Проклятая звезда Спотсвуд Джессика

Алиса скрещивает руки на груди.

— И тем, что ты стояла рядом с ней, когда ее арестовали, ты привлекла внимание ко всем Сестрам. Странно, что стражники не задавали тебе вопросов.

— Я уверена, что Кэтрин справилась бы с ситуацией, если бы ее начали допрашивать, — говорит сестра Кора и снова повышает голос: — Будьте осторожны, девочки, и не теряйте надежды. Темные времена не навсегда.

С этими словами она разворачивается и начинает подниматься по слабо освещенной лестнице, ее силуэт пропадает во мраке. Послушницы вешают свои плащи на колышки и разбредаются кто куда. Большинство поспешно поднимаются в свои спальни, некоторые идут в библиотеку, хотя я не представляю, как они будут заниматься, а кое-кто устремляется в гостиную поговорить об ужасах этой ночи. Рилла перехватывает меня, когда моя рука уже лежит на перилах лестницы.

— Пойдем попьем какао, — предлагает она. — Тебе не надо бы оставаться одной.

Как раз этого я и хочу — побыть одной. Но я ведь пообещала себе, что постараюсь стать хорошей подругой, разве нет? Поэтому я позволяю ей увлечь себя в гостиную для учениц. В монастыре две гостиных, олицетворяющих публичную и частную жизнь Сестричества. В ученической гостиной мы пьем чай после окончания учебы, девушки приходят туда, чтобы пообщаться между собой. Эта нарядная комната с голубыми занавесками на окнах, газовыми лампами и разноцветным пушистым ковром на полу. Тут есть пианино, шахматная доска, разложенная на маленьком чайном столике, корзинка с принадлежностями для вязания и стопка модных журналов.

Мэй утопает в синем кресле в шотландскую клетку, и я пристраиваюсь на пуфике возле ее ног. Рилла спешит на кухню приготовить нам какао. Алиса и Вайолет занимают свои обычные места на розовом плюшевом диванчике, и еще несколько девушек устраиваются тут и там на стульях и банкетках. Некоторое время в гостиной не слышно ни звука, лишь потрескивают поленья в очаге.

— У моей мамы есть несколько книг, она прячет их в тайнике своего гардероба, — говорит Люси Уилер, ерзая на табуретке возле пианино.

— А моя тетушка учит старинным танцам, — растягивая слова, произносит Дейзи Рид, высокая девушка с кожей цвета какао. — Она проводит уроки в своем амбаре. Девушки приходят и танцуют друг с дружкой вальс, а мой дядюшка подыгрывает им на скрипке. Тетю научила танцевать бабушка, а ее — прабабушка.

Младшая сестра Дейзи, Ребекка, сидящая подле Люси, грызет ноготь.

— А от дедушки они это скрывают, потому что он — член городского Совета.

Мэй сует руку в карман и вытаскивает оттуда резные костяные четки мала.[2]

— В моей семье до сих пор исповедуют религию нашей старой родины. Дома мы говорим по-китайски. К тому же мы иммигранты, поэтому нас, чуть что, подозревают во всяких гадостях.

— А мой отец каждый день совершает измену, — говорит Вайолет ван Бурен, дочь монастырского кучера и закадычная подруга Алисы. — В случае чего его наверняка казнят.

— Да хватит уже! Вы все ведете себя как перепуганные маленькие дурочки. А они именно этого и добиваются, — хмуро смотрит на нас Алиса. — Они хотят, чтоб мы боялись. И от страха не решались бросить им вызов.

— У меня и так только отец остался, если я и его потеряю… — начинает Вайолет. Это красивая девушка с блестящими темными волосами и большими фиалковыми глазами, цвет которых перекликается с ее именем.

Алиса закатывает глаза:

— Ты должна гордиться своим отцом! Большинство людей трусливы, как овцы.

Вайолет вытаскивает из волос шпильки, раскладывает их на подлокотнике дивана и запускает пальцы в роскошную шевелюру. Она явно старается таким образом избежать взгляда Алисы.

— А я и горжусь. Но это не значит, что я не беспокоюсь вдобавок.

— Знаете, о чем я подумала? А вдруг Братьями недовольно куда больше людей, чем кажется? — Мой голос тих, но все в комнате оборачиваются и смотрят на меня. — Парни, которые ранили Мэй, целились в Братьев. Я раньше никогда не видела ничего подобного.

— Я вчера встречалась с родными, — говорит Мэй, наклоняясь, чтобы разуться. — Батюшка далек от политики, но его возмутил запрет на работу для девушек. Моей сестре Ли несколько недель назад исполнилось шестнадцать, она нанялась вышивать корсеты — и зарабатывает хорошие деньги. Батюшка надеется, что ей позволят работать на дому, но если нет…

— А тем, у кого деньги есть, это без разницы. Их жены и дочери не работают, — говорит Алиса, тревожно постукивая каблуками по паркету.

Я вспыхиваю. Наш отец начинал как скромный учитель, но потом унаследовал от дядюшки транспортный бизнес и стал коммерсантом, как отец Алисы. С тех пор у нас в семье появился определенный достаток, и нам с сестрами нет нужды работать, чтоб свести концы с концами. Финн, помнится, сокрушался, что, если я выйду за него замуж, люди назовут это мезальянсом. Он боялся, что мне быстро надоест собственноручно готовить обед и пришивать пуговицы. Отчасти его желание достойно содержать жену стало причиной того, что он стал членом Братства.

Мои мысли снова и снова возвращаются к его записке:

Встретимся в полночь у садовых ворот. Надо поговорить.

Больше в ней ничего не было.

— Папа почти не говорит со мной о политике, но готова спорить, что его это тоже беспокоит, — продолжает Алиса. — Братья могли бы прислушаться к кому-то вроде него — к какому-нибудь уважаемому человеку, — но до лавочников им точно дела нет.

— Но если недовольных станет много… — начинаю я. Скрючившись на низком пуфике, я чувствую себя ребенком среди взрослых, поэтому встаю на ноги.

— То ничего не случится, — перебивает меня Алиса. — Только мы можем что-то изменить. Почему ты этого не понимаешь? — требовательно спрашивает она, воздевая руки к потолку. — «Темные времена не навсегда», сказала сестра Кора, но они не кончатся, если мы ничего не сделаем для этого! Мы не можем просто сидеть тут и дожидаться, когда у тебя наконец-то начнутся видения.

К моему лицу приливает краска. Алиса понятия не имеет, каково это — чувствовать себя совершенно бесполезной.

— Если бы я могла что-то сделать для того, чтоб они начались, я бы это уже сделала!

— Да неужели? — Алиса презрительно кривит губы, и я виновато вперяю взор в синий ковер под ногами.

— Мы должны что-то делать, — говорит Люси, одна из самых младших учениц. Ей всего двенадцать, у нее румяные щечки и длинные косы цвета жженого сахара. — Иначе мы дождемся, что они начнут сажать под замок всех девушек подряд… или станут сжигать их на кострах.

— Видите, даже Хрюшка это понимает, — огрызается Алиса.

Люси — довольно пухленькая девочка, и ее безобидная детская любовь к сладкому, конечно, стала мишенью для Алисиных ядовитых шуток.

— Не обманывай себя, Кейт! Обывателей не волнуют права женщин, им есть дело только до того, чтоб у них на столе была еда. Братья держат их в страхе — что ж, может, мы должны поступать так же. Похоже, это единственный способ держать народ в узде.

— Разве не из-за этого лишились власти Дочери Персефоны? — спрашиваю я, и тут вдруг наступает тишина. Я чувствую, как дыбятся волоски у меня на шее, и медленно оборачиваюсь.

— Мисс Кэхилл! — В дверях стоит сестра Инесс. — Уделите мне пару минут.

В ее голосе до сих пор звучит сильный испанский акцент. Эти напевные интонации больше подошли бы совсем другому человеку, не ей. До меня доходили слухи, что она нелегально перешла южную границу испанских территорий и Новой Англии, будучи еще совсем девчонкой. Она пошла на такой риск, чтобы отыскать здесь других ведьм. Очень романтичная история, конечно, но лично мне жаль пограничников, которые могли встретиться на ее пути. Я почти уверена, что она легко может выпотрошить любого мужчину.

— Да, мэм.

Я следом за Инесс иду по коридору. Она шагает в свою полутемную классную комнату, прямо к большому дубовому столу и усаживается за него с прямой, как шомпол, спиной.

— Для Дочерей Персефоны нынче темные времена, мисс Кэхилл, и я подозреваю, что они станут еще темнее перед тем, как закончатся. Сегодня Братья напомнили нам, на что они способны.

Она выравнивает стопку ученических работ на столе и отодвигает ее в сторону. Я вижу, что на самом верху лежит листок, вкривь и вкось исписанный каракулями Риллы.

