Кто я Морозова Эльрида

Они

Люди были сплошной враждебной массой. Это были враги. Их надо победить. Я бежал и думал, что это случится сейчас или никогда.

Подозрений я не вызывал. Всего лишь раб бежит по коридору. Ничего особенного. Правда, я старался изо всех сил и бежал быстрей, чем обычно. Да и время не слишком было подходящее.

Меня немного успокоило то, что я увидел еще парочку рабов. Значит, еще не все отправлены по домам. И я сейчас не один в корпусе.

Я старательно отвернулся от людей, которые были недалеко от гаражей. Молился, чтобы они меня не увидели. Затем забежал в гараж и осмотрелся.

Людей здесь не было. Машины стояли в ряд. На стене висела привычная надпись: «Огнеопасно! Не курить!» И на мгновение мне показалось, что я только что прибежал утром на работу. Сейчас возьму свой грузовик и поеду за рудой. А Другого Него никогда не было. И не сидит он в боковом коридорчике и не ждет меня. Просто я уже начал думать не понять что от собственной безнадежности.

Мне действительно захотелось сесть в машину и поехать на работу. Но я понимал, что как бы это не было похоже на раннее утро, все-таки оно чем-то отличалось. Самое главное – тем внутренним напряжением, которые я сейчас испытывал.

Я сел в грузовик, завел его и выехал из гаража. Какой-то человек оказался у меня на пути. Он недоуменно поднял руки:

– Эй, ты куда?

Я направил грузовик прямо к нему и сбил его. Если бы я этого не сделал, он поднял бы панику. И за мной бы тут же снарядили погоню. И элемент внезапности был бы потерян. И шансов у меня стало бы еще меньше, чем в начале.

Это было первое в моей жизни убийство.

Я гнал свою машину по коридору. Резко затормозил у бокового коридорчика, хотел подобрать Другого Него. И вдруг увидел страшную картину. Из-за стены я увидел так хорошо знакомые голубые искры. Это работал излучатель. Сомнений в этом не было.

Пока я бегал в гараж за машиной, люди нашли Другого Его и стали обрабатывать из излучателя. Я даже не подумал о том, что я лишился союзника. Я просто понял, что в очередной раз они убили в нем память, и его индивидуальность, и его осознание, лишая таким образом самого святого, что у него было.

Я только что видел живого, которого сделали мертвым.

Меня трясло от возмущения. Мне хотелось голыми руками передушить этих людей. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я выпрыгнул из кабины (мой грузовик бы не проехал в боковом коридорчике) и побежал туда.

И что же я увидел?

На земле лежал человек, а Другой Он нещадно лупил по нему из излучателя. Значит, все было не так, как я вообразил! На самом деле Другого Его не убили. Он смог постоять за себя.

Я почувствовал несказанное облегчение. Это было ощущение счастья. Именно в тот момент я понял, что, планируя побег, я думал об электричестве, канализации, вентиляции. Считал их своими помощниками. А на самом деле самым ценным был живой и думающий союзник, способный действовать.

Я подошел ближе и отобрал у него излучатель. Другого Его трясло. Я понимал его. У меня самого тряслись руки, когда я поливал излучением каменную стену.

Человек лежал на полу неподвижно и выглядел не лучше мертвого. Я не знал, умер он или потерял сознание. Знал только, что Другой Он ничего не внушил ему, так как делал обработку молча.

Мы побежали к моей машине. Я сел за руль, Другой Он на соседнее сиденье. Он внимательно смотрел, как я завожу мотор и переключаю скорость. Затем тронул меня за руку и мотнул головой назад. Я оглянулся и увидел нескольких людей, которые показывали на нас пальцем. Кто-то доставал телефон, и я понял, что он сейчас сообщит кому-то о восстании рабов. Мне бы выгадать еще хотя бы немного времени!

Я дал задний ход и поехал на людей. Они бросились врассыпную. Другой Он открыл окно, высунул туда излучатель и выстрелил. По кому-то попало, по кому-то нет. Но у нас не было времени останавливаться.

Это было начало восстания.

Мы

Теперь нас было двое. Это были МЫ.

Раньше я всегда был один: когда ничего не понимал и когда начал осознавать, я все равно был один. Я общался с Ней и Другой Ней, я общался с Ним. Но они меня не понимали. И мы не действовали как команда, как одно целое.

Первый раз в жизни я осознал, что существует такое понятие как МЫ. Это не когда ты просто находишься рядом с кем-то или даже как-то общаешься с кем-то. А когда у вас общая цель. И вы делаете что-то сообща. И вы понимаете и помогаете друг другу.

Это было чувство единения. И это было прекрасное чувство. Мне кажется, это было самое лучшее, что я ощущал в жизни.

Я резко затормозил у электростанции, выпрыгнул из машины, схватил излучатель. Я никогда не был внутри этого помещения и даже не представлял, как там все может выглядеть. Но я зашел туда с явным намерением вывести все электричество из строя.

Я нещадно лупил излучателем по мигающим лампочкам и каким-то неизвестным приборам. Мне казалось, все это должно сломаться от моего напора. Но ничего этого не происходило. Электричество продолжало работать так, будто на него ничто не влияет.

Я почувствовал панику. Мой план не работал! Кажется, все было затеяно зря. Это было не восстание рабов, а первый шаг к забвению. Если у меня не получилось вывести из строя электричество, вряд ли получится сломать вентиляционные установки и разгерметизировать выход. Стоит ли пытаться делать все это? Или сразу признать свое поражение?

Я опустил излучатель. Уже хотел выйти из электростанции. Но вдруг перед глазами промелькнули воспоминания. Вот толстяк выключает свой компьютер, нажав на кнопочку. Вот инструктор вырубает свет в гаражах, опустив рычаг. Вот я нажимаю на кнопку унитаза, чтобы смыть воду.

Везде должна быть кнопка включения. Мне необязательно ломать электричество в корпусе. Главное – найти тут центральную кнопку.

Я бросил излучатель и стал нажимать на все кнопки и рычаги, которые только находил здесь. Потом мое внимание привлек центральный рычаг, который не просто торчал из стены, а был обнесен какой-то прозрачной стенкой. Чтобы подобраться к нему, нужно было открыть крышку. Это и был самый центральный рычаг, который включал здесь все.

Я понял это, подскочил к нему, ударил по крышке, сломав ее. И наконец, опустил вниз рычаг.

Секунду ничего не происходило. Потом гудение электричества стало на тон ниже, лампы мигнули. Все, можно было ни о чем не беспокоиться. Я сделал то, что должен был сделать.

Я выбежал с электростанции и успел увидеть, как лампы в Корпусе замигали и начали гаснуть одна за другой. Это напоминало гигантскую волну.

Со стороны электростанции полетели искры. Мне показалось, что если я останусь здесь хоть секунду дольше, меня просто убьет электричеством. Именно убьет, а не сотрет мою память. А этого допускать нельзя. Если раньше я боялся только за себя, то сейчас на моих плечах лежала ответственность за весь мой народ.

Раньше был только Я, теперь это стали МЫ. И я не мог больше рисковать НАМИ.

Я гнал машину по коридорам Корпуса в совершенных потемках. Единственное, что давало свет, это фары моей машины. Я видел людей. Иногда видел совсем поздно: когда кто-нибудь из них попадал под колеса моего грузовика.

Повсюду царил хаос. Люди были ошалелыми, непривыкшими, напуганными. Они не обращали внимания на мой грузовик, который на бешенной скорости несся мимо них. Иногда я слышал их крики: «Что такое?», «Что там происходит?», «Почему отключили электричество?»

Я проехал мимо коридора, в который я обычно сворачивал, когда бежал с работы. Где-то там был мой дом. Мне казалось, что никогда в жизни я больше его не увижу, не зайду в свою комнату. Не буду лежать с открытыми глазами и пялиться на лампу на потолке. Не буду спускать воду в унитазе, чтобы понять, как устроена канализация.

Когда-то это было. Но теперь все это казалось неважным. Лишь бы успеть сделать то, что я запланировал.

Хуже всего, что я не знал, как именно у меня получится это сделать.

Другой Он на соседнем сиденье внимательно смотрел, как я управляю машиной. Я не знал, вспоминает ли он о своем доме. И понимает ли, что может никогда в него не вернуться. И вообще соображает ли, что именно мы делаем.

Я завернул из основного коридора в торцевой. Где-то тут должен быть выход. Но машина светила лишь вперед, а выход должен быть в стороне. Так что надо было покинуть машину и действовать по-другому.

Я остановил машину, выпрыгнул из нее. Другой Он последовал за мной. В руках его был излучатель. Мне было немного не по себе, когда я представлял, что он идет за моей спиной с этим излучателем. А если он выстрелит? Конечно, не должен, но все же… Я не доверял ни излучателю, ни Другому Ему.

По ходу я ощупывал руками стены. Они были какие-то одинаковые и не понятные. Я начал было отчаиваться. И вдруг увидел небольшой красный огонек. Сначала мне показалось, что он мерещится. Но потом я различил, что огонек разгорается. Я двинул туда и наткнулся на стекло. Приник к стеклу, чтобы хоть что-то разглядеть, и увидел женщину с фонариком.

Я узнал бы ее из тысячи. Хоть для меня все люди сейчас сплотились в одно большое существо под названием «они», но были те, кого я отличал. Это была женщина, которая выдавала гермошлемы при выходе на улицу. Значит, это стекло отгораживает помещение для гермошлемов. А сам выход немного дальше.

Я хорошо его помнил. Коробочка, на которой нарисован ключ. Только где мне его взять?

Я больше уже не двигался на ощупь. Я вспомнил, где в этой тьме находятся двери, распахнул их и вошел. Женщина увидела меня и вскрикнула. Может, от неожиданности. А может, я выглядел слишком страшно. Все-таки я пришел не с добром.

Я схватил ее за руку. Она попробовала было закричать, но я зажал ей рот рукой. Затем отобрал у нее фонарик и поволок к выходу. Другой Он следовал за нами.

Хорошо, что в коридоре больше не было никаких людей. Основная их масса находилась в центральных коридорах, а не на этом отшибе. Я мог рассчитывать, что пока здесь находимся только мы: я, Другой Он и эта женщина. Но в любую минуту тут мог появиться кто-нибудь еще. Если у этой женщины был муж, он вполне мог бы прибежать к ней, когда увидел, что во всем Корпусе погас свет.

И тут случилось что-то невероятное. Почему-то я начал видеть. Изображение становилось все яснее и яснее. И я понял, что включилась какая-то запасная система освещения. Она была не такая яркая, как основная, и светилась красноватым светом, но все же можно было видеть, что находится вокруг тебя. Этот цвет напоминал цвет крови, и мне было неприятно, что он включился. Я старался не обращать на него внимания.

