Экзамен на бога Кузьмин Владимир

1

Мундир на полковнике Разуваеве смотрелся так, словно был вчера пошит у лучшего кутюрье, а сапоги отражали окружающее не хуже зеркал. А еще они позвякивали какими-то особыми подковками и звучно поскрипывали. Подковки явно были сделаны хитроумным образом, их звон должен был напоминать звон гусарских шпор.

Фуражки в данный момент на полковнике не было, а она заслуживала отдельного разговора. Из-за высоты тульи, из-за особенного блеска козырька, шнура и пуговиц. Особо из-за размера верха. Такие называли «аэродромами».

– Вспомнила! – сказала Настя, не прекращая жевать, благо при мыслеречи набитый рот помехой не был.

– Чего орешь? – спросила Алена. – Еще услышит.

Все захихикали. По-настоящему, потому что смеяться мысленно было скучно.

– Отставить смех во время приема пищи! – зычно произнес полковник, наслаждаясь тембром своего голоса. Он, видимо, пребывал в прекрасном расположении духа и даже позволил себе пошутить. – Смех без причины – признак умственной неполноценности.

Народ вновь захихикал. Не над застарелой шуткой, над тем, как ее произнес полковник. На сей раз он замечаний делать не стал, ждал смеха и его получил.

– Что ты вспомнила, Настя? – спросил Семка, не слишком воспитанно облизывая ложку и подтягивая к себе кружку с чаем.

– Вспомнила, кого он мне напоминает. Дембеля.

Не все за столом поняли это слово, пришлось объяснять.

– Солдат, призванных на срочную службу, по окончании ее демобилизуют. То есть отпускают домой. Их называют дембелями. В каких бы войсках они ни служили, вернувшись домой, всем очень хочется выглядеть бравыми вояками.

– Этот больше на манекенщицу похож, – перебил Настю Алекс.

– Да я о том же! – фыркнула Настя. – Потому что самые недалекие дембеля полагают, что чем красивее на них будет форма, тем более бравыми солдатами они будут выглядеть. Поэтому расшивают погоны золотыми нитками, навешивают на себя аксельбанты, которых не должно быть, цепляют кучу значков.

– Фи, как пошло! – сказала чуть жеманно Юстинка, но добавила нормальным тоном: – Но похоже на этого петуха. Вырядился и полагает себя неотразимым и мужественным. Если он не перестанет скрипеть, я ему что-нибудь устрою.

– Только незаметно, пожалуйста, – попросил Джон. И вслух обратился к сидящей напротив Серене: – Передай, пожалуйста, соль.

– Разговорчики за столом! Когда я ем – я глух и…

Полковник не закончил, потому что поскользнулся на ровном месте. На том самом, которое прошел уже раз сто, намозолив всем глаза. А тут вдруг заскользил ногами, как будто шагнул на самый скользкий лед, и, чтобы устоять, вынужден был схватиться за край стола.

Кто не удержался от мелкой мести, осталось неизвестным, но полковник явно нашел крайнего не там, где надо:

– Дневальный! Какого… Что тут напроливали? Немедленно протереть.

Дневальный примчался со шваброй и принялся тереть чистое и уже нескользкое место с таким старанием, что стало ясно – полковник достал здесь всех и никто не желает с ним связываться. И что пора принимать меры.

– Встать! Выходи строиться!

Все дружно поднялись из-за стола, вышли в коридор и построились.

Коридор из полукруглых бетонных конструкций с никак не заделанными стыками между ними уходил не менее чем на пятьсот метров вправо и метров на двести влево. Через каждые двадцать метров светильник и двери по обе стороны. За большинством из них в правом крыле ничего, кроме остатков какого-то оборудования, нет. Левое крыло жилое, здесь двери идут через каждые пять метров. Одиннадцать комнат занимают они, остальные – солдаты и офицеры охраны, научный персонал, их изучающий, обслуживающий персонал и высокое начальство в лице полковника.

– Вот стоило тащиться через пол-Вселенной, чтобы одно подземелье на другое поменять? – спросил очень громко Войцек. – У нас в Верхнем лагере было чище, красивее, веселее и интереснее.

– Поговори мне! Снова в карцер захотел?

Войцек скорчил такую рожу, что даже стоявший невдалеке офицер отвернулся, чтобы, не дай бог, полковник не увидел его перекошенную смехом физиономию.

– Двое суток карцера!

– Есть двое суток карцера, – рявкнул Кисконнен, вытягиваясь и выпячивая грудь колесом.

Ему, как и всем, было ну совершенно все равно где сидеть: в карцере, на гауптвахте, в своей камере, каковые здесь именовались номерами.

– Войцек, что ты его дразнишь? Он потом на беззащитных людях отыгрывается!

– Не! Он, Алена, так рад, что я ему дал повод власть применить, что будет полдня добрым.

– Равняйсь! Смирно! Рядовой Макаров, сопроводите рядового Кисконнена в карцер. Капитан Платохин сопровождает рядового Кольцова на беседу с психологом. Остальным налево! Шагом марш! Разойтись по номерам, приступить к самостоятельным занятиям.

Вот кто сумеет понять: зачем начальник базы присутствовал на завтраке и на этом разводе, отчего одного из них сопровождает рядовой, а второго целый капитан?

Едва за Настей заперли дверь ее камеры, она уселась за стол, включила ноутбук, устроилась поудобнее и, оставив тело за столом, отправилась в кабинет психолога. Успела к самому началу.

– Товарищ профессор! – доложил сопровождавший Семку офицер. – Рядовой Кольцов для проведения беседы доставлен!

– Пусть входит.

Семка вошел и, не дожидаясь приглашения, уселся на стул, закинув ногу на ногу.

– Кхе-кхе! – кашлянул он, привлекая внимание светила науки, занятого тем, что он создавал иллюзию бурной деятельности путем перекладывания нескольких папок с одного края стола на другой.

– Что-то желаете сказать?

– Совершенно верно! – Семка обрадовался так, словно его только что наградили высокой правительственной наградой. – Хотел сообщить вам, что произошла ошибка. Я не тот, кем меня представили.

– То есть вы не рядовой Кольцов? – удивился психолог.

– Никак нет.

– А кто же вы?

– Семен Анатольевич Кольцов.

– Но вы же сказали, что вас неправильно представили?

– Так и есть, – снова обрадовался Семка. – Неправильно. Переврали.

– Вас представили как Кольцова? – очень мягко заговорил профессор. Семка кивнул. – И вы сами себя назвали Кольцовым?

Семен закивал ну очень энергично и еще более жизнерадостно.

– Наконец-то вы меня поняли! – сообщил он, достал зеркальце и помаду и начал красить губы.

– М-м-м… Любезный! На наших занятиях посторонними делами заниматься запрещено.

– Так мы еще не начали.

– Хорошо. Объявляю наше занятие начатым. Объявляю, что мы с вами начали заниматься! Вот! Да, извольте все-таки закрыть тему, с которой мы это занятие начали…

– Мы тогда еще не начали! Впрочем, какую тему вы имели в виду?

– Вы сказали, что вас назвали не тем именем.

– Я этого не говорил.

Профессор сильно удивился этому ответу и заподозрил, что его водят за нос. Но решил поставить мальчишку на место своими методами.

– Ну да, ну да. Этого вы не говорили. Вы сказали, что вас неправильно представили.

– Вот! Я всегда чувствовал, что мы с вами найдем общий язык! Меня назвали рядовой Кольцов! А какой же я рядовой?

– Конечно, конечно. – Светило науки позволило себе легкий смешок. – Вы весьма неординарная, нерядовая личность.

– Очень верно подмечено, но я вкладывал в свое заявление чисто военный смысл, – отчеканил Семен, – то есть подразумевал под словом «рядовой» воинское звание.

– Хотите сказать, что это звание вам не присвоено?

– Хочу сказать, что у меня другое воинское звание.

– Очень любопытно. И какое?

– Вы имеете в виду самое последнее? В точности не упомню, то ли капрал, то ли унтер-офицер.

– Хорошо, что не бригаденфюрер, – пошутил профессор.

– Я тоже так считаю! Потому всегда и всех прошу не называть меня бригаденфюрером.

– А что, вас кто-то так называл?

– Никак нет, к моей просьбе относятся с пониманием. Но вот рядовым обозвали. Представьте, что к вам станут обращаться не товарищ профессор, а «эй ты, лаборант»?

– Все, понял вас. Но если позволите, я к вам стану обращаться по имени?

– Не вижу преград. А вы позволите мне называть вас по имени и отчеству?

– Позволю. Меня зовут Андрей Валентинович. И если вам не надоело играть в дурачка, то мне придется отправить вас в карцер.

– Да он уже занят, – с большой досадой в голосе сообщил Семен. – Хорошо, Андрей Валентинович, я сдаюсь. Но и вы меня правильно поймите, тут такая скука, что невольно начинаешь чувствовать размягчение мозгов. И вести порой себя неподобающе. Еще раз приношу свои извинения!

Семен встал и поклонился.

– Извиняю вас. Садитесь, Семен.

Семка ловко щелкнул каблуками и сел. Безо всяких вольностей с закидыванием ноги на ногу.

– Давайте приступим к делу, – предложил профессор. – С вашего, естественно, позволения.

– Я готов.

– Давайте проведем небольшой тест. Что вы видите на этом листе бумаги?

– Я вижу пятно от чернил, – вскочил и отчеканил Кольцов. – На этот лист вы накапали чернила из своего «Паркера», свернули пополам, дали чернилам высохнуть, а сейчас развернули и показываете его мне.

– Кхм. Очень логично. Пусть и неожиданно. А эти чернильные пятна не вызывают у вас никаких ассоциаций? Может, похожи на некий предмет или…

– Вызывают ассоциации, – понятливо закивал Кольцов. – Когда чернилами испачкаешься, потом трудно отмыть. Хуже только деготь отмывается.

– Возможно, пятно похоже на что-то? – не сдался Андрей Валентинович. – На бабочку, может быть?

– А вам кажется, что это похоже на бабочку? – очень сочувственно спросил Семен. – Хотите я вам бабочку нарисую?

– Не надо. Давайте лучше перейдем к другому тесту. Вот восемь карточек разного цвета. Пожалуйста, переверните их все, начав с того цвета, который вам больше нравится.

Семен быстро перевернул карточки, профессор записал порядок номеров, написанных на их обратной стороне.

– А теперь повторите, пожалуйста, – попросил профессор, вернув карточки в исходное положение.

Семка повторил, на этот раз неспешно. Профессор начал записывать и замер.

– Это как так?

На всех карточках стояла единичка.

– Вы просили, я перевернул. Может, нужно было не вверх ногами переворачивать, а с боку на бок? Я сейчас.

Семен шустро развернул карточки на обратную сторону. Все они были красного цвета.

Профессор собрал их все, долго смотрел на них и наконец принялся тасовать, как опытный игрок колоду карт. Вновь глянув на них, увидел, что цвета разные. Перевернул – цифры тоже были разными. Он стал аккуратно и неспешно раскладывать карточки перед Семеном, положил две, взялся за третью, но Семка сказал:

– Себе!

Профессор на автомате положил карту перед собой.

– Да что вы себе позволяете!

– Виноват. Случайно вырвалось. Давайте ваши карты, я их быстренько переверну хоть сто раз, а вы записывайте.

Семен дважды перевернул карточки, ничего с ними не случилось, и профессор успокоился.

– Еще один последний тест, и на сегодня мы закончим. Вот несколько деталек. Три из них возможно соединить вместе, четвертая останется лишней. Вам понятно?

– Понятно, – сказал Семен и запыхтел над головоломкой. – Готово!

– Похвальный результат! Двадцать семь секунд! Ой!

Профессор, наверное, полчаса крутил перед собой головоломку.

– Они не должны соединяться таким образом! Тем более все четыре!

– Вам, наверное, бракованный набор дали, – сочувственно сказал Семен. – Разрешите идти?

– Идите.

Семен поднялся и подошел к двери.

– Спасибо вам, – сказал он оттуда. – Тут так скучно, а встреча с вами всем нам доставила несказанное удовольствие.