— Дерзну сказать, что нам следует поступить так же. Но для этого нам необходим лидер. Маленькие никчемные создания, которые тихо бродят по коридорам, для этого не годятся. Наши девушки должны быть сильными.

— Я — сильная. — Я раздраженно распрямляю плечи.

— Тогда докажи это.

Инесс касается броши из слоновой кости у горла. Как всегда, она с головы до пят в черном бомбазине. И никаких украшений, кроме этой брошки.

— До сих пор я делала все, что от меня требовалось. Если нужно что-то еще, только скажите.

Я оставила все, что мне дорого: Финна, сестер, мой сад. Чтобы защитить то, что я люблю, я лишилась всего и приехала сюда. Я отдала всю себя, что еще я могу предложить?

— Ментальная магия, — мягко говорит Инесс. — Это — наше самое сильное оружие против врагов. Я хочу убедиться в том, что ты действительно ею владеешь.

Пока я пребываю в сомнениях, мои глаза останавливаются на толстом словаре в кожаной обложке, лежащем на краю ее стола.

— Вы желаете, чтоб я продемонстрировала действие ментальной магии на вас?

Никогда не встречала никого, кто добровольно желал бы подвергнуться этой процедуре. Неужели сестра Инесс пойдет на такое?

— Нет. — Ее рот дергается, будто я предложила нечто абсурдное. — Я хочу, чтоб ты пошла сейчас в гостиную и внушением прислала ко мне в кабинет всех, кого сможешь.

В углу стола шипит газовая лампа. С моего места мне видно, что ее синее стекло покрывает толстый слой пыли. Сестра Инесс не кажется человеком, который заботится о красоте, и эта классная комната почти не несет на себе отпечатка ее личности. Тут нет ни картин, ни живых цветов, ни красивых вазочек.

— Это очень простой приказ, вреда никому не будет, так что можешь не беспокоиться, — говорит она.

Я прикусываю губу. Конечно, она не станет подвергать своих собственных учениц серьезной опасности, но…

— Я считаю неправильным вмешиваться в сознание девушек, не заручившись их согласием, — объясняю я. — Может, я не слишком-то правильно себя вела, но мне хочется найти здесь подруг. Как я могу рассчитывать на их доверие, если буду так с ними поступать?

— Если ты все сделаешь, как следует, они никогда об этом не узнают, — говорит сестра Инесс. — Вы здесь не для того, чтобы заводить подруг, мисс Кэхилл, и вы им не ровня. Вы — ведьма из пророчества. Вам ни к чему их доверие или, тем паче, их симпатия. Нужно, чтобы они вас уважали. А если вдобавок они станут вас бояться — что ж, тем лучше.

Ее слова выбивают почву у меня из-под ног. Может, она и права, но я совсем не хочу быть такой вот предводительницей.

— Но почему сейчас? — спрашиваю я, опускаясь за парту в первом ряду.

Карие глаза Инесс сужаются, широкие брови сливаются в одну линию.

— А ты предпочла бы дождаться настоящей опасности и обнаружить, что ты ни на что толком не способна? Твоя излишняя брезгливость в этом вопросе меня разочаровывает.

Я складываю руки на исцарапанной деревянной столешнице:

— Я уверена, что при необходимости смогу это сделать. Но я не стану никого заколдовывать вопреки собственной совести, только чтобы вам угодить. Знаете, я ведь не дрессированная обезьяна шарманщика, которая плетет чары по команде.

Сестра Инесс смотрит на меня ошарашенно, но я не опускаю глаз.

— Конечно же, нет, — в конце концов говорит она, снова без нужды принимаясь выравнивать стопку ученических работ. Создается полное впечатление, что она просто старается хоть чем-то занять руки. — Приношу свои извинения. Я понимаю, что подобные действия могут оказаться пагубными. Мы даже не знаем наверняка, ты ли та самая ведьма из пророчества. Но пока мы не убедились в обратном, следует вести себя так, как будто ты она и есть. И если это так… ну, возможно, ты будешь призвана раньше, чем думаешь.

— Потому что сестра Кора при смерти.

— Она рассказала тебе? — Инесс явно ошеломлена моими словами. — Ладно. Будет чудом, если она дотянет до Нового года. А когда ее не станет, найдутся те, кто предложит тебе стать нашей предводительницей, невзирая на твою молодость и неопытность, просто потому, что ты — та самая ведьма. И я хочу, чтоб ты знала: когда мы потеряем Кору, ты сможешь на меня рассчитывать. Вы ведь просто девушка, мисс Кэхилл, а ваше будущее положение потребует трудных решений. Душераздирающе трудных. Я долгие годы была правой рукой Коры и смогу помочь тебе принимать решения. Или, если ты этого захочешь, принимать их за тебя. — Она встает и обходит свой стол. — Ты станешь совершеннолетней в марте, но никакой спешки нет. Я буду счастлива руководить монастырем столько, сколько тебе понадобится. — Сестра Инесс кладет мне на плечо свою холодную костлявую руку. — Ты поняла, что я сказала?

— Да, мэм. — Она предложила мне выход из положения — весьма заманчивый выход. — Благодарю вас.

— Хорошо, тогда увидимся завтра на занятиях.

Я встаю, понимая, что она меня отпускает. Но откуда тогда это жуткое ощущение, что мне только что устроили проверку, и я не понимаю, прошла я ее или, наоборот, завалила?

Двумя этажами ниже допотопные часы бьют полночь. Я смотрю на Риллу, которая свернулась калачиком под желтым стеганым одеялом и убедительно похрапывает. Я на цыпочках прохожу через комнату и, затаив дыхание, открываю дверь.

Потом я замираю на каждый скрип старой деревянной лестницы. Внизу, в кухне, я задерживаюсь, чтобы накинуть плащ и прикрыть светлые косы капюшоном. Ноябрьский ветер страшно завывает в дымоходе.

Холод, который царит внутри здания монастыря, не идет ни в какое сравнение с холодом на улице. Стоит только мне выйти на задний двор, он набрасывается на меня и начинает кусать нос, щеки и кончики пальцев. Вода в мраморной птичьей купальне замерзла. Я поспешно прохожу под запотевшими окнами оранжереи сестры Эвелин, тоскуя по ее влажному теплу.

Ветер забирается под плащ, сдувает с головы капюшон и треплет волосы. Месяц бросает с неба тени на песочную дорожку. Для того чтобы разоблачить меня, достаточно одной-единственной девушки, прижавшейся носом к холодному оконному стеклу и любующейся ночным садом.

Сад занимает весь задний двор. Кованые железные ворота в дальнем его конце выходят на переулок. Я хватаюсь за холодный металл и тяну на себя. Из-за угла возникает высокая фигура.

Целую минуту я только глупо улыбаюсь, а потом бросаюсь к нему, томимая безрассудным желанием.

— Почему?

Капюшон скрывает его лицо, но этот голос я узнала бы где угодно. Вот только никогда прежде не слышала в нем такой ярости. Я замираю на месте, будто вдруг наскочив на разделившую нас прозрачную стену.

В тот день, в церкви, он задал мне этот же вопрос. Это было последнее, что я услышала от него в Чатэме. И первое, о чем он спросил сейчас.

Мы стоим так близко друг к другу, нас разделяют лишь какие-то дюймы. Я могла бы потянуться и…

— У нас был план. Я выполнил свою часть и ожидал того же от тебя. Я надеялся, что ты объявишь о нашей помолвке. Что случилось, Кейт? Неужели ты… — Ветер срывает капюшон с его головы, и я вижу, что его медные волосы растрепаны еще сильнее, чем обычно, а щеки и уши покраснели. Он делает глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. — Твои чувства ко мне изменились?

— Нет! — Я потрясенно смотрю на него. Неужели он считает меня такой непостоянной и вероломной?

— Тогда скажи, почему ты это сделала?

Он словно напрягся под черным плащом, а взгляд… Финн держится еще холоднее, чем в момент нашей встречи на площади, хотя кажется, что это невозможно.

Я собиралась сказать ему, что мы не можем быть вместе. Убедить, что я этого не хочу. Для него гораздо безопаснее будет забыть меня, вернуться в Чатэм и найти другую девушку. Я собиралась сделать так, чтоб он меня возненавидел.

Я уже много лгала, и мне еще не раз придется это сделать, но только не сейчас. Я не могу заставить себя солгать.

— Скажи мне. — Его голос обрывается, а карие глаза ловят мой взгляд в поисках ответа.

Так хочется вывалить на него всю правду, и пусть он утешит меня, убедит, что все будет хорошо, уничтожит поцелуями все мои страхи. Когда я впервые поцеловала Финна, его губы были голодными, а руки — нежными, как перышки. Тогда, помню, повсюду появились перья. Они хрустели под моими туфлями, плыли над громоздящимися в чулане горами запрещенных книг, торчали из его спутанной шевелюры.