Я тыкал пальцем в коробочку у выхода и тряс женщину за плечи. Я думал, что любой дурак может понять, что мне надо. Но она только стонала, хваталась за голову и изредка вскрикивала. А потом сделала вид, что потеряла сознание. Она болталась в моих руках, как тряпка. Я обшарил ее карманы, но не нашел ничего похожего на ключ.

Это был крах всего! Ключ мне нужен был больше всего на свете. Двери из Корпуса были очень большими и массивными. Я мог бы таранить их грузовиком, но на это уйдет слишком много времени. Люди уже включили аварийное освещение. А если они сейчас прибегут сюда?

Я подумал, что если я сейчас не открою дверь, я не открою ее никогда.

Тогда на помощь мне пришел Другой Он. Видно, для него самым страшным здесь казался излучатель. Он показал его женщине, а потом выстрелил недалеко от нее. По стене с треском прошла голубоватая электрическая волна. Женщина вздрогнула, но все еще не сдавалась. Тогда Другой Он наставил излучатель прямо на нее. Она было вскрикнула, но я снова зажал ей рот рукой и снова показал ей на рисунок ключа.

Кажется, что-то сдвинулось с места. Женщина закивала головой и сделала движение в сторону. Я понял, что она хочет пойти за ключом, лишь бы по ней не били излучателем.

Я верил ей, потому что другого выхода у меня не было. Да и постоянное отсутствие рта развивает у тебя другие способности. Мне приходилось общаться телепатически. И я сейчас просто знал, что она боится и согласна выдать нам ключ.

Я привел ее в помещение, где хранились гермошлемы. Я подумал, что надо бы уничтожить их все. Людям не надо давать никакого воздуха.

Женщина вытащила откуда-то точно такой же ключ, какой был нарисован на коробке, и подала его мне. Я побежал к двери и начал тыкать ключом куда ни попадя. Я не знал, как открыть дверь. Я пытался воткнуть его в коробочку, на которой он был нарисован, но это не получалось.

Пришлось опять просить женщину. Я подвел ее ближе и жестами потребовал, чтобы она открыла дверь. Она затравленно оглянулась, будто бы ища где-то помощи. Может, она просто тянула время. Я встряхнул ее, Другой Он снова показал ей излучатель.

И это подействовало. Женщина вставила ключ в коробочку, и дверь начала открываться.

Я хотел поблагодарить ее. Она сделала то, что не сделал для меня ни один человек. Она мне помогла. Да, она это сделала не по своей волей, а под принуждением. Но я был ей благодарен.

Сказать спасибо я ей не мог, так как рот у меня не работал. Тогда я просто посмотрел ей в глаза. Но я привык общаться телепатически, а она нет. Я не увидел в ее глазах ничего, кроме страха.

Тогда я отпустил ее. Она вырвалась из моих рук и побежала. Я слышал стук ее каблуков по коридору. Я понимал, что она позовет на помощь людей. Лучше бы я убил ее на месте или хотя бы просто оглушил чем-нибудь. Но как это можно было сделать после того, как я почувствовал к ней благодарность?

Может, я сделал неправильно, но мне сейчас некогда было думать об этом. За этими открывающимися дверями меня ждал мой мир.

Мы с Другим Ним выскочил в спасительную дверь и оказались внутри шлюзокамеры. Я тут же подскочил к другой двери, которая вела наружу. Перед ней не было никаких кнопок, никаких коробочек с нарисованными на них ключами. И я понял одну непреклонную истину: вторая дверь не откроется, пока не закрыта первая. Это ведь шлюзокамера, она специально сделана так, чтобы корпус не был разгерметизирован.

Но мне надо было именно это: разгерметизировать корпус. А тут все специально предусмотрено так, чтобы я не смог это сделать. И еще неизвестно, что я увижу снаружи. Да, я имею ключ от внутренних дверей. Но смогу ли я войти с ним обратно? Мне ведь надо не просто сбежать, а вернуться сюда и разгерметизировать корпус.

Если я сейчас отсюда выйду, то никогда уже не вернусь обратно. И не сделаю то, что должен.

А дверь неуклонно закрывалась за моей спиной. Я мог бы схватить Другого Него за шкирку и вытолкать обратно в корпус. Но мне показалось, что времени для этого слишком мало.

В последнюю секунду я повернул обратно и успел проскочить в узкую щель. Другой Он оглянулся на меня. Он не понял, зачем я это делаю. В глазах его был вопрос. Я постарался сказать ему глазами, чтобы он подождал меня снаружи. Что я обязательно последую за ним.

Но дверь между нами закрылась. И в тот же миг, как я понял, начала открываться наружная. Сейчас Другой Он увидит свой мир, о котором забыл под электролучами. А я пока остаюсь здесь.

Мне нужно будет снова попытаться открыть дверь, и пока она открыта, подвезти туда грузовик. Он не даст двери полностью зарыться, и тогда корпус может разгерметизировать. Людям тогда придет конец. Если только они не наденут гермошлемы.

