылок – Геннадий Лозовский, знаменитый московский диггер, один из пионеров движения, личность публичная, гость многих телепередач, автор множества публикаций в прессе, член правления «Фонда Библиотеки Ивана Грозного»… Но реальной дилерской деятельностью он не занимается уже давно – об этом упоминают многие участники форумов – и потому интереса для нас не представляет.
Паркинсон открыл свою папку и положил на стол фото. Фоук взглянул на него и убрал в сторону.
– Вторая по частоте упоминания – «группа Лешего». Реально существующая, или, по крайней мере, существовавшая до недавнего времени… О «Лешем» известно немного. Офицер, участник чеченской кампании, специалист-взрывник. По легенде, во время одного из рейдов был ранен и пленен полевым командиром Амиром. Больше полугода провел в яме, чудом избежал смерти, едва не ослеп, хотя некоторые источники утверждают, что он видит в темноте, как кошка. Сумел бежать из плена. Уволился в запас в девяносто девятом. Настоящее имя – Алексей Иванович. Вот и все, пожалуй… Один из самых серьезных ультрадиггеров. По слухам, единственный продолжатель дела мифического археолога Ротмистрова и обладатель то ли «Карты Стрельца», то ли своей собственной карты.
Невидимка в черном кресле шевельнулся, но Мел Паркинсон не обратил на это внимания.
– Здесь должен заметить, что каждый из диггеров по традиции отмечает свои маршруты под землей различными графическими символами, как бы «столбит» территорию. Крестики разные… нолики, аббревиатуры и тому подобное. У Лешего тоже есть символ – елка с двумя рядами ветвей. Которую, в принципе, можно принять и за стрелу. Возможно, именно его знак, впечатливший кого-то из неофитов, и явился причиной появления легенды о «Карте Стрельца». Но это только домыслы.
– Вы сказали, к вам попали какие-то карты с изображением стрелы, – поднял глаза Фоук. – Может, тот самый Леший?…
– Исключено, – Паркинсон провел рукой по воздуху, словно продел несуществующую нить в ушко несуществующей иголки. – На этих картах коллектор Неглинки может проходить вдоль Волоколамского шоссе… Вы понимаете, о чем я говорю. Они ниже всякой критики. А Леший котируется у участников форумов чуть ли не как гуру. Так что… Исключено. Его карта – его личная карта, – я больше чем уверен, ни в какую сеть не попадала. И не попадет.
– А с нами он, конечно же, поделится, – невесело усмехнулся Фоук. – С каких вот только пряников?
– Не знаю. Мое воображение заканчивается там, где заканчивается информация. – Паркинсон попытался улыбнуться в ответ, но улыбаться он не умел и потому лишь подобрал тонкие губы и слегка растянул их в стороны. – А сбор информации – это дело нашего друга…
Аналитик кивнул в сторону кресла с невидимкой.
– Может быть, Алан сумеет добраться до таинственной карты. А вот и сам Леший…
Из паркинсоновской папки было извлечено второе фото – размером со спичечный коробок, выковырянное с какой-то Интернет-странички, размытое, слегка подретушированное специалистами. Упрямый лоб, длинный нос, черные провалы глаз, резко очерченный рот… худое неприветливое лицо. И, по правде сказать, не очень-то похож на офицера.
– Уверены, что это он и есть, Мел?
– Нет, – честно признался Паркинсон. – Кто-то выставил на форуме, клянется, что тот самый Леший, сфотографирован из-под ладони мобильным телефоном в кафе «Козерог» на Новинском бульваре. Но я никаких гарантий дать не могу.
– Это он, – Алан Фьюжн внезапно материализовался за спиной Фоука. – Он действительно завсегдатай «Козерога». В «Вечерней Москве» когда-то опубликовали большую статью про диггеров, и Лешему в ней уделялось много внимания. Хотя сам он не очень откровенничал с репортером. Мягко говоря – не очень. На самом деле он послал его по короткому адресу, который хорошо известен в России…
– Когда вы успели это узнать, Алан? – удивленно спросил Фоук.
Но шеф агентурно-оперативного отдела только улыбнулся.
Читать бесплатно другие книги:
