Проклятая звезда Спотсвуд Джессика

— Да. Мы с ней о тебе позаботимся. И с тобой все будет в порядке.

Она морщит лоб, будто совершенно не понимает, о чем это я, отворачивается и водит ладонью по обитой тканью стене.

— Меня все равно, в конце концов, убьют. Но — да. Думаю, мне бы хотелось снова увидеть Рори.

— Я скоро вернусь за тобой. Всего через несколько дней. Никому ничего не рассказывай.

— Мне хочется повидаться с малышкой, — бормочет Бренна. — Она не поломанная, как я. Пока нет.

От страха у меня по позвоночнику бегут мурашки.

— Нет. Я буду ее защищать.

Бренна качает головой:

— Ты не сможешь защитить их обеих, Кейт. Такова уж твоя судьба.

Что она имеет в виду? Что придет день, когда мне придется выбирать между Маурой и Тэсс? Я хочу задать ей этот вопрос, но, боюсь, ответ на него может сломить меня.

Я начинаю пятиться, пока мне в бедро не впивается дверная ручка.

— Мне надо идти. Но я вернусь за тобой, Бренна. Обещаю.

Взгляд голубых глаз Бренны словно разрывает мне сердце. Она смотрит так, будто люди постоянно обещают ей что-то, но никогда не держат обещаний. Она кивает мне из-за занавеси своих растрепанных волос:

— До свидания, Кейт.

Господи, надеюсь, что смогу сдержать свое слово. Бренна больна и несчастна, она заслуживает лучшей доли. Они все заслуживают.

Выйдя в коридор, я поникаю у стены, будто увядший подсолнух. Сиделка храпит, и капли воды с прохудившейся крыши со звоном падают в ведра.

Я не хочу признавать истину. Не хочу превращаться в человека, который хладнокровно взвешивает чужие жизни, принимая решение, которая из этих женщин более ценна, а которой можно и пожертвовать. Я не позволю Сестричеству сделать из меня подобие Инесс или даже Коры. Я останусь верна себе.

Но факты говорят сами за себя, и мысли в моей голове начинают бесконечный бег по кругу.

Бренна знает о Тэсс.

Бренна безумна. Надежды на то, что она сможет бесконечно хранить тайну, нет и быть не может.

Тэсс уже не просто моя маленькая сестренка. Она — провидица, которая может выиграть для нас войну.

А это значит…

Это значит, что, если я не смогу вытащить отсюда Бренну, я должна буду убить ее.

Как мы и договорились, в половине четвертого я подхожу к дверям лазарета и заглядываю внутрь. Сестра София разговаривает с сиделками: ее задача — отвлечь их. Адди, как и на прошлой неделе, сидит подле кашляющей девушки. Скелетоподобной старухи уже нет, ее постель пуста, и я думаю, что она, видимо, умерла. Роженицы, которую я лечила, тоже нет. Надеюсь, ее перевели наверх, а не закопали в общей могиле, о которой говорила Зара. Я даю себе клятву, что ни одна из этих женщин не встретит здесь свой конец.

Мэй перехватывает мой взгляд и спешит ко мне:

— Ты готова?

Я киваю, и мы с ней отправляемся в путь по пустому коридору. Слева от нас кухня. Кисло-сладкий запах протухшего мяса смешивается с ароматом свежеиспеченного хлеба, и я задерживаю дыхание. До моего слуха доносится звон посуды, это кто-то моет кастрюли и сковородки, распевая старинную песню высоким, довольно приятным голосом. Потом пение внезапно обрывается, за дверью раздаются приближающиеся шаги, и мы с Мэй поворачиваемся, делая вид, что идем в лазарет. Из кухни выскакивает судомойка, волоча за собой брюнетку в забрызганной одежде и с мокрыми руками. Лицо брюнетки раскраснелось от пара, волосы разметались по плечам, а вокруг талии повязан мокрый фартук.

— Сколько раз тебе говорить, Ливви? Не смей петь! — разоряется судомойка. — А теперь мне придется, не допив чай, вести тебя в твою комнату.

— Простите! Я нечаянно, оно само как-то получилось, — оправдывается Ливви. Тут ее карие глаза встречаются с моими. Я жду, что девушка сразу отведет взгляд, но вместо этого она с любопытством смотрит на меня.

— Добрый день, Сестры.

— Да иди уже, девчонка! Я не собираюсь торчать тут до вечера, — ворчит судомойка.

Мы ждем, пока они скроются в дверях на противоположном конце коридора. Ливви все оглядывается через плечо, а судомойка тащит ее за руку. Мы с Мэй спешим мимо кухонной двери к запертой кладовой.

— Если кто-то появится, кашляй. Я постараюсь побыстрее, — обещаю я.

Замок послушно открывается под действием моих чар, и я проскальзываю внутрь.

Проклятье. Тут так темно, что я едва вижу собственную руку, подняв ее к лицу. Приходится достать запасную свечу и пару спичек, которые я стащила у сиделки на третьем этаже. Руки так дрожат, что первая спичка обжигает мне пальцы, и приходится сразу задуть ее. Свечу удается зажечь только со второй попытки.

Я стою в маленькой комнате с влажными потрескавшимися каменными стенами и грязным полом. Какая-то темная тень бросается в угол и исчезает в норе. Наверное, когда-то здесь тоже держали пациенток.

Я изучаю содержимое деревянных полок. На нижних лежат кое-какие хирургические инструменты: большая пила, несколько ножей и острые блестящие скальпели. Думаю, их тут прячут, чтоб пациентки и сиделки не зарезали друг друга. Наверху теснятся маленькие коричневые бутылочки с надписью «ХЛОРОФОРМ». Между ними выстроились ряды с виски и хересом, среди которых попадаются небольшие бутылки с этикеткам «ОПИЙ. ПОРОШОК», мешки с сахаром и банки с корицей. Именно из этих ингредиентов и готовят местный «особый чай».

Я открываю одну бутылку с опием за другой и высыпаю порошок в крысиную нору, благодаря Бога за ее существование и одновременно обмирая от доносящегося откуда-то снизу скрежета маленьких коготков. Поставив свой мешок на нижнюю полку, я осторожно разворачиваю белую ткань, в которую завернуты бутылочки с приготовленным сестрой Софией снадобьем.

— Кейт, — окликает меня из-за двери Мэй, — у тебя все нормально?

— Еще минутку! — негромко отзываюсь я.

Я насыпаю порошок сестры Софии в каждую из освободившихся бутылочек, снова закрываю их и расставляю по местам. Я постаралась наложить чары, маскирующие аромат розовых лепестков под горьковатый запах опия. Если повезет, смотрительница, или повар, или кто там смешивает микстуру для чая, не станет его пробовать.

Тремя быстрыми движениями я сметаю обратно в мешок свои пузырьки, вскидываю его на плечо и задуваю свечу.

Мэй ходит туда-сюда перед дверью, и я чуть с ней не сталкиваюсь. Ее нос покраснел от холода, а руки она прячет в меховой муфте.

— Благодарение небесам, — говорит она, и тут дверь в противоположной стороне коридора начинает открываться.

Схватив подругу в охапку, я одним гигантским прыжком переношусь к временному проходу. Строители проделали его для нужд реконструкции и завесили большим листом белой бумаги. Мы жмемся друг к дружке на заснеженном дворе, наши сапожки утопают в сугробах. Над нашими головами деревянные балки крыши будущей галереи, которая ведет в новую прачечную. Склонив голову, я прислушиваюсь к шагам судомойки в коридоре. Вот распахивается, а потом и захлопывается кухонная дверь, и Мэй шепчет, щекоча мне ухо своим теплым дыханием:

— Чуть не попались.

Выглянув в коридор, я вижу, что он снова пуст.

— Скажи сестре Софии, что мы все сделали и можно уходить. Я схожу за Тэсс.

Через несколько минут я вхожу в комнату Зары, вернее, вхожу только наполовину, потому что одна моя нога остается в коридоре за дверью. Тэсс все еще сидит на кровати, ее колени касаются колен Зары, а ее голова склонена к кудрявой голове моей крестной.

— Пора идти, — объявляю я.

— Уже? — Глаза у Тэсс красные, как будто она плакала.

Кажется, мы пришли сюда не пару часов, а пару веков назад. Но лично я не могу уйти вот так сразу.

— Хорошо поговорили?

Чем Зара так ее расстроила?

— О да. — Тэсс берет в руку два листка бумаги и быстро превращает их в пару шпилек. — Зара нарисовала, как добраться до всех трех убежищ, и сказала мне пароли.