– Идите уже, – отмахнулся от него профессор, продолжая вертеть перед глазами нечто, состоящее из четырех деталей, которые нельзя соединить. Особенно таким способом, который невозможно понять, какой стороной ни поворачивай. И разъединить невозможно. Кончилось все тем, что профессор Андрей Валентинович сел мимо кресла. Сам промахнулся, без чьей либо помощи.

2

– Ой, здравствуйте, Антон Олегович, – воскликнула Настя, ощутив… ощутив некое движение… нет, слова нужно для этого придумывать, но они не придумываются, да и руки, точнее головы, до этого не доходят. Вот сейчас Семен был на приеме у Андрея Валентиновича. В своем, так сказать, естественном облике и в физическом теле. А они все присутствовали там незримо и наблюдали за его дурачествами в состоянии отделенного сознания. Но едва Семен вышел из профессорского кабинета, все тут же улетели на сотню метров в земные недра, в карцер к Войцеку. От того, что они сделали это одновременно, появилось что-то схожее с вибрацией. Понять бы с вибрацией чего? Но через минуту все успокоилось, пока не появился Антон Олегович, тоже вызвавший легонькую дрожь, которую Настя и почувствовала, пусть и не сразу.

– Увлеклась и не заметила, как вы к нам присоединились, – сказала она. – Давно?

– С самого начала. Разве можно пропустить такое шоу.

Настя спрашивала, давно ли он присоединился к их компании здесь, в карцере, но не стала уточнять.

– И как вам? – спросил Войцек.

– Пусть Семен к нам вернется, тогда и расскажу.

– Я уже.

Вот появление Семена в любом состоянии не заметить было невозможно. Он, будь хоть человеком, хоть собственным клоном, хоть отделенным сознанием, объявлялся «шумно».

– Быстро! – похвалил Антон Олегович. – А шоу оцениваю на троечку.

– А я так старался!

– Ты дурака валял, а не старался. Да, ты сбил его с толку, верно выбрав манеру поведения. Но переиграл жутко. Наш профессор не такое уж большое светило науки, но все же профессионал. Он тебя раскусил раньше, чем ты хотел. Хотя с помадой действительно смешно вышло. И вовремя. Оппонент еще размышляет, как ему выйти из положения, в котором он оказался…

– А вы говорите, раскусил!

– Да, он понял, что ты его пытаешься дурачить, говоря, что не тот, кем тебя назвали. Но ему было интересно, как ты свою роль доиграешь. Ты же совершенно верно с тактической точки зрения оборвал свою игру на полуслове. Точнее, сознался, что играешь, но сделал это весьма оригинально.

– И что, он совсем не озадачился, с чего я губы крашу?

– Помаду вернуть не забудь, – вставила слово Юстина.

– Тоже верно, а то пристрастишься, – рассмеялся Антон Олегович. – Так вот, у профессора в тех папках на столе ваши досье. Начиная с младенчества все записано. И он знает вас как облупленных. Догадывается, чего от вас ждать, кто как себя поведет, и заранее готов к любым поворотам. Обыграть такого противника непросто. Но помады он не ждал!

– Может, тогда троечку с плюсом?

– Если тебе так хочется, то я тебе хоть пять с плюсом поставлю. Важно, как ты себя оценишь, когда мы все твои ошибки до конца разберем. Тест Роршаха. Описать именно то, что видишь, а не то, какие ассоциации у тебя возникают при виде клякс, как делают все и как от тебя ждали, – ход неплохой. Но ты опять себя разоблачил раньше времени, взял не тот тон. А вот с тестом Люшара вышло хорошо. Фокус отвлек внимание неожиданностью и сбил с толку на несколько секунд. Когда человек вынужден не верить собственным глазам, это всегда шокирует. Даже профессионалов. Кажется, он искренне поверил, что ему вся эта ерунда померещилась. Он успокоился, и тут новый трюк с головоломкой. Ты нам просто показывал кубик, который смастерил, и то у каждого начинала голова кружиться. Смотришь, и невозможно понять, куда исчезает эта грань, а стоит переместить взгляд на другую, с той первой гранью все становится правильным и понятным, но уплывает другая. А тут еще абсолютная убежденность профессора, миллион раз подтвержденная, что подавляющее большинство пациентов собирают вместе две детали, редкие уникумы – три. Но четвертая, пусть ее не так просто определить, в любом случае остается лишней, она так изготовлена. Главное, чтобы профессор догадался убрать эту штуку с глаз долой, а то могут быть серьезные последствия и нашему психологу понадобится психиатр.

