Ангарский Сокол Хван Дмитрий
— Делаем мы и сабли и копия, ножи неплохие. Но почти всё меняем у тунгусов на шкурки и мясо, на скотинку и птицу. А воинам копия без надобности, верно сказано — штык на мушкете есть, его и хватает. Но нож добрый у каждого воина имеется.
Беклемишев несколько минут сидел молча, обдумывая, видимо, положение своё неловкое. Наконец, он поднял глаза на Соколова:
— Так откуда вы, князь? То, что не с Руси и не с Литвы, то мне ведомо. Нет у нас ни говора вашего зело странного, ни одёжи вашей не видал доселе. Люди ваши, князь, мастерства немалого, живёте богато без меры, ежели бают, каждый распоследний крестьянишка печь имеет в избе, да полы крытые и тёплые. Опять же, помогаете ляхам даже, даёте им припасов снедных, инструмент и никаких податей с них требовать не желаете, окромя трудов ихнех для собственного пропитания нужных. зело странно это, князь. Нешто вы, как и мы, холопы государевы, за пушниной и металлами в сибирскую землицу идёте? Прибавления к державе своей с землицы этой емлите?
— Верно говоришь, воевода, Василий Михайлович, — отвечал ему Соколов.
— Так что же?
— Немочно мне говорить о том, воевода. Нет промеж нас дружбы, зол ты на меня. Не так ли?
— Есть маленько, князь. Что до дружбы моей — то дело наживное. Но, ведомо мне, ты с убивцем прежнего воеводы, светлого князя Шаховского, Петрушкой Бекетовым, дружбу немалую водишь?
— Откуда сведения такие точные? Из ваших пленённых казачков токмо четверо и сбежали, да двух мы поймали, одного на реке, а второго в тайге. Нешто те двое добрались?
— Добрались, князь, — кивал головой Беклемишев. — Про Ангарский городок они рассказали мне немало.
— Ну что же, шила в мешке не утаишь, воевода. Кстати, сразу скажу — коли кто из моих людей пропадёт, то искать их приду я к тебе, в Енисейск. С пушками на лодиях. Ясно сие? Про Бекетова скажу ожно, муж сей из достойнейших, не чета воеводе, что хотел его под крамолу подвесть. А сейчас Пётр Иванович к походу новому готовится. Надёжа на него первостатейная.
Воевода пожевал губы, не нашедши, что ответить.
— Ну да ладно, не грузись, воевода!
Беклемишев удивлённо поднял брови. Соколов понял, что брякнул нечто не то:
— Я говорю, не держи камня на сердце. Посмотри-ка теперь на бойцов наших!
Люди Матусевича выходили на площадку, образованную рассевшимися стрелками, образовавшими небольшой периметр. Они с интересом ожидали, что им покажут спецназовцы. Те начали с разминки, синхронно и чётко выполняя разминку. Затем, разбившись на пары, они показали приёмы борьбы и рукопашного боя. Мелькали руки-ноги, подсекли, захваты и болевые приёмы. Как отметил Саляев, на боевое самбо это похоже не было. Многое из техники боя было взято из восточных единоборств, немало и из славянского стиля, казачьего боя — сборная солянка, но унифицированная и легко переходящая из одного состояния в другое, зависящая от обстоятельств схватки.
Саляев хмыкнул, заметив припасённые ими кирпичи и доски — если уж чего ломать, головой или кулаком, так их, родимых.
— А ну, Осип, ты на кулачках в Енисейске равных не имеешь! Спробуй забороть этих ноговёртов, — раздался голос воеводы, когда бойцы Матусевича приготовились было ломать кирпичи.
— Князь, Вячеслав Андреевич, дозволишь сотнику моему с твоим воином силушкой потягаться?
Соколов ожидал этого вопроса и, подозвав Матусевича, сказал ему тихонько:
— Игорь, выбери бойца помельче, но чтобы гарантированно валил бы сотника.
— Да у меня любой троих таких уложит, Вячеслав Андреевич, это же волки, — улыбнулся Матусевич.
Осип, между тем, уже ожидал своего противника, разминая пока руки и плечи. Рубаху он уже скинул.
— Не посрами Енисейск, Осип! — выкрикнул Беклемишев.
Сотник, расставив ноги и упёршись кулаками в бока, ожидал, пока невысокий воин-ангарец подойдёт к нему поближе.
— Нешто покрупнее поединщика не нашлось? — насмешливо проговорил Осип.
Однако став сближаться с ним, сотник сбросил напускное пренебрежение к противнику и набычился, выставив вперёд длинные руки с пудовыми кулаками. Не успев сделать первый удар, Осип оказался на земле. Ничего не понимая, он потряс головой, словно не веря в произошедшее. Словно прогнав морок, сотник сызнова встал против ангарца, вскочив на ноги. И снова, не сумев достать противника, Осип оказался на земле, на сей раз с оханьем плюхнувшись на живот. Не на шутку рассердившись, в первую очередь на себя, сотник взревел и бросился на ангарца. Стараясь его достать своими ручищами, сотник пропустил сильный удар в лоб, нанесённый ногой противника. Затем зубы лязгнули от кулака ангарца, а из глаз посыпались искры. Тут же пропустив откуда-то сбоку зашедшего поединщика, Осип завалился на колени и, почувствовав сильнейшую боль в руке, припал к земле, влекомый малым усилием ангарца.
Минуту спустя охающий Осип, с помощью недавнего противника и ещё одного ангарца, шёл к своему креслу. Усадив его, ангарцы похлопали сотника по плечам, ничего мол, кости-то целы.
Финальный аккорд в виде ломанья досок и кирпичей прошёл на ура. Беклемишев снова хотел заставить Осипа повторить действия ангарцев, но разбивать кирпичи кулаками Осип отказался наотрез.
— Айда купаться! На пляж, мужики! — раздался зычный голос Рината, когда спецназовцы закончили своё выступления, прибрав за собой обломки расколоченных кирпичей.
Гудящая толпа потянулась на реку, то и дело взрываясь смехом и шутливыми выкриками. За ангарцами на реку поплёлся и сотник, не обращая внимания на окрик Беклемишева.
— Ну как вам мои воины, любо? — с улыбкой спросил енисейца Соколов.
— Вячеслав Андреевич, князь, верните мне ту грамотку, что я вам по ошибке моей вручил. Лжа там сказана, токмо для того, чтобы землицу вашу под Енисейск подвесть. То моя грамота, от царя даденная. Есть и иная грамотка, — скороговоркой заговорил Беклемишев.
— Что же так? — участливо сказал Соколов.
— Вижу я, никак не мочно мне тягаться с тобой, князь, — сокрушённо ответил енисеец.