Их надо было уничтожить. Сначала я хотел сломать их руками или проехать по ним колесами грузовика. Но потом вспомнил, что в любой машине должно быть горючее. Я знал, что оно легко воспламеняется, так как неоднократно видел в гаражах надпись: «Не курить! Огнеопасно!» Я знал также, что люди очень любят толкать в рот скрученные в трубочку бумажки и пускать из них дым. Чтобы поджигать эти бумажки, они пользуются зажигалками. Мне осталось только молить бога о том, чтобы у женщины на складе оказалась зажигалка.

Я вытащил канистру из машины, подбежал к полкам с гермошлемами и облил их все. Теперь надо было найти огонь.

Я шарил по ящикам стола, по шкафам, по полкам, но ничего похожего не находил. И тогда мне на глаза попался маленький карманный фонарик, который я видел в руках у женщины. Он валялся под столом, так как от страха она уронила его.

Я поднял фонарик, посветил им на облитые бензином полки. Они от этого не загорелись. Они не загорелись даже, когда я в сердцах стал тыкать фонарем в гермошлемы. Я уже хотел выбросить бесполезную вещь, как вдруг заметил маленькую кнопку. Я нажал ее, и не поверил своим глазам: с другого конца фонарика была зажигалка.

Я поднес огонь к полкам, и они тут же занялись пламенем.

А немного погодя раздалась сирена, возвещающая о пожарной опасности.

Я уже слышал топот ног, которые бежали сюда. Времени у меня совсем не оставалось. Я подбежал к коробочке на двери, сунул туда ключ так же, как женщина. Дверь стала открываться. Я побежал к своей машине, и тут увидел нескольких человек, которые заворачивали из основного коридора в торцевой.

– Вот он! Бей его! – услышал я за своей спиной.

Я распахнул дверь своего грузовика и запрыгнул в него. Когда я захлопывал за собой дверцу, что-то просвистело возле меня, и стекло вдруг посыпалось на пол. Я понял, что в стекло попала пуля, которая предназначалась для меня.

Я спешно завел грузовик и поехал. Я слышал, как пули стучат по металлической оболочке машины. Я резко развернул грузовик и въехал в двери, которые уже начали закрываться.

Выхода было два: блокировать либо внутреннюю дверь, либо наружную. Безопаснее было второе, так как мне хотелось быстрей убежать от людей с оружием. И лучше бы мне было полностью въехать в шлюзокамеру, но я не успел. Я почувствовал толчок сбоку, и тот час же мою машину понесло куда-то в сторону. Я слышал звук сминающегося металла и понимал, что грузовик оказался зажатым между стеной и дверьми.

Я слышал голоса людей. Они были очень злыми. Если бы люди добрались до меня, они бы меня убили. Скорей всего, даже не просто обработали, а именно убили. А мне сейчас не хотелось ни того, ни другого.

Машина больше не двигалась, зажатая между дверью и стеной. Но выстрелы продолжали лупить по ней. И я понимал, что это мои последние мгновения.

Я вылез из машины и, чтобы быть подальше от людей, спрятался перед кабиной. Прямо передо мной была вторая дверь. Если бы мне ужалось ее открыть, я одержал бы победу. Но она была неприступна. И у меня даже не было никаких инструментов, чтобы повлиять на нее. Единственный мой инструмент – машина – мне сейчас не подчинялся.

Я подумал, что люди очень глупые. Если бы они были умнее, то стреляли бы не в зад моей машины, а под ее днищем. Тогда они попали бы мне в ноги. Они могли бы даже проползти по полу под машиной, и тогда бы убили меня. Но они не догадывались сделать это. Очень, очень глупые создания. И перед смертью у меня была только одна отрадная мысль: о том, что люди глупые. Лишь она одна радовала меня.

С такими глупыми можно было бы справиться. Они убьют МЕНЯ, но не смогут убить НАС. И обязательно найдется кто-то или другие кто-то, такие же, как я, которые смогут все понять и противостоять угнетателям.

Я видел человеческую психологию насквозь. Они считают нас примитивными и тупыми. Если бы они считали иначе, у них не поднялась бы рука порабощать нас. Им нужно было твердить себе под нос, что мы тупые. И из-за этого они плохо выполняли свою работу. Они могли бы обрабатывать нас лучше, следить за нами лучше, обезопасить свой корпус лучше. Но они считали, что «все сойдет и так», потому что мы слишком тупые, чтобы подняться. Поэтому они все больше опускались и опускались.

И в эти последние мгновения перед смертью я чувствовал успокоение. Я понимал, что я не один такой. И что сегодня я одержал большую победу. И она не может быть одна. За ней последуют другие. Пусть я даже не увижу их или не осознаю, но сейчас мне легче от понимания этого.

Как никогда раньше мне хотелось жить. Я хотел увидеть своими глазами, как наши свергают людей, которые не догадались себя обезопасить. Это будет торжество правды. Мне хотелось бы его увидеть, потому что я был к нему причастен.

И вдруг что-то обожгло мне ногу. Я чуть не упал, но все же удержался. И в тот же момент понял, что кто-то из людей выстрелил под днищем машины и ранил меня.

Я сделал ту же ошибку, что и люди. Я недооценил противника. Люди казались мне слишком глупыми, чтобы догадаться стрелять снизу. Но они это сделали. И я сейчас расплачивался за собственную самоуверенность.

Хотя они достали бы меня в любом случае: сидел бы я в кабине или стоял спереди машины. Это был вопрос времени. Я понял, что настало время умирать. И хоть я считал, что готов к этому, на деле все оказывалось не так.