– Антон Олегович, я, конечно, и сам не понимаю, как это происходит, но хотя бы знаю, куда грани исчезают и чем скреплена четвертая деталь с остальными тремя.

– Та-а-ак, – многозначительно протянул Антон Олегович, – что задумал?

– Да рано еще говорить. Пусть к полковнику какой-нибудь командир приедет. Посмеемся, гарантирую!

– В принципе, я не против. Полковник заслужил, чтобы поплатиться за свое хамство. Но другие пострадать не должны.

– Что ж я, не понимаю, что ли. А сегодня я впрямь отработал на троечку. Очень хотелось вас повеселить, отвлекся от основной задачи.

– Вот за эти слова можно просимый плюсик добавить с чистой совестью. А за шоу спасибо. Здесь в самом деле скучновато. Нам, во всяком случае.

– Так мы же вас всегда с собой звали, – обиженно произнесла Алена.

– Риск быть замеченными слишком велик. Чем он чреват, вы знаете.

– А может, плюнем и просто уйдем? – Алекс предлагал это уже не в первый раз и ответа не ждал. Да никто ему и не ответил. Разве что вздох Алены можно было считать за неопределенный ответ.

– Не киснуть! – приказал Антон Олегович. – Да, мы не предполагали, что, вернувшись домой, окажемся среди врагов. У них задача вытянуть из нас всю возможную информацию. Наша задача ничем не делиться, делая вид, что сотрудничаем. Кто у нас следующим идет к психологу? Войцек? Ты же в карцере. Кто далее по списку? Алена Сало. Давай обдумывать стратегию твоего поведения.

– Может, мне ему просто мозги отключить на время?

– А самой не скучно? Побороться, заставить нервничать, сбить с толку… Это все маленькие, но победы. А заодно тренировка и небольшое развлечение.

– Ой! Ко мне в комнату идут. Меня здесь нет. – Эльза нырнула обратно в собственную голову и собственное тело.

– На медосмотр повели, – буркнул Войцек. – Не надоест им никак!

– Юстина, присмотри, вдруг там что новое привезли, – попросил Антон Олегович. – А мы начнем урок.

– Ко мне капитан пожаловал, допрашивать будет, – сказала Серена. – Хоть один приличный человек.

– Серена, возможно, он приличный человек, во всяком случае, мне так самому кажется. Но он один из немногих настоящих профессионалов здесь. И свои обязанности исполняет лучше большинства.

– Пан Антон, нового ничего не привезли. Но томограф отладили, будут Эльзу просвечивать.

Костин горько засмеялся:

– После Эльзы несчастный томограф отладить будет труднее, чем после перевозки его сюда. Они бы еще с Серены начали. Или… Вообще-то с кого ни начни, результат один. Могли бы догадаться начинать с кого-то своего, мы могли бы и не уследить.

– У них здесь ни один прибор не действует и действовать не будет. Хоть на ком проверяйте, – сказала Настя.

– Так. Я отстал от жизни?

– Мы вчера прошлись везде и всюду. В каждой лаборатории оставили «мину». Везде разные. Стоит включить прибор – он начнет чудить.

– А я думал, вы по ночам на дискотеках пропа даете!

– Ну не сидеть же нам в запертых камерах под охраной роты солдат! – хихикнула Юстинка. – Но мы на дискотеке как раз все и придумали.

– Есть еще новости? Раз их временно нет, давайте эту краткую паузу используем для занятий по психологическому противостоянию агрессивному воздействию.

– Ко мне тоже идут, – сказала Настя.

– Зато ко мне пару суток фиг кто заглянет, – радостно сообщил Кисконнен. – Я в карцере!