— Это замечательно. — Я адресую Заре быструю улыбку. — Пошли, Тэсс, мы не должны заставлять остальных ждать. Скоро у вас будет сколько угодно времени для общения.

Тэсс, крепко прижавшись к Заре, обнимает ее за шею:

— Я очень рада, что мы с вами познакомились.

— До свидания, Тэсс. Спасибо тебе. За все, — говорит Зара, похлопывая ее по спине. В ее карих глазах тоже стоят слезы. — Скоро увидимся, Кейт.

Несмотря на теплый плащ, меня бьет озноб. Сегодня был долгий, тяжелый день. Мамины тайны, безумная болтовня Бренны, отчаянная вылазка в кладовую… Но самая опасная часть нашего плана еще впереди.

— Кейт! Ты спишь? — глубокой ночью шепчет мне Рилла в нашей залитой лунным светом спальне.

Притворяться нет смысла: весь последний час я ворочаюсь с боку на бок, с нетерпением ожидая, когда уже можно будет наконец отправиться на встречу с Финном.

— Нет. Прости, что и тебе не даю спать.

Я вижу, как Рилла приподнимается на локтях.

— Все нормально. Ты опять куда-то собралась? — Она какое-то время мнется и продолжает: — Я и в тот раз видела, как ты ушла, но никому ничего не сказала. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, но мне беспокойно. Небезопасно одной бродить по ночам.

— Я буду не одна. — Это чистая правда. Потянувшись, я зажигаю свечу на туалетном столике. — Прости, что растревожила тебя, но ты напрасно волнуешься. Мне нужно кое с кем встретиться. С тем самым кавалером… помнишь, Алиса говорила? Его зовут Финн.

Сейчас Рилла похожа на сонного котенка. Она сидит, прислонившись к латунному изголовью кровати, и, зевая, смешно морщит свой вздернутый нос.

— Но мне казалось, Алиса говорила, что он — член Братства? Я думала, что он тебя бросил.

Я сажусь, скрестив по-турецки ноги и укутав плечи мягким голубым одеялом.

— До того как меня заставили сюда приехать, мы с ним были помолвлены. На самом деле выходит, что это я его бросила, хотя совсем этого не хотела. Он просто замечательный, Рилла. Он знает, что я — ведьма. Он все обо мне знает и вступил в Братство, чтоб защитить меня. — Я порывисто улыбаюсь. — Я бы хотела, чтоб вы познакомились.

— Я тоже, — улыбается в ответ Рилла и почесывает нос рукой в перчатке. Алиса постоянно дразнит ее тем, что веснушки-де вульгарны, поэтому Рилла пытается от них избавиться. Каждый вечер перед сном она натирает руки лимонным соком, мажет кремом, надевает перчатки и так ложится в постель. — Так, значит, у вас тайное полночное свидание? Какой скандал!

— Вообще-то предполагается, что мы будем не только целоваться, — покраснев, уточняю я. — Сегодня мы собираемся пробраться в Архив и добыть досье на пациенток Харвуда.

Я объясняю Рилле наши планы относительно Харвуда, она сосредоточенно слушает. При всей своей болтливости и порывистости, она может быть очень внимательной.

— Звучит просто здорово, Кейт, — заявляет она, когда я заканчиваю. — Только вот ты сказала, что сестра София обычно приезжает туда после обеда, а не вечером. Что, если смотрительница что-нибудь заподозрит или вас не пустят стражники?

Я хмурюсь.

— Тогда мы с Еленой используем чары принуждения.

— Мне кажется, тут вы неоправданно рискуете. — Рилла, поежившись, до подбородка натягивает свое желтое одеяло. — Почему бы вам не надеть личины Братьев? Тогда первый намек на что-то необычное будет только тогда, когда поднимется тревога. Это гораздо проще, чем ментальная магия.

— Только не для меня, — вздыхаю я. На улице ветер свистит в голых ветвях деревьев. — Я никак не могу к ним приноровиться.

Рилла недоверчиво смотрит на меня в полумраке.

— Я могла бы навести эти чары на нас обеих. Они же будут нужны только до тех пор, пока мы не запрем сиделок, верно?

— Верно. Но если что-то не заладится, мы окажемся в страшной опасности, — поясняю я. Я не хочу, чтоб Рилла думала, будто наша вылазка — нечто вроде эпизода из ее приключенческих романов. — Хотя, конечно, такая ведьма, как ты, могла бы нам пригодиться. Так ты уверена?

— Кейт, насколько я понимаю, мы давно уже не просто соседки по комнате. Ты моя сестра. — Она адресует мне лучезарную улыбку, но ее карие глаза серьезны. — А теперь расскажи мне побольше о твоем удивительном Финне. Как вы с ним познакомились?

Я смеюсь.

— Вообще-то я всегда его знала, но по-настоящему заметила всего несколько месяцев назад, когда мы в буквальном смысле столкнулись в моем саду. Знаешь, папа нанял его, чтобы он работал у нас садовником…

— Что-что ты хочешь? — часом позже орет на меня Финн.

Хотя его очки и запотели от дыхания, я прекрасно представляю себе его глаза: они наверняка полны крайнего неодобрения.

Я протискиваюсь в кованые ворота, разделяющие монастырский сад и улицу.

— Я подозреваю, что ты и в первый раз прекрасно меня расслышал.

— Тогда ты с ума сошла. — Он запускает руку в свою взъерошенную шевелюру. — Почему бы тебе просто не спросить у пациенток, кто из них способен к ментальной магии?

— Потому что при побеге из дурдома непременно начнется настоящий дурдом. И кто знает, насколько они будут в курсе происходящего? Их так долго держали на наркотиках, как они будут себя после этого чувствовать? Может, они не рискнут нам довериться. Пожалуйста, не надо со мной об этом спорить.

Затянутой в черную атласную перчатку рукой я касаюсь его предплечья. Он шаркает по снегу тяжелым черным сапогом.

— Почему я не могу просто пойти и принести тебе эти досье?

Я хмурюсь. Драгоценное время уходит на пустые споры.

— Ты говоришь, что там сотни этих папок. Я не уверена, что даже вдвоем мы сможем отыскать то, что нужно, а уж если ты пойдешь один…

— Я очень быстро читаю, — обиженно говорит Финн.

— Я нисколько не сомневаюсь. — Я делаю круглые, искренние глаза. Не хватало только оскорбить его интеллигентскую гордость! — Но что, если тебя среди ночи поймают у кабинета Жимбовского с украденными досье? Сомневаюсь, что стражники одобрительно к этому отнесутся. А я смогу заставить их все забыть. Я смогу защитить нас.

Финн наклоняется и выуживает из сапога пистолет.

— Я тоже могу.

— Только не так! — Я, разозлившись, закрываю лицо руками. — Я не хочу, чтоб ты кого-нибудь застрелил только в доказательство своей храбрости. Я собираюсь пойти в Архив, а с тобой или без тебя, это уже дело десятое. Но я буду очень признательна тебе за помощь.

— Хорошо, — вздыхает Финн, притаптывая снег. — Но ты меня страшно разозлила. В жизни не встречал таких вредных девчонок.

Я улыбаюсь и тянусь к его руке.

— Знаешь, я далеко не впервые слышу о себе такое.

— Почему я ни капли в этом не сомневаюсь? — Он сжимает мою руку и отпускает ее. — Мы должны быть очень осторожны. Никогда не знаешь, кто может оказаться поблизости.

Я кошусь на газовый фонарь над нашими головами, его пламя начинает колебаться и гаснет, а на улице становится чуть темнее. Потом гаснет следующий фонарь, а за ним — еще один. Я беру Финна за руку.

— Так лучше?

— Гораздо, — отвечает он низким восхищенным голосом и касается моих губ своими. — А сейчас пробежимся еще разок по плану на среду?

Я начинаю рассказывать, но, когда добираюсь до наведения личин на ведьм и карету, Финн меня останавливает:

— Я позаимствую экипаж Денисова. Это довольно просто, он же будет на заседании Совета. На его карете настоящая эмблема Братства, так что вам придется поддерживать на одну иллюзию меньше.

Город вокруг нас непривычно тих. В этот поздний час не ездят по улицам фургоны и экипажи, пусты тротуары. Теперь, когда фонари погасли, я могу разглядеть на небе звезды.