— Вот именно, посему я предлагаю старую обиду забыть, да дружбу промеж нами завесть. С того и вам и нам прибыток будет. А уж я, с кем дружбу имею, не обижу вовек, да всё сделаю так, чтобы дела у нас шли добрые, да с выгодой немалой, — доверительно говорил воеводе Вячеслав, чем заставил его проникнуться моментом.
— О сём надо крепко договориться, Вячеслав Андреевич, — негромко отвечал Беклемишев.
«Есть контакт» — удовлетворённо отметил Соколов.
«Вот оно что! Надобно было токмо о дружбе разговор завесть» — Беклемишев, хмыкнув, оглядывал длинный, составной стол, ломящийся от выставленных на нём явств.
Дымились горки варёной, сдобренной маслом каши в керамических плошках, покрытых незатейливым узором. Исходили густым ароматом наваристые щи, пышущее жаром мясо неровными кусками было навалено по мискам.
— Кстати, попробуйте картошку, воевода! — Соколов подвинул поближе к енисейцу широкое блюдо с жареным картофелем, луком, грибами и мелко нарезанным мясом. Затем Вячеслав сам наложил воеводе полную тарелку и, улыбаясь, стал наблюдать за ним.
— Ну как?
— Душевно, Вячеслав Андреевич, — проговорил воевода, уминая картошку.
— Я вам мешок ссыплю, для ваших огородников, — предложил Соколов, видя, что блюдо ему действительно понравилось.
— Благодарствую, князь. А что, хмельного сызнова ничего нету? Нешто для этого ещё чего соблюсти надо?
— Василий Михайлович, вы на больную мозоль сильно не давите! Князь наш, вместе с главным боярином учудили… то есть, учинили… Короче, запретили это дело — ничего хмельного в Ангарском княжестве нет и не предвидится. И табаку тоже не будет, — Саляев с показушно огорчённым видом развёл руки.
— Так за дымопускание бесовское у нас, на Руси, ноздри рвут. А уж хмельного для сугрева и веселья запрещать не удумали! — воскликнул воевода.
— Ну, может, потом Вячеслав Андреевич хоть медовуху позволит? — подмигнул Соколову Ринат.
— Может быть, но потом. А то у нас тут не так давно, кое-кто пытался аквавиту гнать.
— И как получилось пойло фрязское? — с интересом спросил Беклемишев.
— Не очень, мужички наши чуть Богу души не отдали, а как поправились, так по пятнадцать плетей перед товарищами и получили, — серьёзным тоном ответил Соколов и, заметив понимающее выражение лица воеводы, добавил:
— А давайте сменим тему. Вот тебе, воевода, ружьё наше понравилось? Верно ли?
Беклемишев чуть не подавился куском мяса, от радости. Ведь, если князь сам сказал о том, что енисейцу понравилось ружьё — быть подарку! Иначе и быть не может. Воевода, разом захмелев от радости, выпалил:
— Зело понравился мушкет! Кабы у меня был такой… — и тут Василий поперхнулся своими словами.
«Бекетов!» — молнией свернуло у него в голове.
— Погоди, княже! А что ежели ты с меня за то будешь службу какую требовать? Как и с Бекетова, вона, службишку затребовал? — нахмурился воевода.
— Нет, Василий, не стребую с тебя ничего. А Бекетов потому пришёл, что обвинил его прежний воевода енисейский в измене.
— Ну коли ничего, то добро дело.
— А хотя нет, стребую! — Соколов наклонился к столу.
— Чего же? — деловым тоном спросил воевода, подвигая к себе лохань с борщом.
— Стребую, чтобы вражды промеж нами с тобой не было впредь! Не люблю я, когда славяне друг другу глотки рвут. Надоело.
— Так словяне испокон веков друг другу глотки и рвали, нешто не так? — наколол кусок мяса Василий.
— Оттого и беды на Руси, что нет единства! Посему ляхи, крымчаки да свеи Родину нашу и терзают, — воскликнул Соколов.
— Эка, твои слова да князьям былым в уши, — сказал воевода и после некоторой паузы осторожно добавил:
— Погоди, а у тебя мыслишка какая? Не хочешь ли новую смуту на Руси учинить отседа? К трону московскому не примериваешься ли?
На открытой веранде повисла гробовая тишина. Осип неловко уронил ложку, да так, что она брякнулась об пол. На внезапный шум все разом повернули головы, кроме воеводы, что не мигая смотрел на Соколова.
— Василий Михайлович, нешто ты во мне дырку проделать желаешь? — усмехнулся Вячеслав. — Нет, не желаю я трона московского, уж больно далеко до него. А уж Смуты новой и подавно не желаю, нешто я ирод какой? Отсюда мы никуда не уйдём. Да понял ли ты меня, воевода? Не молчи!
— Извиняй, ежели обидел словом дерзким, князь. Понял я тебя.
Раскрасневшийся воевода, неуклюже встав с лавки, потопал к Вячеславу. Обойдя стол, Василий достал князя и немедленно обнял его, показывая тем самым свою к нему расположенность.
А после обеда Соколов показал Беклемишеву кузницу, станочный и литейный цех.
В кузнице, смежной с литейным цехом, было привычно жарко и душно. Немного полюбовавшись на деловитую работу кузнецов и литейщиков, которые не обращали на гостей ровно никакого внимания, воевода прошёл далее. Он, казалось, даже не заметил, как мастера сковывали намотанный на прут лист стали, закругляли его молоточком и сваривали оный в горне. Вот и готов ствол. А в станочном цеху Беклемишев с изумлением оглядывал ряд из четырёх токарных станков. На этих станках вращение изделия осуществлялось от трансмиссионного привода, а суппорт с режущим инструментом перемещался при помощи ходового винта. Работа на них не прекращалась, лишь заменялись часто выходящие из строя резцы. Однако, со временем, получая всё лучший металл, качество инструмента лишь увеличивалось, что отражалось на его работоспособности и производственном долголетии. Соколов с умело спрятанной гордостью заявил енисейцу, что это уже устаревшие станки, новые же скоро будут собираться, дело лишь за лучшим по качеству металлом, следующим будет токарный станок со ступенчатым шкивом и перебором. Станины же к ним уже отлиты. Воевода машинально покивал головой, нисколько не поняв, что вообще сказал князь. Единственно, что он понял, что стволы мушкетов ангарцы делают насколько запросто, что им ничего не стоит вооружить всех своих людей. Это добавило ещё большей уверенности в том, что, приехав к царю с докладом о состоянии дел на далёкой окраине государства Московского, следует всячески убеждать его о дружбе с Ангарским княжеством, а тем паче, о развитии торговли с ангарцами.
«Прибыток и нам будет и им, знамо дело» — думал Василий.
Результатом показанных Соколовым достижений Ангарского княжества явился разговор князя с воеводой с глазу на глаз, без свидетелей. Воевода поклялся не замысливать ничего дурного против Вячеслава, да убедить в этом же царя московского. По достижении же официального признания Москвой Ангарска последует устройство торговли — Вячеслав обязался поставлять товары Москве по ценам, ниже на порядки, чем на аналогичные товары, приходящие на Русь из Европы.
— Ну а потом можно будет подумать и о продаже мушкетов, воевода. Ну пока у тебя одного такой будет! — Соколов передал сияющему енисейцу ружьё, именуемую им мушкетом, в кожаном чехле. Патроны, в количестве пятидесяти штук, лежали в подсумке, там же прихваченный ремешками, был и штык в деревянных ножнах.
Сегодня в крепость была завезена партия новых боеприпасов, патронов и боеприпасов для пушек. Заряды были улучшенными, гораздо более мощными, чем прежде. Это стало возможно благодаря тому, что в процесс производства включили каменный уголь и нефть. Добыча угля была начата только в середине лета. Геологам было хорошо известно о месторождении под современным Черемхово. Там уголь добывался открытым, карьерным способом, поэтому начинать добычу стало возможно с верхних, выходящих на поверхность пластов. Сейчас там над Ильёй-Тунгусом и его людьми верховодило несколько человек из специалистов, ставивших добычу на поток, насколько были способны туземцы. Отвлекать же россиян на это было невозможно, а попросту и некого. Нефть же была открыта совершенно случайно. При обустройстве иркутского поселения, купающиеся в Ангаре двое бывших грузчиков с Новой Земли, попавших в этот мир нелепым образом — просто не успевших выйти в закрывшуюся внезапно аномалию, заметили друг на друге радужные маслянистые разводы. Как оказалось, выше по реке имеет место природный выход нефти. Оборудовав приемник чёрного золота, в результате регулярных выбросов жидкости, по консистенции напоминавшей мазут, в день в среднем получали семьсот-восемьсот граммов нефти.
— На Байкале существуют выходы нефти, но они большей частью подводные, — заметил профессор Сергиенко по этому поводу. — Ежегодно со дна Байкала в воды озера поступает около четырёх тонн нефти. Эта нефть поглощается живущими на Байкале микроорганизмами, она не распространяется по озеру, и другим обитателям глубочайшего пресного водоёма не сильно мешает.
Благодаря трём караванам поморов резко улучшилась демографическая ситуация Ангарского княжества, пусть и немного уменьшилась его казна — пушная и золотая. В целом, Соколов отметил, что оплата Кузьмину, Микуличу и беломорцам на общем состоянии казны не сказалась, дюжина казаков во главе с Матвеем, под присмотром четырёх морпехов, оставленных Бекетовым на месте золотодобычи привезла столько золота, что челюсть отвисла даже у флегматичного Радека. Оказалось, что золото в районе Витима лежало буквально под ногами — стоило лишь снять верхний слой мха и вот вам, золотые россыпи.
Зато в княжество было привлечено семьсот двадцать шесть человек, да несколько поморов, следуя примеру Вигаря и его свояка, решили на следующий раз остаться на Байкале. К тому же количество крестьян постоянно росло. Они не знали о контрацепции и об абортах, им дети не служили головной болью или препятствием бегу по карьерной лестнице, да и «подольше погулять и поразвлечься» им было просто некогда. Эти люди, считая детей Божьим даром и подспорьем в работе, просто растили столько детей, сколько Бог им даст. А с учётом того, что детская смертность была сведена практически к нулю титанической работой по профилактике заболеваний и общей гигиене Дарьей и её коллегами, прирост населения был высоким. Плюс к этому отсутствовала обычная на Руси смертность крестьян от голода, войн, набегов или болезней. Соколов на встрече со старостами всех поселений, включая польско-литовского, сказал им прямо — всё что от них сейчас нужно, это не подати, барщина и прочие прелести феодальщины, а дети. И чем больше — тем лучше, по словам Соколова, княжество помогать будет каждой семье. Постоянно растущее поголовье коз, овец, свиней, оленей, а теперь ещё и коров, привозимых Вигарем телятами с того берега Байкала, позволяло это сделать. Земли, обрабатываемой крестьянами, дозволялось брать столько, сколько они смогли обработать, тут и выручала их обычная многодетность. Основная проблема была связана со вспашкой — олени, впряжённые в плуг, были слишком норовистые, упрямые. То и дело вставали на дыбы, вскидывая передними ногами, а то и просто ложились на землю. И крестьяне и тунгусы, понукали их, гладили, ласково уговаривая, но лишь малая часть их была способна работать с плугом или бороной. В этом смысле коровы были куда работоспособней, но проблема была в одном — пока их было очень мало, всего шестнадцать голов на все посёлки. Конечно, привычней было бы видеть за плугом лошадь, но наличием оных ангарцы похвастать не могли, имелось лишь семь коней у казаков, но все они были необходимы для патрулирования берегов Ангары. Лишь у крестьян в Васильево имелось шесть жеребят, выменянных у бурят. Переселенцы явно были довольны своей судьбой, они были освобождены от всех видов тягла, за исключением третьей части урожая, обязательной школы для детей и зимнего обучения воинскому делу юношей и мужиков, когда у крестьян появлялось свободное от работ время.
Россияне же, пришедшие в этот мир гостями имели по три ребёнка максимум, у некоторых было по четверо, сказывался ещё менталитет людей будущего. Итого выходило, что княжество Ангарское располагало на конец 1635 года чуть более чем полуторатысячным населением, включая до трёх сотен местных тунгусов и бурят, большей частью в виде жён, живущих в посёлках.
Всего посёлков насчитывалось уже десять, из них — две крепости. Удинская крепость, потерявшая значение форпоста, потеряла и в населении — почти две трети её состава было переведено во Владиангарск. В Удинске начальником остался Карпинский, произведённый в капитаны. Литвинский Илимск был под присмотром владиангарцев майора Петренко. Соколов на следующий год запланировал свой переезд в Ангарск, который с того момента становился бы столицей Ангарии. В Белореченске же оставался начальником капитан Новиков, его люди опекали и Усолье. Иркутское поселение находилось под опекой форта и села Васильево, где командовал капитан Васильев, очень гордясь поселением имени себя. В Новоземельске всё также начальствовал Смирнов, готовя пока ещё сержанта Васина к Амуру. Ставший капитаном Зайцев командовал фортом Порхова — единственным пока населённым пунктом на восточном берегу Байкала, там же находился и Сазонов, который должен был возглавить экспедицию к Амуру, чтобы получить выход к океану для Ангарии.
