Кто я Морозова Эльрида

Все

Начался обмен пленными. К нашему корпусу одна за другой подъезжали машины и выгружали наших. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу – тихие, робкие, подавленные. Мы не знали точно, сколько наших должно быть у людей. И никто этого не знал. Поэтому мы предполагали, что люди вернули нам только часть наших, а остальных удержали у себя.

Я пересчитал наших из нашего корпуса. Их оказалось чуть больше тысячи. Я предположил, что в других корпусах тоже находится около тысячи рабов. Так что я требовал свыше семи тысяч наших, а люди говорили, что эти подсчеты неверны. Что наш корпус был самым большим, и в нем было больше рабов, чем в других местах.

Хорошо, что я догадался зайти в компьютер, которым пользовался толстяк, и посмотреть данные об этих корпусах. Шестой был самым большим корпусом. Я подловил людей на их лжи, предоставив им цифры.

И вскоре восемь с половиной тысяч рабов было перевезено к нам.

– Мы свои условия выполнили, – говорили люди. – А теперь отдавайте нам наших заложников.

Я слышал какую-то фальшь в словах людей. Я ждал от них подвоха. Но по моим подсчетам, они уже выдали нам всех рабов, которые у них были. Требовать еще я больше не мог.

Так как люди сделали свою часть сделки, нам нужно было сделать свою. Наши опустили ружья и заложники вышли из круга. Их подобрали люди, посадили в вертолеты и машины.

И все бы окончилось хорошо. Но вдруг случилось непредвиденное.

Раздался какой-то странный звуковой сигнал. Он был противным, как бы давил на уши. И пока наши жмурились, пытаясь сообразить, что это, те восемь с половиной тысяч пришли с движение. Они набросились на наших с голыми руками. Они хватали наших за горло и душили. А потом шли к следующим. В один миг поляна превратилась в поле битвы. Наши убивали наших. Не потому что они этого хотели. А потому что действовали так по приказу людей.

Я понял, как было дело. Прежде чем отпустить рабов на свободу, люди провели им хорошую обработку. Только внушали не то, что они машины с бортовым номерами. А что когда те услышат условный сигнал, чтобы они бросались на других и убивали их.

Этих зомби было в восемь раз больше, чем незомби. Нашим грозило бы полное уничтожение. И так оно и было бы, если бы не свободные сородичи. Кто-то из них нашел источник этого звукового сигнала. Это была сирена на одной из машин. Люди сидели в кабинах и наблюдали за полем битвы. Возможно, они даже делали ставки, кто победит, пока у нас разыгрывалась настоящая трагедия.

И если бы не свободные сородичи, дело бы действительно закончилось трагедией. Кто-то выстрелил в сирену из лука, но это было слишком примитивное оружие. Тогда я взял автомат, принадлежащий человеку, прицелился и выстрелил.

Те из нас, что держали ружья в руках, начали стрелять по людям. У них началась паника, кто-то из людей тоже стал стрелять. Сирена замерла на одной ноте. И это подействовало. Наши перестали душить друг друга. Мы перестали стрелять в людей. И те уехали на своих обстрелянных машинах и обстрелянных вертолетах и оставили нас в покое.

Наши вели себя по-разному. Кто-то до сих пор бегал, как положено по инструкции в ситуациях, когда ты не знаешь, что делать. Кто-то просто бродил по лесу и смотрел на природу. Были те, которые сидели, уставившись в одну точку, и вообще не шевелились.

Сородичи из нашего корпуса выглядели более живыми, чем привезенные из других. Может, потому что от них ничего не зависело: их погрузили, привезли, выгрузили. А мы сделали это восстание сами, мы участвовали в нем, мы сражались, мы держали под прицелом людей. Мы сделали очень многое, и это благотворно повлияло на нас.

Массовая истерия, которую проявляли наши из других корпусов, была для нас пройденным этапом. Еще вчера мы сами так вели себя. Но сейчас мы, выходцы из корпуса номер один, были гораздо разумнее тех, что привозили нам сегодня. Каждый из нас брал себе нескольких человек из новоприбывших и пытался как-то вразумить их.

Он ходил по лагерю и давал в руку каждого ветки от деревьев или камушки. Он добивался, чтобы они брали это и зажимали в руке.