— Я не могу позволить тебе украсть карету. Что, если мы с чем-нибудь столкнемся, или все пойдет не так, или…

— Во-первых, не украсть, а позаимствовать, — перебивает Финн. — А во-вторых, править ею буду я сам, потому что я иду с вами. Все остальные будут только прикидываться Братьями, но я-то — самый настоящий Брат. — Он показывает на свой черный плащ, и в его голосе прорезается горечь.

Я смеюсь, чтоб развеять его печаль.

— Хотела бы я попытаться тебя отговорить, но подозреваю, что это невозможно. Если бы это зависело от меня, ни за что бы не позволила тебе пойти на такое безумие.

— Вот именно, — говорит он решительно. — Мы теперь команда. Куда ты, туда и я.

— Думаю, я как-нибудь смогу это пережить, — ухмыляюсь я, засовываю руку в карман и извлекаю оттуда маленький пакетик с травами. — У меня для тебя еще одно задание. Ты говорил, что Шон Бреннан — хороший человек, и не ошибся: он долгие годы был агентом сестры Коры в Руководящем Совете и до сих пор им остается. Сможешь как-нибудь встретиться с ним в среду утром? И угостить его чашкой чая? От этих трав он заболеет. Ненадолго, конечно, но заседание Руководящего Совета ему придется пропустить.

— Отлично. — Финн берет у меня пакет и запихивает его в карман плаща.

Я большим пальцем касаюсь его ладони.

— А из вас получился лихой лазутчик, мистер Беластра.

Это отчаянная дерзость — вот так открыто держать его за руку. Мы проходим мимо магазинчика, где продают сыры, мимо лавки меховщика и двух кафе, но тут, в торговом районе, все закрыто на ночь, окна темны и ставни задвинуты. Город, который всегда кажется мне таким чужим, таким шумным и зловещим, сегодня выглядит знакомым, пустынным и обманчиво безопасным. Словно он принадлежит нам, и только нам.

Национальный Архив прекрасен.

— Он как храм, — выдыхаю я, повыше поднимая свечу. — Храм книги.

Я никогда не видела ничего подобного. Деревянный сводчатый потолок исчезает во мраке где-то высоко-высоко над нашими головами. В центре помещения стоит дюжина столов на козлах, на столешницах громоздятся стопки книг, приготовленных для внесения в каталоги. Вдоль каждой стены тянутся стеллажи, уставленные тысячами томов. Винтовая лестница ведет на балкон, также отданный под ряды книжных полок. Хрустальные подсвечники отражают лунный свет, проникающий в высокие стрельчатые окна.

— Это прекрасно, — говорю я.

Но даже слово «прекрасно» кажется недостаточно выразительным. В этом зале чувствуется нечто священное, возвышенное, вызывающее благоговейный трепет и заставляющее притихнуть. Здесь, в этом дворце книги, я чувствую себя ничтожной и смиренной, словно перед лицом летней грозы, громыхающей от края и до края неба.

Тэсс, вне всякого сомнения, тут понравилось бы. Ее храмы — книжные магазины, а тут прямо-таки кафедральный собор.

— В других странах во всех крупных городах есть библиотеки, они примерно так и выглядят, — говорит Финн. — И каждый может прийти туда и взять на время любую книгу, какую захочет.

— Я не знала, что бывает столько книг сразу, — признаюсь я, озираясь, и направляюсь к ближайшей полке. Подняв свечу, я изучаю стоящие на ней томики.

Финн протягивает руку и пробегает пальцами по темным корешкам.

— Здесь хранятся одобренные Братством книги: переводы Писания, официальная история Новой Англии, философские трактаты, словари, научные и натуралистические труды. Но наверху есть все что угодно. — Он улыбается мне злой, полной сарказма улыбкой. — Все, что они не позволяют нам читать: мифы, романы, пьесы. Пойдем, я хочу кое-что показать тебе.

Патруль стражников только что удалился; сидя в кустах неподалеку, мы выждали, когда исчезнет свет их фонарей.

— У нас есть время? — спрашиваю я.

— Тебе захочется это увидеть, — обещает Финн.

Подобрав свои розовые юбки, я поднимаюсь по узким ступенькам винтовой лестницы. Один раз я оступаюсь, и Финн мягко поддерживает меня за талию. Его губы касаются моей шеи как раз над верхней перламутровой пуговкой на спине, и мое сердце начинает частить.