Даже сейчас я чувствую, как заполоняет меня моя магия, пробудившаяся от этой безумной смеси страха и вины, любви и стыда и от близости Финна, который стоит в какой-то паре дюймов от меня. Он — тот единственный, кто заставляет меня становиться такой, полудикой и вожделеющей.

— Если я та самая сестра из пророчества, у меня есть обязательства перед остальными девушками. Перед остальными ведьмами.

Я понижаю голос, хотя мы совсем одни в ночном саду, а вокруг завывает ветер.

— А как насчет обязательств передо мной? Или перед собой, раз уж на то пошло? — Его плечи ссутуливаются. — Это совсем не похоже на тебя, Кейт. Девушка, в которую я влюбился, не захотела бы жить в Нью-Лондоне, в монастыре. Это не ты. Или, может быть, я в тебе ошибался.

— Нет! — выкрикиваю я, потрясенная звучащим в его голосе сомнением. — Я та же самая девушка.

— Тогда что изменилось? Я слышал о пророчестве Бренны. Братья тебя ищут. Они не остановятся, пока… — Он запинается, но мы оба знаем, какие слова не были произнесены. Они не остановятся, пока я жива. — Или у тебя были видения? Ты должна была мне сказать: ты можешь доверять мне…

— Я знаю, — перебиваю я. — Но у меня пока не было никаких видений.

— Тогда почему ты уехала? Они что, угрожали твоим сестрам? — Его голос смягчился, но глаза за стеклами очков полнятся нетерпением.

— Нет.

Тогда им была нужна только я, а не Маура или Тэсс. Я умоляла их забрать в монастырь Мауру — в конце концов, она именно этого и хотела, к тому же тогда ей пришлось бы расстаться с Еленой, — и позволить мне остаться дома с Тэсс. Они не согласились. Сказали, что ведьме моего калибра место в Сестричестве.

Эти воспоминания заставляют меня поежиться.

— Ради того, чтоб мы были вместе, мама отказалась от книжной лавки. От дела всей ее жизни, от отцовской мечты. А я вступил в Братство, которое мне ненавистно. Я сделал это ради тебя, а ты… ты уехала, как будто все это ничего не значит. — Финн говорит все громче и громче; в конце концов он отворачивается от меня, вцепившись затянутыми в перчатки руками в кованые железные ворота.

— Прости. — Конечно же, этого совершенно недостаточно. Я засовываю руки поглубже в карманы, чтобы ненароком не потянуться к Финну. — Я не уехала бы вот так, по собственной воле. Я надеялась, что они дадут мне возможность все объяснить. Я ни за что на свете не хотела сделать тебе больно.

— Но сделала. И сейчас делаешь. — Он снова поворачивается ко мне и понижает голос: — Объясни сейчас. Ты просто обязана это сделать.

Я смотрю мимо него на темные окна монастыря.

— Не надо бы нам стоять тут в таком открытом месте, — говорю я, увлекая его от ворот в глубь сада.

Ветви самшитовых деревьев покрыты кружевами инея. Мы забираемся в укромный уголок, где свежо и тихо. Трудно представить, что он находится посреди огромного процветающего города, — такое место могло бы быть где угодно.

Мысль о том, чтоб сказать Финну правду, переложив на его плечи ужасное бремя истины, ненавистна мне, но, возможно, будет лучше, если он узнает, что поставлено на карту. Он должен знать, какой опасности подвергается всякий раз при встрече со мной, и решить, готов ли пойти на такой риск. Пусть даже во имя любви.

Страх перед его решением никак не противоречит моему желанию обезопасить любимого.

— Они угрожали не моим сестрам, — шепчу я.

— Значит, отцу? — спрашивает он, но я качаю головой. Это понимание бьет его наотмашь, его лицо искажается, он закрывает глаза. — Они угрожали мне.

— А еще они сказали, что донесут на твою мать. Или на Клару. — Меня душат слезы, поэтому голос звучит словно воронье карканье.

— Проклятие, — бормочет Финн и бьет ладонью по высокой каменной стене, которой обнесен монастырский сад. — Ты должна была рассказать мне. Вместе мы бы что-нибудь придумали. А теперь мы оба торчим в этом городе, и половина его населения охотится за тобой, а Братья сжигают на кострах книготорговцев. Я чуть было не украл лошадь и не уехал домой. Я до сих пор порываюсь это сделать.

— Это только навлекло бы на нас еще больше подозрений, — говорю я, делая шаг вперед. Теперь я почти касаюсь его руки, почти ощущаю тепло его тела.

— Знаю, — огрызается Финн, и я отступаю обратно. — Я не могу покинуть Братство. Уж поверь, я размышлял на эту тему.

— Прости, Финн. Мне очень жаль, что все так сложилось. — Я не знаю, что тут еще скажешь.

Он запускает руку в волосы.

— Я так тосковал по тебе! Я не понимал, почему ты уехала, и это почти свело меня с ума. А дела в Чатэме идут все хуже и хуже. Они — мы — в прошлом месяце арестовали двух девушек. И такое происходит повсюду в Новой Англии. Харвуд переполнен невинными жертвами.

В его голосе звучит горечь. Господь знает, как тяжело ему пришлось.

— Кого арестовали?

— Мину Кост обвинили в безнравственности. — Финн хмурится, и я чудовищным усилием не даю себе протянуть руку и разгладить кончиками пальцев морщинки на его лбу.

Мина — младшая дочь в семье, которая держит в Чатэме пансион. Это гибкая улыбчивая девушка с волосами цвета пшеницы.

— Ее отец поймал, когда она ночью вылезала из окна своей спальни, а Мина отказалась ответить, куда она собралась. Он бил ее, Кейт, а Ишида только что не поздравлял его с правильными действиями, а я стоял рядом и смотрел на это!

Мои кулаки сжались. Я никогда прежде не видела Финна таким. Его всегда возмущали действия Братьев, он роптал, но такая едва сдерживаемая ярость бушевала в нем впервые. На меня вновь нахлынуло чувство вины.

— Как это ужасно для тебя!

— Для нее это куда как ужаснее, черт возьми. И я ничего не мог с этим поделать! — Он издает пугающий, неприятный смешок. — Потом они схватили Дженни Саутер со старым атласом. Она просто невежественная девчонка из безграмотной фермерской семьи, которая пыталась получить представление о мире, и… — Он оборвал себя. — Я подозреваю, что дальше будет только хуже. И я то рвусь домой защищать маму и Клару, то хочу остаться здесь, чтобы позаботиться о тебе.

— Тут мы можем заботиться друг о друге, — поправляю я, наклоняясь к нему.

Он улыбается, и от уголков его глаз разбегаются лучики. При виде этой улыбки узел в моей груди немного ослабевает. Может быть, он все-таки сумеет простить меня.

— Мне бы не помешало немного заботы… Без тебя я на самом деле несчастен.

— Я тоже. Я ужасно по тебе тосковала. Но ты мог бы просто сказать Братьям, что передумал и не хочешь больше быть членом их ордена. Я не стала бы тебя винить.

— После обряда посвящения это считается изменой. — Финн снимает с правой руки перчатку и демонстрирует серебряное кольцо на пальце. — Кроме того, я думал… надеялся… что, оставшись в Братстве, смогу сделать больше добра.

В его искренности моя погибель. Я делаю шаг вперед, и Финн прижимает меня к себе. Его губы мягко касаются моего виска.

— Кейт, — шепчет он. Его голос хрипнет от страсти.

— Я знаю. — Я одним пальцем провожу по колючему небритому подбородку Финна, а потом изо всех сил обнимаю любимого. Я теряю голову, вдыхая запах чая и чернил, запах Финна, и задыхаюсь от счастья.

Я не знаю, смогу ли снова когда-нибудь обнять его.

Его руки зарываются мне в волосы, скользят по спине, по линии бедер, словно он хочет убедиться, что это на самом деле я, тут, в его объятиях, целая и невредимая. Его губы движутся от моего виска к скуле. Я поднимаю лицо, надеясь встретить губами его губы, и не разочаровываюсь. На несколько мгновений весь внешний мир становится Финном — его губами, его дыханием, его руками. Потом я вырываюсь и утыкаюсь озябшим лицом в его шею. Дрожа, он обеими руками обнимает меня.

— Боже милостивый, ты окоченела вся.

— Со мной все в порядке, — заявляю я.

Городские часы на башне отбивают над нашими головами половину первого.

— Ты должна вернуться в монастырь. Что, если кто-нибудь тебя хватится?

— Некому. Моя соседка по комнате спит очень крепко.

— Такая стриженая, с веснушками? Которая дала тебе свой сидр, — вспоминает он, и я киваю, чувствуя себя до смешного счастливой от того, что он тоже украдкой наблюдал за мной.

— Она очень славная. — Я чуть-чуть отступаю, чтобы взглянуть на него. — А как Рори?