Припадая на раненную ногу, я добрался до внешней двери. Я заколотил в нее, так легче было переносить боль. И вдруг она дрогнула под моими руками. Я не понял, что это было. Может, мне все это показалось? Но она снова дрогнула, и я почувствовал под руками огромную силу. Если бы я вовремя не отошел, меня бы просто смело, как волной.

Я повернул назад и снова заковылял к кабине моей машины.

Я оказался между двух огней: люди сзади и что-то очень сильное, ломающее стены впереди.

Все загремело, внешняя дверь выгнулась под чьи-то натиском. Я максимально прижался к кабине своей машины и зажмурился, встречая свои последние мгновения жизни.

И тут внешняя дверь сломалась. Ее просто снесло в сторону под натиском нового грузовика. Он въехал в шлюзокамеру и остановился.

Я открыл глаза и увидел за рулем Другого Его.

В следующее мгновение я понял, что корпус разгерметизирован. А я жив. Две желаемые цели, которые, как мне казалось, не могут быть совместимы.

Я чувствовал, что стою на пороге чего-то прекрасного. За этой дверью меня ждала встреча с моим миром. Тем самым, который когда-то принадлежал мне и моим собратьям. Который мы давно потеряли и забыли об этом.

Нужно было всего лишь вылезти в образовавшееся отверстие между стеной и грузовиком. Но его нельзя было встречать с этой гадкой затычкой во рту. Я стал ее откручивать, но пальцы не слушались. Они сбивались, делали неправильные движения. Кончилось дело тем, что я выронил затычку, и она упала на пол. Я не стал ее поднимать.

Другой Он вылез из своего грузовика и ждал меня. Я видел, что он хочет показать мне новый мир, о котором мы оба с ним когда-то забыли.

Не обращая внимания на боль в ноге, я протиснулся между смятой дверью и грузовиком.

В глаза блеснуло солнце. Оно было таким ослепительно-ярким, что защипало глаза. Я сделал шаг ему навстречу. Я видел деревья, слышал щебетание птиц и стрекот кузнечиков, чувствовал теплый ветер на своих щеках. Ноги меня еле держали.

Какие тупые эти люди: их окружает такая красота, а они забились в какие-то каменные норы и не видят солнечного света. До какой степени нужно было деградировать, чтобы предпочесть подземелье живой природе? Мне захотелось упасть на колени и молиться.

И я уже сделал одно движение, и вдруг…

Я вспомнил. Однажды я уже вышел вот так из Корпуса. Я был потрясен всем увиденным. Я вспомнил то, что раньше было сокрыто. И я опустился на колени и начал молиться. И тут навстречу выбежали люди. У них там справа от Корпуса есть гаражи, где стоит всякая техника. Они вышли из гаражей, увидели меня. Они вскинули свои ружья.

Я опомнился, вскочил с колен, хотел бежать. Дорога впереди была опасна: она была вся перекрыта людьми. Выход был только назад. Я начал взбираться по скале, в которой выдолблен корпус. Я забирался все выше и выше. И я думал о том, что мне не уйти от преследования. Люди меня видят и сделают все, чтобы остановить меня. И я решил, что раз у меня есть выбор, надо им пользоваться. Надо сброситься со скалы и умереть. Пусть мое тело им не достанется. Я не хочу, чтобы оно работало на них, когда даже я сам не буду понимать это.

Я сорвался и полетел вниз. Так им и надо. У них на глазах разбился еще один раб. Они везут нам женщин, чтобы мы их осеменяли, потому что им не хватает рабочей силы. Но я им больше не достанусь. Я сделал свой выбор.

Кажется, я упал на колени и на руки. Должен был расшибиться в лепешку.

Но я видел, что они делают с лепешками. На моих глазах одного раба засыпало камнями. Они его «подлатали», обработали, и к вечеру он снова работал на бурильных установках.

Примерно то же они сделали со мной. Я помню такое только один раз. А сколько оно было на самом деле? От одной только этой мысли голова шла кругом.

Сейчас я больше не был таким сентиментальным. Когда у нас есть память, мы можем выбирать, какими нам быть. На сентиментальности у меня не было времени. На лес и солнце я посмотрю когда-нибудь потом. А сейчас…

Сейчас надо было возвращаться в корпус и пожинать плоды свой деятельности. Самое трудное уже сделано. Но работы предстоит еще очень много.

Наши

Я и Другой Он вернулись в корпус. Тяжело было пролезть между грудами смятого металла, но нам очень уж нужно было это сделать.

Людей вокруг не было. Видимо, они убежали от потока свежего воздуха. Лежал один человек без сознания, но я не знаю, что на него так подействовало: возможно, он лишился чувств от понимания того, что здесь происходит. Все остальные, видимо, поспешили убраться из этого места в более безопасное.

Нужно было срочно вырубить всю вентиляционную систему, потому что она вырабатывала их воздух. Я не хотел оставлять людям никаких безопасных мест.

Нам удалось вытащить мой грузовик. Он был очень помятый, искореженный и обстрелянный, но все же на нем можно было ездить.

В корпусе царил полный хаос. Люди были в панике, многие уже начали задыхаться. Я проехал к ближайшей вентиляционной установке, развернул машину задом и врезался в нее. Решетка помялась, я еще дал газу. Потом вылез из машины и почувствовал, что ветра, дующего по коридору больше нет. Установка не работала.