Поднявшись наверх, я ставлю свою мерцающую свечу на низкую тележку, полную книг, и наклоняюсь над перилами балкона, любуясь залом. Финн упирает руки в перила по обе стороны от меня. Его теплые губы спускаются вниз по моей шее, касаются голой ключицы, пробегают по плечу. Я откидываюсь назад, прижимаясь к нему, чувствуя, как мое тело делается горячим и наполняется желанием.

— Кейт, — выдыхает Финн, и я обращаю к нему лицо.

Сегодня я надела заказанное для меня Еленой новое зимнее платье. В нем-то я и была в видении Тэсс вместе с Финном. Он подцепляет пальцем мой атласный розовый пояс и притягивает меня к себе.

— Ты в лунном свете, в этом зале, в этом платье…

Его взгляд путешествует по мне, поднимается от пены бледно-розовых юбок, расшитых темно-розовыми бутонами, минует вздымающуюся, волнующуюся грудь, добирается до кремовой кожи шеи и задерживается на губах, заставляя меня учащенно дышать. Он едва касается меня, но под этим его взглядом я чувствую себя раздетой.

— Это все так прекрасно. Как во сне. — В его вдруг охрипшем голосе звучит восхищение.

— Тогда это и мой сон тоже, — признаюсь я, и наши губы встречаются в долгом, нежном, восхитительном поцелуе.

Мы сливаемся, срастаемся друг с другом, мягкий розовый шифон и серый хлопок, и руки, и губы… о, я могла бы стоять здесь так, пока не взойдет солнце. Я могла бы провести так всю оставшуюся жизнь.

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, я опускаю голову ему на плечо и обнимаю его за талию. Я чувствую, что губы мои слегка припухли, нежная кожа подбородка горит, натертая, словно наждаком, его щетиной, а прическа растрепалась, и волосы рассыпались по плечам.

Финн прочищает горло:

— Вообще-то я тебя сюда не за этим звал, — говорит он, однако вовсе не выглядит при этом недовольным.

Он берет меня за руку, и ведет по балкону прямиком к одной из полок, и протягивает мне книгу. «Арабелла, отважная и справедливая», читаю я на обложке. Вскинув на Финна взгляд, я обеими руками принимаю книгу. Ее красный корешок потрескался, страницы пожелтели и растрепались.

— Она выглядит старой.

— Это первое издание, 1821 год. — Он осторожно раскрывает книгу и показывает мне затейливую вязь рукописных буковок на титульном листе. — Смотри, она написала тут свое имя.

— Кто, Арабелла? — шучу я, поднося страницу ближе к глазам.

Под напечатанной надписью «КАРТЕР А. ДЖЕННИНГ» стоит четкая рукописная подпись: «Кэтрин Амелия Дженнинг». Ахнув, я разглядываю след ее пера.

— Во-первых, это женщина, а во-вторых — Кэтрин, и никак иначе. — Финн улыбается широкой улыбкой.

— Это же замечательно. — Я обнимаю его свободной рукой и прижимаюсь теснее. — Спасибо, что показал.

— Я рад, что тебе понравилось. Только подумай, если Сестричество победит в войне, здесь когда-нибудь можно будет устроить настоящую библиотеку, — тихо говорит Финн. — Мы сможем снова напечатать запрещенные книги, чтоб восполнить то, что сожгли Братья. Люди будут брать их домой и читать, просто читать и ничего не бояться.

Я неохотно ставлю книгу обратно на полку.

— Хотела бы я привести сюда Тэсс.

— Может быть, когда-нибудь и приведешь. — Финн смотрит на свои карманные часы и берет с тележки свечу. — Нам нужно поторопиться. Стражники скоро вернутся.

— А ты знаешь, где хранятся досье? — Архив оказался несравненно больше, чем я себе представляла.

— В запертом шкафу в кабинете брата Жимборского. Я их видел. Мало того, во время вчерашнего короткого визита к Жимборскому я стащил ключ. Опрокинул на него чай, стал быстренько его вытирать… в общем, не думаю, что он хватится этого ключа в ближайшее время, их у него штук десять в связке, не меньше, — говорит Финн.

Он ужасно горд своим отчаянно храбрым поступком, и у меня не хватает духу сказать ему, что я могу без всякого ключа отомкнуть любой замок.

Небольшая дверь в конце балкона ведет в коридор, из которого можно попасть в многочисленные кабинеты. Финн открывает последнюю дверь справа, и мы оказываемся в комнате, посреди которой стоит массивный письменный стол, а вдоль стен выстроились деревянные шкафы картотеки ему под стать. Один из шкафов заперт на латунный замок. Финн открывает его тонким матовым универсальным ключом.

— Ну вот, пожалуйста, — заявляет он, перерывая высокую стопку бумаг, — с самого верха лежит досье Бренны Эллиот. — Финн перекладывает папку на стол и раскрывает ее. — Тут давние предсказания и доклады сиделок о ее выходках. Такое впечатление, что на прошлой неделе кого-то посылали в Чатэм, чтобы поговорить с ее родителями и уточнить кое-какие моменты. Вот еще отчет Ишиды, он говорил мне о нем.

Я хватаю со стола Жимборского карандаш и стопку бумаги и сую все это Финну:

— Вот. Запиши все пророчества, которые могут нам пригодиться.

Финн кивает и снова переключает внимание на шкаф.

— Похоже, Харвудские досье разложены в алфавитном порядке, но некоторые лежат отдельно, сверху, и на них гриф «совершенно секретно». Может быть, нам нужны именно они?

Я выглядываю на улицу в щель между красными жаккардовыми занавесками. Белый шпиль мраморного Ричмондского собора по-прежнему освещен луной, но она уже не так высоко стоит в небе. Чуть дальше по улице я вижу серое каменное здание Национального Совета. Сколько же времени прошло с тех пор, как мы покинули монастырь? Одна только дорога заняла не меньше получаса.

В первом десятке досье речь идет о пациентках, склонных к побегу. Одни пытались перелезть через забор, другие — спрятаться в фургонах с припасами. Позапрошлым летом одна женщина украла у смотрительницы пистолет и застрелила сиделку. В прошлом году шестнадцатилетняя Парвати Капур пыталась во время визита брата Кабота задушить того его же галстуком. Когда ей это не удалось, она попробовала принудить его выколоть себе глаза ножом для бумаг, который лежал на письменном столе смотрительницы, и брат Кабот чуть было этого не сделал. Похоже, Парвати — вполне вероятная кандидатка в Сестричество, и даже неважно, владеет она ментальной магией или нет.

— Я все списал. За то время, что они наблюдают за Бренной, было одиннадцать пророчеств, — говорит Финн.

Примерно столько же, сколько и у Тэсс. Я протягиваю Финну новую пачку бумаг.

Дело идет удручающе медленно. Десятки девушек оказались в Харвуде по ничтожным, смехотворным поводам: одни, к примеру, ответили отказом на сватовство престарелых членов Братства, других застали при компрометирующих обстоятельствах с мужчинами, которые впоследствии отказались на них жениться… Некую Клементину полгода назад арестовали за то, что она сделала волосы своей сестры голубыми. В ее досье сказано, что заклятие, которое она сплела, чтоб заставить сестру молчать, обернулось против нее самой, и она еще до суда онемела.

Я сочувствую всем этим девушкам, порой они, как Клементина, вдобавок вызывают у меня любопытство, но задача моя заключается не в этом — я ищу в их досье явные указания на ментальную магию. Ищу, но не нахожу. Мое разочарование растет по мере того, как я приближаюсь к грифу «УМЕРШИЕ». Записи едва ли отражают истинную картину. Например, в досье Зары не говорится о ее способности к ментальной магии, хотя я знаю, что она владеет чарами принуждения. Преступление моей крестной состоит в том, что у нее были книги о колдовстве.

Наконец я нахожу еще одну кандидатку. Оливию Прайс обвинили в том, что она навела порчу на члена Братства, когда тот пытался арестовать ее за хранение запрещенных музыкальных инструментов. Должно быть, это та самая брюнетка Ливви, получившая нагоняй за пение в кухне, которую мы с Мэй видели сегодня днем.

Усыпанное звездами насыщенно-черное небо за окном постепенно приобретает цвет индиго. Я уже готова сдаться, но тут Финн радостно переводит дух.

— Нашел что-нибудь?

— Корделия Александер, — заявляет он, триумфально помахивая папкой в воздухе.

— И в чем ее обвинили?

Он слегка остывает.