Над Полотой, неспешно несущей воды на встречу с сестрицей Двиною, привычно звенела мошкара и уже принимались за ежевечерний концерт лягушки. Багровое солнце клонилось к закату, играя на воде последними бликами света. Стихали звуки продолжающегося второй год ремонта укреплений города, новый воевода решил максимально возможно улучшить обороноспособность твердыни. Московитам не хотелось отдавать город так же легко, как они его получили. На стенах древнего города занимала места вечерняя смена, провожая мастеровых, что после трудового дня уже предвкушали сытный ужин. Стрелец из гарнизона, вологжанин Онфим Быков, оправляя доспех, поднимался на стену Нижнего замка.
— Онфим, глянь-ко! — посмеиваясь, окликнул его Степан, приставив пищаль к зубцу стены.
— Эка, чудной мужичонка, — Онфим, упёршись обеими руками в гребень стены, смотрел на скачущего охлюпкой на кобыле крестьянина, что приближался со стороны Заполотья. Мужичок, тем временем, уже приближался к воротам замка, вертя головой.
— Случилось чего? Вона, башкой вертит, до нас дело есть, стало быть, — хмуро проговорил Онфим.
— Ляхи! Войско великое от Полюдовичей идёт! — еле донеслось до стен.
Внизу уже отворяли ворота, а Онфим, гремя коваными сапогами по каменным ступеням, спускался во двор замка. Как старший ночной охраны, он должен был явиться с докладом к князю Ивану Семёновичу Прозоровскому, поэтому, прихватив мужичка, он поспешил к сыну прославленного воеводы смоленской войны.
Глубокой ночью со стен полоцких укреплений можно было увидеть множество костров, горевших в отдалении от города. Королевское войско отдыхало, надеясь завтра уже начать приготовления к осаде Полоцка. Капитан Соколовский, бывший среди войска, бросал в темноту взгляды, полные еле сдерживаемой радости. Не пристало шляхтичу яко слабоумному потешаться над слабым противником. На этот раз Польша выставила такое войско, что московиты точно уберутся не только из Полоцка и Смоленска, но и, глядишь, в Москву заглянем на огонёк. Тем паче, что и татары в этот раз полякам поратуют.
— И я свой позор смоленский отомщу, — едва слышно процедил Соколовский и впился зубами в куриную ножку.
Глава 4
В начале сентября король Польши Владислав в Штеттине, столице герцогства Померания негласно встречался со шведским канцлером Акселем Оксеншерна. Этот представитель знатной княжеской фамилии Швеции, генерал-губернатор, а теперь и канцлер королевства определял шведскую политику с момента гибели короля Густава Адольфа. Жена же погибшего шведского короля, по всеобщему убеждению высшей знати Швеции, управлять королевством не могла. Аксель добился того, чтобы короновали ребёнка, а сам в это время, по сути, правил страной. Оксеншерна весной этого года, во Франции, после многочасовых переговоров с кардиналом Ришелье праздновал свой успех. На стороне его королевства в войну вступила Франция, порвав все связи с Габсбургами. Теперь грохотавшая в Европе война окончательно потеряла свою религиозную окраску, так как и французы и их противники — австрийцы, испанцы, баварцы и прочие, были католиками. Отвлекая на себя главные силы врагов Швеции, французы давали Оксеншерне возможность разобраться с поляками. Только вступившая в войну Франция, теперь являвшаяся союзником, как Швеции, так и Польши, до этого момента сумела предотвратить назревавшую войну между сторонами по истечению Альтмаркского перемирия. Через год после того, как истек срок перемирия с Польшей, никто не мог поручиться, что Владислав IV, примирившийся с царем Михаилом Федоровичем, не попытается отобрать шведскую корону у малолетней Кристины. Оксеншерна, заинтересованный в мире с Польшей, вынужден был пойти на значительные территориальные уступки Речи Посполитой, отказавшись от завоеваний Густава Адольфа в Польской Пруссии. И в сентябре, при посредничестве французов в лице дипломата Клода д'Аво, обретавшегося при польском дворе, шведы и поляки заключили новое перемирие в Штумсдорфе.
И вот теперь король Польши сам искал встречи с ним, надеясь решить свои проблемы. Что это были за проблемы, канцлер прекрасно знал — получившие недавно звонкую оплеуху от московитов, поляки искали помощи от нового союзника.
Начав со взаимных комплиментов король и канцер, не спеша, перешли к сути переговоров. Король Польши Владислав описал возросшую мощь Московии и её притязания на польские коронные земли, намекнув, что после Речи Посполитой Москва непременно обратит свой алчный взор на шведские лены в Ингрии и Карелии. Владислав предложил совместными усилиями в ходе осенней кампании захватить Полоцк и Смоленск польскими силами, а Новгород и Архангельск силами шведскими, тем самым вынудить царя Михаила к тяжёлому для него миру.
— Несомненно, что в русских мы имеем неверного, но вместе с тем, могучего соседа. Которому, из-за его врожденных, всосанных с молоком матери коварства и лживости нельзя верить, — обстоятельно проговорил Оксеншерна.
— Но который, вследствие своего могущества, страшен не только нам, но и многим своим соседям, как мы это очень хорошо помним, — быстро добавил Владислав.
— Но, — продолжил канцлер, — сейчас шведские войска находятся в Европе. На московских окраинах наших солдат нет. Лишь гарнизоны крепостей да местные ополчения.
— Канцлер! — умело изображая искреннюю обиду, воскликнул Владислав, — да многого от вас и не потребуется. Необходимо лишь обозначить ваши намерения, дабы отвлечь силы московитов.
— Ваше Величество, но вы же не можете дать мне гарантии того, что в ответ на наши манёвры московиты не обрушатся на наши окраины! Ведь так? А на их месте я бы так и поступил. Да не забывайте, как мы наживаемся на русском хлебе!
— Польша тоже может продавать Швеции свой хлеб, — несколько напыщенно произнёс Владислав.
— Какова будет ваша цена? Русские просят по пять-шесть рейсхталеров, вы можете давать такую цену? — Аксель прищурился, внимательно ожидая ответа короля.
Владислав понял, что произнёс лишнее:
— Вы же перепродаёте хлеб в Амстердаме по семьдесят пять рейхсталеров, выгода всё равно будет велика, — попытался убедить канцлера король.
— Но и разница цены велика, а Швеции нужно золото. И чем больше, тем лучше. Русские дают лучшие цены.
«Вот упрямый осёл!» — мельком подумал Владислав.
— Что же, вы канцлер, весьма мудро заботитесь о выгодах своей торговли, — кивая, согласился с Оксеншерной король.