Я проехал к другой такой установке и уничтожил и ее тоже. Теперь с людьми было покончено. Кто-то уже лежал без сознания. А кто-то еще ползал на четвереньках или пробирался по стеночкам, задыхаясь. Это была медленная и жестокая смерть.

Но я старался не думать о людях. Мы с Другим Ним разделились, так как сделать надо было многое. Не знаю, как шли дела у него. Мог только догадываться, что примерно так же, как у меня.

Я ездил по Корпусу, выискивая наших. Они были в жалком состоянии, по-другому не скажешь. Мало кто из них мог сообразить, что происходит.

Я подбегал к одному, выкручивал затычку и показывал другим, чтобы они тоже так делали. Но все наши слишком деградировали в таких условиях. Мало кто понимал, что надо делать. Они не привыкли общаться, даже смотреть в глаза. Как теперь они могли понять, что я показываю им делать?

Из всего Корпуса нашлось только четверо таких, которые поняли. Они стали моими помощниками. Они не проявляли инициативу. Но когда я им показывал пальцем, к кому следующему бежать и что им откручивать, они это делали.

Один из моих помощников так хорошо выполнял свою работу, что побежал даже вперед меня. И я радовался, что мой народ не деградировал до самого конца. Из них еще можно что-то сделать, их всех можно возродить.

Я гнал от себя мысль о том, что на планете всего восемь таких корпусов. Что мы избавились от людей не навечно. Что они в любую минуту могут прилететь со своим оружием или даже ядерными бомбами. И восстанию рабов придет конец.

Если бы я думал об этом сейчас, я бы не стал ничего делать. А просто сел бы и стал ждать, когда прилетят за нами с излучателями. Пока я гнал эти мысли, я был способен делать то, что надо было делать сейчас.

Я находил новых наших и вел их за собой. Они слушались меня беспрекословно. Думаю, что в них было заложено слушаться людей. И когда они увидели, что люди погибли, они все равно хотели подчиняться чьим-то приказам. Они увидели во мне того, кого надо слушаться. Я явился таким, потому что знал, что надо делать. И я знал, что действую на благо всем нашим.

Я вывел их на свет божий. Там уже был закат. Он был почти такой, как мне приснился во сне. Кажется, что нет ничего прекрасней природы. У меня опять защипало глаза. Но я не должен был поддаваться этому малодушию. У меня было еще много дела.

Я решил не смотреть на закат, чтобы нечаянно не прослезиться. Я обернулся назад и увидел, как наши толпой выходят из Корпуса. Их лица о многом говорили. Они замирали на выходе. Они смотрели, пытаясь впитать в себя это. Они что-то вспоминали. Они оживали. Их взгляд становился все более осмысленным.

Как же действует на нас природа! По-моему, это самое прекрасное, что есть на свете. Красота и гармония этого мира. Иногда люди говорили о том, что они ищут истину. Дураки. Она давно уже найдена, надо было только на нее посмотреть.

Кто-то встал на колени. Кто-то вытер глаза. Кто-то упал на землю, растянулся на ней и заплакал.

Я мужественно сдержался и на этот раз. Я показал знак нашим, чтобы они были тут и пока никуда не ходили. Я должен был снова войти в Корпус. Я должен был убедиться, что не оставляю за спиной не одного недоделанного дела.

Я снова проехал в Корпусе на машине. Насобирал очень много оружия, которое раньше принадлежало человеку. Сейчас оно было нашим. Но я не хотел, чтобы наши пользовались им так, как люди.

Я увидел труп женщины, которую я отпустил из помещения для хранения гермошлемов. Наверное, она умерла ужасной смертью, задыхаясь без воздуха. Наверное, было бы гуманнее, если бы я убил ее на месте.

Видел мертвого толстяка и его девушку. Они лежали рядом. Я подумал, что из всех людей, которых я знал, эти мне нравились больше всего. Они ничего плохого мне не сделали. Я тоже не хотел им ничего плохого. И я от души пожелал, чтобы там, где они сейчас, у них все было хорошо.

Видел я и своего инструктора. От него мне доставалось больше всех. Ненависти не было. Я всего лишь сделал то, что должен был сделать в своей ситуации. У меня не было другого выхода. Я спасал себя и свой народ. Я сделал это.

Есть еще люди в семи корпусах. И с ними тоже надо справиться. Но я не хотел больше убивать кого-то. Это можно делать только в крайнем случае. И этот случай уже прошел. Теперь надо придумать другой способ.

Я знал, что люди не замедлят появиться, потому что они уже не могут выйти на связь с нашим Корпусом. И может, кто-то из людей уже звонил им и рассказывал о ситуации, которая сложилась у нас.

Я достаточно изучил повадки людей, чтобы сказать: они не принимают спонтанных решений. Они обычно все делают с утра. До утра у нас есть время подготовиться.

Но мне нужен рот. Я собираюсь вести переговоры с людьми. А с этой затычкой много не поговоришь.

Я зашел в свою комнату, окинул ее последним взглядом. Она была моим убежищем долгое время. Именно в ней я размышлял на философские темы, начиная с «Кто я?» и заканчивая: «Как организовать восстание рабов». Здесь я провел две ночи с Ней. Здесь я узнал Другую Ее. Эта комната навевала много разных воспоминаний. Но основное было то, что в ней я не притворялся бездушной машиной. В ней я был самим собой.

Я вышел из нее, закрыл дверь. Я знал, что больше никогда в жизни здесь не появлюсь.