— Нанесение невосполнимого ущерба разуму ее старшего брата. Когда это произошло, ей было всего двенадцать. Она играла, наряжаясь в драгоценности своей матери. Ну и потеряла какую-то бриллиантовую безделушку. А потом попыталась принудить брата никому не рассказывать об этом. Ее родители сдали.

— Господи боже, — моя ладонь непроизвольно взлетает к губам, — ужас какой.

Вдруг Финн склоняет голову набок.

— Тсс, — шепчет он, задувая свечу, — кто-то идет.

До моего слуха доносится бряцанье ключей и громкие мужские голоса. Финн нагибается (чтобы убрать со стола бумаги, думаю я), но вместо этого он тянется к сапогу.

— Что ты делаешь? — шиплю я, закрывая шкаф.

— Пистолет, — шепчет он.

— Я подозреваю, что они тоже вооружены. Постараюсь сделать так, чтобы обошлось без стрельбы. Лезь под стол. — В одну руку я хватаю свечу, в другую — стопку бумаг. — Может, они только заглянут сюда, и все. Но если нет, я обо всем позабочусь.

Финн отодвигает в сторону кожаное кресло и лезет под стол. Я скрючиваюсь рядом с ним, стараясь стать как можно меньше и незаметнее.

— Я вроде вот тут свет видел, — раздается из коридора неуверенный грубый голос.

Как глупо. Нужно было первым делом наколдовать непроницаемую завесу.

— Это, наверно, было просто отражение луны, — возражает другой стражник.

— Лучше на всякий случай проверить, — настаивает первый.

Дверь, скрипнув, отворяется, комнату пересекает луч света, и я задерживаю дыхание. Сердце колотится в груди, будто молот. Стражников двое. Смогу ли я заставить их уйти? Маура была права, мой страх навредить кому-нибудь оборачивается против меня. В темноте рука Финна находит мою руку.

— Ничего и никого, я ж тебе говорил, — гогочет второй стражник. — Кто бы мог забрести сюда в такую глухую ночь? Даже старикашка Жимборский не настолько без ума от своих книжек.

Дверь снова скрипит, закрываясь, и мы остаемся в тишине и темноте. Долгое мгновение мы выжидаем, прислушиваясь к тому, как удаляются по коридору шаги, а потом я вылезаю из-под стола. Финн следует моему примеру, вытягиваясь во весь свой немаленький рост.

— Чуть было не попались. Я уже готов был совершить что-нибудь непоправимое. Благодарение Господу за твой трезвый ум, — говорит он и восхищенно смотрит на меня.

Но я потрясена до глубины души. Мы были на волосок от катастрофы.

— Ты веришь, что у нас получится? — выпаливаю я. — На самом деле веришь, что это их спасет?

Финну нет нужды спрашивать, что я имею в виду. Он наклоняется, и его губы касаются моих. Карие глаза за стеклами очков смотрят очень серьезно.

— Я верю в тебя, Кейт Кэхилл, и я верю в нас. Я здесь, чтобы помочь, потому что ты во мне нуждаешься. И неважно, насколько безумными кажутся твои планы или насколько велик риск. Ты разве до сих пор этого не знала?

18

Вторник проходит, как в тумане. Когда мы тренируем чары перемещения, я теряю сосредоточенность, и моя тарелка разбивается, во время отработки иллюзий не могу удержать личину и двух минут подряд, а на анатомии путаю maxilla и patella.[5] Я совершенно вымотана, потому что пробралась в монастырь уже на рассвете, поспала всего пару часов перед завтраком и не могу думать ни о чем, кроме предстоящего побега из Харвуда. Свобода нескольких сотен пациенток, кажется, зависит от мелочей, которые станут известны только на месте. Я молюсь о том, чтоб Инесс была сильно занята своими собственными планами, и у нее не осталось ни сил, ни времени вмешиваться в наши.

В организации побега участвуют сестра София, Мэй, Рори и Рилла, а Елена с кем-то переговорила и обещала, что у нас будут еще помощницы. Во время послеобеденного чая она в переливчатом зеленом платье, которое очень идет к ее коричневой коже, стоит у буфета и шепчется с ученицами и преподавательницами, отзывая их в сторонку. Я собираюсь подняться в спальню и немного вздремнуть, когда она вдруг ловит меня за рукав.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»