— Как и вы заботитесь о благополучии Польши, Ваше Величество, — ответил взаимностью Аксель.
— Вы отказываетесь помочь Польше в борьбе с Московией, канцлер? — неожиданно сбросил маску благодушия поляк.
— Да, Ваше Величество. В нашем положении это невозможно. Хотя я и поддерживаю ваше желание поквитаться с московитами, поддержать вас войсками я не могу. Хотя… — помедлил Оксеншерна.
— Что вы имеете в виду? — ухватился за соломинку король.
— Если вы поможете Швеции в Европе, скажем, в борьбе с Данией. Но не сейчас, а позже, когда мы одержим победу над имперцами.
— Польша сможет расправиться с Московией и одна! — сверкнул глазами Владислав.
Оксеншерна удивлённо приподнял одну бровь.
— Я заплатил татарам и полковникам разбойных казаков, они помогут нам, — пояснил король.
Незадолго до этой встречи, умело использовав гордыню польских магнатов, Владислав получил на руки немалую сумму. Которую он потратил на то, чтобы нанять в Венгрии и германских землях наёмников, правда, изрядно подорожавших в связи с бушующей в Европе войной. Однажды получив оплеуху под Смоленском, Владислав решил раз и навсегда решить проблему Московии, а именно сделать то, что не смогли его предшественники и он сам ранее — посадить в Москве на трон нужного человека, а лучше всего себя самого.
— Всё же предлагаю вам не спешить и подождать, вместе мы сможем больше! — убеждённо воскликнул канцлер Швеции.
Владислав упрямо покачал головой.
И вот польские армии и более мелкие отряды подступили к отнятым Москвой у Речи Посполитой два года назад городам.
Полоцк сопротивлялся армии Владислава почти неделю. На седьмой день поляки, прорвавшись через пролом в стене Верхнего замка в короткой и кровавой схватке уничтожили русский гарнизон. В бою погиб и сын воеводы Прозоровского — Иван Семёнович, который возглавлял группу стрельцов, пытающихся прорубить себе дорогу из крепости. Несмотря на отчаянную удаль и поначалу сопутствующую смельчакам удачу, Прозоровского остановили у самых ворот замка, подняв на копья. Лишь несколько стрельцов сумели спастись из Верхнего замка, среди них и вологжанин Онфим Быков, сумевший в вечернем сумраке спрятаться на берегу Полоты под раскидистой ивой. Наутро Онфим, сбросив стрелецкий кафтан, решил пробираться к дому, в вологодские веси. Там, помнил он, позапрошлым летом людишки баяли, что де можно было с семейством своим по Студёному морю отправиться в далёкую землю, где течёт великая река из великого озера выходящая, где земля родит обильные хлеба, а крестьянина никто не забижает. Для этого надо было лишь к Белому озеру придти, да слово молвить старосте Беловуку из Михайловки.
Гарнизону пока ещё державшего оборону Нижнего замка этой ночью было предложено сдаться и, при сохранении своего оружия, уйти прочь от Полоцка. Утром стрельцы, после нескольких часов раздумий, при развёрнутых знамёнах и барабанном бое вышли из своей крепости. Поляки пропустили их до Витебской дороги, где на растянувшуюся колонну с флангов набросились венгерские и немецкие наёмники. Атаковавшие обречённых воинов солдаты раскалывали колонну, окружая группы стрельцов, чьи мушкеты, согласно уговору, не снаряжённые лежали на телегах, уничтожали полоцкий гарнизон по частям. Через пару часов всё было кончено. Добив последних раненых московитов, уцелевшие в сече венгры и немцы приступили к привычному для наёмников мародёрству. Нанятые за немалые деньги в Европе солдаты срывали с павших перстни, кресты и ладанки, потрошили карманы и снимали зерцальные доспехи боярских детей. Считанные единицы из стрельцов уцелели в этом побоище, притворившись мёртвыми или лежавшие без сознания.
Витебск был сдан без боя, гарнизон, заранее извещённый о приближении польской армии, скорым маршем ушёл в Смоленск. Защищать город, где только начали насыпать вал, было бессмысленно. К Смоленску же стекались и более мелкие отряды из окрестных городишек. Только в этом городе можно было выдерживать долгую осаду, ожидая помощи от царя, а то и отбить все попытки взять русский город. Древний многострадальный Смоленск, в очередной раз обложенный врагом со всех сторон, воеводой которого был назначен сам князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Князь Пожарский прилюдно дал клятву — не сдавать Смоленска ляхам, да оборонять город до последнего стрельца, ожидая помощи.
Из Северских земель тоже шли недобрые вести, польско-запорожские отряды атаковали северские города: Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Глухов и Рыльск. К концу первой недели осады Стародуб и Рыльск ещё держались, остальные крепости были захвачены врагом. Юго-восточнее крымчаки и казаки атаковали недостроенную ещё белгородскую оборонительную черту, правда, безо всякого успеха, а их отчаянные попытки прорваться на Русь пресекались с великим для них уроном. Даже недостроенная до конца черта, состоящая из валов, засек и крепостей, представляла для кочевников непреодолимую преграду. Несмотря на успехи, из Каширы уже шло несколько стрелецких полков, на помощь засечникам. Тем временем, воевода Прозоровский в Москве собирал рати для выручения Смоленска, ожидая подхода нижегородских, казанских и прочих полков и ополчений.
Гетман Калиновский оценивающе смотрел на московские полки, изготовившиеся к обороне на склоне урочища, который местные жители называли телячьим рвом. Леса и заболоченная местность окружали урочище с двух сторон.
«Московитам не убежать» — отметил Калиновский.
Правду сказать, некоторое опасение у поляка вызывали рогатки и составленные вкруг повозки, за которыми находились стрельцы — уж больно хорошо московиты использовали эту защиту, с успехом отбиваясь от врагов. Но сегодня Калиновский был уверен в победе — его войско больше московитского раза в три, да ещё полк немецких наёмников в резерве.
— Нам известно, что московиты стоят тут четвёртый день лагерем. Они нас ждут, пан Калиновский, — подошёл поручик немецких наёмников Мартенс.
— Вы думаете, они хорошо подготовились, поручик? Это ясно, как Божий день.
— Меня смущает лес, окружающий позиции врага. Не приготовили ли они нам какой-нибудь сюрприз?
— Что они могут приготовить? Ещё один полк стрельцов, спрятанный между деревьев? Ваши солдаты их легко перебьют в схватке!
Мартенс пожал плечами:
— Ваши пушки, пан Калиновский. Надобно бить по рогаткам, стараться разбить или поджечь повозки. Тогда основное дело будет за вашими гусарами, мы же пройдёмся железным кулаком, утверждая победу.