Я вышел к нашим. Закат сменился густыми сумерками. Наши не разбредались. Они стояли в кучках, смотрели на природу, друг на друга. Кто-то по привычке бегал кругами, но таких было мало. Я видел, что за эти час или два наши стали гораздо более разумными и осознающими.

Взять хотя бы то, что они стали свободными. Это уже отразилось на каждом из них.

Я стоял, смотрел на наших и думал: что же мне с ними делать? До завтрашнего утра так мало времени. Я хотел обеспечить себе поддержку, но уже смирился, что пока ничего с нашими не сделаешь. Я могу и в одиночку вести переговоры с людьми. Но надо сделать как-то так, чтобы спрятать этих наших с глаз долой. Если они не могут помочь, так пусть хотя бы не мешают.

Ко мне подошел какой-то наш. Он смотрел прямо в глаза. Сначала я подумал, что это один из моих помощников, которые тоже откручивали затычки другим рабам. Но, кажется, это был не помощник.

Глядя мне прямо в глаза, он взял мою руку и что-то вложил в нее. Я перевел на нее взгляд, раскрыл ладонь. В ней лежала пробка от бутылки. Та самая, которую я когда-то дал в столовой тому, кто стоял позади меня. В то время он не мог смотреть в глаза.

Сейчас я смотрел на него и понимал даже больше, чем он пытался мне сказать. Я понял, что на него очень сильно повлияло наше общение. Он думал о нем днем и ночью. Он думал, что это такое было и зачем ему держать пробку в руке. Он думал, что раз я вложил ему ее в ладонь, ее надо носить с собой. Эта пробка стала для него символом чего-то странного, необъяснимого и желанного. Это стало для него надеждой на то, что в жизни есть что-то кроме работы, столовой и дома. Это стало для него единственной вещью, которую он имел.

Я дорожил только лишь своими воспоминаниями, а он дорожил крышкой от бутылки. Он повсюду таскал ее с собой. Он брал ее на работу. Он клал ее возле себя, работал, а когда нужно было передвинуться, он передвигал с собой и крышку. Домой он бежал с ней. Спать он ложился с ней. В столовую он бежал с ней и все думал, что может встретить там меня и снова пообщаться. А я, дурак, даже не подумал, что если ты помог кому-то однажды, ты ответственен за этого человека и ты должен заботиться, чтобы он не деградировал снова.

Он стоял в очереди в столовой, крутил головой больше обычного и искал глазами меня. Но он не мог различить меня в толпе. И я не мог. Он уходит оттуда разочарованный, но зажимая крышку в своей ладони.

Сейчас он вернул мне ее.

Я держал ее в своей руке, низко опустив голову, и на ладонь мне капали слезы. Я не мог больше сдерживаться. У меня давно уже щипало глаза, но от тех вещей, которых можно было ожидать. Эта история с крышкой просто потрясла меня. Я не ожидал ничего подобного.

Не только я один задавался вопросами «Кто я?» Каждый из нас, как бы он не деградировал в этих условиях, был способен на человеческие чувства и мысли.

Другие наши

Один из наших, который выписывал круги на месте и никак не мог остановиться, вдруг подбежал ко мне. Он тряс меня за руку и куда-то показывал. Я смотрел в этом направлении, но ничего не видел. Я пытался добиться от него, чего он хочет, но тот лишь трясся и смотрел вдаль.

Потом он подбежал к кому-то еще и тоже начал так его трясти. Я не знаю, к скольким он так подбегал за вечер. Но в конце концов я увидел, что он нашел себе единомышленника. Они вместе побежали в одну сторону. Я не знал, куда и зачем. Я не стал их останавливать. Я подумал, что, может, они вспомнили, где находилась наша деревня, и решили взглянуть на нее.

А я все думал, что же нам теперь делать. Наверное, лучше всего было убежать из этого места и прятаться где-нибудь в лесу, чтобы нас не нашли люди из других корпусов. Казалось: это так просто. Тут нас могут найти, а если мы спрячемся, то, может, и не найдут. Оставаться опасно, так что надо бежать.

Но так поступили бы тараканы. Живые и разумные существа поступают иначе. Если мы убежим, то нас поймают. Как до сих пор ловят «диких», которые предпочитают покончить жизнь самоубийством, чем попадаться в лапы людей. И если нас поймают, то сделают то же самое, что делали раньше: сотрут память. От нас не останется ничего. Из этого мой народ вынесет один лишь урок: нет смысла пытаться делать что-либо. Это мы запомним. Чувство поражения, как и победы, не забывается.

Так что надо оставаться на месте и готовиться к встрече с другими людьми.

Вечером перед сном я все-таки вырвал железную трубку изо рта. Я попытался сделать это, но было очень больно. Тогда я вспомнил, что у людей есть лекарства, и среди них могут быть обезболивающие.

Я снова съездил в Корпус, нашел там кабинет врача, взял все, что нашел под названием: «Обезболивание». Операцию я проводил себе сам. Наши были слишком еще неживыми, чтобы можно было доверить им это. Я намазал мазью отверстие для приема пищи, подождал несколько минут, когда все вокруг рта онемеет, и взялся за дело. Это оказалось сложно: рвать свою плоть руками, слышать при этом звук рвущейся живой ткани. Я стонал и кряхтел, я катался по земле. Я уже хотел было сдаться и навеки остаться с этой трубкой во рту. Но как я завтра буду вести переговоры? Для этого нужно иметь рот, а не отверстие для приема пищи.