– Ну и гордись этим до пенсии, – засмеялась Настя и вернулась в себя.

– Прошу следовать за мной, – пригласил офицер.

«Ну надо же, какая честь, целого лейтенанта прислали», – подумала Настя, а вслух сказала:

– Товарищ лейтенант, а отчего вы краснеете?

– Следуйте за мной, – буркнул молоденький лейтенант, становясь пунцовым.

Наверное, влюбился, догадалась Анастасия и решила дальше отношения не выяснять. Они прошли всю жилую часть уровня «–370» и добрались до лифта.

– В комнату пыток, значит? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Настя, но лейтенант лишь вздохнул в ответ.

Лифт здесь был чем-то средним между скоростным лифтом в небоскребе и подъемной клетью шахты. Круглая, полупрозрачная кабинка, напичканная датчиками и разными ультрасовременными штуковинами, вроде особой системы замкнутого воздухообмена, летела с невероятной быстротой в вертикальном тоннеле с неровно вырубленными стенами. Освещения снаружи кабины не было, тем не менее кататься на этом лифте любили все.

Лейтенант нажал кнопку и, едва дверь закрылась, сразу отвернулся от Насти, но принялся рассматривать ее отражение. Лифт мягко стал набирать скорость, но к полу прижимало сильно. За стеклом все слилось в сплошную серую поверхность, исчерченную более темными линиями. Промелькнули уровни «–247» и «–200», лифт начал тормозить и замер, когда на табло значилось «–84». Полминуты развлечения закончились, и серые – еще более серые, чем стены тоннеля, – будни вступили в свои права. Коридор, в точности повторяющий тот, что на отметке «–370», те же двери, те же светильники, те же выбоинки в бетонном полу. Ну ладно, выбоинок здесь заметно больше.

Лейтенант дошел до нужной двери и нырнул за нее. Очень быстро отворил, скользнул внутрь и закрыл дверь за собой. А с виду увалень неловкий, ай-ай-ай, Анастасия Никитична, как же вы были невнимательны. Мало ли что? Вдруг и такая мелочь значение будет иметь в определенных обстоятельствах.

– Заходите. – Лейтенант провел за дверью слишком много времени, интересно зачем? И отчего снова покраснел?

– Заходите, Настя! Заходите, присаживайтесь. Рад видеть вас в добром здравии.

– Здравствуйте, Виктор Николаевич, – поздоровалась Настя с доктором Аксеновым. – Сегодня от кофе отказываться не стану.

– Вот и замечательно, – сказал доктор, разливая напиток из крохотного серебряного кофейника в крохотные, почти прозрачные кофейные чашечки из тончайшего фарфора. – Побалуете меня новой сказкой?

Рассказывать о животном мире планеты, где они оказались помимо желания и с которой они вернулись не так давно, считалось допустимым. Если при этом ненароком не раскрыть, как благодаря противостоянию с этим агрессивным по большей части миром они тысячекратно развили свои сверхспособности. А также не проговориться о контактах с внеземным разумом. Так что Настя заранее обдумала тему беседы, зная, что Виктор Николаевич обязательно попросит рассказать что-то новенькое.

Опять же доктор Аксенов с недавнего времени оказался здесь в том же качестве, что и они, – пленником. Пропуска, позволяющие по выходным подниматься на поверхность и гулять, имели человек двадцать из двухсот, изучавших и охранявших их. Лишь шестеро имели право раз в месяц бывать в соседнем городке. Виктор Николаевич с недавних пор ни к первым, ни тем более ко вторым не относился. Скучал он страшно и отводил душу лишь с ребятами. К тому же они были благодарны ему за две вещи. За то, что щедро делился с ними самыми большими своими ценностями – книгами и кофе, без которых прожить не мог. Ну книги, положим, были электронными, а значит, не убывали. Но раздавал их доктор вопреки запрету, за что и лишился привилегии бывать в населенном пункте. После чего кофе у него стал катастрофически быстро таять, но он все равно продолжал угощать всех желающих. При однообразном солдатском рационе хорошо сваренный кофе был деликатесом. Это было во-первых.