— Так и будет, — кивнул гетман.
Четырьмя пушками, что были у поляков, удалось довольно быстро разбить несколько повозок, стрельцы же, поднимая раненых, медленно пятились к склону. Покуда не кончился порох для пушек, Калиновский приказал стрелять по рогаткам, чтобы гусары смогли ворваться в проходы и устроить резню. Удалось и это, в нескольких местах рогатки были размётаны, а московиты, тем временем, уходили далее, изредка стреляя по гарцующим близ рогаток всадникам.
«И правда, засаду готовят, проклятые схизматики!»
— Дозвольте атаковать московитов, пан Калиновский! — подскакавшему к гетману на взмыленном жеребце капитану Качмареку не терпелось обрушиться на сбившихся в несколько толп стрельцов.
— Думаю, нас ждёт засада, капитан. Видно, что московиты нас заманивают, они не могут быть столь тупы.
— Могут, пан гетман, ещё как могут, — обнажив ровные белые зубы, весело рассмеялся Качмарек.
— Мартенс, готовьтесь! Пойдёте за нами! — гетман, хлестанув коня, решил действовать напрямую. Даже если московитский военачальник и задумал какую-то хитрость, грубый напор панцирных гусар решит исход его хитрости, превратив её в польскую доблесть.
Командовавший двухтысячным отрядом стрельцов московский дворянин Никита Самойлович Бельский от нетерпения дрожал всем телом. Сунутся ли ляхи за рогатки? От этого зависел исход этого столкновения — долго им тут не просидеть. Отряд в четыре сотни казаков, разделённый надвое ожидал своего часа, скрытый в лесу, что рос вокруг урочища, в коем расположился отряд Бельского. Там же, меж деревьев был спрятан козырь Никиты Самойловича — восемь пушек, снаряжённых картечью. План Бельского был довольно прост — заманить поляков за рогатки и расстрелять их из пушек, после чего в дело вступают казаки и стрельцы.
— Идут! Идут, окаянные! — радостно хлопнул в ладоши Андрей, главный пушкарь отряда Бельского, после чего побежал к своим ребятам. Пушки, до сих пор скрытые начинающей желтеть листвой, теперь выкатывали на опушку леса. Сейчас жерла смотрели на группы отходящих назад стрельцов. В этом месте, саженей в ста от позиции пушкарей, урочище прорезал неглубокий, но обрывистый овраг, тянущийся полукругом и верхом своим сужающий поляну. Так что если план Бельского сработает, то поляки сгрудятся тут гурьбой, а тогда восемь картечных выстрелов сделают свою убийственную работу. И вот поляки подались на его уловку!
Бельский, оставив коня, кинулся в лес, к пушкарям.
— Андрей, готовься! Идут, сукины дети! — крикнул он пушкарю.
— Охолони, князь. Сейчас моё дело, — спокойно ответил Андрей, примериваясь глазом к каждой пушке. — Иди, не мешай, я сам ведаю, когда стрелять надобно.
Никита отступил, нисколько не сердясь на своего пушкаря. От него сейчас зависело всё, а Никите следовало лишь обеспечить ему… Нежданно, послышалась возня, лязг железа и вскрики из зарослей низкого кустарника справа от пушек. Там была пара десятков стрельцов и московский боярин Пётр Опалёв.
— Немцы! — хрипло гаркнул выбежавший из кустов стрелец, прижимающий изувеченную руку к груди.
— Обошли, сволочи! — Бельский побледнел, вся его затея с пушками превратилась в дурно разыгранную партию, где опытный шулер обставил начинающего игрока.
— Сзывайте сюда всех! Надо отстоять пушки! — крикнул Бельский. На его крик сбегались стрельцы и некоторые казаки, что были неподалёку, основная их часть дожидалась условленного сигнала — орудийного залпа. С хрустом ломались ветки, разрывая кустарник, на опушку продирались немецкие наёмники поляков. Несколько мушкетёров дали слитный залп, отчего попадало несколько стрельцов, а остальные ринулись в сечу.
Поручик Карл Мартенс, согласовав с Калиновским место возможной засады, повёл своих людей лесом, забирая правее, он надеялся выйти в спину предполагаемых московитов. Однако его люди встретили лишь человек двадцать стрельцов, прятавшихся в густом кустарнике. В скоротечной сшибке, вырезав этот отряд врага, немцы неожиданно вышли на притаившихся у опушки пушкарей. Ему стало всё ясно — самонадеянный военачальник московитов решил заманить гусар Калиновского на узкое место и смести их картечью. Неплохой план, подумал Карл, но он не учёл опыта наёмника, иначе как бы Мартенс воевал уже пятнадцать лет, а на нём лишь несколько царапин?
— Залп! — семеро солдат разрядили свои мушкеты, остальные кинулись на московитов.
— Убивайте пушкарей, к чёртовой матери! — вопил Мартенс.
Легко угадав среди московитов их главного, Карл кинулся на него. Молодой парень, явно поставленный командиром не за военные заслуги, а по чину, неожиданно оказался сильным противником. Мартенс, хоть и немного устал, но владеть саблей он умел неплохо. По крайней мере, он сам так считал, но и этот упрямый московит, закусив губу, остервенело дрался, не давая Карлу совсем никакого манёвра. На лбу у противника уже выступила испарина, такие мелочи замечаешь сразу, да и движения московита стали чуточку медленнее, тяжелее.
«Устаёт, схизматик. Пора заканчивать с ним» — Карл позволил себе отступить на шаг и попытаться выхватить саксонский пистоль. Что такое?!
Неожиданно тяжесть пистоля легшего в ладонь пропала, а рука дёрнулась вверх. Карл с изумлением кинув взгляд на руку, вместо ладони торчал обрубок, посередине которого красовалась розовая косточка, на которой выступили крупные капли крови. Снесённая же напрочь кисть с пистолем валялась под ногами Мартенса. Карл удивлённо посмотрел на молодого московита, но тот тотчас же рубанул его сабельным лезвием по лицу. Свет померк в глазах наёмника.
«Проклятая бойня» — Мартенс опустился на колени и рухнул разбитым лицом, с которого толчками вытекала горячая кровь, на сапоги убитого его товарищем московита-пушкаря. Никита тем временем упокоил ещё одного немца, ранив ещё двоих. Бок о бок с ним рубились его стрельцы, умело орудуя страшными в сече бердышами. Показались казачьи шапки со стороны кустарника, откуда вышли немцы.
— Поднажми, братцы! Казачки с нами! — кричал Бельский.