Я хотел было уже идти на попятную: «К черту переговоры. Можно просто убежать в лес и спрятаться там. И жить дальше, просто прячась от людей». Это был бы хороший вариант для тараканов. Но я подумал о Ней, которая жила в третьем корпусе. О Другой Нет, которая была в восьмом. И о тысячах других таких же Их и Них, о тысячах разных Нас.

И эта мысль была не такой, как у людей. Они говорили, что женщины нужны для того, чтобы плодиться и размножаться. Нет, мне они нужны были не за этим. Я был частью группы под названием МЫ. Без всех НАС меня становилось меньше. Каждый из нас был напрямую связан с другими. Боль одного человека не может не влиять на другого. МЫ – единое целое. И эта планета – наш дом. Мы должны жить на этой планете, на ее поверхности, а не в мертвых корпусах под землей. И мы должны быть свободными, а не рабами другой цивилизации.

Я очень долго вышатывал эту трубку изо рта. Кровь текла и капала на землю. Я понял, что один с этим не справлюсь. Я нашел помощников и Другого Его. Я попросил, чтобы они вырвали из меня трубку. И они тоже пытались это сделать.

Мы это сделали. Правда, мой рот кровоточил и я ревел от боли. Но я был несказанно счастлив оттого, что могу издавать какие-то звуки. Я мог реветь. Я мог орать. Когда мой рот заживет, я смогу разговаривать.

Действительно, люди из другого корпуса не замедлили появиться рано утром. Два вертолета опустились на землю. Из них выбежало несколько десятков людей, задние прикрывали передних, высматривали что-то. Затем они разделились. Несколько человек остались перед входом в Корпус. Они таращили во все стороны свои ружья. Другие побежали в Корпус.

Вдруг сверху на них вылилась бочка с горючим. Кто-то с испугу выстрелил. Но делать это мокрым было очень опасно. От любой искры горючее могло вспыхнуть.

Тех, кто стоял перед Корпусом, пришлось обливать из брандспойта. Несколько секунд суматохи, но потом все встало на свои места. Из-за деревьев вышли наши, держа под прицелом людей. У некоторых было человеческое оружие, у некоторых излучатели. Вперед всех вышел я с зажигалкой.

Люди тоже держали нас под прицелом. Только они даже выстрелить не могли, чтобы сами себя не поджечь. Так что не было смысла угрожать друг другу. Надо было вести переговоры.

Рот у меня больше не кровоточил, но двигался с трудом. Так что говорил я очень плохо.

– Отдайте нам всех наших, – потребовал я.

– У нас их нет, – попытались было люди.

Если бы они знали, как мне трудно говорить, может, они бы отвечали быстрее и не уводили разговор в сторону.

– Всех из семи оставшихся корпусов, – ответил я.

Они пытались было говорить о чем-то другом, но я лишь показывал им огонь на зажигалке.

– Этим вы все равно ничего не добьетесь! – закричал один из людей. – Вы убьете нас, но все равно у нас мощи больше! Прилетят другие отряды, и от вас мокрого места не оставят!

Тут я выдал самую длинную свою фразу:

– Если вы отдадите нам всех наших, мы позволим вам и дальше жить у нас под землей. Звоните вашему главному и предлагайте обмен: меняем вас на всех наших.

– Это безумие, – сказал кто-то из людей.

Но все же они слушались. Их положение было гораздо хуже, чем у нас. Они вытащили рацию, стали сообщаться с кем-то.

– Они всех нас взяли в заложники… Да не получится у нас их прикончить! Мы уже у них в плену!

Видно, их главному приходилось очень туго. Он не мог понять, что происходит. Он привык видеть в нашем народе безмозглые машины, и сейчас не мог взять в толк, почему что-то изменилось.

– Да, нас всего около шестидесяти человек, а они требуют отдать вам несколько тысяч их! Да, это неравноценно. Но что нам делать? Ведь иначе они нас убьют!

Я сказал:

– Они смогут забрать из нашего Корпуса тела своих, чтобы достойно похоронить их.

Их главный был глупым. Он сказал:

– У меня есть предложение получше. Мы убиваем в корпусах всех ваших, а потом прилетаем к вам! Либо вы честно сдаетесь и работаете на нас, как было раньше. Мы простим вас и убивать не будем.

– Вы можете убить всех наших, – разрешил я. – Но мы захватили не только корпус, а всю его технику и оружие. И я знаю, где находятся другие ваши корпуса. Мы приедем на машинах, на танках, на вертолетах и уничтожим вас сами.

Я блефовал. Хоть я однажды и видел у толстяка карту, на которой значились дороги и корпуса, но я лишь помнил, что их семь. Где они находятся, я не помнил. Но зато видел дорогу, ведущую от нашего корпуса на северо-запад. Думаю, там могли быть другие корпуса.

У людей была своя тактика: они не отвечали на вопрос прямо. Они уводили разговор в сторону. Я бы справился с этим, если бы мой рот подчинялся. Но он еле шевелился и иногда даже принимался кровоточить от напряжения.

Был момент, когда я думал, что ничего путного из этой затеи не выйдет. Что лучше было уподобиться тараканам и растечься по лесу.

Но неожиданно на помощь мне пришли союзники, которых я не ожидал.