— В истерике. Я дал ей немного виски и сидел с ней, пока она не отключилась.

— С твоей стороны было очень благородно позаботиться о ней. — Это так похоже на Финна — взять под опеку того, кому плохо, даже если это рыдающая девчонка, с которой он едва знаком. — Знаешь, это ведь Рори во всем виновата, а вовсе не Саши. Рори потеряла контроль над своей магией.

Я рассказываю потрясенному Финну всю правду о Саши и Рори — о том, что они сестры и ведьмы.

— Саши теперь отправят в Харвуд, да? — спрашиваю я.

Финн кивает, в его карих глазах плещется печаль.

— Этого не избежать. Слишком много свидетелей. — Я знаю, он прав, но мое сердце все равно разбивается от этих слов. Финн переплетает свои пальцы с моими. — Как ты думаешь, ты сможешь снова рискнуть выбраться сюда ко мне? Не прямо завтра, а, например…

— Послезавтра? — предлагаю я.

— В воскресенье, — соглашается Финн. — Жаль, что так не скоро. Я… я люблю тебя, Кейт.

Звучание этих слов отзывается во мне чем-то похожим на всплеск магии. Я быстро дотрагиваюсь губами до его губ.

— А я — тебя. И не смей в этом сомневаться.

Эти полуночные свидания безумны и опасны для нас обоих. До послезавтра, кажется, целая вечность — особенно если учесть, что мне предстоит эта безумная поездка в Харвуд. Но, проскальзывая обратно в монастырь, я больше, чем когда-либо, склонна использовать свою магию для того, чтобы все изменить. Словно весь прошлый месяц по этим коридорам бродила бледная грустная тень Кейт, из которой теперь, благодаря поцелуям Финна и обещанию скорой встречи с сестрами, возникла я — настоящая.

Моя уверенность сохраняется до тех пор, пока я не обнаруживаю, что за мной наблюдает сестра Инесс. Это происходит в полутемной кухне, когда я нагибаюсь, чтобы разуться.

— Здравствуйте, мисс Кэхилл!

Она восседает у очага на высокой кухонной табуретке. Пепел в очаге светится бледно-оранжевым.

— Твоя соседка проснулась и обнаружила, что тебя нет. Она испугалась, что с тобой произошло нечто ужасное — например, ты стала жертвой похищения.

Я выдавливаю из себя смешок.

— Рилла читает слишком много романов. Я не могла заснуть и вышла в сад прогуляться.

— В полночь? В такую погоду? — Сестра Инесс зажигает свечу и ставит ее между нами на дубовый кухонный стол. — Я ведь не дурочка. Я видела, что ты была не одна.

Я замираю. Рассказала ли она об этом кому-нибудь? Следует ли мне стереть ее память? Но тогда мне придется заодно подправить и память Риллы, чтоб она не приставала к Инесс с неудобными вопросами. Мой мозг, кажется, вот-вот взорвется.

— Не надо совершать необдуманных действий. — Даже сейчас на Инесс ее черная униформа. Спит она в ней, что ли? Каштановая коса свисает почти до пояса; хотя сестре Инесс где-то около сорока, у нее почти нет седины, лишь у висков виднеется несколько серебряных прядей. — В мои намерения не входит причинить вред брату Беластре.

Чтобы повесить плащ на колышек у двери, мне приходится отвести от нее глаза. Я делаю это с такой же охотой, с какой повернулась бы спиной к ядовитой змее. Она постукивает по столу своими длинными худыми пальцами, и в свете свечи бликует серебряное кольцо, символ Сестричества.

— Как я понимаю, вы помирились? Он простил тебе твой побег? — Можно подумать, я сбежала от Финна по собственной воле. Тем не менее я коротко киваю. — И он знает, кто ты такая? Знает правду о Сестричестве? Учти, ему не поможет, если ты станешь мне врать, — резко добавляет она.

— Он никому не скажет. Он гораздо больше симпатизирует нам, чем Братству, — заверяю я ее. Я все еще стою у самой входной двери, прислонившись спиной к стене, оклеенной слегка закопченными веселенькими желтыми обоями.

— Это замечательно. — Инесс улыбается. — Брат Беластра — во всех отношениях умный молодой человек. Одному из членов Руководящего Совета, брату Денисову, нужен секретарь. Подав прошение, Беластра, полагаю, получит эту должность. Тогда он останется здесь, в Нью-Лондоне. Думаю, Сестричеству будет полезно обзавестись таким союзником.