Со стороны поляны доносились мушкетные выстрелы — стрельцы палили в приближающихся поляков. Те, сдерживая коней, медленно приближались к московитам, держась на расстоянии, безопасном для них. Пули, летевшие со стороны стрельцов, были не столь опасны. Калиновский ждал, пока на опушке не появятся наёмники.
А вот и они! Марш, марш!
— Atakujcie!
Гусары, выкрикивая здравицы деве Марии, устремились в проделанные пушками проходы в укреплениях московитов. Стальная лава устремилась на стрельцов.
— Андрей, как ты, братец мой? — с великой жалостью Никита Самойлович смотрел на своего пушкаря. Тот, кряхтя и прижимая глубокую рану на боку, откуда не переставая сочилась тёмная кровь, командовал несколькими чудом уцелевшими пушкарями и стрельцами, их заменившими.
— Гусары скачут, князь! — закричал стрелец, срывая с себя наспех надетые доспехи убитых немцев. Остальные также одевали свои кафтаны. Поляки купившись на маскарад стрельцов, устремились в атаку. Бельский бросился редколесьем к заранее приготовленным позициям стрельцов на склоне урочища. Бородачи напряжённо стояли с готовыми к бою пищалями за рогатками, дополнительно выставив и укрепив копья.
«Андрей, на тебя лишь надёжа» — думал Никита, судорожно сжимая эфес окровавленной сабли. Конная лава приближалась, стрельцы подобрались. Бледные, решительные лица смотрели суровыми и обречёнными взглядами. У узкого места поляки смешались.
«Ну что же ты, Андрей!» — чуть не взвыл Бельский.
— Давай же, — вмиг пересохшим горлом засипел князь.
Поляки, тем временем, стали выбираться из узости и тут с опушки, находившимся в десятке-другом саженей от пушек с это людское и конное столпотворение полетели рои картечи. Кусочки свинца разрывали тела людей и коней, пробивая латы, вырывая целые куски плоти. Послышался дикий вой избиваемых поляков и жалобное конское ржание. Несколько мушкетных выстрелов с позиций пушкарей и снова залп пушек.
— Братцы, за мной! — зычно крикнул Бельский, увлекая за собой стрельцов.
Гиканье и далёкий казачий свист заставил сердце Никиты сжаться от нахлынувшей на него радости. Это была победа. Первая его победа!
Окружённые, смешавшиеся поляки не смогли дать никакого отпора, пытавшиеся добраться до пушкарей спешившиеся гусары сметались со склона опушки мушкетными залпами и копьями стрельцов. Подходившие всё ближе ряды стрельцов разряжали свои мушкеты в пытавшихся атаковать их гусар, а налетевшие со спины казаки избивали пытающихся бежать.
«Как курица в ощип» — последняя мысль промелькнула в голове гетмана Калиновского, прежде чем удачливый казак снёс её ловким движением сабли.
Всё было кончено.
Умершего пушкаря Бельский похоронил там, же где он и испустил дух, до конца командуя стрельбой — на светлой опушке леса.
Отряд Бельского, собрав богатые трофеи, уходил по берегу Сожи к Ростиславлю, чтобы там, встретившись с другими отрядами, двигаться к обложенному врагом Смоленску. В очередной раз судьба кампании этого года войны решалась у стен древнего города.
Ростиславль оказался занят врагом. Как рассказали окрестные крестьяне, небольшой отряд литовского шляхтича Телецкого вошёл в город, безо всякого приступа. Ночью небольшой стрелецкий гарнизон, убоявшись большого количества костров, горевших в стане литовского отряда, ушёл в сторону Смоленска. А отряд боярской конницы, оказывается, стоял в небольшой деревеньке к востоку от города. Князь Бельский немедленно послал туда людей, а сам приказал готовить пушки — с его артиллерией разбить невысокие деревянные стены крепостицы было несложно. Ростиславль Никита обложил со всех сторон, благо, городок был мал и большого труда это не составило. Воевода решил не просто взять город, но и уничтожить его гарнизон.
— Начинайте бить из пушек! — прикрикнул на пушкарей Никита. Целью были взяты проездные ворота с надвратной башней, которая, сюда по её ветхому виду и так недолго бы простояла. Так и получилось, всего лишь с третьего удачного попадания ядра одно из створок ворот с треском провалилась внутрь, разлетевшись на доски, вторая же криво повисла на петлях. Стрельцы шумно отпраздновали этот успех пушкарей.
Бельский, давший отмашку пушкарям, дабы те не тратили покуда ядра и порох, в наступившей тишине услышал тяжёлый и мерный топот сотен копыт. Далеко разносившийся по промёрзшей земле гул от копыт, стучащих по мёрзлой земле лежащих вокруг города полей, предвещал появление русской панцирной кавалерии. Как выяснилось в разговоре с Дмитрием Щептиным, отряд в три с половиною сотни воинов собирался два месяца в Можайске и Дмитрове.
Щептин с радостью пожелал влиться в войско князя Никиты Бельского, чихвостя главу стрелецкого гарнизона, бывшего ранее в городе и ушедшего к Смоленску, за малодушие. Что же, подкрепление московитов не прошло незамеченным со стен крепости, а постоянные перемещения сотен казаков создавали у литвинов впечатление большого числа конницы у осаждающего город противника. После обеда обстрел стен крепостицы возобновился. Литовцы, ожидая штурма, пытались заделать брешь в воротах и появившиеся в стенах проломы. Но Никита Самойлович не желал немедленного штурма, стрельцов своих жалея.
«Нечего у стен столь жалкой крепостицы головы стрелецкие класть. Оные у Смоленска большую пользу окажут» — думал князь.
— Калите к вечеру ядра! — приказал пушкарям Никита.
«В темноте суматохи больше, авось Литва спробует уйти» — Бельский по наступлению темноты произвёл в войске некоторые манёвры.
Так и случилось. Ночью свет горящей в нескольких местах городской стены и низких башенок не дал возможности литвинам уйти из города незамеченными. Бельский был готов к таковому развитию осады Ростиславля. Как только стемнело, он немедля произвёл заранее оговоренное сосредоточение стрельцов в местах, где прорыв осаждённых был наиболее вероятен. И не прогадал. Поэтому бегство отряда шляхтича Телецкого, предпринятое в нескольких местах, полностью провалилось и превратилось в бойню. Гарнизон совершал прорыв не единым кулаком, способным на удачу, а растопыренными пальцами, каждый из которых встречали залпы стрелецких мушкетов и пушечная картечь.
Довершили разгром казаки и боярская конница, посёкшие и втоптавшие врагов в мёрзлую землю. Во втором своём сражении Бельский потерял лишь несколько человек убитыми, да малое количество пораненных. Наутро, приказал жителям города хоронить убитых, князь отвёл войско на отдых чуть выше Ростиславля и оттуда отослал в Москву гонцов с подробным описанием своих побед над ляхами и литвою.