Во-вторых, кто-то шибко умный передал сюда распоряжение переоборудовать обычную кабинку для записи энцефалограмм мозга в камеру для пыток. Кабинка, собственно говоря, и была простой кабинкой с креслом, в которое усаживали пациента. Двери закрывались, и в темноте начинались яркие вспышки света, чередующиеся с неожиданными громкими звуками или тряской стула. Мозг реагировал на все эти неожиданности, и его реакции при помощи датчиков на голове записывались в виде загогулин. Расшифровка этих записей могла сказать о работе мозга очень многое. Вот и у каждого из ребят имелись небольшие отклонения от нормы. Но, по словам доктора, не патологического или там болезненного характера, а отражающие их необычные способности. Правда, все это было зафиксировано еще до того, как каждый из них пошел учиться в специальный интернат, где эти способности старались развить. Так что никаких открытий доктор не сделал.

А тут пришла рекомендация довести все эти шокирующие воздействия до максимального уровня, даже специальные лампы и звуковое оборудование прислали. Кто-то там наверху (наверху – в буквальном и переносном смысле) решил, что если звуки станут не просто громкими, а оглушающими, а вспышки ослепляющими, то их мозги проявят свои возможности более ярко, выдадут себя. Но доктор выдержал настоящую битву с полковником, потому что опасался нанести им вред. Говорил, что не станет организовывать из лаборатории камеру пыток, не станет палачом, а если так уж важно заглянуть в мозг ребят поглубже, пусть начальство раскошелится на томограф. Полковник со зла отобрал у него пропуск, лишив даже возможности просто изредка гулять на свежем воздухе. В отчете же написал, что это он, полковник, против применения столь устаревших методов и предлагает использовать магниторезонансный томограф. Сделал в названии прибора три ошибки, но получил благодарность от начальства. Что не заставило его вернуть пропуск доктору Аксенову. Более того, он из вредности скрывал от доктора, что томограф доставлен и уже подготовлен к работе. А за лабораторией все равно закрепилось название «пыточная камера».

Настя рассказала доктору все, что знала про абрашей. Это название было сильно искаженным вариантом от французских слов «дерево-туалет». Эти необычные деревья в самом деле замечательно исполняли в их нехитром быту функции биотуалетов. А еще они были способны передвигаться с места на место, поддавались «дрессировке» и выполняли некоторые команды.

Доктор даже повеселел от рассказа и начал рассуждать, как может быть организовано у растительного существа подобие нервной системы и мозга. Но остановил себя, глянув на часы, и пригласил Настю на эксперимент.

– Прошу вас в пыточную, сударыня.

Это обращение «сударыня» появилось у доктора после общения с Семеном. Они вообще стали приятелями, и Настю часто смешило, как Семен не совсем к месту использует разные термины из медицины, а профессор пользуется словечками, характерными для Семки.

Усевшись в кресло и дав нацепить на себя кучу датчиков, Настя решила, что ее организм и ее мозг и сами по себе всякие нужные реакции продемонстрируют, и отправилась на прогулку.

Первым делом прогулялась по «минус восемьдесят четыре», где в заточении томились все взрослые из их команды.

Группа, отправившаяся в свое время на планету Ореол и попавшая в жутковатый мир Большого Каньона, изначально состояла из одиннадцати учеников интерната для детей со сверхспособностями и троих взрослых. Одним из них был преподаватель интерната и руководитель их тогда еще туристической группы Антон Олегович Костин. А чтобы ему было легче присматривать за «детишками», ему в помощь дали заместителя директора интерната Демина, которого все звали попросту дядя Сережа. В последний момент к ним присоединилась немецкая ученая и журналистка фрау Каролина Вибе.

Вот такую пеструю компанию портал и выбросил в место, поначалу показавшееся всем настоящим адом. Они оказались в этом аду взаперти – обратный портал построить было невозможно. Вот и пришлось вместо каникул сдавать зачет по выживанию.

Примерно через полгода к ним присоединился спасательный отряд, посланный с огромными трудностями с Земли. Состоял он из бойцов спецназа под командованием Настиного отца полковника Ковалева и двух до недавнего времени штатских людей. Одним из них был молодой ученый Константин Серегин, а вторым – представитель планеты Ореол с очень труднопроизносимым именем. Офицерам спецназа для краткости общения в боевых условиях обычно присваивали короткие псевдонимы. А раз эти двое были включены в группу, то также получили свои прозвища – Доцент и Шатун, которыми их обычно все подряд называли.

Доцент был включен в состав группы, потому что был едва ли не единственным ученым на Земле, способным точно определить место, где можно построить портал на Землю. А Шатун был одним из лучших экспертов по возведению таких порталов.

Кстати, он и Антон Олегович были единственными среди взрослых, кто обладал серьезными суперспособностями. В данной ситуации это означало возможность виртуально, то есть отделенным сознанием, или реально при помощи телепортации перемещаться по подземной тюрьме. Остальные взрослые этого были лишены и «отбывали свое заключение» почти по-настоящему. То есть по большей части сидя взаперти в крохотных камерах и лишь изредка с помощью ребят выбираясь в «самоволку».

Их точно так же, как и «молодежь», водили на постоянные допросы, на бесконечные медобследования, в камеру пыток и все такое. С той разницей, что на допросах использовали даже сильные «сыворотки правды», очень вредные. За этим ребята постоянно следили, сначала подменивали содержимое ампул на всякую там глюкозу, но чуть позже Семка, Алена, Юстина и отчего-то Войцек, раньше таких способностей не проявлявший, приноровились разлагать отраву, едва она попадала в кровь. И разлагали не полностью, а так, чтобы всякие там побочные эффекты вроде потливости, расширения зрачков и прочие проявлялись. Потому что симулировать все это удавалось не всем. Дяде Сереже и фрау Вибе вовсе не удавалось, но к ним стали применять такие методы совсем недавно.

Сегодня она застала в допросной капитана Сергея Орлова, или, другими словами, Беркута. Тот был уже под воздействием сыворотки и отвечал на все вопросы сразу, но часто заговаривался, и тогда его хлестали по щекам.

– Настя! – позвал ее Войцек. – Этот козел вообще сегодня обнаглел. Собрался нашего Беркута ударить по лицу!

– То-то у него самого нос разбит! Это ты его так?

– Почему я, а не Беркут?

– Если бы Беркут, этот козел долго бы не сумел встать.

– Нет, не я. Он сам поскользнулся.

– Понятненько. Сначала товарищ полковник в столовой чуть не шмякнулся, теперь вот этот умник. У тебя что, фантазия иссякла?

Настя попыталась глянуть на Войцека строго… Но сам Войцек в данный миг находился в карцере, а ее глаза оставались вместе с телом в камере пыток. Тем не менее Войцек «этот взгляд» как-то прочувствовал, потому что сказал:

– И незачем на меня так смотреть. Утром я провел испытание, сейчас закрепил новый навык.

Сказано было так серьезно, как умел только Войцек, и Настя живо представила его себе: весь такой аккуратненький светловолосый и светлоглазый финский мальчик, по неизвестной прихоти родителей названный польским именем. Ушки аккуратные, нос аккуратный, прическа в обязательном порядке аккуратна. И одежда, и обувь. Весь неспешный и очень дисциплинированный. Даже русские слова произносит не спеша и очень старательно, поэтому получается у него всегда внятно, пусть порой и смешно. Потому что слова в результате растягиваются и произносятся в два, если не в три раза дольше.

Впрочем, к сегодняшнему Войцеку Кисконнену все это уже почти и не относится. Жизнь его, как и всех, научила соображать, говорить и действовать очень быстро. А дурное и тлетворное влияние лучшего друга по имени Семен Кольцов превратило от природы дисциплинированного мальчишку в одного из главных нарушителей дисциплины. В карцер он попадает уже в четвертый раз и, похоже, не только от того, что ему там нравится. Внешне Войцек тоже изменился. Если не вдаваться в детали, то эти изменения описывались одним словом – возмужал.

Офицер, проводивший допрос, вдруг сорвался с места и выскочил за дверь.

– Куда это он так быстро побежал? – спросила Настя.