Я слишком эгоистична, чтоб не почувствовать искушения, услышав эти слова. Сессия Национального Совета через несколько недель закончится, и тогда Финн и брат Ишида вернутся в Чатэм. Как знать, если все так и произойдет, суждено ли нам будет встретиться снова?

— И, конечно же, это соглашение должно остаться нашей тайной. Незачем посвящать в нее кого-то, кроме меня, тебя и Беластры. Даже Коре не следует об этом знать, — говорит сестра Инесс.

Я украдкой подбираюсь к ней поближе. Медные тазы на кирпичной стене позади плиты сияют в свете свечи.

— Но ведь у нее уже есть шпион в Национальном Совете, разве нет?

— Есть, — сжимает челюсти Инесс. — Но если мы с тобой станем работать вместе, это будет грозная сила. Кора не возражает против того, чтоб десятки девушек страдали и, возможно, даже гибли от рук Братьев. Она скажет тебе, что жертвы неизбежны, что должны пройти годы, прежде чем мы сможем разделить с Братьями власть. Заметь, даже тогда — всего лишь разделить. — Сестра Инесс словно выплевывает слова. — А если все пойдет по-моему, мы придем к власти через несколько месяцев. И тогда вы с мистером Беластрой сможете пожениться, вместо того чтоб тайком бегать на свидания.

Подавшись вперед, я упираюсь ладонями в стол. Сестра София оставила на нем предназначенный для завтрака хлеб.

— Я уже огласила свои намерения. Я не могу выйти замуж.

Инесс с другой стороны стола тоже подается вперед.

— Если уловки Сестричества больше не понадобятся, ты сможешь делать что тебе заблагорассудится.

Инесс играет на моих чувствах к Финну, дабы манипулировать мной. Я понимаю это, но мне все равно сложно противостоять соблазну. Да и, честно говоря, ее аргументы не лишены смысла. А после того, что мы видели сегодня вечером, борьба кажется более предпочтительной, чем осторожность сестры Коры.

— Ты поговоришь с ним об этом? Попросишь его подать прошение?

Я пребываю в сомнениях.

Инесс задувает свечу.

— Вы поступаете правильно, мисс Кэхилл. Доверьтесь мне, и вы увидите, что вместе мы добьемся своего.

5

На следующее утро сестра Грэтхен еще до завтрака стучит в дверь моей спальни.

— У нас там кое-какие затруднения внизу. Ты можешь спуститься со мной?

Я бросаю расческу на незастланную постель. Удивительно, насколько бодрее я себя чувствую, помирившись с Финном. А если еще он действительно останется в Нью-Лондоне, и мы сможем видеться чаще…

— Конечно! А что случилось?

Грэтхен щурится на меня в ярком солнечном свете, проникающем в комнату из-за желтых занавесок.

— Одна барышня умоляет, чтоб ее приняли в Сестричество. Говорит, она твоя подруга. Мисс Эллиот, ты ее знаешь?

Я хватаю с туалетного столика несколько шпилек и уже на ходу подкалываю волосы.

— Рори, — говорю я, держа часть шпилек во рту.

Тэсс всегда ворчит на меня, когда я так делаю. Она говорит, что когда-нибудь я наверняка проглочу парочку шпилек. Я улыбаюсь. Скоро, уже совсем скоро, возможно, даже завтра они с Маурой будут здесь.

— Она подходящая кандидатка? — спрашивает сестра Грэтхен, подразумевая: «Она — ведьма?»

Но разве в случае с Рори это все, что нужно знать?

— И да, и нет, — отвечаю я. Вместе с несколькими десятками спешащих на завтрак девушек мы с Грэтхен спускаемся по лестнице. — Рори ведьма, но она страшно неуравновешенная.

Сестра Грэтхен хлопает глазами, как сова.

— Разве мы все не были когда-то такими же? — Она машет рукой в сторону парадной гостиной. — Она там, вместе с Корой.

Сестра Кора восседает на оливковом диванчике. Она бледна, страдание обвело ее синие глаза фиолетовыми тенями. Рори выхаживает взад-вперед перед холодным невычищенным камином и бросается ко мне, как только я появляюсь на пороге. Ее глаза покраснели, а черные волосы кое-как собраны в пучок на затылке. На ней необычно скромное, но совершенно кошмарное платье из зеленой тафты.

— Кейт! Ты должна мне помочь. — Она холодными пальцами вцепляется мне в запястье.

— Что случилось? Что-то с Саши?

Страницы: «« « 12345678 » ... »»