Это была очень полезная терапия. Она помогала смотреть на то, что происходят вокруг. Свобода и природа тоже делали свое дело. Они вносили свой вклад в оздоровление нашей цивилизации. Уже к концу второго дня из толпы сумасшедших мы превратились в организованный лагерь. Когда я обходил его вечером, то с гордостью думал о нас как о едином целом.

Здесь стали появляться симпатии друг к другу. Наши ходили не толпой, а разбивались на группы и группки. А это значило, что мы начали общаться друг с другом.

У меня появились друзья. Раньше я называл их помощниками: Другой Он и те самые ребята, которые помогали мне еще в корпусе. Теперь они стали друзьями. На них можно было положиться буквально во всем.

На этом наши дела с людьми не закончились. Но наши отношения стали совершенно другими.

Партия людей приехала в наш корпус, чтобы забрать оттуда мертвых и похоронить их, как подобает. И так как в основном приехали врачи, а не военные, с ними можно было разговаривать.

То и дело я слышал разговоры людей:

– Я всегда знал, что нельзя с ними так обращаться.

– Я тоже всегда был против этого рабства.

– Я своих рабов никогда не бил. Понимал, что они живые.

Это было далеко до дружбы народов, но это было хоть какое-то понимание.

Я подумал, что врачи мне как раз нужны. Я подошел к одному из них, который казался мне не таким хмурым.

– Я слышал, что человеческая медицина очень сильна. Практически из мертвого вы можете сделать живого. Это правда? – спросил я.

– В какой-то степени да. Но если трупы пролежали уже несколько дней, тут мы бессильны. Можем лишь похоронить их.

Я вспомнил толстяка, его девушку, женщину, работавшую у выхода. Что ж, я надеялся, что там, где они сейчас, с ними все в порядке.

– Доктор, а вы не можете сделать безболезненную операцию по удалению трубки изо рта? – спросил я то, что больше всего меня волновало.

Он посмотрел на мой изуродованный рот и усмехнулся:

– Кажется, вы и без этого неплохо справляетесь?

– Я хочу, чтобы весь мой народ был свободным, – ответил я.

– Понимаю. Я мог бы провести операцию. Это довольно-таки легко. Но это не моя работа. Кто мне будет платить деньги за это?

Кажется, люди чего-то недопонимают. Когда речь идет о свободе, как можно думать о деньгах? Когда-то этот же врач, возможно, делал операции по вставке этих трубок в рот. Тогда ему платили за это те, кто покупал себе рабов. Раз никто не платит, то ему нет выгоды делать что-то.

А как же насчет таких вещей как совесть? Признание вины? Исправление ошибки?

– Тогда научите меня, – сказал я. – Я буду сам делать эти операции, только мне нужно знать как.

– Я подумаю об этом, – попытался было отговориться доктор.

Я развернул его за плечи к себе.

– Вы же доктор, – напомнил я ему.

– Ладно, черт с вами, – согласился он.

Я понимал, что один не смогу переделать операции всем. Надо было, чтобы как можно больше народу освоило это. Они могли бы проводить эти операции друг другу.

Примерно через месяц у всех нас уже не было дурацких трубок во рту. Мы все могли общаться друг с другом. Были двое, которые отказались от операции: один молодой парень просто зажимал себе рот рукой и трясся. Другой был слишком уже старым, и доктор сказал, что лучше не рисковать его здоровьем.

С каждым днем у меня становилось все больше и больше друзей. Но вечерами я очень любил уединяться и смотреть на закат. Я вспоминал мою прежнюю жизнь: жену и ребенка, а затем это пребывание в Корпусе. Я очень любил эти часы уединения. Может, я просто привык находиться один и думать.

Еще я часто размышлял над вопросом, как же у меня получилось выйти победителем из этой ситуации? Кажется, что все обстоятельства были против меня. Я пытался анализировать, но приходил лишь к одному выводу.

Все время в Корпусе я задавался вопросом, кто я. Я понимал, что те ответы, которые мне дают, расходятся с правдой. И я находил ее всеми возможными способами.

Можно сказать, что этот вопрос и вытащил меня из той дыры, где мы все сидели.

А вы когда-нибудь задавались вопросом, кто вы?

28.10.10–12.03.11.