— Дальше ещё хребет, уже покруче! — тоскливо воскликнул Ким, отирая струящийся со лба пот. Отпустив еловую лапу, он присел на траву, чтобы дождаться остальных. Дыхание его сбилось и Серёга, улыбаясь карабкающимся на сопку товарищам, пытался его успокоить, надувая щёки.
«Старею, что ли?» — уже вставая, Ким огляделся — внизу, по более пологому склону тащились кони, обвешанные поклажей, да зычно понукаемые казаками и крестьянами. Экспедиция на Амур, ушла из форта Порхов, что на байкальском полуострове Святой Нос, в середине лета 1636 года, в привычном для ангарцев исчислении лет. В составе экспедиции было четыре группы, её составлявшие. Первая, под руководством бывшего енисейского казака Матвея Корнеева, не считая самого Матвея, насчитывала шестнадцать человек, в том числе и Игната с Баженом. Вторая группа, самая многочисленная, состояла из двадцати крестьян, под началом Яробора, сына усольского старосты Всемила. Тунгусы, умелые стрелки из луков и ружей входили в группу сына Баракая — новокрещённого Петра. Морпехи Саляева составляли группу прикрытия и разведки, находясь, вместе с некотороми тунгусами, чуть впереди и по сторонам от идущего каравана.
Крестьяне, по выражению Саляева, были хозвзводом экспедиции, они же отвечали за два десятка лошадей, выменянных у бурятского племени, кочующего в степи неподалёку от устья Селенги, на партию отличных копий, сабель и множество наконечников для стрел, а также несколько небольших зеркал и котлов для приготовления еды. Вождю кочевья также пришлось подарить и красный казацкий кафтан, сшитый специально для Бекетова и нечаянно попавший старику на казавшиеся подслеповатыми глаза. Но теперь не люди, а выменянные кони были нагружены под завязку. Помимо провианта, они несли инструменты, а также необходимый минимум стройматериалов, таких как гвозди, скобы и прочее. В походе за каждым казаком и крестьянином было закреплено оружие. Новейшей системы однозарядное гладкоствольное ружьё, стреляющее картечью. Каждый, участвующий в походе сдавал зачёты по оружию сначала Сазонову, а потом Саляеву, и только тогда получал в личное пользование «Ангарку», как назвали это чудо создатели.
— Ничего, за тем хребтом мы должны на Шилку выйти, — подошедший к Киму Саляев сверялся с картой, посматривая на компас.
— Уж лучше бы привал сообразили, — хмыкнул Сергей.
— Ладно, сопли распускать не будем, пошли! — Ринат, хлопнув Кима по спине, стал спускаться с сопки, забирая вправо на пологую сторону. Он хотел переговорить с Сазоновым и Бекетовым о дальнейшем маршруте. Ринат предлагал начальникам экспедиции разделить отряд после их выхода на берега Шилки. Казаки с крестьянами, сделав плоты, должны были сплавиться по Шилке до слияния её с Амуром, где немного далее по течению устроить форт Албазин на даурском берегу великой реки. А морпехи верхом на конях проследуют берегом реки, впоследствии переправившись к остальным. Бекетов неожиданно легко согласился на этот план. А Сазонов задумался:
— Быстрее-то оно быстрее получится. Нежели мы все вместе тащиться берегом будем. Но, Ринат, безопасность отряда — вот главное!
— Алексей, безопасность на реке почти стопроцентная. Шилка широка, а если скорбные умом туземцы будут к нам на пирогах, или что там у них, подгребать с гнусными намерениями, то вона — мужики берданками отшмаляются.
Сазонов посмотрел на солнце и с некоторым сомнением произнёс:
— Сегодня может быть успеем те сопки перевалить, а у Шилки отдохнём. Потом плоты…
— Можем и не успеть, майор. Да и кони уставшие, это людям проще по горам скакать, — озабоченно проговорил Бекетов.
И в тот же миг, как замолчал Бекетов, впереди, средь снующих между лошадей крестьян раздался треск ломаемых кустов и яростный звериный рёв. Тут же последовали вопли людей и испуганные всхрапы лошадей, да тонкое ржание одной из них.
— Никак, медведь! — вскрикнул Бекетов.
Саляев, с каменным лицом срывая винтовку, помчался навстречу крикам. Но слитно раздавшиеся выстрелы заставили смолкнуть ревевшего хищника. Когда Ринат пробрался сквозь толпу к поверженному хозяину тайги, на его разбитой картечью кровавой морде уже хозяйничали мигом собравшиеся мухи. Саляев огляделся, в обе стороны тянулся узкий проход между сопками, ограниченный с обеих сторон густым кустарником, поэтому лошади шли одна за одной. Люди же находились с разных концов прохода, Ринату стало ясно, почему косолапый напал. Тут, в тайге бродили ещё не пуганные человеком звери, современный мишка к лошадям и людям за километр не подойдёт.
— Молодой да резвый, жир нагуливал перед спячкой, — раздавались голоса вокруг.
— Что с лошадьми, Яробор? — Ринат, сплюнув, спросил у стрелявшего парня.
— Одну задрал, вона бьётся сердешая. Кишки ей выпустил, паскуда, — не сдрейфивший в момент нападения хищника парень показал Саляеву на бьющуюся в конвульсиях лошадь с распоротым брюхом, что билась мордой со стекленеющими глазами по земле да сучила копытами, не находя в них опоры.
— Добейте, — бросил Ринат. — Нехрена ей мучиться. Зато мяса поедим сегодня.
— Да и медвежатина оно дело, особливо лапа у него вкусная, — тут же проговорил Яробор, прилаживаясь обухом к голове обречённой лошади.
Мужики тут же стали оборудовать стоянку отряда, распрягая лошадей, кто-то пошёл за дровами, ну а кто-то уже готовился свежевать обе туши.
Амурская земля. Величественная река и прекрасной красоты берега. Стеснённый в верховьях скальными породами и преодолевающий многие перекаты, далее Амур разливается широко и величаво. Сопки по берегам реки, буйно поросшие дубняком кажутся будто сглаженными рукой неведомого великана. Почти отвесно спускаясь к прохладным, шелестящим водам Амура, сопки изредка показывали своё каменное нутро, осыпаясь светло-коричневым камнем. Река усыпана многочисленными низменными островами с широкими песчаными пляжами, берега реки также широки и удобны для стоянки плотов.
— Как испанцы какие… — произнёс тихонько Васин, сидя у костра.
Читать бесплатно другие книги:
